Есенинщина, поэтическая дуэль

Анна плакала в соседней комнате. Георгий отвечал на вопросы ГПУшников.
На паркете еще оставалось пятно крови, тело только что вынесли. Тело русского поэта Сергея Есенина.

В "Англитере" они остановились в посольских номерах. В разных номерах. Волконский не желал стеснять Великую княжну своим приятным все ещё для неё присутствием, но почтение... Черт возьми... Почтение - вот что необходимо чувствовать дворянину к царской наследнице. Когда-то давно он с любовью называл её просто Стази. Великая княгиня Анастасия была приемной дочерью почившего Николая II, Николя, как она его называла.
- Ваше Фамилия, Имя, Отчество?
- Смитт Джероми.
- Род деятельности?
- Промышленник.
- Цель визита?
- Консультирование металлургических предприятий Урала.
- Кто Ваша спутница?
- Я приехал один. Эта дама моя знакомая... Мы встретились в ресторане... Вы понимаете?
- Гм... Как Вы оказались в номере, где совершено убийство?
- А это убийство?..
- Пригласите даму.
Воронцов отсел на кожаный диван, обеспокоенным и нежным взглядом встретил даму, второй комиссар пригласил Анастасию. Она была бледна, темно-каштановые кудри были уложены в красивую модную прическу. Глаза, изящно подведенные косметикой, казались еще ярче и красивее от слез.
- Ваше имя, мадам.
- Госпожа Далтон, Мадлен Далтон.
- Как Вы здесь оказались?
- Я почетный член Коминтерна, мне разрешено бывать здесь в любое время.
- Как Вы оказались в номере к приезду следственной группы?
- Я была знакома с Сережей... Он не отвечал на звонок... Я зашла сюда, по пути в ресторан на завтрак. Было открыто, и я... позвонила м-ру Смитту. Это ужасно!
Глаза дамы снова наполнились слезами.
- Простите, мадам, у нас больше нет вопросов.
- Вы можете идти, - кивнул комиссар иностранцам.
Воронцов, бережно поддерживая за локоть, увел Анн-Стази. Её песцовая накидка обнажила одно плечико и шею, на которой поблескивали бриллианты.
Пара прошла по коридору в ресторан.
Пока Воронцов заказывал ланч, для завтрака было уже поздно, Анн-Стази рассеянно глядела в окно на Невский проспект.
За бокалом Амаретто Воронцов также не сводил взгляда со спутницы.
- Вы хорошо себя чувствуете? - он взял даму за руку.
- Да.
Анн-Стази вспоминала один из дней в революционной Москве, и была уверена, что Хенрике вспоминал его же. 18-год в молодой республике Советов выдался голодным. Мимо Главпочтамта к Кремлю шли толпы людей с плакатами и транспарантами "Хлеба!". Большая комната на верних этажах почти вся была занята роскошной разобранной постелью. Было пыльно, пахло краской. Анн-Стази была счастлива. Она в сорочке Воронцова подошла к окну с балконом. На улице было сумрачно, в особняке напротив окна были забиты, а статуи в бельведере замотаны в холстину. Ветер бил на осеннем ветру кумачовые полотна. Впереди за длинной улицей зловеще багровели башни Кремля. Для всех в стране это были окна Роста. Где-то на том же этаже в прокуренной корректорской на сдвинутых столах делались революционные плакаты. Она не посещала мужчин, в определенном смысле каждый из них мог бы стать ее бон-метте. Но Воронцов... Только что, четверть часа назад, обняв Стази одной рукой, он закурил в постели.
- Маяковский просто звереет, когда слышит имя Есенина, мне кажется, дай ему волю, он убил бы его.
Стази была слишком погружена в себя, чтобы придать его словам какое-то реальное значение.
Сейчас Стази смотрела на Волконского и читала в его лице уверенность и даже убежденность в подтверждении своей давней гипотезы...
- Давайте уедем, - проговорила Анн-Стази.


СОВРЕМЕННАЯ ТРАКТОВКА ПОЭТИЧЕСКОЙ ДУЭЛИ

Впервые опубликовано в рамках лит.конкурса
поэтического Клуба юного читателя и автора,18 год

Можно сказать, что дуэли ушли в глубокое прошлое. Принято считать этот обычай варварским, древним и бесчеловечным, но так называемый анахронизм, дуэль, напоминает о дворянской чести, чести аристократа. Настанут мрачные времена, если этот нравственный феномен потребует разъяснения. Формально дуэль считается способом решения спора. Реально - нравственного удовлетворения. Нравственность... также устарелый моральный постулат. Осветим здесь спор двух уникальных поэтов о судьбах России. Сто лет прошло, как Сергей Есенин рисовал «страну березового ситца», а Владимир Маяковский принял решение использовать поэзию в качестве рупора революционных идей, индустриализации и урбанизации, при этом всячески осуждал есенинские тенденции. Свое мнение он выразил в ВЫСТУПЛЕНИИ НА ДИСПУТЕ «УПАДОЧНОЕ НАСТРОЕНИЕ СРЕДИ МОЛОДЕЖИ (есенинщина)» 5 МАРТА 1927 г. И достаточно жестко.
«…мы никогда не рассматривали поэтическую персону, как какую-то руководящую персону в нашей жизни. Мы знаем, что литература для нас это упряжка, мы упряглись все и не разбираем, у кого больше этих самых поэтических или лошадиных сил на две, на три, на четыре. Поэтому для нас вопрос индивидуальных оценок — это вопрос очень не больной. Поэтому вопросы вы можете не орать и не спрашивать: «А вы как? А вас мало читают! Не интересуются!». Если бы мной не интересовались совсем, это моей позиции по отношению к Есенину не меняет…»
В какой-то степени это и противостояние поэта деревни и поэта города, и дуэль во взглядах на революцию, на жизнь, мировосприятие. Следует отметить, что решение споров - один из поводов дуэли, но если вопрос затрагивает жизненные основы и принципы враждующих. Сергей Есенин активно протестовал против «розог человеческого творчества», не уставая повторять, что «человеческая душа слишком сложна для того, чтоб заковать ее в определенный круг звуков какой-нибудь одной жизненной мелодии или сонаты. Во всяком круге она шумит, как мельничная вода, просасывая плотину, и горе тем, которые ее запружают, ибо, вырвавшись бешеным потоком, она первыми сметет их в прах на пути своем…»
Они оба остались в веках со своим субъективным отношением к тому сложному времени, к жизни во всех ее проявлениях, в том числе мужскому и женскому. Противопоставляя друг другу страстность и лиричность, силу и нежность чувственности, их любовная лирика ярко индивидуальна и притягательна своей полярной типизацией.
Они оба погибли... один из возможных итогов сражения.
Можно говорить о том, что таково было настроение времени, разделившего всех людей невидимой чертой. Но достаточно сложно упрекать Маяковского в одномоментности, а Есенина в отстраненности. Ведь этот спор — а, собственно, чем же должна быть поэзия — чистым искусством или оружием борьбы и идеологии, актуален до сих пор. Каждый поэт решает для себя сам, каким путем ему двигаться, точнее это движение происходит часто в ту или иную сторону даже помимо воли автора. Вот почему мы делаем заключение о возможности современной трактовки поэтической дуэли.
Строго говоря, "есенинщиной" теперь называют то поэтическое начало, которое в более ранние времена носило имя романтизма. Лирический настрой героя был чужд обыденной жизни и философичен в русле движения римского стоицизма. Эпикурейский настрой реализма ими всячески клеймился как пошлый и низменный опыт животных инстинктов. Это и есть основное противоречие поэзии и всего искусства с самых давних времен.
[Участник конкурса может попробовать обозреть эту крайне полярную дилемму и выразить свои мысли и чувства как на вопрос о литературном вкусе, так и на вечный вопрос о предназначении поэзии. Предложить свой взгляд на любовь, выражение чувственности, личностные качества одного или обоих поэтов, отразить свою склонность творить в русле ощущений двух великих гениев 20-го века...]


1932 год, Без возврата
Грешки замаливать поехал к Рыбниковым, на Арбат. Встретил Малюту и Урганты там. У них очень строго, Александрийские манны всё ещё, но с жиром буйволиным, поэтому очень вкусной. Цейлонские ждал тамже, имо здесь накрывали и почевали. Выссим виделися оч холодны, после дуэли. Нас не своди боле, боясь. Иле вырежу всё им. Ах их много, так это к войне ближе. Как Волю новый там будет не зна, но я ему венец отвесил. Больше никто не дюж.
Малюта Владо виталийский со мной сошёлся наконец, и мы упелись в музеях. Там набрал кулебяк, а де Вит пончиков с мясом. Потом укрепимся постами. Купил пару ретушей в свой спальный корпус. И книгу в библиотеки. Зная мой платонизм, де Вит почти не усмехался. Цветы купил, брежу весной уже, как из музея выйду, миле-ки. Пили кисели ягодные и с офицаншами заигрывали. Пошли в Церковь, предстать Никею, смотрел теплоходы ресторанные. Закочусь один ли неско на ночь еб-сь.
Ресторы отведал, мужчины эсто эспелиармо. Тами Арго и Труил обитали, и ах, Джона. Их экампани улетели в высотку ночевали и луизировались. Визитер эдорас. Я вежлив, убран, шикарен, так мне кажется. Вернулся в Англетер, завтрак с Хабенскими,  разбирали моторку по винтикам, ещё раз всё взвесили, прикинули. Ведь скоро в ход. И снова в Цветочный мир с ними. Встал к прилавку, поработал. Отпустило. Всем я уже надоел. В келью под Москву. Молился бы всю ночь, но уснул, как убитый. Одел робу. Служу в горницах. Алтарь умываю. Готовлю Никону. Сава здесь тож служу. С Ним сплю. Днеси Руки целую, веси об Ерусалиме.