Великому Жан-Жаку Руссо. Письмо XIV

Письмо к Юлии. (Отрывок.)

    Что ты сделала, ах, что же ты сделала, моя Юлия!
Хотела наградить, а вместо этого – погубила меня, а я...
Я охмелел – вернее, я обезумел. Это наказание!
Чувства мои в смятении, ум помутился и всему виною твоё губительное лобзание!
   И этим ты хотела облегчить мои муки? Жестокая! Ты сделала их ещё нестерпимей.
Из уст твоих я испил яд;
он волнует, зажигает кровь, убивает меня, хоть я твоему лобзанью рад,
но состраданье твоё грозит мне смертью. Это страшнее преград.
    О, неизгладимое воспоминание об этом миге сказочного самозабвения и восторга жизни всей!
Нет, никогда, никогда ты не исчезнешь из души моей,
 и, пока в ней запечатлен чарующий образ Юлии, пока неспокойное сердце трепещет и страдает,
ты будешь мукой и счастьем всей моей жизни, пусть сердце твоё это знает.
   Увы! Я наслаждался мнимой безмятежностью; твоей верховной воле моя душа подчинилась,
 я не роптал на судьбу, руководить которой ты великодушно согласилась.
Я обуздал страстные порывы дерзкого воображения; накинул завесу на свои взоры и наложил оковы на сердце, но не занемог;
я научился сдерживать пыл своих речей; я был доволен насколько мог.
    И вот получаю твою записку, лечу к твоей кузине; мы приезжаем в Кларан, я вижу тебя,
и сердце моё трепещет, любя;
я слышу нежные звуки твоего голоса, и оно бьется ещё сильнее;
подхожу к тебе, будто завороженный, всё смелее…
     Солнце уже клонится к закату, мы бежим в рощу, скрываясь от последних его лучей, – 
и в наивной безмятежности своей
я не могу представить себе ничего сладостнее столь блаженного состояния в душе моей…
   Но что сталось со мной спустя мгновение, когда я почувствовал угрозы…
перо дрожит в моей руке, как пламя свечи после сильного удара грозы…
сладостный трепет; твои уста, подобные лепесткам розы …
уста Юлии прикоснулись, прильнули к моим устам,
ты прижалась ко мне в тесном объятии и я к тебе сам!
   Нет, молния не вспыхивает так внезапно и так ярко, как тот огонь, что мгновенно воспламенил меня!
Всем существом я почувствовал твою восхитительную близость, тебя.
Жаркие вздохи срывались с наших пылающих уст и сердце моё замирало от нестерпимой неги, сбылись мечты,
когда вдруг я увидел, что ты побледнела, дивные очи закрылись и ты,
припав к плечу своей сестрицы, потеряла сознание.
Страх за тебя сковал душу, вкусившую блаженство, и счастие погасло, как вспышка молнии, как сгоревшее здание.
   Не пойму, что происходит со мной с того рокового дня.
Впечатление глубоко врезалось в мою память и никогда не изгладится, как будто это было сегодня.
Так это – милость?! Нет, это несказанные муки!
Не лобзай же меня больше… я не перенесу этого… этой разлуки…
Твои поцелуи так жестоко ранят, они пронизывают, впиваются, словно мука пришла  сама,
и жгут до мозга костей, они сводят с ума.
   Одно-единое твоё лобзание помутило мой разум, и мне никогда не исцелиться.
 Ныне я уже не тот, что прежде, и ты стала для меня иной, не юной девицей.
Да, ты для меня уже не прежняя Юлия, недоступная и строгая, как холодное откровение –
теперь я беспрестанно ощущаю тебя у своей груди, ощущаю твои объятия, длившиеся лишь одно мгновенье.
   Юлия, какую бы судьбу ни сулила мне страсть, с которой я уже не в силах совладать,
как бы сурова ни была ты со мною, – я не могу больше жить в таком состоянии  и ждать
и знаю, что придёт день, и я умру у твоих ног и там буду лежать я...
или в твоих объятиях.
–––––   

Жан-Жак Руссо. Юлия, или Новая Элоиза. Письмо XIV.
К Юлии. (Отрывок.)
Что ты сделала, ах, что же ты сделала, моя Юлия! Хотела наградить меня, а вместо этого — погубила. Я охмелел — вернее, я обезумел. Чувства мои в смятении, ум помутился, и всему виною твое губительное лобзание! И этим ты хотела облегчить мои муки? Жестокая! Ты сделала их еще нестерпимей. Из уст твоих я испил яд; он волнует, зажигает кровь, убивает меня, и состраданье твое грозит мне смертью.
О, неизгладимое воспоминание об этом миге сказочного самозабвения и восторга! Нет, никогда, никогда ты не исчезнешь из души моей, и, пока в ней запечатлен чарующий образ Юлии, пока неспокойное сердце трепещет и страдает, ты будешь мукой и счастьем всей моей жизни.
Увы! Я наслаждался мнимой безмятежностью; подчиняясь твоей верховной воле, я не роптал на судьбу, руководить которой ты великодушно согласилась. Я обуздал страстные порывы дерзкого воображения; накинул завесу на свои взоры и наложил оковы на сердце; я научился сдерживать пыл своих речей; я был доволен насколько мог. И вот получаю твою записку, лечу к твоей кузине; мы приезжаем в Кларан, я вижу тебя, и сердце мое трепещет; я слышу нежные звуки твоего голоса, и оно бьется еще сильнее; подхожу к тебе, будто завороженный…
…солнце уже клонится к закату, мы бежим в рощу, скрываясь от последних его лучей, – и в наивной безмятежности своей я не могу представить себе ничего сладостнее столь блаженного состояния...
Но что сталось со мной спустя мгновение, когда я почувствовал… перо дрожит в моей руке… сладостный трепет; твои уста, подобные лепесткам розы… уста Юлии прикоснулись, прильнули к моим устам, ты прижалась ко мне в тесном объятии! Нет, молния не вспыхивает так внезапно и так ярко, как тот огонь, что мгновенно воспламенил меня! Всем существом я почувствовал твою восхитительную близость. Жаркие вздохи срывались с наших пылающих уст, и сердце мое замирало от нестерпимой неги, когда вдруг я увидел, что ты побледнела, дивные очи закрылись и ты, припав к плечу своей сестрицы, потеряла сознание. Страх за тебя сковал душу, вкусившую блаженство, и счастие погасло, как вспышка молнии.
Не пойму, что происходит со мной с того рокового дня. Впечатление глубоко врезалось в мою память и никогда не изгладится. Так это — милость?! Нет, это несказанные муки! Не лобзай же меня больше… я не перенесу этого… твои поцелуи так жестоко ранят, они пронизывают, впиваются и жгут до мозга костей, они сводят с ума. Одно-единое твое лобзание помутило мой разум, и мне никогда не исцелиться. Ныне я уже не тот, что прежде, и ты стала для меня иной. Да, ты для меня уже не прежняя Юлия, недоступная и строгая, — теперь я беспрестанно ощущаю тебя у своей груди, ощущаю твои объятия, длившиеся лишь одно мгновенье. Юлия, какую бы судьбу ни сулила мне страсть, с которой я уже не в силах совладать, как бы сурова ни была ты со мною, — я не могу больше жить в таком состоянии и знаю, что придет день, и я умру у твоих ног… или в твоих объятиях.