Глава 22. Я пришел, чтобы спасти тебя

 Я переминаюсь с ноги на ногу, укутавшись в старое пальто. Дождь безжалостно барабанит по крышам и зонт не спасает совершенно. Подошвы ботинок промокли, и в пальцах чавкает вода. Ноги замерзли.
 Но я упорно стою возле этого огромного здания. Мне нужно дождаться вердикта, хоть я готов к тому, что Мина меня и слушать не захочет. С тех пор, как мы в последний раз виделись, прошло пять месяцев. Расстались мы не очень хорошо. В ее глазах я навсегда остался отпетым негодяем. Хотя, может, так оно и есть. Я с ужасом недавно осознал, что уже стал забывать ее ореховые глаза и каштановые волосы, и полные губы, и кокетливые ямочки на щеках. Мне казалось это совершенно невозможным всегда, ведь мы знакомы с детства и были предназначены друг другу едва ли не в пятилетнем возрасте. И вдруг – я совершенно ясно стал забывать Мину. Не помню, как она морщит нос, когда что-то задумала, как сосредоточено смотрит в книгу, когда читает. Совершенно стершиеся из памяти мелочи, когда-то такие дорогие.
 Я даже не знаю, что чувствую в предчувствии ее видеть. Внутри опустошенность – все еще мучает мое предательство. И страх – от того, что я должен ей сказать. Молоденькая светловолосая медсестра, которая меня встретила у ворот, возвращается назад. Я замираю, чувствуя, что превращаюсь в сплошной напряженный комок. Девушка улыбается:
 - Пройдемте со мной, мистер Харкер. Доктор Мюррей примет вас.
 Я не в силах подавить счастливый вздох, вырвавшийся из груди. Теперь самое важное – доказать ей, что я не вру, заставить себе поверить.
 Мы заходим в больницу. Двор засажен розами, некоторые – совсем поздние – еще цветут. В этом вся Мина, розы – ее самые любимые цветы.
 Когда мы поднимаемся по лестнице, я не могу не заметить, что унылые больничные стены покрашены в более светлый цвет уже не гнетуще-серые. А каждую ступеньку лестницы обратили в радугу. Наверняка тоже задумка Мины. Она привнесла в этот унылый мир свое тепло и светлую радость, которой сама живет.
 Медсестра оставляет меня у дверей, а сама заходит во внутрь.
 - Доктор Мюррей, мистер Харкер уже здесь.
 - Зовите, Долорес. И, пожалуйста, принесите нам чаю с лимоном и баранок.
 - Хорошо, мисс Мина – услужливо улыбается Долорес и через мгновение выходит. - Проходите, мистер Харкер. Вас ждут.
 Легко сказать – да не легко сделать. Меня почти парализовал страх – как я скажу ей? Как она отреагирует? Возможно ли такое, что после своих признаний я окажусь в этой клинике уже как пациент? Нужно быть готовым ко всему.
 Я осторожно прохожу в палату. Мина растеряна и взволнованно вскакивает со своего кресла. Подходит ко мне, сама не замечая, как теребит ленту на платье – нервничает.
 - Здравствуй, Мина! – дрожащим голосом произношу я.
 Некоторое время она разглядывает меня, кусая губы. Я вижу, как тяжело вздымается ее грудь. Она все еще нервничает.
 - Привет, Джонатан! – говорит она, наконец, и, указывая на стул напротив своего, добавляет:
 - Садись, пожалуйста.
 Поскольку мои колени здорово дрожат, я моментально опускаюсь в предложенное кресло. Теперь мы можем спокойно рассмотреть друг друга. Я вижу, что ее щеки порозовели, но не от смущения, а огонь в глазах указывает мне на то, что Мина окончательно стала женщиной. И ей идет. Я осторожно касаюсь ее теплых пальцев руками. Она заметно напряглась, но не отвергает. Посмотрев в ее ореховые глаза, я спрашиваю: - Как ты живешь, Мина?
 Она улыбается, пряча взгляд. Потом вновь смотрит прямо в мои глаза:
 - Хорошо, спасибо. Я очень счастлива с Александром и в больнице дела неплохо.
 «Я очень счастлива с Александром». Ну да. Никак по другому.
 Бедная Мина, ты же совсем не понимаешь, с кем связалась. Как же мне сказать тебе это?
 - А ты? – задает она встречный вопрос.
 Что ей ответить? С тех пор, как я стал членом Ордена Дракона, мне удалось значительно поправить свое материальное положение. И теперь снимаю лучшие комнаты и не нуждаюсь в соседях. Живу один. И – коплю потихоньку на свой собственный дом. Но ее там уже не будет.
 - Неплохо.  Снимаю комнаты получше. Уже без соседей. Много пишу.
 - Я очень рада за тебя, Джонатан – говорит она. Похоже, искренне.
 Вновь повисает пауза. Мы не знаем, что сказать друг другу. И даже смотреть в глаза друг другу боимся.  Я изучаю ее пальцы, которые она, конечно же, уже отняла у меня, а Мина делает вид, что ее интересует цвет письменного стола.
 Она решается нарушить эту неловкую тишину первой:
 - Долорес сказала, у тебя ко мне какое-то дело?
 - Да – киваю я. – Я пришел поговорить.
 Ну вот, как же теперь начать? Никакой журналистской выдумки не хватит, чтобы придумать начало этого мучительного разговора. К счастью, приходит Долорес, неся поднос с двумя чашками ароматного чая и баранки. Я глубоко затягиваюсь, втягиваю в легкие запах лимона и корицы, который расползается по кабинету.
 За те несколько минут, что Долорес шла назад, я уже успел, наверное, несколько раз умереть и родиться заново, но дальше тянуть некуда. Посмотрев в ее огромные глаза, я начинаю:
 - Мина, я хочу поговорить с тобой о Грейсоне.
 Несколько секунд она смотрит на меня непонимающе, потом устало вздыхает и качает головой:
 - О, нет, Джонатан! Прошу тебя! У нас все прекрасно. Я счастлива.
 И резко отворачивается от меня, как делала это всегда, когда не сердилась на меня. Что ж, подобной реакции я мог ждать. Я поднимаюсь со своего места.
 Смотреть на бархат этих волос, на ее губы – лепестки просто невозможно, и я отхожу к окну:
 - Мина, послушай меня! Просто выслушай, если уж впустила. Ты говоришь, что счастлива с Грейсоном. Возможно, не мне решать. Но я не думаю, что счастья вам добавляет то, что он совершенно не спит по ночам. Или то, что часто ходит с красными глазами, как у маньяка. Или то, что временами его кидает то в жар, то в холод, но он не дает тебе измерить температуру. Или тот факт, что у него необычайно холодная кожа, но он никогда не мерзнет. Я не думаю, Мина, что ты очень счастлива от того, что почти всегда гуляешь одна, потому что у него какая-то странная неприязнь солнца. Вытащить его на улицу в прекрасную погоду наверняка гораздо сложнее, чем  Сизифу поднять камень. И уж совсем наверняка ты не становишься более счастливой, зная, что он просто не может жить без таинственных пилюль, которые глотает каждое утро.
 Мина молчит, но я знаю: она вся превратилась в слух.
 Когда я вновь смотрю на нее, она заметно бледнеет:
 - Откуда тебе все это известно?
 Я улыбаюсь. Не стала отрицать. Я не сомневался. Тогда я подхожу к ней ближе, поднимаю с кресла и, крепко сжав руку, продолжаю свои откровения:
 - Я пришел сюда, чтобы спасти тебя, Мина. Александр Грейсон – не тот, за кого себя выдает. Это всего лишь маска, за которой скрывается ужасное, отвратительное чудовище.
 Она вырывается от меня и говорит срывающимся голосом:
 - Перестань! Джонатан, я не понимаю, что ты говоришь?
 Она подходит ко мне и осторожно кладет теплую ладонь мне на лоб.
 - Ты себя хорошо чувствуешь?
 Я осторожно касаюсь губами кончиков ее пальцев и, смотря ей прямо в глаза, говорю:
 Мина, я не сумасшедший. Я говорю правду. И могу тебе это доказать.
 Я вновь усаживаю ее на место и опять застываю возле окна. Но больше не смотрю в него, а только на ее дрожащие ресницы, и губы, которые она кусает. Она всегда так делает, когда очень нервничает. Милая Мина, прости меня, что заставляю тебя волноваться, но у меня нет другого выбора.
 - Не кусай губу при Грейсоне. Дружеский совет.
 Совсем растерянная и очень бледная, она медленно качает головой:
 - Джонатан, я не понимаю…
 - Мина, ты же очень умная женщина, врач. Наверняка, у тебя возникли вопросы хотя бы, что за пилюли он повсюду таскает за собой.
 - Да, я спросила у Алекса о них.
 - И?
 - И он сказал мне, что это лекарства от аллергии. Ему все еще сложно привыкнуть к здешнему климату.
 Мне стоит огромных усилий не засмеяться. Лекарство от аллергии! Особо он в выдумках не извращался.
 - И ты, доктор, не смогла различить примитивные выдумки?
 Она долго смотрит на меня своими ореховыми глазами, а потом произносит убийственное:
 -Я не задавала вопросов потому, что я ему верю.
 Камень полетел в мой огород и сбил все грядки. Больно. Тяжело. Но ни на что другое я не рассчитывал. Поэтому я просто разворачиваюсь на каблуках и снова подхожу к столу. Сажусь.
 - Мина, ты можешь не верить мне, я понимаю. Но ты не можешь не поверить очевидным вещам. Мина! Грейсон – чудовище и лжец, пойми. Вспомни, какой трагедией закончилась презентация его адской машины. Взрыв был такой силы, что его откинуло на сотню миль. Я говорил тебе, что он мертв, потому что ни одно создание из плоти из крови не выдержит подобного удара. Но тебя это не остановило. Ты назвала убийцей меня и побежала искать его. Скажи, Мина, ведь он был даже без ссадин, не так ли? Тебя совсем ни капли не удивило, что он даже царапин не получил от взрыва такой силы?
 Она упрямо качает головой и шепчет, не смотря мне в лицо:
 - Господь сохранил его для меня…
 - Господь? – удивленно поднимаю брови я. – Я думаю, дьявол.  Мина, милая! Хельсинг рассказал мне о нем.
 - Хельсинг? – заметно оживляется она. – Ты видел профессора?
 - Давно. Почти полгода назад.
 - Где он сейчас?
 - Он скрывается от Грейсона.
 - Джонатан, почему? – не понимает она и с отчаяньем смотрит мне в глаза.
 - Мина, у него нет никакой аллергии, это сущая чушь, тебе ведь это известно. Лекарства нужны ему для другого. Они позволяют ему выходить на солнце. Это разработка Хельсинга. Но он уничтожил все до одной ампулы перед тем, как сбежать из города, и теперь Грейсон снова вынужден пропадать во тьме. Почитай старые медицинские книги и сопоставь синдромы: холодная кожа, красные глаза, неадекватная реакция на кровь. Отсутствие потребности спать. Не выделяет пота и запахов тела. Этих болезнь называют Темной и Кровавой. Но лучше в этом случае смотреть книги со старыми легендами. Таких, как Грейсон, которому ты так веришь, называют Темными, Падшими, Кровопийцами, Носферату, Обращенными. Грейсон – не человек, Мина. То, что ты видишь перед собой – это всего лишь маска для общества, не более. Александра Грейсона в природе не существует. Зато есть Влад Дракула, господарь Валахии, более известный, как Цепеш, Колосажатель. Когда-то он был обычным человеком, как все, но за свои наказания получил вечную жизнь во Тьме. Он- Древний вампир, Мина. И ты с ним живешь.
 Она смотрит на меня потемневшими глазами, потом резко встает:
 - Уходи, Джонатан!
 Я тоже встаю и приближаюсь к ней:
 - Мина… Я хочу тебе помочь!
 - Нет! Нет! – она хватается за голову и закрывает уши руками. – Я не хочу ничего слышать! Пожалуйста, уходи!
 Но я не могу ее оставить просто так. Я сгребаю ее в охапку, и, наклонившись прямо к ее лицу, шепчу:
 - Мина, Хельсинг оставил свой дневник в твоем столе. Там он говорит о своем пациенте, некоем Владе, о процессе его создания. Ты должна была найти его. Это не та вещь, которую можно забыть, дорогая. Профессор сделал это специально, чтобы ты прочла и поняла, какое чудовище нынче гуляет по городу. Ты должна быть осторожна с ним,  Мина! Он кровопийца, послушай же!
 На секунду она замирает, а потом опадает в моих руках. Ее взгляд, которым она одаривает меня, наконец, полный боли. Она открывает рот, но ничего не может произнести, а по ее ставшим вдруг смертельно бледными щекам, катятся слезы.
 Она осторожно выскальзывает из моих рук, опирается на стол, и совершенно раздавленным тоном, говорит:
 - Джонатан, пожалуйста, уходи! Уйди, прошу тебя!
 Я понимаю, что и правда не могу больше здесь находиться. С великой тщательностью подбирая слова, я говорю:
 - Мина, прошу тебя, подумай над моими словами. Мы оба знаем, что это правда. Если хочешь, я предоставлю тебе более материальные доказательства, у меня правда есть такая возможность. Ты не должна подвергать себя опасности. Я знаю, что ты уже никогда не будешь моей, но и от него нужно бежать, милая. Пожалуйста, обещай мне, Мина! Я не прощу себе, если с тобой что-нибудь случится.
 Она отходит от стола нетвердым шагом и растеряно повторяет, смотря на свои ноги:
 - Да, да, бежать… Бежать…
 И вдруг хватается за голову. Я не успеваю ничего понять, как она уже раскачивает ею из стороны в сторону, сильно прижимая руки к ушам.
 Смертельно побледневший, я подбегаю к ней и тормошу ее за руку:
 - Мина! Мина, что с тобой! Ты меня слышишь?
 - Головвва…. Голо… - шепчет она.
 И это – последнее, что я слышу от нее, прежде чем она падает мне на руки, как подкошенная.
 Я держу в руках ее мягкое тело, во всю глотку зову на помощь и с ужасом думаю: что, если я не успел ее спасти?