Черешня для Осении

Холодно и мерзко на душе, на улице, в доме - везде.

Ося идёт, пытаясь прикрыться зонтом от косого осеннего дождя. День угас. Серый сумеречный город глотает туманом прохожих. Звук шин по асфальту то нарастает, вырывая барабанные перепонки, то затихает, пропадает, растворяется в дожде.

Ося не видела машину. Она только почувствовала удар по ногам, увидела на долгое мгновение свинцовое мокрое небо, а потом грязный, исполосованный шинами асфальт. Даже испугаться толком не успела.


Часть первая. Светлое будущее.


За окном тренькали синицы. Солнце пыталось открыть Осе веки, озаряя разум розовым ласковым светом. Открывать глаза не хотелось. Хотелось нежиться в этой мягкой постели, дышать свежим весенним воздухом, вползавшим в комнату из открытого окна. Хотелось укутаться в пуховое невесомое одеяло, высунув из него только нос и наслаждаться пробуждением, смаковать его, отгоняя воспоминание о ночном кошмаре, где грязный асфальт летел навстречу...

Ося блаженно потянула на себя одеяло. Одеяло не поддалось. Она дёрнула посильнее, но не тут-то было! От неожиданности Ося открыла глаза.

Комната совсем незнакомая, залитая светом восходящего солнца. В углу стоит барабанная установка, её тарелки нестерпимо сверкают, рассыпая солнечных зайчиков по всей комнате. Рядом примостился компьютерный стол, покрытый тонким слоем пыли.

Ося медленно перевела взгляд на другую часть комнаты - шкаф, кресло-качалка, фикус. А рядом с ней в постели, укутанный по самые уши мужик.

Ося открыла было рот, чтобы завопить или завизжать, но вовремя сообразила, что она-то лежит совершенно голая. Проснётся мужик - и стыда не оберёшься. Она осмотрела комнату ещё раз, разыскивая свою одежду. Но нет, никакой одежды не было, кроме огромной мужской рубашки, небрежно наброшенной на кресло-качалку.

Ося выскочила из-под одеяла, пробежала по нагретому солнцем ламинату к рубашке, нацепила её и попыталась сосредоточиться.

Что она здесь делает? Кто этот мужик? И что вообще произошло?
Мысли уплывали, всё время возвращаясь почему-то к кошмару с летящим навстречу асфальтом.

Ося в нерешительности переминалась с ноги на ногу, стараясь унять дрожь. Первое, что пришло ей в голову, это необходимость поискать всё-таки свою одежду. Не голая же она сюда попала!

Квартира оказалась трёхкомнатной, полупустой и на вид какой-то заброшенной. Казалось, здесь живут только время от времени. Ося быстро убедилась, что находится в частном доме, поскольку в квартире имелась небольшая печь, а входная дверь выходила на обширную веранду, опоясывающую половину дома. За окнами трезвонили птицы, обживая старый весенний сад, раскинувшийся вокруг домика.

В поисках одежды Ося бесцеремонно лазила по шкафам, заглядывала во все углы, когда хриплый голос спросил её:

- И что это вы тут забыли?

Ося вздрогнула всем телом и обернулась к хозяину дома. Всклоченный, заспанный мужик выглядел озадаченным и злым одновременно.

- Ищу одежду... - пролепетала Ося.

- Поищите её в другом месте, - рявкнул мужчина, решительно подходя к Осе, - и снимите мою рубашку сейчас же!

- Ну уж нет! Я же голая!

Мужчина остановился на полушаге, на лице его отразилась тугая с утра работа мысли. Наконец, он спросил:

- А где ваша одежда?

Ося осмотрелась, с последней надеждой отыскать хоть одну свою вещичку.

- Я не знаю. Нет, я, правда, не знаю, - Ося озадаченно потёрла висок, стараясь при этом не сильно поднимать руку, чтобы рубашка не задиралась, - Я не могу понять, как я вообще тут оказалась.

Мужчина приподнял одну бровь, скептически рассматривая Осю.

- Вы кто такая вообще?

Ося испуганно посмотрела мужчине в глаза. Вроде бы адекватный. Хотя бесовщина какая-то на дне глаз так и пляшет... Ладно, не в её положении сейчас ломаться.

- Я Ося.

- Осения? - с едва заметной улыбкой переспросил мужчина.

- Да. У мамы моей богатое воображение, - зачем-то пояснила она, - вы первый человек в моей жизни, который знает моё имя, и не переспросил - не зовут ли меня Досей.

- Я в детстве знал одну девушку, которую звали Осенией. Кстати, вы с ней очень похожи. Впрочем, прошло уже много лет...Продолжайте, - кивнул мужчина, отрываясь от воспоминаний.

- А что продолжать? Я работаю в банке... Боже мой! - всплеснула Ося руками и округлила глаза, - сколько времени?!

- Без пяти восемь.

- А день недели какой?

- Среда.

- Я опаздываю! Я опаздываю на работу! - Ося заметалась по комнате, - Где моя одежда?! Верните мне мою одежду!

- Позвольте, - осадил её мужчина, - это вы должны мне вернуть мою одежду. Я вашу одежду не брал.

- Тогда где она?! Да помогите же мне её найти!

Мужчина усмехнулся, но действительно прошёлся по квартире, обшаривая глазами пространство в поисках женской одежды. Таковой не обнаружилось.

- Выходит, вы ко мне пришли в голом виде, - констатировал факт мужчина, не скрывая уже широкую улыбку.

Ося чертыхнулась и беспомощно посмотрела на него.

- И что же мне теперь делать?

Мужчина вздохнул.

- Подождите меня здесь. Минут через десять вернусь.

Он быстро оделся и исчез за входной дверью, оставив Осю в мучительных попытках осознать, что происходит.

Вернулся мужчина с ворохом вполне приличной женской одежды, причём подходящего размера. Ося ушла в ванную, переоделась и привела себя в порядок. Мужчина тем временем сварил кофе.

- Спасибо вам за одежду. Как только до дому доберусь, сразу вам её верну. Могу сегодня вечером завезти.

- Договорились. Я соседке так и сказал, что верну сегодня-завтра.

Они быстро и молча позавтракали.

- Тебе в какой район города? Если в Кировский, могу подбросить, - предложил мужчина.

- Буду благодарна, - согласилась Ося.

Он высадил Осю рядом с её работой. Ося медленно проводила взглядом его машину, исчезающую за поворотом, развернулась к банку и обомлела. Серое некогда здание было покрыто серебристо-зелёной плиткой, крыльцо выложено свежим мрамором, над входом красовалась новая яркая вывеска.

- Что за ерунда... - пробормотала себе под нос Ося, подходя к зданию.

Внутри всё тоже было совсем не таким, как должно было быть - новые панели, незнакомый охранник, и в кассах незнакомые женщины. Ося остановилась посреди приёмного зала в полном недоумении. Она постаралась вспомнить, когда же она была здесь в последний раз. Вчера, ну точно, вчера! Вчера была осень, было холодно и мокро, вчера Вера Андреевна заставила её составлять огромный отчёт. Вчера Лёша сказал, что любит её...

Но ведь сейчас не осень, сейчас весна!

Ося неуверенно подошла к одной из девушек в униформе банка и спросила:

- Извините, не подскажете, где я могу найти Веру Андреевну?

- Веру Андреевну? А это кто? - деловито поинтересовалась девушка.

- Начальник отдела кредитования...

- Её зовут Ольга Анатольевна, - пожала плечиками девушка.

- Как? А Вера Андревна куда делась?

- Я не знаю никакой Веры Андреевны. Может быть, вы ошиблись филиалом?

- Может быть... - буркнула себе под нос Ося.

Не в силах понять, что происходит, Ося вышла на шумную улицу, ещё раз осмотрелась - всё верно, адресом она точно не ошиблась.

Было ясно, что поработать сегодня не удастся. Ося пошла пешком домой и через двадцать минут была уже у родного подъезда. Здесь тоже что-то было не так. Ося даже не сразу поняла, что изменилось, но потом догадалась, что стены подъезда покрашены не в тёмно-синий цвет, как было ещё вчера, а в небесно-голубой. Но это было пол беды. Беда встретила Осю в виде новой железной двери на входе в её квартиру. Ося недоумённо смотрела на неё минуты две, потом всё-таки рискнула постучать.

В квартире послышалась какая-то возня. Ося похолодела. Женский голос из-за двери спросил:

- Кто там?

Ося смешалась, потом ответила как можно твёрже:

- Хозяйка этой квартиры.

Из-за двери раздался нервный смешок.

- Хозяйка у этой квартиры я. Что за шутки?!

- Откройте сейчас же, иначе я вызову милицию! - решила проявить характер Ося.

- Ну и вызывайте! - отозвалась женщина, - Полиции я открою, а вам - нет.

И удалилась куда-то вглубь квартиры.

Ося рассеянно похлопала себя по карманам, в какой-то нелепой попытке нащупать там сотовый, но сотового в карманах не обнаружилось по вполне понятной причине.

- Не паниковать! Не паниковать! - скомандовала себе Ося, - Надо идти к Вике. Она должна быть сейчас дома.

Пешком через пол города, поскольку денег у Оси не было ни копейки. Она даже не подумала попросить взаймы у мужчины, подбросившего её до работы. Она же надеялась, что у сослуживцев легко займёт сотню-другую на обед и автобус. Тяжело человеку без денег и без сотового. Сейчас бы позвонила кому-нибудь, её бы сразу же приехали и забрали, или помогли выгнать из квартиры хамку, поставившую железную дверь.

Вика всю свою жизнь жила вместе с родителями в старом деревянном бараке. Не бог весть что, но зато в центре города. Ещё на подходе к дому Вики Ося поняла, что и тут не обойдётся без сюрпризов - привычный длинный ряд двухэтажных бараков был заменен на огромное многоэтажное здание. И Викиного дома не обнаружилось.

Ося присела на детские качели, давая ногам, обутым в чужие туфли, отдохнуть. Здесь сладко пахло цветущей сиренью, ласковый ветер трепал Осины волосы, солнце припекало лицо. Немного отдохнув, Ося пошла к Оле, ещё одной давней подруге.

...

Борис подъехал к дому уже в сумерках, открыл ворота, и в свете фар увидел сидящую на крыльце Осю. Сначала он загнал машину, закрыл ворота, и только после этого подошёл к девушке.

- Ну, как поработалось? - с улыбкой спросил он.

Ося подняла на него зарёванное лицо, попыталась что-то сказать, и снова заревела.

Борис открыл дверь, втолкнул совершенно безвольную Осю в дом, посадил на стул.

- Рассказывай, - деловито сказал Борис.

Ося, размазывая по щекам слёзы, начала сбивчивый рассказ, как не смогла попасть на работу, как наткнулась на новую железную дверь своей квартиры, как не нашла дом Вики, как не достучалась до Олиной квартиры, как обнаружила, что в квартире Паши живут совсем другие люди, как оказались закрытыми перед ней ещё три двери друзей, как хотелось есть, как натёрла мозоли, и как под вечер добралась до дома Бориса, потому что не знает, что происходит, потому что не помнит, что она делала этой зимой, потому что последнее более-менее реальное воспоминание у неё в голове - это осенний дождливый вечер, и летящий навстречу асфальт.

- Я, наверное, сошла с ума, - закончила Ося свой монолог, и снова заплакала.

Борис почесал свой редеющий затылок и отправился на кухню готовить ужин.

- Можно я маме позвоню по межгороду? - спросила заглянувшая на кухню Ося.

- Звони, - кивнул Борис, помешивая в кастрюле вермишель.

Ося с трудом вспомнила номер телефона. Сотовый отучил её запоминать цифры. С третьего раза она попала туда, куда нужно, но ответила ей не мать, а какая-то женщина:

- Да, квартира Сандаловых. Нет, Анна Петровна умерла два года тому назад.

- Что за шутки?! Я разговаривала с ней два дня назад!

- Видимо, вы медиум, - жёстко ответила Осе женщина и бросила трубку.

Ося на ватных ногах дошла до дивана, и рухнула на его продавленные подушки.

- Ну, как? - поинтересовался Борис, выглянув с кухни.

- Мне сказала какая-то женщина, что мама умерла два года назад... Скажите, а какой сегодня год? У меня вчера был две тысячи одиннадцатый.

Борис рассмеялся.

- Да неужели? Сегодня 15 мая две тысячи тридцатого.

- Не может быть, - нервно хихикнула Ося, - хотя, я слишком часто сегодня произносила эту фразу...

Борис молча показал на настенный календарь, прилепленный скотчем к двери.

- То-то мне сегодня показался весь город таким странным - автобусы не такие, люди по-другому одеты... Я что, умерла? Или поменялась с кем-то душой? - Ося обернулась на зеркало. Нет, тело совершенно точно её, родное.

- Может, тебя к врачу свозить? - осторожно предложил Борис.

- Думаете, я ненормальная?.. Господи, да я уже сама так думаю. Да, да! Отвезите меня к психотерапевту.

- Не сегодня, - отрезал Борис, - Поешь, переночуешь у меня, а завтра с утра я тебя отвезу в больницу. Пусть там с тобой разбираются. Или в полицию сдам.

Ося удивлённо вскинула глаза на Бориса. Слово "полиция" непривычно резало слух. Она что-то невнятно благодарно пробормотала и, казалось, впервые решилась рассмотреть Бориса.

Ему могло быть где-то около тридцати пяти. Его волосы начинали седеть, фигура расплылась. Глаза глубоко посаженные, казалось, постоянно хитро прищуриваются. Неторопливость его речи и жестов, его немногословность контрастировали с невероятно живым взглядом, пронзительным, весёлым, искристым. Борис был некрасив, но обаятелен.

- Ну что, спать опять будем вместе? - спросил Борис, покончив с ужином.

- Нет! - выпалила Ося.

Борис рассмеялся, и Осе ничего не оставалось, кроме как улыбнуться ему.

Утром Борис отвёз Осю к своему студенческому другу, который по совместительству являлся психиатром.

- Я ничего говорить не буду, - сказал, поздоровавшись с Александром Борис, - Сам смотри и попытайся что-то понять.

Александр любопытно посмотрел на стоящую рядом с Борисом хрупкую юную Осю, и широким жестом пригласил её в кабинет.

- Я подожду здесь, - произнёс Борис, прежде чем дверь кабинета закрылась. Ося, сама не понимая почему, улыбнулась.

Разговор с Александром получился довольно приятным. Ося изо всех сил старалась говорить правдиво, мучительно вспоминала фамилии ректора своего университета, мэра города, президента страны, последние новости, концерты, на которых она была и много всего такого прочего.

Александр каждую её реплику сопровождал быстрым просмотром чего-то на компьютере, лохматил себе волосы и смотрел на Осю всё более и более заинтересовано.

Наконец, он отпустил Осю, попросил её подождать снаружи и пригласить в кабинет Бориса.

Ося с несчастным видом вышла, села в кресло и стала ожидать Бориса. Ждать пришлось не долго - Борис вышел из кабинета друга, открыв дверь пинком, на его взбешённое лицо было страшно смотреть.

- Идём, - сказал он, вырывая Осю из кресла.

Ося подчинилась, сбежала вниз по лестнице вслед за Борисом, села в машину. У Бориса зазвонил телефон, он долго смотрел на экран, прежде чем ответить на вызов.

- Ну? - спросил у телефона Борис. И через некоторое время добавил, - Не хочу с тобой говорить. Ты совсем со своими психами свихнулся. Всё, я сказал!

Борис бросил телефон на заднее сиденье и погрузился в какое-то мрачное раздумье. Ося не решалась его нарушить и смотрела, как воробей купается в пыли под кустом.

- Ось, я вот что подумал... - тихо начал Борис спустя какое-то время, - Мы же не сможем в полиции как-то подтвердить твою личность. У тебя нет паспортной карточки, и знакомых ты найти не смогла. Давай-ка мы попробуем сами найти хоть кого-нибудь, кто тебя знает.

Борис вышел из машины, достал странного вида планшет.

- Пойдём, на скамейке посидим на солнце. Чего в машине париться.

Ося пошла вслед за Борисом, присела на попавшуюся через пять минут прогулки лавочку, проследила, как Борис возится с планшетом, гоняя по экрану ярлыки.

Они вошли в какую-то социальную сеть, перебирали фамилии и имена Осиных знакомых, но всё время попадали на каких-то незнакомых Осе мужчин и женщин.

- Знаешь, - после получасового поиска сказала Ося, - они ведь и впрямь похожи на моих знакомых, но только они все старые.

- Не такие уж и старые, - проворчал Борис, - вот, например, твоему Алексею всего сорок пять. Кстати, хорошо выглядит.

- Это не мой Алексей. Моему Алексею от силы двадцать пять. И у него нет лысины.

- Лысина - дело наживное, - философски заметил Борис, потрогав своё редеющее темечко.

Ося фыркнула.

- Собственно, я вижу только один логический ход, который все твои непонятности может объяснить. Ты прилетела в будущее из прошлого.

Ося засмеялась.

- Я быстрее поверю, что моя душа заблудилась где-то и вселилась в чужое тело. Хотя проблему даже это не решает. Что мне делать, Борис?

Борис задумчиво поглаживал планшет.

- Тебе необходимо получить документы. Их могут дать только в полиции. Если мы туда пойдём, скажем, что ты не помнишь ничего, кроме событий двадцатилетней давности, тебя отправят на обследование в психбольницу, где тебя старательно будут лечить, потом, где-то через пол года, выдадут справку об инвалидности на всю голову. Тем временем в полиции будут старательно искать всех тех, чьи фамилии и имена ты назовёшь, убедятся, что это не те люди (что мы с тобой сделали за пол часа, они будут делать в течение полугода), и, наконец, выдадут тебе новый документ.

Ося схватилась за голову.

- Я не хочу в психбольницу! Я не хочу, чтобы меня лечили. Я нормальная!

- Нормальные девушки обычно помнят, как они оказались голые в чьей-то постели. Хотя, это всё зависит от количества выпитого накануне...

Ося хотела было возмутиться, но глядя в смеющиеся глаза Бориса только махнула рукой.

- Значит, по-другому никак, - произнесла Ося.

- Никак. С одной поправкой - я не позволю тебя забирать в психбольницу насовсем. Поживёшь у меня, пока документ не получишь. Без документа ты на работу не устроишься, значит, не сможешь платить за квартиру, так что выбирай - жить у меня, жить на улице или жить в психбольнице.

Ося задумчиво кивнула, потом спохватилась:

- Спасибо тебе.

- Не стоит. Вдвоём даже веселее жить. Я тебе ещё не играл на барабанной установке! Это полный драйв! Е-е-е! - растопырил пальцы Борис, но тут же посерьёзнел, - Поехали в полицию, нечего зря время терять.

- А тебе на работу не надо?

- Надо, но работа подождёт. Думаю, если ты в полиции без меня окажешься, я тебя потом вообще не найду.

- Почему?

- По кочану, - буркнул Борис, но объяснять ничего не стал, - Только давай договоримся на берегу - не надо в полиции рассказывать, что ты оказалась голой в моей кровати. Не то, чтобы это мне не льстило...

Ося ткнула его кулаком в плечо. Борис рассмеялся:

- Ха-ха... Так вот, лучше про это умолчать. Скажем, что первое, что ты помнишь, как оказалась во дворе моего дома. В одежде... Так, только сначала надо одежду купить. Эту придётся вернуть Яне.

...

В полиции они провели больше пяти часов, вышли совершенно измученные, с ворохом официозных бумаг. Добрались до дома ближе к вечеру, проторчав остаток рабочего дня в очередях за справками из налоговой, из паспортного стола, из пенсионного фонда...

Ося была совершенно раздавлена допросами, расспросами, заполнениями бумаг, и навалившимся чувством одиночества и потерянности. Её всегда окружали друзья, родные, знакомые, коллеги. В один миг все они были потеряны. Повезло ещё, что занесло её в кровать к такому человеку, как Борис. Он ведь вполне мог выставить её на улицу, однако не сделал этого.

Сил хватило только на ужин, душ и сон.

Утром Ося проснулась поздно, Бориса дома уже не было. Ося позавтракала и отправилась вновь на соискание подписей разнообразных чиновников. Они с Борисом договорились, что вместе съездят в больницу после обеда, но что-то у Бориса пошло не так, он позвонил Осе, и сказал, что не сможет её отвезти. Пришлось Осе идти в больницу самостоятельно.

Сначала её долго не хотели вообще пускать на приём, поскольку у Оси не было паспортной карточки, а без неё, оказывается, приём мог быть только платный. Решился вопрос после звонка в полицию давешнему следователю, который и послал Осю в больницу на обследование. Потом началась бесконечная кочёвка из кабинета в кабинет, от одного человека в цветном халате к другому. В результате, Ося даже не поняла, какой из многочисленных специалистов определил её на госпитализацию, которая тут же и произошла. Осю положили на кушетку, воткнули капельницу, выдали "витамины" и заполнили на неё карточку, в которой большими буквами невролог написал "Транзиторная глобальная амнезия".

- А меня отпустят домой? - спросила Ося у медсестры, вынимающей катетер.

- Нет, вам придётся провести несколько дней в больнице. Сейчас я вам выдам халат.

- Но я не хочу оставаться здесь! Какая разница, где я буду ночевать - здесь или дома? Ночью же вы мне всё равно процедуры делать не будете!

- Вы должны находиться под наблюдением. Это не я придумала. Придёт завтра врач - вы ему и объясняйте, что не хотите здесь ночевать.

Медсестра гордо удалилась за халатом, а Ося пробормотала:

- Ну и ну! Двадцать лет прошло, а медицинские учреждения у нас так и не изменились...

Её определили в четырёхместную палату. Уже через час Ося взвыла от тоски, и готова была выпрыгнуть в окно и удрать. Благо, позвонил Борис, успокоил, рассмешил, пообещал заехать на следующий день и попробовать её вызволить. Но после его звонка стало ещё тоскливей, страшно захотелось к нему, в его дом, спрятанный в старом саду.

Пол ночи Ося ревела в подушку, маскируя всхлипы под стройный храп соседок по палате. Утром её, опухшую и не выспавшуюся, отправили сдавать анализы, потом утыкали присосками с проводами, потом опять капельница, завтрак, томография, и далее по списку.

Конструктивный разговор с врачом у Оси не получился, врач просто наорал на неё, сказал, что если она самовольно покинет больницу, он её на принудительное лечение в психдиспансер отправит и никакой справки для полиции не выдаст. Все доводы о пользе ночёвок вне больничных стен прошли мимо ушей врача. Ося вернулась в палату злая, обиженная и расстроенная.

Борис примчался вечером уставший и замотанный, но зато с пакетом вкусностей и парой книжек.

- Ну что, может сбежишь со мной? - предложил Борис, терпеливо выслушав все Осины жалобы.

- С удовольствием бы сбежала. Только документ надо получить. Врач, мне кажется, решил на мне диссертацию защитить. У меня уже от присосок скоро прыщи повылезают.

- Он завтра будет?

- Кто? Врач? Нет, не будет. У него выходной. Хоть на выходные, сволочь, отпустил бы.

Борис задумчиво погладил Осю по предплечью.

- Ничего, переживём. Это всё временные неудобства. Тебе что завтра привезти?

- Минералку. Пить постоянно хочется. Тут душно и жарко, а мои соседки не дают окно открывать, боятся простыть. И беруши ещё... Я сегодня думала с ума ночью сойду - храпят мои соседки дружно, и очень громко.

Борис рассмеялся, порылся в кармане пиджака и извлёк наушники, один из которых был с небольшим экраном.

- Держи, здесь несколько сот песен, вот так можно выбрать те, которые тебе нравятся. Перетащишь их в отдельную папку, и слушай хоть всю ночь. Музыка лучше, чем храп.

Борис снова рассмеялся, увидев выражение полного счастья на лице Оси.

- Скажи, Борис, а почему ты мне вообще помогаешь?

- Мне это приятно. Нет, серьёзно. Мне приятно видеть улыбку на твоём лице, знать, что я хоть кому-то в этом мире нужен.

- У тебя никого нет из близких?

- Нет, - Борис помолчал, потом посмотрел на вопросительное лицо Оси и объяснил, - Родители живут здесь, в городе, но я с ними практически не общаюсь. Так уж получилось. Видишь ли, я довольно злопамятный человек, а они однажды меня предали. До сих пор не понимаю, как они могли так со мной поступить. И поверь, они и сами давно уже привыкли общаться со мной не чаще, чем раз в полгода.

- Я не понимаю. Всё-таки они же родители, они вырастили тебя. Должно же остаться хоть какое-то светлое чувство, благодарность, в конце концов.

- Ну... Со временем я научился их не ненавидеть. Это и без того очень много. Никому, кроме них, я бы не смог простить подлость. Им простил, но уважения уже не восстановить.

- А девушка? Жена? Дети?

- О, это тема отдельная, - мрачно улыбнулся Борис, - я же был женат. Целых три года. Но не сложилось. Повезло ещё, что детей не было.

- Грустно.

- Нет. Нормально. Сейчас я сам себе хозяин. Уже привык. Думаю, трудно приспосабливаться к чужим привычкам и к обязанностям. Что детей нет - это, конечно, жаль. Детей я люблю. Но какие мои годы, а?

Ося медленно кивнула.

- Я хочу, чтобы ты меня отсюда забрал, - тихо выдавила она.

- А я и заберу. В понедельник. Идёт? Выйдет твой врач на рабочее пространство, и я его атакую.

- Это ещё целых две ночи тут...

- Не кисни. Ноешь, как ребёнок.

- Прости. Просто я не люблю больницы. И ни разу в них не лежала.

- Везучая. Я в своё время дважды валялся в больнице. Один раз меня побили. Я тогда недели две лежал. А потом я руку ломал, но это уже производственная травма была. И лежал я тогда в больнице мало - дня три, кажется.

- А побили тебя за что?

- За глупости подростковые. Хотел быть не таким, как все, за что не раз нарывался. Один раз нарвался сильнее, чем обычно, вот и всё.

- Две недели в больнице - я бы с тоски погибла.

- А я не погиб. У меня в палате тогда лежал классный мужик. Мы с ним разговаривали, он был отличный рассказчик, мне было интересно его слушать. Он объездил всю Россию, и за границей бывал. Причём не в Турции с Египтом, а в Иране, Саудовской Аравии, Йемене. Про Йемен он особенно много вспоминал. Оказывается, эта страна с очень древней историей. Он как раз в составе археологической экспедиции туда ездил. Я потом поступил даже на Истфак, думал, стану археологом, как он. Но учиться на Истфаке мне не понравилось, я рассорился с парой преподавателей, и меня отчислили.

- Знакомо. У меня так друга отчислили за слишком большую любовь к правде и наличие чувства собственного достоинства.

- Сейчас я бы не был так резок в своих поступках и речах. Но прошлого уже не исправишь.

Ося слушала, что-то рассказывала сама, но иногда полностью теряла нить разговора, увлекаясь своими мыслями, которые изгибались в счастливые улыбки.

Ночь прошла гораздо спокойнее, чем предыдущая. Ося слушала незнакомую ей музыку, вспоминала разговор с Борисом и заснула с улыбкой на губах.

Воскресенье тянулось целую вечность. Ося всё твердила себе, что в понедельник всё изменится, что её выпустят из больницы.

Но понедельник не принёс долгожданной свободы. Борис в этот день не смог появиться в больнице в приёмные часы. Только вечером, когда уже стемнело, его машина появилась под окном Осиной палаты. Так они и разговаривали по телефону - он на улице, сидя на капоте авто, а Ося в палате, сидя на подоконнике.

Во вторник во второй половине дня Ося читала книжку, лёжа на кровати. Соседки разбрелись по процедурным кабинетам, и наконец-то можно было спокойно углубиться в книгу, не отвлекаясь на разговоры о детях, начальниках, мужьях и любовниках.

Дверь палаты открылась резко и неожиданно, к Осе подошёл Борис с застывшем на лице выражением какого-то злого упрямства, подхватил её под локоть, поставил на ноги.

- Мы уходим, - не громко сказал он, - собирай вещи.

- Меня отпустили? - обрадовалась Ося.

- Нет. Но мы всё равно уходим.

- Подожди, а как же паспорт? - замерла Ося.

- Сделаем.

- Мне дадут справку?

- Не знаю. Думаю, твой врач крепко подумает теперь о возможности её выдать.

- Что?

- Что - что? - резко переспросил Борис, - собирайся. У меня мало времени.

Ося поджала губу, как обиженный ребёнок, но послушно собрала своё барахло с тумбочки. Уже в гардеробе их нагнал врач Оси.

- Я так этого не оставлю!

- Не оставляйте, - хмыкнул Борис, помогая Осе надеть куртку.

- Вы понимаете, что я могу сейчас вызвать охрану?

- Понимаю. Но я всё ещё надеюсь, что у вас хватит ума этого не делать.

- Её надо лечить!

- Ну так и лечите в домашних условиях! Неужели так уж обязательно ради десяти минут капельницы в день проводить в стенах больницы 24 часа в сутки? Она что, умирает?

- У меня есть распоряжение!

- У вас распоряжение, а у меня конституция, и право человека самому соглашаться или нет на госпитализацию.

- Это право нормальных людей.

- А она ненормальная? - угрожающе медленно спросил Борис.

Ося попятилась за его спину. Гардеробщица высунулась из гардероба, вслушиваясь в скандал.

- Конечно ненормальная! - ответил взвинченный врач, - Она не помнит ничего, ни одно событие за последние двадцать лет. Это, по-вашему, нормально?

- Я вот тоже забыл сегодня кофе с плиты вовремя убрать. От этого я ненормальным не стал. Дайте пройти.

Борис плечом отодвинул врача в сторону, и вслед за собой увлёк Осю, растерянно оглядывающуюся на врача. Они молча сели в машину, Борис отъехал от больницы на пару кварталов, припарковался у одного магазина, вынул пачку сигарет, и задымил. Ося молчала, наблюдая за Борисом. Борис докурил, сунул окурок в пепельницу и обернулся, наконец, к Осе.

- Хотел бы я знать, про какое распоряжение толковал мне твой Андрей Семёныч... Ладно, выбрались оттуда. Завтра утром я тебя в больницу отвезу, пройдёшь свои процедуры - и домой поедешь. Надо ключ тебе сделать...

- Не надо.

Борис удивлённо посмотрел на Осю.

- Почему это не надо?

Ося замялась. Логичного объяснения у неё не было. Было только нелогичное.

- Не хочу я ключ от твоей квартиры. Ведь получится, что я смогу приходить туда, когда тебя там нет. А я не хочу.

- Ося, ключи для того и нужны, чтобы приходить домой тогда, когда у тебя это получается, а не тогда, когда я смогу тебя туда привезти. У меня ненормированная работа. Я не знаю, буду ли я через пять минут свободен...

Ося подняла на Бориса глаза, раздумывая, как объяснить, что получив ключ от его квартиры, она тем самым привяжет себя к нему, станет частью его жизни и его дома...

Борис хмурился, вглядывался в Осины глаза, но Ося молчала.

Он отвернулся, достал ещё одну сигарету, но зажигать её не стал, только покрутил её в пальцах, задумчиво всматриваясь в наползающую с запада чёрную грозовую тучу.

…

Гроза прошла мимо города, задев его только краем. Дороги стали пыльными, зелень поблекла. Борис ежедневно отвозил Осю на процедуры в больницу и забирал её к себе через несколько часов. Ося привыкла к такому графику, много читала, дожидаясь с работы Бориса, с упоением работала в саду, окружавшем домик. Особенно ей нравилась большая раскидистая черешня. Под черешней стояла грубая лавочка, с которой открывался вид на дом и на ничем не загораживаемое небо. Вокруг черешни сновали деловые пчёлы и шмели, наполняя воздух мирным жужжанием. Не верилось, что дом находится в городе.

Солнце жарило совсем не по-майски, и только вечерами жара спадала, уступая место весенней прохладе. Борис, приходя с работы, часто находил Осю под черешней, с очередной книжкой в руках. В глазах Бориса в эти минуты мелькали смешинки, которые внезапно гасли, и тогда он крепко, до боли, сжимал Осины плечи в объятьях. Дни пролетали незаметно, складывались в недели.

Особенно Ося полюбила субботы. Каждую субботу к Борису домой приходили друзья - взрослые, весёлые, оставлявшие свои проблемы где-то за высоким синим забором, окружавшим дом Бориса. Игра на всевозможных инструментах, песни, забавные выходки. Ося знала, что все эти люди когда-то учились вместе на одном факультете. Всю рабочую неделю они были взрослыми людьми, зарабатывающими деньги на содержание себя и своих детей. Лишь по субботам, в доме Бориса все они вновь становились повзрослевшими студентами.

Каждый такой сбор начинался одинаково - Борис устанавливал на улице мангал и разводил в нём огонь. Пока дрова прогорали, он выносил с веранды столик, строгал овощи, делал бутерброды, готовил тарелки и стаканы. Это было настоящее действо, завораживающее Осю чёткостью и изяществом исполнения. Первые друзья подходили как раз к моменту образования ровных углей, и мужчины принимались за нанизывание шашлыков на шампуры, женщины доставали из объёмных пакетов салаты и рассаживались каждая на свою любимую чурку – чурки заменяли здесь табуретки. Дети носились по узким тропинкам сада, сотрясая воздух счастливыми воплями. Они же производили оккупацию дома, где скакали на диванах, качались на кресле-качалке (периодически при этом устраивая настоящие сражения за право покачаться в кресле в течение пары минут), бомбили ударную установку Бориса.

Вся эта безумная кутерьма нравилась Осе, несмотря на многочасовую воскресную уборку после такого экстремального отдыха. Ей нравился шашлык, который готовил Арташес, нравились весёлые байки, которые рассказывал Женя, нравилась многодетная мать Наталья, умеющая не унывать, будучи в разводе, с тремя детьми на руках, младшему из которых едва перевалило за полтора года. Нравились домашние концерты, которые устраивали Борис, Женя и Вика, отлично играющая на скрипке. Нравились танцы при свете фиолетовых фонариков, работающих на солнечных батарейках. Ей нравился Борис и каждая вещь, до которой он дотрагивался. Нравился его хитрый прищур глаз, нравилась его открытая улыбка, часто озаряющая его лицо, нравились его тёплые руки и звук его голоса.

Воскресный вечер двадцать третьего июня Ося и Борис провели в саду, собирая созревшую, наконец, черешню, строя планы по поводу её переработки в компот и варенье. Съели черешни столько, сколько смогли. Объедались как дети, пуляя друг в друга косточками и делая из черешни «снеговиков».

Утром в понедельник Борис уехал на работу, а Ося осталась дома. В больницу ей надо было только к одиннадцати. Ося повалялась в постели, обнимая подушку, которая сохранила терпкий запах черешни, оставшийся от Бориса. В девять Ося заставила себя встать, надеть лёгкое платье и позавтракать. Затем вышла в сад, посидела на лавочке. На макушке черешни остались не собранные плоды. Ося, не долго думая, принесла из веранды стремянку, взобралась на неё, попутно удивляясь, почему Борис вчера не воспользовался ею, чтобы собирать черешню с верхних веток. Стремянка оказалась сломанной. Ося потянулась за черешней, ножки стремянки скользнули одна относительно другой, Ося зажмурилась.


Часть 2. Тёмное прошлое

Было даже не больно. Ося с трудом открыла глаза, но понять ничего не могла - большая светлая комната расплывалась и странно раскачивалась. Наконец, ей удалось сосредоточиться на длинной лампе, у которой отсутствовал плафон. Ося попробовала пошевелиться, но это у неё не получилось. Постаралась понять, где она может быть. Ну, конечно, это больница.

Память услужливо подсказала ей, как приближалась к ней, летящей со стремянки, скамейка под черешней. Ося зажмурилась. Воспоминания жуткие. Это надо забыть, не думать про это. Надо понять, сколько времени прошло со дня, когда она упала. И где Борис? Интересно, ему позвонили уже, или нет?

Вопрос повис в воздухе. Ответить на него было некому. Да и задать его Ося не смогла бы. Сил её хватало только на молчаливое заклинание: "Найди меня! Найди!"

В коридоре слышались шаги, хлопали двери, раздавались далёкие глухие голоса. Ося лежала, прислушиваясь к своему телу, и не ощущая ничего, кроме усталости.

В следующий раз она открыла глаза, когда за окном наступили сумерки. Ося обратила внимание на то, что на окнах решёток нет. Это её немного ободрило. В окно стучали тонкие голые ветви берёзы. Свет в палате не был включен.

Когда совсем стемнело, в палату вошли два врача.

- Очнулась, наконец, - обрадовалась одна из врачей.

Они приступили к осмотру. Ося молча наблюдала за их действиями, пыталась глазами отвечать на вопросы врачей.

- Ты везучая, - резюмировала в конце осмотра врач, - думаю, скоро вернётся у тебя способность и говорить, и ходить. Ногу тебе по кускам собирали. Теперь твой рентген напоминает рентген терминатора. Родные за тебя беспокоятся. Думаю, через пару дней мы их к тебе пустим.

Ося хотела спросить, какие родные? Неужели нашлись те, кто её знает и помнит? Или это Борис приходил к ней? Пустите, пустите его ко мне!

Но врач, разумеется, не умела читать мысли, поэтому она только поправила капельницу, и вышла вслед за своей коллегой, пожелав Осе спокойной ночи.

Следующие два дня протекли одинаково - Ося иногда просыпалась сама, иногда её будили врачи, проводили осмотр, и уходили. Появилось ощущение боли. Болело всё - лицо, руки, ноги, тело. Но сильнее всего болела голова. Эта боль доводила Осю до полного изнеможения. Хотелось умереть, лишь бы прекратилась эта пытка.

Снова открыла глаза - перед ней поплыло такое знакомое лицо. Ося готова была закричать от радости: "Мама! Мамочка!

Живая! Любимая!"

Рядом с матерью стоял отец.




...

Восстанавливалась Ося медленно. Издёрганная болью, трудностями с речью и тоской по Борису, она порой часами лежала в прострации, разглядывая потолок. Постепенно к ней пришло понимание ситуации. Домик среди старого сада, Борис и город будущего, полиция и черешня - всё это лишь плод её воображения, результат сильного сотрясения мозга. Не может человек побывать в будущем.

Приходилось не просто учиться жить заново. Приходилось учиться жить без Бориса. Понимать, что такого человека нет на самом деле, и что он никогда не придёт навестить её, никогда не скинет ей на мп3-плеер какую-нибудь новую песню, никогда не будет играть трио со своими друзьями, никогда не обнимет её во сне. Осе было безразлично - вылечат ли её врачи. Жизнь без Бориса потеряла смысл.

Так было до одного из воскресных дней января, когда к ней в палату зашёл розовощёкий с мороза Лёшка Губин.

- Оська! - заявил с порога Лёша, - Помнишь, ты мне про Бориса Метелина рассказывала? Ну, который из твоих фантазий о будущем?

- Да, - поморщилась Ося.

Лёша был единственный, с кем она этой фантазией поделилась.


- Скажи, у него когда день рождения? 22 декабря 1994 года?

- Да, - кивнула Ося.

- Ха! Ну, тогда я его нашёл!

- Кого? - не поняла Ося.

- Метелина твоего, балда! Такой человек действительно существует. Только ему сейчас шестнадцать лет. А в 2030 году, как ты сама можешь легко посчитать, ему будет как раз тридцать шесть.

- Как... А это точно он?

- Имя и дата рождения совпадают. Сейчас я тебе ещё его фотографию покажу.

Лёша извлёк из сумки ноутбук, и минут пять возился с его включением. Ося сидела, как на иголках.

Наконец, Лёша повернул ноутбук экраном к Осе. Ося похолодевшими пальцами пододвинула к себе ноутбук, вглядываясь в фотографию мальчишки в ярко-оранжевой кофте. То, что это Борис, она поняла сразу же. Он мало изменился.

- Где ты взял это фото?

- В соцсетях, конечно. Где же ещё? Так это он?

- Вне всяких сомнений. А ещё фотографии там были?

- Да, я с десяток себе сохранил.

Ося рассматривала фотографии со смешанным чувством радости и ужаса. Вот он, её Борис. Но ему шестнадцать лет, он не знает Осю, и он увлекается, кто бы мог подумать! фотографированием сломанных им лично скамеек!

- А что, весёлый парень, - рассмеялся, глядя на округлившиеся глаза Оси Лёша, - Это я ещё не стал копировать фотографию, где он скручивает "косяк", и показывает при этом язык.

- Теперь я не удивляюсь тому факту, что он с родителями ругался…


Ося порою думала, что окончательно сошла с ума. С одной стороны, она внезапно осознала, что жаждет покинуть больничную койку как можно скорее. Хотелось мчаться к Метелину, пусть и шестнадцатилетнему. С другой стороны, Ося даже представить себе не могла, что сказать Борису при встрече. Да и к чему эта встреча? Разница в десять лет пугала Осю. Если бы ей было лет сорок, тогда эта разница казалась бы не столь существенной, но Осе было двадцать пять, и она ощущала себя взрослой женщиной. А Борис… Борис ещё ребёнок, ребёнок, который лишь через двадцать лет превратится в того мужчину, которого Ося полюбила.

Её выписали через полтора месяца. Дома она старалась больше ходить и с нетерпением ожидала каждый вечер прихода Лёши. Он помогал ей выходить на улицу, и они гуляли часа по два. Речь восстановилась полностью, нога срослась, но ели заметная хромота осталась. Время шло, а Ося никак не могла решиться на встречу с Борисом, хотя каждый день заглядывала на его страницу – рассматривала его фотографии, читала диалоги и чувствовала себя от этого одновременно и несчастной, и счастливой.

Весна выдалась затяжная. В мае зарядили дожди, Ося мокла, пока бегала в поисках новой работы – из банка её уволили. Лишь в конце мая погода установилась вполне летняя. Ося стала приходить домой поздно, всё чаще гуляя с Лёшей по городу до середины ночи. С ним было хорошо, он не торопил, и Ося была ему за это благодарна. Вечера стояли тёплые, душистые. Отцветала черешня, и по городу плыл терпкий аромат вишнёвых косточек.

Как-то Лёша задержался на работе, позвонил, предупредил, что приедет завтра вечером. Осе же не сиделось дома. Нагулявшись, она вернулась домой, привычно включила компьютер и залезла на страницу Бориса. Делала она это теперь, скорее, по привычке. Казалось, всё забылось, и Лёша - такой надёжный, обязательный, внимательный, вытеснил из Осиной жизни призрачного Метелина.

Сердце ёкнуло, пальцы похолодели. Ося смотрела на экран испуганным взглядом – в её сообщениях появилось новое, отправителем которого значился Борис Метелин.

«Привет. Ты кто?» - гласило послание.

Ося посмотрела на время отправки сообщения – менее пяти минут тому назад. Ответила, путая клавиши:

«Я Ося».

Ответ не замедлил:

«Я и так вижу, что ты Ося. Ты почему ко мне на страницу каждый день выходишь?»

Ося встала со стула, пробежалась по пустой квартире туда-сюда.

«Откуда ты знаешь, что я выхожу на твою страницу?»

«У меня подключена услуга – я вижу всех, кто на моей странице появляется. Ты уже давно в этом списке висишь»

«Ты очень похож на моего знакомого…»

Эту ночь Ося не спала вовсе. Они с Борисом переписывались до утра, пока Борис не ушёл в школу. До летних каникул оставалось меньше недели. Словно пьяная, Ося бродила по квартире, или совершенно неподвижно замирала на месте. Она залезала на подоконник, и смотрела невидящими глазами на суету внизу. Она сидела в кресле склубочившись. Наконец, она надела кроссовки и побежала на улицу.

На улице было свежо. Бегать Ося долго не могла – нога ещё не восстановилась, но не бежать Ося тоже не могла. Добежала до стадиона, благо, он был всего в четырёх кварталах от Осиной квартиры. Там она взяла в прокат велосипед и помчалась по дорожкам. Быстрее, быстрее, быстрее. Ося ехала, улыбалась, и снова ехала, желая уехать от оставшегося где-то позади голоса разума как можно дальше. Ося была счастлива. Крутились педали, тихо стрекотали колёса, и сердце стучало, а вместе с кровью внутри Оси волнами билось: «Бо-рис. Бо-рис. Бо-рис».

Они встретились через три дня. Ося сидела на скамье недалеко от школы Бориса, ожидая, когда закончатся уроки. Борис подошёл, поставил на скамью увесистый рюкзак и улыбнулся.

Она отменяла все встречи, перестала видеться с Лёшей и искать работу. С наступлением летних каникул Ося практически ежедневно встречалась с Борисом. Они уезжали за город на велосипедах, они катались на роликах, они бродили по дворам. Ночами они рисовали красками на стенах домов и купались в пригородном мелководном озере. Конечно, не всё было гладко. Борис был хвастлив, нахален, любил выпендриваться и задираться, частенько ввязывался в драки и очень много пил. У него была куча самых разных знакомых - он одинаково свободно чувствовал себя и в компании студентов, и в компании наркоманов. Ося смотрела на все эти причуды как бы со стороны. Она точно знала, кем будет Борис, и была счастлива только потому, что Борис в эти недели тоже был счастлив. Он был юн, свободен, весел и беззаботен. Он учился играть на электрогитаре и мечтал о собственной барабанной установке. Его родители оказались людьми довольно терпимыми, и не изводили Бориса нотациями по поводу слишком поздних возвращений домой, или по поводу визга электрогитары, раздававшегося из его комнаты.

Лето разгоралось. Город превратился в душную коробку, наполненную тяжким духом тающего асфальта. У Оси не было денег, долг за коммунальные платежи копился третий месяц, так что ей пришлось всё-таки устроиться на работу. Работа отнимала у Оси время, она уже не могла болтаться по улицам с Борисом по ночам. Первая рабочая неделя показалась ей невероятно длинной. Борис звонил ей, когда просыпался. Обычно это выпадало на обеденное время – он спал до двух часов пополудни. Оба мечтали о пятнице. В пятницу неожиданно выяснилось, что праздника не получится. Борис со всей своей семьёй вечером отправился к бабушке на другой конец города – надо было починить крышу. Он позвонил Осе, когда та уже собиралась уходить с работы. Радости от конца рабочей недели как не бывало. Ося медленно тащилась домой.

У подъезда на лавочке сидел Лёша. Ося подошла и молча села к нему.

- Привет. Давно ты мне не звонила, - поздоровался Лёша, пристально вглядываясь в Осино лицо.

- Привет. Времени не было – работу искала. А теперь работаю уже неделю.

- Понимаю, - кивнул головой Лёша, - Ещё и моргать, и дышать приходится – дел невпроворот…

Ося отвернулась от него. Повисло неловкое молчание.

- А я тут мимо проезжал, решил к тебе заскочить…

- Да. Я рада тебя видеть, - не вполне искренне сказала Ося, всё так же избегая взгляда Лёши.

- Давай пойдём, прогуляемся, - предложил Лёша.

- Спасибо, но я очень устала, Лёш. Я хочу просто лечь и лежать.

- К себе пригласишь?

Ося, наконец, повернула голову, бросив быстрый взгляд на Лёшу. Лёша всё ещё смотрел на неё внимательным, пристальным взглядом. Ося, хоть и хотела остаться одной, но пересилила себя. Жалко было Лёшку, примчавшегося с другого конца города. Может быть, даже и лучше побыть с другом, нежели коротать в одиночестве вечер.

Ося кивнула.

- Приглашу, конечно. Пойдём.

Лёша засиделся допоздна. Раньше, конечно, он у неё частенько и на ночь оставался, но сейчас Ося тяготилась его обществом, а сказать ему «Иди уже домой!» почему-то не могла. Часы пересекли полночь. Ося ушла на кухню, Лёша сидел в зале и смотрел по телевизору боевик. Раздался стук в дверь.

Ося выглянула из кухни и встретилась глазами с Лёшей.

- Ты кого-то ждёшь? – спокойно спросил он.

- Нет, - мотнула головой Ося.

Лёша молча встал и прошёл к двери.

- Кто? – спросил он.

- Метелин, - услышала Ося. Услышала и похолодела. Не то, чтобы она принадлежала Лёше, но часто она ощущала, что Лёша считает её своей. Так или иначе, Ося вовсе не хотела сталкивать в своей квартире Лёшу и Бориса.

Лёша тем временем бросил короткий взгляд на Осю и рявкнул совершенно не свойственным ему тоном:

- Ты на время смотрел?! Мы спим!

Ося от изумления потеряла голос. Она таращилась на Лёшу, чувствуя, как волна ярости затапливает её всю. В подъезде послышался лёгкий шорох шагов быстро сбегающего вниз Метелина. Ося рванулась к двери:

- Нет!

- Ося, послушай меня! – поймал её Лёша.

Ося задёргалась у него в руках.

- Пусти! Пусти, чёрт тебя задери!

- Ося, Ося! Ты что, встречаешься с этим? С мальчишкой? Ты поэтому не звонила, да? Да перестань ты! Посмотри на меня!

Хлопнула дверь подъезда и Ося застыла.

- Да, я встречаюсь с Метелиным! – злобно прошипела Ося. Это, конечно, была не совсем правда, но встречаться ведь можно по-разному.

- Дура! Ты совсем ненормальная? Тебя из-за него в тюрьму засадят. За растление малолетних.

- Иди ты к чёрту! Не твоё дело!

Ося высвободилась из Лёшиных цепких рук и ушла в комнату, принципиально достала джинсы и стала одеваться.

- Ося, да включи ты мозг, - Лёша встал на выходе из зала, перегородив собою проход, - тебе двадцать пять. Тебе замуж пора и детей рожать, дом обустраивать, и в Европу в отпуск ездить. А ему ещё портфели пинать не надоело. Что ты с ним будешь делать? Решать ему домашние задания? Обжиматься с ним на переменах за школьным углом? Отдыхать в детском лагере «Юность»? Ну?!

Ося натянула кофту и подошла к Лёше.

- Пропусти.

- Нет, не пущу. Ося, Ося, послушай меня!

Ося никогда не отличалась особой смелостью или агрессией. Но Лёша, произносящий вслух всё то, что она сама себе боялась говорить, поднял в ней настоящую бурю. Она бросилась на него, царапая и лупя со всей силы по лицу и рукам. Лёша попытался было сопротивляться, но вскоре понял, что ему придётся или уступить Осе, или наставить ей синяков. Не в его правилах было даться с девчонками, так что он пропустил встрёпанную Осю, и через пару секунд услышал, как вниз по ступенькам подъезда стучат её частые шаги.

Ося мчалась напрямик к дому Метелина по ночному городу, размазывая слёзы, давясь рыданиями. Что за силы решили над ней так пошутить? Почему нельзя было отдать ей Бориса – того, взрослого, мудрого, сильного Бориса? Почему нельзя быть с этим – юным и беспечным Борисом?

Минут через двадцать она домчалась до квартиры, где жил Борис со своими родителями, постучала в дверь. В квартире было тихо, потом послышались шаги, и, наконец, глухой спросонья голос спросил:

- Кто там?

- Борис! Борис дома? - пролепетала Ося, стараясь справиться с дыханием.

- Я спросил – кто это?

- Ося.

- Кто?

- Ося! – звонко, на весь подъезд повторила Ося.

- Бориса нет дома, - равнодушно отозвался отец Бориса и зашагал обратно в спальню, а Ося так и осталась перед закрытой дверью.

Она в изнеможении опустилась на ступеньку. Плакать Ося уже не могла, слёзы закончились. Просидела она в полной тишине минут пятнадцать. Хлопнула входная дверь подъезда. Ося приподнялась и пошла вниз, вспугнутая поднимающимися шагами припозднившегося человека. Через два пролёта она едва не столкнулась с Борисом. Оба замерли, уставившись друг другу в глаза, шевельнулись, обнялись.

- Ты чего здесь делаешь? – тихо, на ухо пробормотал Борис.

- Тебя жду, - так же тихо ответила Ося.

Он плотнее прижал её к себе, потом отстранился:

- Пойдём.

Он потянул её вниз.

- Куда? – спросила Ося.

- Пойдём, увидишь.

Ося с Борисом пошла бы и за тридевять земель. Ей было совершенно всё равно, куда он её вёл. Из всех чувств, которые у Оси были, осталось одно – осязание, и оно работало только в ладони – той, которая крепко сжимала два пальца Бориса.

Шли по пустынным улицам города к окраине, примыкающей к склонам горы Паук. Шли в основном молча, улыбаясь друг другу и тихо смеясь. Страх и ярость отступили, и Ося даже не заметила, как город остался в стороне, а дорога стала забирать в гору. Многоэтажки уступили место частному сектору, и, проходя мимо одного из дворов, Борис замер.

- Смотри, черешня! – показал он Осе раскидистое старое дерево, всё увешенное тёмно-бордовыми плодами, словно новогодняя ёлка – игрушками. Они серебрились в свете стареющего месяца на фоне белой стены дома.

- Классная, - кивнула головой Ося, - люблю черешню.

Она попробовала шагнуть вперёд, но Борис крепко держал её за руку и хитро всматривался в темноту, оставаясь на месте.

- Не-е-ет, - прошептала Ося, для убедительности помотав головой, - мы туда не полезем.

- Давай, - подмигнул ей Борис, - смелее. Я первый, а ты за мной.

Он ещё договорить не успел, а уже оказался за забором. Ося в нерешительности потопталась на месте, потом махнула рукой и полезла за Метелиным. Ося никогда раньше не проникала на частную территорию без приглашения, поэтому сердце её колотилось бешено.

- Чёрт, чёрт, чёрт, - тихо чертыхалась она себе под нос, пробираясь между клумбами вслед за Борисом.

Борис трясся от смеха, слушая Осины ругательства за своей спиной. Черешня оказалась невероятно вкусной. Ося даже подумала, что не зря они залезли в чужой сад. Борис пару раз подпрыгнул, достал ветку, с которой можно было бы собрать целый ковш черешни, Ося притянула нежно покалывающую листьями ветку к себе, аккуратно срывала плоды и запихивала их в рот. Жмурясь от удовольствия, она вспоминала, как всего пол года тому назад так же объедалась черешней со взрослым Борисом, вспомнила его взгляд, как он прижимал её к себе… Ося разжала пальцы и ветка стрельнула наверх.

Борис недоумённо смотрел на внезапно посерьёзневшую Осю. Он уже даже рот успел открыть, чтобы спросить, что случилось, когда за его спиной раздался глухой рык. Метелин обернулся. Позади него стояла большая лохматая собака весьма недружелюбного вида. Собака оскалилась. Нарычавшись, собака басовито залаяла, ей тут же ответили лаем все окрестные псы.

- Пошёл! Фу! – попытался образумить собаку Борис.

Куда там! Пёс с рычанием бросился к нему. Прикрывая Осю спиной, Борис медленно пятился по направлению к забору. Пёс кидался к ногам, страшно лязгая зубами. Когда до забора оставалось несколько метров, Борис буркнул:

- Ося, перелазь!

Ося от страха перемахнула через забор так, словно занималась паркуром с детства. Тогда и Борис повернулся к собаке спиной, чтобы перелезть через забор. Собака, недолго думая, вцепилась в его джинсы чуть пониже задницы. Метелин от боли тихо взвыл, рванулся раз, другой, но джинсы оказались крепкими и никак не рвались. С тяжёлым псом, висящим сзади, Борис взобраться на забор не мог. В доме тем временем загорелся свет, скрипнула дверь, и на пороге появился пузатый мужик с увесистой битой в руке.

- Апорт, Чарыш! Держи его! – раздался радостный крик хозяина, поспешающего к забору.

Джинсы, наконец, треснули. Пёс отлетел в одну сторону – под ноги хозяину, а Борис в другую - к спасительному забору. Перемахнув через него, он крикнул:

- Драпаем, Оська!

И они подрапали.

Хозяин кричал, смешивая русский мат и армянские ругательства, а Ося и Борис мчались со всей возможной скоростью по переулкам напрямки к реке Паук. Ося даже не вспоминала про свою больную ногу и бежала наравне с Борисом – так было страшно. Новострои закончились, дорога, идущая вдоль реки, превратилась в тропу, скользнувшую вниз, в пойму, покрытую мелкими камушками. Здесь было совсем темно. Лунный свет заливал макушки деревьев, но к руслу тихо журчащей речушки не пробивался. Там они и остановились. Ося присела на камни, ловя ртом воздух. Рядом с ней сложился пополам Борис.

- Никогда больше не буду тебя слушаться, - пропыхтела Ося.

Борис шумно выдохнул, а потом засмеялся. Ося от пережитого страха тоже начала смеяться. Наконец, оба повалились на камни, изнемогая от нервного смеха.

- У меня на джинсах дыра, - сквозь хохот в три приёма выдавил Борис, - И укушенная задница! Прям как в классике:

«Аркадий не любил пробежки,

Паркур, прыжки, адреналин,

Но два соседских добермана

Раскрыли в нём потенциал».

Ося зашлась в очередном приступе смеха:

- Так вот как выглядят люди, укушенные в задницу!

- Задница – это вообще-то главный орган человека – она во всём принимает участие – в лечении, учении, воспитании, принятии решений и поиске приключений.

Метелин, пока Ося давилась новым приступом смеха, стащил джинсы, и попытался в кромешной темноте оценить степень их повреждения. Дыра получилась огромная. Ося подползла к нему, села рядом, обняла:

- Спасибо тебе…

- За что? – недоумённо спросил он.

- За настоящую жизнь, - шепнула Ося, - с кем бы ещё я так весело черешню поела?

- Да уж, с тем, кто у тебя сегодня вечером в квартире был, наверное, так черешню ты не ела.

Ося улыбнулась в темноту, запустила пальцы во встрёпанные волосы Бориса:

- Поэтому я сейчас не с ним, а с тобой.

Она тихо рассмеялась. Борис пытался рассмотреть Осино лицо, а она, наоборот, закрыла глаза. Она была рядом с Борисом, она любила Бориса, и она забыла, сколько Борису, сидящему рядом в кромешной темноте, лет.

Разбудило Бориса солнце, нашедшее дорогу к его лицу сквозь зелёную крону вяза. Ося спала рядом, свернувшись клубком. Борис встал, размял затёкшее тело – спать на голой земле было неудобно, но про это мальчишка в данную секунду не думал. Он присел рядом с Осей и решил терпеливо ждать, когда она проснётся. Терпеливо ждать не получалось – его руки сами собой гладили Осину белокурую голову, и он то и дело подносил Осину ладонь к губам. Ося потянулась, потом резко дёрнулась и села, широко распахнув глаза.

- Доброе утро, - поздоровался Борис.

- Добрутр, - пробормотала Ося, потягиваясь, - Я вся затекла…

Борис поцеловал её в шею, обнял, прижимая к себе, предложил:

- Пойдём к речке, покупаемся и разомнёмся за одно.

Ося согласно кивнула.

Вода в реке была довольно холодная, так что покупались они быстро, потом сидели на полянке и сохли.

- Что делать сегодня будем? – спросила Ося.

- Я с ребятами договорился – вечером будем бухать у Тимура.

- По какому поводу будете бухать? – свела брови Ося.

Борис посмотрел на Осю:

- Могу не пойти с ними. Хочешь, с тобой останусь?

- Хочу, - улыбнулась Ося, прижимаясь к Борису, - останься со мной.

Всю субботу они бродили по городу, изредка забегая к кому-то из знакомых Бориса. Вечером оказались в гараже Артёма, где собиралась доморощенная музыкальная группа. Шума от них было много, красоты исполнения почти никакой, но зато ребята много смеялись, и музыкальная репетиция больше походила на репетицию номера командой КВН. Ося сидела на трёхногой табуретке в углу, позабыв о своём классическом музыкальном образовании. Борис мучил электрогитару, была здесь и небольшая ударная установка, и бас-гитара, и даже губная гармошка, на которой Артём отлично исполнял протяжные кантри-блюзы, сбиваясь каждые четыре такта.

А потом снова ночная прогулка, сон до обеда, посещение какой-то выставки под открытым небом. Вечером Борис проводил Осю до дома. Предстояла следующая рабочая неделя.

Счастливая Ося светилась, как золотой карась. Про будущее она не думала, благо и Леша решил оставить её в покое, и совсем перестал появляться и звонить. Совесть и мораль молчали, полтора месяца Ося наслаждалась жизнью, доселе неведомой дикой подростковой силой и пьяным безумием. Казалось, так и будет теперь вечно.

А в августе Метелин исчез. Он не отвечал на звонки, не выходил в сеть, а когда измученная неизвестностью Ося пришла к нему домой, квартира оказалась пуста – Ося зря караулила три дня у его подъезда. Тогда Ося кинулась к друзьям Бориса. Никто ничего не мог толком сказать – то ли они сами не знали, где Борис, то ли Борис просил не выдавать его местонахождение Осе. Единственный, кто что-то определённое сказал, был Артём. Ося сидела у него в гараже, Артём, к тому моменту выпивший не один литр пива, пытался сыграть что-то мелодичное на электрогитаре. Получалось у него плохо.

- Ты, Оська, не переживай. Всё нормально с Борисом, он уехал. Мне жаль, что он решил ничего тебе не говорить. Мне казалось, что вы с ним на долго…

Ося похолодела. В этот момент её можно было оперировать без применения наркоза – тело потеряло чувствительность, а в глазах застыл ужас. Больнее быть не могло. Она на ватных ногах вышла из гаража, окунувшись в густую южную ночь, и побрела, сама не зная куда. Ноги сами принесли её домой. Она легла в постель, ничего не чувствуя, ничего не думая, потеряв всякую связь со своим телом, свернувшимся в клубок.

Осе оставалось только принять решение Бориса. Иногда она словно пробуждалась и начинала злиться – на себя и на судьбу, но злость быстро проходила, сменяясь апатией. Она мало спала, плохо ела, много работала, но через неделю слегла с простудой, которая обернулась тяжёлыми осложнениями, и Ося целыми днями лежала под одеялом, спрятавшись в своей уютной постели. К ней приходили родные, Ося смотрела на них и отвечала на их вопросы, при этом словно со стороны наблюдала за происходящим. Порой на неё накатывало беспокойство, она бегала по квартире, но потом беспокойство сменял очередной приступ тоски, она ложилась в кровать и замирала, глядя в потолок невидящим взглядом. Лёша тоже стал приходить. Ося подозревала, что ему позвонила мама – у них с Лёшей сложились хорошие отношения, но наверняка Ося выяснять не стала. Приходит – и приходит. Осе было всё равно.

Лёша готовил ей еду, починил капающий кран на кухне, скачивал вечерами фильмы. Иногда, задержавшись глубоко за полночь, он оставался ночевать у Оси. Даже когда Ося через полтора месяца снова вышла на работу, Лёша старался каждый вечер быть у неё. Ося безучастно наблюдала, как Лёша вошёл в её жизнь. Смотрела, понимала, но ничего не предпринимала...

...

Октябрь задождил. Деревья стояли умытые, в воздухе появилась та самая осенняя прозрачность, которую ещё называют «хрустящей». Облака, тянущиеся бесконечной серой пеленой с моря, цеплялись за гору Паук, прятали её вершину и обильно смачивали склоны и город дождевой влагой. Речушки вспухли, помутнели, и с шумом неслись с гор в сторону тёмного, как ночной небосвод, моря.

Туристы разъехались по своим покрытым первым снегом далёким северным весям, улицы опустели, жизнь в городе, казалось, замерла. Ося мало выходила на улицу. На работу её отвозил Лёша, он же довозил после работы до дома. Такие вечера, когда ей приходилось идти под зонтом одной, возвращаясь с работы, случались редко. Ося в тот день шла домой как раз пешком. Леша не позвонил, вопреки заведённому обычаю, а Ося сама не стала его разыскивать. Не позвонил – значит, не мог позвонить. Ося с непривычки мёрзла, продуваемая влажным и липким ветром, и неспешно вела внутренний диалог с Борисом, словно бы шагающим рядом. Она показывала ему на качающиеся ветви, слушала вместе с ним шум дождя, бьющего по зонту и по листьям, и рассказывала ему, что в такую погоду лучше всего сидеть у камина, в котором потрескивают яблоневые поленья. Борис соглашался, но добавлял, что нужно ещё широкое кресло-качалку, чтобы можно было сидеть в нём рядом, укрывшись пледом, и смотреть на огонь…

Лёша позвонил на следующий день после обеда.

- Привет, Ося, как твои дела?

- Привет. Ты почему вчера не позвонил? – вопросом на вопрос ответила Ося.

- А меня вчера с работы на скорой увезли. Аппендицит, представляешь? Уже прооперировали, так что можешь меня поздравить.

- Поздравляю… Почему не позвонил, не предупредил?

- Решил тебя зря не волновать. А то спать не смогла бы, и врачей зря изводила бы звонками.

Ося замолчала, обдумывая Лёшины слова. Предполагалось, что Ося должна была как-то запаниковать, узнав о том, что Лёше предстоит операция. Но в Осиной душе ничего подобного не было. Прооперировали Лёшу или нет, ей было совершенно безразлично. Сам факт операции не вызывал никаких эмоций. Сердце не сжималось в болезненных судорогах, воображение не рисовало диких картин на тему: «А вдруг операция пройдёт неудачно…». Ося слушала Лешин рассказ об операции, о разговорах с врачами, о действии наркоза, поддакивала, даже рассказывала свои ощущения после прошлогодней аварии и последовавших за ней операций. Лёша улыбался в трубку, объяснял Осе, как доехать до больницы и в какие часы можно его навещать. Ося, конечно, пообещала заехать после работы к нему.

Вечером она сидела рядом с Лёшей, приподнявшимся на подушках, и тихо разговаривала с ним. Мужики, которые лежали с Лёшей в палате, вежливо шумели, играя в карты, чтобы не мешать Лёше и Осе. А Ося опять слушала себя как бы со стороны. Она с любопытством и равнодушием маленького ребёнка, наблюдающим за тонущим в луже червяком, наблюдала за Лёшей, целующим её руки, поглаживающим по предплечью, с радостным оживлением заглядывающим ей в глаза.

Ося приезжала каждый день, не надолго – специально подгадывая под закрытие больницы для посещений, привозила Лёше книги, планшетник с игрушками, газеты со сканвордами и головоломками. Она склоняла на бок голову, и смотрела на Лёшу, слушая его рассказы о храпящих соседях; слушала, воспринимала, но не могла найти в себе ни капли сочувствия, ни капли сострадания. Её заставляли приходить к нему скорее долг и благодарность - благодарность за то, что Лёша помог пережить последствия аварии и потерю Бориса.

Через неделю Лёшу выписали, и он поселился у Оси. Сначала, вроде бы, временно, но с каждым днём временное всё сильнее становилось похоже на постоянное, так что перед Новым годом Ося внезапно осознала, что два последних месяца она живёт с Лёшей. Они не ссорились, не надоедали друг другу, оба много работали, а вечерами вместе гуляли, или приглашали к себе друзей. Так Ося, без страстей и безумств, однажды осознала, что она с Лёшей, и что с Лёшей ей хорошо. Ей не нужны были страсть и любовь, ей нужны были спокойствие и надёжность, а с Лёшей было спокойно и надёжно.

В марте зима отступила, ледяной ветер с моря прогрелся, потеплел, сквозь зазеленевшие дубовые ветви на асфальт падали яркие солнечные лучики. В парке было почти по-летнему тепло. Ося сидела на скамейке, наслаждаясь первым весенним теплом, и ожидала Лёшу. Они работали в паре кварталов друг от друга, и иногда обедали вместе. Лёша появился минут через десять.

- Давно ждёшь? – спросил Лёша.

- Не очень. Что, опять Лосев задержал?

- Задержал, - кивнул Лёша, подавая руку Осе.

Они вместе зашагали вдоль аллеи к фонтану.

- Я хотел с тобой сегодня серьёзно поговорить, - улыбнулся Лёша.

- Говори, - улыбнулась Ося.

- Сейчас, дойдём до бистро – там и поговорим. Хочу твои глаза при этом видеть.

До бистро было минут семь медленной прогулки. Заказали себе еду, сели за столик в углу у окна, выходящего на улицу.

- Ось, сколько мы уже знакомы?

Ося проглотила ложку салата и задумалась.

- Шесть лет, кажется.

- Точно, шесть лет. За это время мы неплохо смогли узнать друг друга, ты не находишь?

- Нахожу, - кивнула Ося, - иногда мне кажется, что мы даже слишком хорошо друг друга изучили.

- Я тут подумал, Ось… Ты мне очень нравишься, ты знаешь. Мы давно живём под одной крышей, и ни разу не поссорились по-настоящему.

Перед Осиным взором поплыло лицо Лёши, кричащего ей: «Ося, Ося! Ты что, встречаешься с этим? С мальчишкой?».

Ося медленно кивнула, прогоняя видение из прошлой жизни. Это было не с ней, а с каким-то совсем другим человеком. Не могла эта Ося так яростно сражаться с Лёшей, не могла так безрассудно залезть в чужой сад, и поедать там пахучую сладкую черешню… Она внимательно посмотрела на Лёшу и ощутила беспокойство. Уж не предложение ли он собрался ей делать?

- У нас есть твоя квартира, - продолжал тем временем Лёша, - а за последние два года я скопил сумму, которой будет достаточно, чтобы, продав твою квартиру, купить хорошую трёшку. В твоей однокомнатной нам будет тесно, особенно когда появится ребёнок. Кстати, а я говорил тебе, что хочу ребёнка? Нашего ребёнка.

- Не говорил, - тихо ответила Ося.

- Тогда считай, что я тебе это сказал, - Лёша откинулся на спинку стула, потягивая сок через трубочку.

- И когда ты собираешься заводить ребёнка?

- М-м-м… Дай-ка подумать... Сегодня вечером, - разыграл сценку Лёша, потом посерьёзнел, и добавил, - Ты будешь отличной матерью. Я знаю.

- А ты будешь отличным отцом, - задумчиво произнесла Ося.

Ося про ребёнка, конечно думала. Возраст был самый подходящий, в жизни всё наладилось, рядом был надёжный Лёша. Что же ещё нужно? Однако Ося с тоской думала, что всё видимое благополучие отдала бы не задумываясь за возможность быть с Борисом, даже с мальчишкой-Борисом. И всё же какая-то рациональная, совершенно лишённая эмоций часть Осиной натуры, которая в последнее время полностью овладела Осиным телом, ясно заявляла, что Лёша – гораздо более предпочтителен в качестве отца ребёнка, нежели юный Борис, который сам детство в себе ещё не скоро изживёт. Да и где он, этот Борис, со всей своей великой любовью, со своей безумной и яркой жизнью, со свободой и юношеским эгоизмом? А Леша – вот он, сидит, пьёт сок, смотрит на Осю внимательными глазами, и согласен разделить с ней тяготы совместного воспитания ребёнка.

Осе сложно было потом вспомнить, какими чувствами она руководствовалась, когда отвечала Лёше согласием. Скорее, это были не чувства, а просто удачно сложившиеся обстоятельства – Ося хотела ребёнка, Ося получила возможность родить ребёнка в нормальной семье. К тому же, она по-своему любила Лёшу, испытывая к нему уважение и благодарность. Это, конечно, мало походило на феерию чувств, которые будил в ней Борис, но этой феерии, как оказалось, от неё никто и не требовал.

Для Оси с этого дня началась совсем другая жизнь. Жизнь, в которой даже мысли о Борисе были отринуты, и спрятаны в тёмный шкаф. Ося сделала выбор. Она выбрала семью.



Часть третья. Живое настоящее

Оси не было. Борис терпеливо выжидал. В конце концов, она же знает, когда именно пропала, значит, должна найти его сама. Сегодня. Или завтра. Или послезавтра.

Дни уходили в небытие, лето разгоралось. Во дворе пахло вином от осыпавшихся ягод черешни. Борис курил вечерами, сидя на скамейке под черешней. Хотелось броситься на поиски, но Борис знал, что нельзя. У Оси своя жизнь, и если она не приходит, значит, не может быть с ним. Сколько лет ей сейчас? Сорок? Сорок пять?..

Только недели через две вернувшийся поздно вечером с работы Борис заметил женский силуэт под черешней.



Дочь восприняла Осино решение жить с Борисом вполне нормально, по крайней мере, Аня внешне не проявляла враждебности ни к матери, ни к её новоявленному другу. А вот отношения с близнецами Ромой и Владом у Оси сильно осложнились. Они открыто взяли сторону отца и не желали общаться ни с Осей, ни с Борисом. Для Оси это был страшный удар. Она старалась не втягивать детей в конфликт с Лёшей, и настоящей причины разрыва с ним детям не называла. Лёша тоже не торопился рассказывать детям о своих давних грехах, и хоть и не обвинял ни в чём Осю напрямую, как-то всегда поворачивал дело так, что и дети, и окружающие оставались при мнении, что Ося просто нашла себе молодого любовника.

Счастливой жизни не получалось.

- Оська, перестань ты думать о других, пора уже подумать о себе, - как-то вечером за чаем сказал Борис, - Невозможно угодить всем. Хочешь, я поговорю с твоими сыновьями? Расскажу им правду?

- Нет, не надо, - испуганно отмахнулась Ося, - Они сейчас в таком возрасте, когда авторитет отца просто необходим.

- Найдут себе другой авторитет.

-Какой? Спайдермена? Нет, надо переждать, потерпеть.

- Ну, как знаешь. На мой взгляд, лучше горькая правда. Тебя вот сладкой ложью двадцать лет кормили - до сих пор перевариваешь. От сладости внутри всё слиплось. Пусть лучше дети обижаются на правду - зато ты будешь избавлена от необходимости лгать.

Ося нахмурилась.

- Расскажи лучше, зачем тебя в полицию вызывали, - попросила она.

Борис ухмыльнулся.

- По твоему поводу, кстати. Начну издалека. Помнишь, когда ты у меня гостила в прошлый раз, тебя хотели в больнице запереть?

- Ну.

- Оказывается, действительно, не просто так лечащий врач тебя мне не отдавал. У него был негласный приказ от главврача, что некая Осения должна остаться в больнице под любым предлогом. А главврач получил этот приказ из Департамента здравоохранения... Чуешь, куда ветер дует?

- Чую. В Обладминистрацию, - мрачно кивнула головой Ося, - Неужели, это Лёша организовал? Зачем?

- Это тебе должно быть известно, а не мне. Может быть, он хотел, чтобы мы здесь не подружились, и тогда тебе в двадцатипятилетнем возрасте не пришло бы в голову разыскать Метелина Бориса, и тогда твоему будущему мужу не пришлось бы прибегать ко лжи вместе с моими родителями.

- Но получается, когда ему сообщили, что я всё равно из больницы ушла...

- Не без моей помощи, если ты помнишь. Даже хомячки умеют кусаться, и этот факт твой муж, видимо, забыл. За столько лет привык быть нахальником... то есть, начальником, и даже представить себе не мог, что нахалин есть не только у него. Я хоть сам в чиновниках высшего звена не числюсь, но свои права отстоять вполне могу, да и твои тоже. Есть у меня друг, который сделал отличную карьеру. Так что, вытащив тебя из больницы, я к нему заехал, описал ситуацию, на сколько её тогда понимал, а тот мне возьми, да и расскажи, что у Главного есть зам, у которого жену зовут редким именем Осения, и что главврач твоей больницы совсем недавно был у этого зама на приёме.

- Ладно, проехали. А сегодня-то что с полицией?

- Разыскивают Осению двадцати пяти лет отроду. Ты же заявку на паспорт тогда подавала. А теперь паспорт готов, а тебя уже нет. Я им сказал, что ты от меня уехала. Мол, ушла в неизвестном направлении, забрав все свои вещи. Но там очень интересовались тем фактом, что проживаю я сейчас с полной тёзкой той девочки.

- Надо было сказать, что у тебя психические отклонения на почве имён твоих любовниц, - фыркнула Ося.

- Я так и сказал. Но и это ещё не всё. Можешь себе представить - разрешение на столь быструю выдачу паспортной карточки спущено сверху. Тебе ведь должны были сначала справку выдать с больницы, что всё в порядке, человек прошёл лечение. Но что-то случилось, и карточку без всякой справки сделали. Я там с местными пообщался - затеял это твой бывший муж. Злопамятный, зараза. И ревнивый. Наверное, горец по крови.

- Странно. Никогда не замечала за ним таких мстительных наклонностей, или ревности излишней... Наоборот, он человек без эмоций.

- Да уж. Человек без эмоций, который выдумал замечательную историю о беременной Осе, желающей заполучить в мужья молодого Бориса любой ценой. Ты с кем жила эти годы, Ося?! Неужели не было ситуаций, в которых его подлая сущность выходила наружу?

- Он мог измениться.

- Ося, ты поражаешь меня своей наивностью! Люди могут измениться только если их переехать катком. Хотя, и в этом случае изменения будут исключительно внешними.

Ося задумалась. Как-то в голове не укладывалось, что она прожила половину жизни с человеком, которого совсем не знала. А потом ей стало страшно.

- Давай уедем отсюда. Он не даст нам спокойно жить.

- Можно, конечно, уехать. Но тогда придётся продать этот дом, и черешню. А ведь черешня та самая, которую мы воровали, помнишь? Я, когда переехал в этот дом, пошёл к армянину, к которому мы залезли в сад. Поговорил с ним, попросил саженец. Он классный дядька оказался, саженец дал, правда, за деньги. Сказал, что без денег расти не будет.

Ося рассмеялась, а потом обняла Бориса. Борис продолжил:

- В общем, я уезжать не хочу. Если есть проблемы - их надо решать, а не бегать от них по всему миру, как собака от блох. Всё равно догонят и покусают. Детей ты не бросишь, а значит, совсем пропасть из поля зрения твоего супруга у нас не получится, так что выход один - избавится от проблем, и мы это сделаем!

- Оптимист.

- Нет. Я знаю об этой жизни слишком много, чтобы быть оптимистом.

На следующей неделе Ося мало видела Бориса. Он ссылался на срочные дела, и пропадал с утра до поздней ночи. Радовало, что никаких новых неприятностей не происходило, но Ося изнывала от тоски, когда приходила в пустой дом Бориса после работы. Потребность в его присутствии была столь сильна, что Ося с трудом удерживала себя от телефонных звонков, а организм стал вялым и чужим, как при токсикозе.

До выходных Ося дожила с трудом, а ранним субботним утром Борис вновь уехал, и как в воду канул. Телефон его был выключен, вечером он дома не появился, не появился и на следующий день. Лишь во второй половине дня Ося получила от него смс: " Не переживай, я в Москве. Приеду в понедельник ближе к вечеру".

Ося швырнула телефон об стену. В мыслях был полный кавардак. С одной стороны, можно было только порадоваться тому, что Борис жив, а не лежит где-нибудь в канаве с пробитой головой. С другой стороны было неясно, по какой причине он оказался в Москве, и почему не предупредил Осю - ведь это нетрудно было сделать. Да и действительно ли он в Москве? Ося ходила по саду, и мысли её приобретали всё более мрачный оттенок, накручиваясь, как сахарная вата на палочку.

Вечером гравий возле дома Бориса заскрипел под колёсами автомобиля. Ося выглянула из окна и нахмурилась. Только Лёши ей сейчас и не хватало! Она не стала дожидаться, когда Лёша постучит в дверь, вышла ему навстречу.

- Здравствуй, - поздоровался Лёша.

Ося смотрела на него сверху вниз - она стояла на крыльце. Взгляд её задержался на его потной лысине.

Здороваться с ним не хотелось. Чего-чего, а здоровья этому человеку Ося не желала.

- Какими судьбами тебя сюда занесло?

- Никакими. Я не верю в судьбу.

- Конечно, ты свою жизнь строишь сам, - не удержалась от сарказма Ося.

- Верно.

- Зачем приехал?

- Мириться, - недобро блеснул глазами Лёша. Ося почти физически ощутила волну безграничной злости, исходящую от него.

- Это неожиданно, - спокойно сказала Ося, хотя от страха внутренности сжимались.

- Нам надо поговорить, впустишь в эту халупу?

- Нет.

- Действительно, не стоит, а то вдруг потолок на голову упадёт.

С этими словами Лёша отвернулся от Оси, осмотрелся, увидел скамейку под черешней, сел. Ося спустилась с крыльца, и встала напротив Лёши. Садиться рядом с ним ей не хотелось. Лёша развалился на скамейке, чем невероятно выбесил Осю, и продолжил разговор:

- Я замял дело с поисками молодой Оси. Можешь передать это Борису. И по поводу налогов его тоже беспокоить перестанут.

- С чего это ты подобрел вдруг?

Лёша ничего не ответил, но желваки на его скулах заходили ходуном. Ося отметила, что выглядит Лёша измотанным, словно ему выпала трудная неделя.

- Ты, главное, ему мои слова передай, когда он из Москвы вернётся.

- Передам, - содрогнувшись, ответила Ося, - что ещё?

- Приходи во вторник на чай. Посидим, поговорим.

- Нет, спасибо.

- Ты не поняла, это не просьба. Я не собираюсь с тобой обсуждать погоду. Это официально назначенная встреча.

- И какая же повестка дня?

- Хочу пообщаться с тобой по поводу раздела имущества.

- Мне ничего не надо, - тут же сказала Ося.

Лёша поморщился.

- Я публичный человек. Если папарацци унюхают, что я при разводе не оставил жене ни копейки, это повредит моему имиджу. Так что я думаю отписать тебе некоторые мелочи, но основное состояние и, главное, дом, останутся за мной и за детьми.

- Делай как хочешь. На чай я приходить не хочу. У меня работа в это время.

- Ты меня слышала - твоего желания я не спрашивал. Назначена встреча с адвокатом на одиннадцать часов. Не опаздывай. Обойдутся на работе и без твоей важной персоны. Кстати, я тут последил за твоим замечательным Борисом, - ухмыльнулся Лёша, - ты хоть знаешь, чем он занимается? Знаешь, что его бизнес основан на продаже краденого товара в интернет-магазинах? Твой Борис - всего лишь мелкий вор и редкостная гопота. Он ведь ещё и ростовщик - выдаёт деньги под большие проценты, а потом выколачивает при помощи нанятых отморозков деньги с тех, кто не смог вовремя расплатиться. Что качаешь головой? Не веришь мне? Он тебе про свою бывшую жену не рассказывал? Нет? Странно. Такая замечательная женщина. Была. Жаль только, что пожила не долго - наркомания ещё никому жизнь не продлевала, к тому же СПИД тоже вредит здоровью...

С этими словами Лёша поднялся, прошёл мимо Оси к калитке и исчез в своём автомобиле. Ося так и осталась стоять под черешней. Лишь когда шум гравия возвестил её о том, что Лёша уехал, она присела на скамейку под черешней.

- Я не буду верить Лёше, - пробормотала она.

Такой кошмарной ночи у Оси не было никогда. Мысли путались, тараканы торжествовали свою победу, мозг вооружился лопатой и старательно вскапывал сам себя. Уснула Ося под утро. Понедельник прошёл как в тумане – на работе всё валилось из рук.

Возвращалась домой Ося рано – работать всё равно не получалось. Борис был уже дома, встретил её счастливой улыбкой. На кухне что-то аппетитно скворчало. Улыбка Бориса увяла, когда он внимательно всмотрелся в лицо Оси.

- Что-то случилось?

Ося молча села на стул.

- Борис, расскажи мне о себе, - через несколько минут выдавила Ося, и с трудом подняла тяжёлый взгляд на него.

Борис присел напротив.

- Ты же и так меня знаешь.

Ося покачала головой. Борис вздохнул, и спросил:

- Что именно тебя интересует?

- Всё. Всё, о чём ты мне никогда не рассказывал – о работе и о твоей жене, - не отрывая взгляд от лица Бориса, попросила Ося.

- Это всё не важно, это к нам с тобой не имеет отношения, - живо отозвался Борис.

- Ещё как имеет. Я снова не знаю, с кем живу.

- Ты живёшь со мной, Ося. Пора бы тебе это понять. Я жуткий тип – эгоистичный, беспринципный, мне плевать на баранов, которым я не нравлюсь, или которым не нравится то, что я делаю. Я ненормален. Нормальные люди думают «Умри, тварь!», и при этом говорят с улыбкой «Здравствуйте!». Я же могу сказать то, что действительно думаю. В моей жизни много такого, что мне самому не нравится. Но это моя жизнь. Я воровал, я спал с проститутками, я кололся, я дрался, не подумай, что всегда честно дрался. Бывало, что и просто бил. Я посадил на наркотики свою бывшую жену, и она умерла, пожалуй, по моей вине. А я остался жить. Это не то, чем я горжусь, но это всё было со мной. Я не умею жить так, как живут тысячи безымянных трудяг, которые едят, спят, работают и занимаются сексом по расписанию, придумывают себе какие-то правила, и пытаются всех заставить жить по этим правилам. У меня нет правил – ни своих, ни чужих. Я с тем, с кем хочу быть. Сейчас я хочу быть с тобой, я всегда хотел быть с тобой.

- А если завтра ты решишь, что ты не хочешь быть со мной?

- Завтра – не решу. Когда-нибудь – возможно. Я не даю гарантий. Зачем? Любовь не требует наличия гарантийного срока. Никто не знает, сколько она продержится – неделю или век, Ося. Пора тебе это уже понять, и начинать пользоваться моей любовью сегодня, а не загадывать, на какой срок её хватит, и что будет потом. Ты рядом со мной, я безумно счастлив, и ты тоже можешь быть такой же счастливой, если перестанешь забивать голову проблемами, которые ещё неизвестно – настанут ли?!

Ося во все глаза смотрела на Бориса.

- Мы такие чужие, Борис. Мы прожили разные жизни. Наверное, это просто страсть. Как нам жить вместе? Я другая! Я не смогу бросить всё, не думать о будущем. У меня дети, Борис.

- Взрослые дети, Ося. Лучшее, что ты сейчас можешь для них сделать – это стать счастливой. Они будут смотреть на тебя и учиться жить счастливо.

- Скорее, они подумают, что мать их бросила ради собственного счастья.

- Бред. Если они так подумают, значит, ты воспитала законченных эгоистов. Ося, мне иногда кажется, что ты похожа на кошку в кактусах. Кактусы её покалывают, а она им даёт сдачи, и лупит по кактусам лапой. От этого ран становится только больше, но до кошки никак не доходит, что достаточно просто выпрыгнуть из кактусовых зарослей. Вовсе не обязательно сражаться с ними.

Ося отвернулась.

- Послушай меня, Ося. Потому что то, что я тебе сейчас скажу, ты от меня никогда больше не услышишь, но я действую исходя из этого. Ты заходишь в комнату, я встречаюсь с тобой взглядом, и мне становится хорошо, мне хочется улыбнуться тебе, подмигнуть, и я вижу в твоих глазах отблеск моей радости. Тебе тоже нравится смотреть на меня. Это удивительно. Даже когда я думаю, что ты – самое глупое и упрямое существо на планете, стоит мне встретиться с тобой взглядом – и я снова понимаю, что самое главное в тебе – это способность одним своим присутствием делать меня счастливым. Ты всегда так на меня смотришь, словно собираешься поделиться секретом, и секрет этот – только для тебя и меня. Ты хочешь уйти от меня? Никогда больше не встречаться со мной взглядом? Не жрать со мной черешню?

Ося слабо улыбнулась, но улыбка быстро угасла.

- Я не могу сейчас быть с тобой, Борис. Мне надо подумать. Завтра я пойду к Лёше, он назначил встречу с адвокатом. Да, кстати, он просил передать тебе, что налоговая тебя беспокоить больше не будет.

- Это я и так знаю, - буркнул Борис, - Испугался твой супруг, что…

Борис замолчал. Ося тоже молчала, она даже не заметила, что Борис о чём-то умолчал.

- У меня есть к тебе одна просьба, Ось, - продолжил Борис, - Живи у меня, хотя бы пока окончательно с разводом не закончишь.

Ося кивнула головой, соглашаясь.

Они помолчали, думая каждый о своём, потом Ося внимательно посмотрела на Бориса, и, слегка заикаясь, задала волнующий вопрос:

- Борис, у т-тебя СПИД?

- Нет, - глядя Осе в глаза, ответил Борис, - На тот момент, когда жена им заразилась, мы практически не общались. Мы не разводились – эта формальность нас не напрягала. Когда ей этот диагноз поставили, она позвонила мне, чтобы предупредить. Я сдал все анализы. До того, как она умерла, я всегда думал, что нельзя запрещать людям делать глупости. Думал, что только сам человек решает, что будет в его жизни. Сейчас я знаю, что ошибался. Если бы я вовремя остановил её, она была бы жива…

Борис достал сигарету и вышел на веранду.

Ося задумалась. Борис всегда был бунтарём, и его главное хобби – это глупости, более или менее опасные для жизни. Вот она – его жизнь, состоящая из разных решений, из ошибок, из поражений, из побед и радостей. А что может вспомнить Ося? Последние двадцать лет она жила для детей и для Лёши. Ей даже в голову не приходило, что она живёт не для себя, что из её жизни исчезло самое главное – она сама. Что хорошего принесли эти двадцать лет? Она была спокойна, у неё родились и выросли замечательные дети. Леша работал, обеспечивал семью, поднимался по карьерной лестнице. Он решил купить этот дом, он нанимал рабочих и заказывал мебель. А где была Ося? Где были её решения? Где была её жизнь?

Ося посмотрела на свои руки.

«Вот она – моя жизнь. У меня в руках. Я сама решаю сейчас, кто будет в моей жизни. Я сама решаю, как мне жить дальше. Надо просто понять, чего я хочу. Господи, как же люди понимают, чего они хотят? Чего я хочу?»

Ося забегала по комнате от зеркала до окна и обратно. Наконец, она остановилась напротив своего отражения – взрослая стройная женщина, с гордо поднятой головой, и твёрдым решением в глазах.

- Я хочу быть с Борисом, - произнесла она вслух.

И на душе стало легко. Ося даже удивилась - к чему было столько размышлять и терзаться?


Утром молчаливый Борис довёз Осю до дома, где она проживала раньше с семьёй.

- И ты ушла из этого рая? – спросил Борис, хмыкнув.

- Это не рай. Это золотая клетка, - мрачно ответила Ося.

Дом стоял на отшибе, окружённый высоким кирпичным забором. Сквозь кованные ажурные ворота выглядывал небольшой двухэтажный особняк.

Ося вышла из машины, зашла во двор, прошла по узкой, выложенной камнем тропинке к крыльцу. Борис остался сидеть в машине.

Из дома навстречу ей вышла дочь.

- Привет, мам. Папа с адвокатом уже в кабинете. Хочешь, я с тобой пойду, посижу?

Ося приобняла её.

- Спасибо. Не надо. Думаю, всё обойдётся без особых эмоций. Решение давно принято. А где Влад и Рома?

- Наверное, у себя. Дуются. Да ну их! Это у них юношеский максимализм, - философски заметила Аня.

Ося улыбнулась.

- Ты у меня замечательная, - сказала она Ане, и пошла в кабинет.

- Ты опоздала, - вместо приветствия произнёс Лёша.

- Всего на пять минут, - ответила Ося.

Ося села в кресло. Лёша сидел за столом. Напротив него сидел адвокат, который нудным голосом принялся зачитывать Осе условия развода. Ося кивала, соглашаясь со всем, пока адвокат не дошёл до детей.

- По какой причине вы собрались ставить мне какие-то условия общения с детьми? Аня уже совершеннолетняя, а Роме с Владом по пятнадцать лет. Пусть сами решают, с кем и когда общаться. Тем более, в семье воспитанием детей всегда занималась я, а не муж.

- Думаю, общение с такой матерью может пагубно сказаться на детях.

- А я думаю, что общение с таким отцом опасно для психики. Лёша, что за ерунда? Зачем ты решил ещё и детей сюда приплести? Это наше с тобой личное дело – жить вместе или не жить. Дети всё равно остаются нашими. Давай не будем их делить. Это глупо и мерзко.

- Хочешь забрать детей себе? Наверное, дашь им замечательное образование, сможешь одевать их в нормальную одежду, обеспечишь каждого отдельной квартирой? Да хотя бы комнатой! Сколько в сарае, в котором ты сейчас живёшь, комнат?

- Лёша, прекрати. Я понимаю, что на данном этапе, детям лучше жить с тобой.

- То есть, они будут жить со мной, я буду их одевать, кормить, обеспечивать, учить, а ты будешь с ними проводить весёлые выходные и каникулы, так? Получать удовольствие от общения с сытыми и умными детками? Может, даже приведёшь их в свой сарай, покажешь, как ты там живёшь со своим гопником?

- Заткнись, тварь, - поморщилась Ося.

- Молодец. Смотрю, сленг ты у него уже перенимаешь. С детьми будешь общаться так же?

Ося задохнулась от ярости.

- Не тебе меня учить! Что, давно не врал никому?

- Я и не ожидал, что у тебя есть чувство благодарности. Я спас тебя от величайшей глупости в твоей жизни. Не соври я тогда - ты сейчас была бы на месте жены Борьки. Я всё надеялся, что ты научишься думать головой, но ты даже разменяв пятый десяток осталась тупоголовой неблагодарной...

- Давайте не будем выяснять сейчас отношения, - встрял адвокат, - мне совершенно не хочется выслушивать ваш спор. Главное, решить на счёт детей.

- Тут решать нечего,- мгновенно остыл Лёша, - сделаем так, как написано в документах. Видеть детей я ей позволю только под моим присмотром в моём доме.

- По поводу Анны у вас нет возможности что-то решать, - возразил адвокат, - она совершеннолетняя.

- Она живёт в моём доме и на мои деньги. Так что решать тут буду только я. Выбирай, Оська, можешь забрать Анну к себе, но тогда не жди, что я буду выделять деньги на её содержание или образование.

Ося вышла из кабинета, едва разбирая дорогу - глаза застилали слёзы. На диване в гостиной сидели втроём её дети. Ося не выдержала, и заревела.

- Ты чего, мам? - гладила её по голове Аня, - всё будет в порядке. Будешь приезжать к нам сюда, а мы к тебе в гости ходить будем. Папа только так, строжится. Он же не будет круглосуточно за нами следить.

- Вы слышали? - всхлипнула Ося, на минуту перестав реветь, и вглядываясь в мрачные лица сыновей и дочери.

- Слышали. Наверное, и в соседнем доме слышали, - подтвердил Влад, - Мам, так кто из вас виноват?

Ося вытерла слёзы.

- Оба, Влад. Я не знаю, как так получается, но когда расстаются два человека - виноваты всегда оба.

В проёме дверей появился Лёша. Ося и дети вздрогнули и настороженно притихли, но он ничего не сказал. Вслед за Лёшей в дверях возник адвокат, и они вместе прошли в прихожую, так и не проронив ни слова.

Лёша вернулся минут через пятнадцать.

- Тебе пора, - буркнул он, - а то твой бойфрэнд тебя заждался.

Ося обняла детей, и, с трудом сглотнув ком в горле, отправилась в прихожую. Лёша пошёл было следом, но Ося остановила его:

- Не провожай. Дорогу сама найду.

Пока она шла к машине, снова и снова обдумывала слова Ани: «Папа только так, строжится». Осино сердце болезненно сжималось, потому что она совершенно перестала доверять Лёше. Она не знала, победит ли любовь к детям эту лютую ненависть к ней, к Осе.

Борис курил возле машины. Ося опустила голову, прошла к своей двери, открыла её и села. Борис тоже сел, молча загасил сигарету, сунул окурок в пепельницу и поехал в сторону дома.

- Ну что, никто не умер?

- Никто, - ответила Ося, украдкой вытирая слёзы.

- Это хорошо. Если никто не умер, значит и плакать не стоит. Хотя, я бы порадовался, если в припадке ярости ты отправила бы своего мужа на тот свет.

- Ага, и меня бы посадили за убийство.

- Не посадили бы. Мы рассказали бы судье о его злостных преступлениях, и судья прониклась бы к нам жалостью, и всё нам простила.

- Да ну тебя! - отмахнулась Ося, но губы её слегка тронула улыбка.

Борис высадил её около дома, но сам вылезать из машины не стал.

- Ты куда? - спросила Ося.

- Работать. Я быстро, - улыбнулся Борис, заметив, как вытянулось Осино лицо.

Ося вошла в дом, устало опустилась в кресло-качалку и почти мгновенно уснула.

Она неожиданно проснулась от звонкого грохота. Борис виновато выглянул из кухни:

- Прости, я разбудил?

Ося попыталась потянуться, но не получилось - шея затекла, спина не желала разгибаться. По левой руке побежали мурашки - Ося спала в кресле-качалке, заботливо укрытая пледом.

- Ты давно вернулся? - хриплым со сна голосом спросила она.

- Не очень, около часа назад, и я уже почти всё собрал.

- Что собрал? - округлила глаза Ося.

- Вещи, разумеется, - Борис встретился взглядом с Осей, и обезоруживающе улыбнулся.

- Какие вещи?

- Наши вещи, - терпеливо объяснил Борис, - сейчас ещё котелок и нож загружу - и можно ехать.

- Куда ехать?

- Ося, ты задаёшь слишком много вопросов.

Ося осмотрелась. По полу были равномерно раскиданы вещи, в основном носки.

- А почему носки валяются?

Борис рыкнул, развернулся и ушёл на кухню. Через пол минуты из кухни раздался его голос:

- Это рекламная акция - собери десять пар, и получи новые туфли в подарок.

Ося рассмеялась, встала и прошла на кухню. На столе стояла вместительная сумка. Борис сосредоточенно складывал в неё всякие мелочи. Наконец, он закрыл сумку, приподнял, сам себе кивнул и взглянул на Осю.

- А ты почему до сих пор не оделась?

- А мы куда?

- Ты опять с вопросами? Просто надень джинсы, майку и накинь рубашку какую-нибудь. Каблуки не надевай, лучше кроссовки.

- Борис...

- Ося, быстрее, а то опоздаем!

Ося посмотрела на Бориса, потом на часы. Часы показывали половину десятого вечера.

- Куда мы опоздаем?

- Ося, ты можешь хоть раз просто сесть и поехать? К чему вопросы? Когда доберёмся, ты сама всё узнаешь. Ну?

Небо было разукрашено в мягкие сиреневые тона, солнце уже скрылось за горизонтом. Борис уверенно вёл автомобиль на восток. Дорога петляла меж предгорных возвышенностей, то спускаясь в узкие долины рек, то вползая на пологие перевалы. Ося смотрела в окно, стараясь не думать ни о чём - ни о прошлом, ни о будущем. Вскоре совсем стемнело. Фары выхватывали из темноты асфальт, а всё остальное терялось в темноте. Осе стало казаться, что они едут по беговой дорожке, что весь мир исчез, и осталась только их машина и этот отрезок дороги, бесконечный, как поверхность ленты Мёбиуса.

Задремала она под утро, а проснулась с ощущением, что машина стоит. Было раннее утро. Солнце ещё не вышло из-за массивных скалистых гор. Клочья тумана медленно ползли вверх по склону, с трудом отрывались от макушек деревьев, поднимались всё выше и выше в небо, словно огромные воздушные шарики. Сизая роса покрывала траву, серебрила ветви редких деревьев. Машина стояла на перевале. Внизу серебрилась глубокая и широкая долина неведомой реки, вдоль которой вилась дорога к мосту. За мостом угадывалась сквозь туман небольшая деревня. Справа от Оси вверх по склону взбегала группка странных построек, похожих на огромные ульи. Ещё выше и немного сзади виднелась высокая древняя башня.

Ося посмотрела на Бориса. Борис спал, откинув спинку кресла. Ося слегка коснулась его руки, с полуулыбкой прислушиваясь к его дыханию.

- Человек из другого мира... - тихо прошептала она, отдёрнула руку и вылезла из машины.

Борис проснулся часа через полтора. Солнце било в лобовое стекло, вырвавшись из-за гребня горы. Оси рядом не было. Борис выбрался из машины, потянулся и осмотрелся. Ося обнаружилась в тени под раскидистой ольхой. Перед ней была расстелена скатерть, и лежали бутерброды, открытые консервы, почищенные фрукты.

- Доброе утро! Завтрак готов. Как раз тебя хотела идти будить.

- Утро доброе. Спасибо, что не разбудила. Я и сейчас ещё спать хочу.

- Где мы? - не обратив внимание на бурчание Бориса, спросила Ося.

- В Осетии. Это Город Мёртвых, - кивнул на "ульи" Борис, - а там, на горе стоит масыг, родовая башня. Сейчас пойдём, поищем директора этого музея под открытым небом, и хорошенько тут полазим.

Они неспешно позавтракали и отправились дальше пешком. Пробродив по Городу Мёртвых, они залезли на вершину масыга, и только ближе к вечеру вернулись к машине. Под ольхой разбили палатку, развели костёр. Долго посидеть у костра не получилось - с дровами в окрестностях было туго. Леса, когда-то покрывавшие эти горы, были сведены ещё в средневековье. Спать легли рано, а утром, позавтракав, загрузились в машину и поехали дальше.

Теперь Ося уже не спрашивала, куда они едут. Она даже не позвонила на работу, чтобы сообщить, где она и когда появится. Она и сама не знала, когда снова окажется дома.

- Знаешь, я поняла, почему ты не говоришь мне, куда и на какой промежуток времени мы едем, - поделилась мыслью Ося.

- Почему же? - ухмыльнулся Борис.

- Потому что так я оказываюсь и без прошлого, и без будущего. Только сейчас, только настоящее. От прошлого мы уехали уже на тысячу километров, а когда начнётся будущее - мне совершенно не понятно. Я даже планы на него не могу строить. Если честно - потрясающее чувство, - Ося рассмеялась.

Борис понимающе улыбнулся.

Путешествие выстраивалось совершенно непостижимым образом. Обычно вечерами они с Борисом расстилали перед собой огромную карту региона, и до хрипоты спорили, куда лучше поехать завтра. Как правило, спор заканчивался тем, что Ося настаивала на своём, засыпала с удовлетворением победителя, а утро начиналось с того, что Борис садился за руль, и вёз Осю туда, куда хотел он сам. На третий день Ося отвоевала у Бориса штурвал, и направила автомобиль в сторону дельты Волги и Астраханского заповедника, но, глядя на довольное лицо Бориса, у неё сложилось впечатление, что он именно этого и добивался.

- Ты решил таким образом отдохнуть от руля? – едко поинтересовалась Ося где-то между Грозным и Кизляром.

- Нет, Ося. Я решил, что тебе пора перестать быть пассажиром.

- Подлец, - буркнула Ося, с улыбкой нажимая на педаль газа.

Машина послушно взлетела по склону долины на высокое плато, покрытое бесконечными полями.

Вернулись обратно они через десять дней с усвоенным степным загаром на некоторых участках кожи, несколькими тысячами фотографий в памяти цифрового фотоаппарата, и приятной усталостью. Ося вылезла из машины. После шума дороги ночное стрекотание сверчков показалось райской музыкой. Луна повисла прямо над крышей дома, и Ося вздохнула. Этот неказистый старый дом казался ей таким родным, что хотелось закричать от радости, мол, приехали! Мы дома!

Борис тем временем вытаскивал сумки из багажника, но в какой-то момент напрягся и уставился в темноту сада. Ося посмотрела на него, и его напряжение передалось ей.

- Кто там? - громко спросил Борис, потянувшись одной рукой за деревянным бруском, служившим запором на воротах.

- Здравствуйте. Это мы, - донеслось из сада.

В свете, падавшем из веранды, появились Влад, Рома и Аня.

Ося с диким криком, которому позавидовали бы отважные воины-команчи, кинулась к детям.

- Что вы здесь делаете? - спросил Борис.

Осе, конечно, даже в голову не пришло задать подобный вопрос.

- Мы к маме пришли. А её не было, и мы тут остались, - ответил Рома.

- Где тут?

- В саду. Мы палатку там поставили.

- И давно вы в ней проживаете?

- Три дня.

- А отец знает, где вы? - обеспокоено спросила Ося.

- Знает, - спокойно ответила Аня, - он сам нас отпустил.

- Вот как?! - удивлённо посмотрела на Аню Ося.

- Ага, - подтвердил Влад, - он сказал, что лишит нас наследства, - и дети рассмеялись.

- Чего смеётесь, глупые? - ужаснулась Ося.

- Потому что мы сказали, что нам наследство не нужно, нам нужны мама и папа. Ну, и он растаял, как мороженое, - довольно улыбнулся Влад.

- Мы так и будем торчать здесь? - подал голос Борис, - Ну-ка, молодёжь, помогайте заносить чемоданы.

- А где вы были? - спросила Аня.

- В Астраханском заповеднике, - гордо сказала Ося, - там как раз начали распускаться лотосы. Надо будет теперь с вами туда съездить.

Аня посмотрела на мать, и её карие глаза засветились восхищением и любопытством.

- У меня практика, мам, - пожала плечами Аня.

- После практики попутешествуем, значит. Хотя, лотосы, наверное, к тому времени отцветут. Но там и без лотосов замечательно. А ты знала, что лебеди летом линяют, и летать не могут?

Аня покачала головой. Из дома раздался голос Влада:

- Аня, иди сюда!

Аня умчалась в дом, а Ося осталась на улице с замершей улыбкой на губах.

Пока все суетились, перетаскивая вещи в дом, сворачивая небольшой лагерь, разбитый прямо в саду Бориса, Борис подошёл к Осе, стоявшей под черешней со спальником в руках.

- Я, конечно, всё понимаю...

Ося посмотрела ему в лицо. Глаза Бориса отражали падавший из веранды свет и казались стеклянными. Улыбка Оси тут же испарилась, потому что мелькнула страшная мысль: "Сейчас скажет, чтобы катилась со своим выводком куда-нибудь в другое место".

Видимо, эта кошмарная догадка так явно отпечаталась на её лице, что Борис взял Осю за плечи и сильно встряхнул:

- Оська! Балбеска!

Ося дёрнулась, нахмурилась, скинула руки Бориса с плеч.

- Я не балбеска!

- Правильно, злись. Злая ты мне нравишься гораздо больше.

- Обычно злые люди никому не нравятся.

- Хочешь сказать, что я никто? Я не какой-то там никто. Я идеален. И мне обычные люди вообще не нравятся. Мне нравятся живые люди. Когда ты злишься - ты живая, а когда ты с ужасом ждёшь, что я тебя выгоню, ты становишься похожа на мёртвого хомячка.

- Я так резко толстею?

- Нет, ты резко умираешь. Становишься не той Осей, которая смело полезла со мной в сад за черешней, а какой-то трусливой и дохлой курицей.

- Нельзя быть трусливой и дохлой одновременно, - машинально поправила Ося.

- Можно, у тебя отлично получается иногда. Но я не об этом сейчас, - Борис успокаивающе поднял руки, поскольку Ося снова открыла рот, чтобы возмутиться, - успокойся. Давай, дыши вместе со мной и повторяй: "Я спокойна! Я считаю, что мёртвые хомячки и дохлые курицы - это комплимент"...

Ося посмотрела в смеющиеся глаза Бориса, и не смогла не улыбнуться в ответ.

- Так-то лучше, - расплылся в улыбке Борис, - Теперь о том, что я хотел сказать тебе с самого начала. Я вот что подумал - пацанов положим на пол в зале, Аню на диван, а тебе придётся снова перекочевать ко мне в кровать. Других спальных мест в доме нет, - Борис смешно развёл руками и с хитрой улыбкой наблюдал, как в Осиных глазах загорается счастье.


ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ


Обычно эпиграф пишут в начале произведения, для того, чтобы читатель настроился на нужную волну и попытался найти в тексте те самые мысли, которые были предложены ему в эпиграфе. Эпиграф - это как "дано" в задаче из школьного учебника.

У меня всё наоборот. Мой эпиграф - это скорее ответ, готовое решение задачи.

Прочитав рассказ об Осе и Борисе трудно догадаться, что ждёт их дальше. Почти как в жизни - мы не знаем, что нас ждёт, и сколько счастья или горя нам отмерено. Но у Бориса и Оси вполне определённая судьба, и я её знаю так, словно Ося - моя бабушка, которой уже восемьдесят девять лет, и она рассказала мне свою необычную историю.

"Смело терять навсегда" довольно трудно, и процесс "теряния" может растянуться на долгие годы, а если повезёт, то и на всю жизнь. Жить в ожидании этой смелой потери кому-то покажется занятием утомительным и нервным, но это ли не единственная возможность сохранить способность принимать каждый новый день с любимым человеком как чудо, как подарок судьбы?

***
Ветер тронет, толкнёт:
"Иди, бери, - мол, -
Вот оно, счастье твоё,
Неотвратимо".
Пытаемся выждать и просчитать -
Мы ценим игру за возможность играть.
.
Я держу эту мысль -
Сказать? не надо?
Лучше не видеть смысл
И быть с тобой рядом,
Чем без тебя со всеми благами,
С квартирой, машиной, деньгами, богами.
.
Жду, когда подрастёшь,
Сама старею.
Тёплые руки, а в дрожь
Бросило. Смею
Смело терять тебя навсегда...
Я не знаю
Как улыбаться, когда
Тебя потеряю...