Бездорожье

Вокруг полуразваленной хибары растет сорная трава. Полынь и дурман колышутся под ветерком, словно горько-зеленые волны. Среди высоченных стеблей чертополоха и молочая протоптана узенькая тропинка. Ведет она к дверному проему, кое-как загороженному дырявым листом фанеры.
Внутри халупы бардак. На корявом столе армада пустых пивных банок, в углу полосатый матрас, ощетинившийся пружинами. Сквозь щели в дощатой крыше струится золотистый свет. На колченогом табурете возле окошка сидит Пит и меланхолично ощипывает с пробившегося из-под пола куста черные ягоды.
Пит неопрятен, от него разит пивом и застарелым потом. Латаный-перелатанный тулуп висит на нем, будто на пугале, босые ноги покрыты коркой застывшей грязи. На сморщенном лице Пита поблескивает серебристая поросль щетины, опухший сизый нос напоминает грушу, черные впалые глаза смотрят на мир отрешенно и безразлично. Седые волосы витают над черепом, будто пух.
Где-то в вышине, за серыми тучами, заунывно поет ветер, а банджо аккомпанирует ему редким перебором провисших струн. Инструмент висит на стене, зацепившись потертым кожаным ремешком за гвоздь. Пит когда-то играл на нем, побираясь в переходах и вагонах метро, а потом забросил. Видимо, это послужило причиной того, что инструмент время от времени портит хозяину настроение, играя сам по себе.
Пит поскреб подбородок заскорузлыми пальцами, сплюнул и подошел к стене. Снял обижено тренькнувшее банджо, и, небрежно забросив инструмент на плечо, вышел наружу. Степной ветер тут же поприветствовал его шальным порывом.
Пробираясь сквозь заросли травы, Пит вспоминал прошлое. Тяжелое и неприятное занятие, для Пита его прошлое тянулось темной бесконечностью в глубины мироздания. И всюду была дорога, вдоль которой он скитался, не зная покоя. Над головой мячами летали солнце и луна; холмы, луга, леса и горы поднимались и опускались театральными декорациями. Лишь дорога и мерные шаги оставались неизменными. Пит шел вдоль звериных троп, караванных путей в пустынях, торговых трактов, асфальтированных шоссе. А последней дорогой оказалась железная. Рельсы, шпалы и мириады переплетенных проводов, спеленавших небо.
Мощь сорняков пошла на спад, тропа вильнула и устремилась под откос. Наконец, Пит выбрался из зарослей пырейника, и перед ним во всей красе раскинулась степь. Поле без конца и края, наискось перерезанное насыпью, поддерживающей железнодорожную колею. Рельсы кое-где были скручены в узлы, бантики и петли. На дороге покоился полуразваленный грузовой поезд. Вагоны напрочь сгнили, сквозь ржавые бреши пролетали семена одуванчиков.
- Мусорщик! Посмотрите, Мусорщик! Ха-ха-ха! – звонкий смех и топот маленьких ножек заставил бродягу болезненно поморщиться.
Глина на склоне скользила под ногами. Пит вспомнил, как на половине пути он подобрал её (или она сама пришла к нему). В общем, она появилась – Фрида, маленькая златокудрая девчушка, с легкостью умещавшаяся в его сумке. За спиной у неё трепыхались два полупрозрачных крыла, она смеялась и болтала без умолку – сущее дитя – но за зелеными стеклышками её глаз таилось родственное Питу ощущение – тоска бесконечного пути. И однажды она уговорила его перейти на ту сторону дороги. Пит поскользнулся, и чуть было не поприветствовал лицом жирную грязь.
Его неудача вызвала бурный восторг. Десятки ребячьих голосков хихикали и выкрикивали издевки. Пит пошел к последнему вагону, подволакивая ногу (кажется, подвернул). По мере его продвижения то тут, то там появлялись дети – маленькие белокурые создания в разноцветных рубашечках. Они выползали из-под колес поезда, выныривали из степных трав, а то и просто спрыгивали на щебень неведомо откуда. Их лица ехидно улыбались, и каждый норовил показать Питу язык или сказать какую-нибудь колкость.
Мужчина наконец добрался до вагона, окруженный смеющейся ребятней. Он присел, запустил руку в развороченный ящик, выудил оттуда банку пива. Щелкнула крышечка, пена с шипением покинула оболочку, и теплая жидкость потекла в горло. Краем уха бродяга отметил, что детская болтовня стихла, а затем он услышал:
- Пит.
Неспешно допив пиво, Пит смял жестянку в руке и вытерся рукавом. Затем посмотрел на неё.
Фрида изменилась. Она выглядела старше, и уже точно не уместилась бы ему в котомку. Стройное, еще не до конца оформившееся тело прикрывала изумрудная мантия, искрящаяся на свету, на хрупкие плечи кольцами ниспадали медно-рыжие кудри. Болезненно-бледное лицо дышало сдерживаемым гневом, под льдисто-синими глазами залегли усталые тени. Ребятня толпилась позади своей предводительницы.
- Неужто к нам снизошла сама Королева, а? – хмыкнул Пит, сплевывая на землю.
На языке кислый вкус крови, а каждый шаг дается тяжело. В ухо пищит Фрида, наверное, что-то подбадривающее и воодушевляющее. Только вот ни хрена не помогает. Еще полшага – и он на той стороне, впервые за бесконечность пересечет черту, а не будет плестись вдоль неё. И тут, будто из другого мира, сквозь пелену боли прорывается звук. Гудок поезда. Фрида в ужасе визжит, Пит хочет побежать, но, черт, почему так медленно, будто он завяз в киселе? Удар, скрежет металла!
И после Пит встретил свой первый рассвет в заросшей сорняками развалюхе над степью.
- Не ерничай! – строго сжала губы Фрида, а крылья злобно звякнули за спиной, будто хрустальные подвески. Пит отвел глаза. Ему казалось, что если долго всматриваться в радужные стеклянные грани, можно сойти с ума.
- Я не уйду, ты отлично знаешь. Отвянь, Фрида.
- Ты ДОЛЖЕН уйти. Это не просьба, скиталец, это приказ. Твое присутствие разрушает этот мир! – девушка взмахнула серебристым клинком, указывая куда-то вверх.
- Когда-то давно одна малявка уговорила меня совершить нечто, чего я никогда не делал. А после того, как я пошел у неё на поводу, будто шелудивый пес, она кричит: «Пшел вон!», и повелительно топает ножкой. И размахивает ножиком перед моим лицом. Не знаешь, случайно, такую, Фрида?
Королева покраснела, её губы задрожали:
- Слушай…
- Нет, это ты слушай! – Пит швырнул банку оземь. – Ты орешь: «Уходи!». Нет. Я не хочу. Я шел всю свою жизнь, сраную бесконечную жизнь, и я больше никуда не пойду. Я устал ходить, малявка. Мне и так хорошо.
Фрида понурила голову.
- Извини, Пит.
Молниеносный росчерк клинка, Пит сам не понял, когда успел выставить банджо в бесполезном защитном движении. Дзынь! Меч лопнул мелкими осколками, стальные иглы разлетелись во всех направлениях. Фрида взвизгнула. В её руке засело несколько десятков осколков, лицо пересекала сетка мелких порезов. Пит же не пострадал, только дека банджо ощетинилась стальными иглами.
Дети тут же окружили раненную королеву, плача и причитая. Кто-то постарался извлечь обломки и перевязать руку, но Фрида отогнала малышню повелительным окриком.
Пит растерянно встретил взгляд потемневших глаз королевы. По изрезанному лицу стекала кровь смешиваясь со слезами.
- Пит, смотри, что ты делаешь! – она указала на тучи. Пит поднял голову. Почерневшие облака раздались в стороны, и лопнули, словно переспевший плод. Алая язва протянулась до самого горизонта. Внутри разлома пульсировало нечто невыразимо жуткое, и бродяга трусливо отвел глаза.
- Пит, уйди, уезжай! Ты погубишь и нас, и себя! – голос Фриды перешел в злобное шипение.
Пит еще раз взглянул на ужасную рану в небе, и пошел к поезду. Ужасно болела подвернутая ступня, банджо вдруг стало тяжелым, как свинец.
- Уходи! – взревела Фрида и затихла, упав на колени. Все её тело сотрясали рыдания, но их Пит уже не услышал. Он забирался в кабину машиниста, а небо трещало по швам.
В ту ночь они с Фридой ночевали под мостом. Крошка наполовину вылезла из сумки и грела ручки у костра, который Пит развел в стальной бочке. Бродяга перебирал струны, пробуя то одну, то другую мелодию, но песня все не складывалась. Но ему от этого не было хуже. Замечательно вот так просто сидеть с кем-то возле костра, и чувствовать, что в своих скитаниях ты больше не одинок.
- Пит, ты переходил через дорогу хоть когда-нибудь, ну, хоть разочек?
- Нет, малявка, - Пит отложил инструмент в сторону, отхлебнул из банки теплое пиво. – У меня не получится. Я могу только идти вдоль, идти, и идти, и идти… - Пит закашлялся.
- А ты попробуй! Вместе у нас все выйдет! – Фрида вспорхнула в воздух – златовласый сверкающий мотылек. – Только представь – ты знаешь всего-то половину мира, по эту сторону дороги, а там – целый новый прекрасный-восхитительный-расчудесный мир!
Её восторженный лепет прервал поезд, едущий по мосту. Грохот…
Пит вынырнул из глубин памяти, схватился за поручень. Поезд несся по рельсам вперед, стальной дракон посреди алого поля. От скорости захватывало дух, Пит дрожал всем телом.
Железная дорога превратилась в размытую полосу, мир катился в тартарары, и Пит вцепился в поручень мертвой хваткой. Внезапно железная дорога встала на дыбы и протянулась в небо. Поезд накренился, и не сбавляя скорости, ракетой рванул ввысь. Пита впечатало в дверь, банджо грохнулось рядом и треснуло пополам. От перегрузки потемнело в глазах, а поезд и не думал останавливаться. Он мчался прямо в небо – обезумевший снаряд из металлолома.
Бродяга закрыл глаза. И тут все затихло. Свист беснующегося ветра, протяжный стон разваливающегося товарняка – все отступило. Взамен пришла знакомая мелодия. Кто-то играл на банджо, цепляя струны желтыми ногтями, а кто-то подпевал тоненьким голоском, пританцовывая малюсенькими ножками. Мелодия заполнила собой все, а потом поезд врезался в грозовую тучу.
Накрапывал дождь, почва под ногами превратилась в грязное месиво. Пит огляделся вокруг. Железнодорожная колея, по которой только что проехал состав. Он помнил это место. Вон трансформатор, щербатый столб, дальше зеленым мигает семафор. Только в прошлый раз он был по ту сторону.
Бродяга хмыкнул, посмотрел вдаль – туда, где дорога терялась в белесом тумане, сплюнул и сошел с насыпи. Ноги с чавканьем погрузились в грязь по щиколотку, но Пит не сдавался и шел дальше. Больше – никаких дорог. Впереди замаячила сосновая балка. Интересно, что хуже: бездорожье или дорога без конца?