Кажется, это было вчера...

   Развязанная 22 июня 1941 года гитлеровской Германией против нашей родины война прошлась по судьбам   поколения двадцатого века всех народов советской страны - нашей России.
   Время неумолимо. Семьдесят лет. Как далеко от нас ушли эти годы.
   От Прибалтики до Кавказа, в Крыму пылали города, в концлагерях гибли миллионы невинных людей – они расстреливались и сжигались, удушались газами, над ними производили опыты.
   На своем пути фашисты сметали все и мечтали покорить народы огромной страны.
Кому-то еще помнится, как с первых дней страна мобилизовала себя для достижения победы.  «Все для фронта, все для победы».  Мужчины, девушки  и добровольцы старшего  поколения ушли на фронт.   Мобилизованы были лошади, транспорт.         Сплотились в единое целое фронт и тыл, поставляющий для войны продукты питания, корм для конницы, теплую одежду и обувь, обмундирование.Победа далась нелегко.
   Подвиг народа. Его не забыть десяткам поколений, живущих после ушедшего поколения победителей.   Тот, кто был живым свидетелем  тех военных событий, обязан оставить после себя примеры героизма и преданности своей Родине.
   У ветеранов, участников ВОВ, и ветеранов, проработавших в тылу не менее шести месяцев под девизом «Все для фронта, все для победы», возраст уже перевалил за восемьдесят. Не так много их осталось.
   21 января каждого наступившего года жители Ставрополя отдают дань памяти  освобождения города от немецких захватчиков.
   На Комсомольской горке у аллеи памяти на плиту кладет алую розу невысокий худощавый человек с полочкой в руке. Взволнован. Оглядев стоявшую рядом молодежь, нахмурив брови, вероятно, чтобы не расплакаться, твердым  голосом произнес: «Тот подвиг народа нельзя забыть. Я  видел войну. Я был на ней».
   Один из стоявших рядом ребят с улыбкой протянул ему  две гвоздики и сказал: «Спасибо Вам».
   Молодежь  прошла дальше, а гвоздики легли рядом с алой розой.
   Растет четвертое послевоенное поколение. Оно нуждается в  знаниях о прошлом своей родины, оно хочет знать, как это было, знать своих героев и их подвиги. Они хотят гордиться своими дедушками, а кто-то еще и отцами.
   Мне не трудно было заговорить с ветераном. Познакомились.
   Фома Иванович Ифантиди - ветеран Великой Отечественной войны, ветеран труда, инвалид первой группы  родился в большой крестьянской семье в станице Поповнической, Тимашевского района Краснодарского края.
   Жена его, Таисия Васильевна, русская, 1929 года рождения, тоже ветеран ВОВ, ветеран труда и инвалид 1 группы. С 16 лет в войну, как только освободили Ставрополь от оккупации, четырнадцатилетняя Тая сразу же пошла  учиться в ремесленное училище связи  № 5. После окончания положенного ускоренного курса обучения ей присвоили звание «Механик телеграфных аппаратов»  и приняли на центральный телеграф  г.Ставрополь, где ей еще в войну было поручено передавать важные телеграммы и шифровки.
   Эта женщина четыре года прикована к постели, перенесла несколько инсультов, диабет,  называет мужа  Фомочка, с ударением на первое «О». Он заботлив и вся домашняя работа лежит  на нем: вручную стирает, убирает и готовит пищу. Дети разъехались.
   - Хочу дожить до дня победы, - сказала Таисия  Васильевна,  улыбнувшись, – а Фомочку вы послушайте!
   Его родословная  интересна. Дед - российский грек. Еще до революции  семью занесло в Турцию. 
   Во время геноцида свою многочисленную семью  дед отправил в Россию.  Сам же из боязни, что  в советской уже России, отберут его богатство  (стадо буйволиц), тайно перешел греческую границу и до конца дней своих там  остался. А семья его обосновалась в Тимашевском районе Краснодарского края. Членом этой семьи и был отец Фомы Ивановича.
   В первые годы советской власти отец Фомы Ивановича  вступил в ВКП(б)  и работал на руководящих постах. Был замечен, как хороший руководитель, и направлен в Новороссийск  на работу директором жилкомхоза. Затем, в звании старшего лейтенанта в должности политрука работал в милиции.
   Война застала всю семью Ивана Лазаревича  Ифантиди в районе Абрау-Дюрсо. А она была большая. Восемь детей - пять сыновей и три дочери. Фома-второй, 1926 года рождения. В 1941 году ему было 15 лет.
  - Бойкий был,- заметил про себя  Фома Иванович.
   Немецкие войска подступали  к Новороссийску.  Объявили  мобилизацию  гражданского населения, в основном женщин, на рытье противотанковых рвов под Абрау-Дюрсо. Оттуда  и рвались немцы на Кавказ. На эти работы Фома пошел вместо мамы.
   - Копали под бомбежками. Я был ранен. Шрапнелью мне продрало  мякоть  ноги выше колена.  Медсестра забинтовала и снова на работу.
Фома Иванович поднял штанину выше колена и показал  заживший шрам. Подумала: «В 15 лет был ранен на войне».
   Началась эвакуация.  Краснодарский крайком партии  поручил отцу Фомы  эвакуировать 28 семей, с кем могли расправиться немцы. На двух «зилах» эвакуированные прибыли  в  станицу Зеленокумскую на станцию Баталпашинск. Там они расположились на клумбе у вокзала  под открытым небом, почти  без еды. Только четыреста граммов хлеба по карточкам на человека. Через две недели снова эвакуация. Остановились в  поселке Хасаут Греческий Зеленчукского района, где и застала их оккупация.
   Немцы бросили войска на Дон. Стояла задача захватить Кавказ и Закавказье, соединиться с Турцией, которая в то время держала у границ 29 дивизий, взять  штурмом  Грозный.
   Рядом с поселением  Хасаут Греческий  перевалы Хасаутский, Марухский. Местность особая  - горы, ледники, лес,  речки, скалы и обрывы.
   12 августа 1942 войска Красной Армии отступали в горы, шли на Кардоник  и углубились в Аксаутское ущелье. Как пояснил Фома Иванович, их было около полка.
   Бойцы,  красной армии, вооруженные винтовками, автоматами и пулеметами, ехали на машинах  и лошадях, шли пешком,  везли пушки.
   На следующий день в поселок без  боя вошло три тысячи  немецких солдат. Шли они пешком, а лошади и мулы, запряженные в повозки. везли снаряжение. Небольшая часть осталась вместе с комендантом  в поселке, а остальные  ушли по следу Красной армии. Там, в горах, завязался бой и вскоре в больницы начали поступать раненные гитлеровцы.  В поселок  привозили и наших раненных. Поступали пленные красноармейцы.
    Хома Иванович  рассказывал азартно, и за ним трудно было успевать записывать  названия  мест, речек, гор, скал и селений.
   Как знает Фома Иванович, в Краснодаре формировались партизанские отряды для оказания помощи красной армии в горах Кавказского хребта.
   В Кардонике, где жила вся семья Фомы Ивановича, партизанским движением руководил  председатель  сельского совета Кецорев Николай Харитонович. Его оставили помогать партизанам. Работы велись под строгим секретом, так как  были и предательства.
   Продукты, теплую одежду и обувь собирали тайно. Отец Фомы был болен, но партизанам помогал. Вместе с Фомой они шили из шкур скота так называемые чуни и за ночь нашивали пар 40 этой обуви. Шить было не трудно, так как сшивали только в носке и в пятке. Внутрь укладывали сухую траву для тепла.
Хасаутский и Марухский перевалы рядом.
   В Хасауте Греческом было два партизанских отряда. Во второй половине августа 1942 года  отряды провели 16 боев с противником.
Фома Иванович вспомнил, как они двенадцать мальчишек по пятнадцать и шестнадцать лет сформировались в отряд, четыре раза  носили партизанам в рюкзаках продукты и одежду.
   - Знали мы только одного проводника,- сказал Фома Иванович.  Он нас собирал, раздавал ночью наполненные рюкзаки и мы тайно по узким тропам уходили в темноту к партизанам. С тяжелой ношей шли над пропастями восемь километров. Партизанские «кукушки»-связные нас встречали, сообщали о нашем приходе. Двенадцать партизан во главе с Подкопаевым спускались с гор и забирали наши тяжелые рюкзаки. А утром, «Чтобы были в кроватях».
   Немцы за детьми следили. Каждый вечер проверял патруль и смотрел, дома ли «киндер». Это я «киндер», который уже все понимал и знал, как не засветиться. А на задание мы уходили после проверок. Командир говорил: «Сделал - молчи. Иначе ты труп». И я молчал,-  рассказывал Фома Иванович, с перерывами вспоминая то время.
   Я терпеливо его слушала и ждала, что он скажет мне еще.
   - Дороги к ледникам знали и  охотники. В селе народ был дружный. Много греков.     Хоть и немцы кругом, но язык держали за зубами и дети и женщины-гречанки. В селе были коммунисты, комсомольцы и раненные красноармейцы. Раненых прятали.
Фома Иванович вспомнил, как однажды он раздобыл кусок кожи
    Позже, когда немцы отступили, из этой кожи  была сшита обувь, но главное для Фомы было навредить немцам.

    В горах шли ожесточенные бои. Время от времени  слышались залповые раскаты, а в селе, внизу у подножья, жили тихо… Немец-комендант  ежедневно объезжал на «вилисе» село и обязательно  посещал конюшню, в которой содержались четыре  лошади. Он  забавлял себя общением с красавцем  строгим  жеребцом,  который не всем давался в руки. Комендант оставлял свой «вилис»,  пересаживался на коня и с удовольствием гарцевал.

    Маленького росточка Фомочка тоже подходил к коню, и конь  его воспринимал спокойно. Это   подметил комендант и разрешал Фоме сесть и отправиться на речку искупать и почистить коня. Не то, что разрешал, но даже и поручал. Такую «просьбу»  Фома исполнял  несколько раз. Комендант ему доверял  и, показывая на коня и речку, кивал головой и говорил «гут», «гут».
   Однажды подвернулся случай. К вечеру охранник чуть подвыпил  и угостил конюха, уселся за конюшней с губной гармошкой, а конюх завалился на топчан и уснул.
Фома давно присматривался к шикарному кожаному седлу  жеребца, да и  мечтал, как бы  навредить немцу. А тут случай.
   Все лошади в конюшне постоянно оседланы. Фома тихо вывел жеребца и направился к речке. Там он  спешно обрезал всю кожу с седла,  закопал ее в землю под деревом, прикрыл камнем, коня отпустил на свободу, знал, что лошади дорогу домой всегда находят,  а сам, что есть духу, по лесу  в село, снял мокрую одежду и в кровать. Скоро будет проверка. 
   Жеребец вернулся в конюшню и начался переполох.

   - В два часа ночи - облава. Охранники забили  тревогу. Стук в дверь. Я и отец дома, мать и дети в Кардоннике живут – пояснил Фома Иванович
   Он,  взбодрился и улыбнулся: «Я был боевой, смелый. Мне уже почти семнадцать.    Мы, мальчишки, бродили и наблюдали  за немцами... Где могли, осторожно  вредили».
   - Ну, а чем  же  закончилась облава?- спросила я.
   - Был комендантский час,- продолжал Фома Иванович.- В шесть утра собрали всех мальчишек у здания школы. Переводчик, видно, тоже работал на  партизан.
   - Поставили нас, двадцать восемь ребят к стенке. Все  уже были собраны. Брат мой старший тоже тут. Его в армию не взяли -  я так думаю потому, что он был агитатором - писал агитационные плакаты. Комендант на «вилисе» подъехал. 
  Подозревали  ребят, больше некому было такое сотворить,- сказал Фома Иванович и добавил: «А Вы знаете, какой народ был дружный? Мы стоим у стенки школы, такая красная была, кирпичная, а народ, женщины, пришли с вилами спасать детей, окружили всех. Гречанки немцев не боялись, даже кидались на них. Переводчик еле их удерживал. Хороший  парень. Наш. Немцам, а их было не так много, сказал: «Если, хоть одного пристрелите, ни один отсюда не уйдет». Один  немец пытался расстреливать, пугал, но этого не случилось. Отпустили нас, «невинных». Все ребята знали, что не их рук дело, но так и не узнали,  кто это сделал.
   - Вскоре, через неделю  после того, как я порезал  седло, немцы начали собирать свои вещи и «драпать»  на Зеленчук и Темрюк.
   В  Кардонике, немцы жили три месяца.
   Фома Иванович вспомнил один очень печальный случай. Он был свидетелем того, как погибли эвакуированные евреи. Было их человек 150, а может и больше. Они бежали от немцев в горы, надеясь спастись. Поднявшись повыше, попалась  среди леса  поляна. Там и расположились. До того, как  немцы  отступили,  о них  в нашем селе ничего не знали. Когда немцы ушли, кто-то побывал на поляне и Кецорев собрал всех, кто мог копать… На поляне  были обнаружены трупы. Все расстреляны.
   Похоронили их в одном длинном рве. Ров копал  и Фома. Позже говорили, что одна женщина спаслась тем, что упала в обморок.
   Рассказывая мне, Фома Иванович три раза перекрестился и произнес:   «Клянусь, весь этот ужас, залитый людской кровью, я видел своими глазами».
   Какие-то минуты мы оба молчали.
   Фома Иванович оживился, стряхнув с себя эту грусть, и продолжил о себе.
   - А действовал я, можно сказать,   самостоятельно,  когда подвернется случай.    Где немцы, где наши, мало кто знал. Приходилось догадываться.
   - В лесу за селом росла малина. Ягода - крупная. Мы с моей тетушкой собирали ее и сдавали заготовителю за деньги. Однажды, набрали уже два ведра, присели отдохнуть. В кустах малины нас не видно.
   - Слышу, на дороге напротив нас остановился мотоцикл. Немецкая речь. Три немца сняли с себя автоматы, повесили  на руль мотоцикла, а сами в веселом настроении спустились по крутой тропике к речке искупаться. Разделись до трусов - и в воду
   Созрела мысль – забрать автоматы и унести  в горы к партизанам. Тетя моя мне не перечила, когда я попросил ее немедленно забрать два ведра с малиной и как можно скорее быть дома. 
   - Снял я автоматы, повесил себе на  шею. Тяжело. Полпути километра четыре бежал по  тропке в гору, туда, куда носили мы  в рюкзаках пищу для партизан. Туман…
   Когда уже был далеко, услышал пулеметные очереди. Это немцы строчили по малиннику, думали, что где-то в нем  их   автоматы. При подходе к части встретили меня не деревьях «кукушки» - спрятанные партизаны дежурят. Неизвестно, на кого нарвешься. У немцев   тоже  были свои «кукушки». Встретили партизаны меня с радостью. Похвалили  и удивились,  назвали героем. А Подкопаев сказал, что я настоящий партизан. Один автомат взял себе  Подкопаев. Я потом  встречался с ним в нашем селе. А пока мне до утра надо быть дома.
   Успел в кровать  до проверки. 
   - Немцы разъярились, тогда весь малинник искромсали.
   - А кто такой  Подкопаев?- спросила.  «Где  я читала о нем?»
Фома Иванович тут же принялся мне рассказывать о Подкопаеве.
   На перевалах полегло много. Говорили, что среди партизан были трусы и предатели. Боялись они за свою жизнь. А в обороне на нашем перевале были ребята из военного училища. Вот и  Подкопаев был только что зачислен в училище, а тут война. Курсантов  бросили на оборону Кавказа.
   - Иван  Подкопаев – разведчик (выяснила, что это был 810 полк). На перевале немцы соорудили канатку, по которой доставляли в горы необходимое, опускали раненых. На канатке работали  пленные  красноармейцы. Разведгруппе во главе с Подкопаевым было поручено разведать, как уничтожить  канатку.
Только через пять дней, голодные и оборванные, смогли вернуться с разведки  Иван с группой.
   С разведки Иван с группой  вернулись голодные и оборванные через  пять дней.  Канатку тогда по наводке Подкопаева  партизаны взорвали, но немцы ее снова восстановили.
   Перевалом немцам овладеть удалось.  А партизаны полегли все - кто был убит, кто замерз. Костры жечь  было нельзя. Ледяной  ветер, горы снега, мороз. Бойцы рыли ямы в снегу и ложились по несколько человек, согревая  друг друга. Полк был отрезан и весь погиб.
   Обмороженного Ивана случайно вместе со своими солдатами подобрали немцы, как пленного, и по канатке  опустили с гор в  Кардоник.
Благодаря пожилому немецкому переводчику, русскому эмигранту,  Подкопаев попал в госпиталь.
   Иван Васильевич выжил и жил в Кардонике без ступни на одной ноге и без всех  пальцев на другой. Сильно хромал.
   - Жаль, что этот человек жил не долго. В горах он  был сильно простужен,- с горечью сказал Фома  Иванович.- Да я о нем потом читал в книге ставропольского писателя. Не помню фамилии. Что-то связано с Марухским ледником.
   - А на войне были? Ведь Вам после освобождения Кардоника исполнилось восемнадцать?- спросила я.
Фома Иванович с огорчением  ответил, что в том то и дело, что на войну не взяли.
   - Когда исполнилось восемнадцать, а это было в 1944 году, нас, молодежь, собрали и должны были взять на фронт. Но так, как нужны были механизаторы, а я на отлично освоил трактор,  по  просьбе директора МТС разрешили  одного призывника в армию на войну не брать и оставить в селе. Мне сказали - иди на выход. Там тебя ждет полковник Киселев, директор МТС. Я запротестовал - «Хочу в танковую часть».   А мне в ответ – «Приказали, меньше  разговаривай. А танк тебе дадим и здесь. Армию, кто будет кормить»? - твердым голосом сказал лейтенант. 

   Так вот и пришлось после освобождения до самого конца войны, до дня победы  трудиться на сельхоз работах в колхозе  под девизом: «Все для фронта, все для победы».
   Через несколько лет Хома   Иванович  переехал в Ставрополь. Обзавелся семьей.
С хорошей репутацией, будучи водителем, много лет до пенсии работал в автопарке, обслуживающем  правительственные структуры края. 
   Подвиги… Можно ли считать, что  шестнадцатилетний мальчишка грек, сын коммуниста, Фома Ифантиди, внес свой  вклад в победу над непрошенным  врагом? Да!  Внес! Это были  тоже подвиги. Его подвиги.
    Фома Иванович вредил, носил партизанам рюкзаки с питанием, копал  противотанковые траншеи, хоть и легко, но был ранен, почти два года   трудился на полях в колхозе.
   Ветеран открыл коробочку и показал мне две медали «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Свою - и жены, Таисы Васильевны. Юбилейных медалей там тоже по две.
   Судьбы у всех разные.
   Справедливо  сказано:  «Из одного металла льют медаль за бой, медаль за труд».     Такие ветераны войны заслужили уважения.
   Их подвиги будут примером для  потомков.