Глава 15

        Эпистема… К обеду заморосило и Юра, лежавший ближе всех к открытой балконной двери, морщась от тянущей боли в ноге, попросил Валеру закрыть дверь.

        - Вот она, наша доля на оставшиеся денечки! Как непогода, так у нас в воображении в момент нарисуется пара крысят, обгладывающих вашу поломанную косточку! Фантомные боли! - Юра даже прокряхтел последние слова для большей убедительности.
 
        Стас понимающе промолчал. Ему было хорошо известно, что такое за «фантомные боли». Отцу, пришедшему с фронта без ноги, частенько приходилось горстями таблеток глушить эту тихую выматывающую нервы грызущую боль. Однако Колян, обмозговав Юрину сентенцию, почему-то осторожно, как бы про себя, сказал:

        - Может, это то самое воображение, ну, это, про крысят, гонит волну. Я слыхал, что воображаемая мнительность на сто процентов определяет самочувствие человека.

        - Тот, кто это сказал тебе, явно имел весь скелет в полной наличности, - отозвался Стас. Он не смог стерпеть такого отрицания явного факта. - Поверь, Колян, тут все в комплекте. И боли, и настроение, и «крысята»! Мой отец нахлебался этой каши за всю жизнь немерено!

        Малышев замолчал. Ему явно не хотелось хлебать этой «каши», а потому, прислушиваясь к болям в своей ноге, пропустил едкие замечания Юрия Михайловича по поводу своего воображения:

        - Тебе, Колян, как человеку с невероятным, я бы даже сказал, гипертрофированным воображением, почему-то трудно признать за факт существование фантомной боли. Ведь признаешь же ты существование бога, загробного мира, чертей, ангелов и прочей дребедени! И, причем, уверяешь всех, что это существует вне твоего воображения.

        - А как же! Только мне кажется еще, что некоторые, которые интеллектуальные очень, так и не могут своим воображением понять глубину божьего мира.

        - Эх, Колян! - с глубоким сожалением ответствовал Юрий Михайлович. - Человеку вполне достаточно мира физических и математических законов естественной природы! То есть, высшего проявления воображения. А все, что не дотягивает до этой планки, есть невежество и леность ума. Куда как легче вообразить, что кто-то придет и спасет тебя после смерти к жизни вечной!

        - Это спасение нужно еще заслужить! - Колян сплюнул в сердцах и закончил. - Вот в этом и разница между воображением безбожника и верующего человека. Твоей науке можно запросто обучить хоть осла, а вот ты попробуй обучить его вере!

        - Ну, мать честная! Послушаешь вот такие экзерсисы и жить не захочется! Человечество в своем подавляющем большинстве душевнобольные или параноики. Ведь то, во что они верят, чем живут, что проповедают и распространяют, есть порождение гипертрофированной фантазии. Ничего из того, что существует в их воображении, в природе невозможно ни обнаружить, ни проверить. А эти зашоренные фанатики пытаются судить о том, чего им уже никогда не дано понять.

        - Если ты о религии, то зря тратишь энергию, - вмешался в разговор Владимир. - Я что-то не припомню из истории человечества ни единой культуры, которая обходилась бы без этого слагаемого. Я бы даже сказал, самого главного компонента. Люди не виноваты в своих верованиях и иллюзиях. Традицию поломать очень трудно, особенно, если она их единственное утешение и надежда.

        - Вот-вот, я это называю вывихом мозга, - входя в раж, воскликнул Юра. - Подавляющее количество народу воспитано на мифах, сказках, иллюзиях и фантазиях, которые окружают их с детства и до смерти. Они настолько глубоко сидят в их подсознании, что отделить правду от вымысла люди не в состоянии. Эти эфемерности переходят из поколения в поколение, не давая никакой возможности здраво осмыслить настоящие причины, составляющие их жизнь.

        - Эти самые иллюзии, как ты говоришь, развили человека от первобытной обезьяны до нас с тобой. - Владимир усмехнулся. - Ты не забывай, что воображаемое есть самый главный прародитель интеллекта человека, какие бы он там себе ни воображал сказки.

        - Кто спорит? Только и ты не забывай, - то, что хорошо в младенческом возрасте, на следующем этапе развития превращается в гири на ногах. Вот поэтому эволюция цивилизации и тащится черепашьими темпами!

        - Разве? - с плохо скрытой иронией хмыкнул Владимир. - И кто-то тут еще говорит о зашоренности! А, по-моему, то, что случилось за последние сто лет, просто не лезет ни в какие ворота! Вот тебе доказательство! - И он ткнул в лежащий на одеяле ноутбук. - С младенческими способами мышления не больно-то склепаешь такие вещи!
 
        Юрий Михайлович поморщился:

        - Я говорю совсем не об этом. Достижения науки нисколько не изменили качества мышления и воображения человека. Оно как было, так и осталось на архаичном уровне тридцативековой давности! Я могу привести сотни примеров, когда самые продвинутые в науке люди признавая существование загробной жизни, примитивнейшим образом уравниваются с самыми невежественными людьми! Когда стоит только дать себе труд сопоставить эти накопленные научные знания с логикой жизни, как становится ясной вся искусственность этих ценностей культуры!

        - Юрий Михайлович, дай-ка я вставлю пару слов, чтобы не выплеснуть с водой и ребенка! - не утерпел Малышев. - Твое отрицание всех, якобы ложных ценностей цивилизации, мне не понятно. Я, по крайней мере, знаю, что все искусство во всех его формах и видах произошло от наскальных рисунков и шаманских плясок. Ну, а литература от ритуальных заговоров, потом молитв и так далее.
 
        - Резонно и конкретно, - прищурился Юра. - Только если бы все было так примитивно, как ты только что обрисовал, то мы бы сейчас не ушли бы в своем развитии дальше каких-нибудь пигмеев или эскимосов, если учитывать разницу в климатических условиях. Всю цивилизацию двигали вперед люди именно с самым свободным, раскрепощенным от гнилой религиозной схоластики, воображением.

        Малышев понял, что Юрины взгляды и убеждения напрочь лишены какой бы то ни было терпимости по отношению к иной точке зрения, если та хоть в чем-то соприкасалась с религиозной темой. Он вздохнул и замолчал. Но Владимир, задетый за живое столь явными перекосами во взглядах на искусство Юрия Михайловича, молчать не захотел:

        - Если бы тебе пришлось хоть разок повозиться с куском глины или поработать тройчаткой по камню, то ты бы понял, почему человек не нуждается в других способах осмысления мира. Если бы он вдруг лишился бы этих иллюзий, как ты говоришь, то я не могу себе даже представить, что бы его могло вдохновить, кроме божественной идеи, на создание тех шедевров, которые достались нам от тысячелетий...

        Владимир единым махом выпалил эту фразу и, торопясь закончить свою мысль, добавил:

        - Я точно знаю, не имей человек воображения, жили бы мы сейчас, как эти самые эскимосы, строгали из кости своих божков, оленей и моржей! Вот и все искусство!

        – Ну и что! – Юрий Михайлович приподнялся на локтях. – На первых порах и это было достижением. Картины люди стали писать только после того, как научились мыслить абстрактно. И вообще, художники, то есть живописцы, по моему глубокому убеждению, стоят много выше в «табели о рангах» искусства. Создавать иллюзию объема и пространства на двумерной плоскости полотна всегда было много труднее, чем примитивное копание в весьма конкретном объеме материала.

        - Может быть, твое частное мнение очень оригинально, но несколько примитивно, ; холодно сказал уязвленный Владимир. Его профессиональная гордость скульптора была задета и, как показалось Малышеву, довольно сильно. По крайней мере, он добавил. ; Скульпторы подобны демиургам, создавая, как бог, такие же подобия его образа, чего не скажешь ни о каком другом виде творчества.

        - Ладно, хватит на сегодня, - понявший это, примирительно сказал Юрий Михайлович. – А то вон Колян заскучал что-то. Ты чего молчишь?

        - А чего с вами разговаривать? В вашей говорильной ерунде без пол-литра не разберешься! - пробурчал Колян. - Гоните монету, схожу, пока дождь перестал.

        Идея, что называется, была предложена вовремя. Подходило время посещений, а посему, как раз к его окончанию поспеет Колян. Все мужики чувствовали, что им, прикованным цепью судьбы друг к другу, не стоит пренебрегать любыми способами не порушить невзначай, дав слабину своим нервам, возможность дружески и мирно общаться.

                                Глава 15


        - Ну, что, мужики, подведем итоги. - Стариков взял свои записи и аккуратно разложил листочки в известном ему порядке. - Вот что у меня получилось…

        Олег с Борисом переглянулись, закатили к потолку глаза и тяжко вздохнули. Стариков сделал вид, что не слышал их и, усмехнувшись, начал:

        - Повторенье, - мать ученья. Пока экспертиза копает для нас улики, я решил пройтись по уже имеющимся в наличии. Первое - нож… Он принадлежал, как мы выяснили, Виктору Быкову. Его в январе этого года Быков из неизвестных нам пока побуждений подарил Петру Куркову. На этом ноже эксперты обнаружили отпечатки пальцев кровью, принадлежащие только одному человеку, а именно Петру Куркову. Дальше, я попрошу обратить ваше, господа, внимание на следующее обстоятельство. Почему на ноже, побывавшем в руках минимум трех человек, и именно, самого Петра, его отца, Ивана Куркова и, как мы с большой долей вероятности предполагаем, у самого Быкова, остались отпечатки только Петра Куркова? Это вопрос вам на засыпку, господа следователи!

        - Да потому, что примитивные вещи знает даже младенец, нагадивший в пеленку! Он свою задницу тут же старается вытереть! Стер отпечатки Быков! - сморщившись от очевидной глупости, ответствовал в тоне Старикову Борис.

        - Ну, а ты что скажешь? - усмехнувшись, повернулся к Олегу, Стариков.

        - А что тут говорить… - неопределенно пожевал губами Олег. - Все правильно. Стер Быков свои отпечатки.

        - Вот так, ; разочарованно цыкнул зубом Стариков. - Ну, хорошо, Борис у нас известный кавалерист, все норовит взять наскоком! Но ты, Олег, мне казалось, что прежде чем прыгать в реку, измеряешь ее глубину!

        Олег пожал плечами:

        - Да что тут можно еще удумать?

        - Ладно, не напрягайтесь, а то перегорите! - Стариков взял один из листочков и, повертев его, сказал. - Вывод я сделал такой. Вы правильно заметили, что Быков не младенец и такой улики не оставил бы даже в бреду. Но этот нож был в руках Куркова-старшего. Он же, полагая о причастности своего сына к убийству девочки, находясь в стрессовой ситуации, пропустил этот важнейший, для сокрытия от следствия улики, акт стирания отпечатков. Тогда на ноже неминуемо эксперты обнаружили отпечатки, принадлежащие им обоим. Напоминаю, что на ноже экспертиза установила наличие следов группы крови только потерпевшей. Поэтому с полной уверенностью можно сказать, что нож находился в момент убийства на месте происшествия. Так?

        Олег и Борис с оторопелым выражением лица, молча кивнули головой. Стариков, не дожидаясь вербального одобрения с их стороны, продолжил:

        - А так как отпечатки пальчиков Куркова-старшего отсутствуют в принципе, а только его сына, я делаю вывод, что этот нож не был в его руках во время убийства. Скажу даже больше, ; он не был в руках и Петра Куркова тоже, по крайней мере, в таком его состоянии, в котором он смог бы совершить убийство. Экспертизой было установлено, что с таким количеством клофелина в крови Петра, он сам был в то время почти трупом. Кумекаете, почему я так думаю?

        Размышления мужиков было недолгим. Олег, разгладив на лбу морщины, первым подал голос:

        - Ты думаешь, что этот нож Быков вложил в руку Петра Куркова после дела? Он же всегда был при пацане. А убийство и расчленение было произведено совсем другим ножом, который он потом выбросил?

        - Очень хорошо! Почти в самую точку! - Стариков удовлетворенно кивнул. - Для большей достоверности этой версии я скажу, - Курков стер все отпечатки с ножа! Он мужик тертый и в подвал ходил с сыном для того, чтобы уничтожить все улики! Вот протокол допроса. - И Владимир ткнул пальцем еще в одну бумагу. - Если принять это во внимание, то все становится на свои места. Быков здесь промахнулся. Он никак не мог предположить, что Иван Курков, по словам сына, не любящий его, возьмет вину на себя и явится к нам с повинной.

        - Ну, конечно! Тут получается неустранимая вилка. Быков либо должен был спрятать нож, которым Петр Курков якобы совершил убийство и тем самым, лишил бы следствие самой главной улики против Петра. А так как на ноже, по утверждению Куркова-старшего, не осталось ни единого отпечатка, то получается, что этим ножом убийство не совершалось. Следовательно, это не тот нож, потому что он попал к нам уже после того, как его брал в руки Курков-старший! И подменить его мог только убийца, то есть Быков. Ловко ты все обмозговал! - восхитился Борис.

        - Ловко-то, ловко, да вот доказать это умозаключение, предъявить его как улику не имеет никакого смысла. Оно только укрепляет нас в том, что убийство дело рук Быкова. Это нельзя доказать… - Стариков тяжко вздохнул. - Вот как бы это раскрутить, чтобы зажать Быкова в тиски!? И теперь самый главный вопрос, ; как нож с отпечатками пальцев Петра Куркова оказался у нас вместо того, на котором Курков-старший стер все отпечатки?.. И когда Быков смог его подменить?



        Не успел Малышев войти в контору, как на него налетела Антонина и, перекрыв вход в бригадирскую, приказала идти к Харицкой. У Стаса екнуло сердце: «Неужели!». Он влетел в кабинет Юлии Семеновны в предвкушении радостного события, которое только усилилось, когда он узрел светящееся тихой радостью лицо его начальницы.

        - Что, Юлия Семеновна, вызывали?

        - А, заходите! Вот что, пойдите на первую диспетчерскую и позовите сюда Гордеева и Замараева.

        - Юлия Семеновна, а как мои дела? Вы обещали в конце недели... уже пятница...

        - Потом, потом! - нетерпеливо прервала его Харицкая. - И все трое ко мне сейчас же!

        Стасу не понравился такой категоричный уход от ответа, но, решив сегодня же вытащить из Харицкой решение его проблемы, он уже через пятнадцать минут шел с означенными слесарями обратно. Гордеев Игорь был молодым парнем лет двадцати семи, с явными следами «крутизны» в своем облике, по крайней мере, как ему казалось. Вторым был не кто иной, как Сашок-шепила, «вечный батрак», как он сам о себе говорил в минуты хмельного откровения.

        В кабинете Харицкой Стас увидел кроме самой Юлии Семеновны некое подобие конструкции из упитанных колобков ; меньшем, с изображенным на одном боку лицом, размещенным на большем, видимо, тулове, покоящемся на стуле. По некоторому сходству черт лиц он понял, что это и есть чадо его начальницы. На этом его анализ столь забавного существа был прерван властным голосом Харицкой:

        - Вы сейчас пойдете в двести сорок второй дом. Мне привезут мебель, поможете занести. Потом моя дочь покажет, что еще нужно принести туда же. Там недалеко. Пожалуйста, поаккуратнее там. Все.

        Идти было недалеко, но даже это не уняло раздражение Стаса. «Начинается!..» - подумал он. - «Еще и полкуса от нее не получил, а уже впрягла!». Он прекрасно понял всю политику Харицкой. Слишком знакомы ему были такие коллизии с начальством. Но ситуация давила на него такой тяжкой житейской безысходностью, что сейчас, откуда-то из недр груди, породила лишь длинный прерывистый вздох.

        Сашок, услыхав этот безрадостный звук, правильно разобрался в его происхождении, потому что издал такой же, длинный и протяжный, чуть ли не стон-рычание. Ему такие побегушки по халтурам Юлии Семеновны уже давно проели всю печенку. Но, как человек полностью подневольный, мог только удивляться, за что же идущие рядом мужики попали к «кровопийке» под каблук. Но, уже давно разучившийся рассуждать, в силу полной бесполезности этого занятия, Сашок понимал, что раз они идут, значит Харицкая зацепила и их своим длинным когтем.

        Один только Игорь, с выражением жующего жвачку верблюда, вышагивал за семенящей впереди на коротеньких ножках дочкой Юлии Семеновны. По всему было видать, что он, отжевывая очередную порцию жвачки, не особо рефлектировал по поводу случившейся барщины. Малышев, за последнее время полностью перешедший на руководство своими решениями и поступками интуицией, постепенно почувствовал что-то неладное в присутствии этого скинхеда в их компании. Не должно было быть его здесь. По всем понятиям не должно было быть!

        Этот парень не по зубам был какой-то Харицкой. Малышев видел, как Игорь с плохо скрытой наглой усмешкой игнорировал все случающиеся в коллективе работы сверх непосредственных обязанностей. Что бы там ни орал Лепилин ему вслед по поводу премиальных и отгулов, он не спеша удалялся из бригадирской с видом глухого от рождения. В этом стоило разобраться, тем более что Малышев уже почувствовал неприятный нервический спазм в сердце.

        - Игорь, слушай. Я думаю, что перед погрузом-разгрузом надо чем-то подкрепиться. Как думаешь!

        - Да чё, давай, ; лениво отцедил тот. - Бабки есть?

        - Найдутся! Сашка сейчас пошлем в палаточку.

        Попросив Харицкую-младшую чуть притормозить, они быстро снарядили Сашка и тот, уже через десять минут присоединился к ним с тяжелым пакетом.

        У места назначения ничего похожего на транспорт с мебелью они не узрели. Самое время было прозондировать предмет сомнений Стаса. Предупредив чудо-ребенка своей начальницы, что на время ожидания они отдохнут на соседней лавочке, мужики, привыкшие ценить образовавшуюся оказию, скоренько пригубили по стаканчику «Ржаной».

        - Хм, я никак не возьму в толк, как это тебя захомутала Харицкая, - закрутил головой Стас, протягивая Игорю стакан с газировкой.

        - Ну-да! Это я ее захомутал! Мне с нее нужно взять кое-какой навар. - Игорь шумно отрыгнул. - Баба в натуре хату мне реально устроила. Я ее сбашляю через неделю и полный амбец! Квартирка с пропиской и документами.

        - Ка-кая квартирка? - севшим от застарелого предчувствия неудачи голосом переспросил Стас. - Что, очередь городская подошла?

        - Ты че! У меня с ней частный расчет! - Я ей бабки, а она мне метраж.

        - Не понял, где это тебе подвалило? - отозвался Стас, хотя на самом деле отчетливой картиной все прояснилось в его ошалелой голове.

        - Да тут, в двести шестьдесят втором, второй корпус. Правда, первый этаж, но это все мне до балды. Была бы квартира!

        Малышев этот адрес знал, как свой карман. Он часто проходил мимо и несколько раз даже водил туда жену – показать место их будущего обитания. «Значит, она меня непременно захотела кинуть... С этого уже деньги взяла, а со мной – «потом, потом...». Чтобы не сорвался с крючка... Сучья пропастина! Ну, погоди, и я с тобой также...». Уже не сомневаясь, что обещанную ему жилплощадь Харицкая отдала Гордееву, он, все еще на что-то в глубине души надеясь, спросил:

        - И много ты отвалил ей?

        - Сколько запросила - пятьдесят штук баксов. Сам понимаешь, тут я не стал торговаться.

        - Ну... да-да... - пробормотал Малышев. Услышав названную цифру, он даже не стал удивляться тому, где Гордеев смог достать такие деньги. Он понял только одно ; сумма, названная ему Харицкой, была просто смехотворной по сравнению с услышанной. И он, уже не раздумывая о возможности обретения долгожданной обещанной квартиры, понял, что с него просто хотели состричь шерсть, как с тупого барана.

        Малышев машинально пил еще, слушал разговор мужиков и, озлобляясь все больше, обдумывал про себя сложившуюся ситуацию. Он никак не мог понять, зачем же тогда Харицкая вполне определенно обнадеживала его? Что она задумала? Может, она располагает еще какой-то квартирой, о которой предпочитала не говорить ему до поры? Почему Игорь в открытую разговаривает о своей квартире, хотя Стаса Харицкая просила соблюдать строжайшую тайну в их сделке?
 
        Все складывалось так, что Малышев с неотвратимостью свершившегося факта понял - «его хотят развести на бабки и потом кинуть» – без всякой надежды вернуть их. Требуемая Харицкой сумма в пятьдесят тысяч первоначального взноса просто исчезла бы, растворилась бы в полной беспредельщине неофициальности сделки.

        Он еще в глубине души думал, поговорив с Харицкой сегодня-завтра, ошибиться в своих предположениях. Эта призрачная надежда заставила его в течение полутора часов кантовать тяжеленные упаковки практически в одиночку, ибо Сашок, по малохольности своего сложения, а Гордеев в силу «крутости» своей харизмы, не больно-то стали надрываться без привычного стимула в виде оплаты налом.



        - Лепилин, выходи!

        Загремел засов на двери и лейтенант, обозначив жестом необходимое действие, подождал, пока Макарыч сползет с деревянного подиума и протиснется мимо него.

        - К окну! - раздался следующий окрик.
 
        Макарыч тупо уткнулся в стекло, глядя через него на дежурного, и в ответ на вопросы безо всяких эмоций назвал свои имя, фамилию, адрес и место работы. Сознание отметило обсуждение вопроса между дежурным и его конвоиром – «нужно ли надеть на него наручники или нет». Судя по тому, что он не почувствовал их на своих запястьях, ему пока оставили свободу действий. Он машинально исполнил все необходимые манипуляции с подписями, перемещением на второй этаж в сопровождении того же коротышки-лейтенанта. В кабинете, куда он вошел и где предложили сесть, силы оставили его. Макарыч, как куль рухнув на стул, скрипучим голосом попросил воды.

        Следователь исполнил его просьбу и тут же, не мешкая, протянув ему какую-то бумагу, сказал:

        - Ознакомьтесь.

        Лепилин механически пододвинул к себе листок бумаги, лежащий перед ним на столе и, не беря его в руки, медленно начал вникать в рукописный текст, правда, написанный довольно разборчивым почерком.
 
        Из текста следовало, что означенный гражданин был задержан в квартире имярек в то время, когда она была сдана гражданином имярек на пульт вневедомственной охраны. Как он там оказался и что делал, пояснить не мог. В дополнение к вышеизложенному, придя с работы, имярек обнаружил в квартире связку ключей от нее, ему не принадлежащих. При экспертизе на наличие отпечатков на связке ключей были обнаружены отпечатки только одного человека. При сличении их с отпечатками, взятыми у задержанного, было отмечено полное совпадение отпечатков на ключах с отпечатками, принадлежащими Лепилину Степану Макарычу.

        - Что вы можете сказать по существу изложенного в заявлении. - Следователь взглянул на Лепилина.

        Макарыч угрюмо взглянул на молодое, лучащееся покоем и уверенностью лицо сидящего напротив парня и коротко, севшим от переполнявшего его напряжения голосом, прохрипел:

        - Подстава это...

        Следователь мягко улыбнулся и добродушно сказал:

        - Допустим. А как же вы тогда объясните обнаружение комплекта ключей от квартиры с вашими отпечатками пальцев?

        Макарыч опустил голову и затряс ею так, будто отгонял от неё рой пчел:

        - Он сам их подбросил!

        Следователь заулыбался еще шире и почти весело сказал:

        - Вы же сами прекрасно понимаете, что это невозможно! К чему эти извороты. Такие дела готовятся обстоятельно и долго. Я вам советую рассказать все чистосердечно...

        Но тут коротко ударил звонок и следователь, все еще улыбаясь, взял трубку:

        - Миронец слушает...

        С минуту он внимательно слушал басовитый голос, что-то гудевший ему в ухо, потом положил трубку и, помолчав, сказал:

        - Сейчас вы дадите подписку о невыезде и можете отправляться домой.

        Следователь подписал пропуск и вручил его Макарычу. Тот взял его не глядя, сунул в карман и, шаркая, вышел из кабинета.

        Пока Лепилин шел по направлению к конторе, в голове у него крутились тягучие, распадающиеся на десятки звонов, мысли: «Порвать на куски эту вонючую падлу!.. Так меня обделать! И кто!.. Засранец недоделанный!..». Это надругательство над ним повергло Макарыча в состояние изумленной прострации. Из-за сложившейся коллизии с проходимцем-жильцом Макарыч никак не мог объяснить свое появление в квартире штрафника ни в милиции, ни, тем более, на работе. Он хорошо понимал, что Харицкая не преминет воспользоваться ситуацией, чтобы сделать из него своего холуя. Он попался в свой же капкан и ничего тут невозможно поделать. Главное, что об этом прекрасно догадывался его заклятый враг. Что он еще может предпринять, используя подстроенную им ситуацию, один бог знает. И Лепилин, обливаясь холодным потом, вдруг почувствовал такую душевную тяготу, что все мысли враз покинули его, и он остался один на один с пустым бездушным миром, полным врагов и недоброжелателей…



        Несмотря на ветреную погоду, подходя к подъезду, Борис увидел трех сидящих на скамье старух. Они блаженно щурились, подставляя лица неяркому весеннему солнцу. «Это хорошо, не надо будет никого отлавливать...» ; подумал Борис, останавливаясь около укутанных в платки бабулек.

        - Добрый день!

        Старушки приоткрыли глаза и вразнобой ответили:

        - И тебе того же!

        Одна из них проявила больший интерес к возникшей около нее фигуре. Сморщенное ее личико еще больше сморщилось от произведенного речевого усилия:

        - И это хто? Нина, это Коля?

        - Нет! - громко, наклоняясь к ней, крикнула соседка. - Сиди, грейся! Вам чего?

        - Мне поговорить бы надо. Я ищу одного человека, только забыл, в какой он квартире живет.

        - Зовут-то его как? - снова поинтересовалась та же ...

        - Виктором, маленький такой, небольшого роста - добавил, уточняя, Борис, показывая ладонью его рост от земли.

        - На третьем этаже живет Витя. Только он сейчас на работе. Слесарем, сантехником значит, работает. ; А чего вам от него надо? ; недоверчиво спросила другая.

        - Да мне нужен небольшой ремонт на кухне. Вот и указали на него. Соседка моя. Я живу вон в том доме.

        - А, понятно. Он нам тоже все делает. Мастер хороший!

        Старушки оживились и предложили Борису:

        - Вы садитесь, он сейчас придет.

        Борис садиться не стал, отговорившись большой занятостью. Только поинтересовался:

        - Если я к нему зайду чуть позже, в какой квартире мне его искать?

        - В семьдесят пятой, милок. Он завсегда дома. Одинокий, вот и сидит, никуда не ходит. - Первая старушка вздохнула и добавила. - Травмированный он. Душа сильно болела...

        - Это как?

        - Да не повезло хорошему человеку. Попал по глупости в отсидку, а от него в это время жена ушла с детьми. Он первое время сильно переживал, стал было выпивать, но потом как-то отошел...

        - Хм! Понимаю. А что он, дружит с кем? Приятели какие-нибудь есть? Дружеское слово иногда лечит лучше лекарства!

        - У-у-у! - дружно выдохнули старушки. - Таких приятелей, как у него были, врагу не пожелаешь!
 
        Первая старушка, торопясь опередить соседку, сказала громким шепотом:

        - Они то и посадили Витю. Наговорили на него, подговорили бабу, Сапрыкину, на Палехской живет, будто он надругательство над нею исделал...

        - Да вы что! - в тон ей изумился Борис.

        - Да-а! А потом его лучший дружок, Курков Иван, наговорил такого его жене, Катьке, что та даже не стала дожидаться его из тюрьмы, собрала манатки, детей и уехала. Куда, никто не знает.

        Бабки оживились, нарвавшись на такую нечаянную радость поделиться с незнакомцем новостью, которая, как и они сами, уже давно заплесневела и заросла мхом. Борис, чуя интересную информацию, подогрел их энтузиазм сочувственной репликой:

        - Надо же, так не повезло человеку! А он что, Виктор?

        - А Витя года два ходил как прибитый. Но потом, уже с год будет, вдруг повеселел, вроде как ожил. Мы спрашивали, может деток и Катерину нашел, ну, возвратиться она желает, но Витя отказ сделал. Мы думали, что он с женщиной какой задумал сойтися, но и тут не умудрили. А только другой он стал, вроде как интерес в жизни появился.

        Бабка оправила платок и довольно добавила:

        - Мне он даже ножик подарил. Очень красивый. Сам сделал, сказал.

        Борис издал неопределенное междометие и попрощался со старушками. Достав мобильник, он набрал номер и, услышав голос Старикова, сказал:

        - Володь, я поговорил с жильцами. Тут так фишки легли, что невозможно не воспользоваться ситуацией прямо сейчас. Надо поговорить с Сапрыкиной. Ты правильно сказал, без нее ничего не обошлось... Да я рядом... на Палехской... А что, без меня на оперативке все речи лишатся?.. Ладно... иду.

        Он спрятал мобильник в карман и, чему-то хмыкая, заторопился в отдел.
 
      

         И пока Макарыч продвигался вперед, осваивая такие нелегкие метры непослушными ногами, в голове его, в конце-концов, воцарился полный сумбур. Он запутался в трех простых вопросах: «Что делать сейчас?», «Что сказать на работе?», «Что сказать жене?»…

        Первый вопрос, надо сказать, был самым определяющим. От него зависело, какой из оставшихся прицепится вдогонку, чтобы доконать его вчистую.

        То, что он влип, как куренок в расставленную ловушку, ему не надо было и понимать. Сердце, бухавшее в груди как свайный молот, иногда проваливалось в никуда. От этого рождалось чувство скорой погибели и тоски. Решать вопросы, которые сами по себе казались ему камнем на шее, вышибали все разумные резоны, оставляя только одну подспудную мысль: «Выкинуть, забыть, уйти…». А куда уходит русский человек, пытаясь уйти от стресса, Макарычу и не надо было осознавать. Инстинкт самосохранения повернул его бренную оболочку в привычном направлении и поволок несчастное, затравленное существо в места, где можно уйти в мир, наполненный негой ласковых утешительных грез.

        У стойки бара, куда он, содрогаясь от внутренней дрожи, подошел, стоял приятного вида молодой человек и протирал до исчезающей прозрачности изящные рюмки. Услышав некий звук, сильно напомнивший ему скрип ржавой двери, бармен удивился, –откуда в его заведении столь несвойственные его статусу звуки. Повернув голову в направлении звуков, его удивление мгновенно сменилось внезапным испугом, едва он увидел существо, привалившееся в полуметре от него к стойке.

        Расцвеченная лилово-черными пятнами голова старика с двумя полосами лилово-черного цвета по обеим сторонам лица и жутко горящими глазами напомнили ему хорошо знакомый типаж голливудского зомби-вампира. Однако его испуг длился недолго. Хорошо знакомый с привычками местных бомжей, привыкших попрошайничать, он внушительным голосом, не допускающим никаких толкований, прорычал:

        - Чего тебе надо! Ну-ка, пошел отсюда!

        Но бомж только мотнул головой и, протягивая ему купюру, прохрипел:

        - Водки… дай…

        Бармен всмотрелся в уставившиеся на него воспаленными белками глаза мужика и, отмерив соразмерно полученной купюре дозу, протянул ее страдальцу. Доза вышла объемом на стакан. Макарыч с превеликой осторожностью держа на весу спасительное зелье, отошел к ближайшему столику. Там он, опустившись на ближайший стул, поднес стакан к губам и медленно, коротенькими глотками, поглотил содержимое. Затем он поставил его на стол и, не меняя позы, застыл, склонив голову к опорожненному стакану.

        Макарыч понимал, что его отсутствие на работе ничем иным объяснить уже будет нельзя. Милиция наверняка делала запрос в контору на предмет его работы там. И, тем самым, поставила в известность Харицкую о причине его пребывания в отделении.

        Харицкая, как он твердо уяснил за пару лет работы под ее началом, никогда и ничего не забывала. Ее мужицкий ум немедленно свяжет квартиру штрафника с упорным нежеланием Лепилина раздувать его дело и спустить на тормозах. А, стало быть, обойти и, тем самым, получить немалый куш в обход ее желания.

        Макарыч тяжко застонал, обреченно качая головой. Этот падла-жилец точно не упустит возможность состроить ему пакость через начальство, если уже не черкнул туда бумагу. Преследование, вымогательство, взятка… Эти слова огненными письменами запульсировали перед воспаленным воображением несчастного Макарыча.

        Он поднял голову и оглядел пустой зал. Лепилин подумал было, что для поднятия духа может стоит еще принять стакан, но едкая злая мысль просвербила его насквозь: «От судьбы не уйдешь!» Лепилинпонял всю трагичность ее и потому его следующие движения были исполнены твердости и силы. «Семи смертям не бывать, а одной не миновать!».

        Как он дошел до конторы, Макарыч не заметил. Он только ощутил свое присутствие в ней посредством услышанного восклицания:

        - Степан Макарыч! Немедленно зайдите ко мне!

        Он поднял глаза и увидел перед собой красный блин, чем-то очень знакомым напоминающий лицо Харицкой. Когда заволакивающий глаза туман малость рассеялся, Макарыч и впрямь смог опознать в блине, в форме которого ему, почему-то, он привиделся, разгневанный лик его начальницы.

        Он вздохнул и безмолвно проследовал в ее кабинет. С минуту длилось тягостное молчание, в течение которого Харицкая, громко шелестя бумагами, наконец, нашла нужную. Ткнув ее в руки Лепилина, она сухо, с безжалостностью пострадавшей стороны, бросила:

        - Читайте...

        Степан Макарыч, еще не зная, что там, в этих, запечатанных до краев листках бумаги, а от этого казавшихся чуть ли не свинцовыми, понял, что опасения его насчет проделок стервозного Владимира Исидоровича были более чем основательны. Он внутренне поджался, отключил эмоции и, собрав свою волю в кулак, приступил к чтению акта. В нем говорилось о проведенном осмотре и экспертном заключении о причинах аварии, ибо таковой заголовок имело это увесистое авторское сочинение экспертной комиссии Москоллектора и прочих приглашенных независимых инженеров-теплотехников.
 
        Но, читая эту бумагу, Макарыч, обмирая в предчувствии грядущей беды, понял, что не Владимир Исидорович подготовил ему эту пакость. Что эта бумага есть результат работы врага посерьезней и пострашнее, чем озлобившийся интеллигентишка-жилец. И что его, этого врага, он не сможет победить, так как удар был уже нанесен в самую жизненную точку, словно ему в сердце вогнали по самую рукоять, подло и внезапно, длинный тонкий стилет. Макарыч отложил в сторону бумагу, поднял глаза на Харицкую и просто, без сантиментов и драматических интонаций в голосе, сказал:

        - Я пойду домой. Мне трудно дышать...

        Харицкая приняла его заявление без вопросов. Она хотела было их задать, но вид человека, стоявшего перед ней, внушал почти что ужас, ибо лицо и взгляд его ничем не напоминали того, кого знали в конторе под именем Лепилина Степана Макарыча...

       

        Подойдя к двери, Олег, немного помедлив, нажал кнопку звонка. Он припомнил, что Стариков, посылая его поговорить с женой Куркова, так прямо и сказал: «Ты мужик деликатный, тебе и разговаривать с ней. Борис там точно дров наломает. Главное, надо выяснить, почему Курков так невзлюбил своего лучшего кореша…».

        Женский голос из-за двери прервал всплывший в уме наказ Старикова. Олег, оттенив душевной интонацией свой ответ, произнес:
 
        - Тамара Васильевна, простите за беспокойство, я из милиции. Можно мне с вами поговорить… Всего пара вопросов.

        Некоторое время с той стороны продлилась пауза, но затем щелкнули замки и дверь отворилась:

        - Проходите, ноги вытирайте… - бесстрастно указала ему на коврик грузная, в сатиновом халате, женщина.

        Олег с готовностью заскреб подошвами по сложенной в несколько слоев тряпке, думая в это время про себя: «Сложный разговорчик предстоит… Эта баба как сухофрукт, - долго придется размачивать» и снова, уже с раздражением помянул хитрованскую лесть Старикова. «Сам бы шел и разговаривал!..». Пройдя на кухню, куда без лишних объяснений прошла Куркова, Олег присел на табурет и сказал:

        - Извините, что оторвал вас от дела, но у нас в деле появился один деликатный вопрос, который сможет прояснить ситуацию, так сказать, обнаружить истинного преступника…

        Он замолчал, стушевавшись под ироничным взглядом Курковой. Она шмыгнула носом и неприязненно сказала:

        - Нечего меня лечить! Некогда мне выслушивать всякие … Пришли, - говорите дело, некогда мне!

        Олег согласно кивнул головой:

        - Ваш муж и его сослуживец Виктор Быков в свое время были друзьями. Самыми близкими, как мы установили. Но перед осуждением Быкова, примерно за полгода, между ними произошла крупная ссора, о чем нам рассказали в ДЭЗ’е. Вы не могли бы пояснить, отчего она произошла, в чем причина ее. Поверьте, это очень важно для следствия.

        Куркова внимательно, изучающее посмотрела на Олега, потом опустила взгляд на руки, в которых теребила тряпку.
 
        – Из-за меня они поссорились…