Легенды Мирского замка

      В начале лета следующего, 1897 года Софья с детьми неожиданно увидела себя в Минской губернии. Ей было непривычно находиться в чужом месте, среди огромного количества малознакомых людей, но Катюша Басманова очень звала, и так Софья с детьми оказалась здесь, в усадьбе Мир. Подруги теперь гуляли вместе около пруда.

      Софья посматривала на розовеющие в закатных лучах стены и башни Мирского замка. От него так и веяло зловещими тайнами.
      – Как хорошо, что мы не в замке живём! – говорила Софья.

      Рядом, на берегу пруда, стоял двухэтажный дворец со всеми удобствами, с башенкой посредине фасада. Его только что построил хозяин, князь Николай Иванович Святополк-Мирский, участник Крымской и балканской войн. В нём и разместились и хозяева, и гости.

      Николай Иванович, генерал 63 лет, обладал пышной, ослепительно белой бородой и такими же огромными ухоженными усами. Он приветливо встретил дам с детьми: у него у самого было пятеро сыновей и внучка. Ласково кивнул графине Воронцовой на поклон от графа. «Мой супруг помнит Вас по балканской кампании», – сказала Софья.

      Ведь, узнав от Катерины Петровны, куда едут его родные, Воронцов объяснил женщинам, что Николай Святополк-Мирский – герой. Он отличился в сражениях под Плевной и на Шипке, прославившись организацией «броска» через Балканы на помощь корпусу генерала Радецкого, и был удостоен ордена Святого Георгия и золотого оружия. Правда, сам Владимир Сергеевич в это время находился в плачевном состоянии в Москве, у себя дома.

      – Владимир Сергеевич очень сожалел, что не смог засвидетельствовать своё почтение лично, – продолжала Софья. – Но ему необходимо выполнить срочные поручения Его Императорского Величества.
      Хозяин улыбнулся с прищуром, разглаживая бороду. Его сыновья тоже служили при дворе.

      В саду усадьбы Мир разносились детские крики, хотя взрослые старались их утихомирить.

      У хозяев замка недавно кончился траур: молодая жена второго сына старого князя, Варвара Михайловна, скоропостижно скончалась, оставив сиротой годовалую дочку со странным именем Кира.

      Все в усадьбе знали, что с прекрасной полячкой Иван обвенчался тайно, будучи в Варшаве, а родные не признали этого брака. Иван был ещё слишком молод для семейной жизни.

      Безутешный вдовец, Иван Николаевич, 25 лет от роду, обвинял своего отца в том, что тот шесть лет назад велел вырубить роскошный яблоневый сад в цвету. По преданию, срубить цветущее дерево – значит загубить невинную душу.

      По поместью ходили слухи, что якобы Николаю Ивановичу явилась одна из давно умерших (не своей смертью) обитательниц Мирского замка и пророчествовала, что каждый год в поместье будут жертвы.

      Варвара Михайловна, считал Иван Николаевич, пала одной из таких жертв. Но громко заявлять об этом отцу – это среди дворян считалось некомильфо, поэтому Святополк-Мирский-младший шипел сквозь зубы, глядя исподлобья.

      Слава богу, в усадьбе было куда деваться от злобного шипения. Сад был огромный, чудесный, сосновая аллея у пруда…

      Софья вспоминала, как она очутилась здесь. Как быстро завертелись события: закончился учебный год, прошли все испытания, и Владимир, вернувшись от государя, сказал, что ему приказано отправиться для дачи консультаций в Париж, а Катя телефонировала Воронцовым и сообщила, что непременно в этом году надо съездить в Мирский замок.

      – Мне приснился вещий сон, что мы там должны с тобою быть! Едем! – сказала графиня Басманова безапелляционно. – Сколько можно тебя ждать?! Так и жизнь пройдёт!
      – А как же Серёжа? Он приедет в Москву? – спрашивала Софья у мужа.
      Владимир, загадочно улыбаясь, обещал проводить семью до Минска.

      Софья подумала о старых Шестаковых. Генералу Петру Ильичу уже за семьдесят. Он и Катюшина маменька, Елизавета Александровна, решили совместить приятное с полезным и приняли предложение неугомонной графини Воронцовой поехать вместе в Минск.

      – Ну и компания у нас! – оглядев всех на Александровском вокзале, сказала Любочка.
      Она только что сдала выпускные экзамены и была принята в восьмой, педагогический класс гимназии. Люба выросла, сложила белокурые волосы впервые во взрослый пучок на затылке. Шляпка на макушке у неё была модная.

      – Вот бы Серёжу поскорее увидеть! – мечтал Ванюшка, который сдал успешно экзамены в кадетский корпус, в том же Лефортовском дворце.
      Ему не терпелось расспросить брата о военной жизни. А Серёжа в это время получал первый настоящий офицерский чин, подпоручика.
      «Куда же назначат Серёжу? В какой полк?» – с тревогой думала и мать. Отец был на выпуске офицеров в Михайловском училище в столице, кое-что знал, но секретов не выпускал из уст.

      Только Динка и Вера были беззаботны. Динка играла с куклой, которую получила на день рождения. На фарфоровом личике горели синие глаза, делавшие куклу чем-то похожей на Катерину Петровну, Любину крёстную. Светлые колечки волос так же мило, как у графини Басмановой, оттеняли личико куклы. Одета куколка была в тёмно-коричневый бархатный жакетик с тонкими кружевами кофейного цвета, не полностью скрывающий такого же кофейного цвета платье со складками и защипами. На голове – коричневый капор под цвет жакета, с кружевами и лентами в тон платью. На фарфоровые ножки были надеты нитяные чулочки в резинку, – точь-в-точь такие, что так не любили надевать зимой девочки, только очень маленькие, – и настоящие кожаные коричнево-чёрные сапожки.

      – Купчиха у тебя, однако, Диночка! – улыбнулся папа.
      Динка надулась.
      – Это Герда! – сказала она, напомнив отцу сказку «Снежная королева». «Что ж, Герда тоже могла быть из купеческой семьи!» – подумал Владимир Сергеевич и не ответил ничего, только носом втянул и выпустил воздух.

      Вера внимательно разглядывала всё в поезде. Последний раз она путешествовала по железной дороге, когда ездили в Крым. Ей так же, как Динке, хотелось скакать по полкам. Но она уже большая: перешла во второй класс гимназии. Приходилось сидеть на диване и смотреть в окно.

      Утром на станции Орша стюарды должны были принести завтрак в купе. Но вместо поездного служащего в отодвинувшуюся дверь вошёл молодой военный, на ходу снимая фуражку. На погонах Ваня заметил две звёздочки и пушечки, положенные крест-накрест.

      А Люба, вместо того чтобы сидеть смирно, кинулась к пришедшему на шею. «Серёжа! Серёжа! Да как же?!» У неё все слова вылетели из головы от восторга. В купе тесно было, а то бы Вера и Дина устроили брату кучу малу.

      Подпоручик Воронцов с ужасом подумал, как в таких условиях он будет представляться генерал-майору, как вдруг из соседнего купе раздался густой бас:
      – Господин подпоручик, пожалуйте сюда!

      За перегородкой оказались Пётр Ильич и Владимир Сергеевич. Отец уже был одет по форме, он выслушал доклад, ответил по уставу. Шестаков в дорожном сюртуке поздравил новоиспечённого офицера.
      - Куда назначение получил? - с деланной строгостью спросил старший Шестаков.
      Сергей отрапортовал, что в такой-то артиллерийский полк.

      Елизавета Александровна улыбалась умилённо, глядя на Серёжу. Она вспоминала своего сына в его молодости, а сейчас мечтала поскорее увидеть Петрушу и других внуков.
      – Господа! – сказала она, наконец. – Отпустите уже мальчика!

      – Нет, – решительно оборвал Пётр Ильич. – Мы подпоручику ещё нальём коньячку! Звёздочки обмыть. Ведь их превосходительство не против? – обернулся он к Воронцову-старшему, доставая и раскручивая фаянсовую фляжку.
      Воронцов улыбнулся глазами. Сын вырос, сам за себя отвечает.

      – Я-то воздержусь, – продолжал Шестаков, косясь на жену, озабоченно смотрящую на мужчин, – но молодым отчего и не выпить?!
      Владимир Сергеевич подставил два напёрстка, один подал сыну.
      – За тебя, Серёжа! Служи исправно!

      – Помни отцовские заветы! – ревниво глядя на пьющих собеседников, добродушным тоном сказал Пётр Ильич.
      Воронцов выпил, молча поставил посудину на дорожный стол. Что ещё говорить? И так всё ясно.
      – Ну, а теперь-то отпустите офицера? – снова мягко напомнила Елизавета Александровна.

      А офицера ждала мама, которая тепло обняла Серёжу.
      – Маменька, не плачьте! – на «Вы» обратился молодой человек.
      Всё-таки здесь, в поезде, в общественном месте, надо было соблюдать правила построже.
      – Серёжа, я от радости! Вот ты и вырос! Дай Бог тебе счастья, сынок!
      Неожиданная встреча выбила немного женщину из колеи.
      «Вот Владимир, – мотнула она головой в ответ на свои мысли. – И не сказал ничего, и не намекнул! Как и утерпел, не рассказал!»

      Серёжа говорил:
      – Я почти сутки провёл в Орше! Из Петербурга поезд приходит на час позднее, чем из Москвы! …Вот бы если наоборот было!.. Да и то я бы не рискнул: а вдруг бы поезд опоздал! Тогда бы с вами мы не встретились!
      Мама смотрела на него, напоминая улыбкой счастливые минуты невозвратного детства.

      В Минске Воронцовых и Шестаковых встретили ординарцы полковника Басманова. С особым почётом унтер-офицеры усадили в мотор тестя и тёщу Михаила Александровича. Воронцов сказал, что может задержаться всего на полдня, а вечером уже сядет в поезд до Парижа. У Софьи сжалось сердце в предчувствии новой разлуки.

      Молодёжь встретилась радостно с младшими Басмановыми, Катя хлопотала по хозяйству, а Софья с мужем гуляли до вечера по Минску.
      – Да что у нас замечательного в городе?! – удивлялась Катерина, все дни занятая с детьми.
      Но Воронцовым главное было не красоты Минска посмотреть, а подольше побыть напоследок вместе, вдвоём.

      Назавтра простились и со старшими Шестаковыми. Внуки громко сожалели, что встреча с бабушкой и дедушкой была так коротка.
      – Что так скоро отправляешь родителей от себя, Катюш? – удивилась Софья.
      – Сонечка, папеньке и маменьке надо отдохнуть и подлечиться. В Друзгениках очень хороший курорт, надо обязательно принять курс лечения. Папеньке уже семьдесят лет, маменьке к шестидесяти! А потом они приедут ко мне в Минск. Может быть, я их задержу на всё лето! Что им в Москве делать сейчас?! А пока мы с вами съездим в Мирский замок. Вообрази, и живут там Святополк-Мирские!

      Хозяин замка, генерал Святополк-Мирский, был знаком Петру Ильичу Шестакову по службе.
      Протряслись около 100 вёрст на тележках и, наконец, оказались в Мире. Это деревня деревней, но, на Софьин московский взгляд, всё же деревня западная, а значит – ухоженная.

      Встречали гостей Николай Иванович и жена его Капитолина, женщина лет пятидесяти, которую все звали Клеопатрой.
      – Тоже мне, Клеопатра! – по своей привычке фыркали в кулаки Верочка и Люба.
      Лишь бы девчонок Серёжа и Дина не услышали. Серёжа – потому что ругать будет, а Дине, младшей, нехорошо дурной пример подавать.

      А молодёжь жила своей беззаботной летней жизнью.
      Петя Басманов, окончивший курс в Полоцком кадетском корпусе, выкроил несколько дней на то, чтобы побыть с семьёй, с родными. Он почему-то нашёл общий язык с средним сыном хозяина, 23-летним Дмитрием, свежим выпускником Московского университета.
      – Я поеду в бессарабские имения! – говорил Дмитрий. – Я знаю, что нужно делать, чтобы жить хорошо!
      Петя слушал старшего товарища и впитывал жизненные уроки.
      - А я поступил в Виленское юнкерское, буду пехотным офицером!

      Братья Дмитрий и Иван были похожи, как близнецы. Высокий лоб, выпуклые черты лица, усы и бородка для солидности. Но как по-разному смотрели их большие глаза! У Ивана взгляд был как будто запорошён пылью, а его младший брат ещё смотрел по-юношески задорно.

      А Серёжа, к своему удивлению и радости, услышал в Мирской усадьбе итальянскую быструю речь. Управляющий князя, по фамилии Франклин (или это имя у него такое было), был итальянцем. Юный Воронцов был готов разговаривать с Франклином с утра до ночи.

      Итальянец говорил, что он у себя на родине дворянин, но там жить не на что, доходу нет. А здесь, в России, он нашёл своё дело. Правда, холодно, конечно, здесь. Он и летом любил посидеть у затопленного камина.
      Франклин до того проникся к русскому офицеру, что даже показал Сергею свою надпись над камином, в укромном уголочке: «Здесь моя Италия, здесь моё солнце». Итальянские слова звучали, как песня: «Ecco la mia Italia. Ecco, il mio sole».

      Серёжа старался не терять ни минуты драгоценного общения с Франклином. Его даже иногда раздражали родные и Петя Басманов, когда звали его присоединиться к компании.

      12-летний младший сын хозяина Семён, воспитанник Пажеского корпуса, держал себя как истинный шляхтич. Всегда надменное выражение юного лица делало его старше своего возраста.

      Большое количество внезапно свалившихся на него юных гостей не изменило привычек Семёна Святополк-Мирского, который утром так же, как обычно, делал пробежки по парку, гимнастику в течение трёх четвертей часа. Глядя на него, и взрослым Серёже и Пете хотелось показать свою силу и ловкость, и младший Иван старался не отстать от молодых людей.

      Молча присматривались несколько дней друг к другу, потом всё-таки хозяин подошёл к гуляющим в саду гостям.
      – Добрый день, панове! – обратился он.
      Пётр Басманов быстро ему ответил что-то по-польски. В Полоцке он научился языку соседей.

      – Хорошо ли вам отдыхается? – перешёл Семён на великорусское наречие.
      – Благодарим сердечно, – просто ответил Серёжа.
      Постепенно Семён разговорился с гостями. Он осмелился спросить у Сергея:
      – А откуда вы знаете итальянский?
      – Самостоятельно изучаю, по книжкам, разговариваю, если представляется случай.
      – Как бы я хотел знать много языков! Мой брат, который служит при дворе, знает 14 языков! – похвастался Святополк-Мирский. – А я только немного французский, немецкий и польский. Без польского у нас нельзя! Трасянку я не считаю: це ни мова! Так, мусор, трасянка, одним словом!

      Люба смотрела за всеми младшими: ей это было не в тягость, а, наоборот, интересно. Вера лезла вперёд, Динка бежала сзади. Лиза тоже считала себя взрослой и вела за собой малышей: сестру Азиньку 9 лет и четырёхлетнего брата Илюшу.

      Замок возвышался над прудом и деревней четырьмя высокими башнями в руинах.
      – Давайте посмотрим, какие тайны скрывает замок! – решили девочки обследовать таинственное сооружение.

      От дворцовых корпусов остались только наружные стены с зияющими пустотами на месте окон и дверей. Но девочкам же интересно посмотреть, что там такое может обнаружиться!

      Они носились друг за другом, вбегая и выбегая в дверные проёмы, поднимая тучи пыли.
      Вдруг навстречу девочкам попалась страшная чёрная фигура! Она блестела намасленной голой кожей цвета эбенового дерева. Только белки глаз сверкали и крупные жемчужные зубы в окружении розовых губ выделялись на лице.
      – Ааааа! – закричали Лили и Азинька.
      – Оййй! – вторили Люба и Илюша.

      Девчушки убежали, подхватив на руки малыша.

      И только Вера не испугалась. Она взяла палку и попыталась обороняться от чёрного великана.
      – No, no, I am not bad! – оправдывался мужчина.

      Его неожиданно высокий голос, мягкие интонации удивили и успокоили девочек. Но сердечки ещё бились учащённо.
      А Вера, как ни звала её старшая сестра, решила заговорить с незнакомцем. Конечно, услышав английскую речь, она продолжила беседу на том же языке.

      Одет чернокожий был странно, в цветастые тряпочки кое-где на теле, а ноги его наполовину закрывало пёстрое полотнище. Поэтому графини Басмановы и Воронцовы сочли за благо спрятаться от него за полуразрушенной стенкой. И только Вера не обращала на его внешний вид никакого внимания.

      – Его зовут Гунапаааал! – громко объясняла Вера сёстрам и подругам. – Он с острова Цейлооон!!
      Абориген кивал, будто понимал, о чём речь. Да, наверное, понимал: он уже несколько лет жил в Мире.

      – Там цейлонских жителей обижают, захватывают в плен, – продолжала переводить она. – А в России с ним хорошо обращаются. Гунапал – гость князя, как и мы.

      Детям Басмановым Вера объяснила:
      – Мы смотрели «волшебный фонарь», там были картинки с островом Цейлон.

      А Софью Катюша спрашивала:
      - А вы собираетесь вывозить в свет мою крестницу?
      Подруга ответила разъяснительным тоном:
      - Я не могу настаивать, Катя!
      Видя, что Басманова не понимает, Софья пояснила:
      - Катюшенька, ты видишь, что наша Люба собралась в учительницы!
      Катерина сделала круглые глаза:

      - Графиня Воронцова не может служить учительницей!
      Посмотрев друг на друга, Софья и Катя вдруг рассмеялись одновременно.

      А графиня Любовь Воронцова в это время, в голубом платьице из шифона, с тремя рядами лёгких оборок на пышной юбке до пят, скрутив косу в пучок на затылке, вышла погулять в сад. Младшие занимались под руководством Лили Басмановой рисованием и лепкой, поэтому Люба на минутку могла почувствовать себя свободной.

      Конечно, с Басмановыми прибыла в замок и бонна, строгая немка фрау Пшютц, но ей было мало работы. Дети старались освободиться от её опеки и убежать. Только Илюша в силу малолетства ходил за фрау как приклеенный. Бонна разговаривала с ним по-немецки, и результаты уже показались налицо. Ребёнок бойко лепетал со своей учительницей на её языке.

      А Люба гуляла под летним зонтиком и в голубой шляпке по сосновой аллее. Вдруг она услышала за собой шаги.

      Средний сын хозяина, юрист Дмитрий Николаевич, шёл по дорожке, помахивая тросточкой.
      - Милая барышня, вы позволите составить вам компанию? - спросил молодой человек.
      Девушка дружелюбно посмотрела на него.
      - Всегда приятно пройтись с любезным хозяином!

      Они шли уже по берегу пруда, как вдруг с противоположного берега раздались крики.
      - Тонет, тонет девочка! ... Утопла!
      Люба поспешила туда, Дмитрий за ней.
      - Родителям горе какое! - сказал, печально опустив уголки глаз молодой человек.

      - А правда ли, Дмитрий Николаевич, что это поместье мстит за то, что здесь всё переделывается? - не побоялась спросить Люба.

      - Я думаю, девочка утонула потому, что не умела плавать и зря полезла в воду.
      - Вы не верите в мистику? - переспросила барышня. - Впрочем, я тоже не верю.
      Удивителен был ответ Дмитрия:
      - Верю я или не верю, но этот замок заставляет убедиться, что мистика существует. Мистика - это непознанное, это таинственное.
      Люба кивнула.
      - А как мы можем утверждать, что не существует чего-то, что мы ещё пока не изучили?
      - Никак!.. - согласилась барышня.

      - Нашли, нашли утопленницу! - закричали хлопцы с той стороны пруда.

      Люба с Дмитрием пошли посмотреть, что там случилось. Любе было страшно, она чуть не плакала, но все говорили, что утонула пришлая девочка, сиротка, её никто не знает.
      «Да что вы со мной, как с маленькой!» - думала барышня.

      Чтобы отвлечься от мрачных дум, молодые люди шли ко дворцу и болтали о пустяках. Люба заговорила о Москве.
      - И вы скучаете по Москве?! - спросил Дмитрий.
      - Конечно! Я люблю Москву... Москва - моя родина...
      - ...И всегда ею останется! - подхватил Святополк-Мирский.

      - Вы любите Лермонтова? - перекинула ход Люба, вспомнив, что Дмитрий продолжил её мысль фразой поэта.
      - Я предпочитаю более современные книги, в которых отражается ход нынешнего момента! - ответил он.
      - Сенкевича? - поддела Люба собеседника за его симпатии к полякам.
      - А вы, графиня, уже прочли «Камо грядеши?»? - теперь очередь поддевать перешла к Дмитрию. - Вы со всеми так спорите?

      Люба, да, любила поспорить - палец в рот не клади, - но не с посторонними мужчинами.
      - Нет, только с вами, - простодушно ответила она. - Новую книгу Сенкевича я не успела прочесть. Сейчас читаю Чехова!

      - Чехова любите? «Толстый и тонкий», «Палата номер шесть»?
      - Мне пьесы нравятся, но меня ещё не пускают в театры вечером! - вдруг пожаловалась она, как ребёнок.

      - А давайте поедем в Минск и пойдём с вами в театр! - предложил он.
      - Нет, это исключено! - испугалась Люба. - Мне пора.
      Она почувствовала, что теряет контроль над ситуацией.

      - Давайте я провожу вас до дворца! - сказал он горячо. - Уже темнеет.
      - Хорошо, - улыбнулась кокетка, - если только раньше не встретим моих сестёр или братьев.
      Но ничего не произошло, дошли спокойно и разошлись по своим комнатам.

      На следующий день продолжали гулять и разговаривать.
      Люба спросила князя Дмитрия, осмелившись:
      - А сейчас вы что думаете делать?
      У неё, как и у каждой девочки, в голове бродили мысли о будущем замужестве. И зачастую молодых людей она бессознательно примеряла на роль мужа. Ответ её обескуражил:
      - Сударыня, я отправляюсь за границу. Я никогда не был в Европе. Отец считает, что Германия, Франция пойдут мне на пользу!

      Люба как-то справилась с собой, не показала разочарования. Вечером, когда Софья с Катериной Петровной беседовали на прогулке, барышня подошла к ним.
      - Мама! Крёстная! Скажите, что это было?

      Она рассказала, что произошло, с обидой в голосе. Люба почувствовала себя как бы отвергнутой.
      Мама продолжала хранить молчание. А дочка, оказывается, унаследовала мамину склонность к романтике. Да и как не поддаться очарованию такого легендарного места, как замок Мир!

      Люба обернулась к Катерине. Та произнесла с характерной своей гримаской, делающей графиню похожей на девочку:

            - Имеет сельская свобода
            Свои счастливые права,
            Как и надменная Москва...

      - Крёстная... - тон Любочки сделался умоляющим. - Я всё равно не понимаю!
      - Люба, - вступила мама, - в деревне свои порядки, здесь менее серьёзно относятся к разговорам между барышней на выданье и молодым человеком... Поговорили - и ладно!
      - Забудь! - сказала и крёстная. - ...Или? Ну-ка, Любовь, посмотри на меня!

      Люба послушалась.
      - Я надеюсь, ты не влюблена? - возвысился вопросительно голос Катерины к концу предложения.

      Люба и сама не знала, влюблена она или нет.
      - Ты бы хотела провести с этим человеком всю жизнь? - взяла мама быка за рога.

      Девочка... Люба сразу сделалась маленькой на вид, как девочка... Девочка отвернулась, прошла несколько шагов по дорожке, прислушалась к чему-то в себе, а потом весело крутанулась на одном месте, так что голубые оборки взлетели, сделав её похожей на огромную бабочку, - и ответила:
      - Неет, неет!

      Облегчение пришло к ней. Надо же! Как хорошо, что князь Дмитрий не имеет на неё планов! А то бы она покорилась судьбе, так неожиданно предложившей свой вариант! И всё бы было зря!

      Видя совместную жизнь родителей, Люба мечтала о такой же, как у них, любви.
      Любовь маменьки и отца она не считала всепоглощающей. У каждого из родителей было своё любимое дело вне стен дома, но они любили друг друга, как в сказке, и не могли прожить друг без друга.

      Всякий раз, с раннего детства, Люба видела, как мама и папа целуются при встрече и расставании, радуются друг другу. Она почти физически чувствовала, как их обоюдная нежность и забота рождают ту энергию, которая оживляет и греет всю семью Воронцовых.

      Многого девушка не знала и не понимала, но чувствовала, как родительская любовь осеняет и охраняет их, детей. И Серёжу, несмотря на то, что он так далеко, и младших, несмотря на их непослушание и капризы, и её, Любочку, хотя она уже тоже выросла...