По банановым республикам без охраны продолжение

ПО БАНАНОВЫМ РЕСПУБЛИКАМ  БЕЗ ОХРАНЫ
БЕЛИЗ
     Всего лишь около 9 часов утра, а влажный тягучий воздух уже раскаляется до банного уровня. К несчастью, машина у Мигеля самая, что ни на есть рабочая лошадка, такая  же, как у Леопольдо, да и у других простых тружеников, и кондиционер в ней японскими производителями просто-напросто не предусмотрен. Не по чину, стало быть. Но  одно дело прохладные горы, и совсем другое – пропаренные равнины с прямоугольниками фермерских полей и остатками юкатанской сельвы. Так что, хоть окна в кабине открыты настежь, но я все равно ощущаю себя парным чешским кнедликом на тарелке джунглей. А дорога, между прочим, далеко не везде заасфальтирована и пылит, пылит,  зараза! Короче – страдаем помаленьку.
     Попадаются кое-какие деревеньки, похожие друг на друга, как вчерашние носухи  – такие же малоопрятные, но с высоко задранными хвостами в виде всенепременной  рекламы Кока-Колы на любой обшарпанной лавчонке! Грязные детишки срываются из  тени пыльных придорожных деревьев, где они целыми днями наблюдают со скуки за  дорогой, бегут за машиной, что-то верещат нам вдогонку. Может, как Киса и Ося на том кавказском перевале, орут «давай денги, денги давай»? Часа через полтора- два тряски по убогому «шоссе» подъезжаем к деревне с громким названием Ciudad  Melchor de Mencos, что означает «Город Мельчор де Менкос». Это и есть граница?  Н-да, хорош городишко…
     Чем ближе к погранпункту, тем больше туристических лавок, предлагающих приобрести напоследок гватемальские сувениры. Они мне уже ни к чему, а вот глаз радуется чистоте и опрятности улочке исхода из страны. На границе практически никого  нет, и Мигель сразу мог бы проехать в безымянное государство Белиз, как местный.  Гватемальскую сторону прохожу свободно и я, только заполняю пару миграционных  деклараций, да штамп убытия в паспорте ставят. На белизской стороне нас встречает  могильного вида холмик с клумбой и выложенная белыми покрашенными камнями  надпись «Welcome to Belize». Значит, страна все-таки не безымянная!
     Мне, в отличие от Мигеля, нужно оформить визу стоимостью 50$, а до этого еще заполнить анкету. А в анкету вклеить фотографию. А фотография та за отдельную плату  местному фотографу. Но я, закаленный шоковой экономикой переходного периода, всегда имею при себе несколько своих физиономий на бумаге про запас, и деревенского  фотографа постигает профессиональное разочарование. Пока пограничник проверяет  мои документы и пробивает мою бледную личность по компьютеру, я осматриваю  комнатенку, служащую ему офисом и пропускным пунктом одновременно. На стене  висят несколько плакатов с фотороботами и реальными фото тех, кого все всегда ищут,  но, почему-то, редко находят. Меня и моих близких, слава Богу, среди них нет. Что и  подтверждает пограничный компьютер.
     Наконец, все формальности соблюдены, офицер удовлетворен моим ответом на  вопрос, надолго ли, и зачем, я еду к ним в их замечтательную страну (конечно, из-за  барьерного кораллового рифа, дарагой!), и мы благополучно отбываем. Что интересно, дорога оказывается прекрасно заасфальтированной и даже имеет собственное имя  –Western Highway. Ну, надо же, прям, Флорида какая-то апельсиновая! До Бельмопана  остается километров сорок пять – пятьдесят, не больше, и по такой дороге мы пролетаем их пулей, тем более, что машин на шоссе – раз, два, и обчелся. Достопримечательностей особых не наблюдаю: все та же сельва, а на расчищенных участках посевы  сахарного тростника и кое-где, кажется, юки, популярного у всех народов Центральной  Америки корнеклубня. В вареном виде - что-то среднее между картофелем и репой,  только волокна более продолговатые. А обжаренная – просто пальчики оближешь!
     Когда показывается Бельмопан, или, вернее, когда я после поселка Роринг Крик вижу указатель, что прямо – это в центр города, а направо – это нужный мне Hummingbird Highway (Колибри Хайвэй), я сообщаю Мигелю, что дальше мне с ним  не по пути. Он спрашивает, больше для приличия, разумеется, а куда же мне, собаке бешеной, надо? Я отвечаю, что на побережье, в райское местечко, называемое Placencia. Естественно, он о таком знает только понаслышке. Его ареал узко-коммерческих нужд, это – сам Бельмопан, да еще пятнадцатитысячный Белиз-сити на берегу. Он  сворачивает направо и, проехав пару сотен метров, высаживает меня возле супермаркета «88». Чтобы я не скучал, стало быть, а отошел немного от дорожных испытаний в  кондиционированном воздухе. Расплатившись, расстаюсь. Adios, amigo!
     Освежив немного голову под крышей супера и промочив горло каким-то refresco (так здесь называют любой прохладительный напиток), выхожу опять я на дорогу  ловить попутный транспорт на юг. Глаз на этой окраине низкорослого Бельмопана положить не на что, и стоять под послеполуденным солнцем с поднятым вверх большим  пальцем – не лучший вариант времяпровождения для светлокожего обитателя Северного полушария. Конечно, бутылка пресной воды и бейсболка с длинным козырьком  спасут вас на какое-то время, но оно того не стоит, уж поверьте мне на слово! Приблизительно так размышлял я, стоя на обочине Колибри Хайвэя возле супермаркета «88».  Размышлял довольно долго, а точнее, до тех пор, пока меня не подобрал сердобольный  шофер грузовика, разрешившегося от бремени срубленным сахарным тростником на  фабрике неподалеку. Мне явно везет в последние сутки - плантация тростника, откуда  он возит урожай в столицу, находится недалеко от того места, где с Южного Хайвэя  нужно будет свернуть налево на боковую дорогу до Пласенсии. Шофер расспрашивает  меня, откуда я, давно ли приехал в Белиз и все такое прочее дорожно-любопытное. Отвечаю с охотой, чтобы поддержать разговор во время дороги.
     В Белизе официальным считается английский язык (наследие проклятого колониального прошлого!) - отсюда все эти Хайвэи, Сити и Крики. Родным, тем не менее, его признают всего 3% населения, и народ говорит в основном на испанском. Вообще страна по размерам малюсенькая, малонаселенная, кроме туризма и сельского хозяйства здесь ничего нет, и, видимо, никогда не будет. А как же рыбная ловля, спрашиваю  я? Это только для ленивых гарифуна подспорье, отвечает шофер, да для таких, как ты,  развлечение. Тээк-с, понятненько.
     Так,  переговариваясь, мы начинаем проезжать какие-то не то что горы, а, скорее  горки, поросшие буйной растительностью. С правой стороны  дороги они мне даже  кажутся повыше, помощней, что ли, хотя из меня топограф, надо признаться, как из  крокодила пассатижи. Шофер замечает мое любопытство к изменившемуся рельефу  и поясняет: «Maya Monta;as. Hay varios sitios arceologicos» (Горы Майя. Здесь много  археологических памятников). Это я заметил. А еще заметил обилие указателей, с  увлечением рассказывающих о гостиничных оазисах для экотуристов. Ну, просто рай  для любителей природы и замшелых руин! Хотя, после Тикаля, Паленке и Чичен-Итца,  друзья мои, осматривать местные руины, скажу я вам, уже как-то не очень актуально.  Какие бы они замечательные ни были по описаниям туристических путеводителей. А  вот карстовые пещеры в этих горах весьма популярны у туристов-экстремалов и даже,  не удивляйтесь, у дайверов с опытом. «Глубоко копали гномы»,- как справедливо изволил заметить злой маг Саруман.
     Недалеко от поворота на Южный Хайвэй вижу двухэтажное дощатое здание с причудливыми, совсем не свойственными местной солнцезащитной архитектуре, острыми  гребнями крыши. Такие островерхие терема рисовали художники-декораторы на эскизах к «Снегурочке» в Большом, или еще какой другой постановке по мотивам русских сказок и былин. Ну, там понятно, что скаты таких теремов помогали снегу не залеживаться, а здесь-то, скажите мне на милость, зачем эти художественные излишества? Внимательный  шофер замечает мое недоумение и, не дожидаясь вопроса, поясняет, что это место в  начале семидесятых годов облюбовали себе хиппи и выстроили на нем коммунальный  дом, где и хипповали на всю катушку, пока мода на это дело не прошла. А что же там  сейчас? А бес его знает. Жить в таком курятнике особо никому не хочется, вот и стоит  пока. 
     Еще раз поворачиваем возле заправки «Шелл» направо, заезжаем на Южный Хайвэй и продолжаем ехать по нему между поросшими всякими деревьями горками и прибрежными плантациями разнообразных тропических фруктов. Белиз, конечно, не сравнится  с прочими Центральноамериканскими государствами по объему отданных под банановые и ананасовые плантации площадей, но «банановой республикой» может называться вполне заслуженно. Хоть в семью этих стран его никак не хотят брать старшие  братья, в особенности - Гватемала. Так что он сам по себе гуляет. Как киплинговский кот, или, скорее, как местная, еще не истребленная до конца состоятельными заезжими охотниками, пума. 
     Не проходит и часа (ну, что за потешные расстояния в этой стране!), как шофер притормаживает и указывает мне на уходящую влево к морю проселочную дорогу возле  безымянной деревушки. Дорога, похоже, готовится к укладке асфальта, ибо пыль от снующих туда-сюда тяжелых грузовозов стоит прямо до зашторенного облаками неба.  Мне туда, в этот ад, похоже. От денег шофер отказывается, и, как я потом отмечаю, это  будет единственный раз за все время моего пребывания в Белизе, когда человек не то,  что не попросил чаевых, но даже не стал брать вполне заслуженное вознаграждение.  Бывают, оказывается, вот и такие, русские душой, ладино.
     Однако солнце уже намыливается нырнуть на западе за горы Майя, а мне еще надо  добраться до забронированного на двое суток номера в отеле «Singing Sands Inn» (Поющие Пески). По моим прикидкам, до вожделенного пристанища отсюда, с перекрестка, еще километров двадцать. И ни идеи, как я их преодолею по этой жаре и в этой  пыли без противогаза. Что же, лимит удачи на сегодня исчерпан? Но нет, нет, боги явно благоволят мне! С Хайвэя на дорогу поворачивает такси, и тормозит прямо передо  мной, добавив свои пять копеек к красноватому дорожному самуму. Пыль неторопливо  оседает на мне и на капоте авто, а когда она немного рассеивается и машина обретает,  наконец, более-менее четкие очертания, сидящий за рулем черный парень, обнажив  в широчайшей улыбке белейшие зубы, что-то спрашивает с меня по-английски. Его  специфический английский я ни фига не понимаю, но называю отель в Пласенсии, и  парень бросает мне что-то похожее на «сит даун». Ага, это уже ближе к теме. 
- А почем?               
- Туэни даларз!                - Уай из соу мач?                - Бикоз!
    Видя мою нерешительность, бомбила с радостной улыбкой сообщает, что через  полчаса рабочий день закончится и вообще никто здесь не поедет, так что, мол, не  стоит особо выпендриваться. Особенно богатеньким голубоглазикам. Я, скрепя сердце,  соглашаюсь на запрошенные 20$ (где-то по доллару за километр ведь получается!) и  сажусь в его колесницу, чтобы до наступления полной темноты все-таки суметь попасть в гостиницу. С последним отблеском закатившегося за Горы Майя солнечного  диска поворачиваем направо и подъезжаем к косе, уходящей вдоль моря в бесконечность. Коса не широкая, с редкими  вкраплениями в зелень то ли вилл, то ли гостиниц  с пляжными бунгало из сухих пальмовых ветвей, и все с собственным пирсом. Шофер  говорит, что там, дальше, даже аэропорт есть, и мы потом проедем мимо него. Чисто  флоридский Ки-Уэст! И дорога, по которой мы рассекаем, соответственно, называется Placencia Sidewalk. А сама коса – Майя Бич. Если добавить к этому нескольких проглянувших через густейшую прибрежную зелень белокожих туристов по левую сторону  дороги, то иллюзия пребывания в Штатах становится полной. На мой вопрос о том, где  он живет, шофер указывает большим пальцем правой руки куда-то назад, на въезд, где  остались деревянные обшарпанные дома на сваях. С правой стороны улицы блестит  внутренняя лагуна со множеством галдящих птиц, собравшихся вместе после трудовых будней. Наверно, места на ночлег распределяют. А, может, хвастаются друг перед  дружкой своими дневными приключениями за стаканчиком рома.
     Шофер тем временем рассказывает, что его народ облюбовал себе это побережье  с тех пор, как их насильно депортировали с острова Сан-Висенте в Гондурас. Потом, во время борьбы стран Латинской Америки за независимость от испанской короны,  они бежали от войск бравого генерала Морасана в Гватемалу и Белиз. А на сам остров  Сан-Висенте они попали еще в XVI веке, когда два английских корабля, перевозившие  рабов из Африки на сахарные и хлопковые плантации Вест-Индии, потерпели крушение неподалеку. Потом было много чего еще в печальной истории жизни этого развеселого народа. Начав размножаться со страшной силой и скоростью, гарифуна навлекли  на себя немилость местных индейцев аравака (arawaka), и те стали целенаправленно  истреблять детей мужского пола у своих конкурентов. Гарифуна ответили на таковую  дерзость всем своим дружным племенным коллективом. В результате этой карибской иродиады повымирали сами араваки. Или уплыли, кто успел, от греха подальше, исчезли за горизонтом и канули в Лету. В общем, сами напросились.
     Затем власть в стране захватили англичане и тоже не баловали народ попусту.  Проще говоря, поставили себе целью превратить всех чернокожих планеты, включая  свободолюбивых гарифуна, в бесплатную рабочую силу. Те в ответ залезли повыше в  горы, чтобы оттуда корчить рожи чопорным подданным английской короны и совершать дерзкие набеги на поместья мирных плантаторов-рабовладельцев. Англичане  имели другую точку зрения и другие планы развития для своей колонии и поэтому  начали вырезать чернокожих мятежников и их семьи целыми деревнями. 
     Войны длились с переменным успехом аж до 1805 года, когда в битве был схвачен  и потом, с типично английской помпой, под фанфары и барабанную дробь, повешен на  рее королевского фрегата свирепый вождь гарифуна Хосеп Сатуйе. Он долго болтался вместо вымпела на этой рее, в истлевших лохмотьях и с выклеванными вороньем  глазами, напоминая своим соплеменникам о пагубности партизанщины, как метода  борьбы с регулярной армией Его Величества.  Но народ даже после этого события все  равно наотрез оказался от душевного королевского покровительства. После чего англичане плюнули на все это дело, собрали оставшихся в живых гарифуна, затолкали их в  трюмы кораблей и отвезли на материк, в Гондурас. Наверно, чтобы нагадить вот таким  изощренным методом воевавшим с ними испанцам, чьим владением Гондурас являлся  в то приснопамятное время. А чтобы ребята прочувствовали все великодушие британских колониальных властей, люки трюмов плотно задраили и открыли полностью только тогда,  когда корабль кинул якорь в бухте недалеко от бескрайних песчаных пляжей испанской  колонии. 
     Зажав свои благородные носы надушенными платочками в одной руке, и помахивая  изящными пистолетиками в другой, англичане принудили бедных гарифуна выбраться из трюмов, сигануть за борт и плыть под дулами бортовых каньонов прямо к  берегу.  Естественно, количество гордых мятежников порядком сократилось во время  регаты,  включившей в себя промежуточные остановки на Ямайке и других островах,  и этого массового заплыва. Но несколько сотен все-таки смогли ступить на твердую  землю. Как они смогли выжить в условиях полной трюмной антисанитарии, сознательно устроенной благородными подданными английской короны – история стыдливо  умалчивает. А потомки переселенцев предпочитают обходить стороной эту тему в  разговоре, делая вид, что не понимают вопроса. Но с тех самых пор гарифуна, или, как  они сами себя называют во множественном числе – гаринагу – расселились по всему  побережью от юга Белиза до севера Никарагуа, где и живут счастливо по сию пору. 
     Живут, по словам шофера, крайне бедно. Но менять свой жизненный уклад не хотят ни в какую и в университеты всякие-разные отнюдь не спешат. Все его, шофера, родственники, были рыбаками до тех пор, пока не начался туристический бум. Европейцы  и американцы, начиная с ХХ века, стали прибывать сюда регулярно, организованно, небольшими партиями. Для них строились отели и рестораны, причалы и дайвинг-центры, а потом уж и сами они стали покупать здесь недвижимость и землю. То есть, точнее, песок. Вот и начали устраиваться его сородичи в обслугу, прочно усвоив международное понятие «на чай». А он даже смог купить себе авто и начать таксовать.
- А откуда же здесь пресную воду берут? – любопытствую.                - А из лагуны. Туда много всяких речек впадает.                - А куда девают продукты жизнедеятельности?                - А туда же. По крайней мере, когда я рос, мы так делали. А там, где ты будешь жить,  я не знаю. Наверно, какие-то очистные все-таки есть. Или септические колодцы.
     Да-а… Похоже, парень не шутит. А ведь мы едем по этой самой Сайдуок уже минут  пятнадцать-двадцать. Это что же, все дерьмо, пардон, которое производят местные вкупе с  приезжими, сливается туда же, откуда потом берется вода для орошения тел в душе  и мытья посуды в ресторане? Оррригинально! Тут же вспоминаю анекдот о белом,  который, увидев лежащего целый день в гамаке под кокосовой пальмой негра, спросил  того, почему он не хочет собрать валяющиеся кругом орехи?
- А зачем? – ответил тот вопросом на вопрос.                - Чтобы продать их на рынке, – сказал белый.
- А зачем? – еще раз спросил негр.                - Чтобы на полученные деньги можно было нанять рабочих и собрать еще больше  кокосов. 
- А зачем? – в третий раз спросил негр.                - Чтобы продать их, иметь много денег и потом вообще ничего не делать! – начал  терять терпение белый.
- Так я и так ничего не делаю! – усмехнулся негр, приведя предприимчивого собеседника в полное замешательство и совершенное расстройство миссионерского духа.
     Мой новый знакомый оказывается парнем с юмором и громко хохочет, едва дослушав анекдот до конца. Но мы уже проехали аэропорт, расположившийся на расширившейся на минутку косе, и приехали к отелю, так что вдоволь насмеяться у нас не  получается. Пока расплачиваюсь, шофер негромко предлагает мне на следующий день  съездить на лодке его брата к барьерному рифу. Или на какой-нибудь из бесчисленных  островков поближе. Обещает взять вдвое меньше, чем берут в отеле. Подумав о здешних ценах (100$ минимум за ночь), я осторожно соглашаюсь. Он обещает прислать  брата по имени Гил («г» у него звучит как нечто среднее между собственно «г» и «х», у  нас в России так на юге говорят) к восьми часам утра. О;кей, подмигиваю я заговорщически, и мы расстаемся.
     Отель представляет собой основной корпус с небольшим бассейном, стоящий у дороги, и несколько крытых пальмовыми ветками бунгало на сваях прямо перед нешироким песчаным пляжем. Все эти строения органически вписываются в раскиданные там  и сям насаждения так, что ощущение складывается, я бы сказал, полностью русско-дачное. Со скидкой на тропики, конечно. На берегу выстроились в ряд шезлонги. Что,  несомненно, радует, так это то, что их от силы десятка полтора, а не полторы тысячи,  как на облюбованных россиянами курортах Турции и Египта. Вода даже в сумерках  чиста и кристально прозрачна. С деревянного пирса можно легко рассмотреть «гад морских подводный ход» на трехметровой глубине. Говорят, что здесь можно не только  банально понырять, но даже, если повезет, поплавать рядом с ламантинами, добродушными морскими коровами весом до полу-тонны. Их тут еще пока не успели истребить,  как их родственницу Стеллерову корову на наших Командорских островах. Надо воспользоваться случаем.
     Интересуюсь расценками на лодку с мотором до рифа. Это здесь зовется «сафари» и  стоит сто баксов с каждой пары ластов. А если не наберется хотя бы четырех любителей понырять в открытом море, то цена, само собой, вырастет. Отправление с причала  напротив отеля в 10 утра, возвращение в 4 пополудни. А что еще, кроме извоза, входит  в стоимость данного тура? Обеспечение безопасности клиентов, бутилированная вода  и фрукты. И все? И все. Вот это, я понимаю, туристический бизнес на широкую ногу!  Черноморские извозчики, берущие по 100 руб. с носа за 5 минут сказочной прогулки  на надувном «банане» - перенимайте опыт у коллег!
     Ладно, надо зажевать эту информацию чем-нибудь посерьезнее, чем сандвичи,  которыми я подкреплялся в течение дня. Иду в ресторан на веранде напротив пляжа,  сажусь за свободный столик с видом на море, прошу меню и бутылочку пива. Пью  жадными глотками (ведь целый день на одной воде, братцы!), изучаю ассортимент,  а потом думаю, а чего его изучать-то? Приехал на море - ешь морепродукты! Чай, не свеже-размороженные, как в Москве, подадут. Заказываю ассорти. В нем есть мидии,  креветки, кальмар, осьминог, лангуст и какая-то местная рыбка. Все пожарено на углях  с добавлением кокосового масла. Кальмар с осьминогом, конечно, не гигантские, и даже не крупные, поясняет официант. В юношеском возрасте они всегда нежнее, намекает с улыбкой он. В целом выход будет с большое столовое блюдо. И еще пива. И  тосты. Все.
     Как же приятно, друзья мои, сидеть на обдуваемой легким морским бризом веранде,  смаковать поджаренные на угольках дары моря и восстанавливать упавший за день  уровень жидкости в организме посредством хорошо охлажденного пива. Луна иногда выныривает из-за ленивых облаков, негромкая сальса звучит из спрятавшихся под  пальмовой крышей динамиков, да иногда какая-нибудь расшалившаяся волна вяло  наезжает с жиденькой пеной у рта на потемневший песок. И немедля захлебывается,  получив от пляжа по морде. Viva la vida!
     Маленькая веранда пуста (какое везение!), только за соседним столиком сидит  семья из четырех человек. По разговору, с характерными интонационными подъемами  и спусками, напоминающему размеренный собачий лай, эти ребята явно приехали из  Техаса, или какого-нибудь другого южного штата. Глава семьи, здоровенный мужик  в широченной футболке с фотографией во всю спину и надписью «Scuba Diving Blue Hole», в шортах до колен и кроссовках на босу слоновью ногу, никак не может совместить процесс поглощения пищи с распирающими его впечатлениями от дневного  сафари на рифе. Его супруга и их дочки-тинэйджеры пытаются вставить хоть слово в  тот момент, когда папа засовывает в рот новый кусок свиной chuleta (стейк) и начинает  его форсировано пережевывать. У них даже иногда получается. Но, в целом, силы явно  не равны, и папаша, запив очередную порцию проглоченного мяса хорошим таким  глотком пива, снова берет инициативу в свои руки. То есть, в рот. 
     Я боюсь показаться подслушивающим чужой разговор невежей, хотя трубный глас  абсолютно не зажатого в себе американца легко перекрывает и негромкую музыку, и  ветерок, и прибой. Но любопытство оказывается сильней, и, едва дождавшись конца  семейного обеда, я обращаюсь к главе с вопросом о том, где это они сегодня так навпечатлялись? Вот бы и мне туда. Хоть одним глазком взглянуть. Папаня поворачивает  ко мне свой мясистый нос, коронованный очками, которые я сразу и не узрел, захваченный эмоциональным рассказом, и обстоятельно отвечает: «Well, I donnow exactly!  But that;s amazing!». Мама с дочками дружно кивают и поддакивают после того, как  мужик, отрапортовав, поворачивает голову к ним в ожидании подтверждения своих  ощущений.
     Оказывается, сегодня они, взяв пакетное сафари, плавали куда-то на юг от того  места, где мы сейчас ужинаем. И видели, как утверждают, двух ламантинов. Скорее  всего, мамашу с детенышем потому, как размеры млекопитающих существенно различались. Те вначале шарахнулись от звука работающего мотора в сторону, но потом, когда гид заглушил агрегат, а сами амеры попрыгали в исследовательской горячке в воду,  через какое-то время якобы подплыли к ним познакомиться. Особенно ламантинов  заинтересовал сопоставимый по размерам и весу с мамашей красношеий глава семьи.
- А как вообще кораллы на рифе? - спрашиваю я, пользуясь установившимся взаимпониманием.                - Супер, просто супер! - отвечает эмоциональный американец. – Вы в первый раз в Белизе?                - Да, вот только приехал из Гватемалы.       
- Ооо, Гватемала великолепна, мы там были пару лет назад.               
- А, простите, что это у вас за фото на майке? Пещера вроде, судя по сталактитам, но  причем здесь тогда надпись Scuba Diving?                - Это не пещера, это колодец в рифе Lighthouse! – весь светится от сознания собственной значимости глава семейства. И охотно поясняет невеже, то есть, мне: – Мы  уехали оттуда позавчера. В рифе есть такое место, называется Голубая Дыра, похожее  на кратер вулкана. Оно уходит вглубь более чем на сто метров. Туда даже этот, как его,  Жак-Ив Кусто, это, кажется, француз такой (мамаша в растерянности, девчонки дружно кивают головами), на своей яхте «Каллипсо» заплывал. Но мы, конечно так глубоко  не ныряли (это, надо полагать, такая шутка по-американски, здесь всем положено  улыбаться), у нас нет спецподготовки. 
     «И-э-хх, не в той стране вы родились!», - думаю я про себя, втайне завидуя богатым гринго, спокойно путешествующим на свои зарплаты по всем привлекательным  местам в мире. Наши горячие ребятки без всякой подготовки бы туда залезли, лишь бы  деньги на транспорт туда-обратно были. Только, чтобы достать кусок какого-нибудь  старого ржавого железа со дна и показать всему миру, что мы всех круче. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор. Нам жизнь дала  стальные в руки крылья, а вместо сердца – пламенный мотор!» - вспомнил я почему-то  строки из незабвенного «Марша авиаторов». Но стальных крыльев в руки и мотор вместо  сердца почему-то не захотел: мне эти подвиги не совершить по любому, ибо место то  заповедное, о котором поведал эмоциональный техасец, было намного севернее, а у  меня был в запасе только один день. И совсем мало денег на возвращение в Гондурас.
     Поблагодарив американцев за интересный и назидательный рассказ, я пошел к себе  в бунгало на курьих ножках. Посидел еще немного в деревянном низком кресле перед  входом, вдыхая ароматы неведомых мне цветов, слушая стрекотание влюбленных цикад и любуясь на окончательно успокоившееся к этому часу море, освещенное мягким лунным светом. Спутник Земли, совсем не такой зловещий, как во вчерашней, не к ночи будь помянута, сиесте, высветлил на северо-востоке от меня широкую дорожку, как бы приглашая прокатиться по ней с ветерком. Я сладко зевнул в ответ на приглашение, включил вентилятор и улегся спать.
ПО БАНАНОВЫМ РЕСПУБЛИКАМ  БЕЗ ОХРАНЫ
БАРЬЕРНЫЙ РИФ
     Утро преподнесло пренеприятный сюрприз. Оказывается, полноценные завтраки в  этом отеле подаются только по заранее оформленному заказу. И заранее оплачиваются.  А так могут предложить только кофе и булочку с джемом. Заполняемость, видите ли,  отеля в  данный момент, не позволяет им нанимать повара на весь день. Но на часах уже было полвосьмого, а в восемь за мной должен был зайти Гил. Если, конечно, шофер  вчера на меня не обиделся за анекдот о его собратьях и не решил навешать мне лапши  на уши относительно недорогой поездки на риф в компании своего брата. У меня,  правда, еще оставалось два, припасенных с Гватемалы сандвича с ветчиной и салатом  под кетчупом. Только бы они не испортились по такой жаре. Голода ранними утрами я  никогда не испытываю и, если и завтракаю, так это только «про запас». Сегодня из-за  ресторанных и экономических особенностей отеля наесться наперед мне, похоже, не  удастся. Поэтому сандвичи подождут своей очереди. В конце концов, перед погружением, сидя в покачивающейся на волне лодке, пища даже выигрывает во вкусе. Это  научно установленный и экспериментально подтвержденный факт.
     Выйдя со свертком к пустой парковке перед отелем, обнаруживаю темнокожего  худощавого парня со смешной кучерявой бороденкой от уха до уха. Он сидит в жиденькой тени кокосовой пальмы прямо на газоне со свеже-стриженой зеленой травкой  и ковыряет какой-то соломинкой в белых зубах.
- Гил? – спрашиваю.                - Ага, -  меланхолично отвечает бородач.               
- А где же твой транспорт?                Машет рукой в неопределенном направлении. – Там. Пошли.
     Идем по главной (и, похоже, единственной в поселке) улице. Я ее вчера толком  впотьмах не разглядывал, но так ничего себе, аккуратненько. Домишки, в основном  скрытые от лишних глаз обильной зеленью, все с верандами, свежевыкрашенные. Возле гостиниц и прочих заведений газончики под полубокс постриженные, штакетнички  ровные, бордюрчики и пальмочки побеленные, в общем, лепота. И зелень, зелень кругом! Только идем мы почему-то направо, в направлении аэропорта. С левой стороны  дороги за редкими домиками проглядывает та самая лагуна, из которой якобы воду для  поселковых нужд берут. Там по берегу в почетном карауле застыли королевские цапли,  меж их стройными модельными ногами шмыгают вертлявые кулики, засовывая время от времени длинные клювы в мокрый песок по самые ноздри, а над ними нет-нет, да и пролетит в походном строю эскадрилья сосредоточенных пеликанов. На воду пеликаны не садятся, только летают взад-вперед от рассвета до заката по своим неведомым  заданиям.
     Метров этак через триста-четыреста вижу своего вчерашнего знакомца, он ковыряется с припаркованным на обочине видавшим виды ободранным пикапом. Подходим  поближе, здороваемся, шофер машет небрежно рукой, приглашая занять места согласно купленным билетам, и я забираюсь в кабину со вдрызг разорванными и кое-как  прикрытыми тряпкой сиденьями. Гил запрыгивает в пайлу, наверно, следить, чтобы  лежащий там лодочный мотор в дыру не вывалился на ухабах. А может, чтобы меня в  кабине не стеснять.
- Куда едем? – спрашиваю.                - В самое начало Майя Бич, - отвечает шофер. – Оттуда до рифа километров на десять поменьше будет. А на круг, считай, двадцатку сэкономим.                - А сколько же прямо отсюда до рифа будет? 
- От сорока до шестидесяти километров, смотря по направлению.                - А что же я с отельного балкона видел кучу всякой зелени прямо по курсу перед  берегом?  И лодки, кажись, там плавали туда-сюда. Это разве не риф?                - Не-а, это здесь много всяких островков, мелководье же. Там даже отельчики есть небольшие. Ну, а риф ты отсюда с берега не увидишь. Это на север надо ехать, в Белиз- Сити. Там риф намного ближе к суше. Но все равно с берега его вряд ли разглядишь. Да и как ты себе представляешь его?                - Ну, как, как? Наверно, скалы, поросшие кораллами. А дальше – обрыв в глубину.               
- Да, в общем, так и есть. Вот только с берега, повторяю, ты его ни фига не разглядишь. Даже в подзорную трубу. Вот так.   
     Пока он мне все это объясняет, мы проезжаем аэропортовую зону с гостиницами и офисами и сворачиваем с шоссе на пыльную улицу, привлекая тарахтящим мотором  внимание редких прохожих и худющих собак, даже не поднимающихся на ноги из спасительной тени прибрежных зарослей. Народу попадается очень мало, только  женщина гарифуна идет вразвалочку с пакетом молока и картонкой яиц, да детишки  уже замутили с утра пораньше футбол на замусоренном пустыре. Играют азартно, с  криками и руганью на тарабарском наречии, ножки худенькие лупят по бесформенному от старости и детского усердия мячу почем зря. Пыль столбом, дым коромыслом!
     Прямо перед поселком по имени то ли «Риверсдэйл», то ли «Ривердэнс» (вот бы заехать  «гиннесу» хлебнуть и взять автограф у самого Майкла Флэтли!), сворачиваем с Гилом  вбок к морю, тут как раз протекает какой-то ручей, и построек нет вообще. Зато есть  пара деревянных лодок в самом устье этого заморыша ручейка, вытащенных по полкорпуса на песок и привязанных канатами к стволам кокосовых пальм. Морская волна  до них не доходит, а если и доходит, то совершенно обессилевшая, и они мирно отдыхают на бережку в ожидании своих хозяев. Гил знаками показывает, чтобы я помог ему стащить лодку в воду. Стаскиваем ее в прохладный ручей, который оказывается мне почти по  колени, и толкаем в сторону моря. Туда, где морская волна уже перекатывается через  песок и гонит пресную воду назад. Гил даже пытается разогнать лодку, чтобы сходу перескочить песчаный перешеек. Я тоже упираюсь посильнее, и вот мы уже в соленой воде.
     Разворачиваем лодку носом к берегу, кормой в море. Пикап тем временем описывает круг, почти залезая задними колесами в воду, и замирает, поставленный на ручной  тормоз. В пайле лежит двухтактовый мотор Yamaha 20. Это означает, что он имеет под  своим металлическим корпусом двадцать лошадиных сил. Для гоночных целей маловато, но для того, чтобы проехать с ветерком пару десятков километров вполне хватит.  Гил с братом открывают кузов, берут с двух сторон мотор, плавно, чтобы не пробить  еще одну дыру в ржавом дне пикапа, вытягивают его и ставят винтом вниз на песок.  Потом перехватывают поудобнее и несут к корме лодки. Мышцы на их поджарых телах  во время переноса прорисовываются, как в анатомическом театре – прям, наглядное  пособие! Корма слегка покачивается на легкой прибойной волне, но ребята улавливают подходящий момент и водружают мотор на борт лодки с первой же попытки. Пока  Гил затягивает крепежные болты и заливает бензин в бачок, его брат называет причитающуюся с меня сумму. Это действительно меньше, чем в отеле. Но мне еще нужно  заплатить за 20 литров бензина и за двухлитровую канистру масла, которые он привез.  Ладно, не вопрос.
- А нам точно хватит 20 литров на поездку? – спрашиваю я у братьев.                - Если ехать на максимальных оборотах, километров 30-35 в час, то бачка хватит  километров на семьдесят, - отвечает Гил, добавляя масло прямо в бензин. – А если все  время останавливаться, то бачка и на пятьдесят мало будет. И, кстати, где твое снаряжение?
     Мать честная, про маску, трубку и ласты я как-то вообще забыл! Наверно, с досады, что вчера не догадался про завтрак спросить. А какой же без всех этих атрибутов  снорклинг? Эх, растяпа! Но ребята меня успокаивают. У них все есть. И это все входит  в турпакет. Так что я, вздохнув с облегчением, забираюсь на корму с зафиксированным покамест в воздухе мотором. Гил с братом толкают лодку в море, а там и сам он запрыгивает на борт, слегка черпанув при этом водицы. Несколько хорошо поставленных  (генетическое наследие предыдущих поколений!) гребков деревянным веслом – и мы  уже на достаточной для спуска мотора в воду глубине.
     Надо сказать, что риф, протянувшийся перед побережьем почти по всей длине  страны, вкупе с не поддающимися подсчету островками между ним и побережьем,  очень здорово гасит волны, приходящие из открытого моря. Акватория между берегом  и рифом, называемая Внутренний Канал, никогда практически не испытывает сколько-нибудь сильного волнения. Идеальное место для снорклинга. И для выхода в открытое  море с одной попытки! Пока Гил заводит мотор, я разглядываю бесконечные коралловые заросли, покрывающие лежащие на песчаном дне скалы. Это другой мир. Побывать в нем на прогулке всегда очень любопытно и познавательно. 
     Я лично просто обожаю один из видов коралла, похожий по внешнему виду на человеческий мозг. Он так и называется – Гигантский Мозг (Giant Brain Coral). Только не серый, как в наших черепах, а именно настоящего темно-кораллового цвета. Подплывешь к  нему, и, если не глубоко, то осторожно встанешь, постоишь, покачиваясь на легкой  волне, почешешь об него, как о пемзу, ступни и сразу почувствуешь, как нервы успокаиваются. А если постоять подольше, то можно даже почувствовать, как твой собственный мозг начинает просветляться, как у буддистов. Правда, надо признать, случается это просветление  далеко не у всех. У некоторых ничего с мозгом не происходит, даже если  их волной со всей дури шарахнет башкой об кораллы. Гил заводит с третьей попытки  мотор, и мы начинаем аккуратно выбираться из прибрежных коралловых отмелей.  Осторожность не помешает – на их крепких известняковых телах бесславно закончило  свою жизнь не одно судно. А уж сколько туристов с полным или частичным отсутствием мозга ободрало об них руки-ноги, да поломало носы и всякие прочие выпирающие  конечности – того ни в сказке сказать, ни пером описать! 
     Берег удаляется, коралловые скалы внизу, под водой, начинают приобретать причудливые очертания, как наши отражения в комнате кривых зеркал, и это означает, что мы  выбрались на глубину. Солнце уже палит не по-детски, я смазываю свою изнеженную кожу защитным кремом-блокиратором и растираю его по всей поверхности, особенно  лицо, шею и предплечья. Предлагаю Гилу сделать то же самое, но он только посмеивается себе в потешную бороденку. А что ему, в самом деле, с таким-то загаром!
     Слева по курсу в воздух неожиданно взлетают петардами несколько летучих рыбок  размером чуть длиннее ладони. Грудные и брюшные плавники у них в полете, что  крылья и хвостовые подкрылки у самолета, и на солнце отливают всеми цветами радуги! Гил что-то кричит мне, указывая на них пальцем, но я сижу почти на носу, и рев  мотора отсекает от меня его сообщение. Рыбки, пролетев несколько десятков метров,  исчезают в море, потом выпрыгивают снова, только уже намного дальше. А я осторожно, в полуприсядку, продвигаюсь к корме, где Гил еще раз кричит мне: «Барракуды!»  Ну, что ж, удачной охоты, стая. 
      Не успев толком разогнаться, подплываем к группе разбросанных там и сям  островков, поросших кустарником и кокосовыми пальмами. «Gladden Cayes», - сообщает мне проводник. Ага, это, значит, острова Гладден, построенные кораллами  на мелководье и мало-помалу засыпанные песочком. Потом к песочку подплывает  какой-нибудь покинувший родительский кров и пустившийся в кругосветное плавание  кокос, причаливает, пускает жиденькие корни и, обжившись, выстреливает пальмовым  стволом  в высоту. Привлеченные свежей зеленью и безопасностью птицы приносят на  своих перепончатых лапах семена другой прибрежной растительности, и  - пожалуйте  бриться, налицо новый участок, готовый к туристической эксплуатации. 
     Лавируя между островками на пониженных оборотах, Гил уверенно ведет суденышко дальше на восток. Потревоженные птицы поднимаются над низкорослой зеленью,  описывают над нами круги в разведывательном полете, недовольно верещат, передавая  зашифрованную информацию оставшимся в гнездах сородичам, но мы непреклонно  продолжаем наш путь к рифу. Честно говоря, коралловых зарослей вокруг столько, что  можно прямо здесь вытащить лодку на песчаный берег любого из островков и проплавать весь день, знакомясь с местными обитателями в полном одиночестве. Но поставленная цель важнее всего.
     Вынырнув из-за последнего острова (хотя какого последнего - рядом их не меряно!), выходим на более-менее открытое пространство, за которым поднимаются волны  посильнее. Я понимаю, что мы подплываем к барьерному рифу. Да, это он. Далеко за  ним, в открытом темном море волны идут стройными шеренгами на приступ, накатывают одна за другой, пускают пену со злости, но пока доходят до нашей, внутренней  стороны, выдыхаются окончательно и только слегка покачивают лодку. Я спрашиваю Гила, а где тут можно устроить маленькое приватное рандеву с ламантинами? Он невозмутимо отвечает, что морские буренки предпочитают места, где растут водоросли.  И желательно, чтобы целыми подводными лугами. 
- А причем же здесь барьерный риф?                - А их тут и не встретишь, - "радует" меня мой лоцман. - Чего им тут делать? Их нужно  искать там, где речки впадают в море, где лагуны спокойные близ берега, где для них  растут целые пастбища на мелководье. Их же не зря коровами-то зовут.                - Вот те раз! А чего ж мы сюда-то приперлись??                - Ты ведь хотел риф посмотреть? – парирует Гил мой наезд.                - Хотел! А на рифе с ламантинами познакомиться. И, может, даже поплавать в их теплой компании. Они ж ведь людей совсем не бояться. Так?                - Так-то оно так, да вот только, боюсь, они из-за тебя одного сюда специально приплывать не будут. У них своя тусовка в прибрежных лагунах.                - Но ведь мне вчера одна семья из Техаса сказала, что они встретились на рифе с  мамашей и детенышем.                - Ну, я с ними не плавал, так что сказать ничего не могу. Может, гринго много рома  без кока-колы на грудь приняли? – смеется он добродушно. - Искать ламантинов надо не здесь, а на юге за Пласенсией или на севере за Белиз-Сити. Сюда им заплывать  особо не зачем - корму нет. Разве только таких, как ты, да твоих гринго за отдельную плату потешить! 
     Пока я проглатываю эту грустную для меня информацию, желудок напоминает, что облом обломом, но за хозяином с утра должок имеется. Достаю сандвичи, разворачиваю и протягиваю один Гилу. Тот смотрит на меня немного так с удивлением, но виду не показывает. Берет еду, разворачивает фольгу, и начинает жевать, явно смакуя непривычную пищу, но и не торопясь, чтобы не показать мне, насколько он голоден.  Достаю пластиковую бутыль с водой, запиваю сандвич, и тоже протягиваю ее Гилу. Он с тем же неторопливым достоинством берет воду, делает несколько глотков и передает  ее мне назад. Достает пластиковый пакет с ныряльными аксессуарами и протягивает  мне. Я выбираю ярко-желтую маску с трубкой такого же цвета. Плюю несколько раз на стекло, чтобы не запотевала и ополаскиваю забортной водой. А вот ласты у нас только одни на двоих. Интересно, какого размера?
     Примеряю, размер мне подходит.  А как же ты? Только отмахивается в ответ. Берет  сваренный из трех кусков арматуры якорь и ныряет с ним туда, где между скалами  виднеется полоска чистого песка. До дна здесь около восьми метров, но увлекшегося  ныряльщика запросто может отнести волной туда, где будет пять, а где и всего лишь  два. И почувствует он, болезный, что напрасно вел себя так беспечно в коралловом  царстве, и огласит воплем от боли безучастные глубины, да будет поздно. Так что,  берегите туловище смолоду, граждане! Поколдовав с минуту на дне, Гил выныривает и  говорит, что туристическая полиция следит за тем, чтобы народ не разрушал кораллы  и, не шутя штрафует и местных и приезжих, если те, к примеру, зацепляются якорем не  за скалу, а за сам коралл.
- А как же они видят, кто за что зацепился? – интересуюсь я. – Тут же по отелю на  каждом атолле.  - Уж они-то все увидят, будь уверен! – заверяет меня Гил. – Только подплывут и  сразу все увидят. Поэтому на сафари всегда едут два сопровождающих. Один следит за  ныряльщиками, а другой постоянно за рулем сидит, чтобы, не вставая на якорь, можно  было бы поддерживать судно примерно  на одном месте.               
- А, понимаю, это чтобы восхищенный неземными красотами ныряльщик, вернувшись на поверхность, не наложил бы в штаны, увидев судно в полукилометре от себя.               
- Вот-вот, оно самое! - смеется Гил. – Однако ты нырять будешь? Или как?
 Я сажусь на борт лодки спиной к воде и запрокидываюсь навзничь, чтобы не задеть ластами сам борт. Вода освежает после часовой прогулки на воздухе, хотя я знаю из утренней сводки по погоде, что температура ее сегодня отнюдь не низкая, что-то около  25 градусов по Цельсию. Значит, воздух к этому часу уже прогрелся более чем на 30  градусов. Но хватит болтать, Гил зовет меня, придерживаясь за якорную веревку.
- Смотри, если поплывешь вот сюда, - он машет рукой куда-то за нос лодки по направлению к островку с пальмой-одиночкой, - там скалы имеют очень красивые подводные протоки. Есть небольшие пещеры. Но предупреждаю, они все уже арендованы.  Ты, кстати, мурен боишься?                - Я их только по телевизору видел, - отвечаю, - на экране они страшные. Наверно боюсь.               
- Не бойся, они не выходят из своих квартир, одни морды наружу высовывают, чтобы показать, что помещение занято. Ну, типа, морские собаки. Каждая в своей конуре, только не лает. Но укусить запросто может, если в гости без спросу полезешь.               
- Да, ладно, я же все-таки воспитанный человек, – говорю я с перерывами, стараясь  не наглотаться соленой воды.                - Если будешь спускаться на песчаное мелководье, сразу на дно не становись, протащи вначале по нему ластами. - Продолжает инструктаж Гил.               
- А это еще зачем?                - Там может пригреться, зарывшись в песок, скат-хвостокол. Ты его не увидишь, но  если он тебя своим шипом проткнет, то будешь неделю, как минимум, с воспалением  лежать.               
- Так, ну, давай уж все выкладывай до кучи… - выдыхаю я. - Акулы здесь тоже иностранцев не жалуют?                - Забудь про акул! Человек рифовым акулам не добыча, а угроза. Их тут наши на  крючок таскают почем зря. Так что они от тебя, скорее, спрячутся, чем ты от них.
     Натасканный таким образом, я бесстрашно погружаюсь в неведомую пучину. И,  проплыв от лодки буквально пять метров, застываю, едва шевеля плавниками, то есть,  ластами, перед открывшимся мне волшебным миром. Такого я еще не видел! Первое  ощущение – это то, что ты по мановению волшебной палочки оказался в зачарованном лесу. Такой подводный лес я видел в детстве в сказке режиссера Роу «Варвара краса – длинная  коса». Вот только царя злопамятного Водокрута мне здесь встретить совсем не хочется!
     Прямо передо мной торчит мой любимый Гигантский Мозг, но я проплываю мимо,  оставляя его на десерт. А дальше идут дивные поляны, поросшие олене -  и лосино-рогими кораллами, розовыми анемонами, трубками ярко-желтого и оранжевого цветов. И  по всем этим зарослям дефилируют парами рыбки-ангелы всевозможных цветов и раскрасок, рыбка-труба размером с карандаш проплывает не торопясь между рожками (ее  там никто не потревожит!), юркий краб карабкается по Мозгу навстречу солнечному  свету, а рыбы-попугаи неутомимо долбят своими костяными клювами сук, на котором  сидят. Кыш, окаянные, грожу я им пальцем, не троньте кораллы, а то в туристическую  полицию пожалуюсь!
     Ноль внимания. У них тут свой мир, они никого и ничего не боятся, и подплывают  прямо ко мне со злорадными улыбками. Наверно, хотят на зуб, то есть, на клюв попробовать иностранного тела. Я выныриваю, чтобы глотнуть воздуха и осмотреться. Лодка метрах в тридцати от меня. Гила не видно. Наверно, в гости к муренам пошел. Ныряю  снова, вернее, опускаю голову в воду и плыву себе над рифом, обозревая леса, горы и долины подводного царства. Открывается ложбинка с желтым песком внизу. По песку ползет здоровенная раковина, оставляя за собой колею, как танковые гусеницы на полигоне. Это  моллюск Queen Conch тащит на себе свою крепость. Вот красота – ни тебе  ипотеки, ни коммунальных платежей, сам вырастил, сам живу и езжу куда хочу и когда  хочу!
     Немедленно ныряю, чтобы потрогать караколь (так его зовут местные). До дна  метров пять, и в ушах начинает слегка позванивать при быстром погружении. Моллюск останавливается, недовольный, и прячется в свою портативную крепость, а я  оглядываюсь по сторонам этого небольшого естественного колодца в  плотной рифовой застройке. Ярко-красная звезда медленно вползает на средних размеров Мозг, а из расщелины в скале рядом на меня выглядывает грязно-желтая тупорылая морда с  оскалившейся пастью. Зубы в пасти мелкие, но многочисленные и острые, а  маленькие подслеповатые глазки глядят на меня как-то не слишком дружелюбно. Ну, типа,  чего растопырился-то? Понаехало вас тут…  Плыви себе мимо подобру-поздорову.
     Воздух в легких заканчивается, и я снова поднимаюсь на поверхность, чтобы отдышаться. Вокруг, сколько глаз хватает, приблизительно та же картина: почти идеально  гладкая поверхность воды, а под ней кипит бурная жизнь обитателей рифа. Плыву  дальше, опустив голову в маске в воду. Выбираю место для следующего погружения.  Вижу внизу колонию морских трубок, разросшуюся до невообразимых размеров.  Среди уже знакомых оранжевых и желтых, похожих на трубы церковного органа,  вызывающе торчат две штуки ярко-красного цвета, напоминающие полуоткрытые  дорожные сумки. Может, подводный органист, ждущий в соседней гримерке третьего  звонка, готовится сыграть баховскую Токкату ре-минор, а сумки приоткрыты для сбора  пожертвований на коралловые нужды? Так, два полных вздоха-выдоха и – вперед! То есть, вниз!
     Мои красные баулы оказываются большими губками Basket Sponge, растущими среди других кораллов у подножия невысокой скалы. В их открытых настежь корзинах  вместо туристических пожертвований собралась всякая местная молодежь: рыбки,  рачки и крабы-пауки. Перебирая ножками, точь-в-точь как их земные родственники,  они быстро убегают по внутренней стороне губок вглубь, спасаясь от приблизившейся  на опасное расстояние искривленной физиономии в страшной желтой маске. К сожалению, дыхательная трубка не позволяет засунуть еще дальше в корзинку мой любопытный нос, и я только миролюбиво машу им рукой на прощание.
     Под расщелиной в скале, касаясь грудными плавниками дна, стоит этакой субмариной на приколе какая-то серо-желтая рыба не хилых размеров. Хвост у ней медленно пошевеливается влево-вправо, но не угрожающе, а, скорее для удержания тела в неподвижном состоянии. Жабры изредка приоткрываются для того, чтобы всосать вместе с  водой новую порцию кислорода. Подплываю поближе. Рыбка оказывается длиной не  меньше метра, а очертания ее хвоста мне кажутся чрезвычайно знакомыми. Постой,  постой, а это, случайно, не… Опаньки, да ведь это же акула! Самая настоящая акула- нянька, с характерным рядом жаберных отверстий за тупой мордой и козлиной бородкой щупательных усов под ней. И хоть Гил и говорил мне о полном безразличии этих  рыб к свежему мясу слишком далеко заплывших туристов, я, под влиянием сложившихся в детстве стереотипов (акула-каракула и далее по Чуковскому), предпочитаю  немедленно удалиться на поверхность.    
     На поверхности обнаруживаю, что заплыл я изрядно, и пора бы уже подтянуться  поближе к дрейфующему метрах в ста от меня плавсредству. Так, на всякий случай.  А вот интересно, сколько времени я уже провел, разглядывая подводных обитателей?  Не надоел ли я гостеприимным хозяевам коралловых лесов и полян? Плыву неспешным брассом по направлению к лодке. Гил уже сидит в ней и что-то делает с мотором.  Причем, веревка с якорем уже не свисает с нашего борта. Может, сорвало? Прекращаю  свои гадания, как только вижу знакомый Гигантский Мозг. А, может, и не знакомый.  Он же не один тут на рифе такой задумчивый вырос. Осторожненько подплываю,  чтобы не налететь на него вместе с волной с разбегу, сгибаю немного ноги, стаскиваю  ласты, и – вот оно, блаженство! Немного скользкий поначалу, он постепенно освобождается от морского налета и благодушно позволяет мне массировать ступни. Есть еще  в жизни наслажденья!
- Как прогулка? – кричит Гил.               
- Супер! – отвечаю, вынимая из воды высоко поднятый большой палец и не переставая елозить подошвами по мозговым извилинам подводного гиганта. – Который час?               
- Около двух пополудни, - отвечает он. – Еще поплаваешь?               
- Только с ламантинами! – отвечаю. 
Гил разводит руками, мол, я тебе два часа назад все уже рассказал про них. И про глупых туристов тоже.
- А якорь зачем вытащил?               
- Дык, я сразу его вытащил, как в лодку залез. Я ж тебе говорил, что туристическая  полиция за якорь тебе такой штраф навесит, что мало не покажется. Вот я его и вытащил. А через полчаса, как я это сделал, они и подъехали сюда для профилактического  досмотра.   
- Кто подъехал? Полиция? А почему я ничего не видел?               
- А я откуда знаю, почему? – пожимает плечами Гил. – Может, с русалками развлекался на дне морском! Что, хороши наши рифовые muchachas?
    Только головой качаю в ответ на его шуточки. Как же это я пропустил плановый визит туристических копов? Хотя, может, оно и к лучшему. У них свои дела, у нас свои.  И вообще уже пора на сушу. Впечатлений от увиденного хватит надолго.
   
ПО БАНАНОВЫМ РЕСПУБЛИКАМ  БЕЗ ОХРАНЫ
ИЗ ПЛАСЕНСИИ В ОМОА
     Пока возвращаемся, затаскиваем лодку в ручей и ждем брата Гила, я расспрашиваю  его о возможности добраться до Пуэрто-Барриос, главного гватемальского порта на  Карибах. Гил уверяет меня, что сделать это можно только по морю, Южный Хайвэй  проложен лишь до Пунта Горда, дальше дорог нет. Я бы и не против, конечно, но, как я понимаю, регулярного пассажирского сообщения между этими портами нет. И как же  тогда прикажете путешествовать? Гил говорит, что надо посоветоваться с братом. Тот за время работы таксистом объездил всю страну и знает все и всех. Охотно верю, ибо  страна, по российским меркам,  действительно микроскопическая, а назвать ее густонаселенной просто язык не повернется. Но какова будет цена вопроса?
     Тут, наконец, мы слышим с дороги простуженный голос старенького пикапа, а  следом появляется и он сам, ведомый ходячим справочником по Белизу. Его, кстати, зовут Крисанто, сообщает мне Гил. Братья загружают мотор, и мы отправляемся в  путь к моему отелю. По дороге я расспрашиваю Крисанто о возможности добраться до Пуэрто-Барриос.
- Когда хочешь ехать? – спрашивает он меня. – Сегодня?                - Нет, сегодня я остаюсь в отеле по любому. – Говорю, - У них расчетный час в одиннадцать утра, а мы в это время только на риф ехали.                - Так взял бы вещи и оставил у нас дома, чудак-человек! – смеется над моей недогадливостью Крисанто.  – Почем там в сутки номер. Долларов за сто, наверняка?                - Да, - отвечаю уныло. – Кто ж знал, что так можно? А до Пунта-Горда долго отсюда  ехать?               
- Да часа полтора, наверно, - навскидку отвечает он. – Но тебе лучше доехать до Барранко, это деревушка такая чуть южнее Пунты. Там я знаю пару рыбаков, они тебя  могут отвезти без проблем.               
- А какие могут быть проблемы? – настораживаюсь я.               
- Там, понимаешь, ребята не только рыбку ловят, -  усмехается он. – Все-таки граница.               
- А что, море тоже охраняется?               
- А как же? Возят ведь не только любопытных туристов, но и товар туда-сюда гоняют.                - Так ты меня собираешься отвезти к контрабандистам? – догадываюсь я. И тут же  вспоминаю таманские приключения Печорина! – А если нас патрульный катер остановит?               
- Он тебя до берега и довезет в таком случае! – смеется Крисанто. – И гораздо быстрее, чем лодка, будь уверен.
     После получения такой информации пробовать счастья в рыбацкой лодке мне  почему-то сразу расхотелось. В самом деле, ведь нельзя же назвать привлекательным  попадание, пусть даже ненадолго, в полицейский участок по подозрению в контрабанде? Нет, уж, увольте, граждане, я вовсе не собираюсь украшать своей персоной  какой-нибудь местный  обезьянник! А Крисанто, наблюдая за моей растерянной физиономией, на которой, как в зеркале, отражается сумятица мыслей, происходящая в моем  мозгу, только ухахатывается  до колик в желудке.      
- Да не переживай ты так! – успокаивает он меня, едва переводя дух. – Ничего с  тобой не случится. Патруль выезжает в рейд только рано утром. Все рыбаки об этом  давным-давно знают, поэтому рыбу в тех краях никто уже не ловит. Это в старые  времена их постоянно хватали в гватемальских водах, а потом тащили на буксире в Пуэрто-Барриос и мариновали там сутками. Потом мужикам эта байда надоела, и они в массовом порядке побросали свои сети. И оказалось, что международная торговля  гораздо прибыльнее, чем рыбалка!                - А что же погранцы их не ловят?               
- Да ловят, ловят, - успокаивает он меня. – Только с рыбака нечего взять, кроме старой лодки и латаной-перелатаной сети, а с торговца очень даже есть чего. Так что  пограничный бизнес очень выгоден для всех, кто в нем участвует. Бывшие рыбаки  перевозят товар, а погранцы их защищают от неприятностей. Соображаешь теперь?                - Соображаю, – говорю. А сам про себя думаю, что между нашими странами есть не  только различия, но и много общего. Например, крышевание бизнеса.
     Но вот и отель. На всякий случай интересуюсь на стойке, могу ли отменить бронь  на сегодняшнюю ночь, не потеряв при этом денег? Заскучавший сразу парень обещает спросить у хозяина. Звонит, объясняет ситуацию, и – о, чудо! - мне обещают вернуть  деньги. Правда, только 50%, но и это уже неплохо! Пока они открывают кассу, пулей  лечу к себе в номер, хватаю свои немногочисленные принадлежности и спускаюсь в  лобби. Деньги уже лежат на стойке, только почему-то на десять долларов меньше, чем  я думал. Парень, мило так улыбаясь, говорит, что у него в кассе сейчас нет десятидолларовой банкноты. Ладно, пусть останется на чай. Сейчас время дороже!
     Крисанто ждет меня. Мы быстро доезжаем до начала косы,  меняем пикап на вчерашнюю машину и рвем в сторону Южного Хайвэя. Придорожный пейзаж, после поворота на Южный, в общем, остается таким же, как и вчера, когда мы свернули на него с Колибри. Справа поднимаются Горы Майя, а слева, да и вообще, где рельеф позволяет, простираются сахарные плантации и отдельные фермерские наделы или – парселы, как их тут называют. У деревни Сан Хуан сворачиваем с Хайвэя на какую-то непонятную пыльную дорогу. Я спрашиваю Крисанто, мол, за каким это лешим мы с главной трассы съехали? Тем более, с асфальтированной?
- Сэкономим километров пятнадцать, - поясняет он мне, - здесь Южный сворачивает  к морю, а потом возвращается в Суаси.               
- Где возвращается?               
- Суаси. Деревня такая. Потом едем до руин майя Ним Ли Пунит, и сразу поворачиваем к Пунта Горда. А там уже недалеко и до Барранко.
     Я мало что запоминаю из штурманской ориентировки на местности, но… ведь едем!  Единственно, что привлекло мое внимание, так это странно-звучащее название памятника археологии. Что-то уж больно на Вьетнам смахивает. Или на Камбоджу. Откуда  здесь, на другом краю света, такая южно-азиатчина? 
     Крисанто не может удовлетворить мое любопытство. Он знает все про дороги  Белиза и людей, по ним перемещающимся. Но лингвистические и социо-культурные  дисциплины не входят в число изучаемых в местных школах. Слава Богу, хоть по-английски немного говорить научились и с компьютером управляться, чтобы туристов  обслуживать. Правда, местные сами подсмеиваются над своим английским произношением, называя его - Espanglish. Удивительно, что практически все гарифуна обладают  достаточным словарным запасом, чтобы понять, что хочет любой англоговорящий  турист. Но вот, читать, а тем более, писать на этом языке может далеко не каждый. Как  говориться, вербальный дисбаланс, наследие колониального прошлого!
     Покрытие на Южном Хайвэе будет похуже, чем вчера на Севере. Но все равно лучше, чем в российской глубинке или даже на федеральных трассах нашей Родины. Так  что  мы с Крисанто за неполный час пролетаем майско-вьетнамский памятник архитектуры и поворачиваем налево, к морю. Останавливаемся на заправке, где Крисанто, помимо бензина, покупает бутылку какого-то рома, марка которого мне совершенно  неизвестна и почему-то отдает ее мне. День клонится к закату, солнце уже вовсю целуется с вершинами гор Майя на западе (они тут выше, что ли, чем на севере?), а мы  спешим навстречу новым приключениям. Возле деревушки Хасинто поворачиваем  с  Хайвэя, ведущего в Пунта Горда, еще раз вправо, на плохо асфальтированную и еще  хуже освещенную дорогу. 
- Еще до темноты будем в Барранко. - Успокаивает меня Крисанто. – Там я тебя сдам с рук на руки своим корешам,  а завтра ты уж сам распоряжайся по обстоятельствам.                - Постой, а ты разве не останешься на ночь? – настораживаюсь я. – В темноте назад  поедешь?               
- Да что тут ехать-то? – Улыбается хитрый Крисанто. – Ну, два часа от силы. Ты же видишь, машин   на дороге практически нет. Домчусь мигом.                – Нет, погоди, а как же я останусь один у совершенно незнакомых людей?               
- А, ты вот о чем! – понимающе кивает он. – Не беспокойся, у них свой бизнес, и  чужие проблемы им не нужны. Да, и кроме того, я ведь тебя не на обочину дороги вывалю. Я этих ребят уже лет десять знаю, мы договоримся о поездке, и все будет в  порядке. Я скажу, что ты мой постоянный клиент, часто приезжаешь сюда, привозишь  деньги. А зачем топить постоянного клиента? Даже если он такой любопытный!                - Кого топить? Ты чо, мужик, в натуре???               
- Шутка! – хохочет Крисанто. – Это была шутка! Ты же вчера шутил, так почему мне  нельзя?             
- Не шути так больше, я тебя прошу! – Сомнения уже вовсю терзают мое чересчур  любознательное естество. А чего это я, в самом деле, доверяю первому встречному  таксисту? Может, он уже созвонился со своими друганами контрабандистами, и вместе  они разработали нехитрый план, как отобрать у доверчивого гринго последние доллары? Крисанто, наблюдая за моей реакцией на его приколы, видимо, понимает, что  переборщил.
- Послушай, - говорит он со всей возможной убедительностью, - я, правда, не хотел,  чтобы ты переживал так сильно. Ведь ты же сам со вчерашнего дня шутишь, не переставая! Ну, я и решил поддержать тебя в таком же тоне. Давай, без обид, ладно?                - Ладно. – Немного успокаиваюсь я. Да, и, в самом деле, если кто-то хочет тебя облегчить от излишних денежных знаков, разве будет он тебе сообщать об этом заранее?  Даже, если он всего лишь слегка образованный абориген?
     Уже в почти полной, несмотря на заверения Крисанто, темноте приезжаем в деревню, раскинувшуюся прямо на морском берегу. На мой вопрос о том, сколько здесь вообще живет народу, Крисанто только пожимает плечами и останавливается возле одного из домиков, недалеко от уходящих в море мостков. Тощая, изможденная, как многолетний узник, собачонка захлебывается в предупредительном лае. Ей дружно вторят соседские псы. Куры, уже угомонившиеся и уснувшие было под навесом, разбавляют своим тревожным кудахтаньем общий хор. Из дверного проема хижины  вначале выбегают на веранду проворные босоногие ребятишки в одних футболках, а  затем появляется и мужчина, видимо, хозяин этого скворечника на сваях. Крисанто вылезает.
- Hola, hermano! (Здорово, брателла!)               
- Здорово! Ты чего тут делаешь так поздно?               
- Как дела? Да, вот привез тебе грингито в клиенты. Хочет завтра попасть в Пуэрто-Барриос.               
- А чего он там забыл? – Заглядывает хозяин за спину Крисанто, чтобы получше разглядеть меня. Видно, такое чудо цивилизации ему еще видеть в здешних краях не доводилось.               
- Он турист, ездит по Центральной Америке, а сейчас ему нужно в Гватемалу.
Тут я считаю возможным и необходимым вмешаться в их разговор.
- Мне вообще-то не в Гватемалу надо, а в Гондурас. – Сообщаю я собеседникам. –  Просто из Пуэрто-Барриос, я знаю, ходит автобус до гондурасского Пуэрто-Кортес.               
- Так, а зачем Вам тогда в Гватемалу-то заезжать? – Недоуменно, но, вместе с тем,  вежливенько так спрашивает меня хозяин. 
     Надо сказать, что простой латиноамериканский народ в бывших испанских и  английских доминионах всегда показательно вежлив. И вербально и, в особенности, эпистолярно. Даже когда начинает вынимать из-за пояса мачете или размахивать в придорожной кантине пистолетом. Никогда не услышишь, чтобы кто-нибудь из простолюдинов обратился к кому-либо на «ты». Это такой, я бы сказал, особый шик сказать своему обидчику: «Соблаговолите сдернуть отсюда, любезный дон, и как можно скорее. Иначе я укорочу Ваше замечательное туловище ровно на размер Вашей необыкновенно пустой головы». Поэзия, что тут скажешь! Высокий гишпанский штиль. Наверно,  души их тянутся к наследию Мигеля Сервантеса де Сааведры и Уильяма Шекспира так  же, как души наших соотечественников тянулись когда-то, в незапамятные времена, к  наследию А.С. Пушкина.
- А как же по-другому? – подыгрываю я хозяину, надеясь заинтересовать его хорошим барышом.   - Да прямо в Омоа. Автобус все равно через него идет, ведь так? – начинает оживляться тот.               
- А разве это возможно? – продолжаю нарочито недоумевать. Но, похоже, хозяин уже  заглотил наживку.               
- Чего ж тут невозможного? Выехать пораньше и часа через три-четыре будем на  месте.                - Постой. – Делаю я в голове математические выкладки. – Это значит, что морем  до Омоа отсюда около ста километров, или даже больше?               
- Не знаю, не мерил! – усмехается хитрюга. – Но три часа, минимум, потратим. При  условии, что не будет сильной волны. Но море сегодня ночью будет спокойно. – Добавляет он, кивая головой в сторону пляжа.
     Погода действительно не обещает ничего плохого для мелких каботажных мореплавателей, вроде нас. Но меня настораживает даже не столько погода, сколько стоимость  перевозки. Если плыть три часа минимум, то это получается не менее ста километров в  один конец. Это расстояние, переведенное в литры, составит приблизительно пятьдесят в одну сторону. Или сто литров в два конца. Плюс масло. Плюс гонорар честного  контрабандиста. Итого?
- А все-таки, сколько Вы возьмете до Пуэрто-Барриос? – настаиваю я. – Или, хотя  бы, до Ливингстона (это ближайший порт, но уже на гватемальской территории)?                - Сто долларов до Пуэрто. – Притухает лодочник. – А там вам придется еще потратиться на отель   потому, что автобус на границу ходит по утрам. Да, и на автобусный билет тоже.               
- Ну, ладно, положим, мы поедем до Омоа. Сколько будет за все?                - Двести. И еще где-то сто на бензин и масло.               
- Так мне все равно выгоднее ехать до Пуэрто-Барриос! – Быстро подсчитываю я в  уме. – Смотрите, даже отель вместе с билетом на автобус обойдутся не дороже ста долларов. Плюс ваши сто за доставку. Итого двести за все, включая пиво с чипсами и сладкие роскийас в дорогу! 
     Лодочник чешет затылок. Видимо, не ожидал от долбанутого на туризме гринго таких подробных и убедительных калькуляций. К тому же, очевидно теряющий терпение Крисанто, встает на мою сторону и говорит, что надо бы сбросить цену. Лодочник,  наконец, нехотя решается.
- Двести долларов за все, включая горючее! – Выпаливает он расценок, как из пистолета. И уточняет:  - До Омоа. Виза, кстати, есть? Если остановят без визы, то все расходы за Ваш счет.               
- По рукам! – Отвечаю. – А насчет визы не беспокойтесь – у меня в Гондурасе временный вид на жительство. - А что, серьезно могут остановить?             
- Ну, вообще-то мы здесь в заливе все друг друга знаем. – Скромно сообщает смиренный контрабандист. – Но одно дело, когда я везу товар, и другое – пассажиров. 
     Крисанто уже приплясывает на месте от нетерпения получить свой гонорар и сдернуть восвояси. Пока мы торговались, тьма накрыла Землю, луна где-то замешкалась, а  освещением в деревне местные власти обещают заняться после следующих выборов.  Правда, это же обещание давали и предыдущие кандидаты, но это уже, скорее, такая  общемировая тенденция всех политиков. Я расплачиваюсь с ним и крепко жму ему  руку. Все-таки, он много сделал для незнакомого человека. Дай Бог ему добраться назад до Риверсдейла без приключений!
     Однако надо устраиваться на ночлег. Хозяин, которого зовут Энди, отправляет  свою жену с парой малолеток ночевать к соседям, а мне освобождает целый топчан,  покрытый настоящей простынею с огромной подушкой, набитой куриным пером. Я  прошу его оставить подушку себе, а мне дать что-нибудь размером не больше футбольного мяча. Он выносит из другой комнаты какой-то засаленный пуфик и спрашивает, голоден ли я. Отвечаю, что да, съел бы, чего Бог послал и вспоминаю про бутылку  рома, который Крисанто предусмотрительно купил на заправке. Энди рад угощению.  Он идет разогреть рыбку, оставшуюся после ужина и пожарить пару яиц с бананами. Контакт с аборигенами установлен.
     Я спрашиваю, где тут у вас можно отлить. Он усмехается и говорит - где хочешь,  только на улице. Спускаюсь по трем высоким ступенькам и иду, куда посветлей, то  есть в сторону песчаного пляжа. Море и, правда, успокоилось настолько, что даже  прибоя не слышно. Луна, как желтый фонарь под звездным куполом, уже высвечивает  уходящий вдаль пляж, отбрасывая от согнутых под ветрами пальм причудливые тени  на темный песок. Я стою, задрав голову вверх, разглядываю Млечный Путь и жадно вдыхаю морской воздух. Ноги мои, голые до колен, начинают нестерпимо зудеть уже через минуту любования ночным пейзажем. Потом зуд переходит в обнаженные по локоть руки и даже на едва прикрытую футболкой шею. Я слышу легкий  звон в левом ухе, какая-то гадость садиться мне на щеку, и боль пронзает уже ее. Хлоп!  Хлоп! Бесполезно! Бегом в хижину дяди Тома, тьфу ты, Энди!
     Мать честная, да у меня же все ноги искусаны этим гнусом! Столько красных точек  с дырочкой, как от укола шприца посередине, что я даже не могу их всех сосчитать. На  мой жалобный стон с кухни выходит Энди и понимающе цокает языком.
- Ходил на пляж, да? – спрашивает он участливо, как-то сразу вдруг переходя на «ты».  Видимо, не совсем простолюдин. И, не дожидаясь моего ответа, поясняет. – Там, в остающихся после дождя лужах, разводится такая маленькая песчаная мушка – sandfy,  они летают роями и жалят очень больно. Особенно в безветренную погоду, как сегодня. Ты, наверно, подошел слишком близко к такой луже и стоял там довольно долго, судя по тому, как тебя отделали. Не вздумай расчесывать места укусов, как бы они ни зудели. Лучше возьми ром и смажь им все ранки.
     Ну, что ж, мазать, так мазать. Правда, инициальное намерение было смазать им, ромом, в компании с кока-колой иссохшую за день глотку, но здоровье, конечно, важнее. Открываю бутылку, обильно смачиваю носовой платок прозрачной жидкостью с резким сивушным запахом и протираю им свои руки и ноги. Жжет со страшной силой,  но через несколько минут зуд действительно спадает, и даже мелькает мысль о том, что неплохо было бы уже начать использовать ром по его прямому назначению.
- Хочу сделать “Cuba Libre” (Свободная Куба). – Сообщаю я Энди. – У тебя есть  кока-кола и лимон?                - На, держи. – Он достает из кулера пластиковую полторашку бурого пенного напитка и протягивает мне. – А лимонов на улице полно. Там во дворе дерево лимонное.  Сын сейчас насобирает.
     Да, это вам не подмосковная дача, господа! Вышел и нарвал себе лимонов, сколько  душеньке угодно. Нужен бы, конечно, еще лед, но его без электричества не бывает. Поэтому будем довольствоваться тем, что есть под руками. Наливаю на треть стакана  рома, выдавливаю туда целиком маленький лимончик, доливаю до краев кока-колой –  вуаля, коктейль готов! Протягиваю стакан Энди, но тот отказывается.
- Я лучше его так приму, без коки. - Поясняет он. – Мы здесь не употребляем коктейли.                - Но ведь так вкуснее! – Настаиваю я. – Чистый ром – это ведь натуральная самогонка. Его же пить противно!               
- Кому противно, а кому нет. - Дипломатично отвечает Энди. И подтверждает свои  слова, проглатывая залпом полстакана чистого рома.
     Самое интересное, что он ничем его не закусывает и не занюхивает. Просто возвращается на кухню и через минуту выходит оттуда со сковородкой в руке. На ней шипит какая-то рыбеха в яичном обрамлении.
- Давай, садись. – Приглашает он меня. – Это куйамель, утром ребята в речке острогой добыли.      
- А скажи, - обращаюсь я к нему, усевшись за крепко сбитый, но не крашеный стол,  и пододвинув к себе сковороду, - вот вы вроде на море живете, а никто рыбу в море не  ловит. Это почему?               
- Да ловили когда-то. – Отвечает он, наливая себе в стакан еще на два пальца золотистой жидкости из бутылки. – Когда есть было нечего.               
- А сейчас есть, что есть? – Отхлебываю я своего коктейля, чтобы запить кусок черствой лепешки.               
- Сейчас другие горизонты открылись. – Загадочно усмехается он.                - А, это, наверно, те горизонты, которые мне Крисанто по дороге сюда обрисовывал.  – Киваю я понимающе.               
-   И что же такое он тебе нарисовал?  – Любопытствует Энди, закуривая сигарету.               
- Он мне рассказал о заманчивых перспективах приграничного обмена товарами и  услугам.  - Как можно более аккуратно отвечаю я. Но Энди ничуть не смущается.                - Да, есть такое дело. – Соглашается он невозмутимо и сразу. – И поверь мне, выгоды  от него куда больше, чем от качания по полдня на волнах ради десятка-другого рыбешек величиной с ладонь.       
- А что за товары перемещаете, если не секрет?               
- Да всякую всячину. В основном то, что производят мелкие фабрики Гватемалы.  Но бывают и крупные партии алкоголя и табака. Таможенные налоги на них высоки и хозяева кантин и ресторанчиков охотно покупают этот товар, а потом дерут вдвое с таких, как ты, туристов.               
- А наркотики не доводилось возить? – Спрашиваю я и тут же жалею, что не удержал  свое любопытство.               
- Ты это зачем спросил?  – Отставляет стакан Энди и медленно распрямляет спину.               
- Да так просто! – Стараюсь я исправить ситуацию. – Ничего не имел в виду, просто  любопытство, честное слово!               
- Спать будешь здесь. – Поднимается он из-за стола. – Подъем завтра с рассветом.  Все, спокойной ночи.
     Вот это да! Только что сидели, выпивали, болтали, и вдруг – на тебе! И дернула же  меня нелегкая за язык. От своего приятеля, работающего в DEA (Американское антинаркотическое агентство), я знаю, что масштабы перевозки колумбийского кокаина в  США через страны Центральной Америки растут быстрее, чем вся экономика Китая.  Поставщики творят чудеса изобретательности, пряча свой товар. Кокс маскируют под  стиральный порошок, муку, медикаменты, запихивают его в саморастворяющиеся в воде тряпичные игрушки и полотенца, в разрезанные пополам и потом снова собранные и склеенные ананасы, отбивают запах ацетоном и собачьим жиром - словом,  наркотический креатив цветет пышным цветом! 
     А вот способы доставки наркоты до конечного потребителя остаются все теми же: легкие самолеты да небольшие суда. Редко кто отважится провезти опасный груз в автомобиле - отлично натасканные на запах наркотика и сами находящиеся в искусственной ломке собаки без труда унюхают, где  он запрятан. И не помогут тут никакие ухищрения: ни упаковка в сто слоев пластика,  ни укладывание пакета вовнутрь покрышек, ни даже опускание в канистру с бензином.  Собачий нос на дезодорантах не проведешь!
      Частенько используют и таких «рыбаков», как Энди. Они хорошо знают прибрежную зону на несколько десятков километров в округе, знакомы с графиком профилактических рейдов местной полиции и армии, а иногда и просто являются друзьями или  родственниками стражей порядка и военных. К тому же, гонорары за логистические  услуги и «невмешательство» во внутренние дела наркокартелей порой в сотни раз превосходят то, что могут заработать эти самые стражи на государственной службе. Вот  и продолжают бороздить карибские просторы яхты  и дырявить воздух легкомоторные авионеты, управляемые «джентльменами удачи». Причем нельзя сказать, что борьба  с наркотрафиком не ведется. В прессе постоянно сообщается об успешных рейдах,  арестованных и осужденных торговцах, по телевидению показываются тонны сжигаемого дурмана, но…  Даже мой приятель, офицер из агентства, признает, что искоренить  эту торговлю невозможно, пока есть стабильно растущий спрос. Так что я со своими  дурацкими расспросами мог показаться Энди обыкновенным провокатором. Хорошо  еще, что у него, видимо, хватило ума сообразить, что посылать белого шпиона на разведку в убогую хижину мирного контрабандиста могучему американскому агентству  как-то не свойственно. Не комильфо. 
     Так думал я, ворочаясь на продавленном матрасе. И даже еще один стакан коктейля не принес мне желанного успокоения. Я все корил и корил себя за совершенно  неуемное любопытство и хроническую болтливость. И в самом деле, человек ведь  принял меня, первого встречного, в своем доме, накормил, напоил, даже жену с детьми  отправил спать к соседям, чтобы меня разместить, а я лезу к нему со своей простотой  душевной! 
      Вот оно ему это надо? Что, поделится с назойливым гринго своими планами перевозок на ближайший квартал? Посоветоваться с незнакомцем о модернизации транспортного бизнеса вообще и необходимых вложениях в этот процесс в частности?  Поставить, так сказать, перед советом директоров задачу-минимум на краткосрочный  период и следить за ходом ее выполнения? А ху-ху не хо-хо, как резонно спрашивал в  одном из своих рассказов Василий Шукшин?? Тут я даже налил себе третий стакан от справедливого возмущения собственным нелицеприятным поведением, выпил его в  три глотка, лег на тюфяк и тут же заснул.
     Кто-то в предрассветных сумерках тронул меня за плечо. Неужели сейчас последует  повторение тикальской сиесты?!
-Пора. – Энди взял какой-то мешок и пошел к выходу,   скрипя старыми половицами.                - Так ведь темно же еще! – Попробовал было возразить я. – Не видно ни фига!     - Пока будешь собираться – рассветет. – Он обернулся ко мне и добавил вполголоса:  – И не шуми, а то сына разбудишь.               
- Ладно, ладно, я сейчас, только глаза продеру. – Шепчу я, испуская глубокий зевок облегчения. Где-то тут у меня оставалась кока. А то после проклятого рома сушняк во  рту невозможный. Ага, вот она. И даже что-то осталось после вчерашних душевных  терзаний. Несколько жадных глотков - и я готов к продолжению путешествия.
     На улице еще даже птицы не проснулись, только петух орет недуром где-то в сарае,  да отвечают ему такие же неуемные певуны из других поместий деревни. Идем к пляжу, я вижу большую лужу справа по курсу и вспоминаю вчерашнюю обзорную экскурсию по Млечному Пути, этакое воспарение духа с обжигающими для тела последствиями. Ноги, вы как там, кстати? Живы-здоровы?
     Лодка у Энди вытащена далеко на берег. Наверно, волнение здесь бывает сильным,  а посему, конечно, лучше перестраховаться. Ну, что ж, небольшая разминка с утра не  повредит здоровью русо туристо, особенно, если после этого придется провести несколько часов в коленносогнутом положении в сильно ограниченном пространстве. А  мотор-то где у тебя, командир?
     Командир кидает свой мешок в лодку. Я делаю то же со своим рюкзаком. Энди  вынимает из лодки несколько круглых чурочек сантиметров по десяти в диаметре и кладет их, примерно в метре друг от друга, на песок по направлению к морю. Причем первая плашка попадает точно под киль судна, когда мы его начинаем толкать. Чурки под  весом сильно уходят в песок, но киль все равно не вязнет, и лодка движется к воде.  Переложив еще раз чурочки, мы сталкиваем ее кормой в море так, чтобы она все еще  оставалась устойчивой на песке.
- Пойдем теперь за мотором. – Говорит Энди. 
     Ну, слава Богу, а то уж, подумалось, что на веслах под парусом поплывем. Мотор  у Энди хранится прямо на веранде дома. Это все тот же двадцатисильный японский агрегат, что и у Гила с Крисанто. Наверно, пользуется особой популярностью у  местных жителей за надежность и простоту в обслуживании. Приходит и моя очередь  потаскать на себе это чудо инжиниринга. Самое главное – не кувыркнуться с крутых  ступенек дома. Тот, кто их возводил, явно не знал об архитектурных требованиях и  нормативах, применяемых в современном жилищном строительстве. Ну, да ладно.
     Бочком-бочком продвигаемся к пляжу. Шагов через тридцать прошу Энди остановиться перевести дух. Он пользуется передышкой, чтобы закурить сигарету. Кому что!  Берем снова мотор под увесистую голову и доносим-таки его до лодки. Энди, даже не  вынимая сигарету изо рта, кивает мне головой, мол, заносим на корму. Ну, это я уже  видел, поэтому разъяснять два раза мне не надо. На раз-два, взяли, вешаем голову на  борт, и, пока Энди закручивает крепежные болты, я наблюдаю за просыпающейся природой.
     Уже появились первые чайки и немедленно закружили, загалдели, увидев что-то  привлекательное для себя, плавающее метрах этак в ста от берега. Одинокая курица, только что сбежавшая от ненасытного утреннего петуха, вынырнула из прибрежных  кустиков на пляж и с сумасшедшей решительностью клюет песок, видимо, надеясь  найти в нем средство для успокоения расшатанных приставучим кавалером нервов.  Низко над морем на бреющем полете проходит пилотная эскадрилья помятых на  вчерашних посиделках пеликанов. Не выспавшиеся морды длинноклювых задраны  параллельно поверхности моря, растрепанные крылья почти касаются воды, но планирование происходит в безупречном строю. Вот что значит внутренняя дисциплина  подразделения!
     Солнце показывает краешек своей раскаленной физиономии над морским горизонтом. Пока на него еще можно смотреть, и я, от нечего делать, засекаю по часам, как  быстро диск оторвется от стекающего по его бокам моря. Метаморфоза происходит  прямо на глазах. Солнце меняет цвет на подъеме, пляж наполняется шумом, гамом и  броуновским движением пробудившихся прибрежных обитателей, слышится первый  рев обиженного ребенка из какой-то хижины, и – Энди пробуждает меня, спросив, мы собираемся отчаливать или планы за ночь поменялись?
     Прибрежные воды довольно мелки. Энди идет метров пятьдесят по колено, потом  прыгает на борт, подтягивается на руках и, перекинув ногу, залезает полностью внутрь  судна. Опускает на воду мотор, расставляет в ряд пять канистр с бензином и одну с маслом и дергает пусковой тросик мотора. На удивление, тот заводится с первой же  попытки. Энди поддерживает его рукояткой газа, добавляя бензина в карбюратор, разворачивает лодку носом в море и переключает скорость. Нос немедленно с гордостью  задирается над водой, я сажусь поудобнее, оглядываю в последний раз гостеприимные  берега Белиза, прощаюсь с ними и мысленно готовлюсь к длинному переезду.
     Какое наслаждение после стоячего влажного воздуха побережья окунуться в легкий  морской бриз на летящей навстречу волнам лодке! Мне несказанно повезло с погодой: вчерашний штиль сохраняется, море на вид пока совершенно плоское и лодка не зарывается носом на волнах потому, что их попросту нет. Вперед, корсары, нас ждут  великие открытия и баснословные сокровища испанских колоний!
     Постепенно прибрежный песок перестает белеть на горизонте. Еще чуть позже и  зелень кокосовых пальм сливается с серо-голубым в этот час морем. Мы вышли на  открытый простор, и я ловлю себя на мысли, что никогда прежде мне не доводилось  заплывать так далеко от берега. Волна в открытом море все же присутствует, несмотря на штиль. Справа от нас, вдали, едва различимая лодка то появляется, то исчезает,  подтверждая, что море никогда полностью не успокаивается. Энди ведет наше судно  строго на поднявшееся уже высоко над морем солнце и меня скоро убаюкивает.
     Просыпаюсь от удара носом о волну. Оказывается, пока я дремал, мы пересекли залив и приблизились к полуострову. Волна заметно поднялась, и лодка стала «нырять»,  если попадалась какая-нибудь одна особо высокая. Энди умело маневрирует между ними, стараясь подниматься и опускаться вдоль, а не поперек валов. Это ему довольно  легко удается, ведь идем мы строго вдоль полуострова, на мой взгляд, что-то около километра от суши. Поэтому самые крутые водные горки, образующиеся ближе к берегу,  на мелководье, нам не страшны.               
- Punta Manabique! (Мыс Манабике) – Кричит он мне, указывая рукой на неясные  береговые очертания в мареве начинающего прогреваться воздуха. – Estamos уа a mitad del camino! (Мы уже на половине пути).
     Это хорошо. Значит, чисто морской участок мы уже прошли, осталось лишь каботажное плавание. Да, и пограничники, как я понял, нам при пересечении залива не  попадались. Иначе бы Энди остановился, а я, соответственно, был бы призван к ответу  стражами территориальных вод и угодий. Пейзаж не меняется уже на протяжении получаса, только на волнах начали показываться «барашки». Это значит, что сейчас около  десяти утра и воздух, быстрее прогревшийся над сушей, начинает терроризировать  море. Энди опять что-то кричит.
- San Francisco del Mar! – Еле слышу я его сквозь рев мотора и хлопанье бортами и  носом лодки о волны. – Сейчас будет граница с Гондурасом. Омоа очень близко!
     Слава тебе, Господи! Как-то до последнего момента у меня, честно признаться, все  же оставались сомнения в том, доплывем ли мы благополучно до желанных берегов.  Как сказал во время своего последнего путешествия адмирал Христофор Колумб:  «Gracias a Dios, que llegamos a estas honduras!» (Слава Богу, что доплыли до этих глубин). С той поры никто так и не смог внятно объяснить, как «глубины» превратились в  «Гондурас». А командора уже не спросишь. Попытки установить истину не прекращаются в обществе и по сей день, причем, даже в таких удаленных от предмета исследования местах, как Россия. Вспомните хотя бы наше знаменитое «не ту страну назвали Гондурасом!».
     Размышление на формально-семантическую тему прерывает показавшийся вдалеке  катер. При приближении он оказывается радикально серого цвета с номером, выведенным черной краской на носу и крупнокалиберным пулеметом на баке, а при включении уныло завывающей сирены все сомнения относительно его принадлежности и предназначения окончательно отпадают: это катер береговой охраны Республики Гондурас, независимой и суверенной. Сирена  воет, огоньки сигнальные мигают, не хватает  только команды гайцов из патрульной  машины – «принять вправо и остановиться». Но ждать нам пришлось недолго. Катер  сбрасывает обороты и, подплыв на расстояние около пятидесяти метров, невидимый  пока что капитан отдает в громкоговоритель приказ застопорить мотор и причалить к патрульному судну.