Экстремальные виды любви 57. Сто одёжек

http://www.proza.ru/2015/10/20/815

- Пусть это будет твоей тайной, - усмехнулась она.
- Пусть, - легко согласился он. - Ну, если мои тайны знать не хочешь, может, свои расскажешь? Я видел там фото, - кивнул он в сторону спальни. - Это кто?

На тумбочке у кровати стояли фотографии Ильи и Артёма.

- Муж и сын, - не давая времени проскользнуть никакой мысли, ответила Ася. - Их больше нет.
- Как так?.. Ох, прости…
- Да ладно…

Секунду-другую Женя испытующе смотрел Асе в глаза, потом отвёл взгляд, покрутил головой:

- Знаешь, я когда в первый раз тебя увидел, подумал: какая девушка! светлая, лёгкая… и наверняка всё у неё легко… А потом… Ты помнишь, когда я в первый раз приходил? в читальный зал. И ты была вместо Ольги.
- Да, помню.

- Ну да, ты даже фамилию мою запомнила. В зале сначала никого не было, только я и ты. Я читал, увлёкся, потом как-то случайно, мельком глянул на тебя. И как будто в стенку вмазался на всей скорости… Даже не могу сказать, что у тебя в глазах было. Только ощущение осталось, что они чёрные-чёрные, беспросветные… А ведь думал, у тебя всё легко, как у мотылька… И вдруг такие глаза. Тут к тебе пришли читатели. Ты разговаривала, уходила за книгами, потом ты ушла, и пришла Ольга. Я ждал, а тебя всё не было. Вот, собственно, и всё. Потом я узнал, когда ты опять будешь там работать.

- Это что за осведомитель у тебя?
- Да не осведомитель. Ваша тётя Валя.
- Тетя Валя??!! - удивилась Ася. - Да не может быть!
- Может-может. Но она искренне оскорбится, если сказать, что она сливает информацию кому попало. Просто надо знать, как спрашивать.

- Опасный ты чел, Дакота!
- Какой же я опасный? Я белый пуфыстик.
- Ага, пуфыстик-экстремал.
- И всё же, что у тебя случилось? Понимаешь… я должен знать.
- Да не всё ли тебе равно? - скривила губы Ася. - Нет, в самом деле, Женя. Зачем тебе моё прошлое? Вот она я, такая как есть. А что было… Какая разница? Я сама стараюсь подальше его куда-нибудь задвинуть. А тебе оно и подавно не надо.
- Я не спрашиваю о прошлом у девушек, которые мне нужны на одну ночь.

"Какой привет, такой ответ", - едва не сорвалось у Ася с языка. - Да тут палец в рот не клади!"
Она вернулась за стол, вытряхнула сигарету из пачки, закурила.

- Решил счёт подровнять? Беленький, зубастенький пуфыстик.

Дакота медленно накрыл ладонью её руку, лежащую на столе, потом взял её, прижал к своей щеке. Молча смотрел на Асю. Наконец, сказал:

- Я дурак. Прости.
Ася поморщилась, отняла руку, сказала с неприятной усмешкой:

- Да ладно… Ещё подумаешь, что у меня там какая-нибудь позорная тайна. Нет никакой тайны. Была замужем. Был ребёнок. Потом несчастный случай и ребёнка не стало. А с мужем развелись. Видать, не связывало больше ничего, - хмыкнула она и затянулась сигаретой. Выдохнула дым тонкой струйкой и сказала: - В общем, это всё в прошлом, пережито-прожито, ушло.

Женя молчал, вертел в руках зажигалку. Потом сказал:

- Обманываешь, что ушло. Ты, прежде чем сказать, в сто одёжек завернулась, в скорлупу, в броню. Только бы не дать повода для сочувствия.

- Послушай, кто тебя просит о каком-то сочувствии?! - вспыхнула Ася и резко смяла сигарету в пепельнице. - С какой стати ты мне допросы устраиваешь? - Обхватив себя руками с зажатыми концам шарфа, она нервно и бесцельно прошлась по комнате. Остановилась перед ним. - Это моё, понимаешь? Только моё! Хочу - расскажу, а хочу, спрячу за семь замков. Кому какое дело?

Он не ответил на её гневные вопросы, а, помедлив, спросил неожиданно:

- Тебе холодно?
- Нет, - удивлённо глянула Ася, тряхнула головой, сказала резко: - Да. Не люблю осень. Осенью всегда холодно.

Он вдруг встал, и Ася оказалась прямо перед ним, не успела шагнуть прочь, Женя положил ладони ей на плечи. Ася подалась назад.

- Нет. Останься так, - не отпустил он. - Просто послушай. Ничего не говори, просто послушай. Конечно, твоё прошлое, оно только твоё. И ты не должна никому и ничего, и в прошлое своё впускать тоже не обязана. Но… - он вздохнул: - понимаешь… я не могу пройти мимо, когда плачут.

- Кто плачет? - Ася с вызовом вскинула голову. - Да что ты выдумываешь?!

- Не выдумываю. Но ты же не ребёнок. Это дети могут плакать открыто, громко, наружу. А такая взрослая женщина, как ты, - он улыбнулся одними уголками губ, - считает, что это нельзя. Неприлично. Некрасиво. Заворачивается в сто одёжек и плачет в себя. Но всё равно надеется, что кто-то придёт, поймёт, избавит от пустоты.

- Перестань, это неправда!..
- Чш-ш-ш… молчи. Ты знаешь, человеку, оказывается, очень важно, чтоб к нему прикасались. Обняли, прижали, погладили. Без этого человек болеет…

Ладони его тихонько скользнули по Асиным плечам, и она почувствовала, как вопреки всем колючкам, тягостному несогласию в самой себе, неприязни на грани отчаяния, сто её одёжек неудержимо расползаются, распадаются на молекулы. От горячих ладоней Дакоты исходило какое-то на удивление успокоительное, блаженное тепло, и тело нежилось в нём, таяло, с готовностью впускало в себя медленную глубокую волну, и она разливалась по всему телу… нет, прямо в сердце… до боли…

- …ты это чувствуешь и постоянно кутаешься в шаль… но это другой холод, тут даже самая тёплая шаль не согреет… - тихо говорил Евгений, и тёплое дыхание касалось Асиных волос.

Его рука медленно поднялась к шее и обожгла прикосновением, но одновременно вниз по позвоночнику пробежали мурашки, и Асю сводили с ума взаимоисключающие ощущения, захватившие её. Она ловила смятённые обрывки мыслей: "Нельзя… Он прав… оно бы любому так же отозвалось… Зачем он так близко?"
Но кружилась голова, и если бы не кольцо его рук… Как сладко быть в этом обережном кругу живого тепла! Оно успокаивает, баюкает. За ним - холодно, одиноко, горько, а здесь… ах, как трепещет и обмирает сердце в болезненно сладкой истоме… Объятая теплом и нежностью, она не могла и не хотела ни о чём думать. Не думать, не анализировать, не контролировать, не вспоминать. Ничего не решать. Пусть всё идёт само собой, пусть другой кто-то подумает за неё и решит. Просто каждой частичкой своей ощущать, - какое это счастье, когда плечи твои укрыты большими тёплыми ладонями.

- …ты кутаешься, чтобы обмануть себя… как будто тебя обнимают.

С ресниц соскользнули слезинки, и их уже стало не сдержать. Ася плакала молча, горько и одновременно счастливо, освобождённо.

http://www.proza.ru/2015/10/21/566