Сполохи угасающей памяти. Гл. 19. Средняя Азия, от

Глава XIX

СРЕДНЯЯ АЗИЯ, ОТПУСК

Как-то, после долгих месяцев изнурительных работ в Д-9, вдруг нестерпимо захотелось побыть в нормальных, привычных для человека условиях. Сбросить, наконец, с себя эти тяжелые меховые доспехи. Просто пройтись в обычных туфлях по асфальту улиц, разглядывая витрины и лица прохожих. Восхититься огнями витрин и цепочек фонарей, поразиться красотой и необычайной высоте привычных когда-то деревьев, посидеть в разношерстном окружении кафе, кинотеатра, театра. Но прежде всего – встретиться с родными и близкими.
Ему пообещали, что после выполнения работ по подготовке к следующим испытаниям, он сможет рассчитывать на отпуск. И вскоре этот долгожданный день настал. Отпуск выпал на первые числа марта. Во время обеда он поделился своими терзаниями, где и как провести его в условиях ранней весны. За столом наступила тишина. Все глубоко, с грустинкой призадумались. Неожиданно особист Рыбкин, меланхолично пережевывая перышко лука, предложил Среднюю Азию, а именно Чарджоу, где некогда бывал по службе. Он авторитетно заявил, что в марте рынок в Чарджоу завален всевозможной зеленью, а в Амударье можно даже искупаться. И что в это время там все давно уже ходят в одних рубашках, кроме местных мужиков в полосатых халатах. Отпускник призадумался и все же решился.
Кадровик долго разыскивал на карте место проведения отпуска, но отпускник ничем не мог ему помочь. Он сам не знал, где это и что это. Проезд, как положено, по железной дороге в оба конца, от Архангельска до Чарджоу и обратно, тянул почти на две недели прибавки к отпуску. Перелет на Новую Землю в расчет не брался. Если бы кадровик знал, к чему приведет его этот отпускник, то ни за что не отпустил бы его дальше Амдермы. Не знал об этом и сам виновник. А пока был вертолет до Рогачева.
Перед вылетом на материк он с радостью сбросил меха и влез в тесную, как смирительная рубашка, шинель. Затем быстренько нырнул в самолет. Привычной достопримечательностью встретил его интеллигентный двухметровый и необычайно обходительный мичман-стюард. Наличие этой надежной и доброжелательной фигуры означало приятную перемену в повседневной жизни на полигоне.
Под крылом проплыли льды Югорского Шара. Наконец, самолет притерся к взлетной полосе Амдермы. Он на материке! От Амдермы до Архангельска под ним медленно проплывала плоская, с редкими и чахлыми деревьями, запорошенная снегом тундра. Но зато Архангельск встретил его всеми чудесами настоящего материка: разношерстной толпой гражданских лиц, высокими деревьями, асфальтом и яркими огнями. Опять пересадка, монотонный гул в салоне самолета и – восторг от традиционного посадочного круга над Питером, от которого перехватило дух. Под самолетом медленно разворачивалась близкая сердцу панорама узнаваемых проспектов и площадей. Красавица Нева, широко раздвигающая дугой своих мощных вод четкие прямоугольники кварталов.
Дома, на коротком семейном совете, было принято решение не просто слетать туда и обратно, а совершить небольшое турне по Средней Азии, раз уж занесет в эти дальние края. Маршрут был определен: Ашхабад – Бухара – Самарканд – Ташкент, с заездом в комендатуру Чарджоу для получения отметки в отпускном. Сборы были недолги. Очередное переодевание, но уже в весенне-летнее, – и родители с грустью провожали молодых в дальнее турне. И так бывало всю жизнь, они только успевали поворачивать головы вслед улетающему отпрыску: то на север, то на восток, а в отпуска – на юг. А как бы нужно было остановиться, посидеть со стариками, поговорить. Да и просто посмотреть друг другу в глаза. К сожалению, это начинаешь понимать и ценить только тогда, когда сам постареешь и потеряешь близких тебе людей, однажды осознав, что многого из их трудной и удивительной жизни так и не узнал. А что он знал о деде, который был моряком и героическим защитником Порт-Артура?! Японцы, восхищенные мужеством русских моряков, даже поставили им памятник-часовню, отдали все воинские почести и отпустили домой, на Родину. Хотя потеряли при штурме сто пятьдесят тысяч, против наших тридцати. Как он мог быть рядом с таким человеком и не поговорить с ним по душам? Ведь это был его дед! Сколько чудовищных глупостей и непонимания сидело, да и сидит, в самоуверенной и легкомысленной молодости.
«Стриптиз» продолжился и после прибытия рейса в Ашхабад. Это было замечено еще при первой посадке в Красноводске, когда из открывшегося выхода на трап пахнуло жарким, раскаленным воздухом, словно из духовки. Впервые в жизни он совершал такой стремительный прыжок из ледяных просторов Арктики прямо в знойные пески Азии. Прыжок из минус сорок – в плюс сорок. Впечатление ошеломляющее.
Ашхабадское такси мигом домчало их до ближайшей гостиницы. В номере было неожиданно чисто и прохладно. Они решили, что остаток дня посвятят акклиматизации, прохладному душу и, наконец, последнему переодеванию в затянувшемся стриптизе – в шорты и сандалии. Но как же, приятно было растянуться на прохладной, круто накрахмаленной гостиничной простыне в полумраке тихого номера. И тем неожиданнее было проснуться в шесть утра, когда с улицы раздался громкий протяжный, с надрывом голос певца пустыни под монотонное дребезжание его струнного инструмента. Высокие ноты рвали душу и барабанные перепонки. Какой тут сон! Они нехотя собрались и вышли из гостиницы навстречу грядущим волнующим впечатлениям.
Город был залит утренней прохладой, прозрачным светом и ароматами пленительного Востока. Свободные платья местных красавиц выделялись темно-красными цветами на их стройных миниатюрных фигурках, вот только ножки у них были досадно кривоваты. На головах мужчин красовались огромные, мохнатые, поражающие своей белизной папахи. Сам город не впечатлил, после землетрясения от древних построек почти ничего не осталось. А квадраты новых кварталов, свободно раскинутых на бескрайних просторах полпустыни, были безлики. По всем приметам угадывалось, что кочевники-туркмены совсем недавно обрели оседлый образ жизни, но, все же, кроме протяжных песен пустынь, оглушительно гремевших из радиоприемников, в Ашхабаде мало что осталось от прошлого.
Тогда было решено обозреть знаменитый Каракумский канал. Оказалось, что он проходил буквально сразу за окраиной города. Здесь они впервые увидели верблюдов в их естественной обстановке. Их уже не использовали в качестве кораблей пустыни, поэтому они угрюмо слонялись вокруг города, сожалея о своей свободе. Печальные жертвы цивилизации. А знаменитый Каракумский канал окончательно развеял его детские грезы, навеянные фантиками великолепных шоколадных конфет «Каракумы». Он оказался широкой и прямолинейной канавой, вдоль которой тянулись до горизонта огромные кучи песка, похожие на нескончаемый караван верблюдов. Стало как-то грустно, хотя по-житейски понятно, что чистить его от песка приходится регулярно.
В гостинице они поделились с администратором своими впечатлениями. С ними согласились, но тут же, предложили посетить их гордость – курортные места в ущелье Фирюза. Это в горах Копетдага, на южной границе с Ираном. Невольно на память пришел фильм о бандах басмачей и пограничнике Карацупе с его верным четвероногим другом Мухтаром. Героями довоенных мальчишеских грез. Но туркмены с тех времен больше помнят лихую казачью конницу Буденного и его усы. До сих пор они цепенеют от жеста закручивания усов. Этого здесь делать не рекомендуют.
И действительно, ущелье оказалось райским местом. Поражал резкий контраст, когда после иссушенной зноем голой пустыни вдруг въезжаешь в благодатную прохладу ущелья, где с обеих сторон покрытые сочной зеленью горы. Восхитили путников блики густой зелени ажурного тоннеля, где воздух освежался запахом влаги горной реки, бьющейся по влажным, округлым валунам. В горном поселке его поразила сцена, где умудренные долгими годами аксакалы восседали под огромной развесистой чинарой за зеленым чаем в пиалах. Казалось, что они здесь сидят уже целую вечность. Неспешность, покой и умиротворенность, казалось, висели в напоенном благодатными ароматами воздухе. Полные приятных впечатлений, они вернулись в жаркий, иссушенный город. К сожалению, больше в Ашхабаде из восточных чудес не осталось ничего. Поэтому они поспешили дальше, тем более что ему, в первую очередь, необходимо было добраться до Чарджоу, чтобы отметится в комендатуре.
После прибытия в Чарджоу (ныне Туркменабад) они узнали, что из всех исторических достопримечательностей на его окраине сохранилось лишь городище Амуль, которое входило в состав еще Парфянского царства за три века до нашей эры. Сам Чарджоу возник как караван-сарай среди пустыни для нужд Шелкового пути из Китая в Римскую империю. В девятнадцатом веке Россия, чтобы не дать англичанам закрепится в Средней Азии, разместила в Чарджоу гарнизон и построила на Амударье флот, конечно, с согласия бухарского эмира. Недалеко расположена и знаменитая Кушка, самый дальний русский гарнизон в Средней Азии. Сейчас Чарджоу – это прежде всего важный железнодорожный узел и порт.
Появление в комендатуре гостя из далекой Арктики вызвало живой интерес. Посыпались вопросы: нет ли у него здесь родственников или знакомых, где будет жить отпускник, и не перепутал ли он Сочи с Чарджоу? Но когда он попросил проставить в отпускном сразу «прибыл» и «убыл», комендатура вздохнула с облегчением, отпускник стал им понятен.
Посвятить важному железнодорожному узлу Чарджоу одни сутки было вполне достаточно. Ему посоветовали, прежде всего, посетить базар. Спрашивать дорогу к нему было просто смешно, аромат пряностей разносился от его прилавков по всему городу. Особист Рыбкин не обманул, уже в марте базар был завален не только восточными пряностями, но и целыми горами зелени, включая такие известные всем, как редиска, лук, салаты. А сколько было диковинной зелени, о которой они даже и не слыхивали! Все продавалось просто по смешным ценам. После северной сушеной картошки, сухарей и консервов, глаза разбегались в разные стороны. Это помимо того, что на каждом углу дымились мангалы с шашлыками, и тут же предлагалось довольно приличное разливное пиво с вяленой рыбкой из Амударьи. А пиво почему-то манило поголовно всех, кто оказывался на материке после высоких широт. Хотя в обычной жизни он не был его почитателем, но здесь поглощал его кружками, заедая всем подряд: рыбой, шашлыком, зеленью, которую они таскали с собой в сумках. Это была необузданная обжираловка. В Чарджоу, естественно, они задержались еще на сутки. Уже в Чарджоу он стал замечать, что одежда стала тесновата, а наклоняться непривычно тяжеловато. Он стал распухать не по дням, а по часам. В дальнейшем ему пришлось постепенно обновлять гардероб на большие размеры.
На следующий день под вечер они решили искупаться, но на вопрос, где у них пляж, последовало недоуменное замешательство. Для местных жителей двадцать пять градусов в марте – еще зима. А также их предупредили, что под дном Амударьи протекает еще одна, подземная река, куда может затянуть быстрое течение. Это их насторожило, но все же не изменило планы, и они отправились к реке. В их понимании пляж – это неширокая полоса песка вдоль широкой реки или моря. Здесь все наоборот. Река средненькая, а пляж до горизонта, и ни одного загорающего. Вообще никого. Они оказались как Адам и Ева – одни на всем белом свете, даже для змея не было ни одного захудалого деревца. Раздевшись и подойдя к воде, они обнаружили, что течение реки было необычайно мощным и быстрым, с какими-то настораживающими воронками. Пришлось далеко не заплывать. И все же было очень приятно освежиться в прохладной воде посреди знойных песков Каракумов. На этом программа по Чарджоу была исчерпана, впереди их ждала знаменитая Бухара, жемчужина Узбекистана.
На вокзале в Бухаре таксист сразу вычислил в разношерстной толпе двух растерянных туристов. Он тут же предложил за умеренную плату подбросить в новый город, в гостиницу. Однако вновь прибывшие туристы отказались, заявив, что поедут только на постой и только в старый город. Таксист предложил их устроить у знакомой афганки, ударили по рукам. Старая Бухара – это нетронутый оазис Востока. Это было то, что надо. Узенькие извилистые улочки сопровождались справа и слева высокими глухими глиняными дуванами, которые были аккуратно выкрашены известью. Периодически попадались маленькие, покрытые изящной восточной резьбой, входные двери. Они вели в скрытый от посторонних глаз загадочный мир Востока. Дуваны монотонно и безлико тянулись справа и слева. Стало казаться, что вот-вот из-за угла появится на своем ослике Ходжа Насреддин. Но как они разъедутся? Они медленно протискивались узенькими закоулками, и было непонятно, как водитель ориентируется в этом безликом однообразии. Здесь не было ни прохожих, ни транспорта – полное безлюдье. В голове все время закрадывалась назойливая мысль, а что будет делать водитель, если появится навстречу не Насреддин на ослике, а транспорт из нашего века? Неожиданно, по каким-то непонятным приметам, водитель остановился. Он предложил остаться в машине, а сам, пригнувшись, шагнул в еле заметную, крошечную входную дверь в дуване. Вернулся он с миниатюрной бабушкой в национальном афганском одеянии, без паранджи. Она внимательно осмотрела приезжих, затем повернулась к водителю и что-то ему сказала. Водитель перевел, что она согласна предоставить им кров, и сразу добавил, что по-русски она не понимает ни слова. Гостей это несколько озадачило, но таксист поспешил добавить, что ее дочка и внучка скоро должны подойти, и что они свободно говорят по-русски. Туристы вытащили из багажника чемоданы и с трудом протиснулись сквозь дверцу во внутренний дворик. Он оказался на удивление просторным и тенистым. Посреди него росли два огромных дерева, защищавшие обитателей своими могучими кронами от нестерпимо палящего солнца. Им сразу бросилась в глаза нелепо торчащая из земли покосившаяся ржавая водопроводная труба с желтым бронзовым краном. Безобразный признак двадцатого века. Тут же на веревке сушилось какое-то белье. Дворик окаймлял П-образный одноэтажный дом с низкими маленькими окнами и двумя входными дверьми. Все строение было похоже на уютную крепость с внутренним двориком. Левое крыло этого дома занимали дочка с внучкой, а комнату в правом – бабушка. Протиснувшись сквозь красивую резную дверцу в комнату, он остановился в замешательстве. Она была совершенно пуста. Только в конце нее виднелась дверца, все с такой же великолепной резьбой. Выяснилось, что это был встроенный шкаф, он же буфет. Поставив чемодан на приступок глинобитного пола, гость прямиком проследовал через всю комнату к дальней стене. Повернувшись, он хотел задать вопрос о мебели, но прочел в глазах перепуганной старенькой афганки такой ужас, что невольно стал осматривать себя. Когда он дошел до ног, то заметил, что стоит на тоненьком матрасике, постеленном прямо на глинобитный пол, а у самого окна, расположенного чуть выше пола, лежит продолговатый диванный валик. Когда он перевел глаза в центр комнаты, то заметил отличавшуюся от остального пола квадратную малозаметную скатерть. И тут до него дошло, что он, не снимая обуви при входе, спокойно проследовал через стол до кровати, потоптался на ней, развернулся и стал задавать какие-то идиотские вопросы. Бабушка явно не ожидала от пришельцев такого невежества, даже варварства. Пришлось долго извиняться и успокаивать хозяйку комнаты. В конце концов, помирились, и сели за призрачный стол пить чай. Угощала бабушка. Посреди стола, обозначенного скатертью, была поставлена вазочка с финиками и несколькими карамельками в фантиках. Призрачный стол, это еще ничего! Но вот сидеть на жестком плоском полу у гостей явно не получалось, некуда было девать ноги, они явно были лишними. Бабушка же легко и непринужденно приземлилась и элегантно подобрала ножки под себя. Тут он понял, откуда у этой необычайно пластичной бабули такая стройная спортивная фигурка. Воздержанность и аскетизм. Его жена ей явно в этом проигрывала. Но тут в дом ворвалась внучка в пионерском галстуке и с пухлым портфелем. Гости облегченно вздохнули – переводчица. Наконец появилась возможность представиться и рассказать, кто они и зачем появились здесь. Выяснилось, что туристы у них в городе бывают часто, но все останавливаются в гостинице, в новом городе. Но чтобы остановиться в старом городе у местных, такое бывает крайне редко. Они объяснили хозяйке, что им не нужен новый город, им интересно окунуться в атмосферу повседневной жизни старого, древнего города. Им не интересно кататься по нему на экскурсионном автобусе. В это время с работы пришла и дочь бабушки. Она тут же предложила гостям перебраться на левую половину, где есть даже стол и стулья. Но они наотрез отказались. Уж очень заманчиво было пожить в далеких удивительных временах старой Бухары. Тем более с таким экскурсоводом, как бабушка. Беседа с ней затянулась за полночь, пока переводчица не стала клевать носом. Бабуля рассказала, что была младшей женой богатого купца, который с караваном верблюдов ходил торговать в Афганистан. Оказалось, что ценность дома в те времена измерялась не квадратными метрами, а балками. Это те деревянные балки, которые поддерживают потолок. Чем больше балок, тем богаче хозяин дома. У этого дома было много балок.
Бабушке явно понравилось неподдельное внимание постояльцев. Вероятно, давно никто не интересовался ее прошлым. Да и вообще, в круговерти повседневной жизни людям было не до далекого дореволюционного прошлого бабули. Поэтому она так охотно раскрывалась перед доброжелательными постояльцами. Она, явно смущаясь, поведала, что когда однажды муж ушел с караваном в Афганистан, на крышу их дома забрался незнакомец и стал бросать во двор камушки. Смущаясь, она все время называла его вором. Конечно, все ее воспоминания вращались вокруг ее маленького мирка восточной женщины из маленького гарема. Из внешнего мира до нее доносились только призывы муэдзина с минарета, и она очень ловко ему подражала. Однажды, когда никого не было, она принесла по его просьбе Коран. По ее поведению он понял, что для мусульманки дать в чужие руки Коран кощунственно. Это была маленькая книга великолепного старинного издания. Он с каким-то непонятным волнением держал ее в руках, представляя, сколько владельцев склонялось над ней в прошлом. Утонченная вязь шрифта была загадочна и притягательна.
А вот внучка-пионерка все рвалась показать новый город, которым она очень гордилась. Ей было совершенно непонятно, почему приезжие предпочитают этот старый неблагоустроенный город новой Бухаре с кинотеатром и клубом, асфальтом и светофорами. Однако все же согласилась стать гидом по старой Бухаре. На следующий день они отправились на прогулку по старому городу. Дитя Бухары свободно ориентировалась среди безликих дуванов. Но поверх них они заметили возвышающуюся башню, это был минарет Калян, построенный в двенадцатом веке и имеющий в высоту более сорока метров. Минарет был когда-то наполовину разрушен Чингисханом, но затем восстановлен. Предназначался он не только для муэдзинов в часы созыва на молитву. По нему ориентировались караваны, следовавшие по Шелковому пути из Китая в Средиземноморье. С него же город оповещался о приближении врага и, кроме того, он был орудием казни. С его сорокаметровой высоты сбрасывали осужденных. Но главным достоинством Бухары было не это, а то, что она являлась столицей первого государства в Средней Азии, а позже и центром Исламской учености. Вскоре они вышли на один из центральных перекрестков, вернее, это был покрытый куполом рынок. По нашим представлениям – просто крытый перекресток или маленькая площадь. По краям ее размещались мастерские и торговые лавки ювелиров. Таких крытых рынков-перекрестков в старой Бухаре несколько, с различной специализацией товаров. Затем они вышли в самый центр города, где, как из древней сказки востока, стали возникать изумительные сооружения Средневековья. Медресе Улугбека, внука Тимура, с его обсерваторией, ансамбль Ляби Хауз с великолепным бассейном и тенистыми деревьями. Напротив – Арк, мрачная крепость Бухарского эмира. Когда-то, чтобы попасть к нему на прием, необходимо было пройти по галерее сквозь два ряда камер с узниками. Ему тут же припомнилась сцена, когда Ходжа Насреддин изображал пытку звездочета с помощью веревки и палки. Восток есть восток: рядом с величайшими взлетами науки и искусства – изощренная жестокость. А в конце огромного внутреннего двора крепости возвышается мраморный трон властителя. В Бухаре находится и их усыпальница, мавзолей Самонидов. Особо восхищали медресе (исламские университеты) и мечети, сияющие голубизной куполов и поражающие затейливостью керамики. Здесь становилось совершенно понятно, что Бухара действительно была духовным и культурным центром всей Средней Азии.
Следующий день был посвящен пригородам Бухары. Оказалось, что деревня, где родился знаменитый на весь мир врач Авиценна (Абу Али ибн Сина) давно разрушена. Зато прекрасно сохранился загородный дворец эмира Ситораи Мохи-Хоса. Туда они и отправились. Издали он казался крошечным оазисом, затерявшимся среди бескрайних просторов желтеющих барханов пустыни, клочком зелени, обнесенным дуваном. Когда они вошли за его глинобитные стены, то раздался резкий гортанный крик – это по тенистому садику разгуливали павлины. Один из них живописно пристроился на дереве, свесив свой роскошный хвост чуть ли не до земли. Но невзрачное, продолговатое и одноэтажное сооружение дворца мало походило на императорские загородные резиденции Петергофа или Царского Села (Пушкина). Зато, при ближайшем рассмотрении, дворец оказался украшен великолепной резьбой по дереву. Внутри же дворца располагалась анфилада комнат с пышным восточным убранством. В конце нее попадаешь в тронный зал с двумя рядами огромных китайских ваз, завезенных сюда, вероятно, еще во времена Шелкового пути. На этот раз никаких казематов. Здесь эмир со своим многочисленным гаремом отдыхал от мирских забот в тени дерев, под интимный шепот фонтанов. Интересно, была ли у него своя Шахерезада, с ее очаровательными сказками?
Но время шло, пора было отправляться дальше по их Среднеазиатскому маршруту. Хозяйки устроили им прощальный пир. Гвоздем программы, естественно, был узбекский плов. Памятуя о странных пристрастиях гостей к местному колориту, ужин был устроен на ковре. Плов в центре, гости вокруг. Но проблема, куда девать ноги, осталась прежней. Распрощались, как давние знакомые. Внучка с матерью были приглашены в гости в Питер, а гостей пригласили в любое время приезжать в Бухару. Обычный набор благих пожеланий, которые редко сбываются. Теперь их ждал Самарканд.
Он предстал перед ними современным городом с широкими и зелеными проспектами. Как и Ашхабад, он был отстроен заново после землетрясения. Но на этот раз в структуру города, как бриллианты, были вкраплены исторические ценности империи Тимуридов. После смерти Чингисхана его империя распалась, но его потомок, хромой Тимур, создал свою Среднеазиатскую империю со столицей в Самарканде. В нее входила даже Индия, что не удалось в прошлом даже Александру Македонскому. Только благодаря помощи Тимура, Московской Руси удалось справиться с Золотой ордой. Захоронен он был в усыпальнице Тимуридов, мавзолее Гур-Эмир. Там же похоронен и его внук, правитель, ученый и астроном Улугбек. Его звездные таблицы были тогда признаны самыми точными в мире. В честь знаменитого учителя и ученого медресе было названо его именем. Загадочная история связана с усыпальницей Тимуридов. В 1941 году, накануне войны, было принято решение вскрыть могилу Тимура, чтобы воссоздать облик грозного воина и правителя. Но во время вскрытия могилы появились три старца и предупредили, что нельзя трогать останки Тимура. В противном случае на свет выйдут духи войны. Но их не послушались, и грянула Вторая мировая война. Сталин, когда узнал об этой истории, приказал вернуть останки Тимура обратно в гробницу. Как только останки были захоронены, наши войска одержали победу под Москвой. Совпадение? И все же по черепу Тимура успели восстановить лицо знаменитого воина.
Сильное впечатление производит своим величием и красотой медресе Биби-Ханым, особенно ее огромный купол из голубых изразцов. И только окружающие его современные постройки очень мешают восприятию этого архитектурного шедевра. В этом отношении Бухара все же уникальное место. Только там можно проникнуться духом тех далеких времен. Говорят, что Хива еще интереснее, но время уже поджимало. Возвращаться домой было решено через Ташкент.
Ташкент – прекрасный современный город, но, к сожалению, он много раз переносился и перестраивался, поэтому от его древностей почти ничего не осталось. А началась его история в эллинские времена. Греки еще в третьем веке до нашей эры, во время походов на скифов, основали здесь город Антиохия Зараскарская. В двенадцатом веке он был переименован в Харашкент. От арабов, завоевавших Иски-Ташкент в десятом веке, осталась мечеть Хосте-Имам, где похоронен первый проповедник ислама Абубекари-Бен-Исмаил. А от монголов, как ни странно, осталось медресе Ахпар-Вали, которое построил наместник Чингисхана Чаготай Мрачный.
На этом прекрасном городе турне по Средней Азии было завершено. Впереди их ждал менее древний, но более им близкий Питер с его европейскими прелестями. С собой в самолете они везли огромный багаж впечатлений, а глава семейства еще и двенадцать килограммов лишнего веса. Это единственное, что его огорчало и доставляло немало хлопот. Но он и не предполагал, что это обернется для него еще и неприятностями по службе.
Обратный путь на север был уже привычным и будничным. На Новой Земле еще стояли морозы и бушевали метели. На медицинском осмотре врачи сразу обратили внимание на его угрожающий вес. Когда они узнали, что сразу после Арктики он окунулся в рассадник всевозможных азиатских инфекций, то сразу отправили его в карантин на тщательное обследование. Не хватало еще занести в тесный круг полярников с ослабленным иммунитетом какую-нибудь азиатскую заразу! Это могло поставить под угрозу предстоящее испытание. Новых специалистов на их замену быстро не соберешь. Каша заварилась крутая, досталось и кадровику, который выдал отпускной, а отпускнику тем более. Медики принялись выворачивать его наизнанку. Слава Богу, все обошлось. Но в отделе кадров появился приказ о новом порядке предоставления отпусков. После этой новости сослуживцы встретили отпускника без особого сочувствия. Отрадно было лишь то, что от страха и процедур он за неделю вошел в свою обычную норму.

К спасительным бревнам он подошел совершенно обессиленным. Ноги подкашивались. Сел на бревно, как на тяжело доставшуюся добычу на охоте. Сердце толчками билось где-то под горлом. Неужели он, наконец-то, ляжет и вытянет натруженные ноги? Его нисколько не интересовало, где сейчас солнце, ночь или день его окружает. Ему нужен был отдых. С большим трудом уложил бревна рядом и, натянув меховые брюки, пристроился на них, блаженно вытянув ноги. Это были не сучковатые деревья, а именно бревна. Похоже, они попали сюда с того берега, из технической зоны. Вспомнилось, как они устраивали лежневку среди торосов для доставки грузов к штольне.