Чаепитие с Душенькой

ДУ-УША!  Ду-шенька! - зовёт моя бабушка Поля соседку бабу  Дуню. Но  баба Дуня глуховата и не слышит её. Она наклонилась над корытом и стирает щёлоком чужое бельё.
Ду-ушенька! - кричит бабушка, подходя ближе к плетню, который отделяет наш двор от двора Жегулиных.
 -Ду-ушенька!  - Айда чай пить!

Баба Дуня  на сей раз  слышит бабушку, разгибает спину и, вытирая рас­красневшиеся от щёлока руки о фартук, привычно  отвечает.
-Иду, иду, Пелагея Тимофевна.

- Ещё бы не «Иду»!   Задарма-то почему не испить чаю, -  уже для себя  тихо бормочит бабушка и возвращается к огромному  медному самовару, который стоит на земле около летней кухни. Она берёт  рядом  лежащий большой  старый сморщенный  сапог, надевает его на конфорку и раздувает самовар, пока он не начинает шуметь.

 В доме на столе уже стоят  две разные с щербинками   чашки, чайник с отбитым носиком и  маленькая старенькая стеклянная   сахарница с мелко - мелко наколотым сахаром  для чаепития  «вприглядку».   «Внакладку»  уж давно и забыли, как пить.

В Уральске стоит жаркое июльское  лето 1946 года.  Чая и сахара нет и в помине. Вместо чая — сушёная морковь. А вместо сахара, в лучшем случае, - сахарин в порошке.  Но у бабушки ещё с довоенных лет в тряпочке припрятаны  кусочки пожелтевшего сахара. «Вприглядку» пить чай ей  хватило его   на несколько лет. Ведь в этом случае сахар наколот мельчайшими  кусочками не для того, чтобы его  брали, а лишь для того, чтобы он просто  был на столе.
 
Бабушка  привыкла  пить чай  в пять часов  дня.  Не изменяла  она этой привычки и в тяжелейшие  военные и послевоенные  годы.
Чай пить для бабушки — это не только «испить горячего чайку», но и время «побаить».
 
 И хотя  живёт она в большой семье  сына Михаила, а поговорить ей не с кем.   В  семье девять человек: её единственные внуки Лида, Нина,  Тамара,  Светлана, Борис, Милочка (умерла в 1944году), сын Михаил, сноха Наталья  и сама Пелагея. Но в военное  и послевоенное  время все   были заняты;  Михаил   - то на заводе, то в командировках.  Наталья с  детьми - в очередях  за  хлебом. По трое - четверо суток стояли.   Напишут  тебе на руке химическим карандашом номер, и   жди  первой переклички.   Выкрикнут твой номер,  звонко кричи:  - «Здесь!».  А в это время по  ряду вцепившихся друг в друга  людей идёт кто-то другой из очереди и ставит тебе  новый номер, но уже цифрой  поменьше. И не дай бог, пропустить перекличку! Номер пропадёт! Хлеба не достанешь! А ведь приходилось  стоять ещё и в  других очередях: за  спичками, солью, керосином и др..  Семья боролась с голодом и нуждой.  Дома оставалась  только  бабушка Пелагея с младшими  детьми - Светланой и Борисом. "Побаить", действительно, было ей не с кем.
 
 
Не успела бабушка занести в дом шумящий самовар, как Душенька уже дёргает  за кольцо калитки.
- Иду, иду, Душенька!- говорит бабушка, ни к кому  не обращаясь, и тут же тихо произносит:
- Ишь, как не терпится на готовенькое - то!

 У деревянных ступенек в  сени  бабушка почти кричит:
- Сыми чуньки - то!   Нинка пол намыла!
И тут же тихо  добавляет:
 - Небось, в них и сартиры моешь.
 
Баба Дуня и зимой и летом  жодит в старой валеной обуви - чуньках. Другой обувки нет. Она, действительно, моет сартиры (уборную) во дворе большого  двухэтажного дома по Рабочей улице.  Там  живут работники городских учреждений. Они нанимают людей  носить им воду, дрова в квартиры,  мыть  лестницу  и  общую деревянную  с двумя отделениями уборную во дворе.
 Баба Дуня  каждый день идёт в этот дом наниматься. Иногда ей дают постирать бельё,  - очень грязное  и рваное. За стирку платят и  этим баба Дуня помогает выживать семье сына Александра, который ушёл на фронт в первые дни войны, и она ничего о нём не знает.  Копеечками и кусочками -  «объедками» - она спасает от голода сноху Марию и трёх маленьких внуков.

  Бабушка Поля разливает морковный чай и подвигает к Душеньке только что поставленное блюдце с угощением - сухие оладьи из картошки. Недавно она побывала у старшей снохи Ксении и, как всегда, в кармане «исподней» юбки принесла  кусочки еды. На этот раз -  картофельных  оладьев, которые  засохли и превратились в тёмные кусочки.

 - Душенька, бери  оладышки - то, - угощает она.
Баба Дуня пытается своими  искривлёнными и опухшими пальцами  взять сухой кусочек, но ей это удаётся  не сразу.
- Ну, вот! Облапила всё! - брезгливо шепчет бабушка. 

Бабушка Поля сидит за столом прямо, на голове  у неё  старенький  белый  хлопчатобумажный платочек. После двух-трёх  выпитых чашек  она развязывает платок и закладывает  его концы  за уши. Её раскрасневшееся лицо  показывает  довольство: -  чаепитие, как прежде, как если бы не было ни нужды, ни голода.

 - От Саши - то есть чаво?  - спрашивает она Душеньку.
 Та  морщит свой носик,  её головка опускается, а глаза наполняются слезами.
 -Да ты заране не хорони его.  Похоронки  ведь нет, значит жив. Едет твой Сашка.  Вон у Кошелевых  Николай полгода ехал. Да и наш Иван.... Уж думали и не дождёмся!   А твой, може, ещё дале где.
 Баба Дуня вытирает  глаза кончиками  темного платочка  и  отхлёбывает  из чашки. Ей  полегчало от бабушкиных слов.
 
А бабушка Пелагея вспоминает, как теряла  своих сыновей Василия, Ивана и Сергея в 1919 году, как прятала  мужа  Якова  в поле.Она рассказывает свои  прошлые беды, тяжело вздыхает и не замечает, что Душенька  не слушает её.   Та пьёт чашку за чашкой и,  думает о своём  Сашеньке, его курчавой рыжей головке.  И кажется ей, что сынок рядом;  она  слышит его дыхание.
 А у бабушки Поли кончики платка уже уложены на голове  -  последняя стадия насыщения чаем.
 Душенька говорит:
-  Пойду, Тимофевна.  Бельё киснет.
 -А чаво ему будет? Только выкиснет  поболе, да чище будет, - возражает ей бабушка, но и сама  встаёт  из-за стола.

 Обе старушки - одна высокая и прямая, с палкой в руке, а другая маленькая и сгорбленная от непосильного труда, никогда не узнают, что сын бабы Дуни Александр Жегулин в то время был жив.  В первые месяцы войны  он попал в  фашистский плен,   вытерпел там все муки ада  и остался жив. В 1944году его освободили наши и   отправили в лагерь, но уже советский. Домой он вернётся лишь после смерти Сталина в 1954 году,-  больной и сломленный.  Дядя  Саша запомнился сидящим на пороге своего  дома-мазанки, постоянно харкающим кровью. К тому времени  бабушки Поли и бабы Дуни на свете не будет.
 
А в  июле 1946 года бабушка Пелагея провожала Душеньку за ворота, а та  в своих чуньках  семенила вдоль нашего забора к своей калитке. Бабушка глядела ей в след и шептала: - И  как только  Бог  Терпит Это?

 Санктт- Петербург,2016г.