Один день войны под Сакаревкой

                Шакир а-Мил

                Один день войны под Сакаревкой.
   Никогда в деревне Сакаревка не было войны. Только в один из дней войны буквально на несколько часов она вошла в историю жизни этой деревни и осталась навсегда в памяти ее жителей.
   Тогда в этой деревне находящуюся в сотни километрах от фронта по центральной улице вдруг прошли маршем на высокой скорости десяток наших танков с пехотой на броне и исчезли за ней оставив за собой клубы пыли и дыма, повергнув в страх людей.
«Вот она – война!» - промелькнуло тогда в головах сельчан, но въехавшие за ними машины с командирами, поспешили успокоить их. Мол, ничего страшного не произошло, появился неизвестно откуда десант немецких танков, а может и не десант вовсе, а просто заблудившиеся фрицы.
   Вскоре загремели  выстрелы и там, за деревней началась настоящая война, впрочем, недолгая и оттого не совсем страшная. Когда все вдруг смолкло, командиры поспешили туда, где это случилось, а за ними потянулись жители деревни.
  Пришедшие на место увидели, как на большом русском поле догорали семь фашистских танков с развороченными башнями и разбитыми гусеницами.
  Пехотинцы скоро разобрались и пленили пытавшихся сбежать немцев-танкистов. Многие из них были простыми деревенскими ребятами, и поэтому без всякой команды после боя, тотчас принялись тушить очаги огня на поле, не жалея ни себя, ни гимнастерок.
   А танки наши выстроились в ряд перед единственным подбитым своим танком, из которого уже вытащили убитый экипаж. Танкисты молча подходили к ним и прощались с ребятами, с которыми еще некоторое время назад общались, перекуривали перед боем. На небольшой возвышенности, у края поля, где была маленькая рощица берез,  решили они похоронить своих товарищей и привычно взялись за дело.
- Гробы бы надо, - сказал старший танкист председателю колхоза. – Поможешь?
- Как не помочь, это мы мигом, - ответил председатель и дал кому надо указания.
   И не успели еще приготовить танкисты последнее пристанище для своих товарищей, как подвезли на телеге три новых гроба, аккуратно уложили в них убитых. Все жители деревни плакали над ними, понимая,  что так гибнут их земляки вдали от родных мест на этой проклятой войне, и многих это еще ожидает.
  Как схоронили, был короткий митинг. Танкисты пообещали жестоко отомстить за своих товарищей, а председатель сказал, что они никогда не забудут тех, кто сохранил жизнь их родной деревни и пожелал им скорого возвращения с победой.
  При прощании командир протянул председателю записку с именами погибших для памятника и сказал:
- Был еще и четвертый, тяжелораненый, мы его в госпиталь сразу отправили. Вряд ли выживет, лучше бы умер сразу, так мы его с родным экипажем бы схоронили. Вот такие брат дела.
  Пожав крепко руку председателю, поднялся на броню и махнул рукой.
Прогромыхали всей своей мощью танки, проходя парадом перед могилами  своих товарищей, отдавая им последнею честь за боевую жизнь и подвиг.
  Так закончилась война у деревни Сакаревка, и с тех пор она с каждым днем уходила все дальше на Запад, пока не пришел ей конец.
                2.
   В то победное лето ехал дед Григорий на телеге со станции, где он сдавал молоко с фермы, как на разъезде увидел человека в военной форме. Человек этот, услышав шум приближающейся телеги, встал и приподнял руку. Было видно, что человек-инвалид, таких много было в ту пору.
  Придержал вожжи дед Григорий, ибо грехом считал про себя проехать мимо убого.
- Что тебе нужно, сынок? – обратился он к нему.
- Отец, ты случайно не в Сакареку едешь? - спросил его слепой и обезображенный от ожогов лицом молодой парень.
- Так я-то в Сакаревку, а вот тебя я что-то не признаю, чей ты будешь? – сказал ему в ответ старик.
- Не гадай, отец, - сказал ему парень. – Не ваш я человек. Танкист я из дивизии, что вашу деревню защитила, да нас подбили. Не можешь ли ты, отец,  довезти до могилы моего экипажа, похороненного у вас?
   Тут дед Григорий спрыгнул с телеги и с волнением спросил:
- Да не что ты с того танка? А сказывали, что увезли тебя и ты уж не жилец!
Неужто ты выжил сынок?
- Как видишь, - ответил ему солдат. – Так ты отвезешь, али как?
- Как не отвезти?! Да ты садись сынок! – только и сказал дед Григорий, усадив его на телегу.
  По дороге рассказал ему танкист, что зовут его Иваном, был он наводчиком в том танке и что два года провалялся он в госпиталях после ранения. Родных у него нет, поскольку был он сирота и экипаж этот погибший был ему как бы семьей.
   Так они и доехали до той самой рощицы, где когда-то схоронили друзей солдата.
   Старик провел его до могил, открыл калитку и сказал:
- Вот тут они родненькие лежат.
И провел за оградку.
   Там солдат провел рукой по холмикам  проросших травой могил, вышел и сел на скамью у входа, которую указал ему старик.
   Развязал солдат свою котомку, достал из нее фляжку, открыл и налил в стакан дополна водки, протянул перед собой:
- Возьми, отец, помяни! – сказал он.
Старик молча взял стакан в руки и помянул.
- Налить тебе, Ванюша? – спросил он солдата.
- Я не пью, налей и поставь ребятам, и фляжку им оставь, - ответил солдат.
- Что еще нужно, сынок?  – спросил старик, выполнив его просьбу.
- Все, спасибо тебе, отец. Иди, я хочу с ребятами посидеть, - сказал ему в ответ солдат.
- Как же я тебя оставлю? Ты же дорогу не найдешь! – спросил дед Григорий.
- Уйди отец, видишь, мне с ребятами одному побыть хочется. Спасибо тебе и иди. Ты не думай, я найду дорогу. Уже год я так хожу, еще не потерялся нигде. Иди!
- Ну ладно, коль так, - только и молвил дед Григорий.
И солдат, слышал шаги уходящего старика, которые заглушили затем шум берез над головой и колосья пшеницы играющие волнами от легкого ветра на поле.
   Наконец склонился он к своей котомке из самого дна достал тряпицу, развернул и  вывалил в руку небольшой черный пистолет,  недолго думая, приставил его к своей груди.
- Постой сынок, не спеши! – услышал он тотчас голос старика Григория. – Нечто для того бог сохранил тебя, чтобы ты так легко решил уйти от жизни?
- Почему ты здесь, отец? - спросил солдат, медленно опуская руку с пистолетом от груди.
   Но старик, не ответил ему,  только забрал пистолет из рук солдата и присел рядом.
- Нехорошо это Иван, - сказал он. – Не по-христиански, грех это большой живому себя убивать.  Поехали со мной в деревню, а там видно будет какая она такая твоя судьба.
   Посидели они так, потом прошли к телеге и отправились в деревню.
   У самого въезда в Сакареку в скотном дворе стояла большая сторожка, где Григорий и оставил солдата, а сам поехал докладываться председателю.
                3.
      Так появился и остался жить в Сакаревке слепой танкист. Председателю, Макару Пряхину показалось, что дед  верно угадал, где можно жить солдату. По ночам, сменяя друг друга, там несли службу сторожа Арсений Григорьевич да Потап Семенович. Они вроде бы как на службе были, так люди через них и кормили солдата. 
  А через год, как помер Арсений Григорьевич, объявил Макар Иванович, что поступило заявление от Ивана о приеме его в колхоз, за что он и просит проголосовать. Затем сказал, что будет теперь Иван сторожем вместо деда Арсения. А еще прибавил от себя, что если что в колхозе пропадет и грех тот случится в Ивана смену, так будет этот вор не просто врагом народа, а его, Макара Пряхина врагом с которым он знает, как поступить.
   Вот так стал Иван сторожем. И ничего себе такого не позволял, когда находился как бы на работе.
   Вечерами, когда запирался деревенский клуб, в сторожке любила засиживаться молодежь за разными играми и простыми забавами. У Ивана оказался голос хороший, да и способности к музыке,  ему кто-то и гармонь  оставил одного убиенного на войне.
   А летом так просто и покоя не было в том месте. Вся молодежь собиралась у необычайно высоких деревенских качелей, рядом со сторожкой, самых высоких в округе. И едва тьма покрывала село, как разжигали большой костер искры которого, отрываясь от него, уносились высоко в небо и смешивались со звездами. На качели становились парами самые отчаянные парни и девушки и они словно догоняли эти искры, когда возносились все выше и выше, и даже у самых отчаянных из них вырывались крики восторга или страха когда казалось, что уже дальше взмывать невозможно. Девушки, желая привлечь к себе внимание, отчаянно становились на качели, зажав коленями подол платья или юбки, визжали что есть мочи прижимаясь к своим кавалерам. А иные, совсем еще молодые, смело подражали им, думая, что перетерпят страх. Но едва качели разгонялись лишь наполовину, как ужас перехватывал горло, тогда колени невольно разжимались к всеобщему веселью и подолы куполом накрывали снизу вверх девушек и они не знали, как вернуть их в прежнее место и удержаться на качелях.
   Иван тоже поднимался на качели и с ним качались только самые бесшабашные парни с самыми смелыми девчонками.
  Он раскачивал качели так, что у тех, кто был под ними, замирало сердце. Но однажды почувствовал Иван, как в напарницы к нему встает какая-то девушка, которая молчит, но что-то шепчет ласково, когда толпа снизу кричит от восторга. А когда он приближался к ней, чтобы услышать ее слова она смолкала и только, как бы случайно, касалась его грудью или жаркой от волнения щекой. Однажды он как бы случайно накрыл ее руку своей рукой как тотчас, ее рука накрыла его руку. С тех пор вошло в сердце Ивана то , которое растопило его израненную душу и вернуло желание жить.
                4.
   Закончился обычный для председателя рабочий день когда поздно вечером в правление к Макару вошла Лиза Самохина.
- А-а, комсомол пожаловал! – узнал ее Макар Иванович. – Ну, заходи, не стесняйся.
- Да я не одна, - сказала девушка и тотчас вернулась за дверь, откуда вошла с Иваном.
- Так ты Ивана привела, - решил так Макар. – Да проходите вы. Лиза посади-ка ты Ивана.
   Но Лиза почему-то сажать Ивана не стала, а просто прижалась к нему плотней, а Иван сказал:
- Мы к вам по делу Макар Иванович.
- Так, ясно, что по делам. Ко мне бездельники не ходят. Говори, слушаю, - сказал Макар.
 - Пожениться,  мы хотим, Макар Иванович, зарегистрируй нас, - выдохнул Иван, а Лиза так еще больше прижалась к нему.
- Пожениться? Что так-то? – удивился Макар и обратился к Лизе.-  Я так понял, родители не знают?
   Лиза вместо ответа покачала головой и украдкой взглянула на Ивана, словно тот видел этот жест.
- Так-так, - сказал Макар. – Партизанили, значит? Что-то я ничего такого за вас не слышал. А у нас и военную тайну скрыть невозможно.
   Потом он кашлянул, взглянул на Лизу и прибавил:
- Я так понимаю, что вы и напартизанили кого-то? Так?
Лиза снова кивнула головой и украдкой взглянула на Ивана.
Посидел немного Макар Иванович, подумал и сказал:
- Нет, ребятки, так дело не пойдет! Что мы совсем безродные что ли. Как Родину защищать так пожалуйте, а как жениться, то как партизаны. А мы сделаем по-другому. Ты, Лиза, давай скажи своим, что тебя завтра к шести часам сватать придут, да не обязательно говорить кто. А я, Иван, коль ты согласный, за старшего у них от тебя буду. Как, порешили?
   На другой день вошли Макар и Иван в дом Самохиным.
Мария, жена Федора Самохина, как увидала Ивана, так ахнула и в слезы.
- Цыц! – прикрикнул Федор на жену и до конца сидел молча, опустив голову, пока Макар Иванович положенными прибаутками сватовство свое излагал.
   Поднялся потом Федор, взглянул в глаза Макару, прошел к Ивану, положил руку свою на его плечо и сказал:
- Я-то думал, война для меня кончилась, а ан не вышло. Будь по вашему, отдаю тебе Иван дочь свою. Только, чур, жить у меня будите, не отпущу я Лизу в сторожку твою.
  Так и случилось. И свадьба была как у людей, и жить стали у Федора. Только недолго. Пришли как-то фронтовики к Макару и сказали, что негоже герою войны Ивану примаком жить и коль Макар материалом поможет, то они бесплатно Ивану дом построят.
   Построили дом, да такой, что еще лет десять, никто такой дом срубить не решался. Стали жить Иван да Лиза не хуже других, родили двоих детей на радость Федору и Марии.
   Только однажды вспомнили власти об Иване:  на областном партийном собрании некий партийный куратор заявил, что председатель колхоза «Искра» допустил к работе сторожем совершенно слепого человека. Этот куратор потребовал дополнительной проверки хозяйства колхоза: уволить сторожа, привлечь председателя к партийной и если нужно и уголовной ответственности, записать этот запрос в протокол.
Но тут поднялся прокурор области и сказал:
- Я так понимаю, что это поручат нам. Скажу сразу. Я знаю эту историю со слепым сторожем, героем войны, между прочим. Мы многократно, как положено в определенные сроки, проверяли состояние дел колхоза «Искра», но никаких фактов хищения или порчи государственного имущество не обнаружили. Я устно рекомендовал председателю Пряхину подыскать другую работ этому человеку, и он обещал мне сделать это до конца года.  Поэтому прошу не включать этот вопрос в протокол, а я в свою очередь поставлю его под свой контроль.
Когда совещание закончилось, к прокурору незаметно подошел Макар.
- Спасибо тебе, Николай Васильевич, выручил! – сказал он.
- Ладно, - ответил бывалый прокурор. – Но ты уж Макар Иванович, не подведи меня, найди ты Ивану другую работу. Этот умник все равно не отстанет, сам знаешь таких!
- Будет сделано, Николай Васильевич, - заверил его Макар и вскоре перевел Ивана истопником в колхозную столовую.
  Однажды ночью, почувствовала Лиза, что не спит Иван и вздыхает о чем-то.
- Что с тобой Ванюша? – спросила она. – Может, заболел?
- Да нет Лиза, - ответил Иван. – Я вот думаю, а на кого похожи наши дети.
Лиза тихо рассмеялась и сказала:
- Как на кого? На тебя конечно!
- Это почему на меня? Отчего только на меня? – спросил Иван обернувшись к жене.
- Оттого на тебя, что они красивые, да ладные, как ты! – снова рассмеялась Лиза.
   Ничего не сказал Иван, только снова отвернулся и умолк.
Лиза обняла его и хотела погладить по лицу, как вдруг на ее ладонь упала слеза мужа. Тогда она осторожно убрала эту руку и незаметно утерла слезы свои…
                5.
   Много в России деревень, где никогда не было войны. Но она вошла когда-то в каждую из них, в каждый дом и оставила свой неизгладимый след.
   Этот след навсегда хранится в нашей памяти и должен храниться, потому что без этой памяти никогда не сохранить  то самое святое для нас, что называется Родиной.