10. Я вам правду говорю

  – Так, ключи от входной двери – в руке; от офиса – надёжно прицеплены к кульку с сухпаем; кошка не отутюжена, но поглажена; мобильный – чё-чё через плечо; перчатки – в карманах: правая – в правом, левая – аналогично. Ну, с Богом! Под парами! –
Утром, как было утрамбовано годами, традиционно второпях Катя собиралась на работу. Маршрут пролегал через парк мимо церкви:
– Продышусь прежде, чем восьмичасно, с усердием затемнять лёгкие и наполнять их служебной пылью. Дышим правильно, как на плаванье: "короткий вдох – один гребок. Задержка дыхания. Выдох на четыре гребка".
– Дай погодайуууу, милайаааа, – преградила путь черноокая цыганка, оборвав установленный ритм движения.
– Спасибо, не нуждаюсь в ваших услугах, – миролюбиво ответила Катя брешь-гадалке.
– Щьтоооо?! Да тыыы! Да яааа! – взвилась цыганка, резко выпростав руку из своих бездонных карманов юбки.
– "Sieg Heil!", – моргнулось в голове у бывшей пловчихи.
Но цыганка и не собиралась салютовать, она вцепилась в волосы Катерины и выдрала клок.
– Иди, молись, покуда служка не собрал все свечные огарки! – победно потрясала она в воздухе пучком личной неприкосновенной Катиной шевелюры.
– И за каким фигом? – пошла в наступление Катя.
– Щьтоп щитать па тибе заупакойнуюуу! Зафтра ззздохнещь, как сабака! – победно изрыгнула та.
– Посторонись, нечисть! И заруби себе на носу: ты помрёшь уже сегодня!
Проклятая "нечисть" отшатнулась, и Катя, напрочь забыв о правильном дыхании, трясясь от волнения и страха, зашагала к остановке.
– Обидно и больно, – думала она о плешинке, вспоминая свои волосы в зажатом кулаке, – приду на работу, гляну: если сильно в глаза бросается, зачешу на бок.
       День прошёл продуктивно-напряжённо, что позволило Екатерине не акцентировать внимание на утреннем происшествии. Изредка она легонько массировала пострадавший участок, лишившийся волосяного покрова.
       Щёлкнув на мониторе "Shut Down", вырубив из сети системник, Екатерина нажала на подошве удлинителя клавишу "0" и с чистой совестью, и лёгкой душой перешагнула рабочий порог, перешла запруженную дорогу, поднялась в троллейбус и удобно расположилась на свободном сиденье:
– Хорошо-то как: дома тепло, кошка заждалась, голодная, небось, а я ей – вкуснятинку. По-молодёжному – "няшку".
Напротив сидела миловидная дама с крупными чертами лица. Волосы фантазийно обрамляли их, кудрявились по всей длине, шею и плечи заботливо обнимал палантин. Из общей картины выбивался непропорционально огромный крючковатый баба-ёжкин нос, клюющий верхнюю губу. Он не портил общее впечатление, придавая незнакомке карикатурность, доказывая, что в жизни всё имеет место быть.
Женщина немигающе взирала на Катю.
– Актриса? Дизайнер? Художник? Мда. Это навсегда останется тайной, заросшей пылью, – подумала Катя, улыбнулась, снова зашла в волны грёз, сделала глубокий вдох и нырнула. Троллейбус неумолимо приближал её к родному дому.
Екатерина поднялась и, стараясь никого не задеть, прошла к дверям.
– Над вашей головой ангел смееертиии. Яааа – Эльвираааа, – раздалось завывание с придыханием в правом ухе откуда-то из-за спины.
Катя удивлённо оглянулась и увидела нависший над собой шнобель той самой незнакомки, которой она вот только подарила одну из самых своих очаровательных улыбок, ответила:
– Да-да!
– Что "да-да"?! Я вам правду говорюуууу, – недоумевала Эльвира.
– Вы – Эльвира. Очень приятно.
– Вы должны меня найти! Я – Эльвииирааа, – завывала Эльвира, подобно Вию.
– Да-да! – ответствовала Катя и вышла из троллейбуса, оставив Вия со своим носом и пиковым интересом.
        Ночью, как ни странно, ей не снилась ни гадалка, обещавшая скорую кончину, ни Эльвира Вий. А снился ей младенец, припавшей ко груди. Он причмокивал, а она глядела на его пульсирующее темечко, на солнечные пшеничные волосики, чувствовала крохотную ладонь на своей шее, и пахло от него небом, колосящимся полем, шелестом листьев и стрёкотом кузнечиков.
Кошка, улёгшаяся на подушке в изголовье, навалилась на Катино лицо всей своею хвостовой частью и вальяжно разлапилась. Хвост мерно отбивал ритм, мягко поднимаясь и опускаясь на шею хозяйки. Прикрыв спелые виноградины зелёных глаз по японскому лекалу, кошка мурчала:
– Крррошка моя, дочурррка, и в кого ты такая уррродилась: крррупная, непослушная гулёна. Все дни напрррролёт тебя жду-пожду, кваррртиррру стеррррегу, что овчарррка. Ррррычать научилась, а тебе всё игрррышки. Мявкаешь об этом, кому не попадя, нет, чтоб горрррдиться матеррррью. Я знаю, что мурррчу, я прррравду муррррчу. Спи, спи, моя дорррогая.
Кошачья мать выгнула спинку и задрала мордочку вверх.
Завтра тепло будет.