Диалог первый Сальери

Воскресное солнце нехотя выползало из-за горизонта, его лучи осторожно проникали в комнату, пробегая украдкой по моим векам. Солнце ненароком напоминало мне, что пора вставать, чем я собственно и занялся. Отлепив от подушки тяжелую голову, я сел, потирая глаза прислушался к звукам в доме. С кухни доносилась приглушенная музыка, прислушавшись можно было разобрать, больше по мотиву, чем по словам, настолько тихо она играла, что это Кипеловский «Сальери». Я поднялся с кровати, глянул в окно, снег еще только-только наметил свои будущие владения, усталые дворники уже усердно отбивали у него дорожки и тропинки. Зевнув, я натянул халат и вышел из комнаты. Я был прав, Сальери и его Отражение спорили о судьбе Моцарта. Улыбнувшись звукам любимой песни, я направился на кухню.
Котофей Иваныч, так звали моего кота, сидел в огромном кресле, которое было столь велико, что в нем с успехом поместились бы три-четыре Котофея, а ведь он был далеко не маленьким. Ростом в половину меня, а ширины такой, что я не всегда мог обхватить его руками. Статный полосатый красавец читал свежий номер воскресной газеты, еще утром принесенной почтальоном, и не обращал на меня ни малейшего внимания до тех пор, пока я не поприветствовал его.
- Утро доброе Котофей Иваныч! – он поднял глаза и посмотрел на меня поверх очков.
- Доброе Дмитрий Алексеевич – как и все коты он имел привычку в разговоре слегка удлинять последнюю гласную почти каждой фразы и говорил он всегда с каким-то особым кошачьим акцентом, который вероятно было невозможно устранить даже упорным изучением человеческого языка учеными котами. Поздоровавшись, он снова углубился в чтение, меж тем Сальери в плеере сменила «Игра с Огнем». Я же, подпевая про себя, направился к кофе машине.
Этот агрегат, стоящий в нашем доме, заслуживает особого внимания. Эта здоровенная штуковина, занимавшая собой четверть стола, имела свой характер, который был далеко не из лучших и не редко она от нежелания выделить чашечку кофе, отправляла меня к плите, заставляя варить напиток вручную.
Вот и в это утро аппарат вместо чашки кофе разродился неприятным урчанием и выплеснул мне в стакан кипятка, сверху щедро плеснув молока. Из-за спины раздался хриплый, сдавленный смех кота, переходящий в кашель. Я бросил на хохмача недовольный взгляд и нехотя потянулся за стоящей на полке туркой.
- И мне свари, будь другом – с этими словами Котофей отложил газету, потянулся и стал подмурлыкивать звучащей песне – «Эй, я для них мур-мур…». – видя эту неимоверно забавную картину, невозможно было отказать в просьбе этому, будем откровенны, вредному животному, и я с улыбкой досыпал еще пару ложек кофе.
Котофей Иваныч завелся у меня в квартире полтора года назад, именно завелся. Никто специально, ни я, ни жившая тогда со мной сестра, этого зверя заводить не собирались. Как-то он просто пришел, и со словами, что ему негде жить остался у нас. Степень моего удивления была так высока, что препятствовать его действиям я не стал, и правильно сделал. Кот оказался на редкость приятным собеседником по любым вопросам, прекрасно разбирался в музыке, литературе и, почему-то, в физике. Вывели его наши оренбургские студенты-биологи, талантливые научники, но жить у них ему не нравилось, именно поэтому он и удрал, тщательно спланировав побег и даже посадив себе на замену дворового кота Ваську, который был очень не против жизни у биологов.
- Вам с молоком? – спросил я разливая бодрящий напиток по граненным стаканам, которые мне невероятно нравились – отголоски ушедшей эпохи. Кот зевнул, затем, ничего не ответив, подошел и холодильнику, открыв дверцу засунул морду внутрь и оглядел содержимое полок:
- мур-мур-мур… Сливок опять нет… Дмитрий Алеексеевич, сливок опять нет?
- Видимо нет, во всяком случае, я не покупал. – кот взял со стола записную книжку и аккуратным почерком вывел: «Купить сливки», после чего взял бутылку с молоком и передал мне.
Я тем временем накрывал на стол, на завтрак пошли бутерброды с сыром и остатки печенья. Тем временем в плеере снова заиграл «Сальери», видимо коту сегодня хотелось слушать только эти две песни, я был не против. Мы сели за стол, Котофей отхлебнул из стакана и начал разговор:
- Дмитрий Алексеич, вот как вы считаете, кем был Сальери?
- Сальери, как бы это не звучало парадоксально, был Сальери. – ответил я – Сальери это психотип людей. Всегда существовали Моцарты, то есть люди от природы гениальные, неимоверно талантливые, и рядом с ними Сальери. Они же, часто, не были столь сильно одарены каким-либо талантом, но всего добивались работой над собой, самосовершенствованием, постоянной учебой. И необходимы-то они были только для одного, для помощи Моцарту, живущему рядом и вся их учеба, все их труды, вся их жизнь сводится к одному – быть опорой гения. Там, где Моцарт слаб, Сальери силен, там, где Моцарт падает, Сальери его поднимает, тянет за собой, а при необходимости на руках несет… - я остановил поток мыслей глотком кофе, и наконец-то взял в руки бутерброд, который уже остался один на тарелке.
- Но, как же так? – удивился мой собеседник – ведь вся проблема Сальеризма – это проблема зависти. Помните ведь, как у Пушкина было «Ты, Моцарт, недостоин сам себя.». И у него было основание так считать, Сальери пахал, как известное животное, а этому «гению» все было дано просто так. – кот размахивал лапами, поминутно снимая и вновь надевая очки – о какой опоре вы говорите? – я улыбнулся, выдержав театральную паузу, а вернее дожевав хлеб, продолжил свою речь в защиту бедного работяги:
- Все верно, зависть – это бич всех Сальери, в ходе своего становления они могут возгордиться, могут посчитать себя достойнейшими, не осознать свою истинную цель, или забыть о ней. Помнишь ведь, что сказано в писании: «ибо начало греха - гордость, и обладаемый ею изрыгает мерзость». Как только гордость в сердце человека путь находит, любая гордость, курс жизни у него меняется, и понимание верное, подменяется ложным. – Мы замолчали, кот переваривал сказанные мной слова, поглаживая свои усы лапой, а плеер продолжал выводить голосом Кипелова:
«Сальери:
- Враг мой не страх -
Вечной кары, что грешника ждет...
Отражение:
- Зависть душит тебя,
И терзает тщеславье твое...
Сальери:
-Избран я, а не он,
Я заставлю звучать этот мир!
Отражение:
-Так помолимся вместе о нем,
Ведь минуты его сочтены...»
- Но нужен ли Моцарту Сальери? – прервал затянувшееся молчание Котофей.
- конечно, необходим! Человек творчества, именно талантливый, он способен понять очень многие вещи, практически все на этом свете подвластно его пониманию, но единственное «cognosce te ipsum» - это не про него. Не видит он причины своего творчества. Моцарт, он всегда или гений, или шизофреник, или игрок с огнем, понять ему самому этого не дано. Вот тут и выходит Сальери, он выступает здесь как своеобразный нравственный фундамент, поддерживает Моцарта, не дает ему заигрываться с огнем, не позволяет тронуться умом. А скольких мы видели гениальных людей, не нашедших своего Сальери, к концу жизни сходивших с ума? Ги Де Мопассан, Булгаков, Хемингуэй. Или из близкого нам с тобой рока, Башлачев – поэт-одиночка, никого в свою жизнь не пускал… Это невероятно важно, так как Моцарт-гений приведет слушателя к небу, в конечном счете, а вот Моцарт-шизофреник… Это как слепой поводырь…
Мы снова замолчали, сохраняя тишину дожевали завтрак. Котофей вновь взялся за свою газету, наевшись он вытянулся во все свое кресло и принялся читать, вновь перестав обращать на меня, снующего по дому туда-сюда, свое внимание.
                2014