Шадринка. 19 - 20

19.
  Весна сорокового была дождливой и пасмурной. В марте валил хлопьями мокрый снег, быстро разбухал и таял, заполняя дворы и переулки лужицами и мелкими ручейками. В апреле пошли дожди, теплые и ласковые. Иногда по вечерам над домами проглядывало голубое небо, но клочья рваных облаков быстро сбегались и  заволакивали его сплошной, мутной пеленою. Москва была по-весеннему серой и влажной. По утрам дворы окутывала легкая туманная дымка, постепенно рассеиваясь к полудню, она ложилась на голые ветки кустов и деревьев, и стекала с них крупными каплями.
  Перескакивая по сухим местам между лужами, Ольга пробиралась по переулкам и дворам к своему дому. У подъезда соседка выбивала половики, Ольга поздоровалась с ней и прошла в дверь. Из своего почтового ящика она достала письмо. Оно оказалось от Борьки. Стремглав поднявшись на свой этаж, Ольга залетела в квартиру, сбросила куртку и сапоги, кинула в угол портфель и сумку со второй обувью и побежала в свою комнату читать письмо. Каждая весточки из Шадринки была для девушки большой радостью. Особенно теперь, когда за зиму она так стосковалась и соскучилась по родным ей людям из Сибири. Хотелось, чтобы поскорей наступило лето, прошла пора экзаменов и можно было бы со спокойной душой купить билет до Новосибирска, сесть в поезд и укатить. Она часто представляла себя сидящей в вагоне, ощущала даже особый дорожный запах, видела мелькавшие за окном деревья и поселки. Это, конечно, здорово, но сердце замирало от одной только мысли, что там она снова встретит Деева. Прошло время и Ольга успокоилась, она старалась забыть о нем, никогда не вспоминать прогулок у реки и запаха соломы под дождем, когда они вместе с Алексеем притаились в деревенском сарае, не вспоминать, потому что всё это доставляло ей сплошные муки. В конце концов, он намного старше и может в любой момент жениться, имеет право! К тому же и думать уж о ней забыл. Понимая это, тем не менее Ольга в каждом шадринском письме искала о нем хоть какую-то информацию. И с этим письмом, она её, долгожданную, получила.
  Борька, как всегда, писал о деревенских новостях и попутно рассказывал о том, что недавно к ним приходил Деев. Как поняла Ольга из письма, он заезжал к ним просто так, не официально. Он знал Анну и Игната, который был с ним в партизанах, ещё с двадцатых годов. Они дружили, встречались раньше гораздо чаще, но теперь жизненные обстоятельства были таковы, что старые друзья виделись лишь изредка, мимоходом. А теперь Деев решил навестить Соколовых и в этом не было ничего необычного. Ольга с жадностью хватала каждое слово о нем из Борькиного сочинения. «Был он у нас, правда, не долго, - писал Борька, - твою фотографию все рассматривал, она у нас на комоде стоит. Спрашивал о тебе, не забыл, вспоминал, как вы вместе работали в первой бригаде. А ты то, его ещё помнишь?...»
  Ольга ухмыльнулась:
- Ещё спрашиваешь?!
  Она говорила вслух, будто Борис мог и вправду её услышать. Дальше повествование пошло своим ходом. Борис писал, что решил после школы стать трактористом по совету отца и по зову собственного сердца, что Женя хочет пойти в швейное училище при фабрике, и в который раз уж повторял, что летом они будут ждать Ольгу к себе.
  Закончив читать, Ольга сунула письмо в конверт, села на диван и попыталась представить, как Деев стоит у комода в доме Соколовых рядом с Анной, спрашивает про неё и рассматривает её фотографию. На ноябрьские праздники приходил в школу фотограф и снял их всем классом, а потом каждого в отдельности. Вот эту-то отдельную фотографию Ольга и отправила в Шадринку зимой. И вот теперь он видел этот снимок, рассматривал. Она даже хихикнула при этом, так развеселила её подобная мысль. «Значит не забыл, значит помнит!» Стало даже, как-то легче. Девушка вздохнула. Она собралась было уже сесть за стол и написать ответ, достала из портфеля ручку и чернила, вырвала из тетради двойной клетчатый лист, но планы оборвал звонок в дверь.
  Человека стоявшего на пороге, небритого, худого, с вещмешком за плечами Ольга не узнала. Она отпрянула назад и стала внимательно его разглядывать. Он снял с головы облезлую шапку-ушанку и выцветшими губами произнес:
- Оля, неужели не признала?
  Глаза её при этом расширились, она подошла поближе и прошептала, так как горло сдавил спазм:
- Дядя… Саша?!
- Он самый.
- Боже мой!
  Мужчина вошел, закрыл за собой дверь, огляделся.
- А, мама где? – спросил он.
- На работе. Раздевайтесь, проходите! Вы как? Вы откуда? Какими судьбами?
  За столом, пока дядя Саша ел суп, а Ольга ему подливала в тарелку добавки, он рассказывал свою невеселую историю.
- Повезло ещё, что так все обошлось. Но все ж таки, четыре года отпахал ни за что. Мы ведь с Петькой, сотрудником моим, шесть лет схлопотали по пьяному делу. На работе, на банкете, ляпнули кое-что, что не должны были, все ж таки, в КБ работали, и поминай как звали! Но вот дело недавно пересмотрели и выпустили нас за примерное поведение. Только поди теперь с этакой аттестацией устройся куда! Вот о чем разговор-то! Может мать поможет, на фабрику к себе возьмет, хоть подметалой. Муж ведь ей пока, как никак. Конечно, после такого она меня может и со двора метлой согнать, я не в обиде буду за это, но а пока…
- Что вы, она ждала вас, плакала, а потом… потом и надежду потеряла.
- Да и писать-то нам нельзя было, вот какая беда-то!
- Вы устали очень, дядя Саша, спать вам разберу.
- На раскладушечке постели мне, дочка. Я грязный, а мыться сил нет, мне б счас прилечь на часок, а там уж…
- Сейчас-сейчас, я все сделаю!
  Ольга достала из кладовки раскладушку, принесла матрац, подушку, тонкое одеяло. Поставила эту нехитрую постель в комнате у маминой кровати и побежала к себе за бельем. Но дядя Саша запротестовал, белье не взял, снял свой ватник, сапоги и улегся одетый. Через минуту он уже храпел, а Ольга, убрав со стола, завернула дырявые кирзовые сапоги и рваный потрепанный ватник в бумагу и выкинула в мусорное ведро.

  Дядя Саша вернулся в апреле, а в мае он уже работал там же, где и Елена Матвеевна, на обувной фабрике грузчиком. С его приходом Елена расцвела. В бригаде она была лучшей упаковщицей, работала с удовольствием, а теплыми вечерами они с мужем стали устраивать долгие прогулки. В семье налаживалось, душа Ольги была теперь на месте, за маму переживать больше не было причины. Впереди были волнения другого плана. Предстояли экзамены, последние школьные экзамены. А дальше что? Вот это и заставляло тревожиться. Неопределенность выбора пугала.
- И чего ты расстраиваешься? – говорила мама. – В крайнем случае, пойдешь к нам, на фабрику, устроим!
- Да, какая фабрика? Ей учиться надо, - вмешивался дядя Саша,  - у ней способности, без троек кончает. Бог даст и экзамены на пятерки будут. Ты, Оль, готовься получше, на фабрику пойти всегда успеешь. Сама-то, чего хочешь?
- Не знаю, - жала плечами Ольга, - раньше хотела изучать иностранные языки, а сейчас думаю по сельскохозяйственной части пойти. Может в агрономы?
- Это хорошо! Значит в сельхозинститут и поступай.
- Да, наверное, так и будет, - соглашалась она.
  Но, как только разговор кончался, Ольга снова начинала прикидывать и так и этак. За время зимних каникул она выучилась печатать на пишущей машинке. Много дней она проводила с Марией Пустоваловой, а в их доме машинка была, осталась по наследству от матери, которая на ней работала. Мария умела печатать и быстро научила этому Ольгу. «Хоть что-то конкрет-но, я умею, - думала девушка, – если не поступлю никуда, на машинке буду зарабатывать. Всё пригодится.»

                20.
  Наступил июнь, последний звонок прозвенел, на носу был первый экзамен. Ольга и Мария готовились вместе, так было легче. Учили билеты. Потом по памяти пересказывали их друг другу. Чтобы не слишком утомляться, выходили на прогулки в определенное время. Абрамов весь май ходил за Ольгой по пятам, по названию месяца маялся и не мог понять, за что Ольга с ним так не любезна. Она же потеряла к нему всякий интерес, вскоре после школьного вечера под Новый год. Душа её опустела и Абрамов, почему-то, совершенно перестал для неё существовать. О Дееве она вспоминала, но уже реже, чувства немного притупились и Ольга была этому рада.
«Ведь мне после экзаменов ехать в Шадринку, я обещала Борису и не только ему. Правда, много дел. Нужно поступать в институт, сдавать экзамены, - колебалась она. – Может, совсем не ехать? Нет, не годится так, хотя там меня должны понять. Да уж поеду, на чуть-чуть, на июль, а в августе к вступительным экзаменам вернусь.»

  В коридоре у окна стояла зарёванная Кукушкина. По алгебре на экзаменах она получила тройку.
- Вот, что теперь делать? – сквозь слёзы спрашивала она неизвестно кого.
- Перездавать, - успокаивала Ольга, - подучишь получше и сдашь! Все будет хорошо, не плач. Ведь не двойка.
- О чём печалится наша Золушка? – спросил подошедший Игорь.
- Отстань ты! – буркнула Кукушкина.
- Светочка, я ещё и не приставал, ты даже не знаешь, как я это делаю!
- Дурак! – вскрикнула она и отвернулась к окну.
- Ладно, тебе, - обратилась к нему Ольга, - девчонка и так расстроена, а ты лезешь со всякими глупостями.
- К тебе, я уже давно не лезу, не мешай лезть к другим, - ехидно произнес Игорь.
  Неизвестно чем бы окончилась эта перепалка, но скрипнула и отворилась дверь классной комнаты, вышла завуч и попросила войти в класс следующим экзаменуемым.
  С алгеброй был полный порядок. Ольга не шла, а летела домой, последний экзамен был позади, а вместе с ним и проблемы, так тяготившие всех выпускников. Теперь предстояли радостные хлопоты – подготовка к школьному выпускному балу. Мама с дядей Сашей специально скопили для этого деньги и заказали Ольге в ателье шикарное платье, а туфли вместе с отчимом они ходили выбирать в ГУМ. Они были изумительными, на тоненьком каблучке, впереди с бантиком, ослепительно сверкали лаком и сидели на ногах точно хрустальные башмачки из известной сказки.
  За день до бала, платье было готово. Оно получилось пышным и прелестным. Когда Ольга надела его и встала перед зеркалом, она взглянула на себя уже по-другому. Впервые так четко она увидела изменения в своей фигуре. У зеркала стоял уже не ребенок-подросток, а юная девушка. За год она возмужала, окрепла, вошла в тело, груди налились, бедра стали шире, фигура приобрела естественные женские очертания. Талия по-прежнему оставалась тонкой и внешний вид от этого стал намного привлекательней. Платье облегало талию, подчеркивая все женские прелести. Вырез на груди был декольтирован и немного скрыт кружевным рюшем. По низу шли многочисленные воздушные оборки, отчего юбка была точно накрахмаленная и стояла, как пачка у балерины, только не слишком высоко. От груди до талии платье было расшито голубым перламутровым бисером, нити которого спускались на юбку, невообразимо украшая её. Одним словом, Ольга осталась довольна своим нарядом и на бал пошла не опасаясь за свою внешность. «Только бы не подвели каблуки, - танцуя, говорила она про себя, - они тонкие, сломаться могут.» Но ничего такого, к счастью, не произошло. Каблуков хватило и на бал, и на вечер, и на ночь, когда выпускники из всех школ города, гуляли по улицам, набережным и площадям. То тут, то там до слуха долетали лирические песни. Ребята сегодня прощались с озорным детством и встречали рассвет своей юности и новой взрослой жизни!

   КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

( Публикуется впервые.)