О двух лекарствах против страха

        Наши товарищи, столкнувшись с первыми болезненными неудачами в агитационной работе, несколько растерялись. Суть дела такова: возникло много встречных вопросов, имеющих общий смысл, и которые вполне можно сгруппировать и объединить в три «главных» вопроса. Они важны, их постановка подтверждает высокий умственный и образовательный уровень простых наших граждан, их требовательность к агитатору. Считаем, что на них нужно обязательно отвечать настолько публично, насколько это будет позволительно. Предлагается дать три предельно кратких, тезисных статьи, посвящая каждую из них ответу на один из этих вопросов.
   Вопрос первый: почему коммунисты используют в своей идеологии устаревшую «инструментальную» базу, в то время, как сейчас нужна другая диалектика, исключающая противоречие как свою основную категорию, как главный источник развития?
    Речь идёт о том, что сформулированные классиками материалистические законы развития устарели, т.е. перестали адекватно объяснять связи причины и следствия в эпоху глобализации, когда, по мнению некоторых граждан, то, что до сих пор считалось следствием, определяемым, стало причиной, определяющим; слово стало сильнее материи, так как упорядоченное слово, информация, осуществляет, по их мнению, общественные и материальные изменения и сдвиги. Кроме того, наша приверженность историческому детерминизму якобы затрудняет контакт с теми многочисленными гражданами, которые входят в класс пролетариев, но не придают этому решающего, идентифицирующего значения (верующие, аполитичные, мистики, молодёжь и т.п.). Они говорят, что предопределённость истории материальным производством перестала доминировать в том смысле, что она ещё сохраняется как атавизм, пережиток, за который упорно цепляются идеологии вчерашнего дня, но сегодня практика показывает, что основные состояния за последние 20 лет «сделаны» в нематериальной сфере. Основные политические события последних 10-ти лет были направлены на нематериальные в конечном счёте цели, на пути к которым материальная и финансовая база империализма используется глобалистами только как средство для получения принципиально новой среды обитания и соответствующего ей психологического типа человека, приспособленного к жизни не в традиционном человеческом, а в половинчатом мире, где в одном будет существовать как бы два человека: один, меньшая часть, как биологический организм, второй - как локальный узел, маленький «сервер» общего системного разума. (Мы «по старинке», материалистически, выразили эту концепцию примерно так: считается, что умаление живой природы в человеке, принудительный переход от человека экономического к человеку бестелесному, необходимы «конструкторам окончательного мира» для того, чтобы спасти человечество от угроз голода, холода, недостатка энергии, чистой воды, болезней и т.п. Причём это сжатие естественных потребностей уже сейчас оформляется и вводится в сознание человека как единственно разумное, а значит и неизбежное. Но человек неволен в своих первейших потребностях, следовательно, ему нельзя просто так внушить, что он должен их свести к кем-то установленному смертельному минимуму. Это очевидное противоречие между живой, материальной природой человека и глобалистской футуристической концепцией выживания снимается минимизацией биологического начала человека. Для этого есть два пути: «гуманный», при котором нужно радикально изменить человеческий организм, переведя его на дешёвое синтетическое питание, отказаться от расточительства энергии, от традиционного секса и естественного процесса беременности, заменить привычную антропогенную среду на стерильную, не предусматривающую жилья, транспорта, связи, культуры, отдыха, медицины, образования и т.п. в том виде, в котором эти феномены цивилизации нам известны. Понятно, что без радикального вмешательства в психику человека эти инновации реализовать будет невозможно. Путь второй, радикальный, по сути, запланированный конец человечества, в котором устраняется дефицит ресурсов Земли путём физического устранения значительной части потребителей, кроме тех, разумеется, кто запланировал и реализовал этот путь).
   На том основании, что сегодня предопределённость политических изменений материальным производством тщательно скрыта, на том основании, что глобалистская перспектива предлагает доминирование изящной условности над грубой действительностью, на том основании, что запланированная смерть большинства успешно выдаётся за оптимизацию истории, делается вывод о том, что диалектический, т.е. честный, подход к политическому анализу и политическому планированию устарел. И коммунистам, если уж они категорически не приемлют метафизический подход к реальности, чтобы быть актуальными, нужно искать новую теорию развития, основанную на синтезе диалектики и метафизики. Ни больше, ни меньше.
    Как это понимается в рамках одной, наиболее важной для нас, традиционной идеологической модели?
Креационизм. Мы должны отказаться от материалистической космогонии, неуничтожимости материи и энергии и признать, что мир и человек кем-то сотворёны; мы должны признать полную ничтожность человека, поскольку между творцом и тварью лежит непреодолимая пропасть: творец непостижим и безгранично велик, человек мал, пустозвонно глуп и беспомощен; не отношения людей в сфере материального производства, а божество – творец определяет ход истории, периодически вмешиваясь в неё. Эта позиция предусматривает раскаяние и принятие фундаментальных идей любой авраамической религии, но, учитывая традицию православия на той территории, где все мы живём, под покаянием предусматривается либо полная смена «конфессии», либо адаптация коммунизма к восточному христианству. В этом случае имеют в виду тихое, скрытое покаяние за революцию и социализм и включение в программу партии прогрессивных социальных идей из христианской этики. Предусматривается создание в перспективе единой всеобщей «веры добра», возможно, с сохранением коммунистической терминологии, на основании очевидных параллелей между прописными заповедями христианства и атеистическими (гуманистическими) принципами, из которых следуют главные цели коммунистов. Здесь же оговаривается, что пока политическая составляющая заповедей, касающаяся непротивления власти (в частности «власть дана свыше» и «не присоединяйся к бунтовщикам»), выносится за скобки и ждёт часа, когда власть «сама» станет доброй и справедливой.
      Так ставят вопрос сотрудничества верующие православные, а также те, кто считает себя верующими на том основании, что исполняет некоторые православные обряды. Мы пока что считаем таких наших людей скорее язычниками, заблудившимися в поисках «поддерживающей идеологии», дающей хоть какой-то гуманистический смысл видимой ими действительности. Основной недостаток поддерживающей идеологии – отсутствие ясной политической перспективы (какой реальный путь к идеалу?), нет внятного социального идеала (чего я хочу на самом деле?), есть надежды, но нет убеждения в возможности исправления своей жизни (буду что-то делать для успокоения совести, но это всё равно ничего не изменит). Но поскольку дело касается уже не теологического спора «анабаптистов и лютеран», а самого биологического выживания, необходимость «что-то делать» приводит верующего человека к вопросу: а кто вообще сейчас хоть что-то делает? а затем неизбежно приводит и к тем, кто хоть что-то делает.   
      Особенностью идеологического спора с верующими православными является то, что на светскую аргументацию с нашей стороны они отвечают не теологической, а такой же светской аргументацией, но выраженной в богословской лексике, что в дальнейшем довольно легко - при уточнении терминов - приводило нас к разумному компромиссу. Например, верующий человек не отказывается от увеличения качества и количества  получаемых им материальных благ, но ставит условием их получения честность, т.е. их заслуженность, которая им трактуется как богоданность. Мы целью социалистической экономики считаем наиболее полное удовлетворение растущих духовных и материальных потребностей, но не конкретных людей по списку, а всех людей, честно работающих в общественном производстве. Верующий человек считает современное государство отвратительным, имеющим безбожный характер, а потому обречённым; мы считаем современное буржуазное государство омерзительным и людоедским, построенным на идеях абсолютного зла, материальным носителем которого является частная собственность и эксплуатация человека человеком. Наши расхождения здесь сводятся  к тому, что православный человек – сторонник эволюционного пути к идеальному обществу, он считает, что зло обязательно будет наказано и минимизировано до состояния музейного экспоната, предостерегающего примера, но не человеком; мы считаем, что на эволюционном пути наших верующих и неверующих просто убьют, предварительно унизив и осквернив всё, что теми и другими считается «святым», первичным, фундаментальным. Поэтому мы говорим о том, что враг у нас общий, только если православный человек справедливо склоняется к пониманию в роли антихриста совокупного протестантского Запада и его проекций внутри нашей страны, то мы понимаем как классового «антихриста» именно его империалистические «проекции» внутри страны.
    Если верующий человек утверждает, что беспросветность, напасти, беды - это испытание веры свыше, мы отвечаем в том смысле, что такой подход исповедует не православие, а лютеранство. В этом случае бога, наказующего им же сотворённых людей за грехи, которых они не в состоянии избежать, следует признать лишённым морали чудовищем, недостойным ни почитания, ни восхваления. Утверждать такую предопределённость, отрицающую свободу, достоинство и самоценность человека, значит впасть в явное богохульство, совершенно извращённо понимать всю символику «божественного» начала, т.е. добра, в истории,  это значит, делать из бога своё жестокое подобие,  независимо от того, есть он или нет. Поэтому мы говорим верующему человеку, что «наказывает» и поощряет не вселенский разум, а природа и люди, - на том простом основании, что зло, сделанное чему-то или кому-то, возвращается к сделавшему в виде «наказания» не по воле Абсолюта, а вполне диалектически, как дефицит материи или как  дефицит энергии (или как их прямые следствия).
     Мы предлагаем верующему человеку отказаться от концепции «персонального спасения», так как спасение многих ближних благороднее и честнее; оно вполне согласуется с исконно православной традицией «пострадать за мир». Мы не отрицаем высокое моральное и воспитательное качество некоторых принципов прописной христианской этики, но предлагаем разделить сферы применения: как факторы воспитания цельной, несгибаемой в своих убеждениях личности, они могут быть применимы в классовой педагогике, при формировании психологии человека, фанатично, в хорошем смысле, преданного делу коммунизма. Различие при обучении будет в видоизменённой формулировке, сущность же останется неизменной.
    Фактор Родины. Если верующий заявляет, что он верующий «вообще», то мы говорим, что православия без отечества не бывает. Бывает космополитизм. Отсюда следует необходимость сначала справедливо обустроить именно собственную страну. Мы  сходимся на том, что без уничтожения «мирских знаков маммоны» (риторика верующих), т.е. по-нашему, без уничтожения классового общества, капитализма, справедливости и благополучия для всех достичь невозможно. У верующих есть некоторый «социальный запрос» на изоляционизм, на ограждение «святой Руси» от иноверной агрессии. Мы говорим, что без жёсткой и бескомпромиссной защиты государства рабочих и крестьян будущее «святой» или любой другой Руси просто немыслимо, но мы решительно настаиваем на том, что защищать свою страну могут лишь те её жители, которых много, и которые потенциально способны к действию; при этом беззаветно защищать её могут лишь её полноправные хозяева, т.е. те, кому она без остатка принадлежит и политически, и экономически, и духовно. Вывод: настоящая, а не бумажная защита интересов отечества возможна только тогда, когда высшей властью, хозяином страны является трудовой народ. Название такой политической модели – социализм.   
      И ещё, к вопросу о замене материалистической диалектики. Буржуазный идеолог не осознаёт истинных побудительных мотивов своей деятельности, он категорически возражает против определяющей роли социальных и экономических потребностей общества, которые складываются исторически совершенно независимо от его воли, каким бы выдающимся теоретиком его ни считали последователи или потомки. Если буржуазный философ признаёт недостаточность, неактуальность марксистской диалектики, он обязан предложить взамен её полноценную альтернативу. В наиболее общей и очевидной форме до сих пор нам предлагается только метафизический, чаще всего субъективный подход к историческому анализу.
     Поэтому политический философ и отличается от политического гастарбайтера тем, что в своей работе обращается к дальней ретроспективе, подходя к решению конкретного вопроса, поставленного реальностью сегодняшнего дня, через не связанные и даже враждебные его идеологии теории и учения.  Нас часто критикуют, с одной стороны, за мифологичность, а с другой - за антихристианство марксизма. Но на самом деле наши критики понимают коммунистическое антихристианство не канонически, не как антитезу Христу, а как нашу претензию сделать то же, к чему ведёт вся христианская проповедь человеколюбия, но за неё и эффективнее её. Отсюда и возникает некоторая профессиональная ревность, тем более что сейчас, буквально в последние месяцы, стало предельно ясно, что вовсе не коммунизм покушается на доброе в природе человека, наоборот, он яростно «покушается» на злое; но он якобы поглощает душу целиком и спекулирует насилием и нищетой, противопоставляя совесть классовую, узкую и приземлённую, - некой иной совести, «голосу бога» в человеке. Мы отвечаем: тут уж одно из двух, либо совесть в человеке есть, либо её нет, так как именно её внутри нашей «догматики» мы считаем и абсолютной, и фундаментальной, и классовой. Другой она быть не может.