Вальс на три четверти. Части 5, 6

ЧАСТЬ ПЯТАЯ. СОЛО-ПОВОРОТ

Техника исполнения

- А не надо виски вермутом запивать и мороженым заедать… Жрать не надо столько! Три жюльена, два мороженых…- возмутилась Рита. И жалобно попросила: «Поедем уже – домой, а? Я есть хочу, с утра не ела, настроения не было».
-А ты, значит, порции сосчитала? Говоришь, есть хочешь? Так я тебе и поверила! Сама две порции мороженого умяла и жюльен, и вермутом обхлебалась… И меня же упрекаешь!

-Я-ааа?! Да я вообще его не ела, я Витьке отдала! Я не ем мороженого, у меня… на молоко аллергия, - сочинила Рита на ходу подходящую версию. – А жюльен… принесли – кошачье блюдечко, что там есть! Вот домой приеду, наверну… - Рита мечтательно улыбнулась, и Лиля её не поняла: зачем домой, когда здесь всё такое вкусное? И пирожные объедение, Лиля съела два, своё и Ритино, которое Рита решительно отодвинула от себя и которое Лиля сейчас доедала.

- Ну и зря! – жизнерадостно сказала ей Лиля с набитым ртом. («Ну и зря! Тебе только пирожных и не хватает, лучше отдала бы Витьке с Артаганом» - подумала Рита, но промолчала, как всегда).
- Опять аллергия? – понимающе усмехнулась Лиля. – Я смотрю, у тебя на всё «аллергия». Не дрейфь, подруга, тебе пока можно. Вот стукнет двадцать восемь, как мне, вот тогда и…Чего смеёшься-то, смешно ей… Аллергия у неё… на всё и на всех. Кроме этого Ар… Артана?
- Артагана.
- Вот-вот. Чечмека выбрала, больше не нашла никого…
- Замолчи! Не смей так о нём! – не смолчала Рита, и Лиля от неожиданности замолчала, протянув напоследок своё «Ну и зря-ааа».

Оркестр заиграл, Рита встала и пошла танцевать с Артаганом вальс, и Лиля запоздало поняла, что «не зря»: розовая блузка словно светилась, серебряная юбка взлетала вверх, открывая стройные ноги (вот бы Лиле такие ноги, уж она-то знала бы, что с ними делать), которые вытворяли под музыку нечто невероятное. Тело тоже не отставало – в руках Артагана оно изгибалось как стебель цветка и казалось – звучало. Пепел розы.

Техника исполнения была блестящей (правый полуповорот, корте, виск, шассе, правый полуповорот, правый полуповорот, закрытая перемена, левый полуповорот и открытая перемена – три шага вперёд, шассе и чек…). После вальса они станцевали «Ча-ча-ча» (соло-поворот, чек вправо, чек влево, задний чек… тайнстэп. Брэй влево, брэй вправо… соло-поворот у обоих и всё сначала, что тут сложного?) и хотели было вернуться к своему столику, но оркестр заиграл – такое, что они решили остаться.

От Риты с Артаганом не отрывали глаз, а они, забыв обо всём, ушли в ритм – и оставались в нём, пока не кончилась музыка. Это была импровизация, кафе закрывалось, и «под занавес» оркестранты сыграли французскую мелодию, которую – не передать, не рассказать словами. Рита с Артаганом – рассказали без слов.
Оба уселись за стол, довольные друг другом. Рита больше не притрагивалась к вермуту. Тронула Лилю за рукав: «Так мы поедем? Ты обещала… кафе уже закрывается».

Кафе действительно закрывалось, официанты извинительно улыбались и разводили руками: «Понравилось у нас? Приходите ещё!». Артаган помог Виктору встать, компания расплатилась и подхватив его под руки, дружной гурьбой направилась к дому – Виктор жил в трёх шагах от кафе. – «Может, подождёте, девчата? Вон Витькины окна, сейчас его доставим… в блиндаж. Потом  за вами вернёмся, проводим до метро… Подождёте?»  Рита с Лилей «подождать» отказались – метро рядом, да и ехать им далеко, да и Сергей – с ними поедет, проводит.

Как выяснилось позже, Сергей собирался провожать только Лилю, сказать точнее, он собирался отвезти её к себе домой. «Лилька, ты что, совсем больная?» - прошипела Рита на ухо подруге и услышала в ответ возмущённое: «Это ты больная. Диагноз поставлен. Тебе лишь бы обниматься – всё равно с кем, хоть с чуркой этим… Я видела, как он тебя держал! И все видели. А потом даже до метро не проводил. А я с Серёжей буду, мы вместе, правда, Серёж?»

Диагноз

Риту больно ударили эти слова. Она говорила себе, что Лиля слишком много выпила и не отвечает за свои слова, а в голове стучало: «Диагноз поставлен, поставлен, поставлен…» Дианоз оставлял желать лучшего: плюсневая деформация суставов… суставная щель сужена… медиальные края головок плюсневых костей с остеофитами.
Заключение: артроз плюснефаланговых суставов обеих стоп. То есть изменение костных тканей. Безнадёга. Болезнь оказалась ударом ниже пояса.
 Ещё одним ударом стал её тридцать шестой день рождения, на который Рита  впервые за много лет никого не пригласила. А потом  её выгнали на пенсию.

Пенсия. Рите хотелось повеситься.
Конечно же, вешаться она не стала: психика у неё была стрессоустойчивая (флегматический тип темперамента, кто не знает, расшифровывается так: этим всё нипочём, справятся с любой проблемой). Да и люстра дорогая, вдруг не выдержит Ритины сорок пять килограммов? Рита решила не рисковать. Прогнала жильцов (заплатив им "неустойку") из квартиры, которую купила после смерти бабушки и переехала туда из съёмной комнаты, где после второго развода жила одна.

И всерьёз занялась ремонтом, который делала сама, с азартом Робинзона Крузо, обживающего свой  остров. Как невесело шутила Рита, легла костьми. И похудела ещё больше. Покончив с ремонтом, два месяца провалялась на диване в жесточайшей депрессии, почти не выходя из дома и отключив телефон.

Горькая вода

Потом спохватилась, взяла себя в руки и устроилась на работу – провизором в аптеку. Должность провизора расшифровывалась как помощник фармацевта и предполагала наличие среднего профессионального образования, работа заключалась в отпуске лекарств. Примечательно, что за границей (Рита не поленилась заглянуть в интернет) было с точностью до наоборот: провизор был врачом, специалистом с высшим фармацевтическим образованием, а фармацевт именовался его помощником.

Удивившись – уже в который раз! – национальной «специфике службы» Рита, отметила ближайшую к дому аптеку, где требовались фармацевты и провизоры, и что называется, «явилась не запылилась», не сомневаясь в том, что её возьмут: среднее профессиональное образование у неё есть, опыт работы двадцать лет, правда не по той специальности, «ну и что? Вам нужны провизоры, я и пришла. Образование среднее специальное, опыта работы в аптеке нет, но я научусь, я способная» - заверила Рита обступивших её аптечных «тёток», профессионально улыбаясь.

- Нет, ну какая наглость, образование у неё… Видели – таких «фармацевтов»?
Ой, что вы, я фармацевтом не смогу, я провизором! Вы только меня научите, пожалуйста, а то – где же мне работать, не в стриптизёрки же идти? Правда, там хоть платят нормально, а у вас одни слёзы, но куда же мне идти, мне больше некуда, я же ничего не умею» - и неожиданно для самой себя Рита расплакалась.

Ну, скажу я вам, это была сцена… Половина коллектива широко раскрыла глаза, оторопев от «запасного варианта» трудоустройства, другая половина смеялась: «Ну, отколола номер… провизорша! Не возьмёте в аптеку, пойду в ночной клуб, там зарплата больше… Ну, насмешила… Воды ей принесите кто-нибудь, а то всю аптеку слезами зальёт!»

- Чё это вы мне такое горькое налили, я не отравлюсь? Психотропным чем-нибудь траванёте... Чё вода-то горчит, я вопрос задала! Фармацевты фиговы» - обиженно бурчала Рита, глотая воду.
- Ой, размечталась, психотропного ей нальют! Я пустырника тебе накапала, пей и прекрати. От тебя вся аптека… в состоянии шока. Смотри, за три месяца не освоишь… науку, уволю к чертям. Профессионалка фигова» - вернула «комплимент» заведующая. Рита хрюкнула от смеха и уронила стакан. Ей, как всегда, повезло - приняли в штат с испытательным сроком (и «испытательной» зарплатой).
 
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. ДОЛЬЧЕ ГАББАНА

Всё наоборот

Рита работала в аптеке уже полгода. Стояла за прилавком (сидеть у неё не получалось, не выходило, Рита  не любила статику), включив плеер на полную громкость. Спорить с Ритой было бесполезно. «Сами же говорили, что в наушниках нельзя, клиентов не услышу. А без музыки как же – работать?» - удивлялась Рита, и у всех опускались руки: ну что с ней делать, не выгонять же… Ведь в ночной клуб пойдёт, сама сказала – больше некуда.

- Рит, встань в моё окно, обслужи клиента, я ногти докрашу и приду, - просила Риту толстая Инна Григорьевна, Инка, как она разрешила себя называть.

Ритины плечи взлетели вверх в негодующем жесте… Слушая целый день это «обслужи клиента», она чувствовала себя бордельной проституткой, не больше и не меньше... То ещё – выраженьице! Кроме Инки с её словечками, Рите активно не нравилась провизорская зарплата и скудные премиальные… Более чем скудные! И напрямую зависящие от выручки. То есть как ни старайся, как ни выкладывайся, от тебя ничего не зависит.

Это было странным и не укладывалось в голове. Как и слово «выручка», которое в Ритином понимании ассоциировалось с помощью, поддержкой, заменой. Но – не с деньгами. Всё здесь было наоборот. Перевёрнутый мир, зазеркалье. Перекусывали – толстенными ломтями хлеба с колбасой… и маслом (!), которое намазывали толстым слоем и клали сверху кружок варёной колбасы, Рита в рот её не брала, ела только мясо.

Наблюдая эту милую сцену, Рита каждый раз делала бесстрастный вид, еле сдерживая смех. Ритина зарплата тоже была смешной. В «Стелле» ей предлагали в пять раз больше. «Стелла» - это стриптиз-клуб, куда Риту брали, что называется, с потрохами, но она решила пока повременить. Пока подождёт, а дальше будет видно.

От продажи квартиры на Кутузовском проспекте у Риты остались деньги (её новая «двушка» стоила намного дешевле), да и пока работала, скопила немного. Деньги Рита хранила, как и положено, в банке. В жестяной, с надписью «сахар» (сахар в банке тоже был – насыпан сверху).

Ещё она купила лисью шубу, за которой не поленилась съездить в Грецию. Рита справедливо считала, что хорошая дорогая шуба в сто раз лучше хорошей дешёвой и на вещах не экономила никогда. Шуба была до пят,  и в ней было тепло.
Это было главным достоинством шубы. «Красота – это уже вторично», сказала себе Рита и, удивляясь собственному безрассудству и расточительности, купила к шубе сапожки на шпильках – свои любимые, Dolce&Gabbana, в чём же ещё ходить? В фабрике «Скороход»? (прим.: фабрикой «Скороход» Рита называла все остальные фирмы, выпускающие обувь, включая «Саламандру», и спорить с ней было бесполезно).

Появилась проблема: из-под шубы не видно было сапожек, а этого Рита вынести не могла. Она отнесла шубу в меховое ателье и попросила укоротить «вот до сих». Сотрудницы ателье восхищенно гладили  пушистый мех и осторожно дули в середину, отчего становился виден густой палевый подшерсток. С примеркой ничего не получилось – шубка ни на ком не сходилась.

«Главное, чтобы было тепло, а красота – это вторично, но… обязательно», - восхищенно выдохнула Рита, глядя на себя в зеркало – из-под лисьей пушистой шубы виднелись антрацитово сверкающие сапожки на высоченных шпильках (при росте 164 см шпильки являлись непременным аксессуаром). Вот бы родители увидели её в этой шубе и в этих сапожках! Но они не увидят – Рита с ними не знается, можно сказать, с самого детства.

Каникулы Рита проводила в Москве, у бабушки, остальные десять месяцев в году училась в Пермском хореографическом училище, куда родители отдали её невзирая на слёзы и мольбы и не слушая жалоб, что она больше не может и что ей очень тяжело.

Слёзы начались с первого класса (в предподготовительном и подготовительном классах Рита ещё держалась). Родители Ритиным «капризам» не поддавались: «Это тебе не дома – не хочу, не буду. Избаловалась вконец, теперь отвыкать придётся, там с тобой миндальничать не будут, потом спасибо скажешь. – «Спасибо» - сквозь зубы сказала Рита и отправилась в интернат.

О том, как ей там жилось, Рита родителям не рассказывала. – Зачем? Чтобы услышать: «потом спасибо скажешь»? Она это уже слышала. И сделала нехитрые выводы: нравится не нравится, можешь не можешь – учиться ей придётся всё равно, значит, надо выкладываться на все сто и даже на двести, стараться изо всех сил и стать лучшей. Иначе – будешь всю жизнь в кордебалете декорации изображать.

 Рита ни на что не жаловалась, только сказала, что хотела бы проводить каникулы у бабушки Мани, папиной мамы.

Бабушка Маня

Московская бабушка закармливала Риту пирожками и расчёсывала  длинные косы, усадив внучку на стул и бросив ей на колени книжку. - «Сиди, читай. Я долго буду» - безапелляционно заявляла бабушка. Расчесывала она не больно, бережно, прядь за прядью. А Рита читала «Робинзона Крузо» и мечтала оказаться на необитаемом острове (уж она-то оттуда не рвалась бы, жила в своё удовольствие).

Баба Маня любовно гладила светло-каштановые локоны (которые Рита потом красила оттеночным шампунем, для придания им шоколадного оттенка), смачивая каждую прядь чайной заваркой, которую называла «витаминами».

Бабушкины пирожки и «витамины» Рита вспоминала весь год... Отношения с родителями так и остались «прохладными», пока не замёрзли совсем. После смерти бабы Мани, которую Рита им не простила (оставили одну – умирать), квартира в центре Москвы, на легендарном Кутузовском проспекте, оказалась завещана Рите (чего ей не простили родители, которые пытались распорядиться квартирой по своему усмотрению, так как Рита была несовершеннолетней, но им этого не дали сделать бабушкины «душеприказчики»-юристы).

Родители возненавидели дочь за то, что не поделилась с ними «наследством», и  продала роскошную квартиру с трёхметровыми потолками, купив себе «двушку» на самой окраине Москвы, в Лосином Острове. Здесь пора уже сказать, что Ритины родители жили в Набережных Челнах, в пятикомнатном роскошном таун-хаусе с участком в четыре сотки и гаражом на две автомашины, имели небольшой, но прибыльный бизнес (транзитные перевозки), но считали справедливым поделить бабушкину квартиру «поровну».

Рита оказалась неблагодарной – достигнув совершеннолетия (и имея к восемнадцати годам вполне взрослый жизненный опыт), с присущей ей жесткостью (и присущим ей блеском) осуществила операцию «купли-продажи», призвав на помощь бабушкиных юристов и ободрав покупателя как липку («не нравится – не бери, другие с руками оторвут, а ты потом удавишься»), так что после покупки новой квартиры (которую практичная Рита сдавала через фирму жильцам, а деньги переводила в валюту) у неё ещё остались деньги «на жизнь» - в «банковской» жестяной упаковке из-под сахара.
Эту бабушкину банку она берегла как память – о единственном родном человеке, который был в Ритиной жизни. Как берегла бабушкины советы, которые ей очень пригодились.

Бабушкины слова возникали в Ритиной голове неожиданно и всегда кстати: когда требовалось принять решение или сделать выбор. Или – приходили к ней ночью, когда Рита спала – а утром проблема решалась сама собой – Рита уже знала, как поступить, бабушка подсказала… Так что элитная высокооплачиваемая «Стелла» маячила в туманном будущем, отодвигаясь на неопределённый срок, а аптека не оставляла времени на депрессию и ненужные воспоминания. Надо же ей где-то работать. Как все работают.

Только что-то у неё не получается, как у всех. Как-то всё не так! Ни будущего нет, ни прошлого, о котором Рита не хотела вспоминать и, перебравшись в Лосиный Остров, не подходила к телефону, а потом сменила номер – боялась, что однажды не выдержит и снимет трубку. А потом будет всю ночь глотать минералку и плакать. Нет у неё больше друзей, у них своя жизнь, им ещё работать и работать. А у неё, Риты, какая жизнь? Никакой.

Рита усмехнулась. Лилька бы сказала, танцы – не работа, баловство одно, удовольствие! За «баловство», однако, платили гораздо больше, чем Рита получала в аптеке. А за «удовольствие» она расплатилась больными ногами, а государство расплатилось с ней мизерной пенсией, которую Рита даже не снимала со сберкнижки. Купит что-нибудь потом. Какую-нибудь мелочь. А ноги – если не прыгать, то и не болят, терпеть можно.

Шмотки она «на Родине» не покупала, привыкла к «тамошним». Это были, так сказать, издержки профессии: Рита любила красиво и стильно одеваться.

«Хэрр Зингер»

Ещё она любила шить. От бабушки у Риты остался старенький «Зингер», который она называла «Хэрр Зингер» или просто «Старый хер», когда заедало колесо или рвалась нитка. На «Зингере» можно было вышивать, и Рита проводила вечера за рукоделием, расшивая новые джинсы шелковой гладью. Получалось очень красиво. Рита была довольна собой, довольна жизнью – чего же ещё желать одинокой пенсионерке? Только утопиться.

Лёжа в ванне, Рита с наслаждением вдыхала аромат ароматического масла нероли, которое всегда добавляла в воду для расслабления мышц. Мышцы ныли и никак не хотели «расслабляться», поскольку Рита сегодня отмечала день рождения бабушки и съела два пирожных – за себя и за бабу Маню. А потом – занималась «до потери пульса» (как называла это сама Рита). «Инструмент» (коим являлось тело, обожравшееся сегодня до крайности) требовал ежедневной «настройки», хотя Рита на нём больше не «играла». Занималась по привычке, аптечному провизору такие нагрузки ни к чему. «И такое тело – тоже ни к чему. Никто не увидит, никто не придёт» - грустно думала Рита.

 И была несказанно удивлена, услышав звонок в дверь. Выскочила из ванной, отметив, что вода уже остыла, а она уже замёрзла, нельзя столько лежать, и думать столько нельзя… Завернулась в любимый халатик с драконами «эх, проглочу» и побежала открывать. Кого это на ночь глядя принесло, ведь никто не знает её нового адреса… И с колотящимся сердцем открыла дверь.

«Тарам-парам, парам-тарам, ходите в гости по утрам»

- Здрасьти, я соседка ваша… твоя, - простодушно заявила стоящая перед Ритой рыжая патлатая лахудра. – Вот, надумала к вам в гости зайти… к тебе. Давай на ты, мы же вроде ровесницы. Меня Лиля зовут, Лилия.
- Ты бы причесалась, Лилия, раз уж в гости пришла. Я Рита.
- Вот, решила зайти, познакомиться, - не смутилась Лиля. – Дай, думаю, посмотрю, кто в баб-Катиной квартире живёт. Здесь до тебя баба Катя жила. Катерина Афанасьевна. Потом жильцы всякие-разные… Сдавала, что ли? (Рита молча кивнула) Теперь, значит, ты…
- Теперь, значит, я, - эхом повторила Рита и зачем-то сказала: «Я раньше в баб- Маниной квартире жила, теперь в баб-Катиной… живу. Словно чужой век доживаю. Пошли, что ли, на кухню, гостей угощать принято.
- Пошли. Насчёт чужого века ты зря. Мы с тобой, подруга, свой век проживём, как никому не снилось! А чем у тебя так пахнет… Я прямо офигеваю. Духи, да?
- Это не духи. Это масло нероли, я ванну принимала.
- Масло? Это чего такое – нероли?
- Масло такое, ароматическое. Мышцы расслабляет и силы восстанавливает. Кофе будешь?
- А с чем? – С коньяком. – У-ууу, я в тебе не ошиблась. А потом?
- А потом я тебя причешу. А то ты выглядишь, как очевидное невероятное.
- У-ууу… А ты умеешь? – Умею. Я всё умею понемножку.
- А ты где раньше жила? – бесцеремонно расспрашивала её Лиля.
- На Кутузовском, с бабушкой. Потом на Проспекте Мира, с мужем. Потом на Неглинке, с другим мужем, - механически перечисляла Рита. – А квартиру сдавала, на мою зарплату не проживёшь, на шмотки не хватало. Теперь не сдаю, сама живу, докатилась, хе-хе, до Анадырского проезда.
- Ни фига себе! У тебя два мужа были?
- Зарегистрированных – два,  ну и ещё, конечно, были… Тебе надо это знать? У тебя, что ли, не было? – сверкнула глазами Рита, и Лиля прикусила язык.

Признаться Рите, что у неё никого не было, кроме отца Наденьки  и мужа, который, как выяснилось, не любил ни её, ни Наденьку, и  теперь Лиля больше никому не верит? – Ни за что! Рита её не поймёт и будет ухмыляться, как она реагирует на каждую Лилину фразу. С чего её разнимает-то? Смеётся, а глаза грустные. Лиля разглядела: Ритины глаза не смеялись, в них было отчаяние – но не кричащее, а какое-то застывшее, безнадёжное.

- А бабушка твоя где? – На кладбище, десять лет уже.
-Так ты с восемнадцати одна живёшь? – С шестнадцати («С шести. Бабушка только в каникулы»). – Ни фига-аа. А где твои родители?
Рита не ответила.
- Ну, у тебя и хоромы! Паркет, фарфор, обои офигенные и мебель как из дворца. И книг столько…  – восхищалась Лиля. 
- «Офигенные» обои называются шелкография, за мебель с меня содрали столько, что лучше не вспоминать, а паркет постелила, потому что на нём удобнее, – объяснила Рита.

 А могла бы сказать другое: что ей такие «хоромы» ни к чему. Что когда делала ремонт, была довольна, а потом поняла, что всё это ни к чему – ей одной. Так уж сложилась жизнь: два неудачных замужества, и ни семьи, ни детей. Издержки профессии. Но хоть в чём-то повезло – в «Стелле» работать не надо, спасибо бабушке Мане, денег хватит надолго, если экономно их тратить и не ездить каждый год в круизы… То есть – влачить существование. «Дотянуть» до пенсии по возрасту, которая будет ненамного больше её нынешней.

О пенсии Рита благоразумно молчала, а Лиля не спрашивала, пила кофе из красно-золотой фарфоровой чашечки с изогнутыми как лепестки краями, стоящей на таком же красиво изогнутом красно-золотом блюдечке, и нагло разглядывала Риту.

- А ты чего такая  худая – на диете сидишь? Так хватит уже, мужики не собаки, на кости не бросаются, слышала такую поговорку?
Оторопевшая от такой дерзости Рита незаметно развязала поясок на драконьем халатике и жалобно сказала: «Слушай, чего ты ко мне привязалась, сама пришла и сама привязалась! Пойдём, я тебя причешу. Я причёску одну знаю, закачаешься!»

Продолжение http://www.proza.ru/2015/10/20/944