Когда деревья стали белыми. 11

Мы шли к храму. Несмотря на то, что вчерашний наш след был отчётливо виден, Зосимыч со словами: «Да ну тебя, малахольного. Опять в пруд нырнёшь!» пошёл вперед. Сначала я немного недоумевал – ведь в пруд я не падал, а только подошёл к нему. Стало даже немного обидно, но потом догадался, что сейчас старик сам хочет вести меня, а не плестись следом, но сказать об этом не решается. Ну, пусть ведёт. Он везде меня водит. Обида сразу же куда-то подевалась.

Подойдя к ограде храма, Зосимыч остановился. Я встал рядом и видел, как он внимательно осмотрел храм от колокольни до паперти, а потом вместо того, чтобы войти за ворота, вдруг стал обходить ограду по кругу, внимательно разглядывая и сам храм, и ограду.

- Так… так… так… - довольно приговаривал он, видя что после того, как он уйдёт отсюда навсегда, храм ещё долго будет оставаться в хорошем состоянии. В одном месте старик пару минут озадаченно рассматривал новый, светлый ещё лист оцинкованного железа на крыше, явно выделяющийся среди остальных, помутневших от времени.

 - Ведь там, Славка, погнило… Я прошлый раз изнутри дыру мазал, чтобы не текло… я ж не кровельщик… уж как мог, но, видимо, Господь присматривает… - радостно сообщил он, а я подумал, что у Господа в этом случае были человеческие руки…
Сделав круг, мы снова вернулись к воротам, и Зосимыч без особых усилий открыл старинную кованую воротницу.

- Помнишь первый крест? - спросил он.

Ещё бы не помнить! Тот самый первый кованый крест на деревенском погосте, по которому мы бродили всего-то два месяца назад, врезался в память так, что я о нём довольно часто вспоминаю. А потом думаю. Думаю о том, что люди сотни, тысячи лет верили в Бога, собирали по копейке на такие храмы, что сегодня у всего государства нет денег, чтобы их просто отремонтировать… Что люди стремились не столько оставить напоминание о себе в виде вечного камня с надписью, сколько освятить свою могилу или близкого им человека крестом, больше полагаясь на память живущих, а душу отдавая Богу. И правда ведь, все века на погосте ставили кресты, и только последний век вдруг пошла повальная мода на памятники, крестик на которых есть, но рассмотреть его можно только в упор, и желательно - в очках. Сколько в этих памятниках вычурности и загогулин, какие-то из них - настоящие произведения искусства, но они…

- Ну, так чего ты там нахимичил? – прервал мои мысли Зосимыч.
- А? – не сообразил сразу я.
- Крест-то колупал чего, спрашиваю?
- Сложно сказать… Анализ железа показал, что само железо было изготовлено веке в двенадцатом…
- Ух, ты… - вырвалось у Зосимыча. – Это ж  восемьсот с лишним лет получается! А то и девятьсот.
- Но крест-то из него могли выковать много позже…
- Почему это? Сделали железо… ну полежало оно год-два, или сразу крест сковали…
- Понимаешь, Зосимыч, судя по легирующим добавкам, это была оружейная сталь. Из Европы. Скорее всего, крестоносцев. Так что не сразу мечи перековали. Сначала ими много крови пролить успели, а уж потом… Просто, когда ковали крест, металл этот отпустили. Он перестал быть оружейной сталью, потому так быстро и сгнил. Но человек там похоронен военный. И если не в двенадцатом веке, то тоже очень-очень давно.
- Вот! А говорят, что село то в бумагах впервые в тыща пятьсот каком-то году помянуто. От того и летопись ведут.
- Ну, судя по кресту, оно лет на двести-триста старше.
- Так ведь и не в пустом лесу его похоронили. К тому времени тут уж давно погост был… - Зосимыч сиял от радости. - И я всегда говорил, что бумажкам верить нельзя. Может, просто сначала писать у нас не умели, а потом уж и не о чем было. А про человека этого к той поре, что грамотеи завелись, и позабыть успели. А, может, и были бумаги какие, да потерялись. Велика невидаль – столько веков прошло… А кто он - не узнавал?
- Зосимыч, я - химик, а не историк. Пока только с металлом разобрались, что да как. Погоди маленько.
- И то, чего это я? – вздохнул старик. – Доброе дело быстро не делается. Ну, пошли! Время не ждёт. Про крест мы и дома наговоримся.
И мы взошли на паперть.
 
Зосимыч подошёл к двери в храм и, отворив её, стал искать что-то внутри с правой стороны.

- Ну и где он? – вдруг спросил Зосимыч. – Я же сам его сюда ставил!
Веник, а именно его и искал старик, оказался тут же за дверью, но слева.
- Понимаешь, Слава, если бы он тогда ещё не упал, и мне не пришлось ставить его снова, - Зосимыч обметался и рассуждал одновременно, - то я бы ещё сомневался. А тут: только дверь закрою, слышу «бум!» - упал-таки. И так - три раза. А ведь раньше никогда не падал. Так и оставил его лёжа. Но справа. А тут он стоит и - слева…
- Может быть, Бог тебе знак подаёт веником? – неожиданно для себя сказал я.
- Не богохульствуй, – строго посмотрел на меня старик, – так мне отец Иоанн, бывало, говаривал. Какой знак можно подать голиком?
- Что здесь после тебя люди были. Хорошие, добрые люди, – ответил я.
- Это с чего ты взял, что были и что хорошие? – удивился старик.
- Ну, веник не мог сам перелететь с места на место.
- Не мог, – согласился Зосимыч, – но ведь и не Бог его переставил!
- Значит, люди! – заключил я.
- Ну а почему хорошие? – Зосимыч готов был уже бежать в храм, проверять всё ли на месте, но остался только потому, что я дал ему надежду на то, что всё внутри цело, и мог её объяснить, но войти вслед за Зосимычем пока не мог – веник старик всё ещё держал в руках, и мне нечем было обмести ботинки от снега.
- Потому что плохие просто пнули бы твой веник, чтобы не болтался под ногами, и пошли дальше.
- Да, – согласился со мной старик, и уже неспеша протянул веник.
После того, как я обмёлся, мы вошли в храм.

Без головного убора в нетопленом помещении было довольно свежо. Я стоял у дверей, осматривая убранство храма, а старик прошёл в дальний угол и, прогремев каким-то железом, довольно быстро вернулся.

- Чем ты там гремел? – спросил я.
- Вот… в железном ящике от мышей храню, – ответил Зосимыч тихо и протянул мне несколько свечей, – последние. Больше беречь нечего. Никто сюда теперь не придёт. Поставь.
- Куда ставить-то?
- За здравие да за упокой. Ещё за что важное поставь.
- Так куда? Я ж тут ничего не знаю.
- Пошли… - и мы повернули налево.

Огромные окна храма были пыльны, но не казались брошенными.  Их явно мыли несколько лет назад, и потому внутри, несмотря на пасмурное декабрьское утро, было довольно светло. На иконах же и стёклах киотов пыли не было вообще, и на нас смотрели лики со старинных икон. Мне под их взглядами стало почему-то немного  неуютно. Строгие они какие-то, что ли… Нет, я и раньше бывал в храмах. Но там повсюду сверкала позолота, серебро окладов, а потому было настроение чего-то светлого, вроде праздника. И сами иконы были светлее на вид, как бы добрее. Я сказал об этом Зосимычу.

- Ты опять по поверхности судишь, Вячеслав, – ответил мне старик, – ты внутрь смотри. Вон на погосте железо сгнило за это время, а тут - краски. Потемнели они от времени. Только и всего. Зато сколько поколений перед этими иконами молились… Вот здесь поставь за упокой, – мы остановились около небольшого столика с крестом.
Зосимыч поставил две свечи, я тоже. Потом он порылся по карманам и, достав коробок спичек, зажёг одну свечу, а от неё все остальные.

- Грех не грех свечи в храме от спичек зажигать, но раньше никогда в этом нужды не было: если уж не свечи, то лампады горели всегда. А теперь…
Мы постояли несколько минут, глядя на то, как огоньки свечей освещают крест с распятым Христом, и за это время мне вспомнились все мои ушедшие родственники. Даже двоюродный дядька, которого я и видел-то всего один раз в далёком уже детстве и казалось, никогда не смогу вспомнить его лица… Нет, в такой тишине вспомнить можно всё. Мне уже стало казаться, что я не просто стою в храме, а становлюсь его неотъемлемой частью, более того - частью всего мира. Мира, к которому нельзя прикоснуться руками…

Зосимыч перекрестился и зажёг новую свечу от горящих, потом прикрыл её ладонью и пошёл дальше. Пришлось идти следом за ним.

- Здесь я ставлю за здравие, – сказал старик, протянув мне горящую свечу. Я зажёг ещё две  свечи и поставил их перед иконой.

Мы снова молчали. Оказалось, что поминать за здравие значительно меньше. Ленку да себя, любимого. Зосимыча с Марьей Ивановной,  да пару друзей. И всё. Зато усопшие и сейчас ещё всплывали в моей памяти, ведь я так и не успел помянуть там, у столика, всех поимённо. Зосимыч пошёл, решив, что я управился, а я не стал его останавливать. Всё равно кого-нибудь да не помянешь – не деда, так прадеда или прапрадеда. Слишком глубоко уходят наши корни. К Адаму и Еве… Я усмехнулся.

- Зосимыч, а ты веришь, что мы произошли от двух людей?
- Конечно. От папы с мамой.
- Нет, я имею в виду Адама и Еву.
- Эвон, куда тебя занесло… Сложный вопрос… Честно сказать, я никогда об этом и не думал… - ответил старик, взглянув на меня. – В голову даже не приходило…
- Ну, ты же верующий человек...
- И что?
- Но ведь в библии написано…
- Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил… кто же читает библию буквально? Тем более она писана тысячи лет назад, и всё что нам с тобой непонятно, было просто и естественно в то время. Но даже нам понятно, что без женщин тут не обошлось.
- Тогда бы и написали, что зачал, мол…
- Может, на древнем языке так и написано, но даже это не хорошо: получается, что поматросил и бросил. А  «родил» - уже ответственность чувствуется: по крайней мере, жену содержал беременную. Да и дальше, наверное, не оставил с младенцем, а воспитал его и вырастил… Слав, я сам такой был, ко всему придирался. Если хочешь мой совет – перетерпи это время, оно пройдёт.
- То есть плохо, если у меня такие вопросы появляются?
- Наоборот, хорошо. Значит, ты о вере думаешь, разобраться в ней пытаешься. Но одного не понимаешь, как и я в твои годы: это - ВЕРА. Вот и всё.
- Вопреки науке?
- А что, наука опять Бога отрицает, как при советах?
- Нет, но…
- Вот и именно, что «но». «Но» твоё – это возражение. Пустое переченье. Наука твоя Бога не отрицает, а ты всё равно хочешь вставить, что доказательств у неё нет. Так?
- Так.
- Тогда нет и твоей науки.
- Прости, Зосимыч, есть.
- Нет, – улыбнулся старик, – у нас математику вела очень въедливая учительница, так что я хорошо помню, что такое аксиома…
Я был поражён и той учительницей и памятью старика, но не сдавался:
- Аксиомы эти нужны для того, чтобы не забивать начинающим мозги слишком сложными вещами…
- Так мы с тобой и есть начинающие! – обрадовался старик моим словам. – Я в третьем классе, ты во втором… Кстати, за диссертацию будущую помолиться, да свечу поставить не хочешь? А то ведь пока пишешь, я и Богу душу отдам. Куда охотиться ездить будешь?..

Продолжение:
http://proza.ru/2015/10/21/1850