***

Перечитав множество романов Чарльза Буковски, я понял, что начинать лучше всего с ошибки, писать ночью, и иметь при этом бутылку вина, пару пачек сигарет, кофе, музыку. Только есть одно но – я не знаю, с какой именно ошибки начать.
Утро и похмелье убивает любовь. Буквально вчера ночью, ты пил с ней вино, трогал ее восхитительные ноги, пропускам между своих пальцев ее волосы, держал ее за руку, целовал, она кусала твои губы и твой язык, и было тепло, несмотря на осень, окружающую вас. Она рассказывала о звездах, о том, как прекрасно небо, и всеохватывающий космос. А я, мечтал как буду трахать ее, как она станет моей. И длилось это только ночь. Одну ночь. Мы брели пьяными через улицу, через темно-золотое свечение города, через спящие кварталы, через угрюмых прохожих, через рев машин, мы шли, разрезая устои, мы шли, останавливались только для того, что бы очередной раз обнять друг друга, поцеловать, ощутить запах, понять, что этот момент – то, что больше никогда не повторится и этим стоит насладится. Я читал тебе стихи, которые сочинял на ходу, полиция проезжала, обращая внимание на пьяного поэта, и его пьяную музу, но все равно проезжала мимо. И мы добрели до твоего дома. Мы были у твоих серых ворот. Ты меня не пустила. Мы оба знали, ни к чему эта ночь не приведет. Знали… Но позволили ее испить, жадно и целиком. Ты ушла спать. А я пошел один, через ****скую ночь. Один, в наушниках и с сигаретой во рту. . И это чувство… Чернильной горечи, во рту, ощущается вкус твоих губ, вино, сыр, кофе, дым это пытается заглушить, упрятать, отрезвить меня, но… Я не хочу. Я прохожу мимо мест, где мы с тобой целовались, я смотрю на это стену, где мы оставили бутылку вина, я смотрю на лавочку, где я читал тебе стих, я смотрю на ступеньки, где ты сидела, мерзла а я согревал твои ноги, и тело.  Дело было сделано. Твой след лег утренним порезом бритвы, обжигов слизистой оболочки после третьего стакана водки. Через поворот, где с тобой бывали, где ты прижималась ко мне, в страхе, что кто то, жутко опасный, страшный и плохой может появится и навредить нам, и я обнимал тебе еще крепче, что ты не боялась. Фонарь зажегся. Я посмотрел на его яично-янтарный цвет, слишком он был ярок. Отвел глаза и увидел мужчину, в майке и трусах, на балконе, на втором этаже такого же желтого дома, он стоял и курил. А я спросил  у него сигарету. Он мне ее скинул. Я закурил. Сказал спасибо. И почти не шатаясь побрел вниз, до трамвайных путей. Все спали. Или любили. Или что то употребляли, потому что были одиноки. А я шел. И нес в себе часть той черноволосой, длинноногой, но слегка полноватой армянки, оставив почти всего ей. Темный переулок сменился на яркую проезжую часть, на которой утром ездили только трамваи, в обед присоединялись и машины, к ланчу вся улица стояла, а ночь принадлежала пьяницам, работягам и полицейским. Пройдя через дорого, мне оставалось подняться по двум лестницам, обойти хозяйку квартиры, умыться, помочится, может подрочить, и лечь спать. И наступило утро. И утро убило
романтику.
1
Утром я о многом пожалел. Утром было плохо. Трезвонящий мозг, наполненный водой, и лишенный кислорода кричал о помощи, ноги и руки молили прекратить, глаза избегали свет, организм жаждал воды. Кое как поднявшись с кровати, я увидел, что спал в своих старых, серых джинсах и дырявых носках, на мне была темно-сиреневая рубашка, а очки мои валялись на столе, рядом с телефоном, ключами и ноутбуком. Спертый, пыльный и прокуренный кальяном воздух в комнате не давал дышать полной грудью. Минуя кровать соседа, и ловушки им или мной расставленные, я добрался до ванной, преодолев весь маршрут за десять шагов причитая – ****ь, ебать, ебать…
Существует одно правило, приверженцами которого являются пропитые алкоголики – не смотри  утром в зеркало. Запрещено! Я так и сделал. Не обращая внимания на отражение в зеркале,  я наклонился к желтой раковине, открыл кран, выпил воды, намочил лицо, зализал назад волосы, опять умылся, и опять отхлебнул из крана. Стало лучше.
Вернувшись в комнату, меня встретил сосед вопросом: - Эээ, петух, ты че бухал?! – с присущим ему кабардинским акцентом.
- Эээ, да немного, друг мой, немного… Не ори так, плохо мне, что аж ****ец. – дойдя до холодильника, взяв там бутылку с водой, отпив из нее изрядно, я включил чайник, и споткнулся о стоящие бутылки возле мусорного ведра, судя по всему я вчера продолжил пить, после прихода домой. Под стол укатилась бутылка вина, и банка с консервами, не был понятно какой. – Черт, не важно, - подумал я. Я должен был вернутся в свою временную петлю, узнать какой день и который час. Сосед в это время уже пошел в душ, и меня успокаивало журчание спускающейся воды. На часах было 10.48. 5 октября. Понедельник. Жуткий день. Мало того что произносится как рвота, по-не-дель-ник, так еще на его плечи падают новые начинания, от чего становится только тяжелее обитателям этого дня. Сегодня мне не надо на работу. Сегодня мне можно не идти на учебу. Зарабатывал на выпивку я тем, что раздавал листовки, а хотел стать – врачом, но что то пошло не так, и я поступил в медицинский колледж,  и стал учится на фельдшера. Первый курс. Первый семестр. Второй раз получаю средне специальное образование. Ведь в жизни нужно заниматься тем, что тебе нравится, приносит удовлетворение, тем, ради чего ты был рожден. Ведь можно так долго и мучительно гнить на работе, что тебе станет казаться, что тебе твоя работа, твоя жизнь нравится. Великое заблуждение людского общества – работать – правильно. Каждый день начинается у всех одинаково: Мы просыпаемся, сидим на краю кровати, пытаемся прийти в себя после не сбывающихся снов, грез, и реальности. Умываемся. Испражняемся. Моемся. Пьем кофе. Одеваемся. Берем в руки телефон или ноутбук, и начинаем свой путь по социальным сетям. Проверяем почту, письма, фотографии друзей, заявки в друзья. Для нас это стало очным важным куском жизни. Такой же важные, как газообмен. То, что мы обнаружим выйдя в интернет может изменить наш день, сделать его. Так делаю и я. Захожу в контакт, с телефона, включаю еще раз чайник, не дожидаясь, когда он закипит, выключаю его, вспоминая, что он уже кипел. Наливаю кофе: две ложки кофе и одна ложка сахара. Листаю новости – ничего интересного: Шлюху изнасиловали в туалете, Россия начала АТО, Тимати выпустил новый клип – все очень плохо,- Марти, мы все проебали. Но не все потеряно. Я еще не проверял сообщения. Возможно, она мне написала, или я ей писал, пока не уснул, вчера.
« Максим, ты очень хороший, но прости меня, я не понимаю зачем я все это делала вчера, все это было очень не правильно, больше этого не повторится. Извини меня. Я же говорила тебе, что я плохая…» - сообщение отправлено было Лией в 7.03. Вот только я его прочел. И почему то, я не удивился этому. Я ждал. Возможно я сам, собирался отправить ей такое сообщение. Отношения, которые основываются на сексе, вине, улице, прогулка – очень тяжело назвать отношениями в полном смысле этого слова. Ничего, мы знали что так и будет. Каждый участок моего мозга знал, что так и будет. Пора начать день по настоящему. К кофе отлично зашла сигарета. Выкурив ее я почувствовал, что хочу посрать. Выгнав из ванной соседа, взяв вещи, и сняв все лишнее, я пошел приводить себя в порядок. Конечно ворох воспоминаний о вчерашнем вечере, горы размышлений никуда не пропали. Все только усилилось. Я понимал тщетность, обреченность наших с ней взаимоотношений, я знал, что лучше забыть прошлую ночь, но что то во мне не хотело этого, маленький чертов революционер бунтовал, не хотел забывать, не хотел сидеть молча. Слишком мне было вчера хорошо с ней, слишком все было прекрасно и просто. Бутылка вина, сыр, хлебцы, лавочка, звезды и луна, так все было невинно, и нелепо, что может показаться невозможным и гиперромантизированным. Но вода смыла твой запах, зубная паста уничтожила твой вкус, а зеркало убило утопию. Все стало как обычно. Душ привел все на свои места, кроме маленького кусочка, но оставшееся пойло на дне бутылки дешевого коньяка смогло его приглушить. Часы показывали почти два часа дня. Я должен был что то ответить этой женщине. Я должен был пойти на работу. Я должен был позвонить домой родителям. Но я лег спать.
И наступил вечер. Я не смог бороться с порывами и позвонил ей. Назначил встречу. Она согласилась увидеться после работы. Опять поздний вечер. А рядом будет ночь. Опять мы будем вдвоем, вопило сердце, тот маленький бунтарь. А мозг хотел спокойствия. И их не волновало, чего хочу я. Ну а женщины любят цветы. Сегодня очень резко похолодало. Было практически невозможно находится на улице без куртки и чьих то теплых рук. И поэтому, я взял Лие кофту, но было так холодно, что пока я шел к цветочной лавке, по садовой, где все были закутаны и прятали в ном, во что только могли. Люди утеплились, а на самом деле, закрыли сердца и себя от всевозможных вмешательств из вне. Но спустя две песни я был у цветочной лавки на пересечении улиц Суворова и Боготяновского спуска. Взял розу за 80. Белую. Заворачивать не стал. По дороге отломал половину стебля, что бы придать ей шарма. Вот я и шел опять по садовой, как и все опустил нос в ворот олимпийке, застегнув поверх нее куртку и надев капюшон на голову. Проходя мимо церкви, мне стало стыдно. Но дальше идти на до было. Она уже написала, что одевается, и будет выходить из лаборатории. К слову, ей было двадцать восемь лет, она имела образование биолога и лаборанта и работала в одной из сети медицинских центров города Ростов на Дону. Рабочий график с 15.00 до 20.00.
Спустя пять минут я был рядом с ее работой. И спрятавшись за угол, стал ее ждать. Через одну песню, она вышла. В том де синем пиджаке и в той же рубашке с неизвестными природе цветами, а на ногах были джинсы и балетки. Я решил предпринять попытку преподнести себя с выгодной точки. Сняв куртку, и достав от туда пачку сигарет, ингалятор и кошелек, я отдал ей крутку. Она за это поцеловала меня в щеку. Потом я отдал ее сломленную розу. За это она меня обняла. И мне стало очень хорошо. По домашнему уютно на холодной, почти мерзлой улице.
- Ты хотел поговорить? – спросила она.
- Да.
- Так говори. – засмеялась она.
- Скажу, но позже. – Пытался обдумать речь и заинтриговать ее я.
- Говори уже!
- Сейчас, сядем где нибудь и поговорим.
- Ну ладно. – она не долго сопротивлялась. Мы дошли до пешеходного перехода на пересечении Садовой с Театральной. Было очень холодно. Машин было много. Золотой свет опять правил улицей. А люди пытались быть к друг другу ближе. И после того, как мы встали на переходе, я ее обнял, сказав, что это для того, что бы ни она, ни я не замерзли. Она только улыбнулась. И поцеловала меня опять в щеку. И я почувствовал этот запах. Ее запах. Сладкая ваниль и кокос, в сочетании с морозным воздухом. Светофор загорелся зеленым. И мы пошли. Она взяла меня под руку. А был рад чувствовать ее тепло и дарить ей свое электричество. Фонтан сегодня уже не включали. Осень. Мы пришли к месту, где когда то давно виделись и сидели. И мы сели лицом к пересохшему фонтану. Она была близко ко мне. А я был думал как бы спрятать эрекцию. Наверное мы так смотрелись нелепо и смешно, что если бы она могла видеть происходящее со стороны, просто на просто ушла домой, оставив меня.
- Чего ты хотел сказать, Макс? – ее глаза посмотрели на меня, она была очень близко и я мог ее поцеловать. Но пришлось отвечать.
- То, что мне с тобой очень хорошо. И не надо что то прекращать, не важно чем все это кончится, главное мы рядом, мы вместе, тепло. Вот что я хотел тебе сказать, Лия. – Почти получилось сделать все красиво, и я смог не попытаться ее поцеловать.
- Я понимаю Макс, но и ты пойми – я не хочу отношений, я – плохая. И потом будет очень больно. Нас будет больно потом. – Она верила, что говорила, словно хотела меня сберечь, или найти самый романтичный повод, что бы попросить меня не лезть в ее жизни, больше, чем это возможно.
- Не бойся…
- Я не боюсь.
- А мне кажется ты боишься… Но блять, на то она и жизнь, что бы пробовать, обжигаться, пить, глотать, ждать, страдать, любить, говорить, сидеть, спать, просыпаться, не ложиться, трахаться, жить. Лия, жизнь – риск, я так живу, пробую, рискую, беру и получаю, что заслужил. – Я пытался ей внушить свою жизненную философию. Она слушала, но смотрела в другую сторону. Как мне показалось, она уже многое решила у себя в голове. А на небе уже начали зажигаться первые звезды, но городские фонари, витрины и афиши затмевали их. – Максим… Не надо. – она обняла меня еще крепче. Ее слова противоречили ее действиям.
- Лия…
- Макс.
- Я знаю, все хорошо. Но я же музик, я должен сам принять решение. Разве нет?
- Так, музик, так. – она улыбнулась.
- Может пойдем уже, а то ты замерзнешь, еще и простынешь по моей вине, вставай – мы поднялись, и пошли через парк. Через яркие огни, через кафе, в которых не было посетителей, люди с малышами в колясках, закутанных, и спрятанных от ветра, собаки, велосипедисты, всех было мало и все куда то торопились. А мы шли не спеша. Наслаждались этим спокойным холодом, временем, которое мы проводили вместе. На путь лежал через дворы. Где стояли машины и их охраняли коты. Спустя два двора, 5 минут, и одну остановку, мы были возле ее дома. У серых ворот.
- Ну вот и все, я дома. – Начла она снимать крутку.
- Погоди, давай у тебя во дворе переоденемся, а то здесь ветер? – Намек на заботу и попытка поцеловать ее причитаются.
- Да, хорошо, сейчас открою дверь.
- Ага.
- Ну что? Домой?
- Женщина, я хочу тебя поцеловать, можно?
- Макс, никогда не спрашивай об этом женщину, просто целуй.
И я поцеловал. Так жадно, медленно, то быстро, она кусала меня, я пытался укусить ее, нам было хорошо и тепло. Мой член уперся в ее ногу. Одна моя рука прижимала ее тело к себе, а вторая держала за волосы. Она была моей. Но на самом деле, я был в ее власти. Мы прекращали целовать друг друга, лишь для того, что сказать:
- Что мы делаем?
- Это все ошибка…
И продолжали целоваться.
Вчерашняя ночь повторилась. Я проводил ее. И теперь опять шел домой. Но трезвый. Закурив сигарету, вернув наушники в уши, я пошел обратно в берлогу. А она лежала уже в постели. И она опять написала - : не надо, у нас ничего не получится, в конце будет больно. А я ей ответил – Посмотрим Лия, посмотрим.
Время было 23.25. Нужно позвонить домой, маме. Позвонил. Вернулся домой. Лег спать. Завтра надо было сходит на работу. И показаться на учебе. Завтра будет только вторник.