Училка. Глава 2. В челюсть

Задребезжал звонок. Ребята повскакивали, ножки парт заскрежетали по паркету. Шуля медленно поднялся, по-свойски кивнул учительнице и вразвалочку побрел к выходу. По дороге дал подзатыльника Пете Русакову, а тот резко развернулся и, увидев кто перед ним, подал руку для приветствия. Шуля, не глядя, шлепнул по протянутой ладони.
— Ты чего? На перемену пошли! — позвал Вова.
— Пошли, — Турка кивнул, не сводя взгляда с учительницы. Она не плакала, теперь уже листала классный журнал. А Воскобойникова дожидалась, пока она сделает нужные пометки.
Вышли в пыльный коридор. Пол блестел, пахло мастикой и краской. Тут и там виднелись черные полосы от обуви, пыльные следы.
Турка, как и многие, ходил без сменной обуви. Дождя нет, сухо...
Стены тошнотворные — и не желтые, и не зеленые. Как сопли. И батареи тоже выкрашены. Сидеть на радиаторах запрещается, но всем пофиг. Когда начинаются дожди и холода, милое дело погреть задницу на батарее.
Потолки побелили. Такое чувство, будто просто воду размазали, тут и там остались разводы. Паркет мастикой натерли, пока еще кое-где блестит, ну и пахнет она крепко так.
— О, дружка нашел, — бросил Тузов. Однако, как и остальные члены банды, поздоровался с Вовкой.
Крыщ армянин, зовут его Андраник. Тузов — переросток с квадратным лбом. Несмотря на угрожающий вид, огромные волосатые кулачищи, широкую бочонкообразную грудь и выпяченную вперед челюсть с кривыми зубами, он все-таки не без толики разума. Именно он — теневой лидер банды.
Ну и Рамис-дагестанец, они с Крыщом всегда лезли в самое пекло. За любой брошенный в их сторону косой взгляд или неправильное слово следовали унижения жертвы и/или избиение.
Ближе к концу прошлого года Турка решил взяться за ум. Восьмой класс удалось закончить без двоек, а математику и вовсе до четверки дотянул, с помощью Вовки.
Из школы Турка собирался свалить после девятого класса. Пока еще неизвестно куда, но подумать время есть.
Турка гулял раньше с Шулей, они толпой ходили. В школе он держался в стороне от коалиции Тузова-Крыща-Рамиса, сохранял товарищеский паритет.
— Шуль, ты с ходу за новенькую взялся? — сказал Турка, пожимая Шуле руку.
— А чо? — Тот пригладил сальные, чуть вьющиеся лохмы. — Приколол, туда-сюда. Думает, самая умная, курва. Лан, пойду мелочи стрясу в столовке…
По коридору лилась толпа, и из нее вырулил Рамис. Он снял оправу с носа какого-то ботана, а Крыщ тем временем ткнул Вовчика кулаком в живот.
— Ты чего? — сказал Вова.
— Да так, разминаюсь. А ты против?
— Оставь, Крыщ, — поморщился Турка.
— Слышь, — Тузов прочистил горло и сглотнул. — А ты за него пишешься, что ли, теперь? Да отдай ты этому чудиле очки, ау! — Рамис косо нацепил очки на ботана и отпустил того с пинком под зад.
— Не пишусь, хренью не страдайте просто.
— Не, подожди. Значит, ты с ним на одном уровне теперь, да? — губы у Тузова презрительно скривились. — Ты в ботаны записался?
— Даже если и записался — тебе не пофиг? — Турка выдерживал взгляд серых, спокойных глаз. Кажется, кто-то другой сидел внутри Тузова и дергал за ниточки, как марионетку. А он говорил то, что нужно этому «кому-то», двигался по его указке.
— Чо ти так базарищ? — влез Крыщ.
— Ты вообще не лезь, — бросил Турка.
— Погоди, Андраник, — Тузов облизал губы. — Он нам не нравится. Если ты с ним — ты тоже нам не нравишься, Турик. Понял?
— Все, давайте, — Турка поморщился и, разорвав полукольцо (двинул плечом Крыща), пошел в сторону кабинета математики.
Вовка шагнул следом, но ему преградили дорогу, а Крыщ дал под дых.
— Я с тобой не договорил еще! — крикнул Тузов.
— А я договорил.
— Мож на школке выйдем, на разы?
— С тобой? — Турка развернулся. Драться он умел, но знал, что против Тузова вряд ли выстоит. — С инвалидами не махаюсь.
Тузов вспыхнул, сжал кулаки-молоты. Дело в том, что еще классе в пятом он свалился с пожарной лестницы, с высоты третьего этажа. Сломал левое колено, обе лодыжки, порвал мышцы. Срасталось это дело год, еще год он вяло телепал на костылях, а школьную программу проходил на дому.
В итоге Тузов снова потихоньку начал шагать без костылей, вернулся в школу. Сначала был тихим, себе на уме. Подозрительным. Но сразу видно было, к какой касте принадлежит. Вскоре начали играть в футбол класс на класс, ну и его тоже пригласили.
И неуклюжий как медведь, хромой Тузов с ходу стал столпом обороны.
Турка знал про его слабое место. Кости со связками у Тузова уже срослись, а душевная рана так и не затянулась.
Как ветхий дед Турки. Сам еле ходит после инсульта, мычит что-то, через каждое слово вставляет «б…ь», права качает.
— Ну? Ссышь, с инвалидом-то?
— Да он тебя разнесет! Ха! — встрял Рамис.
— Понял, — улыбнулся Турка. — Ты хочешь еще пару годиков от учебы отдохнуть.
Рамис тем временем прочистил горло и смачно харкнул в самое лицо Вовчику. Тот отпрянул назад и смахнул подтек. Банда загоготала.
Щеки у Вовки покраснели.
Опять задребезжал звонок. Более настойчивый, чем с урока, долгий. Захлопали двери, коридор опустел.
— Теперь с чмырем будешь общаться? — хмыкнул Тузов.
— Вот лох! — Рамис и Крыщ покатывались, хлопая друг друга по плечам. Мимо с вытянувшимся лицом прошел Русаков, следом за ним — близнецы Водовозовы.
Вовка побледнел и дрожал.
И вдруг вмазал Рамису. Тот дернул головой и стек на пол — ноги сразу подкосились. Раскинул руки в разные стороны, из носу побежала кровь.
Какая-то девчонка завизжала. Откуда ни возьмись, взялся географ, он присел и стал похлопывать Рамиса по щекам.
Лицо у Вовки позеленело, и теперь он сливался со стенами, как хамелеон. И трясся.
Рамис все-таки встал. Кровь залила подбородок, герб и часть зелено-сине-красного флага на майке. Рамис запрокидывал голову и зажимал нос пальцами, хотя на ОБЖ говорили, что этого делать ни в коем случае нельзя, кровь лилась прямо как из цистерны, и продолжать драку он не смог бы в любом случае. Да, видно, и удивился — побрел прочь по коридору. Турка кинул взгляд на Вовку, а Крыщ сказал:
— Тебе кришка, понил? — и побежал догонять дружков.
— Круто всадил, — присвистнул Турка. Вова растерянно кивнул. — На матешу идем?
— Может, домой? — промямлил Вова. Лицо стало серое, и он весь трясся. Мимо прошла стайка девушек во главе с Хазовой, Слютиной и Воскобойниковой. Они покосились на парней и зашептались.
— Да вон уже Мочалка идет.
— Блин, как же мы…Они ж меня убьют! — взмолился Вова.
— Ничего. Я что-нибудь придумаю, — отмахнулся Турка.
— Я и не собирался его бить, рука сама пошла!
Любой нормальный пацан должен отвечать, если харкнули в рожу. И это же была открытая провокация?
Зашли в класс, уселись на то же место. Разве что здесь планировка другая: дверь возле доски, рядом с ней — первая парта третьего ряда. Учительский стол-бульдозер в том же месте. Полированная столешница прикрыта толстым стеклом, под ним всякие бумажки, картонные прямоугольнички календарей и записки.
Последний урок. Как же неохота сидеть на матеше, особенно после обществознания! А Мочалка уже целую кучу всякой дряни задала, написала сбоку на доске. Турка накарябал в тетради число.
Вова выложил бордовый учебник алгебры, первую часть, вытащил новенькую тетрадку с Уэйном Руни. Поглядел на Турку и кисло улыбнулся.
— И что теперь? Ты точно придумаешь что-то?
— Ага, не боись.
Зашла Дина Алексеевна. Светло-каштановые пряди волос с сединой, как пушок одуванчика на ветру. Круглые глаза навыкате, морщины, штаны у кармана в меле, губы подведены помадой морковного цвета. Никогда Турка не понимал, зачем старухи пользуются косметикой, отвратительное зрелище.
— Начинаа-еем наш у-урооок, — протянула Мочалка скрипучим голосом. От него Турку всякий раз брало уныние. Как-то поставили сразу четыре урока математики. Все чуть с ума не посходили, а Мочалке хоть бы хны. — Вы не забыли, что у нас ЕГЭ-Э?
— Прямо сейчас? — спросил Ваня Проханов. По классу прокатился смех.
— Нет, Ванечка, в конце года. А прямо сейчас у нас многочле-ены!
— Члены! — выкрикнул Вол и противно захихикал. Дина Алексеевна взяла со стола растрепанную книженцию, Воскобойникова подала математичке журнал. Та села за стол, послюнила палец и принялась листать страницы. Класс потихоньку начал шушукаться.
Матеша — один из немногих предметов, где хоть какая-то дисциплина. Хотя если Мочалка выходит в коридор, начинается обычная песня. Бумажки, драки, выбрасывание из окна портфелей.
Самая милая забава — выкинуть чей-нибудь рюкзак. Обычно сбрасывали вещи Муравья. После он убегал и не ходил в школу пару дней.
Дина Алексеевна действительно похожа на растрепанную, древнюю мочалку, которую рука не поднимается выбросить. Вроде бы уже невозможно пользоваться, и куски войлока отваливаются или там поролона, а ее все хранят.
Мочалка закончила заполнять журнал, и, нацепив на мясистый нос очки со стеклами-половинками, деловито напомнила:
— Ребята, у нас ЕГЭ. Вы хоть понимаете? Сложнейшие тесты, никакой помощи на экзамене. Никаких мобильников и даже калькуляторов. Боже упаси вас притащить шпаргалки. Да за это сразу выгонят! — она заходила вдоль доски. — Мы должны за полгода пройти программу — господи, да что там проходить? И уже с марта начнем подготовку к Единому Государственному Экзамену. Будем разбирать тесты за прошлый год. В этом же году будут совершенно другие. Они приходят в запечатанном виде, доступа к ним нет. Так, и кто же мне скажет, что такое многочлен? Какой способ решения мы разобрали на первом уроке? — она оглядела безмолвные ряды поверх очков.
— Члены! — снова выкрикнул Вол.
На этот раз почти никто не отреагировал. Кто вообще думает об экзаменах в первую неделю учебного года?
Кто-то из ботанов с грехом пополам ответил на вопрос. Дина Алексеевна снова начала твердить про план, про контрольные, про геометрию (вот что Турка никогда не понимал и от всей души ненавидел), снова про экзамен, начала вспоминать прошлый год… Самый верный способ оттянуть начало занятия — это спросить у Мочалки про ЕГЭ. А потом только и успевай поднимать голову, чтоб не заснуть.
Турка не думал, что девятый класс будет таким уж сложным. Сдает же как-то народ эти экзамены, значит, серьезных проблем не будет. Вон Вол вообще сидит и режет раскатанную в колбаску жвачку на кусочки.
Вот так и надо жить, без особых тревог и забот.
Потом Мочалка вспомнила о перекличке, отметила отсутствующих и продолжила рисовать всякую дребедень на доске. Вызвала Шарловского, тот что-то начал мямлить, найти корни многочлена не смог и сел на место с двойкой.
Затем вышел еще кто-то, еще…
Турка думал о Коновой. Хорошо бы проводить Ленку после школы, узнать, где она живет. Или просто взять у кого-то из девчонок номер и позвонить?
Ну нет. Начнут шептаться, слухи — дело такое. Неохота как-то, чтоб все знали. Вот и про саму Лену говорят всякое: то она ни с кем не разговаривает и парней презирает, то она дает каждому встречному.
Воскобойникова чешет, что Конову это-самое двоюродный дядя. Что ж, всякое бывает, но Турка не верил. Позавчера Ленка пришла в белой обтягивающей маечке. Собирала волосы в хвостик, руки подняла, и Турка увидел мельком подмышки. Сероватые, выбритые и с прыщиками раздражения.
От этих мыслей и сейчас появилось напряжение в штанах.
В дверь постучали, на пороге появилась целая компания. Тузов, Крыщ, Рамис — с ватками в носу, — и прочие.
— Дина Алексеевна, можно?
— Где это вы были? — Мочалка поглядела на них поверх оправы.
— В медпункте. У Рамиса кровь пошла.
— Кро-овь? Так может тебя домой отпустить, Сулейманов?
— Я посижу, нормально, — ответил Рамис. Глаза блестели. Он поглядел на Вовку, а тот продолжал изучать параграф учебника. Турка внимательно следил за лицом Тузова, но ничего не мог по нему прочесть.
Тузов поглядел на портреты математиков — их тоже целая куча висит на дальней стене класса. Перевел взгляд на Дину Алексеевну:
— Так мы зайдем?
— Заходите, ребятушки. Я вам «энки» уже поставила, ну ничего. Корегой замажу.
Близнецы приглушенно захихикали. Вол тоже заржал, и под шумок швырнул в Русакова катышек жвачки.
Проходя мимо, Рамис пихнул Вована и провел ребром ладони по горлу. Тот сделал вид, что не заметил, и вытащил мобильник. Поерзал и запрятал трубку обратно в карман.
— Пол-урока осталось, — прошептал он. — Ты что-нибудь придумал?
— Хочешь, можем выйти через зимний вход. Попрошу бабу Лелю, она откроет. Наверное.
— Нет, ну допустим, мы сейчас соскочим, — горячо зашептал Вован, — а дальше? Ты… Они ведь твои друзья?
— Бывшие, — после паузы ответил Турка. Ему было тяжело признаться в этом даже самому себе.
Наступил такой момент, когда надо думать о будущем и взрослеть. Дело даже не в экзаменах и учебе, просто он видел, куда подобная дорожка приводила старшаков.
Те, кого пока не посадили, воровали или грабили. Кто-то начинал колоться. Девчонки из таких компаний давали всем направо и налево, заболевали какой-нибудь дрянью или беременели никому ненужными детьми.
Уличные гулянки, мелкие кражи, водка, «районы», «стрелки». Чей-то крепкий кулак случайно не рассчитывает силу. Кто-то вы пылу ярости выхватывает нож…
Кто-то, как например Рыков, падает на асфальт после удара трубой, и из трещины в голове сочится желтоватая губчатая субстанция, липкая как кисель.
Когда Рыкова выписали из больнички, даже самые близкие друзья не могли узнать в тщедушной фигурке своего приятеля. Он качал головой, что-то бормотал и весь трясся, а на нижней губе у него теперь всегда висела паутина слюны. Овощем стал.
Турка поднял взгляд на доску, в задумчивости почесал нос с горбинкой. Ему вдруг захотелось переместиться на год вперед.
Может быть, тогда он уже поступит в колледж при ДГТУ или еще куда-нибудь, найдет себе девушку — такую, как Конова, может, даже лучше.
Вовке в затылок врезалась бумажка. Он потер макушку и подобрал с парты клочок. Сырой ком бумаги, с тошнотворной начинкой «зеленца». Вова с дрожью отбросил ком, а Дина Алексеевна ничего не заметила.
— Вот ослы, — пробормотал он и добавил срывающимся шепотом: — Ваще не понял, как решать эти многочлены. Когда, она сказала, контрольная? В пятницу?
— Ага, — отозвался Турка. — Ты не боись, через зимний вход выйдем.
— Да нет. Я думаю, не стоит убегать. Буду драться. Лучше пусть сразу побьют, да и все.
Турка промолчал. Конечно, это выход. Лучше, чем просто убежать. Потому что иначе все продолжится завтра. Да и на улице Вову могут подстеречь. Не будет же он днями сидеть дома. Драться — самый лучший вариант.
Прозвенел звонок, и все посрывались с мест, наперегонки засовывая тетради в рюкзаки, закидывая ручки и учебники. Все радовались окончанию очередного учебного дня, а Вовка был бы не против отсидеть еще одну матешу. Он так и остался бледно-зеленым и чуть сдулся, как пробитый шарик.
Не успел он встать со стула, как его настиг удар. Рамис прыгнул и прямой ногой врезал в район печени.
Вова рухнул между партой и стеной, чуть не напоровшись на крючок для портфеля глазом.
— Что такое? Эй, ну-ка выходите! Рамис, Сережа!
— Извините, Дина Алексеевна, я нечаянно, — отозвался Рамис. Вовка тем временем встал, растирая поясницу. Тузов подмигнул Турке, и вся компания, ухмыляясь, вышла в коридор.
— Что это они? Ну и шутки, — нахмурилась Мочалка, снимая очки. — Ребятушки, а кто дежурный сегодня?
— Ну, мы можем, — выдавил Вова. — Только стулья задвинуть?
— Бумажечки соберите, подметите. Совочки-венички знаете ведь где? Ну и с доски сотрите… И тряпочки вымойте.
Турка вздохнул. Попали на дежурство. Вообще-то он никогда раньше не дежурил. Это ж для лохов.
— Вот козлы близнецы! Они же сегодня вроде дежурные… — пробормотал Вова.
Открыли окно. Сквозь серый заслон туч проглядывает солнце. Хороший денек, хотя чувствуется уже, что лето безвозвратно уходит. Но в сентябре еще обычно тепло, а вокруг школы тополя, тополя…
Турка с Вовой переворачивали стулья и ставили их на парты. Конечно, с обратной стороны сиденья были сплошь залеплены жвачками.
Последней из класса вышла Воскобойникова с журналом. Она терпеливо ждала, пока Дина Алексеевна заполнит его, и не обращала никакого внимания на дежурных. Высокомерная, как Снежная Королева. А какая родинка над губой…
Вовка морщился, заметая на треснувший оранжевый совок катышки жвачки и жеванную бумагу, перемешанную с колтунами девчачьих волос.
— Спасибо вам, ребятушки. За-а-кругляемся. Чистенько все, прекрасно! — хвалила Дина Алексеевна. Турка считал, что чище вообще не стало. Воняло еще в классе, старческий такой запах.
Пацаны молча вышли в пустой коридор. Турка шагал и чувствовал, как желудок колет изнутри ледяное крошево. Ладони чуть вспотели, и ноги какие-то ватные.
Турка не боялся драки. Куда проще самому получить в морду, чем смотреть на то, как твоему товарищу напихивают по самые помидоры.