Штаны, пожар и Наполеон

      Моррисон без энтузиазма жевал прозаичный бутерброд, а его желудок, привыкший к кулинарным шедеврам, жаждал чего-то более возвышенного и оригинального, нежели ломтик белого хлеба и два кружка колбасы.
      В отделе Z помимо лабораторных отсеков имелась кухня, душевая и крохотная комната отдыха, смахивавшая на камеру-одиночку в тюрьме. Тем не менее условия были очень даже приемлемыми: на случай пандемии (если, конечно, удалось остаться в лаборатории, а не на улице) или банального ночного дежурства.
      На ум Уолту пришла занятная идея, как скрасить свой нехитрый завтрак. Однако его размышления были прерваны.
      – Доброе утро! Опять не успел дома поесть?
      Около стола химика возник Дерек и вытянулся как по стойке смирно.
      – Проспал. Ты присаживайся.
      – Эмм, нет. Я постою, – отказался куратор, почему-то поморщившись.
      На всякий случай Моррисон оглядел бутерброд, ища признаки пенициллиновой колонии.
      – У тебя что-то стряслось? Ты какой-то дерганый, – заметил Уолт.
      Хейфитц, иногда страдавший вспышками застенчивости, замялся, потеребил пуговицу белого халата и пробормотал:
      – Случилось кое-что исключительно по моей вине.
      – Ты взорвал соседей?!
      – Не столь радикальное. В общем, вчера после работы я решил постирать штаны. Положил в тазик, залил водой и думаю, пусть полежат. А сам пошел читать статью Бернарда Лаурелли…
      – Это ведь он открыл свойства алкенов в водной среде? – У Моррисона аж глаза засветились как фосфорные.
      – Ага, причем обосновал их, невзирая на скепсис и упреки недоброжелателей, – кивнул Дерек. – Но вернемся к тазику. О штанах я вспомнил к полуночи. Разумеется, постирал. В результате чего они не досохли, и я пришел в них на работу.
      Причина ежившегося куратора теперь была ясна.
      – Надел бы другие.
      – Они тоже грязные. А эти я люблю больше, поэтому для стирки выбрал именно их.
      – Положи их на автоклав, – предложил Уолт. – За час точно высохнут.
      – И рядом сидеть? А как же работа?
      Коллеги задумались. Дерек в сотый раз вздрогнул от контакта с влажной тканью и решился:
      – Ладно, так и поступлю.
      – Ты, главное, ребят предупреди, что собираешься делать. Не поймут же, почему ты без штанов, а они сушатся.
      – Конечно. Халат плотный, не должен просвечиваться, да? Ох, вот уж проблема межгалактического масштаба, – вздохнул Хейфитц.
      Моррисон после ухода куратора возобновил думы об оригинальном завтраке, и пока подтягивался остальной народ, отправился в кухню, дабы претворить свои мечты в жизнь, то бишь в блюдо.
      Недра холодильника изобиловали как продуктами, так и непригодными в пищу веществами. На дверной полке рядом с бутылкой кетчупа притаился пузырек с надписью: «Осторожно! Сжижженный газ!», наверняка принадлежавший Натаниэлю. Около прозрачной пластиковой коробки с нужными Уолту сливами возлежал пучок завядшей белены, нарванный Розой для опытов еще на прошлой неделе, да так и забытый.
      Остальные ингредиенты – сливочное масло, коричневый сахар и корица – были размещены на столе. А вместо коньяка для слив фламбе, коий десерт решил изготовить химик, прекрасно подойдет медицинский спирт.
      Кулинарию пришлось отложить, ибо послышался возглас Хейфитца, собиравшего коллег для того, чтобы сделать заявление.

***


      – Попрошу уделить мне чуточку внимания, сотоварищи по микроскопам, – торжественно изрек Дерек, словно на вручении Нобелевской премии. – Я хочу снять штаны…
      «Сотоварищи» ошалело переглянулись, а эмоциональная Роза тут же выдала крепкое ивритское выражение.
      – Азот мне в рот, – пробормотал Моррисон, украдкой изображая фейспалм. Хотя в силу малого роста химика успешно скрывали спины коллег. – Хейфитц, что ты несешь?..
      Впрочем, куратор и сам заметил, мягко говоря, недоумение на лицах и попытался реабилитироваться:
      – Не подумайте чего-то неприличного. Просто они влажные…
      Попытка не удалась, и подчиненные синхронно сделали пару шагов назад, отшатнувшись от Дерека, пристрастившегося к эксгибиционизму.
      – Они не высохли! – в отчаянии взвыл Хейфитц.
      – Энурез? – с жалостью поинтересовался Савраскин.
      – Даже если и так, то зачем снимать штаны при нас? – вмешалась Роза.
      От издавшего сдавленное рычание куратора ученые вздрогнули и попятились, а Уолт не сдержался и хихикнул.
      Дерек все-таки соизволил перейти на нормальное изложение фактов, и через несколько минут все поняли, что хотел донести до коллег Хейфитц, и разошлись по своим делам, а штаны разлеглись на горячей крышке автоклава. Во избежание смущения куратор застегнул халат на все пуговицы – благо, лабораторная одежда доставала до колен.
      А химик вернулся к своему десерту, воодушевясь рецептурой настолько, что решил побаловать и всю лабораторию: слив хватит. В морозилке нашлось мороженое (возможно, не первый месяц там обретавшееся, но отчаянного кулинара не остановило бы наличие застывшей глыбы льда с доисторических времен), и Моррисон возликовал: блюдо удастся на славу.
      Аккуратно перевернув сливы, бланшировавшиеся в масле, Уолт посыпал дразнящие обоняние фрукты корицей и сахаром. На очереди стояла самая важная и эффектная стадия – наливание спирта и поджигание.
      Взметнувшееся на сковородке пламя краем глаза увидел Натаниэль, отвлекшийся от пробирок и глянувший в сторону кухни. Отшвырнув емкости, сделанные из ударопрочного стеклопластика, Савраскин заорал: «Пожар!» и бросился к огнетушителю.
      – О Моисей! – воскликнула Абрамович, не оставшись равнодушной к возгоранию.
      – Все в порядке! – заверил коллег Моррисон. – Это фламбирование!
      Но пожарных-добровольцев было уже не остановить. Физик притащил тяжеленный огнетушитель, невесть как за доли секунды снятый с подставки, висевшей под потолком (стула и иной мебели под огнетушителем не имелось) и нажал на рычаг. Струя пены попала точно в цель, оросив Уолта и сковородку.
      Роза же схватила с автоклава какую-то тряпку, подвернувшуюся под руку, и метнула ее в горевшего, по мнению еврейки, Моррисона.
      – Пресвятой нейтрон! – подскочил на месте Дерек. – Вы чем тушите?! Это мои штаны!

***


      Беспорядок на кухне восхищал своим размахом и масштабом. Савраскин даже сфотографировал учиненное безобразие и выложил снимок в «Инстаграм» с комментарием: «Лаборатория: только хардкор!»
      Пристыженная нейробиолог утешала Хейфитца, державшего в руках многострадальные штаны:
      – Ну и черт с ними. Не особо они и хорошие.
      – Мне они нравятся, – процедил куратор.
      – А вертикальные полоски на них тебя еще больше худят.
      – Я люблю их! – едва не возрыдал Дерек, прижав штаны к сердцу.
      И только облепленный огнетушительной пеной Уолт молча прощался с загубленным десертом.
      – Фламбировали, фламбировали, да не выфламбировали, – отметила Абрамович, добив для кучи крайне расстроенного химика.

***


      В отделе царило молчание, изредка нарушаемое бряцанием инструментов.
      Каждых из ученых копался на своем рабочем месте, ни с кем не делясь успехом или фиаско при проведении того или иного опыта. Грустный Савраскин писал на маркерной доске формулы, зачеркивал, писал снова, вспоминая удавшееся тушение ненастоящего пожара. Роза клятвенно обещала купить куратору новые штаны, пусть даже ей придется оббегать все магазины секонд-хенда, ибо в фирменных бутиках вряд ли найдется подобная раритетная вещь, которую предпочитал Дерек. Хейфитц устало отмахивался, потом пригрозил Абрамович запустить в нее счетчиком Гейгера, если еврейка не прекратит предлагать услуги по шоппингу. После происшествия на кухне куратор оделся целиком, хоть штаны изрядно помялись, но высохли и каким-то чудом не угодили в лужу огнетушительной пены.
      – Ага! Все на месте? Отлично!
      В лабораторию ворвался начальник отдела Z – профессор инноваций Бабайкин Мстислав Леонидович, пожилой пузатый дядечка с кустистой бородой и очками а-ля Вассерман.
      – Пожары притягивают Наполеонов, – еле слышно прошептал Уолт, выкинувший сливы фламбе из чертогов разума, дабы не зацикливаться на приключившейся неудаче.
      Бонапартовскую кличку начальник получил за громадье планов, гнездившихся в его голове многотонным грузом. Бабайкин мечтал состояться во всех науках, взахлеб изучал книги и применял их знания на практике денно и нощно. А также ставил перед подчиненными уйму задач, ибо за молодежью будущее. Молодежь мужественно выполняла задания, но костерила деятельного Наполена от души. У него-то, может, и нет личной жизни, а у них имелась. Причем, чаще всего та самая личная жизнь заключалась не в свиданиях и воздыханиях под луной, а в просиживании в библиотеке за литературой разных жанров: от кибернетики и геодезии до генетики и философии.
      – По всему институту ищут виновного, – провозгласил Мстислав Леонидович, дергая себя за бороду. – Какой-то паршивец написал на двери мужского туалета: «А у нас в ВНИИ пинают ...». Причем, надпись не смывается и не стирается. Тот негодяй подобрал уникальный состав чернил, не подвергающейся истреблению.
      – Ух ты! – восхитился Дерек и живо поинтересовался: – Как разберетесь с компонентами, расскажите мне про них?
      – Не в этом дело! – загремел Наполеон. – Это кто-то из твоих ребят написал!
      – С чего вы взяли?
      – А кто в нашем ВНИИ самый умный химик? Он! – Бабайкин ткнул пальцем в Моррисона.
      – Нет-нет, он не мог, – заверил взбешенного начальника Хейфитц. – Уолт матом не ругается.
      – Ты уверен?
      – Конечно! Когда он просто слышит ругань, то сразу же убегает от тех людей. Вряд ли Моррисону что-то стукнуло под кору головного мозга, и он создал нестирающиеся чернила, чтобы ославить наше учреждение.
      Пропыхтев, Наполеон подвигал косматыми бровями, кивнул, мол, конфликт исчерпан, и покинул лабораторию: то ли успокоился, то ли нацелился на розыск другого кандидата на должность писателя нецензурных рифмованных фраз.
      Как только начальник скрылся из поля видимости, Дерек вздохнул. Выгораживать подчиненных ему было не впервой.