Небесная сказка геополитическое фэнтези

Небесная сказка
...Уже несколько тысячелетий продолжалось ожесточенное и кровопролитное противостояние двух – занимавших  каждое по полмира – царств – Священной Урании и Великой Оцеании. Освящавшим эту вражду её вековечным источником была лютая ненависть друг к другу небесных покровителей и властителей двух земных царств. Священной Уранией безраздельно правил грозный бог Онкубион. Над Великой Оцеанией господствовала всемогущая богиня Бабилия. Для каждой из сторон бог враждебного царства был дьявольским антиподом своего божества. И публичные славословия в честь своего небесного покровителя неизменно сопровождались хулой и проклятьями в отношении вражеского божества. Онкубион и Бабилия были верховными главнокомандующими армий Урании и Оцеании. Война шла не только на земле, она шла и над ней. Боевые драконы Онкубиона и Бабилии штурмовали друг друга в небесах и одновременно поддерживали усилия человеческой пехоты на земле. Война служила главным мотивом и составляла весь смысл существования всякого человека в отдельности и каждой из империй в целом. Если война останавливалась, то только по причине исчерпания ресурсов. И как только они восстанавливались, война возобновлялась с новой и более страшной, чем прежде, силой. Отсчитываемая с события сотворения мира, война принималась в качестве основы и закона его существования. Никто и представить себе не мог, что возможно что-нибудь другое... 
Боль вернулась и заставила открыть глаза. Марикус приподнял налившуюся горячим металлом голову и оглядел место проигранной битвы. Повсюду лежали мертвецы. Тысячи трупов, пронзенных стрелами, мечами, копьями, в лужах крови. Они заполняли всё пространство до самого горизонта. Кое-где возвышались гигантские туши драконов. От этого наполненного смертью земного пейзажа отслаивался и уплывал вдаль свет остывающего неба. Марикус увидел несколько оцеанских пехотинцев в легко узнаваемых доспехах жёлто-зеленой расцветки. Он едва успел подумать, что надо бы остаться незамеченным, но было поздно – его подвижность уже привлекла внимание. Сзади подошли и больно ткнули в плечо:
- Вставай, злосчастный ураниец! Хватит притворяться мертвым!
Стоящий за спиной оцеанец насмешливо добавил: 
- Хотя это у вас легко получается, вы ведь и так все мертвые! Ха-ха!
Марикус встал, сделал шаг и сразу повалился от пронзившей всё тело дикой боли. Его резко подхватили руки врагов и грубо поволокли по направлению к запряженному лошадьми фургону. Вблизи эта оказалась зарешеченная повозка для пленных. Марикуса забросили внутрь. Он отполз в один из углов, расслабил обжигаемый болью бок. Похоже, у него было сломано ребро. Марикус глянул вокруг. В повозке уже было несколько плененных соотечественников. Из них – кто заговаривал стоном боль ран, кто проклинал бездарность военачальников, а кто равнодушно прикрыл глаза, чтобы не быть свидетелем своего позорного положения. Марикус закрыл глаза. Под впечатлением однообразной тряски повозки в его воображении стали всплывать сцены недавнего побоища. Вот, она – пятидесятитысячная армия, растянувшаяся на половину горизонта, выстроенная как единое существо, блистающая и бряцающая грозным оружием, мощная и великолепная. В небесах парили драконы сиятельного Онкубиона. Через какое-то время произошло широчайшее движение и встречное движение врагов. Свист стрел, шум копий, крики, первые стоны раненых, потом звон скрещенных мечей, гулкий отзвук щитов. Марикус видел, как из-за спины вылетал град стрел. Их выпускали из своего обитаемого чрева подвижные в несколько десятков локтей самоходные крепости на огромных деревянных в железных ободах колесах. Для того чтобы их катить, требовались усилия сотни крепких мужей. А внутри сидела дюжина шустрых и метких лучников, и их задачей было стрелять как можно быстрее. В эти смертоносные крепости метили своими огнедышащими пастями боевые драконы чудовищной Бабилии. На огромном четырехкрылом драконе, именуемым оцеанцами Райская Сила и прозванного уранийцами Адов Меч, восседала сама Бабилия. Жёлтый плащ над её зеленым платьем и светлые космы её длинных волос метались из стороны в сторону. Стрелы её ослепляющего взгляда летали во все углы поля битвы. Мариус уже несколько раз приходил в ужас, встречаясь с их ужасным блеском, как будто желавшим спалить всё дотла.
Бабилия норовила, как можно ближе подлететь к самой большой крепости, и направить на неё пламя из огромной пасти Адова Меча. С третьего раза ей это удалось. Адов Меч набрал высоту, на мгновенье задержался на недосягаемой высоте и со всей мощью ринулся к земле. По пути своего чудовищного низвержения главный дракон обогнул несколько косяков летевших в него стрел и, в конце концов, завис над уранийской крепостью. Здесь Адов Меч весь подобрался, поджал свои конечности и замер. Пехотинцы, зная, что сейчас будет, побежали от крепости, лучники стали выбрасываться прямо из узких бойниц крепости, порой падая прямо на копья своих соратников. Еще несколько мгновений, и вот гигантский сноп огня вылетел из огромного жерла пасти и объял деревянную постройку. Первая встреча с огненной атакой для крепости обошлась без последствий. Только несколько небольших всполохов успели пробежаться по ребристым стенкам. Но за первым пламенным зарядом последовал второй, третий. И вот, уже крепость горела в нескольких местах, а скоро она уже была вся объята пламенем. Из факела крепости выпрыгивали последние задержавшиеся там уранийские лучники. Вот, отсвет горящей крепости выхватил злорадное торжество в глазах Бабилии. Правда, оно тут же сменилось тревожным взглядом вокруг. По небу в сторону Адова Меча неслись несколько драконов. Первым из них был чудовищных размеров дракон по имени Ангел Рая, и по оцеанскому прозвищу Посланник Преисподней. Его наездником был сам великий Онкубион. По обе стороны от него летели драконы, принадлежавшие старшим и младшим богам. В отличие от богов оседланные ими драконы были смертны, и небожители берегли и дорожили своими подопечными. Огромный, в семь локтей ростом, облаченный в бардовые доспехи под тёмно-синей мантией Онкубион отдал приказ атаковать Бабилию. Взнуздываемый верховной богиней Оцеании Адов Меч уже был готов к смертельной схватке. Навстречу к нему выдвинулся дракон старшего бога Соляриса, командующего Западной армией. Дракон сделал несколько пируэтов. Зашёл справа, зашёл слева. Адов меч оставался неподвижным и только внимательно следил за маневрами противника, перекатывая туда-сюда зрачки размером со щит. Но вот случилась непростительная оплошность. Дракон Соляриса слишком долго выбирал позицию для атаки. В какой-то момент он чересчур близко подлетел к Адовому Мечу, и к тому же оказался снизу. Адов меч не преминул воспользоваться ситуацией. Он моментально изогнулся и сделал молниеносный бросок к дракону Соляриса. Оказавшись над головой дракона, Адов Меч вцепился в неё своими лапами с гигантскими когтями так, что послышался треск покрытого острыми буграми панциря. А потом раздался ужасающий, собравший в единую округу всё поле битвы рёв дракона Соляриса. Со всей мощью своей силы и массы Адов Меч совершил резкий пируэт, и в итоге в его лапах оказалась голова вражеского дракона, но без всего остального туловища. На стоящих внизу и наблюдающих за схваткой воинов обрушилась лава вязкой темно-красной драконьей крови. Оставшийся без головы дракон на мгновенье завис над землей. Онкубион не растерялся и был божественно скор, его Райская Сила стремительно рванула к месту схватки. Верховный воин Урании выхватил растерянного Соляриса с падающего дракона и закинул его за себя на обширную спину своей рептилии. Обезглавленный дракон с широко расставленными крыльями начал падать, совершая по пути несколько долгих поворотов. С места его грядущего падения уже разбегались уранийские воины. Наконец он рухнул, всё-таки погребя под себя нескольких несчастных пехотинцев. Тут же раздался сотрясший всю окрестность победный глас Адова Меча. Дракон Бабилии совершил круг победы над поверженным врагом. На его исходе он размахнулся лапой с головой дракона и со всей силой швырнул её в сторону Онкубиона и его небесной дружины. Потом же ведомый своей божественной наездницей полетел прочь, уступая место другим оцеанским драконам, готовым вступить в бой. Разъяренный потерей Онкубион жаждал отмщения. Он злобно взнуздал Райскую Силу и молниеносно атаковал дракона старшего небожителя Селения, начальника Объединенного штаба армий Оцеании. Несколько убийственных ударов колоссальной лапой Райской Силы, и скоро вражеский дракон остался без одного крыла и вынужден был, истекая кровью, планировать восвояси, унося свирепого, бесперечь изрыгающего проклятья Селения.
До полудня битва шла на равных. Равномерно таяли силы оцеанской армии, пестревшей жёлто-зеленой расцветкой доспехов, и армии Урании, мельтешившей синим и красным цветом. На линии фронта эти краски смешивались в какую-то жутко-бурую палитру с преобладанием черного цвета смерти. Эта черная граница противостояния ритмично отклонялась туда-сюда с обращенной симметричностью медленных колебаний колоссального маятника, восходящего к самым небесам. До поры Марикус оставался сторонним наблюдателем. По итогам этого наблюдения у него возникло необычное представление, что главной задачей невидимого и вряд ли существующего режиссера театра военных действий было именно что соблюдение паритета между воющими сторонами. Как будто в этом равновесии сбывалась ключевая черта мира в его динамичной взвешенности. Взирая на сцену кровопролитной битвы и, невзирая на её угрозы, Марикус задумывался, неужели и вправду гармоничность мира оплачивается только этой высокой ценой, и неужели этот её вариант единственно возможный и не может быть другого. Спору нет, думал Марикус, война пробуждала и усиливала в человеке лучшие качества. Находясь в обстоятельствах непрерывной угрозы смерти, конечный житель Земли заряжался максимумом своих возможностей и становился равным бессмертным небожителям. Борьба с животным страхом смерти перед близкой кончиной тела напрягала бессмертную душу и делала её чем-то неизмеримо более важным, чем тело. Лелея это душевное ощущение жизни, человек на войне начинал дорожить простым фактом наличного существования другого. И стремление к упрочению этого факта открывали в человеке на войне удивительное ощущение причастности к целому коллектива и героическую способность к пожертвованию своим сиюминутным частным интересом ради долговременного, если не вечного, общего дела. Получалось, что смертоносные и священные обстоятельства войны высвобождали человека из-под мучительного гнета закона корыстно-суетливой обособленности и присвоенности самому себе и выводили его под благодатное покровительство принципа блаженной причастности целому. Думая об этом, Марикус улыбался. Но тут же ясный горизонт его мысли заволакивался мраком сомнения в виде вопроса об отсутствии иных обстоятельств этого божественного ощущения. Неужели бессмертная душа в человеке для своего возвышенного и героического пробуждения требует только смертоубийственной ситуации войны? Не может быть! Должно было быть что-то еще, что вот так же, как и близкая угроза смерти, вызывало возвышенное ощущение бессмертия! Должна была быть какая-то другая смертность! И эта смертность благодатно возбуждала бы душу не случайной нуждой преодоления животного и законного страха смерти в обстоятельствах войны вопреки тождественным ощущениям своего зеркально обращенного противника. Другая смертность должна пробуждать душу благодатным  избытком стремления к целостности не вопреки, а благодаря. Случайная нужда – это пустота недостатка разведенности по полюсам.  Благой избыток – это полнота достоинства собранности в любовное единство. То есть, та, другая смертность вызволяет причастность к целостности не вопреки страху перед смертью и физическим растворением, а благодаря как раз самому устранению как мистическому растворению. Но в чём? Об этом он еще не знал...
Марикус вспомнил, как горизонт его мысли неожиданно подернулся смутным движением. На безупречно ясном небосводе, царившем над едва подвижной симметрией противостояния армий Урании и Оцеании, внезапно появилась черная туча. Оная  стремительно приближалась и постепенно её однородность распадалась на совокупность отдельных существ, и скоро туча превратилась в кишащую кучу драконов. Стая из нескольких десятков летающих рептилий заполнила всё небо над полем боя. Это был какой-то коварный план оцеанцев. Драконы, совсем молодые, гораздо меньшие по размеру, чем их взрослые собратья, соединялись в тройки-четверки и коллективно атаковали уранийские подвижные крепости. И уже через мгновения несколько крепостей превратились в гигантские костры. Одновременно с этим быстро покатились постройки оцеанцев. Армия противника перешла в массированное наступление по всей линии фронта. На левый фланг, где находился батальон Мариуса, обрушился поток стрел. Он выставил щит и иногда выглядывал из-за него. На одном летевшем довольно низко драконе Марикус увидел девушку, облаченную в амуницию младшего офицера. «Какая юная и прекрасная богиня», подумал Марикус. Он стал пристально её разглядывать и даже на какое-то мгновенье забыл, где находится. Он не обратил внимания на то, что оцеанская девушка заметила этот бесцеремонный взгляд и, разозлившись, направилась на него. Было поздно, когда Мариус увидел, что из её лука в его сторону вылетела стрела. И через мгновенье его левый бок ожгла острая боль. Теряя сознание, Мариус взглянул на торчащую в доспехах стрелу. За всё это время он несколько раз приходил в себя и успевал оценить, что его армия неизбежно терпела сокрушительное поражение. Поле битвы застилали тела поверженных уранийских воинов. Тлели останки сожженных крепостей. Громоздились тулова выбитых с небес драконов. В одно из пробуждений Марикус из последних сил потихоньку вытащил стрелу, высвободился из доспехов и кое-как остановил кровь. Поток этих воспоминаний вызвал дремоту и скоро Марикус погрузился на дно тёмного водоёма сна. Он проспал всю ночь. Его разбудил громкий, болезненно отдававшийся во всём теле стук в стены повозки. В уши проснувшегося Марикуса ударил городской шум – стук копыт по брусчатке, топот шагов, гомон голосов и отдельные выкрики мальчишек:
- Пленных везут, пленных везут!
Скорее всего, причиной стука были камни, которые дети бросали в стенки тюремной кареты, сопровождая ими свои крики. Марикус всмотрелся сквозь решетку в очертания домов и понял, что их привезли в Новый Бабилон, столицу Оцеании. Это был не самый большой оцеанский город, но здесь была резиденция наместника верховной богини, президента Даддуса Шестидесятого, отсюда шло управление Оцеанией и находилось большинство государственных учреждений. Город быстро кончился и их повезли дальше. Судя по всему, предположил Марикус, конечной целью поездки была главная оцеанская тюрьма Шмуантаномо. Путешествие продолжилось еще полдня. Солнце всё увереннее взглядывало в зарешеченное окно. И вот, когда оно уже находилось строго напротив окна, движение прекратилось. Послышался гул тяжело открываемых ворот. Тюремная повозка проехала еще какое-то расстояние и остановилась. Где-то сбоку в повозке растворились дверцы, и раздалось грубое приглашение на выход. Кое-как, прижимая кисть к больному боку, Марикус выбрался из повозки и пополнил строй с другими плененными уранийцами. Первым делом его доставили в лазарет, где над его раной довольно равнодушно стал возиться тюремный лекарь – промыл, чем-то помазал, перевязал. Едва всё это было сделано, лекарь шмыгнул в коридор и крикнул тюремщика. Далее Марикуса привели в большую комнату с таким же бедолагами, как он, заставили снять остатки одежды и надеть тюремную робу. И, наконец, его отвели в камеру. В этом сыром и полутемном помещении уже было несколько обитателей. Камеру наполняло гнетущее молчание, прорезанное тревожными взглядами. Не успел Марикус осмотреться и прийти в себя, как тут же заскрежетал засов и вошедший тюремщик приказал ему отправляться на допрос. Пропетляв по лабиринту из узких коридоров, имевших не только горизонтальное, но и вертикальное измерение, Мариус оказался в светлом просторном помещении. За столом сидел человек в форме оцеанского офицера – судя по нашивкам, майора. В плохо освященном углу возле конторки призрачно маячил еще один человек. Одетый в мирное платье он перебирал бумаги и не смотрел на присутствующих, симметрично предлагая и другим не обращать на него внимания. «Наверное, переводчик», подумал Марикус. Офицер мельком взглянул на Марикуса и довольно вежливо предложил сесть на стул напротив стола. Марикус сел и бодро взглянул на визави. Он быстро предположил за его лицом, окаймленным большой залысиной и квадратным подбородком, ум и волю. Следователь тоже внимательно разглядывал арестанта, видимо, моделируя стратегию допроса. Наконец, выражая  сожаление, он задал вопрос:
- Ты ранен?
Его оцеанская версия посредством перевода немедленно расшифровалась в уранийскую. Марикус живо отозвался:
- Да, немного. Ничего страшного. Как говорится, до свадьбы заживёт.
Переводчик быстро осуществил дешифровку.
- О, ты – оптимист! Это – хорошо. Я думаю, мы с тобой быстро договоримся... Так, ну, пожалуйста, кто – ты? Как зовут? Где служишь?
Марикус прочистил горло, на ходу придумывая, что говорить:
- Мором Икарус, старший знаменосец Третьего пехотного полка Западной армии.
- И с какого года ты в этом полку?
- С 6491 года от размыкания Небесного Круга.
- Сколько в вашем полку имеется человек?
- Теперь, уже имелось... М-м-м. Не знаю... Я думаю, человек восемьсот-девятьсот.
- И где вы дислоцируетесь?
- В полдне пешего пути от Роднонера в Синем лесу.
- А что это за Роднонер?
- Городок в Мрачногорской местности, удела младшего бога Роднеуса.
Марикус врал как по писанному, испытывая от игры своего разухабистого воображения удовольствие, что пристало разве какому придворному мифотворцу.         
- Хорошо. Понятно. Я думаю, на сегодня хватит. – Удовлетворился военный следователь  и тут же громко крикнул:
- Охрана. Уведите заключенного.
В комнату зашел охранник и взглядом показал Марикусу на выход. Они снова долго  шли по коридору. Но на это раз путь изменился. Тюремщик упредил недоумение Марикуса:
- В трапезную. Сейчас в Шмуантаномо ужин.
Они зашли в просторное помещение, беспорядочно роившееся заключенными. Кто-то здесь уже был занят трапезой, а кто только собирался к ней приступить. Охранник показал рукой на место выдачи пайки и ушёл. Мариус не спеша двинулся между длинными рядами столов. Немедленно с разных сторон в него вонзились косые взгляды. Мариус старался смотреть приветливо, но про себя думал: «Странно, вроде соотечественники, а смотрят волками». В скользящем созерцании пёстрой мозаики лиц взгляд Марикуса наткнулся на пару глаз, глянувших не него с пронзительностью узнавания. Марикус растерянно сморгнул и упустил из виду эти глаза. Сколько он через какое-то мгновенье не искал их, всё было бесполезно. Поддавшись странному замешательству, Марикус суетливо, с оглядкой дошёл до раздачи и взял порцию – две плошки с  похлёбкой и какой-то кашеобразной гущей, кусок хлеба и стакан с мутным настоем из трав. Уселся, где пришлось, и попытался поесть. Чудовищная на вкус еда не лезла. Из головы не выходил давешний взгляд. Сбоку мелькнул силуэт опрометью подсевшего человека. Марикус глянул на внезапного соседа. Над радушной улыбкой – блуждающий взгляд пустых глаз:
- Что, сегодня привезли?
- Да, - отозвался Марикус, бултыхая ложкой пустой бульон. 
- С Западного?
- Мг.
- Да, сегодня оттуда человек двести привезли... Серьезное поражение... Теперь уже, наверное, всё...
Марикус нехотя отразил внимательным взглядом выражение сочувствия. И совсем  не хотел уточнять, что значит «всё».
- Ты не будешь это? – Живо спросил собеседник, видя, что Марикус уже отставил тарелку с бульоном.
- Нет, - уверенно произнёс он и тут же присовокупил к тарелке с бульоном тарелку с кашей.
- Не  нравится?
Марикус, молча, повертел головой.    
- Ничего. Это – с непривычки. Потом даже вкусным покажется. – На ходу возбужденно объяснял товарищ по тюремному несчастью, с неподдельным аппетитом уплетая недоеденное Марикусом.
Тот только мелко щипал хлеб, запивая её травяным настоём.
- А после ужина мне куда?
- А ты – в какой камере?
- Я даже не знаю.
- Тебе, что не объяснили?
- Нет. Наверное, забыли.
- Да, это просто. Это определяется по тюремному номеру. Дай-ка гляну.
Тюремный товарищ моментально осмотрел робу Марикуса. 
- А, ну, понятно. Видишь букву «С». Это значит Северный блок. А две эти цифры 24 – номер камеры. Тебе во-о-он в те ворота и всё время прямо.
Стремительно поедая кашу, безымянный товарищ объяснял:
- Шмуантаномо расположено крестом...
Он крест-накрест чиркнул деревянной ложкой по засыпанному крошками щербатому столу.      
- ...расходящегося на четыре стороны света. Каждая сторона – отдельное крыло здания. Соответственно, четыре блока. А трапезная находится в самом центре тюрьмы. Я – в Южном обретаюсь. Моё имя, кстати, Юклик, Юкл Самин Калинейский, из удела старшего бога Калинея. А тебя как звать?
- Мором, – кратко ответил Марикус и более распространяться не стал.
- Ну, ладно, Мором, удачи. Еще увидимся.
- Увидимся.
Юклик встал и бодро куда-то отправился. Марикус посидел еще немного, разглядывая суету заключенных. Вскоре он направился по пути, в котором раскрывалось впечатанное в записи на тюремной робе содержание.
Назавтра Марикус снова был отведен на допрос. Зайдя в казенное помещение, заключенный ураниец также бодро взглянул на следователя и тут же заметил, что в его взгляде что-то неуловимо изменилось. Прежняя веселая нацеленность любопытства сменилась в нём скучающим равнодушием досады. Марикус напрягся ожиданием исполнения самых худших опасений. Майор, копаясь в записях, тихо произнёс:
- Представься еще раз, а то я запамятовал твоё имя.
Марикус озвучил день назад придуманное имя.
- А у нас есть другой вариант твоего имени, – грубо возразил следователь и тут же злобно рявкнул:
- Хелимий, зайди-ка.
В противоположной стене, что казалась сплошной, вдруг образовался прогал двери, откуда вышел человек. Марикус сразу узнал вчерашние глаза и сразу признал их обладателя. Это был младший сослуживец по ведомству военной разведки. Он видел его несколько раз на общих собраниях в центральном управлении в Маскаусе. Майор взглянул на вошедшего заключенного и, соединяя дугой быстрого взгляда его глаза с лицом Марикусом, спросил:
- Кто это?
- Это майор Марикус Лепетон, заместитель командира специального диверсионного полка Имперского управления военной разведки Урании.
«Вот сволочь», стрельнуло в голове Марикуса. Но наружу он вынес только крайнее недоумение по поводу услышанного как какого-то бессвязного набора загадочных слов.         
- Ух, ты! Майор! - воскликнул следователь, изображая возбуждение неожиданной встречи с хорошим, но давно не попадавшимся на глаза приятелем.
- Откуда ты его знаешь?
- Встречал в управлении.
- Хорошо. Можешь идти.
Предатель немедленно исчез. Следователь быстро встал из-за стола и направился к Марикусу. Остановившись перед ним, оцеанец возбужденно заговорил:
- Знаешь, майор, я очень не люблю, когда меня обманывают. Я разрешаю это делать только моей жене. И я хочу, чтобы ты почувствовал, насколько мне это не нравится, и ты впредь больше этого не делал.
Следователь коротко размахнулся и стремительно нанес два – слева и справа – удара по лицу. Марикус на несколько мгновений потерялся. Очнувшись, он почувствовал соленый привкус во рту. Голова шла кругом. В глазах кружились искорки. Щеку что-то щекотало тонким холодком. Марикус потёр место щекотки. На ладони ярко алело пятно крови. Он исподлобья глянул вперед. Следователь уже сидел за столом, пристально смотря на допрашиваемого и выжидая, когда тот придет в себя. И, дождавшись, заговорил:
- Итак, Марикус Лепетон, я хотел бы знать, какие диверсии ты и твои люди совершили в нашему тылу? Какие еще операции вы еще планируете? Кто их будет осуществлять? Имена, описания внешности, адреса, пароли, явки. Только, пожалуйста, не надо ничего придумывать. Если насчет будущего ты еще можешь что-нибудь наврать, то в отношении прошлого, слава бессмертной Бабилии, это невозможно. Так что давай выкладывай. Имей ввиду, если будешь молчать, то быстро отправишься в подземное царство вечных теней.
Марикус прочистил горло и твёрдо произнёс на оцеанском языке: 
- Я не понимаю, о чём вы говорите. Можете меня убить, но мне нечего вам сказать.
- Какой хороший оцеанский! – Удивился майор. – Что же, тем лучше – обойдемся без посредников... Но напрасно ты думаешь, что мы тебя сразу вот возьмем и казним. Прежде чем ты закончишь свою никчёмную жизнь, мы тебя подвергнем самым жестоким пыткам. Наверное, даже у вас, в Урании идет слава о том, как тут, в Шмуантаномо быстро развязывают языки врагам Оцеании, опасным преступникам и еретикам. Поэтому я тебе настоятельно не советую убеждаться в этом на собственной шкуре... Для нас нет разницы в том, что ты расскажешь нам всё под пытками или расскажешь всё без оных, - различие  только во времени. Но для тебя эта разница, поверь, будет существенной. Так что давай говори...
Майор пристально смотрел на Марикуса. Тот, глядя перед собой, молчал.
- Последний раз предлагаю дать показания.
Результат был тождественным.
- Что же, мне очень жаль. – С ложным сочувствием произнёс майор, вставая из-за стола.
Он приоткрыл ту же дверь и кого-то позвал. Из соседней комнаты в кабинет протиснулись двое жуткого вида крепышей. Показывая на Марикуса, следователь весело  обратился к ним:
- Ребята, объясните этому глупому уранийцу, почему говорить выгоднее, и что на деле означает выражение «молчание смерти подобно».    
Никто из бугаёв и бровью не повёл на глумливо-шутливый тон начальника. С выражением бессмысленно-серьезной послушности на незнакомых с улыбками лицах один из них зашёл сзади Марикуса. Схватив за плечи, он приподнял его над стулом. Другой подошёл спереди и начал со знанием дела наносить удары по животу, груди, лицу и снова по груди и животу. Марикус содрогался, изгибался, извивался. Но всё было бесполезно. От ударов не было спасения. Выпущенный из рук Марикус упал на пол. Избиение продолжилось посредством ног. После нескольких особенно сильных уларов по голове он потерял сознание.
Когда Марикус очнулся, он обнаружил себя в камере, на своей лежанке. Один из сокамерников возбужденно произнёс:
- Смотрите, очухался.
Над Марикусом склонилось несколько голов. Судя по темневшему в их глазах неподдельному состраданию, выглядел он плохо. Один из сокамерников, что был постарше и авторитетней, произнес:
- Здорово, они парень тебя уделали.
Его подержали:
- Изверги, Бабилия их побери!
- Ужас, что творится! Гореть им в Обратной земле!
Марикус заговорил. Ставший непослушным рот еле открывался:
- Кто... меня... сюда...
- Да мы и дотащили.
- Спа... сибо.
- Ничего. На ужин пойдешь?
- Попробую...
- Давай.
Марикус приподнялся и спустил ноги на пол. Движение немедленно отозвалось болью во всём теле. Превозмогая бессилие, он крайне медленно пошагал к выходу и далее по коридору. Каждый шаг сопровождался ощущением, что наступи он порезче и мясо само стряхнется с костей. Зайдя в трапезную, Марикус глядел перед собой, стараясь ни на кого не смотреть и двигаясь в пустоте какой-то смущенной бесчувственности. Он немного прошёлся по трапезной и вдруг ощутил, что обычный гул затих и вокруг оглушающе воцарилось молчание. Чувство того, что это молчание имеет отношение к нему, заставило его взглянуть окрест. Большинство присутствующих смотрели на Марикуса. Однако от прежней неприязни не осталось ни следа. Теперь в их взглядах сквозило сочувствие, переходящее в нежданное уважение. Марикус с некоторым удовольствием ощутил в этих взглядах поддержку и признание, за которое, как оказалось, надо было немного заплатить. Он вяло насколько позволяли опухшие губы улыбнулся. Взяв свою порцию, сел за стол. Рядом немедленно оказался Юклик. Он оглядел Марикуса и воскликнул:
- Ни черта себе, как они над тобой поработали! За что они это тебя?      
Марикус, молча, пожал плечами. Он хлебнул пару ложек супа и предложил суточному знакомцу тарелку с кашей:
- Будешь?
- Давай, конечно, - согласился Юклик и тут же вздрогнул.
За их спинами резко раздался чей-то голос:
- Слушай, Юклик, иди-ка ты отсюда, по добру – по здорову. Без тебя – тошно, подъедала чёртов, мать твоя – Бабилия!
Тот осторожно покосился за спину и быстро ретировался, не забыв прихватить милостиво доставшуюся добавку. Марикус, недоуменно сопроводив взглядом удаляющегося  Юклика, посмотрел на подсевшего рядом дюжего мужика. Здоровяк сел, поставил перед собой тарелку и, поднеся ложку ко рту, сквозь зубы произнёс:    
- Не смотри на меня. Ешь, как ел.
И потом тихо, но властно заговорил:
- Здорово, парень. Меня зовут Росилиум, Росилиум Эваник. У меня к тебе разговор будет. Когда выйдешь из трапезной, пройдешь шагов сто и окажешься в месте, недоступном для взглядов стражников. Там слева будет поворот в такой закуток. Ты туда сверни и жди меня там. Понял?
Марикус взглянул на собеседника и кивнул головой. Тот снова с досадой заметил:
- Да не смотри ты на меня! Ладно. Жду.
Росилиум тут же встал и отправился на другое, по-видимому, привычное для себя место. Через время Марикус оказался на указанном месте: в полутемном углу перед какими-то дверьми с огромным замком на ржавых петлях. Он огляделся – никого не было. Но неожиданно от стены отделилась тень и обратилась в фигуру Росилиума. Зазвучал его возбужденный голос: 
- Мы с товарищами готовим побег. У нас уже почти всё готово. Осталось сделать только несколько вещей. И я тебе предлагаю бежать с нами. Нас девять человек. С тобой десять. 
Росилиум напряжено всматривался в глаза Марикуса. Тот с тем же напряжением  молчал. Его наполняло тяжелое мутное смущение. И в его голове уже прозвучало двойное «нет». Первое «нет» относилось к Росилиуму, «где гарантии, что тот не действует от имени врага?» А второе «нет» относилось уже к нему самому, «а с какой стати ему бежать, разве в его отношении что-то доказано?» Он, наконец, с трудом выговаривая слова, спросил:
- Почему я должен тебе верить? Откуда мне знать, что это не провокация?
- Потому что у тебя нет выбора. Поверь мне, я уже полгода в Шмуантономо вялюсь и знаю. Я видел здесь несколько таких человек. После того, как из них делали такую отбивную, как сделали из тебя, они уже через несколько дней, максимум, неделю, исчезали и больше их никто не видел.
- Хорошо. А зачем я вам нужен?
Росилиум некоторое время молчал. Потом тяжелое молчание нарушило несколько веско изреченных слов:
- Да жалко мне тебя... Похоже ты – значительная фигура. И с живого они тебя не слезут. Сначала всё выпотрошат, а потом всё равно голову отрубят.
Через паузу Росилиум требовательно спросил:
- Так что?
Марикус взглянул в глаза визави и уверенно произнёс:
- Хорошо.  Я согласен.
- Тогда жди вестей. А теперь иди. Я через некоторое время пойду. Давай.
На следующий день Марикуса снова допрашивали. Майор несколько раз взглянул на него, помимо прочего оценивая внешний вид Марикуса, маскируя свое отчасти сердобольное  внимание мрачностью. Он заговорил:
- С тобой хочет поговорить еще один человек... И я тебе рекомендую с ним заговорить. Если ты будешь играть в молчанку, тебе будет только хуже...
Скоро в кабинет зашла девушка в форме лейтенанта оцеанской контрразведки. Марикус сразу узнал её. Это была та самая богиня, которая, восседая на драконе, его ранила. Не глядя на допрашиваемого, она поприветствовала майора. Тот, улыбаясь, встал. В его сузившихся глазах зажглись огоньки. Было видно, что мужчина к ней неравнодушен. С неожиданной для Марикуса интонацией благодушия он заговорил:   
- Вот этот майор из уранийской разведки, о котором я говорил. Я не сомневаюсь, с тобой он разговорится...
На последних словах он грозно зыркнул на Марикуса, вкладывая в свой взгляд всю агрессию желания представить только еще его провозглашение как его уже исполнение.
- А я выйду, чтобы тебе не мешать. Но буду здесь поблизости, если что... Удачи!
Майор снова сладко улыбнулся и вышел. Девушка заняла его место и стала деловито  просматривать уложенные аккуратной стопочкой бумаги. Марикус с любопытством её рассматривал. Вблизи она была еще лучше, чем показалась издалека. «Да, она просто красавица! Ничего себе, такая молодая, а уже лейтенант! Забавно, какая такая амбиция заставляет её всем этим заниматься? Была бы себе счастливой женой и матерью», с интересом думал он. Наконец, офицер резко вскинула на заключенного красивые глаза и жестко вперила в него взгляд, словно желая подавить им вольность его неуместного любопытства. Марикус какое-то время сопротивлялся этому взгляду, но потом  равнодушно вздохнул и отвёл глаза. 
- Значит, майор Марикус Лепетон? Заместитель командира диверсионного полка?
Девичий голос звучал мягко, с какой-то нежной мелодичностью. «М-м, старая добрая тактика, но теперь разделение на злого и доброго следователя приобрело еще и характеристику различия по полам», быстро подумал Марикус и возбуждено с выражением обиды за неверие заговорил:
- Да какой я, к чёрту, майор? Какой я Лепетон? Я – Мором Икарус, старший знаменосец. Обычный пехотинец. И у меня даже есть прямое доказательство...
Марикус задрал оранжевую холстину тюремной робы и обнажил свой многострадальный торс. Он указал на левый бок:
- Вот.
Здесь череду проступавших ребер продолжительно пересекал с рваными краями шрам. Девушка глянула на ранение, а потом вздрогнула, увидев, что по всему телу заключенного расцветают красные и синие пятна.
- И, между прочим, это ты меня ранила! Ты, сидя на молодом драконе, выстрелила в меня из лука. Какие еще нужны доказательства того, что я пехотинец?!
- Я?! – Удивилась офицер и со сдержанным смущением признала:
- Да, действительно, в составе воздушных сил я принимала участие в том сражении, с которого тебя доставили.
И тут же уверенно добавила:
- Но это ровным счётом ничего не доказывает. Ты мог оказаться там случайно. По собственной воле... Ты не похож на пехотинца. Они – другие. И лица у них другие. Обветренные и закопченные... Так что, Марикус, тебе не удастся меня обмануть. Я уже три года – в контрразведке, и вашего брата диверсанта повидала...
Лейтенант оцеанской контрразведки вышла из-за стола. Грациозно опершись стройным телом о стол, она встала прямо перед допрашиваемым и заговорила голосом, в котором только что прозвучавшие  разоблачительный тон вновь сменил интонация мягкого, требующего доверия увещевания:
- Я не понимаю, чего ты сопротивляешься? Тебе нечего бояться. Очевидно, что скоро всё будет кончено. Понятно, что мир катиться в нашу сторону...
- В смысле, к чёрту?! – с угрюмой веселостью откликнулся Марикус.
- Я полагаю, дерзость в твоём случае неуместна! – с нервным нажимом произнесла контрразведчица и продолжала:
- Пойми, Марикус, ты ничего не теряешь. Несколько слов, фактов, имён и ты – на  свободе! Ты только представь, ты уже сегодня можешь покинуть этот страшное здание, в котором нечем дышать, с плохой едой, одеждой и постелью... И еще... Я имею полномочия предложить тебе заключить с нами сделку. Если согласишься с нами сотрудничать, ты получишь высокий пост в нашем ведомстве... Это очень хорошее предложение. Ты сразу обретешь почёт и... приличное жалованье. У нас очень хорошо платят. Не то, что – у вас...
- Соблазнительно, – с иронией откликнулся Марикус. – Но ты знаешь, меня, Морома Икаруса, обычного пехотинца мало всё это волнует... Меня всё устраивает... устраивало...
Услышав это, девушка с досадой прикусила губу и, оттолкнувшись от стола, двинулась вокруг стола. Она едва заметным, как это умеют только женщины, движением освободила схваченную на затылке в хвост шевелюру и на её плечи ниспала копна пушистых светлых волос с завитыми локонами, полностью скрыв лейтенантские погоны. Девушка изящно развернулась к мужчине и крайне выразительно произнесла: 
- Да, майор, я вспомнила тебя... Там, на поле битвы ты как-то особенно нагло меня рассматривал... Вот я и решила тебя наказать... Но я отметила твой интерес ко мне. Я, наверное, нравлюсь тебе...
Марикус неопределенно взглянул на девушку. Та продолжала, напитав голос нотками игривости:
- Ты, знаешь, возможно, у тебя есть шанс. Если ты опять же проявишь благоразумие...  Я не замужем, и очень может быть так, что и ты мне понравишься...
Она посмотрела на Марикуса с выражением такой прелести, что у него перехватило дыхание. Но он быстро нашелся, кашлянул и потом спокойно, с легкой иронией произнёс:
- Это убийственно заманчиво. Ты – прекрасна, спору нет. Но даже если бы я был неким Лепетоном, то боюсь и тогда я не смог бы обменять Родину на женское тело, каким бы красивым оно не было...
Глаза девушки вспыхнули возмущением, лицо стало пунцовым. Она быстро подошла к Марикусу, и с силой скользнув ладонью по его щеке, вскрикнула:   
- Что ты болтаешь?! Я ничего такого не предлагала!
Пряча глаза, она с судорожной ожесточенностью произнесла:
- Ты, видимо, ничего не хочешь понимать! Ты просто глупый человек, Онкубион тебя подери!
Ругаясь и проклиная, она с наигранно нервными жестами вышла. Тут же зашёл следователь. Он схватил Марикуса за ворот рубахи и потащил в соседнюю комнату. Оказалось, что это была камера пыток с цепями, с различными железными штуками и устройствами вдоль стен. Прямо посреди небольшого помещения свисала толстая верёвка.
- Давайте-ка, вздерните этого Онкубионова выродка!
Майор обратился к тем же похожих на близнецов бугаям. Они рядком сидели на низкой лавочке со свешенными с колен мясистыми руками и бессмысленно смотрели перед собой. Услышав приказ, заплечных дел мастера резко и одновременно вскочили, обрадовавшись долгожданному спасению от окончательно отупившей их скуки. Подведя Марикуса под веревку и заведя его руки за спину, они привязали их к веревке и потянули её вверх. Боль была невыносимой. Всё существо его обратилось в глотку, откуда раздался дикий вопль. Бугаи приспустили тело и снова дернули его за руки наверх. Марикус продолжил орать. Палачи вздымали его снова и снова. Какое-то время руки Марикуса удерживались. Но когда их суставы были вывернуты, болевой порог был превзойден, а с ним, покинув Марикуса, за свой порог переступило и сознание, удалившись в какие-то свои дали.
Очнулся Марикус уже в камере. Рядом никого не было. Сокамерники ушли на ужин. Он попытался привстать и понял, что до трапезной ему не дойти. Собственно, и есть ему  совсем не хотелось. Хотелось вот так просто лежать в тишине и одиночестве и, погрузившись в призрачное безвременье, ни о чём не думать. Но забытье было недолгим, его  нарушил скрип открываемой двери. Вошедшим к удивлению оказался Росилиум. Он подошёл, сел на лежанку и с сочувствием поглядел на Марикуса:
- Мне сказали, что тебя пытали и ты очень плох. Я предположил, что ты на ужин не придешь. И я решил сам придти. На, кстати, тебе кусок хлеба. С собой захватил.
- Спасибо.
Росилиум замолчал ненадолго и продолжил:
- Но ты видишь, что тебе надо бежать. Здесь тебе амба. Хотя я не знаю, как ты побежишь. Ты – в таком состоянии.
- Ничего. Очухаюсь. Я быстро восстанавливаюсь.
- Дай Онкубион!
- А как ты сюда зашёл?
- Да очень просто. У нас вся стража здесь куплена. И много еще наших. В смысле, из бывших. Хоть и перешли на их сторону, но своим сочувствуют. Но, конечно, за синтелеры.
- А где вы синтелеры берете?
- По-разному. Через тех же тюремщиков... Ладно. Пойду я. Нельзя мне долго тут. Жди вестей. Завтра должно быть всё окончательно понятно.
Марикус еще раз поблагодарил Росилиума. Тот, даже не повернувшись, махнул рукой, мол, чего там, и вышел.
Следующий день снова начался с допроса. Но сегодня на том месте, где он обычно заставал майора, сидела лейтенант. Марикус отметил про себя, что невольно обрадовался, увидев её. Девушка пригласила его на стул и взглядом сопровождала, пока он сядет. Она заговорила:
- Как ты себя чувствуешь?
В её голосе выразительно звучало сочувствие. Марикус глянул на лейтенанта и, пожимая плечами, сдержанно ответил:
- Терпимо.   
- Прежний следователь пока отстранен от твоего дела. Я доложила наверх об его особенной пристрастности в отношении тебя. – На этих словах она указала взглядом на  избитое тело Марикуса. - И там решили, что он перестарался. Начальство считает, что ты очень важен для нас...
Контрразведчица говорила тепло и даже с нежностью. Эта теплота приятно растекалась по всему телу, как хороший глоток воднапса, предлагая расслабиться и впасть в доверчивость. Но Марикус хорошо знал – сам был разведчиком – что это был только приём, только способ усыпить бдительность с тем, чтобы сокрушить допрашиваемого и выжать из него желанное знание.               
- И еще... Твоё дело взято под контроль самим Бройликусом Цамом. Знаешь, кто это?
- Конечно! Кто его не знает?! – С усмешкой ответил Марикус. – Глава имперского разведывательного управления Оцеании.
- А еще и мой дядя, - с некой доверительностью, уткнувшись в бумаги, и как бы про себя изрекла лейтенант.
- Поэтому ты здесь? – Подыгрывая этой доверительности, спросил Марикус, понимая, что несколько расширяет пределы своей герметичности.      
- Не только.
Лейтенант некоторое время помолчала. Потом пристально взглянула на подследственного и с какой-то очень наивной, почти детской интонацией заговорила:
- У меня сегодня к тебе один вопрос...
Марикус изнутри напрягся.
- Где вы берете синтелерин?
- Синтелерин? Откуда же знать это мне, простому смертному? Вам следовало бы взять в плен и допросить какого-нибудь бога. Поскольку такое только одним богам известно...
- Ты же не знаешь, это – невозможно. За тысячи лет ни один бог не был пленен. Ни ваш, не наш. Да и если бы это случилось, вряд ли мы что-нибудь узнали. Боги не ведут бесед со смертными.
- Я даже слышал суждение, что «боги отворачиваются от тех, кто задает им вопросы».
- Пожалуй, - задумавшись, согласилась следовательница.
Вдруг с зажегшимся в глазах любопытством она спросила:
- А как у вас с богами?
- Что значит «как»?
- Какие у вас с ними отношения?
- Не знаю. – Марикус, сжимая губы, задумался. - Какие  полагаются. Мы их почитаем и любим. Строим храмы. Приносим жертвы. Воскуриваем фимиам. Поём гимны и молитвы. В-общем, хорошо.
- Да, мы тоже их почитаем. Но что-то всё хуже и хуже становится. Они становятся все более высокомерными и надменными с нами.
- Не знаю, почему так. – Со сдержанным недоумением высказался Марикус.
Девушка вздохнула и еще раз спросила:
– Значит, не знаешь, откуда берется синтелерин?
- Нет...
Марикус замолк и замялся, говорить – не говорить, и всё-таки решился:
- Один раз, когда я получал жалованье, услышал разговор двух чиновников имперского казначейства. И один другому на его вопрос ответил, что синтелеры будут только завтра утром, когда Онкубион прилетит с вершин Памириума...
- С вершин Памириума? – удивилась следовательница. – То есть, с неба? Я так и думала, что они его на небе добывают...
- Возможно, - неопределенно хмыкнул Марикус.
Подождав немного, он с интересом взглянул на девушку и спросил.
- Раз у нас пошёл такой откровенный разговор, можно и я задам вопрос?
- Пожалуйста. – Легко согласилась лейтенант.
- Почему ты была на драконе. Это ведь привилегия богов – летать на драконе. Но, насколько я понимаю, ты – простая смертная...
- Нет, я не обычная смертная. Я – героиня...
- Героиня? – изумился Марикус.
- Да, я дочь старшего бога Зевелиута, сына Бабилии и земной женщины.
- А разве у вас такие браки не запрещены? – снова удивился ураниец.
- Запрещены. Но любовь-то, уж, не знаю, к счастью или, к сожалению, не знает границ, - со странным смущением произнесла девушка и тут же вскинулась:
- Ладно, всё, на сегодня достаточно. Допрос закончен. Можешь идти.
Марикус обрадовался, он, кажется, успевал на обед. Дойдя до трапезной и получив еду, он сел на уже ставшее привычным местом. И к нему сразу со своей тарелкой подсел Росилиум. И с места в карьер произнёс:
- После обеда - на условном месте.... Ты это, здесь особенно не с кем разговаривай... Особенно с этим... – Он махнул головой в сторону невесть откуда взявшегося Юклика. Тот, сидя в стороне, радушно улыбался Марикусу, правда, его губы немедленно выпрямились, как только он увидел направленный на него мрачный взгляд Росилиума. – Поговаривают, он якшается с кем-то из администрации...
- Хорошо. Понял, - принял к сведению Марикус.
Высказавшись, Росилиум отправился восвояси. На его место быстро подсёл Юклик.
- Ты сегодня даже на обед пришёл, а вчера и на ужине не было...
- Они изменили тактику. Пытать перестали.
- Хорошо.
- Будешь. – Предложил Марикус товарищу недоеденную порцию.
- Не откажусь.
- Ладно. Удачи, Юклик.
Покончив с пищей, он отправился в условленное место. Здесь еще никого не было. Скоро появился слегка запыхавшийся Росилиум:
- Как-то ты быстро поел. Я думал, ты еще в трапезной... В-общему, слушай: сегодня вечером...
- Уже сегодня?! – удивился Марикус.
- Да. Обстоятельства изменились. Надо торопиться. Не ровен час... После ужина тебя позовут. Будет наготове. Не засни... А сейчас иди и веди себя, как обычно... Ладно, давай топай... Я за тобой...
Марикус развернулся и пошёл.
- Да еще... На ужине сохрани кусок хлеба. Пригодиться. Еда у нас есть, но мало ли...
Вдогонку произнёс Росилиум.
- Хорошо, - полуоборотившись, кивнул Марикус.
Потянулось время томительного ожидания. Гася смутное волнение, Марикус с удовольствием вслушивался в разговоры собратьев по несчастью заточения. В этих разговорах каждый доказывал, почему его радость оказаться сейчас дома была самой оправданной. Один возбуждено выражал своё желание просто оказаться рядом со своёй молодой женой в супружеской постели. Другой описывал, как вкусны блюда, приготовленные сейчас на ужин его милой супругой. И камера словно наполнялась ароматами живописуемых домашних яств. Третий с нежностью описывал, каким образом проказничают в данный момент его детишки, и особенно ненаглядная дочурка. Пересказывая детские забавы, многодетный отец то смахивал слезы умиления, то тут же смеялся, будто шалил вместе с ними. И вопреки требованию быть авторитетным законодателем нравственности детей в рассказе отца их шалости получали безоговорочное оправдание. Марикусу поведать особенно было нечего. Понимая, что в соответствии с правилами человеческой общительности, он должен что-то рассказать, поделился своим желанием оказаться сейчас на заросшем ивами берегу Ролги и, как сказано поэтом, «помолчать вблизи её молчания». В перерыве между разговорами, так хорошо игнорирующими время, дружная четверка побывала на ужине. Когда начало темнеть, утомленные душевными переживаниями соотечественники улеглись и быстро заснули. Марикус лежал с открытыми глазами и напряженно вслушивался в тишину. Тянулась череда мыслей. Незаметно для себя он уже, было, почти заснул, когда сначала снаружи послышался сначала шорох, а потом раздался короткий лязг открывшейся двери. Из темноты призывно послышалось его имя. Марикус тихонько встал и скользнул за дверь. Лицо обдал горячий шепот Росилиума:
- Иди за мной. Только тише.
Он двинулся в слепящей темноте вслед широкой спине. Они всё время куда-то поворачивали, спускались, поднимались и снова поворачивали. Иногда их шествие прерывалось, и слышался обмен малопонятными репликами, звон отсчитываемых синтелеров, железный скрежет отпираемых дверей и решеток. После очередного поворота в носу защипало освежающей прохладой, а с ней и волнительной близостью к находящейся по ту сторону оцеанской тюрьмы реальности. И только тут Росилиум поравнялся с Марикусом и тот, наконец, услышал долгожданные объяснения:
- Мы прорыли подземный ход...
- Подземный ход?
- Да. Слушай. На дровяном складе работает наш человек. Мы его долго уговаривали бежать с нами. Уговорили. Он нас стал пускать по ночам. А дровяной склад, слава Онкубиону, находится совсем рядом с тюремным забором. И мы несколько месяцев рыли ход в несколько сот локтей. Сначала разобрали каменный пол, потом углубились, затем уже стали рыть сам ход. Ох, и намучились же мы! Земля тяжелая, глина. А инструментов никаких. Но ничего прорыли. Вчера закончили...
Росилиум глянул на внимательно слушавшего Марикуса и, вскинув указательный палец, жестко произнёс:
- Но предупреждаю, подземный ход получился очень узким. Как нора, Бабилия её побери! Пробираться будет крайне трудно. Придется ползти. В тесноте. В темноте. Долго. И будет трудно дышать. И я немного жалею, что предложил тебе бежать. Я вижу...
Росилиум мельком оглядел Марикуса. 
 - ...выглядишь ты неважнецки. Но я надеюсь, ты меня не подведешь... Ради богов, не подведи! – чуть ли не взмолился Росилиум Эваник.    
- Не подведу! – твердо сказал Марикус. – Умру, а не подведу!
- Вот этого-то я и боюсь! – всплеснул руками товарищ. – Вот как раз умирать-то нельзя! По крайней мере, пока ты будешь ползти. Потом – можно. А там – нельзя. Дело в том, что я поползу последним, а ты – перед мной. И если ты кончишься, то и мне – конец. Понял?
- Понял.
Росилиум тяжело вздохнул:
- Вот и хорошо... Пришли.
Они оказались перед железной дверью, которая вела в тюремный двор. Здесь в тени тюремной стены тесной кучкой стояли люди. Они пристально – одни возбужденно, другие напряженно – разглядывали подошедших. Обращаясь к ним, Росилиум произнёс:
- Вот и мы. Здравствуйте, братья. Это наш товарищ... м-м-м... а кстати, как тебя зовут-то?
Марикус растерялся:
- Мором...
И через несколько мгновений уверенно произнёс:
- Марикус. Марикус Лепетон...      
- ...Марикус. Я вам о нём говорил. За парня крепко взялись. Пытают по-чёрному. И, похоже, оставаться ему тут не стоит. Так, что он – с нами.
Собрание одобрительно загудело.
- Теперь, не спеша к складу. Держитесь в тени...
Росилиум взглянул вверх.
- Не повезло нам сегодня с ночью. Луна светит, как солнце, хоть иголки собирай. Ну, да Бабилия с ней! Всё – одно. Лучше погибнуть, чем в этой оцеанской тюряге заживо сгнить! Верно?!
- Да! Конечно! Онкубион в помощь! Верно!
Дружно поддержал народ страстный возглас старшего товарища. Переход на склад был недолгим. В помещении кисло пахло древесиной. Зажглось несколько свечей. Росилиум подошёл к одной из дровяных поленниц и призвал в помощь несколько человек. Вместе они начали сдвигать древесную горку. Под съехавшей с полозьев поленницей лежала придавленная камнями рогожа. Под откинувшейся рогожей темнела нора. Пока присутствующие с напряжением вглядывались в дыру, уходящую в чёрную неизвестность, Росилиум провёл задумчивым  взглядом по их лицам и скоро резко заговорил:
- Так, ладно. Давай, Синимон, ты самый молодой и шустрый, первым полезешь. Потом ты, Алимар, и ты, Чинай...
По мере называния имён их обладатели спрыгивали в яму и после нескольких ловких телодвижений исчезали в земле.
- Теперь, ты, Росеом, и ты, Вайрав...
Росилиум обратился к трём оставшимся беглецам:   
- Так, ребята вы постарше, сразу – за ними... А потом мы вас замкнём...
На последних словах выразительно взглянул на Марикуса. Тот ответил тем же проникновенным взором. После того, как они остались вдвоём, прыгнул Марикус и сразу испытал неприятную боль в боку. «Бабилия её побери», чертыхнулся он в сердцах, «этого еще не хватало». Он согнулся, влез в узкий проём, лёг и пополз. Поначалу ему показалось, что перебирать руками и ногами совсем несложно. Медленно только. Вначале Марикус  вглядывался в дыру слепящей тьмы, пытаясь в ней хоть что-то рассмотреть. Но это вглядывание только дополнительно вытягивало через глаза силы, ничего не давая взамен. Он закрывал глаза, но быстро выяснялось, что и это затрудняет движение, задавливая дыхание, будто зрение и дыхание взаимно обуславливали друг друга. Приходилось снова открывать глаза, на себе испытывая трагедию существования слепого человека. В какой-то момент в голову пришла нелепая мысль, а что будет, надумай он ползти обратно? Ради интереса Марикус попытался развернуться. Он встал на колени, и его спина сразу уперлась в потолок лаза, потом попытался развернуться, но ничего не вышло – места для поворота его слишком крупного тела уже не было. Путь назад был закрыт: «всё! – только вперед». Марикус стал ожесточенней перебирать ногами и руками. Постепенно разгоралась боль в боку. От неприятного зудения она перешла к тупому биению по ребрам, а от него – к острому жжению во всём боку. Но и это было еще не всё. Скоро выяснилось, что нехватка воздуха – это не результат неких внутренних превратностей самого тела, но самое, что не на есть внешнее обстоятельство. Струя с трудом вдыхаемого воздуха вдруг упиралась в какую-то стенку в груди, и за этой стенкой постепенно разрасталась паника, словно незваный гость упорно долбил в чью-то дверь, будя хозяина, в ком в свою очередь пробуждался зверь. Пытаясь успокоиться, Марикус ложился на правый бок и, глубоко дыша, утихомиривал свирепого зверя страха смерти. В довершение всех бед на тело навалилась усталость. Еле передвигаемые руки и ноги наполнились жгучей ломотой. Прерываться приходилось после четырех-пяти ползков. Уже несколько раз башмаки Марикуса цеплял руками ползущий позади Росилиум. Казалось, что поползновение продолжалось целую вечность. Внезапно стенки лаза расступились, и Марикусу увидел, что он встал и идет, а вокруг стоят люди, машут руками и что-то говорят, то ли «Полай, позлись!», то ли «Пробил час икс!». Марикус очнулся от боли. Выяснилось, что он на несколько мгновений потерял сознание, и его привели в чувство наносимые Росилиумом удары по ноге и его крики «Давай, ползи, Бабилия тебя побери!». Потом это повторилось еще раз. И еще раз. В последний раз Марикусу послышалось, будто Росилиум несколько раз от отчаяния всхлипнул. Осознав всю опасность непредсказуемости своего ослабшего тела, делающего своим заложником тело другого, Марикус с предельным напряжением упорно полз. Полз и полз. Только делать перерыв приходилось уже после каждого ползка. Он уже свыкся с тем горячим обручем, которым сжимало голову бесконечно глубокое чувство страха. Судорожно перебирая руками и ногами и напоминая себе ящерицу, Марикус неожиданно ощутил, что стало легче дышать. Он вяло подумал, «а вот оно пресловутое открытие второго дыхания». Но второе дыхание открывалось как-то очень быстро. Свежий воздух просто обжигал грудь. Марикус понял, что второе дыхание вдыхал близкий выход. И действительно силы удвоились. Мгновенья спустя он уже видел едва брезживший свет. Еще несколько, то ли ползков, то ли гребков, и душный тесный проём оборвался бесконечной тьмой ночи. Обессилено свесившись в неё, Марикус выдохнул:
- Слава бессмертным богам!
Чьи-то руки заботливо подхватили его и вытащили из норы. Марикус отполз куда-то в траву, опрокинувшись на спину и растворился взглядом в ночном небе. Он чувствовал себя и роженицей, мучительно и долгожданно разрешившейся от бремени, и одновременно новорожденным ребенком. И этот ребенок готов был кричать, но не от ужаса появления на свет, а от бесконечной радости освобождения. Кричать, впрочём, было нельзя – тюрьма была слишком близко. Только по щекам стекло несколько горячих слёз. Тут же подошёл Росилиум и, будто догадываясь о его неуместных настроениях, мрачно произнёс:
- Это – начало, Марикус. Только начало. Самое главное и трудное впереди. Немного передохнём и дальше...
Приходя в себя, Марикус пробыл некоторое время в забытьи, потом очнулся и   оглянулся в поисках других. Все уже стояли, и с молчаливым и каким-то покорным терпением смотрели на него. Ждали. Испытав укол немого упрёка, Марикус вскочил, давая понять, что готов двигаться дальше. Росилиум протянул ему какие-то тряпки:
- Марикус, мы тут через тюремщиков запаслись одеждой. Может это и не поможет, но всё-таки. Переоденься...
Марикус скинул тюремную одёжу, бросил её в прогал лаза, где уже светлели другие робы, и облачился в неопределенного цвета холщовые штаны и рубашку.      
- Так, хорошо... Пойдем на юг, к границе. А там разберёмся. Вперед! – уверенно произнёс Росилиум.
Необъятно расстилалось посеребренное лунным светом поле. За ним на фоне аспидной ночи угадывались очертания леса. Беглецы, вытянувшись в цепочку, двинулись. Пройдя некоторое расстояние, все по какой-то молчаливой договоренности обернулись. В их глазах  еще слишком близко каменной громадой мерцала оцеанская тюрьма.
- Тьфу, будь тут проклята! – плюнув в сторону Шмуантаномо, ругнулся Росилиум, единолично выразив совокупное чувство своих спутников.
Постояв немного, люди пошли дальше. Тихий шелест травы едва нарушал немотствование ночи, куполом накрывшей мир. Только сердце в груди билось так сильно, что казалось,  своим громким набатом оно разбудит всё вокруг, с головой выдав его носителя. Поле довольно быстро закончилось, и беглецы вошли в лес. Идти здесь было гораздо сложнее. Всё время приходилось счищать облеплявшую лицо паутину, продираться сквозь заросли, оцарапывая руки, высоко поднимать ноги, чтобы перешагнуть через поваленные деревья, и тут же спотыкнуться о выступающие из земли корни. Постепенно сквозь неприступную темноту леса стал пробиваться смутный свет. Скоро, когда деревья резко расступились, выведя людей на опушку, стало ясно, то была река. Призрачно-картинную незыблемость матового глянца воды оспаривал еле слышный шум медленной подвижности её течения, ненадежно укрывшегося под этой блестящей пеленой. Созерцательность Марикуса прерывал приказ Росилиума лечь на землю. Тот что-то заметил. Марикус подполз повыше и увидел, что в двух сотнях шагов от них горел костер, возле которого сидели люди в форме оцеанских солдат.
- Пограничная застава, - сурово пояснил Росилиум.
Он приспустился пониже, предлагая сгрудиться вокруг него. Оглядев товарищей, спросил:
- Что скажете?
Марикус заговорил:
- Придется напасть. Во-первых, нам нужно оружие. А во-вторых, у них, наверняка есть лодка. Я знаю эти места. Эта река очень широка. Вплавь преодолеть её будет очень трудно. Например, мне...
- Вот и порешили. Так, все вооружитесь каким-нибудь дрекольем. Мы с Алимаром подползём и первыми нападём. И сразу за нами – остальные.               
Беглецам повезло. Только двое пограничников сидели возле костра, да и то спинами к лесу и, опершись о копья, дремали. Получив мощные удары по голове, они мирно завалились с бревна, получив нежданное предложение усугубить сон в более подобающем для него положении. Другие пограничники оказались еще более покорным в приведении себя к состоянию неподвижности и беззвучности. Связанные, они растерянными взглядами над заткнутыми кляпами ртами смотрели на то, как непонятные люди водружают на себя их оружие и кое-какие доспехи. Оружия нашлось вдоволь. Тут были и мечи, и копья, и луки с большим запасом стрел. Но если первая часть плана удалась, то со второй были трудности: лодки не было. Пришлось связать три валявшихся на берегу бревна, превратив их в плот. Весла должны были заменить колья и руки. Спустив плот на воды, и осторожней на нём разместившись, сбежавшие уранийцы поплыли. Течение само относило беглецов от берега, благой ненарочностью способствуя заметанию следов. Пока они плыли, начало светать. Но вместо радости, свойственной встрече рассвета, душа полнилась тревогой выхода из-под спасительного покрова ночи в чреватую уязвимостью прозрачность дня. В свете первых лучей показался противоположный берег. Люди стали усиленно к нему подгребать. Когда плот воткнулся в заросший травой песок, все повыскакивали и, махая ногами с задранными штанами, вышли на сушу. Марикус оглянулся на реку. Плот, как привязанный, замер, словно ожидая, что он еще пригодиться. Он зашёл в воду, отвёл связанные бревна подальше и как можно сильней толкнул их шестом. Потом и сам шест полетел вдогон плоту, что, медленно разворачиваясь вдоль течения, поплыл. Люди долго провожали плывущие бревна взглядом, измеряя его дальностью свою удаленность от предполагаемой опасности оказаться преследуемыми. Потом они развернулись и зашагали по песчаному берегу, желтевшего узкой полоской между рекой и круто вознесшимся над ней лесом. Росилиум всё время поглядывал наверх, по-видимому, выискивая место, через которое можно было забраться в лес. Скоро оно было найдено. Это был образованный сточными водами овраг, окруженный навесом из дерна. Цепляясь за торчащие из земли корни, беглецы выбрались наверх, оказавшись на плотно застланной травяным покровом поляне. Росилиум предложил перекусить перед долгой дорогой. Все с удовольствием согласились. Вайрав снял с плеч холщовый мешок, присел и стал выкладывать мешочки, завёрнутые в тряпочки брусочки, что-то еще, выставил бутыль с питьем. Скоро стихийно возникший стол убрался кусками вареного мяса, сыра, яблоками, хлебом. Выбрав кое-что из этих яств, Марикус отошёл на край поляны. Он сел, свесив ноги в высокую пустоту под собой, и стал есть, разглядывая полнившийся утренним светом пейзаж. Повсюду по земле простирался лес, утаивая в своей однообразной темноте неведомую угрозу. Только небо, светлея в лучах восходящего солнца, всё-таки внушало надежду на лучшее. Из мечтательного настроения Марикуса вырвал тревожный крик. Вскочивший на ноги Синимон тыкал пальцем в небесную даль:
- Смотрите!
Все вгляделись. Какое-то время Марикус ничего видел: ровный чистый горизонт. Он растерянно посматривал на других, которым уже довелось что-то разглядеть. Он продолжил упорно всматриваться. Наконец, он и сам увидел. Над самым горизонтом мелькали какие-то точки. Скоро стало ясно видны темные силуэты драконов. Росилиум возбужденно проговорил:
- Что ж, это следовало предполагать! Погоня! Давайте, ребята, закругляйтесь. Надо идти...
Все засуетились, на ходу доедая, оправляя одежду, вновь обрастая снятым до этого вооружением. И кто-то уже быстро углублялся в лес. Двигаясь по сосновому бору, сначала уранийцы держались кучкой, но постепенно разбрелись в шеренгу, где каждый старался не терять из виду другого. В отличие от предыдущего этот лес был не таким заросшим и дремучим. Плотность близко друг к другу стоявших деревьев часто перемежались залитыми солнечным светом полянками. Весь лес жил напряженной жизнью. Он щебетал, шуршал, гомонил, шумел, издавая самые неведомые звуки. Наверху всё время мельтешили птицы, какие-то мелкие существа, внизу, порой из-под самых ног выскакивали неизвестные животные. Однажды Марикусу вдалеке увидел силуэт оленя. Шедший невдалеке Росилиум тоже заметил его, и весело подмигнул Марикус, мол, если что, голодными не останемся. Он ответно махнул головой, мол, да – не пропадём. Они шли, они удалялись, хотя иногда казалось, что ничего не меняется. Разве кроме солнца, что неуклонно катилось наверх. Когда солнце замерло в зените, Марикус решил передохнуть. Он лёг на мягкий полог травы и стал рассматривать в прогале между верхушками сосен плывущие облака. Засмотревшись на небо, Марикус забылся и словно выпал из потока времени. В сознание его привела скользнувшая по закрытым глазам тень. Марикус открыл глаза и увидел, как что-то движется над ним. «Какое низкое облако!» Он пригляделся и обомлел. Это было не облако. Это был дракон. Он медленно проплывал над самыми верхушками сосен. Впервые Марикус наблюдал дракона так близко, и производимое им впечатление угнетало до желания немедленно исчезнуть. Он не умещался во взгляде не поперёк – размахом своих крыльев, не вдоль – длиной своего туловища. Снизу оно открывалось серо-зеленым в продольных складках брюхом с поджатыми огромными конечностями. Спрятавшись за дерево, Марикус следил взглядом за драконом, нёсшего невидимого седока, еще долго оставаясь в тени его гигантского хвоста. Когда дракон удалился достаточно далеко, Марикус поискал глазами Росилиума. Увидев товарища, он выразил глазами тревогу и показал пальцем наверх. Тот с досадой махнул рукой, дескать, да видел я, но всё равно надо идти дальше, и показал вытянутой кистью направление дальнейшего пути. Марикус возобновил движение. И оно длилось еще бесконечно долго. Пока неожиданно не показалась опушка. Выйдя на самый край леса, Марикус увидел, что за лесом расстилался луг с несколькими перелесками. А за лугом вздымалась каменная гряда. Марикус узнал это место, сообразуя его с представлением, основанным на знакомстве с картами. То были отроги Великого Порога, горной цепи, отделявшей Лицевую сторону мира, мира людей от Обратной земли, необитаемой части света, где по священным и парадоксальным представлениям одновременно находились и ад, и рай. Выходя из леса, беглецы собирались вокруг Росилиума, усаживаясь на траву и понуро глядя перед собой. Марикус подошёл к товарищам и поделился своим знанием того, где они находятся. Выслушав его, Росилиум задумался. Сделав паузу, Марикус заговорил:
- Я думаю, надо прорваться к Великому Порогу и вдоль него пробираться домой. Мы будем находиться в большой опасности, если останемся здесь, в лесу. Не ровен час оцеанцы выследят нас сверху, со своих драконов, а потом нагонят сюда целый батальон солдат, а они уж заглянут под каждую травинку ...
- Да, правильно, - вскинув голову, резко заговорил Росилиум, - все так боятся оказаться в Обратной земле, что даже опасаются приблизиться к Великому Порогу. Я уверен, мы сможем, прячась в ущельях, расщелинах, ночуя в каких-нибудь пещерах дойти до Урании, поскольку Великий Порог одинаково идет и вдоль Оцеании, и вдоль нашей родины. Я согласен с этим планом...
Росилиум тепло посмотрел на Марикуса. Марикус улыбнулся в ответ. Вожак заключил:
- Что ж, тогда вперед!
Он взглянул в сторону Великого Порога и тут же, выражая досаду, произнёс:
- Но нам надо как можно шустрее перейти это поле. И, похоже, перейти это поле всё равно, что жизнь прожить... Я призываю все богов нам в помощь! Во славу!
- Во славу!!! – Дружно отозвались уранийцы.
- Видите вон ту березовую рощицу!
Росилиум указал на небольшой перелесок, находившийся ровно посредине между лесом и горами.
- Как можно быстрее туда, отдышимся и дальше. Вперёд!
Услышав команду, беглецы, прижимая к телу мечи, копья и колчаны со стрелами, ринулись по направлению к рощице. Бежать было трудно. Дыхание сразу немилосердно сдавило волнение. Над людьми необъятно нависало грозное небо. Ноги спотыкались о кочки. Тело налилось тяжестью. Лицо заливал едкий пот. Марикусу казалось, что он бежит уже давно, но, глядя вперед, с досадой отмечал, что рощица маячит всё там же, в недостижимой дали, она, словно, горизонт, перемещалась вместе с отодвигавшим её взглядом. В конце концов, он стал смотреть только перед собой. Вдруг кто-то с ужасом вскрикнул. Марикус обернулся на крик. Это был Алимар. Марикус проследил направление его напуганного взгляда. Когда взгляд достиг цели, другим концом он проткнул в душе дыру, и из неё стремительно расширился ужас, чей ледяной холод резко сменил жар разгоряченного тела: наперевес бегу небольшой кучки людей неслись несколько драконов. Но – слава Онкубиону! – и спасительный лесок был уже рядом. Беглецы ускорились. Только драконы приближались к ним гораздо быстрее, чем те приближались к убежищу. А скоро вокруг уранийцев засвистели оцеанские стрелы. И вот кто-то уже дрогнул, перегнулся, кубарем покатился. Потом еще кто-то. Марикус успел из последних сил прыгнуть в рощу и отползти на некоторое расстояние в её глубь. Но и здесь находиться было немногим более безопасно. Тут и там оглушающе рассекали воздух стрелы, втыкаясь в стволы берез и землю. Оглядевшись, Марикус увидел, что Росилиум, пригибаясь, зазывает всех к себе. Он быстро переместился к вожаку, и увидел, что тот стоит возле большой ямы, в которую, укрываясь от стрел, попрыгали некоторые уранийцы. Марикус спрыгнул в канаву и увидел, что у Росеома из лодыжки торчит стрела. Ему уже пытался помочь один из пожилых уранийцев Домиун. Он подозвал Марикуса и сказал, что бы тот сдавил лодыжку, пока он будет вытаскивать стрелу. Вытащив стрелу из глухо простонавшего Росеома, он достал из кармана какую-то скляночку, открыл её и помазал рану белесой мазью. Потом распустил подол своей рубахи на несколько полосок ткани и туго перевязал ими место ранения. Раненый встал и, испытывая ногу, походил и признал, что идти и даже бежать он сможет. Росилиум осмотрел свою команду и тревожно вскинулся:
- А где Чинай?
- Убит, - скорбно прозвучал ответ Синимона.
- Точно?
- Наповал, - подтвердил молодой ураниец.
- Да вознесут боги его душу на небо!
Все вскинули вверх руки и, уткнувшись в сложенные ладонями руки, помолились. Через несколько мгновений Росилиум произнёс:
- Братья, долго нам здесь оставаться нельзя. Они скоро что-нибудь предпримут. Надо бежать к горам. Давайте выбираться и двигаться к краю роще...
Неожиданно свист стрел прекратился. Все беспокойно посмотрели наверх. В воздухе слышалось громкое хлопанье драконьих крыл. Но скоро и они утихли. Все напряглись: что-то сейчас будет. Так и было: зеленую завесу деревьев просветили красно-желтые вспышки огня. Тут же на верхушках берез заплясали огненные всполохи. И скоро уже несколько деревьев было объято пламенем.
- Выкуривают. - Раздражено объяснил Росилиум и тут же резко заговорил:
- Всё! Надо прорываться! Так надо как можно дальше разойтись по всему краю рощи и, одновременно выбежав, бежать в разные стороны...
Росилиум оглядел соотечественников, потом тихо и неожиданно для своей обычной суровости грустно заговорил:
- Друзья мы сейчас побежим, но добежим мы не все... Но кто-то обязательно спасется!
На последних словах Росилиум задержал взгляд на Марикусе. Тот сжался и напряженно всмотрелся в глаза вожака. Наконец, Росилиум сухо скомандовал:
- Вперёд!
Уранийцы, расходясь по всей роще, направились к её краям. Увидев, что кое-кто уже выбежал из рощи, Марикус тоже помчался. Одной рукой он придерживал меч, в другой – держал лук, по спине ударял колчан со стрелами. Оглянувшись, он увидел, что поднимавшийся над рощей дым встал преградой между беглецами и взглядами преследователями. Только этой преграды хватило ненадолго. Как только уранийцы оказались в поле видимости, драконы, шумно захлопав крыльями, пустились вдогон. Все три дракона, сбившись в стаю, полетели в направлении, противоположном движению Марикуса. Но эту внезапную поблажку он переживал недолго. Скоро его одинокий бег был замечен и он расслышал хищные звуки драконьего зёва и шум его крыл за спиной. И тут же возле Марикуса полетели стрелы. Теперь, увиливая от выстрелов, он стал выписывать своим бегом петли. И всё-таки, несмотря на эти уловки, его правую ногу поразила стрела. Марикус споткнулся и упал, уткнувшись в сырую траву. Он поднял голову и с раздражением заметил, что до спасительных гор еще довольно далеко. Через несколько мгновений над его головой пронеслась туча драконьего туловища. Марикус поднял взгляд и проследил его полет. Малоповоротливый дракон издалека заходил на вираж, стремясь, по-видимому, на то же самое место. Почти не замечая боли, Марикус сломал стрелу у самого наконечника, чтобы не мешала бежать, и ринулся дальше. Ему удалось выиграть немного времени и продвинуться ближе к горам, прежде чем его преследователи оказались на одной с ним оси, вдоль которой снова понеслись стрелы. И снова в него, уже в левую ногу вонзилась стрела. Подумав, что так ему не дадут добежать, Марикус разозлился. Он остановился, развернулся, с хладнокровной сосредоточенностью зарядил лук и начал стрелять по летевшему прямо на него дракону. Раз, второй, третий... Пуская стрелы, Марикус понимал, что вряд ли сможет ими нанести серьезный ущерб этой громаде – ему просто хотелось утолить свою злость. Но тут случилось неожиданное. Последняя стрела угодила дракону прямо в глаз. Воздух сотряс его страшный рёв. Полет дракона утратил прежнюю ровность. Судорожно хлопая крыльями, ослепший на один глаз дракон терял высоту. Марикус с ожесточенным интересом наблюдал, что будет дальше. Снижаясь, дракон значительно приблизился, и теперь он мог ясно рассмотреть его наездника. Ураниец всмотрелся и обомлел. На летающем чудовище сидела лейтенант оцеанской контрразведки. Марикус видел, как она упорно пыталась предотвратить снижение дракона. Но всё было напрасным, тот упорно стремился к земле. Не дождавшись, пока дракон приземлиться, оцеанка, перекинув ногу с его спины, спрыгнула и, не теряя заданной еще полетом скорости и прямо на ходу заряжая лук, начала стрелять в сторону Марикуса.   
- Бабилия тебя побери!
Чертыхнувшись, Марикус развернулся и побежал прочь. Горы теперь были намного ближе. Он ускорился. То справа, то слева подгоняли и даже как будто подправляли его бег свистевшие до рези в ушах стрелы. Чтобы осудить пыл своей преследовательницы, Марикус несколько раз выстрелил в ответ. Но стрелял он намеренно мимо – попадать он не хотел. И, наконец, прямо перед ним взметнулась поросшая соснами горняя круча с несколькими большими камнями подле неё. Три скачка – и он укрылся за валун, в который немедля вонзилась и с громким хрустом разломилась стрела. Марикус огляделся и рассмотрел в каменном массиве небольшое углубление. Он решил пустить стрелу в сторону оцеанки, чтобы острасткой преследования улучить нужное для перемещения время. Он протянул руку за спину к колчану и с досадой обнаружил, что тот был пуст. Отбросив ставший ненужным лук, Марикус побежал. Он в несколько шагов достиг ранее выбранный прогал. Это было ущелье с серебрившимся меж камней ручейком. Но оно было слишком прямое, чтобы оставаться в нём долго незамеченным. Чуть пробежав по ущелью, Марикус вспрыгнул на один из его склонов и довольно быстро оказался на ровной полянке. Он укрылся за вымытым из земли водой корневищем, погрузив своё тяжелое дыхание в колючую мякоть опавшей хвои. Немного отдышавшись, он выглянул вниз и тут же отпрянул: прямо по ним, тревожно оглядываясь, шла оцеанка. Марикус затаился. Ему повезло. Она решила выбраться из ущелья по противоположному склону. Наблюдая за ней сквозь туго сплетенный клубок корней, Марикус видел, как, оказавшись поверх ущелья, она внимательно осмотрелась. Несколько раз она взглянула в сторону его местонахождения. И на какоё-то мгновенье ему показалось, что она увидела его. Но нет! – опасения оказались ложными. Недолго задержавшись над ущельем, девушка углубилась в лес. Теперь у Марикуса, наконец, было время, чтобы придти в себя. Он занялся своими ранениями. Заглушая напряженным ртом крики боли, он вытащил из лодыжек правой и левой ног железные наконечники, а потом, распустив низ рубахи на бинты, перевязал им кровоточащие раны. Затем он вдоволь отлежался и двинулся в сторону противоположной той, которой пошла оцеанка.
Марикус шел по лесу и задавался мучительными вопросами. «Что с товарищами? Где Росилиум и остальные? Наверняка одной смертью не ограничилось! Это я во всём виноват!». Его грудь саднило чувство вины. Марикус привык во всём имеющем место вокруг винить себя самого. Это был такой его способ объяснения мира даже вопреки очевидности внешних причин всего случающегося. Виновность была той серединой, вокруг которой наматывалась вереница усваиваемых Марикусом событий. И, несмотря на, порой едва выносимую, болезненность этого переживания, только оно одно давало ясный и полный образ мира, поскольку несло основание самой причастности миру. Поэтому Марикус дорожил переживанием такой причастности, жившему где-то там, в глубине груди. Дорожил вопреки изворотливо и хитро доказанному чувству правоты, помещавшему его существо в теплохладный покой пустого и какого-то неживого равнодушия. И он скорее согласился бы переживать такую причастность, пусть бы она была только чистой болью, чем не переживать ничего. И слезы, катящиеся по его щекам, доказывали, что все-таки в его груди еще теплилось живое чувство причастности. Марикус отёр слезы и с удивлением обнаружил, что лес изменился. Ему показалось – а может, и нет – что деревья стали огромными со стволами в несколько обхватов, а их верхушки уперлись в золоченные солнцем облака, скользящих по яркой лазури небес. «А может это я уменьшился?» Но нет, среди чудной растительности попадались и привычные деревья. И всё-таки это был необычный лес. Тут росли какой-то невозможной палитры цветы – алые, золотые, бежево-охряные, светло-розовые, нежно-зеленые, лазоревые, и вся цветочная поляна вместе пестрела россыпью рассеивающих взгляд самоцветов. В глубине покрытых изумрудной листвой ветвей мелькали самых невероятных красок птицы, громко и изощрено выпевая чудесные трели. Он словно оказался в несказанной мечте о мире. «Может быть это рай, о котором сказано в священном Книгилиуме?» – подумал Марикус. Но стоило только это подумать, как за его спиной раздался непонятный шум. Марикус осторожно повернулся и застыл под впечатлением жуткого зрелища. Перед ним стоял кто-то огромный. От страху Марикус не смог разобрать, кто это: то ли вепрь, то ли волк, то ли тигр. Он был похож на обычных земных зверей, только был гораздо больше их. Зверь со своим звериным любопытством смотрел на существо, какое он явно видел впервые. Чудовищного размера зверь бесстрашно подошёл к маленькому существу и стал его нахально обнюхивать. Он ткнулся мордой в напряженно замершего Марикуса, успевшего положить кисть на рукоять меча. Изучив его с головы до ног, зверь вдруг стал тыкаться своим мягкими ноздрями в грудь Марикуса. Эти толчки становились всё сильней и болезненней. Но Марикус не видел в них ничего опасного. «Он, наверное, играть хочет», предположил он.
- Ладно, давай в следующий раз. Мне сейчас некогда – меня ждут, – обращаясь к зверю, проговорил Марикус настолько мягче, насколько позволял еще не совсем отпустивший ужас.
Не сводя взгляд с огромного животного, Марикус сделал шаг назад. Потом другой. Третий. Зверь глядел на него глазами, в которых выражалось совершенно непрозрачное чувство. Марикус положил, что контакт состоялся и можно идти дальше. Он развернулся и тихонько пошёл. И тут же услышал угрожающий рык. Марикус мгновенно развернулся. Неизвестного рода зверь, обнажив огромные клыки и зубы, рычал, непрерывно усиливая исходящий из него звук. Потом, набычив взгляд, стал рыхлить землю огромной когтистой лапой, сминая красивые цветы и сочные травы в кучу грязи. И вдруг зверь, разинув пасть, размером с половину человеческого тела, резко прыгнул и оказался перед самими человеком, сомкнув челюсти перед самым лицом Марикуса. Едва успев отскочить, Марикус выхватил меч и поднял его над собой. Зверь снова прыгнул в сторону человека и молниеносно махнул лапой, стремясь повалить противника на землю. Но вместо этого его лапа зацепилась об острие меча, и зверь взревел от пронзившей его боли. Из раны животного хлынула кровь. Теперь его рёв был оглушающим, разносясь на всю округу. «Это – конец», успел подумать Марикус прежде, чем окончательно рассвирепевший зверь здоровой лапой нанес по нему сокрушительный удар. Сбитый с ног Марикус полетел далеко в сторону, теряя на ходу свой меч. Следом на упавшего человека тут же прыгнул зверь. Воткнув в мягкую землю свои мохнатые лапы по разные стороны от тела Марикуса, он, разевая клыкастую пасть, занес голову для пущего усиления удара, намерившегося стать смертельным. Но тут случилось непредсказуемое. Марикус увидел, что зверь содрогнулся и замер. Его голова, закрыв пасть, безвольно опустилась и его стала сотрясать какая-то внешняя сила. Издавая хрипы, зверь, преломив лапы, склонился и улегся прямо на Марикуса. Быстро выбравшись из-под зверя, Марикус увидел оцеанку. Стоя верхом на звере, та, держа двумя руками меч, разом за разом вонзала его в торчащий горбом загривок зверя. Марикус видел, что зверь был уже не опасен, но лейтенант с каким-то неистощимым ожесточением продолжала терзать бездыханную тушу.
- Мне кажется, он мёртв, -  предположил Марикус.
Девушка, оторвавшись от своего занятия, неопределенно повела взгляд в сторону человеческого голоса, и некоторое время приглядывалась, соображая, кто перед ней стоит. Наконец, она спрыгнула с мёртвого зверя. Заправляя меч в ножны, девушка взглянула вперёд и её глаза округлились от ужаса. Марикус направил взгляд на то, что стало его причиной: по длинному логу прямо на них мчалось целое стадо таких же, как только что убитый зверь, существ.
- Бежим, - резко предложила оцеанка и помчалась в сторону плотных зарослей.
Марикус подобрал в траве меч и рванул следом. Они бежали напролом, не разбирая пути, всё время перепрыгивая бесчисленные ручейки и ямы, забегая в овраги и выбегая из них, перемахивая упавшие деревья. Иногда они останавливались, чтобы расслышать  стадное преследование мести за убитого сородича, и, в очередной раз, услышав его громоподобный топот, бежать дальше. И бежали они еще долго. Пробежали густо поросшую лесом равнину, и когда она кончилась, выбежали на довольно крутые пригорки с редкими деревьями. Бежать здесь стало значительно сложнее. Люди выбрались на просторное место. Отсюда открывался взгляд на несущий опасность лес. Убедившись, что расстояние этого взгляда было достаточно для возобновления бегства во внезапном случае, они, наконец, перешли на пеший шаг. На всякий случай то один, то другой оглядывались, чтобы предвосхитить взглядами еще не совсем преодоленную угрозу. Впереди на фоне пламенного заката чернела высокая гряда гор. Осматривая простор, Марикус шёл и уже довольствовался заурядной, но ставшей такой редкой в последнее время, возможностью спокойно, мерно наполнять грудь воздухом. Радуясь обычным вещам дышать, не задыхаясь, идти, а не бежать, смотреть и не оглядываться, он не заметил, что оцеанка приотстала. Потом что-то острое стегануло по его ремню с пристегнутым мечом. Не удержав падающий меч, Марикус обернулся и увидел, что ножны с мечом находится в руках оцеанки. Встав перед ним, она торжественно объявила:
- Марикус Лепетон, ты арестован!
Ураниец странно посмотрел на оцеанку и с раздражением произнёс:
- Ты мне спасла жизнь, чтобы только арестовать?
- Конечно. Было бы очень глупо с моей стороны, преодолев столько трудностей, упустить тебя в самый последний момент...
- Упустить?! – усмехнулся Марикус. – Смерть как способ бегства?!
- В твоём случае – самый надежный, - жестоко согласилась она.
- М-да-а-а, - с досадой откликнулся ураниец и тут же, вскидывая руки, взмолился:
- О, великий Онкубион, когда уже всё это кончится?!
Лейтенант оцеанской контрразведки подтолкнула арестованного диверсанта с отобранными ножнами, приглашая двигаться дальше:
- Пойдем.   
Марикус двинулся. Некоторое время он молчал, потом спросил:
- Ты что за мной шла?
За спиной раздалось утвердительное хмыканье.   
- А как давно?
- С самого начала.
- С ущелья?
- Да.
- Странно, почему я ничего не замечал? – Вслух спросил самого себя Марикус.
- Так ты, вообще, непонятно, о чём думал. Шёл и глазел по сторонам. Я еще подумала, вот ненормальный – за ним гонятся, а он красотами любуется!
- Что же ты меня сразу не арестовала?
- Да, не хотела рисковать. Ждала, когда ты рано и поздно выбьешься из сил и ляжешь спать. И тут-то я бы тебя повязала, тепленького...
- Изощренный, конечно, план, - иронично отозвался Марикус.
- Да я уверена, так бы всё и было, если бы не это чудовище... Я только не поняла, что у вас там получилось? Ты вроде уже пошёл?..
- Пошёл, но ему это не понравилось... Вообще, жалко его. Ни за что пострадал... Он только хотел поиграть со мной... Но я как-то не был расположен...
- Нашёл, кого жалеть?! – возмутилась контрразведчица. – Поиграть?! Как ты себе это представляешь? Он же огромный! То, что для него безобидное движение – для тебя было бы смертельно опасным ударом...
- Всё равно жалко его...
Они уже шли в густой темноте ночи. Только луна, одиноко сияя в чёрной пустыне тьмы, бросала тусклые блики на камни и деревья. На время Марикусу показалось, что они идут по ущелью. Правда, это смутное ощущение быстро иссякло. Когда люди стали чуть ли на каждом шаге спотыкаться о невидимые в ночи камни, оцеанка приказала:      
- Так, всё! Надо делать привал для ночёвки... Иди насобирай сучьев для костра. И не вздумай убежать – всё равно догоню...
- Да куда же в такой темноте убежишь?! - отозвался Марикус и, пробивая взглядом темень, стал понуро собирать сучья и какие-то щепки.
Когда костёр был разожжён, и его красно-желтые блики заиграли на усталых лицах людей, девушка подтянула к себе заплечный мешок и вытащила что-то съестное. Она протянула руку с хлебом и куском мяса в сторону Марикуса и с суровой заботливостью произнесла:
- На, поешь...
И тут же успокоила своё душевное движение разумным обоснованием:
- А то идти еще долго.
Марикус поблагодарил и стал с жадностью поглощать предложенное. Набитым едой ртом он радостно спросил:
- А как тебя зовут-то?
- Сурикам...
- Сурикам?! Какое странное имя...
- Да у тебя не лучше, - почти огрызнулась девушка. – И ты всё-таки Марикус Лепетон?
Парень, продолжая жевать, кивнул головой. Прожевав пищу, он спросил:   
- Слушай, я еще хотел спросить. А что с драконом?
- Которого ты подбил?.. Ничего. Оклемается и улетит восвояси... Он, вообще-то, самостоятельный... Ладно, хватит на сегодня вопросов. Спать надо.
Сурикам свернула свой походный плащ, положила его на землю и улеглась. Марикус посидел еще немного, поглядывая, то на костёр, то на оцеанку. Потом тоже лёг и мгновенно провалился в сон.
Проснувшись, Марикус быстро вскочил и стал оглядываться. Некоторое время он боролся с ощущением, что заснули они в одном месте, а проснулись – в другом. «Да нет, конечно, всё – то же самое», успокаивал он себя в мыслях, «вот горы, а вот лес». Едва узнаваемая местность расстилалась поросшим кустарником плато с отдельными перелесками и пребывающим далеко внизу лесом. Скоро очнулась ото сна и Сурикам. И, похоже, что и постигло такое же ощущение. Она недовольно разглядывала едва узнаваемое место. С тем же видом она взглянула на уранийца и стала вслух рассуждать:
- Так сначала мы отбежали на восток, потом вернулись немного на запад. Значит, нам надо еще немного пройти на запад вдоль гор и свернуть на севере в лес.
И завершила своё рассуждение избыточно бодрым распоряжением:
- Пойдем. Нам во-он туда. Поближе к лесу.
Марикус, как пленный, пошёл впереди, за ним – пленившая его оцеанка. Они шли слишком долго прежде, чем начался долгожданный лес. И стоило им только в него войти, Марикус почуял неладное - это был не тот лес, из которого они вчера выбежали. Со смутной тревогой он ступал по необычного цвета красной траве и рассматривал ранее невиданные фиолетовые деревья. Вдруг он осознал, что неправильно с этими деревьями: они росли корнями вверх, кронами воткнувшись в землю. И птица перелетали с корня на корень. Но и с птицами что-то было не так. Марикус присмотрелся и обомлел: они летали задом наперед. И тут же всё его пронзила объявшая тело ужасом мысль. Он повернулся к Сурикам и, дрожа, произнёс:
- Мы... мы... в Обратной земле!
Выходя из какой-то сентиментальности, девушка иронично спросила:
- Что? Где?
- В Обратной земле...
- Сказки!
- Ты посмотри вокруг, видишь, какая трава, деревья. Птицы хвостом вперед летают.
- Да не может быть! Это тебе в привычном для тебя страхе мерещится.
Проговорив это твёрдым тоном, она всё-таки решила проверить безумные речи уранийца, и тут же растеряно согласилась:
- Да что-то не так...
Марикус продолжил:
- Я читал в священном Книгилиуме, что еще никто, попав в Обратную землю, не возвращался назад...
- Глупости! – Уже взволнованно возразила девушка и самоуверенно добавила:
- Когда мы вернемся – а это случиться обязательно – можешь внести в ваш священный Книгилиум поправки! Но раз это не тот лес – и, действительно, не тот – пойдем обратно!
Они развернулись и пошли в обратном направлении. Люди уже проделали гораздо больший путь, чем тот, что они прошли, зайдя в лес, но тот не кончался. Более того, он становился дремучим и каким-то древним. Еще Марикусу иногда казалось, что они идут не вперед, а назад, спинами вперед. Всё же скоро лес расступился озером. Увидев его светлый круг, Марикус испытал дополнительный приток тревожного волнения. Тревога была ненапрасной. Деревья, окружая озеро, подходили к самой воде. Но зеркало озера вместо того, чтобы темнеть, выдавало вверх сноп света. Марикус приблизился и увидел, что отражения леса в абсолютной глади воды не было. Вместо этого в своей чистейшей прозрачности озеро только показывало в мельчайших подробностях картину своего песчаного дна с покачивающимися водорослями и блистающими  чешуей рыбами. Вода была столь чиста и прозрачна, что иногда казалось, что её нет, и перед Марикусом находится огромный пустой котлован. Преодолевая страх, человек склонился над водой, и резко отпрыгнул назад, краешком взглядам успев заметить объявшее душу леденящей жутью отсутствие отражения лица. Такая безотразительность обратила объем с осязаемыми границами в бездну. Придя в себя, Марикус предложил:
- Можешь убедиться...
- Что там? – преодолевая явную тревогу, с наигранной беззаботностью осведомилась Сурикам.
Она подошла к озеру, посмотрела и истошно заорала. Ужас, подняв Сурикам над землей, отбросил её далеко от озера. Она упала на землю и, закрыв лицо руками, затряслась в истеричных рыданиях. Боясь поднять глаз, словно не дающее отражения озеро было прямо перед ней, она запричитала:
- Что это? Что это?
- Это – Обратная земля, - только и смог озвучить для себя очевидное парень.
- И что же теперь делать? – жалобно спросила девушка.
- Идти дальше...
Марикус, борясь со страхом, подошел к озеру и, стараясь не смотреть в воду, сполоснул ею лицо. Сурикам со страхом сопровождала его исполненные самообладания движения.
- Здесь бессмысленно планировать и намечать путь. Обычная человеческая логика здесь не работает. Здесь надо полагаться не на разум, а на сердце. – Отрывисто  объяснял он, словно воспроизводя что-то ранее читанное. – Надо просто идти вперед, положась на авось и на веру в то, что всё будет хорошо.
Он подошёл к девушке, попросил у неё фляжку, и, уже почти привыкнув к отсутствию водной копии лица, набрал в посуду озёрной воды. Отдав ей фляжку, он ободрил растерянную оцеанку:          
- Попробуем довериться незримо присутствующей здесь воле. Попытаемся понять и принять её...
Не глядя на Марикуса, Сурикам заговорила:
- Где же я ошиблась? Наверное, ночью, когда незаметно для себя мы непонятным образом прошли гряду Великого Порога... Эх, надо было сразу остановиться, как только стемнело, и не идти в темноте. – Пытаясь найти причину произошедшего, сожалела она.
- А я думаю, мы ничего не могли изменить... Это – судьба...
- Судьба – это дежурное слово неудачников, полагающих возможным оправдать им свои благоглупости, - уже раздраженно перебила рассуждение Марикуса девушка.
Сурикам встала, поправила одежду и протянула уранийцу его меч.
- На, бери.
Марикус пристегнул меч к поясу и весело спросил:
- Значит ли это, что я больше не арестован?
- Нет, арестован. Это значит только то, что я не должна таскать твои вещи, - объяснила девушка, действительно мало приспособленная для ношения тяжестей.
Они пошли дальше. Проходя мимо вызывающего ужас озера, Сурикам старалась держаться, как можно дальше от него. Когда озеро было пройдено, оцеанка успокоилась и поравнялась с уранийцем. И теперь движение одного перед другим с его вертикалью доминирования одного над другим сменило движение рядом с его горизонталью равноправия. Плотина, поначалу воцарившегося между людьми молчания, держалась недолго, и скоро она была прорвана потоком энергии интереса по отношению друг к другу. Первой заговорила Сурикам:
- Слушай, ураниец, если ты – Марикус Лепетон, то, стало быть, и всё остальное – правда?
- Допустим, - кивнул головой Марикус.
- Тогда спрашивается, что ты делал на поле битвы? Почему ты участвовал в том сражении?
- Я и вправду там был по личной воле. Просто оказался случайно рядом. И решил принять посильное участие, чтобы помочь своим...
Марикус помолчал немного и скоро в свою очередь тоже задал вопрос:   
- А ты что там делала, Сурикам? Если ты – контрразведчица, ты должна быть сидеть где-нибудь в тихом кабинете и листать дела вражеских лазутчиков... 
- Но, в-общем, тоже случайно... Хотя и не совсем. Я говорила уже, что я – героиня. И мне противно отсиживаться в тылу, когда идет такая героическая битва! Иначе потом обидно будет. А еще меня всё это очень возбуждает! – Рассказывая, девушка увлеклась, разволновалась, глаза её загорелись, лицо разрумянилось. – Бой, шум, лязг оружия, стрелы летают вокруг... И вот эта особенная близость смерти! Это так заряжает какой-то волшебной энергией! А тут еще летает над тобой на Адовом Мече божественная Бабилия! И ты сама на драконе... Словом, это всё мне по душе!
- Понятно. Риск, азарт, возбуждение, экстаз! – Резко с несколько ироничной интонацией заговорил Марикус. – В-общем, как на охоте – внизу людишки как цели, а ты  вся такая великолепная на драконе пускаешь в них стрелы...    
Услышав это критическое высказывание, девушка осеклась и мгновенно её прежнее положительное возбуждение, сохранив внешнюю форму, обратилось в полную свою противоположность:
- Только не надо, пожалуйста, представлять меня как циничную дуру! Для меня война – не забавное развлечение. И я такая же патриотка! Защищать Родину для меня святое!
Сурикам замолчала и озлоблено удалилась вперед. Потом она замедлила шаг и продолжила восклицать:
- И какоё право ты имеешь меня осуждать?! На войне все на равных и одинаково рискуют жизнью, несмотря на то, что там каждый про себя думает!
Она снова помолчала и жестко заключила:
- И, в конце концов, на войне, как и во всём, важен результат. А он таков, что мы победили, а ты – в плену!
Марикус сдержанно отозвался:
- Сдается мне, что мы оба сейчас в плену у чего-то другого. И едва ли скоро мы освободимся из этого пленения.
Сурикам закусила губу. Ей явно не нравилась обступавшая её со всех сторон неизвестность, что беспощадно лишала свободного волеизъявления. «Этому уранийцу без разницы, в каком плену находиться», думала она, «а мне всё это очень не нравится». Она неуверенно шагала дальше. Постепенно лес стал светлеть. И вот среди деревьев показались просветы. Внезапно показалась опушка. За лесом простиралась огромная пустошь, матово отсвечивая серо-желтым песком в лучах огромного диска заходящего солнца. Только впереди маячила вершина далёкой горы. «О, проклятье, пустыня, что ли? Этого еще не хватало!», подумала она. Памятуя о злокозненных  превратностях путешествия в темноте, она приняла решение. Повернувшись к приближающемуся Марикусу, она сказала:
- Всё надо делать привал. Темнеет. Вряд ли мы найдем в пустыне место для ночлега.
Марикус согласился и тут же пошел собирать дрова. Через время запылал костёр. Сурикам снова что-то достала из своего мешка и поделилась едой с Марикусом. Жуя, девушка возбуждённо заговорила:
- Я вот только одно не пойму, чего ты так на родину рвёшься? Подождал бы. Скоро и мы там будем. И ты бы с нами был...
- С какой это стати и вы там будете?! – Чуть ли не подавившись куском хлеба, возмутился Марикус.
- С той стати, что у нас более разумная модель государственного устройства. И ваше государственное устройство – это корявая копия нашего устройства. Вся ваша Урания – это  пародия на Оцеанию! – Иронично выкладывала оцеанка аргументы в пользу своего тезиса. – А еще, потому что у нас люди лучше живут. Потому что мы просто сильней и умней. Много почему...
- Ничего подобного! Ерунда! Всё наоборот. Это Оцеания – пародия на Уранию! – Немедленно стал возражать ураниец. – Наше государство имеет установленный великим Онкубионом божественный порядок и зиждется на идущей испокон традиции. И, вообще мне что-то подсказывает, что в этой большой игре все козыри у нас! А ваше государственное устройство – это порядок, заведенный дьявольской Бабилией. И у вас дьявольское устройство!
- Не смей хулить нашей верховную владычицу! – уже вскричала Сурикам. – В отличие от вас у нас настоящая демократия! А вот у вас действительно дьявольское устройство, потому что у вас тирания! У вас есть только один царь, этот ваш Ладим Четвёртый! А все остальных просто нет!
- Да какая у вас демократия?! – саркастично усмехнувшись, не согласился Марикус. – Она у вас только заявлена в вашем чисто формальном Центральном Завете. И всё это лицемерие и ложь. У вас на самом деле олигархия. И вашей империей управляет сто мешков, набитых синтелерами. Вот они-то и принимают все решения. А ваш марионеточный Даддус Шестидесятый их только озвучивает со своего картонного трона! А наш Ладим Чётвертый полновластно выражает именно что волю подавляющего большинства уранийцев, а не интересы кучки богачей!
- Почему это у нас олигархия? – Голос оцеанки стал явно неуверенным. – У нас, например, соперничают две равноправные партии – партия Земли и партия Неба...
- Ха, но казна-то у них одна! И представители обеих партий кормятся из одних и тех же мешков с синтелерами. В центре всей вашей оцеанской цивилизации мертвенно покоится синтелер, раздвоенный на стороны орла и решки! Ваша хваленная двухпартийная демократия – это выражение игры друг с другом двух противоположных сторон одного и того же синтелера. И на деле партия Неба – это партия небесного орла как внутренней стороны синтелера, а партия Земли – это партия земной решки как наличной его стороны...
- Да что ты всё заладил: «синтелеры, синтелеры»?! Не надо думать, что все оцеанцы только о них и думают! Это всё ваши высокооплачиваемые глашатаи новостей раздувают! Мы вообще редко о них думаем... В основном, когда их нет...    
- Хорошо, а о чём вы еще думаете?! – вопросительно подверг сомнению возможность чего-то иного Марикус.
- Да, о том же, что и вы! – С досадой откликнулась девушка. – О простой возможности быть счастливым, о жизни, о любви...
- Как это трогательно! – еще не отойдя от своего страстного обличения, иронично сказанул Марикус.
Девушка как-то странно дёрнулась и отвернулась. Парень почувствовал, что погорячился. «Наверное, обиделась», подумал он. Она долго молчала. Марикус заметил, что она как-то учащенно моргает, словно пыталась что-то убрать с глаз. И всё-таки она заговорила:
- Знаешь, возможно, что у нас с государственным устройством что-то не так. И, возможно, мы как-то много думаем об этих проклятых синтелерах. Но земля у нас прекрасная! – Выходя из подавленности, воодушевлено заговорила Сурикам. – И на ней живет очень много хороших людей!
- Не спорю! – возбуждено произнёс Марикус, вкладывая в своё согласие извинение за предыдущую горячность. – У вас много замечательных людей. Мне даже один ваш, правда, ныне покойный поэт нравится. Как его? А... Сиром Йим... Только жаль, что на наших прекрасных землях идет война!
- О, узнаю миролюбивые речи наших трусливых политических дамочек из партии Земли! – Во внезапно ожесточившемся тоне оцеанки от прежней воодушевленности не осталось и следа, словно этим тоном она отводила высокомерие чужой снисходительности и подозрения во всякой возможности быть хоть кем-то обиженной. – Те тоже любят порассуждать о необходимости мира и добрососедских отношений!
- Но разве они не правы?
- Война – это основа существования мира. Только она назначает подлинную цену каждому человеку в отдельности и государству в целом! – Заученным афоризмом из какого-то политического манифеста воинственно ответила оцеанка. – В конце концов, такова священная и непререкаемая воля богов!
Марикус помолчал немного и снова стал возражать:
- Слушай, Сурикам, а ты не никогда не обращала внимание, что наш Онкубион и ваша Бабилия похожи друг на друга, похожи как брат и сестра?
Оцеанка посмотрела на уранийца глазами, расширенными от возмущения до предела. От этого взгляда уранийцу стало не по себе. Справившись со своим возмущением, она воскликнула:
- Да как ты можешь такое говорить! Как ты с такими мыслями голову еще носишь на плечах?! У нас за такие речи немедленно голову бы отрубили! Да и у вас, наверное, тоже. С ума сойти. Просто ужас! Как их можно сравнивать?! Нашу великолепную прекрасную Бабилию! Самую прекрасную на земле! И вашего Онкубиона? Этого страшного, чудовищного верзилу?
- И всё-таки они очень похожи, - не согласился Марикус.
После некоторого молчания, в котором Сурикам приходила в себя от услышанного, она промолвила:
- Слушай, ураниец, ты говоришь, что в центре нашей цивилизации пребывает синтелер. Но разве не он выражает земную сущность человека и закон его существования? И что тогда находится в центре вашей цивилизации? Ведь и вы тоже пользуетесь синтелерами. И так же, как и мы, их любите...
- Да что там говорить?! Конечно, мы тоже дорожим ими. Поскольку синтелеры – это дары небес и негоже ими разбрасываться вотще. И негоже бахвалиться ими перед другими. И у нас тоже есть богачи, что стремятся сохранить и приумножить своё благоприобретенное состояние. Но не они являются авторитетными образцами для подражания. Их, скорее, недолюбливают за это.... Я думаю, что в центре уранийской цивилизации покоится общий для всех идеал справедливого мироустройства и вера в него. И он, как я верю, относится именно к небесной сущности человека. Хотя, очевидно, что нам до него еще очень далеко... Но главное – то, что претворение этого благодатного идеала находится в резком противоречии со здравым рассудком и даже ключевыми законами сосуществования людей. Причём это те самые законы, на которых настаивают ваши мудрецы и политики, стремясь распространить их и нашу цивилизацию. А мы стараемся им противодействовать. Поскольку знание законов входит в противоречие с благодатной верой в идеал....
- Но это же безумие! – возмущено врезалась в рассуждение уранийца оцеанка.
- Что безумие?
- Действовать наперекор закону!
- Нисколько! – Спокойно воспринял возбужденное несогласие Марикус. – Давай разберёмся! Что такое закон? Закон – это постоянство, это незыблемый столп, вокруг которого течёт вся жизнь. Так должно было быть. Но этого нет на самом деле. Постепенно выясняется, что то, что должно быть гарантом постоянства и незыблемости, само с легкостью постоянно меняется и подновляется. Почему, скажи мне на милость, круг закона непрерывно расширяется некой спиралью? – Марикус постепенно стал приходить в возбуждение. – Я дело закона как понимаю. Вот, например, боги или, там, люди сообща, неважно – кто, провели круг и сказали: вот что в круге – хорошо, а что за его пределами – плохо. И всё круг навеки замкнут. Но нет! Проходит время и постепенно люди договариваются до того, что им в рамках этого закона что-то тесновато. И говорят они друг другу: а давайте его линию отодвинем вон туда, подальше. И отодвигают. Потом еще и еще. И так далее, до бесконечности. И что получается?
- Что?
- А то, что нет никакого Закона! В таком высшем, небесном смысле. Есть какой-то закон беззакония и страх перед насилием со стороны силовых органов...
- Но ведь законы вдохновлены с Неба! Они даны богами и сформулированы самыми праведными людьми на Земле!
- Не смеши меня! Как они могут быть даны теми, кто сам их нарушает? И один из плодов этого нарушения, вообще, сидит передо мной...
Сурикам смутилась и начала оправдываться:
- Но это же случайное исключение! В целом этого не происходит...
- ...не происходит, пока количество исключений из правила не перейдет в качество его обновления. Впрочём, не важно. А важно то, что боги, похоже, тоже не соблюдают законов...
- Ты – опасный еретик! – Бросила обвинение Сурикам, отвернулась и тут же развернулась и горячо стала говорить:
- Хорошо! Пусть законы плохи и их нужно постоянно обновлять. Но всё равно   альтернативы закону нет! Всякий закон – плох, но его отсутствие еще хуже! Его отсутствие наполнено адом хаоса внешнего. Тем более что среди законов самым главным я считаю закон бессмертия рода путём его продолжения. И пусть этот закон вкупе с другими угнетает человека страхом насилия и смерти. Пусть будет так! Пусть будет закон страха смерти! Значит, человек не заслуживает большего! Я, вообще, о человеке невысокого мнения. Я не переоцениваю его! И пусть мир держит эту злую собаку на строгой цепи закона! Так ему и надо! И пусть будет закон войны, по которому одна угроза гарантированного уничтожения симметрично сдерживается другой угрозой! – Злобно заключила вышедшая из себя девушка.         
Люди долго молчали. Тишину оттенил негромкий голос Марикуса:
- Очевидно, без закона нельзя. Только вот есть – например, во мне – такое чудесное и, конечно, не сколь ни закономерное ощущение, которое не упаковать ни одному писаному и рукотворному закону, каким бы мудрым и обоснованным он ни был. И по этому благодатному ощущению мир прекрасен и неизменен, поскольку вечен.
- Но это только ты один такой! – скептично отозвалась Сурикам.
- Ничего подобного! Нас много таких. И мы, вообще, все уранийцы такие!
- А что же вы тогда никак не может воплотить свой этот общий идеал и так плохо живете?
- Потому что, во-первых, есть с чем сравнивать. А, во-вторых... не знаю. – Грустно признал Марикус. –  Чего-то не хватает или мешает...
- Понятно! Мы мешаем! – Усмехнулась девушка. – И поэтому вам нужно нас победить?
- Победить – нет. У нас даже поговорка есть, «уранийцы никого не хотят победить». Не победить, но, скорее, убедить...
- Но пока ты не можешь убедить даже одну оцеанку. – Снова усмехнулась Сурикам и заключила:
- Ладно. Всё. Я ложусь спать. Утомили меня все эти споры.
Девушка, завернувшись в плащ, легла и уже скоро безмятежно сопела. Марикус тоже улегся и долго лежал с открытыми глазами, приводя растревоженные спором мысли и чувства к гармонии, и незаметно на пути к ней заснул.
Марикус проснулся спозаранку. На этот раз пробуждение не принесло никаких неожиданностей. Перед глазами расстилалась всё та же пустыня с узкой полоской тени леса, над которым вставало солнце. Марикус отошёл к лесу и провёл руками по густой траве. Ладони сразу стали мокрыми. Ураниец поднёс ладони к лицу и потёр его ими. Остатки сонливости как рукой сняло. Всё тело зазвенело какой-то необычной бодростью, и в её ощущении хотелось идти дальше и преодолевать новые трудности и опасности. Марикус заметил, что Сурикам тоже уже встала и вглядывается вдаль. Она повернулась к нему и веско проговорила:
- Надо поспешить перейти эту пустыню. После полудня солнце будет палить нещадно...
Они двинулись по пустыне. Вначале идти было нетрудно. Песок был твёрдым, а воздух еще хранил ночную прохладу. Но скоро все эти преимущества иссякли. Солнце, неумолимо стремясь к зениту, всё сильней нагревало воздух и начинало ощутимо сдавливать голову горячим обручем. Песок становился всё более вязким. Пейзаж был столь однообразен и вездесущ, что идти можно было вслепую. И идти можно было в любую сторону. Между земными направлениями не было никаких различий. Единственной характеристикой окружавшего людей мира оставалось извечное различие на небо и землю. Окоём был поделен ровно пополам – на жёлтую пустошь снизу и голубую пустошь сверху. И вся пустыня выглядела образом дурной вечности, картиной вечного ада. Марикус не удержался от искушения оглянуться. Проделанный путь был значителен. Сурикам шла сзади, уже довольно сильно отставая. Он повернулся обратно и тут же потерял направленность своего пути. Только проследив ось оставленных прежде собственных следов, Марикус смог восстановить утраченное направление, двигаясь вдоль которого можно было полагать, что движение продолжается по прямой. Ураниец снова взглянул на оцеанку. Смотреть на неё было тяжело. Она уже совсем выбилась из сил. Он подошёл к ней и, ничего не объясняя, стал снимать с неё тяжести в виде меча, лука с колчаном, заплечного мешка. Теперь на ней оставались только доспехи из толстой крашеной кожи – нагрудник, наплечники, налокотники, юбка. Они были довольно тяжелы, но их снимать она ни за что бы не стала. Сурикам вяло улыбнулась в знак благодарности. Кое-как приспособив новую поклажу к телу, Марикус снова шёл дальше. Солнце достигло точки зенита и стояло теперь над самой головой. Тела людей не отбрасывали и пятнышка тени. Всё время хотелось пить. Единственная фляжка с водой была почти пуста. Дорожа водой, каждый делал по глотку. Марикус устало взглядывал вперед, уже не надеясь на какоё-то изменение перспективы. И однажды он заметил в самом конце взгляда какую-то полоску. Приглядываясь, он ускорил шаг. Что-то на краю горизонта довольно ясно темнело. Пройдя еще немного, Марикус увидел, что безжизненная пустыня резко переходила в покрытую растительностью землю. Он помахал рукой Сурикам, предлагая её поторопиться.
Дождавшись девушку, Марикус двинулся вперед и вышел к отчетливой границе между землями. Занося ногу над ней, он даже испытал смутный трепет. И стоило только людям перейти в новую местность, пейзаж полностью изменился. Теперь они шли то ли по степи, то по прерии, поросшей высокой травой и отдельными кустами. Солнце светило всё так же ярко, хотя и сквозь заволокшие всё небо облака, и воздух уже пришел в движение легким ветерком, что приятно охлаждал еще разгоряченные лица. Люди шли некоторое время, не испытывая никаких трудностей, и даже радуясь такой перемене участи. Но постепенно становилось понятно, что одна напасть просто сменяется другой. Очередным бедствием был ветер, который непрерывно усиливался. Легкий бриз сменился пассатом. Тот обернулся муссоном. Потом муссон перешёл в трамонтану. И в нескольких местах стал закручивать невысокие торнадо. После этого ветер уже стал биться в ураганных порывах. Сурикам уже несколько сшибло с ног. Чтобы хоть немного защитить девушку, Марикус подошёл к ней с подветренной стороны. Люди шли вслепую. В глаза летела пыль, всякий сор, трава. Чтобы спастись от немилосердно дувшего ветра, иногда приходилось ложиться на землю. Небо уже было полностью и ровно затянуто низкой пасмурностью. Переждав особенно сильный порыв, людской ход возобновлялся, неизвестно из каких источников надеясь, что рано или поздно это мучение прекратится. И скоро оно действительно прекратилось.
После пересечения невидимой границы ветер внезапно стих. Перестав испытывать давление ветра, люди ощутили необычную легкость, словно они избавились от тяжелых вериг. Впереди открывался пейзаж, пестрящий большим разнообразием, чем прежний. Это была холмистая местность с деревьями на пригорках и густыми лугами между ними. Воздух был очень влажен. И небо оставалось пасмурным. Марикус и Сурикам сделали несколько шагов по новому месту. Тут же начал моросить дождик. Идти здесь тоже было нелегко. Ноги путались в высокой траве, запинались о кочки. А еще нужно было обходить мелкие лужи и болотца. Дождь всё время становился сильней. Он уже лил ровным потоком, заливая всю округу. И было ясно, что теперь новой бедой была вода, которая обступала человека сверху и снизу. Кое-как укрывшись, чем придется, люди уже были мокры. Промокшая обувь превратилась в тяжелую обузу, что приходилось волочить в выступавшей над травой воде. Вода постепенно поднималась над землей, и надо было всё выше заносить ногу для нового шага. От такого обилия влажности у Марикуса стали зудеть и ныть все раны – в боку и на ногах. Скоро впереди показался лес, до которого, впрочём, было довольно далеко. Луг стали перерезать ручейки. Сначала их можно было просто перепрыгнуть. Но потом пошли ручьи, которые надо было перебредать, замедленно передвигая ноги в воде и погружаясь в воду всё глубже. И в некоторых ручьях дно внезапно уходило из-под ног, и двигаться можно было только с помощью рук. Развитие темы воды завершилось, как и следовало ожидать, небольшой речкой, другой берег которой высился лесом. Под потоком низвергавшегося с небес ливня Марикус и Сурикам зашли в воду и поплыли. Равномерное перебирание конечностей сбивалось сильным течением. Марикус постоянно оглядывался на Сурикам. Плыла она плохо, то и дело, останавливаясь, чтобы отдышаться. В конце концов, он подплыл к ней и предложил зацепиться одной рукой за его рубашку. Кое-как, после целой вечности плавания люди, наконец, выбрались на берег. Пока они находились в реке, воздух успел сильно охладиться, и Марикусу даже почудилось, что с неба летят снежинки. Его начал бить сильный озноб. Надо было срочно согреваться. Ураниец отправился в лес. Тот, как не странно, оказался сухим, словно и здесь проходила незаметная граница между стихиями. Марикус насобирал дров и вернулся к Сурикам. Та дрожала и явно мёрзла. Когда костер запылал, Марикус предложил снять часть мокрой одежды. Она сняла доспехи, что-то еще и осталась в холщовой рубашке и штанах. Увидев девушку вне своей амуниции, Марикус поразился, какой она стала совсем тонкой. Она села у огня. Ураниец развесил одежду возле костра на воткнутых в землю ветках. И тоже сел возле огня, жадно ловя его скудное тепло. Слегка согревшись, Марикус, чтобы что-то сказать, с сожалением произнёс:
- Эх, сейчас бы воднапса!
Неожиданно Сурикам отозвалась:
- У меня есть с собой немного синтелерина...
- Есть синтелерин? Но к нему нужен сладкий уксус...
- И уксус есть.
Сурикам стала копаться в походном мешке и, вытаскивая по ходу разбухшие от воды свертки, достала маленькую коробочку, стеклянную бутылочку и протянула их Марикусу. Заодно она предложила ему кое-что из еды. Он положил всё это на землю перед собой, взял кружку, высыпал в неё несколько полупрозрачных горошин синтелерина, затем налил туда уксуса и начала помешивать содержимое кружки веточкой. Горошины, пуская мелкие пузырьки, растворялись в сладком уксусе. Размешав, Марикус отпил немного и произнёс:
- М-м-м, хороший воднапс!
Он протянул кружку Сурикам. Та, стуча зубами по краю кружки, судорожно сделала несколько глотков. Скоро по чреслам людей разлилось живительное тепло. Где-то в глубине тела образовался сгусток энергии. Расширяясь, он стал подниматься и, выводя всё человеческое существо из сжатой ограниченности телесной окоченелости, наполнял душу неоправданной радостью и восторженностью. В голове зашумело, и в то же время возникала какая-то необычайная ясность. Конечно, постигшая эйфория поначалу испытывала некоторое смущение за свою подпольную незаконность в отношении доводов разума, требовавших земного обоснования тех или иных душевных переживаний. И всё-таки разум отступал перед простым напором ничем не объяснимой беспечности и радости. Как будто сама их возможность, пусть и в таком призрачном и несколько ущербном виде, была самым примитивным и непосредственным – нет, не доказательством, но – свидетельством в пользу небесной реальности. И только будучи незаконным даром священной реальности, хмельная радость доверху наполнялось чувством законной благодарности к ней.
- Слава Небесам! – радостно воскликнул Марикус и снова выпил.
- Слава! – с улыбкой поддержала тост Сурикам.
Возбуждено водя взглядом вокруг не зная, куда его приткнуть, Марикус остановил на девушке и как-то слишком долго задержался на ней. Сурикам заметила это внимание и невежливо спросила:
- Что случилось?
- Смотрю, - с улыбкой уведомил Марикус.
- А ты можешь смотреть куда-нибудь еще? – не меняя тона, предложила девушка.
- Где-нибудь еще такого не увидишь, - меланхолично признал парень.
- Чего не увидишь? - полюбопытствовала уранийка.
- Не знаю, трепетности, наверное...
Оба долго молчали, глядя на огонь. Прерывая молчание, Марикус весело проговорил:
- Да, кстати, готов рассмотреть твоё предложение, прозвучавшее там, на допросе...
Марикус произнёс это в шутку ради того, чтобы просто поговорить. Но Сурикам не восприняла это как шутку. Её лицо исказила гримаса досады. Она вскинулась и раздраженно заговорила:
- Можешь забыть об этом! Я была при исполнении служебных обязанностей. И говорила то, что полезно для дела. Мы – на войне! А на войне все средства хороши! Тем более что там были другие обстоятельства. А сейчас они явно изменились! К тому же там выдвигались требования, которые ты сейчас не сможешь выполнить, а я не смогу их принять...
- Ладно, Сурикам, ладно. Что ты так разошлась? Это была шутка. Не более того. Извини, я не хотел обидеть...
Они опять надолго замолчали. Не выдержав напряжения, Марикус произнёс:
- А давай еще выпьем!
- Давай! – легко согласилась Сурикам.
Ураниец снова намешал кружку воднапса. Отхлебнул и протянул кружку оцеанке. Приняв чашу, она произнесла:               
- Благословите душу мою боги!
Потом выпила и через время спросила:
- Слушай, Марикус, ты вчера говорил про то, что, мол, ни один закон не может выразить всё небесное содержание человека. А что это за содержание, если ни один закон не способен его выразить? И почему закон бессилен перед этим небесным содержанием?
- О, это очень сложные вопросы! Это одним Небесам ведомо! – Взволнованно заговорил Марикус. – Я мало что об этом могу сказать. Что касается небесного содержания, то в нашем священном Книгилиуме оно называется Благодатью...
- Но в нашем святом Тексториусе тоже об этом идёт речь...
- И хорошо. Здесь нет, слава Небесам, ничего нового...   
- Только сколько я не спрашивала у жрецов, мудрецов и гадателей по птичьим внутренностями, никто толком объяснить мне не смог, что это!
- Так и я не смогу... Это – тайна за семью печатями... Я только понимаю, что между Благодатью и Законом имеется какой-то чудовищный разрыв. Между ними идёт война. Еще я понимаю, что эта война заключается в том, что Благодать – это небесное содержание, а Закон – это земная форма. И содержание, и форма относятся к чему-то одному и тому же. Но, увы, они относятся к этому так, что вместо того, чтобы делать это целым и благим, они только разрывают его. Отчего вот это, что я не могу назвать, пребывает в разорванности и распре.
Марикус, собираясь с мыслями, замолчал. Сурикам с интересом уточнила:
- То есть, можно предположить, что разрыв между Благодатью и Законом – это как различие между бессмертной душой и смертным телом?
- Да, это самое непосредственное выражение этого разрыва. – Охотно согласился ураниец. – И проблема в том, что закон, невесть как, замыкаясь на самом себе, начинает притязать на свою исключительную самостоятельность по отношению к Благодати. Закон подминает Благодать, объявляя её чем-то несущественным и вытесняя её за свои пределы. Но не наполненный Благодатью закон плох и негоден. Вытеснивший из себя Благодать закон расщеплён относительно самого себя. Такой безблагодатный Закон ничего не скрепляет и не объединяет. Будучи изнутри себя расщепленным, он сам всё расщепляет, противопоставляет и стравливает. Так, он расщепляет человека, противопоставляет небо и землю, душу и тело, мужчину и женщину. А потом в рамках этого же закона тело стремится подчинить душу, удавить всякое её движение. И по этому закону всюду воцаряется тело в его бездушной власти. Словом, безблагодатный закон – это закон бесконечной войны, которая, в конце концов, доходит до конфликта цивилизаций Урании и Оцеании. Но вот что дальше?
Марикус молчал. Повернувшись к уранийцу, Сурикам тихо спросила:
- Марикус, а ты допускаешь, что вот этот разрыв между земным Законом и небесной Благодатью может быть преодолен?
Глядя на Сурикам, он, удерживая покой, ответил:
- Да. Я в это верю.
Глядевшие на Марикуса глаза девушки стали ясными, ясными. И от взгляда в душе Марикуса стало хорошо, очень хорошо.
Они смотрели на огонь, каждый – со своей стороны. Потом Марикус, выходя из глубокой задумчивости, произнёс:
- Что-то спать сильно хочется. Лягу я, пожалуй...
Сурикам встрепенулась и заботливо проговорила:
- Подожди. Ты же ранен. У меня мазь есть. Еще вчера хотела тебе предложить. Потом забыла...
- Ты такая запасливая! – заметил Марикус.
- А как же... 
Сурикам покопалась в своём мешке и достала баночку. Потом она подошла к парню,  присела рядом, зачерпнула кончиками пальцев мазь и попросила поднять рубашку. Марикус послушно освободил тело от одежды. Сурикам нанесла мазь на рану и стала осторожно её втирать. Мягкое прикосновение пальцев девушки вызвали в Марикусе необычайный трепет. Трепет этот растекался волнами пленительной неги от раненой груди по всему телу, наполняя чувством необычайного восторга. Близкое присутствие Сурикам, тепло её дыхания и тела, запах волос, привели его в необычайное волнение. Сердцу стало тесно в груди. Ему очень захотелось её поцеловать, но что-то его удерживало. Втерев мазь, Сурикам заботливо поправила рубашку уранийца. Потом посмотрела в глаза Марикуса и, склонившись, неожиданно поцеловала его в щеку и ласково проговорила:
- Завтра от раны и следа не останется. Мазь волшебная. Мне её тетка дала. Богиня Артида...
- Спасибо, Сурикам.
- Доброй ночи!
Девушка отошла и скоро улеглась. Марикус лежал и сквозь влажную пелену смотрел на усыпанную звездами ночь. Прежний душевный трепет растекался по всей ночной бескрайности, и она показывала душе её истинную меру.
Новый день начался с шумного пения и воркования птиц. Они словно будили людей, торопя их к неведомой цели. Поднявшись, Марикус увидел, что белые голуби деловито ходят возле людей, ступают по их вещам, что-то клюют. Ураниец спустился к реке, с низко стелившимся над ней туманом. Умываясь, ему захотелось искупаться. Он разделся и с разбегу нырнул в воду. Поплавав, Марикус выбрался на берег. Одеваясь, он подивился тому, что раны на груди как не бывало. Марикус поднялся к лесу и увидел, что Сурикам уже проснулась. Он подошёл и поприветствовал её. Оцеанка улыбнулась в ответ, и ураниец заметил, что в её взгляде впервые не было ни грана враждебности. Она смотрела на него с выражением наивной, почти детской доверчивости и добродушной милости. Марикус предложил девушке сходить на речку, похвалив теплоту воды в ней. Пока она купалась, он вскипятил воду в кружке и заварил в ней душицу и мяту, собранных прямо здесь. Скоро вернулась Сурикам. Они попили травяной настой, перекусили и стали собираться. Уранийка не стала надевать доспехи, оставшись в длинной холщовой рубашке и штанах. Они оставили свои мечи. Теперь они выглядели почти одинаково. Марикус закинул за спину её походный мешок, и они отправились в путь, который вёл их через лесную чащу. Лес оказался удивительно пригодным для передвижения. Они довольно быстро его прошли. Подходя к опушке, Марикус сразу заметил что-то необычное. За лесом простиралась обширная усеянная камнями долина. В центре она вздымалась одинокой гигантской скалой. Марикус предпринял несколько попыток в стремлении дотянуть взгляд до её вершины. Сначала ему показалось, что скрытая в облаках вершина имеет несколько пиков. Но скоро он увидел, что вершину образует каменное сооружение. Когда в облаках на время возник прогал, стало ясно, на вершине высится замок с несколькими башнями. Скала и замок составляли единое без тени границы целое. Марикус обернулся к Сурикам и, указывая на замок, с досадой, но убежденно произнёс:
- Что-то мне подсказывает, нам – туда.
- Хорошо, - легко согласилась Сурикам.
Осматривая долину, девушка удивлено вскрикнула и показала на нечто вытянутой рукой. Марикус перевел направление этого жеста во взгляд и увидел, что в некотором отдалении от скалы в большом количестве обретались драконы. В огромном количестве. Большие и маленькие. Одни, те, что постарше и побольше, грелись в лучах солнца. Другие, поменьше, перелетая с места на место, задирали друг друга и игрались.
- Теперь понятно, откуда они берутся, - высказалась оцеанка с выражением утоления давнего любопытства.               
Понаблюдав еще немного за драконами, люди пошли по направлению к горе. Под ногами, громыхая, ворочались камни. Приближаясь, гора всё больше наполняла взгляд, вытесняя из него всё остальное, лес, небо и землю. Скоро всюду высилась каменная громада, неуклонно повергая двигавшихся к ней людей в отчаяние. И делая шаг на пути зримого приближения к скале, этим же шагом они, словно, незримо отдалялись от воображаемой вероятности взобраться на неё. Когда люди подошли к твердыне, понимание этого стало того же свойства, что и она сама. Над ними отвесно высилась каменная стена, матово отливая мраморной гладью. Марикус каждый раз терял равновесие, выглядывая утопающую в облаках вершину. Он предложил пройтись вокруг. Они пошли вдоль скалы. Взгляды людей напряженно скользили по отшлифованной поверхности, не в силах зацепиться за малейшую каверну или трещину. В своём изгибе скала идеально закруглялась, словно над ней поработали тысячи гранильщиков. Скала была абсолютно неприступна. Сурикам уже давно глядела с сожалением на Марикуса. Марикус вздохнул и, обхватив голову, сел на камень. Он был в отчаянии. Он не знал, что делать. Вдруг Сурикам решительно заявила:
- Я знаю, что нам поможет! Если сюда нельзя попасть с земли, значит, туда попадают по воздуху. В этот замок прилетают на драконах! И мы можем попасть туда на них!
- На драконах?! – Растерянно изумился Марикус. – Но где мы... А... Но я не умею на них летать...
- Но я-то умею! – Радостно воскликнула оцеанка.               
Она резко махнула рукой, предлагая следовать за ней. Ураниец неуверенно поторопился за ней. На ходу Сурикам возбуждённо рассуждала:
- Трудность в том, что я летала только на уже облётанных драконах. А эти драконы дикие, на них никто никогда не летал. Поэтому мне сначала придётся его облетать. Но ничего, я думаю, я справлюсь.
Подобравшись поближе, то ли к стае, то ли к стаду драконов, Сурикам и Марикус затаились за камнем и стали разглядывать безобидное препровождение драконов. Сурикам первой оценила обстановку:
- Да-а-а, плохо. Они вместе держатся. А хорошо бы найти такого, который был бы подальше от всех. У них стадное чувство. Если, что с одним случится, то другие волноваться начнут, возбудятся и тогда всё, конец! О-о-о, кажется, я вижу одного! Во-о-н, в стороне от всех лежит.
- Да, ты что? Он же огромный! Это, похоже, вожак...
- Вот, значит, он-то нам и нужен. – С веселой злостью произнесла Сурикам. – На эту вершину только взрослый дракон может взлететь. Молодой не долетит. Я знаю... И чем больше дракон, тем хуже у него со вниманием... Так. Значит, я сейчас подберусь к нему сзади. Оседлаю. А ты потом подбеги поближе. Я подлечу к земле, а ты прыгай дракону на спину! Понял?
- Да, - с  некоторым сомнением подтвердил Марикус.
Сурикам, пригибаясь и прячась за камнями, стала подбираться к наособицу лежащему дракону. По-видимому, он, вообще, спал. Предельно приблизившись к нему, Сурикам выскочила, за несколько шагов достигла дракона и запрыгнула ему на спину. Тот немедленно взвился и возмущенно рыкнул. Марикус заметил, что остальные драконы пришли в тревожное движение. Поднявшись на лапы, дракон резко махал крыльями, пытаясь сбросить со спины неприятную помеху. Вдруг он дико взревел и резко взлетел. Дракон летел, но явно не так, как этого хотела его наездница. И в воздухе дракон пытался её сбросить. И всё-таки, похоже, Сурикам удалось приручить дракона. Марикус видел, что дракон уже выписал несколько стройных пируэтов, то взмывая вверх, то устремляясь вниз, поворачивая то налево, то направо. Полагая, что Сурикам сейчас будет приземлять дракона с тем, чтоб Марикус смог на него запрыгнуть, он стал угадывать место, где она может приблизить дракона к земле. Но дальше случилось непредвиденное. Марикус увидел, что Сурикам сначала соскользнула с шеи дракона, а потом начала падать. Марикус ужаснулся. Неотрывно глядя вверх, Марикус стал соизмерять своё положение с осью падения девушки. Уже мало на что надеясь, он протянул руки, куда через мгновенье, едва не вывихивая суставы, угодила девушка. Пытаясь удержать тяжесть падения Сурикам, Марикус с силой прижал её к себе и зашатался. Когда потерянное равновесие было поймано, он замер. Сурикам, что есть силы прижалась к нему, пряча глаза от ужаса. Наконец, она взглянула на Марикуса глазами, круглыми от не вполне отпустившего страха. Он тяжело дышала, невмочь что-либо вымолвить. Марикус ждал, когда она придет в себя. Странным образом, удерживая и прижимая Сурикам, он испытывал удивительное  чувство полноты. Он готов был поклясться, что смог бы так простоять целую вечность. Всё-таки, слегка отодвигая Марикуса, девушка стала освобождаться от его ненавязчивой опеки, давая понять, чтобы он поставил её на землю. Оказавшись на ногах, Сурикам сразу стала высматривать сбросившего её дракона. Тот парил высоко в небесах. Потом обратила внимание на заваленную булыжниками землю. И, гася волнение от прежнего ужаса и более позднего смущения, с улыбкой сказала:
- Вот, теперь и ты меня от смерти спас...
- Да, - улыбнувшись, согласился Марикус, - мы в расчете.
- Сейчас, я немного приду в себя и еще раз попробую...
- Ну, нет! – твердо возразил ураниец. - Теперь моя очередь.
- Хорошо, - согласилась оцеанка. – Только надо торопиться. Видишь, он к своим летит. Драконы сейчас могут сняться с места и улететь неизвестно куда... В-общем, так, слушай. На самом деле управлять драконом не сложно. Я тебе сейчас всё объясню. На шее у дракона, в месте, где шея переходит в спину, есть два рожка. Когда их тянешь на себя, дракон летит вверх, от себя – вниз. Если надо повернуть налево, рожки – налево, если направо, рожки – направо. Если надо вверх и направо, левый – вверх, правый – направо. И, наоборот, при взлетающем повороте налево. И то же самое при полете с поворотами вниз. Понятно?
- Вполне. Проще пареной репы.
- И еще ни в коем случае не выпускай рожки, пока не убедишься, что дракон послушен. Вот, кажется, здесь я и сделала ошибку – раньше, чем нужно отпустила их... Всё. Торопись. Вон, они уже куда-то засобирались...
Драконы пёстро и шумно суетились, поднимались на лапы, сбрасывая напряжение, прохаживались, кто-то уже расправлял крылья, пробуя их для будущего полета.
- Ладно. Пошёл я. Потом подлечу и тебя заберу...
- Давай.
Пригнув голову, Марикус побежал по направлению к драконам. Те уже пришли в бурное движение. Сбросивший Сурикам дракон, завершая долгий вираж, заходил на посадку. Похоже, он, действительно, был вожаком. И вот его-то и решил оседлать Марикус, чтобы исправить неудачу Сурикам. Повернувшись, дракон низко летел над землей, приближаясь к сородичам. Марикус увидел, что дракон подлетает к большим валунам, образовавшим своей чередой подобие лестницы. Марикус воспринял, это как шанс. Он приостановился, чтобы дать дракону пролететь мимо. Потом, разбегаясь, он догнал дракона, пробежал под самым его крылом, едва не коснувшимся его. Наконец, совсем уже ускорившись, сделал три больших скачка по камням и, улучив подходящий момент, сделал прыжок по направлению к дракону. Прыжок оказался такой силы, что Марикус чуть не перелетел за дракона. Он всё-таки усидел на огромной шее чудища.  Оказавшись на драконе, ураниец испытывал смешанное чувство страха и возбуждения. Руки неприятно холодили шершавые пластины драконьего панциря. Он поискал глазами рожки и тут же ужаснулся: рожков не было.
- Что за ерунда?! – воскликнул он.
Дракон уже прилагал усилия к тому, чтобы сбросить Марикуса. Он шумно хлопал крыльями и как мог, сотрясал туловище. Всё-таки рожки были найдены – они были выше, чем он предполагал. Схватив рожки, Марикус резко дернул их на себя. О, боги! Лучше бы он этого не делал. Дракон сначала издал звук, сотрясший весь воздух в округе, а потом  резко взмыл вверх, от чего у Марикуса забрало весь дух. Он почувствовал, что срывается спиной с довольно гладкой поверхности дракона. Марикус, что есть силы, придавил ноги к драконьей шее и отвёл рожки от себя. Дракон пошёл вниз, и Марикус испытал страх от того, что заваливается вперед. Набравшись уверенности, чтобы оторвать взгляд от вцепившихся в рожки рук, Марикус взглянул чуть дальше за пределы драконьего туловища и тут с ужасом обнаружил, что на него летит земля. Он быстро придвинул рожки к себе. Поглядывая вперед, Марикус надавливал рожки, то на себя, то от себя, добиваясь равномерности полёта дракона над землей. Убедившись, что дракон ровно летит над зёмлей, Марикус решил освоить повороты. Он сдвинул рожки направо и опять же испытал тревогу от резкого заваливания влево. Он сбавил силу давления и сразу добился плавности поворота. Потом с поворотами налево и направо он набрал высоту и применил  те же фигуры при полете вниз. Осваивая науку управления драконом, Марикус понемногу преисполнился чувством уверенности, скоро позволив себе уже не смотреть только на рожки на зеленой шее дракона. Он плавно потянул  на себя рожки в жажде забраться повыше. В лицо резко ударил поток воздуха. Набираемая полётом дракона высота стремительно распахивала горизонт. И – о, небеса! – какой же прекрасный вид открывался взору. Восторг устремленности в небо сочетался с упоением созерцания земных далей. Не выдержав напряжения нестерпимой восторженности, Марикус, что есть мочи, издал торжествующий крик. Он поднялся повыше. Теперь лес превратился в узкую полоску, вдоль которой петляла синяя лента реки, в которой Марикус еще утром купался. Дальше шли слои пейзажа с резко очерченными границами цветового отличия – иссиня-черным, буро-зеленым, желтым. Марикус узнавал места, где они недавно прошли. Марикус взлетел еще выше. Отсюда была уже видна черная гряда Великого Порога. Его гигантское кольцо заключало в себя и образовывало всю Обратную Землю. И строго на центр этого кольца приходился каменный колосс с таинственным чертогом на самой вершине. Скала колом торчала между землей и небом, то ли соединяя, то ли разъединяя их. Испытав неопределенный трепет от созерцания исполина, Марикус вспомнил о Сурикам. «О, Небеса, где она?!» Его дракон резко устремился вниз. С высоты он долго не мог обнаружить её присутствие. На какоё-то мгновенье Марикусу привиделась чье-то крохотное движение возле стаи драконов. Он направился к её светло-зеленому пятну, с  силой давя рожки от себя и едва не сваливаясь с дракона головой вперед. Вдруг Марикус увидел, что один из драконов как-то особенно резко начал взлетать. Он обратил внимание на то, что этого дракона бросает из сторону в сторону, вверх, вниз. Ураниец начал догадываться, что с ним. И скоро его догадка подтвердилась. Подлетев поближе, он увидел, что Сурикам всё-таки решила оседлать дракона, самостоятельно искупив свою оплошность.
«Что же к лучшему», решил Марикус. Постепенно набрав высоту, Сурикам выровняла полёт с драконом Марикуса и помахала рукой. Марикус заметил, что ей управление драконом дается гораздо легче. Виражи у неё получались на загляденье плавными и точными. Подлетев совсем близко, Сурикам махнула рукой в направлении вершины скалы. Марикус кивнул головой. Дракон оцеанки быстро устремился в небеса. Дракон уранийца немедленно отправился следом. Перед Марикусом долго маячил хвост дракона Сурикам. Он решил эту ситуацию изменить. Он притянул драконьи рожки на себя. Его дракон набрал высоту и стал обгонять дракона Сурикам, пролетая прямо над ним. Обогнав и немного приспустившись на один уровень с драконом оцеанки, Марикус обернулся и, улыбнувшись, помахал рукой девушке. Но скоро уже над ним пролетел дракон Сурикам. Более того, обогнав его, она поднялась с поворотом налево вверх и стала уходить направо. Потом её дракон стал заваливаться на правое крыло, всё больше и больше. Скоро он уже летел с вертикально выстроенными крыльями. А потом случилось то, от чего Марикус пришёл в ужас. Дракон Сурикам повернулся и полетел головой вниз и поджатыми конечностями вверх. Что удерживало девушку на драконьей шее, было непонятно. Наконец, её  дракон сделал оборот, полетел уже правым крылом вверх и снова оказался в обычном положении. Марикус с тревогой исследовал спину дракона, ища Сурикам. К счастью, девушка по-прежнему была на драконе. Но это было еще не все. Выровняв полёт дракона, она вскочила, встала в полный рост и выделала несколько танцевальных движений, а под конец еще послала Марикусу воздушный поцелуй, давая понять, видишь, что я могу. Ураниец в ответ развел руками, дескать, всё сдаюсь и не пытаюсь соревноваться. Сурикам снова заняла место на шее и ушла круто вверх. Постепенно вершина скалы приближалась. Сквозь рассеивающийся туман открывался вид на замок. Скоро чертог выступил во всех архитектурных подробностях. Это было окантованное квадратом стены титаническое сооружение с тремя острыми башнями посередине и четырьмя шпилями по углам стены. Оно было из того же белесо-черного камня, что и вся скала. Все башни и башенки, шпили и шпицы, портики и арки были тщательно отшлифованы и ослепительно блестели в красных лучах заходящего солнца. Сурикам и Марикус подлетали к замку, выискивая место для посадки, и скоро обнаружили его. Оцеанка была права, предположив исключительно драконью достижимость замка. Действительно, прямо перед замком располагалась обширная площадка, явно предназначенная для посадки драконов.
Сурикам зашла на снижение, и скоро её дракон уже вышагивал по каменной тверди огромного нависающего над бездной балкона. Марикус тоже стал заходить на посадку, судорожно соображая, как это делается. Но переживал он напрасно, дракон прекрасно знал, что делать. Выставив растопыренные лапы и гася скорость повернутыми парусом крыльями, дракон  приземлился. Марикус спешился и нагнал Сурикам. Вдвоём они робко подошли к замку и сквозь высоченную арку прошли внутрь. Только они зашли, сзади послышался шум. Люди резко обернулись. Драконы, будучи предоставлены сами себе, без лишнего промедления отправились восвояси. Марикус и Сурикам проводили их отлёт взглядами, не испытав особого сожаления. Досада по поводу утраченной возможности вернуться обратно легко вытеснялась азартом любопытства в отношении открытия грядущих тайн. Оглядываясь по сторонам, люди осторожно ступали по каменным полам, шли по коридорам, каждый раз прислушиваясь к гулкому эху, раздававшемуся под высокими сводами. Дворец был необитаем. В окнах не было стекол, отчего внутри гулял сквозняк. Все комнаты были пусты. В них не было ни мебели, ни всего того, что отличает наполняемое присутствием жизни жилище. Всюду поблескивал только искусно выделанный камень. Марикус и Сурикам пересекли этаж. Когда они достигли другого края, девушка дернула парня и показала на что-то рукой. Марикус увидел, что с противоположной стороны к замку примыкал такой же балкон, что и тот, на какой они посадили драконов. Они задержались на симметрично расположенном балконе, глядя на быстро темневшее небо, и снова вернулись внутрь. Марикус заметил, что сквозь череду колон и просветов в арках открывалось большое помещение. Он прошёл туда, сделал несколько шагов и увидел, что в каменном полу зияет огромное отверстие. Марикус подступил к самому краю и с тревогой глянул вниз. В полу помещения расположенного этажом ниже темнело такое же отверстие. А за ним – другое. А потом – еще и еще. Зияющие в полах отверстия образовывали перспективу колодца. Марикус задрал голову и увидел, что такая же перспектива уходила вверх. Но наверху она была намного короче. Марикус предложил Сурикам подняться выше. Они стали искать выходы на другие этажи. Скоро выяснилось, что все этажи соединяются двумя лестницами. Квадратно проходя вдоль стен, они свивались в уходящую вниз и вверх двойную спираль. Люди стали подниматься. Прошли один этаж, другой. Последний этаж представлял небольшую площадку в виде кольца. Это кольцо нелепо высилось над чередой отверстий в полах. Марикус и Сурикам испытали приступ леденящей душу жути. Им захотелось быстрей покинуть это место.
Они стали спускаться и вдруг одновременно услышали шум. Он был хорошо знаком им. То был звук драконьего полета. Марикус подбежал к окну и увидел летящего к замку дракона. Он сразу узнал силуэты четырёхкрылого Ангела Рая и его божественного наездника – Онкубиона. Верховный бог был не один. На Ангеле Рая темнел еще кто-то. Марикус обернулся, чтобы известить Сурикам. Но она сама уже подзывала его, стоя у противоположного окна. Марикус подбежал и глянул в окно. С другой стороны к замку, отсвечивая лунным светом, приближался Адов Меч, неся на себе Бабилию и тоже чью-то тень.
- Бабилия на Райской силе! - прошептала Сурикам со смешанным чувством ужаса и благоговения.
- А с той стороны – Онкубион на Ангеле Рая... то есть на Посланнике Преисподней...
- Что сейчас будет? – вскрикнула девушка, срывая голос в переходе с крика на шёпот.
Глаза Сурикам округлились от ужаса. Марикус обхватил девушку рукой в желании унять её волнение.
- Ты думаешь, у них сейчас будет схватка?! Да нет, я думаю, они о чём-то договариваться будут. Может быть о перемирии! К тому же они, кажется, без оружия.
- Да, действительно, у Бабилии нет меча...
- А кто это с ней?
- Это, кажется, демон Вельзевиус, правая рука Бабилии! Жуткое существо! Его все боятся...   
- Знаешь, я думаю, что нам надо хорошенько спрятаться. Вряд ли они обрадуются нашему присутствию...
Марикус и Сурикам спустились этажом ниже, отбежали подальше от лестницы и укрылись в темноте одной из ниш, опоясавших всё помещение. Только они затаились, зажав волнение в груди, раздался топот взбегающих по лестнице ног. Многократно усиленный эхом звук наполнял пустоту замка доверху. Скоро заполнившее уши слуховое ощущение стало зримым. Люди увидели, как по разным освещенной луной лестницам, но в одном направлении взбегают Онкубион и Бабилия. Оба божества мчались с божественной молниеносностью. Стремглав они оказались на последнем этаже перед тем самым каменным пятачком. Здесь верховные бог и богиня, распахнув свои плащи – один – сине-красный, другая – желто-зеленый – и раскинув свои объятия, кинулись друг к другу и оказались в узких пределах пятачка. Они сцепились и с нечеловеческой страстью начали друг друга то ли тискать, то ли терзать. Не расцепляя объятий, они непрерывно кружились и перемещались. Скоро из-под плащей стало вылетать кое-что из божественного гардероба. А потом края плащей стали равномерно сходиться и расходиться. Поняв, что между богом и богиней происходит, люди стыдливо опустили голову, отведя взгляды по разные друг от друга стороны. В их душах мучительно совершалось низвержение кумиров. Марикус прошептал:
- Я думаю, этого не должен был увидеть никто из смертных! Если нас увидят, нам – конец!
Девушка срывающимся голосом и, чуть не плача, горько произнесла:
- Ужас! Это – невозможно!
Приходя в себя, Сурикам помолчала и скоро начала рассуждать.
– Что же это получается?! Днём – непримиримые враги, ночью Бабилия и Онкубион – страстные любовники! И пока там война, здесь – это! Кромешный ад! Но зачем всё это? К чему тогда война?!    
Марикус молчал. Ему нечего было ответить. Он поднял голову и смотрел, надеясь найти ответы в том, что видит. Тем временем, божественное соитие начало вращаться. Всё быстрее и быстрее. В этом бешеном вращении разноцветные плащи богов перекрутились, и постепенно совокупность двух божественных тел обратилась в однородно чёрный цилиндр. Чувствовалось, что от него что-то исходит. Скоро от цилиндра посыпались искры, тут же ярко сгорая во тьме. Искр становилось всё больше и больше, пока их сонм не обратился в ровное свечение. А дальше уже с воздухом вокруг этого свечения начало что-то происходить. Воздух стал сгущаться, плотнеть, твердеть. Люди с ужасом и  удивлением наблюдали то, как по кристаллизовавшемуся воздуху пробежала трещина, потом другая, третья. Затвердевший воздух издавал звуки растрескивающегося льда. Вся масса затвердевшего воздуха из-за трещин внутри неё стала непрозрачной, а потом мгновенно распалась на тысячи частиц. И в одно мгновенье вся эта масса с шумом рухнула вниз. Падение тысячи маленьких кристаллов отвердевшего воздуха образовало поток, что водопадом низвергался строго сквозь отверстия в полу. После  того, как образовался и низвергся один поток, за ним последовал другой.   
- Что это? – Вскричала Сурикам.
- Похоже, синтелерин...
- Это – что, они его так печатают? 
- Нет, он как бы из воздуха возникает...
- Из воздуха? С ума сойти, сколько синтелерина! – Громко возмутилась Сурикам. 
- Море. - Согласился Марикус.
Они уже говорили в полный голос, почему-то перестав испытывать страх. И пока они обсуждали особенности божественной эмиссии синтелерина, она внезапно прервалась. Цилиндр резко остановился и распался на две фигуры. Одна из них страшным голосом Онкубиона проревела:
- Кто здесь?
Ему вторил столь же ужасающий голос Бабилии:
- Кто здесь?
Каждое слово богов усиливалось многократным эхом.
- Стража! Взять их! – Обратился к кому-то Онкубион.
- Стража! Взять чужаков!
Марикус сообразил, что больше оставаться в укрытии бессмысленно. Он схватил Сурикам за руку и они устремились к лестнице. Сзади слышались голоса, разносившиеся по всей пустоте замка:
- Вот они! Сотонут! Вельзевиус! Быстрее! За ними!..   
Сбегая по лестнице, Марикус и Сурикам слышали за спиной топот сотни ног и вой десятков голосов. Мимо возникали и тут же исчезали пролеты пробегаемых этажей. Преодолев уже их изрядное количество, Марикус заметил, что на последующих этажах   сквозь отверстия в полу тянется корзина. Будучи поделена пополам перегородкой, корзина, была затянутая в мелкоячеистую сетку. А скоро открылось и назначение гигантской корзины. Она наполовину полнилась бледным мерцанием кристаллов синтелерина. Пробегая мимо, Сурикам ахнула. Синтелериновые закрома растянулись на несколько этажей. Корзина кончилась, и снова нескончаемо  потянулась череда низких этажей. А дальше случилось невозможное. Марикус и Сурикам не заметили, как лестница вдруг оборвалась, и они, к своему ужасу, оказались в воздухе. Сорвавшись с последней ступеньки, люди стали падать. Вверх улетала округлая стена каменного колодца. Падение вырвало из головы все мысли, из тела – все чувства. Падение продолжалось уже долго, когда Марикус заметил, что вес тела будто изменился, и падение стало более затяжным. Он посмотрел на Сурикам. Её глаза еще были зажмурены от страха. Ураниец взглянул наверх. В далекой высоте тлел кружочек колодезного провала. Марикус посмотрел вниз. Там едва ли можно было что-то  различить. Но теперь падение стало ощутимо медленным. Сурикам глядела на Марикуса с немым вопросом во взоре. Он пожал плечами, мол, сам не понимаю. Полностью вернувшееся к полноте чувств тело уже парило в воздухе. Люди всё еще падали. Но кто-то, чья-то неведомая сила с бесконечной нежностью держала падающие тела в трепетных руках. И они словно падали в небо. А скоро падение прекратилось вовсе. Марикус и Сурикам, остановившись, зависли в воздухе. И всё та же сила, развернув их тела ногами вниз, заботливо поставила их на землю. Она обошлась с ними, как с детьми, кого, поподбрасывав к ребячьему восторгу в воздух, бережно возвращают на место. Люди стояли в темноте и тревожно оглядывались. Темнота отодвигалась и постепенно обнажала очертания чего-то вроде пещеры. Её высокие своды все более отчетливо выступали из светлеющего сумрака. Под ногами шуршали мелкие камешки. Скоро по земле пробежал легкий ветерок, поднимая струйки пыли. Ветерок усиливался. Он поднимал полы рубашки, скользил холодной струёй по лицам, лохматил волосы. И вдруг немало пугая гостей пещеры, из пустоты мягко раздался голос:
- Приветствую вас!
Люди стали тревожно оглядываться. Марикус, набравшись смелости, спросил:
- Кто здесь?
- Небо. – Известил таинственный голос. 
- Что – Небо?
- Здесь Небо.
- Тебя зовут Небо?
- Да.
- Здравствуй, Небо! А ты где?
- Небо везде.
- Но ты можешь показаться?
Человек продолжал оглядываться, пытаясь определить источник голоса.   
- Небо во всём, что ты видишь.
- Тебя можно только слышать?
- Думай пока, что так.
Марикус замолчал. В его голове теснился сонм вопросов. И он тщательно выбирал, какие следует задать в первую очередь. Марикус судорожно соображал, будто возможность услышать ответы на них умалялась с течением времени. И он быстро задал новый вопрос:
- Небо, а почему мы здесь?
- По моей и вашей воле.
- А что с нами будет?
- Всё будет хорошо.
- А...
- Подождите, дети мои! Небо знает, у вас много к Небу вопросов. Но всему своё время. И как говорят в хороших сказках – утро вечера мудренее. А сейчас уже глубокая ночь. Вам надо выспаться. Вы столько пережили. Следуйте за Небом. Пойдемте. Там всё для вас приготовлено.
Снова подул ветерок. Он сгустился в полупрозрачное облачко. Растянувшись вдоль стен пещеры, это облачко стремительно заключило Мариуса и Суриам в призрачное кольцо, покружилось вокруг, потом снова собралось в облако, метнулось к стене и неожиданно в ней исчезло. Оказалось, в каменных складках пещерной стены пряталась до того незаметная расщелина. Люди двинулись вслед той силе, что обычно принимают за наитие. В его сумеречной глубине угадывалось смутное движение. Марикус и Сурикам пошли под сводами пещеры, повернули и оказались в обширном коридоре, своими каменными выступами похожим на анфиладу. Ступая по скрипящим камням, они прошли весь коридор и оказались перед обычной деревянной дверью.
- Сюда. – Подсказал голос Неба.
Марикус толкнул дверь и дал пройти Сурикам первой. Люди вошли внутрь. Это была заурядная комната, размерами несколько больше, чем обычно. В комнате не было окон. Но при этом всё помещение было освещено странным светом. У стены стоял простой деревянный стол со скамьей. По разные от стола стороны расположились деревянные кровати. Марикус и Сурикам подошли к столу. На столешнице покоились кувшин с молоком, миска с медом, хлеб и кое-какая посуда. Люди сели на скамью. Марикус придвинул две глиняные кружки и налил в них молока. Они попили молока и съели по куску хлеба с мёдом. Поев, они некоторое время молчали, глядя перед собой и не в силах говорить. Через время Марикус взволнованно посмотрёл на Сурикам. И тут же смущенно отвёл взгляд. Потом собрался, взял её маленькую кисть в свою руку, внимательно посмотрел ей в глаза и потом уверенно и нежно произнёс:
- Сурикам, я люблю тебя.
Девушка, глядя на парня ясным взглядом, тихо и мягко ответила:
- Я тоже тебя люблю, Марикус.
Они, улыбаясь, смотрели друг на друга. Им еще что-нибудь хотелось сказать друг другу. Но мысли сбивались на что-то другое. К тому же им обоим хотелось спать.
- Я, наверное, лягу. Просто ноги уже не держат. – Посетовала девушка. 
Они улеглись по кроватям. Марикус лежал с открытыми глазами, лелея чувство необычайной душевной легкости, словно весь объем земного тела наполнялся этим странным  небесным веществом души. Тут в сумрачной тишине полился голос Сурикам:
- Я должна сказать... Честно говоря, мне всё время было страшно... Я, может, только сейчас за много дней по-настоящему перестала бояться... Я сначала сильно сомневалась... Все эти сказки про Обратную Землю... Думала, что это выдумки наших жрецов для устрашения простолюдинов...  Но потом окончательно убедилась... Еще там на этом жутком озере с водой, лишенной отразительности... И потом...
Она говорила сбивчиво, пытаясь выразить наполнявшее её чувство.
- В-общем, я постепенно привыкала к мысли, что всё это не случайно... И, значит, это всё нужно... И, в конце концов, просто доверилась...
Марикус почувствовал, что Сурикам смотрит на него. Но в темноте её взгляд не был виден. Он ответно проговорил:
- Но и я доверился... Просто уже ничего не осталось... Очевидно, что человеческий разум ничего объяснить не может. Все его ответы носят промежуточный характер. Это такие ответы по случаю: сегодня – одно, завтра – другое. И постоянно паук разума плетёт свою паутину. За ночь сплетет, а потом наступает день, дует ветер, и от этой паутины остаются жалкие обрывки. Единственная и полная противоположность этому – вот это цельное, славное чувство. Пусть непрозрачное, пусть необъяснимое. Не важно. И пусть ничего непонятно, боги с ней, с этой понятностью!
- Да, я согласна. – Решительно раздался в темноте голос Сурикам.
Люди надолго замолчали. Через время Марикус зашевелился и с любопытством спросил:
- Слушай, Сурикам, я не очень понял. Вот, Небо, оно какого рода мужского и женского? По голосу непонятно. Вроде голос мужской, низкий, а тембр и интонации явно женские... Как ты думаешь?
- А ты зря думаешь, что оно сейчас нас не слышит... А, вообще, не знаю. А, по-моему, это не важно. Важно, что оно хорошее, доброе...
- Да, - охотно согласился Марикус.
- А еще. Ты заметил, что оно не употребляет местоимение Я и всегда говорит о себе в третьем лице.
- Да, точно! – Изумился Марикус, только сейчас обнаружив это.            
Марикус заулыбался, вспоминая свой разговор с Небом. И под сурдинку этих воспоминаний погрузился в сон.
Марикус открыл глаза. Комната была наполнена полупрозрачной светлостью. Понять, день сейчас, или еще ночь, было совершенно невозможно. Душа трепетала от неясного предощущения каких-то грядущих радостей, и хотя голова полнилась сонмом разнообразных мыслей, в полной мере подумать можно было только одну: «Как быстро всё меняется!». Марикус, откинув одеяло, вскочил и осмотрелся. В углу он увидел таз и кувшин. Он подошёл. В кувшине была вода. Марикус умылся, вытерся висевшим тут же полотенцем. Его разбирало нетерпение. Иногда он взглядывал в сторону кровати Сурикам. Та еще спала. Пытаясь унять волнение, Марикус вышел из комнаты в желании пройтись по пещере. Гуляя под скальными сводами, он поразился изворотливости пещерного лабиринта. Подземелье расходилась множеством коридоров и ответвлений. Через пару-тройку поворотов Марикус умудрился заблудиться. Он начал суетливо передвигаться среди одинаковых изломанных каменными уступами стен. Он не на шутку разволновался, когда понял, что не может найти обратный путь. Но его волнение немедленно оборвалось, как только перед ним из ниоткуда возникла знакомая дверь. Марикус быстрей зашел в комнату. Здесь он увидел, что Сурикам проснулась и уже успела умыться. Вытирая лицо, она взглянула на Марикуса и, улыбнувшись, поприветствовала его:
- Доброе утро, Марикус!
- Доброе утро, Сурикам!
Вслед этим приветствиям прозвучало еще одно:
- Доброе утро, Сурикам и Марикус.
Люди стали оглядываться. Им всё-таки было трудно привыкнуть слышать голос, не имея зримый облик его обладателя.
- Доброе утро, Небо. – Согласно произнесли люди.
- Итак, вы хотите знать, почему вы здесь.
- Да.
- Пойдемте. Небо ответит на ваши вопросы, пока вы идете.
Марикус и Сурикам вышли из комнаты и пошли по каменному подземелью. Не сговариваясь, они нашли руки друг друга, и, взявшись за них, шли вперёд. В обступавшей со всех сторон затхлой полутьме поскрипывали камни. Они шли, и в сумраке тихо и неспешно звучал голос Неба:   
- Самое главное – это то, чему вы стали свидетелями там, на вершине Центральной Скалы в Чертоге Закона. Самое главное – это то, что происходит между Онкубионом и Бабилией. Вы увидели, что они – муж и жена. Но это еще не всё... Они – брат и сестра...
- Брат и сестра?! – Придя в ужас, воскликнула Сурикам.
- Да, они дети Неба.
- Твои дети?!
- Небо вначале сотворило Онкубиона и Бабилию. Сотворило их на радость миру. О, какими они были прекрасными созданиями! Небо не могло нарадоваться, глядя на них. Но потом что-то произошло. Небо не заметило, когда случилось, что изначально установленное благодатное равновесие между ними нарушилось. И они вдруг позавидовали друг другу. Позавидовали особенностям отличия друг от друга. Они решили, что смогут преодолеть возникший между ними дисбаланс, вступив в незаконную связь. И единородные дети Неба, будучи братом и сестрой, к ужасу Небу, вступили в брачную связь, сцепившую половые органы. Это сцепление образовало полярные крайности – небесный полюс качественного нуля фаллоса и земной полюс количественного нуля вагины. То, что между ними происходит – это главное беззаконие, творимое на земле. Небо возмутилось против этой связи. И, сговорившись, Онкубион и Бабилия заточили своего родителя Небо в подземелье. С тех пор Небо пребывает здесь. Но напрасно Онкубион и Бабилия старались восстановить утраченное счастье, равновесие и гармонию. Вместо желанной гармонии они получили её полную противоположность. Своей преступной связью они перекрутили круг Благодати, Небесный Круг в крестообразную петлю, образовав этим перекручиванием мертвенно покоящуюся точку отсчета земного Закона. Пустая форма центра земного Закона, разорвав Небесный Круг, стала вытеснять всё благодатное содержание Неба. Мертвая буква земного Закона заменила живой дух небесной Благодати...
- То есть, тебя? – С волнением спросил Марикус.
- Да.
- И Благодать – это ты, Небо?
- Да. Захваченный преступным сговором богов круг Закона распался на две половины. Одна половина принадлежит Онкубиону, другая – Бабилии. В их руках Закон разорван. Его мужская половина скручивается вертикально вверх. А его женская половина раскручивается горизонтально вширь. Так, будучи расщеплен, Закон разделяет пополам весь мир, что позволяет Бабилии и Онкубиону держать его в насильственной безблагодатной власти. Впоследствии Небо попыталось исправить эту ситуацию и создало людей. Оно хотело создать иную возможность жизни в этом прекрасном мире. Первые люди были не менее славными созданиями. И всё-таки, в итоге, смертные были соблазнены и испорчены Онкубионом и Бабилией. Они искусили людей этим чёртовым синтелерином. Каким-то невероятным образом они синтезировали это странное вещество и подучили людей дорожить его сомнительной ценностью. Для производства синтелерина Онкубион и Бабилия возвели неприступную Центральную Скалу с Чертогом Закона на самой вершине. И что там творится, вы видели. Боги научили людей растворять кристаллы синтелерина в сладком уксусе и получать воднапс. И ценность синтелерина заключается в свойствах доставлять земное наслаждение тела, что заменило небесное блаженство души. Следом боги научили людей, как превратить наслаждающий синтелерин в платёжное средство в виде синтелера. Люди получали от богов синтелерин и печатали из него синтелеры. Поскольку люди должны работать, чтобы жить. И поскольку каждый человек производит что-нибудь одно и имеет место разделение труда, люди должны меняться. Потребительская и отчасти небесная ценность-содержание синтелерина конвертировалось в меновую стоимость синтелера, что стал формальным средством земного обмена, нулевым центром тяжести меновых весов. Но поскольку в законе обмена заключены обман и ложь, то из-за количества синтелеров люди стали разжигаться страстями похоти, алчности, зависти и ненависти по отношению друг к другу. Люди пошли войной друг на друга, мужчина пошёл на женщину, брат – на брата, народ – на народ.
- И, в конце концов, человеческий мир дошёл до противостояния опекаемой Онкубионом Урании и покровительствуемой Бабилией Оцеании? - предположил Марикус.
- Да. В итоге созданный Небом рай превращен в ад. Небо не раз обращалось к своим детям. И после долгих препирательств нам всё-таки удалось договориться. Онкубион и Бабилия сами устали от такой жизни. Они запутались. Но изменить сами заведенный ими же порядок они уже не могут. Поэтому не сильно сопротивлялись... Итак, Небо пожелало, что если найдется два существа, которые полюбят друг друга, будучи полными противоположностями и двумя непримиримыми врагами, и являясь при этом чистыми сердцем и невинными телом, то они смогут восстановить нарушенную гармонию. И Онкубион и Бабилия согласились с тем, что, если это сбудется, то они уступят власть над миром этой новообретенной гармонии.
- То есть, ты, благодатное Небо еще способно наполнить горизонт Земли?
- Небо никогда не утрачивало возможность вернуться на Землю. И вы поможете в этом Небу.
- Но как?! Разве мы сможем? 
- Узнаете позже... После того, как Небо поставило это условие, Небо избрало вас...   
- Так что, всё было с самого начала предрешено и предначертано, и мы с каждой стороны действовали по предписанному плану?! – удивленно спросила Сурикам.
- Не всё. Небо только поставило цель и определило задачу. А средства и пути для достижения и решения вы выбирали сами. По своей благой воле. И Небо ни в чём не посягнуло на вашу свободу. Небо только являло и удерживало образ, к которому вы оба, но каждый по-своему, устремились. Но могли и не устремиться...
- Хорошо. А как же мои погибшие товарищи, с которыми я бежал из тюрьмы. Они тоже средства для достижения твоей цели... – Уже с возмущением задал вопрос Марикус.
- Не переживай. Их бессмертные души уже блаженствуют в раю. И вы скоро их увидите. И потом... А кто, по-твоему, помог совершить этот побег, подсказал сам способ, поддержал в усилиях по рытью самого подкопа? И кто, наконец, внушил Росилиуму мысль, взять тебя с собой...
- Ты? – растерялся парень.
- Да, - ответствовало Небо и в воздухе перед Марикусом случилось дуновение, в котором ему почудилась улыбка. - Идёмте. – Мягко приказало Небо и с нежной таинственностью добавило:
- Покажу кое-что интересное.
Как долго они шли, они не знали. Двигаясь вслед Небу, Марикус и Сурикам потеряли счёт времени. Казалось, они еще идут по пещере, но неожиданно выяснилось, что они уже вышли из неё и находится где-то на открытом просторе посреди густого тёмного тумана. Вскоре туман стал рассеиваться, освобождая взгляду безвидный простор. Вдруг простор раздался повелительным гласом:
- Смотрите.
Снова простерся туман. Он стал стремительно сгущаться. Туман плотнел, тяжелел, облеплял лицо холодными прикосновениями. Ослепленный туманом Марикус перестал видеть стоявшую рядом Сурикам. В какой-то момент туман уже полностью залепил глаза. Слепота больно сдавила глаза, когда туман вдруг стал с чудовищной скоростью разряжаться. Его разрежение выхватило взгляд из глаз и понесло его в объемном вихре. Сам взгляд взметнулся и несся вширь и вверх. Он некоторое время полнился густой тьмой, мешавшей собой верх и низ, право и лево. Но скоро в ней стали различаться какие-то светлые точки, блики, пятна. И вот взгляд всё-таки остановился. Достигнув границ, он стал возвращаться к источнику. Марикус различил во тьме полное удивления и страха лицо Сурикам и снова продолжил лицезреть перед собой. Над людьми стояла ночь. Её тяжелый навязчивый мрак вгонял душу внутрь. Точно посреди её черного карябавшего глаза бархата скользкой желтизной лоснилась огромная с темными пятнами луна. Вся темная периферия ночи была засыпана однообразными блёстками звезд. Нежданно луна оживилась, замерцав как глаз, и в ночной тиши тихо и медленно зазвенел голос Неба:   
- Вот оно небо Земли. На Земле – ночь. Люди воспринимают ночь как день. И почитают луну за солнце. Они не знают другого неба. И то, что они видят, для них единственно в своей исключительности. Одинокая в ночном небе Луна – образ единолично правящего закона. Люди в своей ночной слепоте не знают, что луна закона светит лишь отраженным светом солнца Благодати. А теперь посмотрите на Землю.
Мариус и Сурикам до того и не думали, что в этом сумеречном однообразии есть место различию неба и земли. Но стоило им чуть приглядеться, как, действительно, они удивленно рассмотрели смазанный сумраком очерк земной местности. Взгляд, привыкая к темноте, различал внутри неё далекие горы, блистающий тёмным серебром водный простор, бегущий вдоль берега лесок, а за ним ряды деревенских домиков со светлыми оконцами.               
- А почему Землю так плохо видно? – спросил Марикус.
- А неба совсем нет, - грустно заметила Сурикам.
Небо произнесло в ответ:
- Потому что лунная, ночная однообразность закона отменила солнечную, дневную гармонию Неба и Земли и заменила его собой. При том, что как Луна паразитирует на Солнце, блеща его светом, так закон паразитирует на Благодати. Единственным содержанием формы закона является Благодать. Но, закон, паразитируя на Благодати, не желает быть при этом ей благодарным, и для этого он отрицает Благодать. Но, отрицая Благодать, он не замечает, что отменяет сам себя. Закон полномочен, пока светит светом Благодати. Но как бы мало этого света не становилось, он никогда не прейдет, и никакая тьма до конца его никогда не вытеснит. И, тем не менее, свет Благодати может становиться меньше, и чем меньше света, тем скуднее полномочия блещущего отраженным светом закона. Чем менее содержателен закон, тем более он формален и пуст. И, как говорят сами смертные, закон, что дышло, куда повернул, туда и вышло. Поэтому ни один закон на земле не соблюдается, существуя только для того, что бы быть преступаемым. Где закон, там и его преступление. И на деле в мире людей царит насилие, произвол и беззаконие. Там, где нет Благодати, и закона нет. Есть один закон – закон силы и воли к власти. И эта властная цель все средства, все нарушения закона оправдывает.   
- Так, что же такое тогда закон? – С мукой спросил Марикус.
Небо, обдувая людей прохладным ветром, отвечало:
- В конечном итоге голый закон – это черта границы своего и чужого, себя и другого, присвоения и отчуждения, где своё – это всегда хорошее и доброе, а чужое – злое и плохое. Как говорится смертными, своя рубашка ближе к телу. Воображаемая граница закона непрерывно производит символический порядок переоценки своего и недооценки чужого. Зримым представлением этого порядка является поляризация центра и периферии, где своё всегда в центре, а чужое – на периферии. В таком порядке, где бытие, мир и человек расщепляются на два крайности – центр и периферию, каждый переоценивает себя в то, чтобы быть в центре и недооценивает другого в периферийность. В центре всегда сгущается вертикаль желания переоценки себя, присвоения и власти, а периферия горизонтально разряжается отчуждаемыми, недооцениваемыми и подчиняемыми  объектами. Закон расщеплен на две полуокружности – вертикаль восходящего небесного качества и горизонт нисходящего земного количества. Поскольку всякий объект начинает внушать угрозу и опасность, горизонтальное расширение периферии объектов превращает Землю в округу страха смерти. Во спасение от страха смерти всякий субъект возвышает себя по вертикали концентрации желания преодолевающего страх доминирования над другим как только объектом. Отныне вертикаль субъекта втягивает в себя всё прежнее Небо. Так благодатное единство Неба и Земли, раскалываясь и оборачиваясь законом в переоцененный субъект и недооцененный объект, приходят в смертельное противостояние. И, тем не менее, возможно иное...               
Вдруг небесная твердь подернулась, затряслась и заходила волнами, внушая мысль о нахождении под покрывалом ночи иного света, что тысячекратно пробивался в прорехах её истертой ткани в виде звезд. И вот ночь начала скатываться с небосвода. В мгновенье ока Небо поменяло ночь на день, словно перелистнуло страницу в книге. И на этом новом развороте неба от края до края простиралась пронзительная синь с бледно-голубой и будто прозрачной луной на западе и ослепительно пламенеющим солнцем на востоке. Вслед распространившемуся по бескрайнему небу взгляду из своей прежней темницы выпорхнула и исполнилась всем видимым человеческая душа. В открывшемся виде с трудом можно было узнать прежний ночной пейзаж. Все было тем же. И далекие горы, и море, и лес, и деревушка. И в то же время, каким-то новым. Улыбаясь просветами в облаках, Небо вновь заговорило:
- А вот каким Небо было, должно было быть и будет. Небо – это день. Видите? На дневном небе дневной светильник и ночной светильник миролюбиво соседствуют, как сказано одним моим большим другом поэтом. Солнце Благодати и луна Закона избавлены от вражды друг с другом. Они призваны дополнять друг друга. Свет благодатного Неба наполняет Землю изнутри, а законный горизонт Земли ограничивает Небо снаружи, создавая гармонию мира. И в этой гармонии растворяется граница между Небом и Землей.  То же самое относится к человеку. Благодатно бессмертная душа наполняет существующее по закону смертное тело человека. Земное тело призвано выражать, показывать небесную душу. Такая гармония относится и к человеческой паре, где мужская душа наполняет женскую красоту, а красота любимой показывает душу любимого – и это следует понимать непосредственно, а не метафорически. Но вместо этого бессмертно-родовой закон полового желания паразитирует на бессмертно-душевной Благодати как любви. И паразитируя на благодатном содержании любви, законная форма расщепляет её на страх перед отличием объекта любви и насильственное желание. Такое желание стремится исчерпать и выдавить из себя всё любовное содержание и низводит любовное блаженство в телесное наслаждение. В итоге любовь обращается в ненависть. Поскольку нельзя любить и быть любимым под угрозой насилия и страхом смерти. Но будет иное. Будет так, что законная форма брачного ложа наполнится благодатным содержанием деторождения. И более ничем. Но небесная Благодать спасения единичной бессмертной души останется превыше земного закона продолжения коллективного тела человеческого рода...  И вот теперь самое главное... Вы поможете Небу, дети мои?
- Да. Но как? – В один голос спросили Марикус и Сурикам.
- Небо уже говорило, что избрало вас, потому что вы полностью отвечаете требованиям Неба...
- Постой Небо, разве мы соответствуем твоим требованиям... – Взволновано заговорил Марикус, тревожно взглянув на Сурикам. - Мы... мы ведь едва знаем друг друга!
- Не беспокойся, Марикус, Небо давно заключило ваш брак... Итак, Небу угодно, если вы того пожелаете, восстановить гармонию. Согласны ли вы восстановить гармонию?
- Согласен.
- Согласна.
- Прекрасно. Тогда встаньте вот здесь у входа в пещеру...
Марикус и Сурикам оглянулись. Они стояли возле послойно изломанного каменного отверстия. Люди подошли к нему ближе. 
- Повернитесь друг к другу и возьмитесь за руки!
Марикус и Сурикам неуверенно развернулись друг к другу. Смущенно улыбаясь,  они посмотрели друг на друга. Подняв свои руки, они стали осторожно подносить их к другим рукам. Волнуясь и теряясь, они стали примеряться своими кистями. Схватились сначала так, потом эдак. Руки не совпадали - то рукам Сурикам было неудобно, то – рукам Марикуса. Наконец, подходящее соединение рук было найдено и оно образовало собой кольцо. Парень и девушка снова посмотрели друг на друга. Их взгляды теперь светились тихой, спокойной радостью.
- Что же, отлично! – Произнесло Небо. – А теперь черёд Неба!
Марикус и Сурикам почувствовали, как сквозь пустоту кольца из сцепленных рук понесся поток воздуха. Дующий воздух становился плотней и прохладней. Он холодил лица, раздувал волосы, заставлял щурить глаза. Постепенно ветер набирал силу и уже скоро ветер превратился в твердую холодную струю. Марикусу, и Сурикам понадобилось сильно сжать кисти друг друга, чтобы ветер не разорвал круг их рукопожатья. Проходя сквозь замкнутые в объятья руки, ветер улетал в пещеру. Несясь по лабиринтам подземных ходов, он наполнял их затхлую пустоту свежей прохладой. Заполнив собой всё, он устремлялся вверх. Достигнув наибольшего усилия, ветер стал ослабевать. Парень и девушка одновременно почувствовали, что ветер перестал дуть. Они расцепили руки и, догадавшись, куда устремился ветер Благодати, они побежали туда, откуда можно было увидеть, что будет дальше. Достаточно отбежав, они повернулись в сторону Центральной Скалы. Люди направили взгляды на самую вершину. Там уже что-то происходило. Чертог Закона трясся, шевелился, колебался. Вот колыхнулся и отвалился тонкий шпиль, потом другой, полетела вниз маленькая башенка, а за ней – башня побольше. Скоро по всему замку пошла трещина. Она росла и ширилась. В провал разлома ухали и там исчезали портики и арки. Наконец, всё здание содрогнулось и распалось. Обрушение Чертога Закона сопровождалось страшным грохотом. Падая массивные куски замка, рассыпались на тысячи осколков, и некоторые из них долетали до немало взволнованных людей. Но  дело Благодати не завершилось разрушением замыкающего скалу замка. После падения вершины начала трескаться и ломаться сама Центральная Скала. Её разрушение выразилось в еще более жутком громыхании. Казалось, тысячи демонов пробудились, встрепенулись и разом взвыли, кляня то, на чём весь свет стоит. Скоро от Центральной Скалы осталась жалкая груда камней. И над ней и над всем миром стоял новый день. Середину прозрачного Неба обступал круг непрозрачной Земли. Небо и Земля были вином и чашей. И светлое вино Неба наполняло темную чашу Земли. Благодать исполняла Закон. И всё прекрасное лицо Земли было блаженно озарено несказанным светом Неба. Исполнившись и наполнив Землю, Небо заговорило:
- Небо благодарно вам, дети мои! Всё! Можете идти. Туда! Вперед! Там все для вас! 
...Марикус и Сурикам, держась за руки, повернулись и направились в сторону деревни, расположившейся на берегу большой реки...