Полицай

Полицай               
рассказ

Среди бескрайней сибирской тайги в клубе засыпанного снегом рабочего поселка звучали чарующие мелодии венских вальсов. Танцевальных пар было немного, так что относительно большая комната, превращенная в танцзал, не испытывала особой перегрузки. По краям комнаты стояли и сидели в большинстве своем молодые девушки, приехавшие в Сибирь из разных городов по комсомольским путевкам. Они бы тоже с удовольствием вальсировали, но острая нехватка партнеров не позволяла реализовать  желание. Впрочем, потенциальных кавалеров в поселке было не просто достаточно, а сверхдостаточно. Мужское население поселка составляло явное большинство, но оно, за редким исключением, танцы как отдых попросту не воспринимало.
Одна танцующая пара особенно выделялась среди других. Молоденькая приезжая горожанка задорно кружилась, подчиняясь уверенным движениям обаятельного джентльмена средних лет. Весь вид партнера указывал на его нездешнее происхождение, причем по меркам не только сибирского поселения, но и всей России. Изысканность танцевальных телодвижений и периодические наклоны гордо посаженной головы выдавали в нем нечто иноземное и даже аристократическое.
– Мое имя Вертерас, – нарочито четко, с легким акцентом представился галантный кавалер. – Вам нравится Штраус?
– Да.
– А Гёте?
– Не очень.
– Это плохо. А как зовут ту, которая не любит Гёте?
– Лена! Но я не сказала, что он мне совсем не нравится.
Пара не распалась ни в следующем танце, ни в течение всего вечера. Голова у Лены слегка кружилась от танцевальных вращений, а притяжение Вертераса приятно завихряло чувства. «Почему он спросил меня про Гёте?» – этот вопрос выводил Лену из нарастающего праздничного настроения, и она, наконец, решилась внести ясность:
– Почему вы спрашиваете меня о Гёте?
Вертерас загадочно улыбнулся и тихонечко что-то пропел на непонятном языке.
– ?
– Прошу прощения. Я процитировал из «Страданий молодого Вертера»: «не буди меня дыхание весны». Меня и назвали в честь него.
– Похоже, но вы же Вертерас, а не Вертер. Или я чего-то не понимаю?
– У нас, литовцев, принято слова мужского рода заканчивать буквой эс. Только и всего. – Он церемониально склонил голову. – Так, что Вертерас и Вертер это одно и тоже.
– А как будет мое имя по-литовски?
– Так и будет, Лена. Хорошее имя.
– Вам нравится?
– Нравится. Конечно.

Да, ту девочку-радистку тоже звали Леной, а вот его тогда звали по-другому. Он, один из руководителей литовской жандармерии Венцис Винкантас, был срочно вызван в местное отделение гестапо для помощи в проведении допроса, захваченной немцами советской парашютистки. Фашистские органы дознания и раньше частенько привлекали его к работе в качестве консультанта-переводчика.
Венцис не только не любил, а просто презирал методы допросов, практикуемые его хозяевами. Да и вообще, его отношение к немцам менялось не в лучшую сторону. Воспитанный на западных ценностях, он радостно приветствовал отступление советских войск с территории Литвы, считая именно немцев истинными освободителями своей родины. Он  сознательно начал служить новому режиму и уверенной поступью поднимался по служебной лестнице. Однако, оценивая методы работы фашистской администрации, частью которой он теперь являлся, Венцис все больше чувствовал неприятие их изуверского поддержания оккупационных порядков. Хотя внутри литовского полицая и бурлила порой своя особая жизнь, в реальности он справедливо считался верным союзником и исполнителем карательных акций фашистского режима.
Немцы, зная преданность и четкость Венциса, даже доверяли ему участвовать в особо важных операциях. Вот и в ходе допроса советской радистки он искренне пытался получить от нее нужную информацию, пытался изо всех сил. Литовский полицай был уверен, что если бы весь допрос проводил он, только он, то положительный результат обязательно был бы достигнут. Но до его приезда с пленной девочкой уже «поработали» гестаповские мясники, и теперь трудно было рассчитывать на успех. Венцис хорошо знал характер русских людей. Их следовало брать не силой, а обманом.
Однако, допрос продолжался. Совсем еще молоденькая радистка не отвечала на задаваемые ей вопросы. Полицай решил, что она уже и не сможет заговорить. Он сказал об этом проводившему до него допрос гестаповцу, но тот отрицательно покачал головой. Допрос продолжался. Склоняясь над искалеченным телом, Венцис монотонно повторял одни и те же вопросы, а другой – подручный гестаповец синхронно с вопросом бил молотком по ногам своей жертвы. Боль от ударов вызывала только крики и стоны. Среди них внимательный полицай сумел уловить только одно слово «мама». Старший гестаповец спросил:
– Что она говорит?
– Кажется, зовет свою мать.
Уставший палач грязно выругался и приказал отнести Лену в камеру. Было решено продолжить допрос на следующее утро, а вести его поручили теперь знатоку русской души, как считали немцы, Венцису.

В тот прекрасный вечер во всех танцах партнером у Лены был Вертерас. Он танцевал просто превосходно, да и вообще являл собой  милый и романтический образ сказочного принца.
В перерыве между танцами, оставшись на время среди своих подружек, многие из которых приехали в Сибирь также по комсомольским путевкам, Лена с неприятным удивлением узнала, что ее кавалера в поселке прозвали полицаем. Почему полицаем?  Частично в тот вечер, а более полно потом, она узнала, что во время войны Вертерас служил у немцев в полиции. Однако, будучи самым простым, рядовым жандармом, он не совершил тяжких преступлений. Поэтому после освобождения Литвы его не расстреляли, а лишь осудили на длительный срок и сослали в Сибирь для отбытия наказания. Отсидев положенное, Вертерас не стал возвращаться в Литву, а остался жить в таежном поселке.
Молоденькую комсомолку обижало и возмущало прозвище ее загадочного партнера. «Полицай» - это больно резало слух, но как же хорошо он танцевал!
Теперь каждый субботний вечер, когда в клубе устраивались танцы, становился для Лены каким-то особенным, чарующим, но одновременно и чуть-чуть пугающим. Все больше кружилась голова, но уже не только от вальсовых вращений.
С нарастающим интересом и тревогой Лена думала о прошлом Вертераса. Впрямую задать вопрос она не решалась, и все же во время одного из перерывов между танцами не выдержала и спросила:
–  А почему вы не уехали на родину?
Бывший полицай галантно поклонился и грустно, одними глазами улыбнулся, но сразу ничего не ответил. Лишь спустя несколько минут, когда начался очередной танец, он посмотрел на свою партнершу каким-то невидящим взглядом и произнес:
–  Меня там никто не ждет, –  а затем еще что-то тихонечко добавил не то по-литовски, не то по-немецки.

Хотя Венцис был волевым человеком с жестким характером, но в ту ночь, после участия в допросе советской радистки, заснуть так и не смог. Аналитический ум полицая не мог найти ответы на вопросы, которые вновь стали терзать его после вечернего посещения гестапо. Пытаясь разобраться в изменяющимся миропорядке и странностях человеческих отношений, Венцис не жалел себя, все же полагая, что сделал правильный выбор, пойдя на службу к немцам. Они были ему несравненно ближе и понятнее, чем русские.
Еще в юные годы, отталкиваясь от исторических фактов и преданий, Венцис приобрел стойкое неприятие всего русского: ни государственности, ни характера, ни культуры, ни быта – в общем, ничего. Представители великого соседнего народа представлялись ему глупыми варварами. В дальнейшем, с прожитыми годами, с опытом взгляды поменялись. После многократных раздумий Венцис остановился на том, что русские люди во многом похожи на европейцев, но имеют присущее отсталым народам замедленное развитие. Эта установка полностью устроила литовского националиста и стала доминирующей в сознании до тех пор, пока ему в руки случайно не попала книга одного известного историка и философа. В том научном труде на основе ряда исторических примеров обосновывался вывод, что из детей с запоздалым развитием часто вырастают гении… Спорить с фактами Венцису не позволила его объективная натура, но и принять такой вывод он тоже не мог. В результате русские, да и вообще советские люди остались для него неразрешимой загадкой.
Утром следующего дня пунктуальный полицай точно по времени появился в местном гестапо. По его внешнему виду и поведению никак нельзя было сделать вывод о крайнем нежелании участвовать в дальнейшем допросе советской радистки. Минутное ожидание закончилось появлением заспанного гестаповца, который сообщил, что пленная умерла прошедшей ночью. Истязатель зло щурился и ругал русскую девушку за якобы слабость. Венцис тоже зло улыбнулся и подумал: «С такой объективностью вы обязательно проиграете войну».

Уже в самом конце очередного танцевального вечера Вертерас в очень спокойном и доверительном тоне поинтересовался у своей партнерши:
–  А вы, Лена, комсомолка?
–  Конечно, я и приехала сюда по комсомольской путевке.
–  А где вы работаете?
–  В бухгалтерии автобазы.
По радиоузлу объявили об окончании танцев и пожелали спокойной ночи.
–  Как жалко, что все уже закончилось, –  Лена прощально помахала ладошкой своему кавалеру. – До свидания.
– До свидания, до следующей субботы. Лабанактис .

Лена работала бухгалтером на поселковой автобазе. Это небольшое транспортное предприятие обеспечивало доставку каменного угля, добываемого на двух местных шахтах, в близлежащие рабочие поселки. Иногда выполнялись и другие рейсы, вплоть до расположенного почти в трехстах километрах районного центра. Ленина автобаза была единственной на весьма значительной таежной территории. Работали здесь разные люди, в том числе и бывшие заключенные, причем политические заключенные. Характерно то, что в Ленином поселке нигде не было бывших уголовников, даже на угольных шахтах.
Старожилы поселка рассказывали, что раньше постоянно происходили кровавые драки между зэками: уголовниками и политическими. После таких разборок обязательно оставались не только раненые, но и убитые. Страшная, непримиримая вражда между лагерными группировками основывалась на взаимной ненависти, которую так и не смогли обуздать надзорные органы. И вот тогда было принято мудрое решение: рассортировать отбывших свой срок заключенных. В результате принятых мер появились в тайге поселки, где проживали представители лишь одной из противоборствующих группировок.
На автобазе среди других политических сидельцев работал механиком Александр Александрович Линский. Это был мужчина средних лет, получивший от прошлой жизни много всего разного: и тяжелого, и интересного. Родился и вырос он в Китае, в городе Харбине, в семье советского разведчика. Рано оставшись без отца, которого расстреляли японцы, Саша постоянно находился под присмотром и опекой органов советской разведки, и уже в юные годы начал активно участвовать в ее делах.
В самом начале Великой Отечественной войны из-за какого-то досадного промаха молодой разведчик был арестован и оказался в японской тюрьме. О времени пребывания в азиатских застенках, об изуверских допросах и пытках он не любил рассказывать. И все же в компаниях вспоминал, как многими часами пытался удержаться на руках, чтобы спастись от прибывающей снизу воды. Японская пытка состояла в том, что тюремная камера заполнялась водой на все дневное время, причем лишь у самого потолка оставалось небольшое воздушное пространство, где могла поместиться только голова заключенного. Чтобы не захлебнуться, несчастный должен был подтягиваться на руках, ухватившись за специальную перекладину у потолка, и так висеть в течение дня. Если сил не хватало, то мог наступить роковой финал. Далеко не все заключенные выдерживали эту пытку.
В таком мучительном заточении пробыл Александр Линский до самого дня великой Победы. Освобожденный из японской тюрьмы советский разведчик, верой и правдой случивший своему Отечеству, незамедлительно получил новый срок. Теперь уже от родной власти. Вот так и оказался он в Сибири.
Когда окончился срок десятилетней отсидки, ехать было решительно некуда. На всем белом свете не осталось у Саши ни одной живой родной души. Делать было нечего, и бывший разведчик сравнительно быстро освоил новую для себя специальность автомеханика.
Довольно скромный внешний вид Саши не очень-то бросался в глаза, но его несравненная эрудиция была способна буквально покорить собеседника. Помимо всего прочего, знал он несколько иностранных языков. Свои способности Саша пытался использовать в общении с приехавшей в их поселок городской комсомолкой, и, надо сказать, не без успеха.
Два бывших зэка: Вертерас и Александр были совершенно разными людьми. Единственное, что, может быть, казалось общей чертой для обоих, так это внешнее спокойствие.  Но и в этом наблюдалась внутренняя несхожесть. Если полицай опирался на стержень своей воли, то бывший разведчик – на отчаянную безысходность: « А, да ладно! Что будет, то и будет».
В отношениях с Леной Саша был и заботлив, и учтив, и не по годам скромен. На работе он выделялся своим трудолюбием и смекалкой, а уж в дружеских компаниях непременно являлся душой общества. Прямо-таки идеальный мужчина, прекрасный спутник жизни. Но числился за ним существенный недостаток. Ленин ухажер не любил и, честно говоря, просто не умел танцевать. Несмотря на все  отчаянные попытки Лена так и не сумела привлечь его к радостям танцевальных вечеров. Саша под разными предлогами мило убеждал, что именно в эту субботу, а она была на каждой неделе, у него не получается быть в клубе. Такое, можно сказать, ползучее отнекивание обижало любительницу танцев. Проходили недели и месяцы, и вот у Лены появился галантный партнер. Узнав это, Саша отчаянно вознегодовал:
– Ну и нашла ты себе кавалера! Полицая!
– Причем здесь полицай? Я с ним просто танцую, а партнер он прекрасный.
– Конечно, большая практика. С утра постреляет партизан, а потом вечером на танцы.
– Тебе все не так. Вот выучился бы сам танцевать, тогда и осуждал бы других.

Опять субботний вечер, опять танцы, опять венские вальсы. Вертерас имел привычку, танцуя, всегда что-то напевать не по-русски. Иногда Лена спрашивала его, о чем он поет, и получала неизменный, но чаще всего неудовлетворяющий ее ответ:
–  О любви, конечно. Нопоэтические строки, Леночка, трудно правильно перевести.
Иногда Вертерас озвучивал русский перевод напеваемых текстов, но чаще повторял непонятные партнерше слова. Конечно, при этом он извинялся и загадочно улыбался.
Молоденькой комсомолке все это казалось необычайно романтичным. Головокружение продолжалось все сильнее и в прямом, и в переносном смысле. В опьяненном сознании появлялись какие-то призрачные ведения старинных замков, альпийских хребтов и раскошных танцевальных залов. Они проплывали рядом с танцующей парой под аккомпанемент мелодий Штрауса и Легара. Временами могло показаться, что воцаряется какая-то другая, волшебная жизнь.

Уже непрерывно слышался грохот канонады, предвещающий скорый приход советских войск в Прибалтику. Пора было задуматься о ближайшем будущем, и незамедлительно. Венцис однозначно решил для себя не уходить с отступающими немецкими частями. Хватит, послужил им сполна! Но что теперь делать? Оставаться в Вильнюсе нельзя, высокопоставленного жандарма моментально арестуют и наверняка расстреляют. Оставалась надежда скрыться под чужим именем где-нибудь в сельской местности. Может, в неразберихе и удастся проскочить сквозь сети чекистов?
После скрупулезного присчитывания всех возможных вариантов, Венцис принял детально продуманное решение. Из известного жандармского руководителя он превратился в обычного полицая небольшого провинциального городка. Под новым именем он и был арестован. Получил полицай лагерный срок, и таким образом сумел укрыться от заслуженной расплаты за свои истинные преступления.

В тот последний субботний вечер Вертерас был просто неотразим. Твердой и галантной походкой он подошел к стайке девушек в углу зала, среди которых находилась Лена. Сошедший с небес Лоэнгрин чуть склонил свою гордую голову и мило улыбнулся:
– Добрый вечер, девушки.
Один вальс сменялся другим. Вертерас ни на шаг не отходил от Лены даже во время перерывов. Он танцевал как-то особенно влекуще, с отчаянным исступлением. Создавалось впечатление, что Вертерас решил в этот вечер сделать необыкновенный падарок, положив к ногам своей партнерши все очарование истинного рыцаря.
Несмотря на отрадное состояние, Лена начала даже пугаться такой жертвенности. Хотя и деликатно, но она  старалась сдержать пылкий порыв иноземного ухажера. Впрочем, это у нее плохо получалось.
Танцевальный вечер был в самом разгаре, когда у входа в зал появились двое крепкосбитых мужчин с неброской внешностью в хорошо отглаженных темно-серых костюмах. Они спокойно, без спешки заняли места по обе стороны от двери. Обведя пристальными взглядами танцующих, мужчины буквально уставились на Вертереса.
Реакция полицая была незамедлительной и странной. В первый момент он резко остановился, а затем обмяк, почти осел всем телом. Однако это состояние сохранялось лишь в течение нескольких секунд. Первой поднялась поникшая  голова, а за ней и вся фигура полицая приняла привычное горделивое положение.
– Я, Леночка, вынужден покинуть вас, – печально сказал он.
– Надолго?
– Похоже, что навсегда. Прощайте! Как у нас говорят, висо гяро.
С высоко поднятой головой Вертерас подошел к двери в зал, но прежде чем выйти из него, на мгновенье остановился и тихо произнес:
– Я вас так долго ждал.

В свете огней, призванных освещать вход в поселковый клуб, Лена видела, как в сопровождении двух мужчин Вертерас дошел до ждавшей его легковой автомашины и сел в нее. Прямо с места на высокой скорости машина устремилась в сторону зимника, соединяющего поселок с районным центром, и понеслась по нему.
– Иди в клуб, а то простудишься, – послышался сзади голос преданного Саши, такого понятного и близкого, не то, что загадочный Вертерас. – Мороз-то сегодня за сорок.
– А ты что здесь делаешь? – удивилась Лена.
– Как, что? Вот, пришел танцевать.
– Ты? Танцевать?
– Приходится, – Саша улыбнулся так бесхитростно и бескорыстно, что Ленино сердечко сразу изменило ритм своего биения. Она благодарно посмотрела на своего верного оруженосца и подумала: «Наверное, это судьба».



По решению Верховного Суда Литовской ССР за организацию и проведение карательных операций, за участие в пытках и расстрелах советских граждан, а также за другие преступления Венцис Венцисович Вискантас был приговорен к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор приведен в исполнение.
Об этом Лена узнала из газет.