Глава 23 Сакральные жертвы

 Я гашу керосиновую лампу. Совершенно очевидно, что работа на сегодня закончена. Все, что требовалось сегодня, я уже сделал.
 Я укладываюсь на грязную импровизированную постель. Ненавижу грязное белье, но на какие только жертвы не пойдешь ради цели. Уже третий месяц я живу в холодной пещере, говорю встречным людям (благо их не так много), что я исследователь этих краев, ученый. В какой-то степени, я не лгу. Великим ученым я перестал быть с тех пор, как стал на путь убийцы, но исследовать я и правда до сих пор люблю. Сейчас, например, изучаю, как долго человек может падать во тьму и как глубоко он может упасть. Ответ – бесконечно и безмерно.
 Мне нравится тьма. Когда Браунинг и его малолетние дети сгорели в том старом доме заживо, я боялся. Страх парализовал мою душу и, кажется, выйдя на улицу, я даже кричал, закрыв уши руками. В тот момент я не почувствовал того, за чем пришел – облегчения от свершившейся мести. Но это были лишь пару первых часов, пожалуй, самых страшных в моей жизни, когда я шатался по городу, как чумной, в ужасе понимая, что это уже не первая моя жертва. Сперва я убил того тощего паренька Зоскинда, моего помощника в экспедиции к месту захоронения Дракулы. Я убил – и не испытал ни жалости, ни сочувствия. Я убедил себя, что это смерть во имя благой цели. Что значит одна человеческая жизнь взамен на очистку нашей земли от множества мерзких людей? Я купался в своем триумфе, понимая, что мне все таки удалось это сделать – воскресить Дракулу.
 Потом я испытывал прямо нечеловеческую радость от того, что мне удалось подергать Браунинга за ниточки. Все было так просто – его дети – мой ключ к победе. Когда его собственные сын и дочь съели его в том темном подвале, ведомые страстным желанием крови, особенно присущей всем носферату, а я спалил последние следы присутствия их на Земле, я вдруг вспомнил своих детей. Подумал, как ходил между бездыханных тел моих крошек и целовал их маленькие личика и пальцы, умоляя, чтобы хоть один из них встал, не покидал меня, не оставлял в этом темном мире один на один с болью.
 Я в ужасе представлял, что бы сказали мне мои дети, если бы увидели, каким их отец стал мерзким чудовищем. И мне становилось страшно.
 Но потом боль притупилась, уступив место темной радости. В конце концов, я осиротил миссис Браунинг ровно так же, как когда-то осиротили меня. Равноценная плата. Зуб за зуб.
 Когда я пришел в дом к леснику мистеру Хойверу, он пил чай, отдыхая, после тяжелого рабочего дня и устало смотрел на то, как потрескивают дрова в камине.
 Встретил он меня, как обычно приветливо, встал, крепко пожал руку, пригласил к столу. С самой вежливой улыбкой, на которую только способен, я принял его приглашение. Он предлагал мне поздний ужин, но я отказался. У меня здесь был совсем другой «ужин». И пришел я именно за ним.
 Мистер Хойвер, конечно же, ни о чем не догадывался. Он расспрашивал меня о характере моих исследований и я отвечал, что изучаю, может ли натуральная заморозка остановить старение организма. Я нес всякий бред, но мне было на это плевать. Ведь самое главное, что мне было нужно, и так находилось рядом, только руку протяни.
 Я оглядывался по сторонам. Это уже далеко не впервые, когда мне приходилось нарушать грань, но всегда это очень волнительно. Тем более, что мистер Хойвер доверительно похлопал меня по плечу, когда я говорил о том, чего хочу добиться своим исследованием. Он был неплохим человеком, но что стоит его жизнь перед жерновами правды и справедливости?
 Мистер Хойвер поднялся, повернулся ко мне спиной, дабы сварить еще кофе. Жена у него давно умерла, и он стал прекрасным куховаром поневоле. Я прищурился. Его спина была огромной и могучей, грудь тяжело вздымалась всякий раз, когда он втягивал воздух в легкие. Лесник без сомнения, был глыбой. Нащупав огромный нож в полувере, я ухватился за рукоятку, уже готовый нанести последний удар – финальный аккорд моего сотворения. Но в этот момент радушный хозяин обернулся ко мне и спросил что-то вроде:
 - Сколько ложек сахара вы предпочитаете?
 - Три – ответил я наобум, потому что вообще не люблю кофе, но это уже не имело никакого значения. Главное, что моя жертва стояла ко мне спиной – беззащитная, дающая идеальный момент для удара.
 Я встал, подошел к нему ближе, делая вид, что рассматриваю картину у него на кухне. С портрета на меня смотрела Джинни, я сразу узнал ее по рыжим, как у отца, волосам и широкой улыбке. Но, дабы усыпить его бдительность, я спросил:
 - Это ваша дочь, мистер Хойвер?
 - Да – кивнул лесник, абсолютно польщенный таким вниманием.
 - Она красавица.
 - Она вся в мать. Моя жена, Аделаида, была такой же. У нее разве что волосы мои да улыбка.
 Он стоял ко мне боком, абсолютно счастливый и я понял, что лучшего момента мне не найти. Лезвие ножа блеснуло в моей руке, как молния, и вонзилось в спину гостеприимного хозяина.
 Он застонал и развернулся ко мне лицом. В его глазах я увидел ужас. Он был напуган внезапным нападением, и восторгом, что прочел в моем взгляде. Я же без сомнения испытал восторг. Клинок в спине этого рыжеволосого великана означает только одно – моей смертоносной машине – быть!
 Мистер Хойвер, все еще с не дюжинной силой схватил меня за грудки. Он стиснул зубы, дабы не завыть от боли и отчаянно старался оттолкнуть меня от себя. Он все еще был могуч, будто бы подлый убийца и не торчал в его спине сейчас. Его тяжелое тело давило на меня, я ощущал, что задыхаюсь, что еще немного – и упаду, сам обратившись в жертву. Но сознание того, что без этого храброго, воистину мужского сердца, моим планам не суждено будет сбыться, придало мне сил. Сцепив зубы, я оттолкнул противника от себя и провернул нож в его спине, еще больше расширив и без того кровоточащую рану. Теперь пятно крови расплылось по всей рубашке, кровь стекала по животу, омывала ребра. Мистер Хойвер из лесника обратился в кровавое месиво, но не сдавался. Он достойно боролся за свою жизнь и меня это просто восхищало. Он упал на пол, увлекая меня за собой. Харкая кровью, прорычал мне в лицо:
 - Ублюдок!
 Да, ублюдок. Пусть так, не спорю. Мне все равно, как меня называют, кем считают – лишь бы достичь в итоге своей цели. Моя миссия высокая. Я должен избавить мир от кровавого чудовища Дракулы, и покончить, наконец, с Орденом Дракона. Как они когда-то покончили со мной.
 Жизнь в изумленных, выпученных от ужаса глазах лесника еще теплилась, когда я нанес ему третий, заключительный удар в сердце. Кровавые брызги совсем испортили мне куртку. Жаль. Хорошая была куртка, теплая. То, что нужно для таких холодных краев. Теперь придется ее выбросить. Третий удар и вправду оказался смертельным. Мой противник издал последний, предсмертный хрип, тяжко вздохнул и замер. В его широко раскрытых глазах читался ужас и сожаление. О чем он сожалел? Наверное, о  том, что не распознал в человеке зверя, что впустил врага в свой дом и не смог защитить себя, когда его убивали. А может, и о всей своей никчемной жизни, ведь откуда ему было знать, что он пожертвовал ею во имя великой миссии по спасению человечества от мерзости.
 Но я вовсе не был зверем, нет. Я знал – нужно спасти его душу, раз уж тело похоронить не получится. Я навеки закрыл его затуманенные глаза и, подумав, что надо бы прочитать над убитым последнюю молитву, выполнил эту великую честь. Господь, без сомнения, будет мною доволен, ведь я – смиренный его раб, исполняющий все указания, что Он давал нам в Книге Книг.
 Я встал. Теперь, когда душа грешника была очищена от скверны, мне предстояла самая нелегкая работа. Едва войдя в комнату, я заприметил в ней топор, притаившийся в углу за рукомойником. Судя по всему, недавно им рубали какое-то крупное животное, так как куски мяса на нем кое-где уже прилипли.
 Из кармана своей шубы, что висела тут же на вешалке, я достал плотный мешок и разложил его на полу на приличном расстоянии от трупа, дабы не запачкать его кровью. Я постоял некоторое время над этими бренными, окровавленными останками, прежде чем решится. На самом деле, все просто, успокаивал я себя. Это как ампутация. Ничего нового. Тебе уже все знакомо, разве что вместо ножа или скальпеля теперь в твоих руках – огромный топор лесничего.
 Я замахнулся один раз для пробы. Было тяжело, топор и правда был тяжелый. Чтобы долго удерживать его на весу, нужна была крепкая рука. Подождав пару секунд, пока прошла дрожь в суставах, я вновь замахнулся над телом. Топор блестящей змеей врезался ему в сердце. Раздался глухой звук разрубленного тела, но цели я достиг – в широкой груди стража леса зияло теперь довольно глубокое отверстие, из которого на меня смотрело его храброе сердце.
 Секунду я переводил дух. Потом вытащил из кармана своего свитера маленький нож и всадил его в дыру на груди. Нужно было действовать осторожно, поэтому я аккуратно вырезал сердце. Оно лежало у меня на ладони, как маленькая птица, но только без перьев, и меня вдруг охватила какая-то детская радость. Мне захотелось петь, плясать, хлопать в ладоши, ведь я сделал и это – добыл идеальное сердце для своего идеального убийцы. У меня все получилось. Я смотрел на свою находку, понимая, что это – лучшее мое достижение. Наверное, ради этого стоило жить, страдать, и все эти годы вынашивать сладкие планы мести своим врагам, Ведь их расплата за содеянное будет куда более ужасной, чем все то, на что они обрекли меня много лет назад.
 Сердце все так же лежало у меня на ладони. Я встал, взял приготовленный мешок.
 Да, я выполнил работу прямо-таки ювелирно. Пристанище для сердца не было заляпано ни единой каплей крови.
 Я испытывал такое счастье, какого, пожалуй, мне не доводилось испытать еще никогда. И словил себя на том, что снова что-то насвистываю, как в редкие моменты эйфории и сладкого опьянения. Мой взгляд при этом упал на двери.
 Я замер. Привалившись к дверному косяку, на пороге стояла Джинни, дочь мистера Хойвера, с ведром воды в руках. Она застыла и, казалось, перестала дышать, но безотрывно следила за мною.  В ее глазах не было ничего, кроме недоумения. Она явно задавалась вопросом, что происходит – и явно не находила на него ответ. Сложив сердце в мешок, я осторожно двинулся к ней навстречу. Она пришла совсем не вовремя. Жаль. Могла бы сохранить себе жизнь.
 За те несколько секунд, что я приближался к ней, она успела смертельно побледнеть, а потом вдруг начала орать. Она кричала и кричала, как раненный зверь, а я подходил все ближе. И когда мое лицо уже было напротив ее лица, она вдруг бросилась бежать. Поздно. Я схватил ее за руку, второй рукой закрывая ей рот. Она меня укусила, и пока я извивался от боли, вырвалась. Открыла дверь и одной ногой уже очутилась на улице, не переставая орать. Мое счастье, что они жили в хижине на окраине леса, иначе нас бы точно обнаружил кто-то из соседей. Я сгреб ее в охапку и, схватив за горло, стал душить. Она плакала, извивалась, отчаянно пытаясь освободиться, но тщетно. Она была всего лишь хрупкой, юной девушкой в моих руках и вскоре, начала задыхаться. Я не останавливался до тех пор, пока ее вздохи не стали прерывистыми, короткими и жадными. Она смотрела на меня с ненавистью до тех пор, пока в ней совсем не угасла жизнь. Когда ее взор потух и стал стеклянным, я выпустил Джинни из объятий, и она сползла к моим ногам, бездыханная. Бедная девочка, думал я, закрывая ей глаза. Она была совсем юна и не заслужила такой смерти. Но и она должна была собой гордится, ведь стала сакральной жертвой в борьбе с кровавыми ублюдками, которые грозились извести все человечество. Я прочитал над ней молитву. Теперь моя совесть была чиста, ведь я тоже отпустил ей грехи.
 Мне нужно было уходить. Я одел свою шубу, спрятал мешок с сердцем во внутренний карман и вышел. Воровато оглядываясь, я прошел несколько шагов по девственному снегу и тут только обнаружил – мои сапоги были насквозь пропитаны кровью.
 Пришлось вернутся в дом. Я нашел в шкафу для обуви грубые сапоги и надел их. Они были велики по размеру, но чистые. Свою обувь я оставил в домике – мне не нужны были свидетели моего священного обряда.
 По снегу идти теперь я не боялся. Мои ноги и моя обувь были чистыми.  Пройдя несколько шагов, я отыскал канистру, бережливо припрятанную здесь перед визитом в дом Хойвера и его дочери. Ничто не должно было указывать, что здесь произошло. Пусть все думают, что лесничий и его прелестная дочь просто сгорели заживо, тем более то, что их жилище находится на отшибе, не позволило бы другим людям вовремя прийти им на помощь.
 Я тщательно полил домик бензином, достал спичку, зажег ее. Несколько мгновений – и дом завыл в клочьях дыма. Огненные столпы стали подниматься в воздух.
 У меня не было времени насладиться этим процессом. Резко развернувшись, я торопливо пошел назад в свою хижину. Я шел короткими путями, наблюдая за тем, как в панике по лесу мечутся животные. Надеюсь, люди быстро заметят пожар и этот прекрасный, девственный лес не очень пострадает…
 Я пришел домой, снял шубу. Растопил поленья. Вытащив сердце из кармана, долго любовался им. Трещал огонь в моем импровизированном камине, на столе, ожидая своего часа, лежал мой злой гений. Мир затих.
 Время остановилось. Я был невероятно счастлив.
 

 …  Когда я отрываюсь от своих сладостных воспоминаний, в мою убогую хижину уже стучится свет. Я провел всю ночь, предаваясь сладким грезам. Сейчас на меня это очень похоже.
 Потянувшись, я встаю со своей импровизированной жесткой постели. Быстро умываюсь холодной водой, на скорую руку завтракаю убитым на днях зайцем, даже не потрудившись разогреть мясо. Сегодня у меня есть куда более важное занятие, чем еда. Впрочем, как и всегда. Мой идеальный убийца все так же возлежит на столе, прикрытый толстым сукном. Я откидываю сукно с его лица и придирчиво осматриваю его новую кожу. Сшитая на машинке, как новый наряд, она, надо сказать, неплохо прижилась. Покраснений уже почти нет, да и швы практически незаметны.
 Я провожу по ней рукой. Она очень гладкая, совсем молодая. Теперь с уверенностью можно признать, что идея пустить на расход несколько свежих трупов юных девушек, очень удачна. Хотя – когда мне в голову приходили другие?
 Я с вожделением провожу рукой по пока еще зияющей пустоте в области сердца.
 Сегодня, оно, наконец-то будет у моей машины для убийств.
 Я сажусь напротив и беру заготовленный еще вчера материал – сердце лесничего и толстую иголку с белой ниткой, воткнутой в нее.
  Я слоняюсь над моим детищем и делаю первый, неуверенный шов.
 И в этот момент понимаю: я сделал это! Я создал самую смертоносную машину на свете и совсем скоро она откроет глаза. Теперь уже можно в этом не сомневаться.
 Еще немного – и всем моим врагам придет конец.
 Сакральные жертвы были не напрасны.