Потомки сарматов

 Пусть, кто сарматского увидит молодца
Когда усы и  борода торчат из-под шишака
Он в шкуре леопарда, весь закован в латы,
С крылом орлиным он стоит, как черт завзятый,
Когда же он с копьем коня пошлет на дело –
Лишь истый муж в глаза ему посмотрит смело.
Morsztyn. Na Historyja.

Истоки «сарматизма».

  Ренессанс не только развеял тьму Средних веков, но и вызвал у современников повышенный интерес к наследию предков. Европейские народы обратили свой взор назад, в овеянную мифами и преданиями древность, пытаясь отыскать  свое национальное «я» в трудах античных историков и писателей.
  Знаменательная победа над Тевтонским орденом в битве под Грюнвальдом (1410 г.) способствовала возвышению Польши. Успехи на военно-политическом поприще привели, разумеется, и к  росту национального самосознания. Впервые о «сарматизме» завел речь Ян Длугош  (1415-1480) – польский историк, дипломат и крупный иерарх католической церкви.  Он утверждал в польском обществе чувство гордости своим историческим прошлым  и, сооответственно, государственный патриотизм. Последующие поколения историков и этнографов лишь закрепляли  этот «национальный миф», находя в его защиту все новые и новые аргументы. В данном ключе нельзя не вспомнить Матвея Карпигу (1457-1523) и его известный трактат «О двух Сарматиях» (1517 г.)  Долгое время этот труд считался  основным источником сведений  о Польше и Восточной Европе  на  Западе. Карпига  утверждал, что поляки имеют «славное происхождение» от народа античной древности – сарматов. В то же время он дистанцировался от «варварской» Скифии, которая деградировав от пьянства, растеряла былое  величие.  Сарматы были известны по произведениям  ряда  известных историков Древнего мира:  Геродота, Птолемея, Страбона, Тацита.   Данная идеология воспитывала в поляках чувство принадлежности не только к древнему народу, известному своими ратными подвигами, но и к самой истории. Поляки становились носителями цивилизации в роковом пограничье Европы и Азии.
  Разумеется, идеология «сарматизма» имела малого общего с историей настоящих сарматов, сошедших с арены мировой истории в эпоху позднего Рима.  Однако его создатели и не стремились к исторической точности. Главное – у них появилась «твердая почва под ногами». Интеллектуалы аристократического сословия сотворили прочный национальный миф. Как  это ни странно, но польские идеологи  эпохи  Возрождения оказались в чем-то правы. Современные научные исследования доказали,  что сарматы  оказали заметное влияние на славянские языки и языческие верования. Допускается даже вливание определенной части сарматских племен в протославянский этнос.

Шляхетская демократия.

  Ни в одной другой стране Европы «сарматизм» не смог бы появится.  Дело заключалось не только в поиске утраченных корней, но и в самом политико-правовом устройстве государства. В 1569 году произошло объединение королевства Польши и Великого княжества Литовского.  На карте мира появилось новое государство – Речь Посполитая.
Самое ее название являлось искажением двух латинских слов:  Res Publica – то есть «общее дело» и предполагало наличие  положенных  в данном случае республиканских институтов. Однако на деле все было намного сложнее.  Политической системой в Речи Посполитой  являлась шляхетская демократия – своеобразная представительская демократия. Разница заключалась лишь в том, что  народом в республике считались не все ее жители, а только  определенная  его часть – шляхта.
  Шляхта (от древневерхненемецкого slahta – род), возможно,  одна из самых известных польских исторических особенностей. Тут следует оговориться, что данный вид аристократического сословия  существовал  не только в Польше, но и в ряде других славянских государств, но такого размаха, как в Речи Посполитой, он, разумеется, не достиг. Происхождение шляхты теряется в глубине веков. Скорее всего, этот привилегированный класс берет свое начало от военной аристократии раннего средневековья. Со временем, возвысившись, шляхта  стала руководящей силой в стране, принеся ей как славные победы, так и горькие поражения.
   Шляхта – своевольная и беспутная, отважная и безрассудная, щедрая и нищая – вот, кто правил в новом государстве,  заседая в сеймах и выбирая себе нового короля. Именно шляхта приняла идеологию «сарматизма», как основу своего существования. «Сарматизм» позволял шляхте отмежеваться от «холопов и быдла», почувствовать себе  выше, как в социальном, так и в расовом плане. Теперь шляхту связывала не только классовая близость, но и этническая. Настоящий сармат стоял намного выше славян, евреев и балтийских народов. Вскоре данная идеология  распространилась в Литве, Белоруссии и Украине. В последней появился даже, так называемый «украинский сарматизм», где  местная шляхта тоже искала свои корни в седой  древности, брезгуя «подлым людом» и «песьей кровью».
  По словам польского историка Радослава Сикоры: «Нигде больше  в Европе  шляхтич  не мог чувствовать  себя настолько свободным и независимым от власти, как в Польше. Он гордился тем, что является свободным человеком, и это была  одна  из важнейших черт  шляхетской ментальности.  Польский  шляхтич свысока  смотрел  не только на крестьян и мещан,  но и на шляхетское сословие  в других европейских странах, где дворяне  со страхом склоняли головы перед своими властителями»[1]. Казимир Валишевский в своем труде «Смутное время», так охарактеризовал этих восточноевропейских рыцарей: «В тоже время происходит новое явление: казачество в самой Польше пытается привлечь в свои ряды ту часть героической и пылкой шляхты, которую опьянило и развратило  злоупотребление  свободой, сознание собственной  силы делало ее непокорной какой-либо дисциплине, а страсть к приключениям толкала к самым отчаянным и безрассудным предприятиям …»[2].
Шляхетские сарматы верили в Польшу, как в золотой оазис свободы знати, окруженный со всех сторон или абсолютистскими державами Европы или же могущественными восточными деспотиями.  Шляхетский «сарматизм» жизделся  на нескольких основополагающих постулатах: аристократизм (власть избранного сословия),  республиканство (равенство между избранными – легендарные «паны-браты»), патриотизм (любовь к своему Отечеству – основная идея «сарматизма») и  католицизм (противопоставление  доброго католика «западной ереси» - протестантству и «греческой схизме» - православию).  К последнему постулату следует добавить, что, несмотря на  религиозное рвение отдельных представителей  шляхты и католического духовенства, в Речи Посполитой царила религиозная свобода, закрепленная  рядом  государственных постановлений.  Однако это не мешало разнузданной от  безнаказанности шляхте  всячески притеснять православное духовенство на землях Украины и Белоруссии.
  Древние сарматы  были народом-воином, народом-налетчиком. Поэтому их «потомки» должны были большую часть своей жизни посвятить войне, занимаясь славными ратными делами. Даже так любимая аристократами охота рассматривалась в Речи Посполитой, как своеобразная подготовка к будущим сражениям.
Однако истинного сармата   интересовала не только война. В шляхетской среде высоко ценились  семейные узы, брак,  внешние проявления своего аристократического сословия, такие как пышный эскорт и щедрые застолья.  Одной из позитивных сторон «сарматизма» можно назвать  гостеприимство и хлебосольство, которые, вообще, свойственны славянскому этносу.  Шляхта очень любила не только ездить в гости, но и принимать их у себя. Во всем этом была не малая доля  хвастовства и соперничества.  Аристократы пытались произвести   друг на друга впечатления,  показывая роскошь своих дворцов и богатство праздничного стола. Самые отчаянные гуляки даже брали в долг или закладывали  свое имущество, дабы произвести впечатление на долгожданных гостей. В польском языке даже есть пословица: «Все заложи, а себя покажи».
С особенной помпой встречались иностранцы. Заморского гостя окружали заботой и всячески пытались ему угодить. Большинство аристократов сносно владело латынью, а в те времена этот язык был эквивалентен нынешнему английскому.  Поэтому проблем с взаимопониманием с иностранцами практически не возникало. Застолья обычно были весьма продолжительны. Пока молодые люди танцевали классические или народные танцы, старшее поколение  либо разговаривало о политике, либо злоупотребляло спиртными напитками. Вообще следует заметить, что  очень часто шляхетские застолья оканчивались безобразной попойкой с дальнейшим выяснением отношений. И хорошо еще, если только в кулачном бою. Бывало дело доходило и поединков на холодном оружие.
В древнем сарматском обществе  роль женщины была необычайно высока. Она даже породила легенду о народе воинственных амазонок. Дело в том, что  многие сарматские девушки до своего замужества отправлялись в грабительские набеги вместе с мужчинами, геройствуя с ними на равных. Видя этих  отчаянных фурий, древние греки и придумали  красивую легенду о народе отважных наездниц. «Новые сарматы»  пытались ни в чем не уступать своим славным предкам. Настоящий шляхтич должен был быть галантным кавалером, отдавая себя в услужение «даме своего сердца».
Вообще знатная женщина в Речи Посполитой часто перенимала не себя чисто мужские функции, такие как управление хозяйством и организация защиты своего поместья. Дело в том,  что мужчин часто попросту не было дома. Они либо  находились на военной службе, либо  заседали в  региональных парламентах – сеймиках.
Одной из самых броских  особенностей «сарматизма» являлся внешний вид его приверженца.  Шляхтич, если у него хватало денег, конечно,  одевался очень  богато и красочно. Основой его одежды был – жупан, который подпоясывался декоративным поясом или же кушаком. На жупан надевался кунтуш и различные виды  шуб – делии в  XVII веке и разнообразные  венгерские накидки в XVIII-ом.  На ногах аристократ носил свободные шаровары,  заправленные в высокие сапоги желтого цвета. Головным убором служила меховая шапка татарского или венгерского  происхождения.   Ее часто украшали перьями цапли. В  XVIII  веке  старинные головные уборы заменяет  традиционная польская конфедератка.   Из оружия сармат предпочитал саблю-карабелу и надзяк – что-то среднее  между тростью и чеканом. Грозные надзяки часто применялись в рукопашном  бою, особенно на заседаниях парламента, когда разъяренных шляхтичи  доказывали ими свою правоту.  Военная одежда тоже приобрела более восточный вид. Ощущается сильное  татарское и турецкое влияние. Самым ярким примером «сарматизма» в армии могут служить легендарные крылатые гусары. Что же касается прекрасной  половины человечества, то они предпочитали носить  преимущественно западноевропейские платья. Хотя и  дополняли  их  чисто славянскими элементами  одежды знатной госпожи.

Упадок «сарматизма».
 
  Вина в падении Речи Посполитой во многом лежит  и на «сарматизме», вбившем клин  между классами многонационального общества.  На рубеже XVI – XVII веков Польше выпал исторический шанс объединить под своей рукою все славянские земли, находившиеся тогда,  либо под властью иноземных государей, либо в смятении и анархии.  Шляхта и ее «исторический расизм»,  нетерпимость к другому народу и вероисповеданию, навеки раскололи республику, сделав из сограждан заклятых противников.
  Шляхетская демократия и ее культ сармата  на первом этапе своего существования принесли  Отечеству череду громких побед, положив начало так называемому золотому веку, воспетому впоследствии польским классиком Генриком Сенкевичем (1846-1916). К сожалению, впоследствии все изменилось.  Своевольная шляхта не желавшая подчиняться никому на свете, даже собственному королю,  привела Речь Посполитую к  весьма прогнозированному краху. Постоянная нестабильность внутри страны вскоре сделала ее разменной монетой в игре крупных европейских держав.
  «Сарматизму» так и не удалось преодолеть исторические границы Польши, хотя он и нашел своих сторонников в  Белоруссии и Украине.  В  последней даже появилась сходная с «сарматизмом» «восточная» идеология – хазарский миф. Ее проводниками были гетман Иван Мазепа со своими соратниками. Однако после поражения шведов и «мазепинцев» в Полтавской битве  «хозаризм» потихоньку сошел на нет.  «Сарматизм», «хозаризм»  и так называемое «старомосковство» – являлись основными национальными мифами народов Восточной Европы  тех лет. Откровенно говоря,  все эти «нацвыдумки» были своеобразной реакцией правящих элит восточноевропейских государств, желавших остановить идущий с Запада прогресс, как бы «законсервировать» свой  режим,  создав вымышленный мирок древних традиций и славы. 
Петр  I   весьма критично относился к «сарматизму», сравнивая его со столь нелюбимым им «старомосковством». Оба  этих течения он считал в корне своем азиатскими и крайне отсталыми. «Тогда же за благо разсудил старинное платье росиское (которое было наподобие полского платья) отменить, а повелел всем своим подданным носить по обычаю европских христианских государств»[1]. Дело в том, что в странах Западной Европы  к концу XVII  века сложилось мнение о Польше, как о стране, чисто восточной. Разумеется, «сарматизм» играл в этом немаловажную роль.
  В XVIII веке Польша переживала упадок. В ее дела все больше вмешивались сопредельные страны, решившие, в конце концов, поделить некогда  могущественную «шляхетскую республику». Начался угар «сарматизма», который приобретал все более комичные формы. Шляхта стала воспринимать  два прошлых века, как  овеянную преданиями и легендами «золотую эпоху»  вольности и славы.  Все  нынешние невзгоды стоило понимать не иначе, как божью кару. Но не только за свои грехи, но и за прегрешения всего мира. Вместе с государством умирала и армия, превращаясь в неорганизованное сборище, плохо подчиняющееся своим офицерам и попросту не желавшее идти в бой. Все происходящее в то смутное время в государстве польском можно характеризовать меткой фразой героя романов Г. Сенкевича, Кмитица: «Каждый  сам себе пан  в нашей Речи Посполитой».
   Роковой удар  Речи Посполитой нанесла Северная война (1700-1721). И так слабое государство не выдержало тягот военного времени. Россияне и шведы стали заправлять в республике, ставя на трон полумарионеточных  правителей.  Россия, как победительница в войне, фактически превратила умирающую Польшу в свой протекторат, выступив гарантом вольностей и прочих гражданских прав и свобод. Все это вызывало  определенную горькую иронию. Монархическая  Россия  охраняет демократические права республиканской Польши.
  Интересное описание Польши XVIII столетия оставил нам французский  дипломат – граф Луи-Филипп де Сегюр. На пожелтевших от времени страницах его дневника  оживет Речь Посполитая – некогда великая и могучая, сейчас же переживающая полный упадок и разруху.
Граф де Сегюр направляясь с дипломатической миссией в Санкт-Петербург, остановился в Берлине – столице прусского монарха Фридриха Великого. Узнав, что француз держит путь в Россию и намеревается пересечь земли Польши и Литвы,  король иронично заметил:
  «Свободная страна, где народ в неволе, республика под руководством короля, огромные земли, на которых практически никто не живет». Поляки были умелыми воинами, но их армии не хватало дисциплины. Польские мужчины – смельчаки и рыцари, но, кажется, их женщины отличаются большей отчаянностью и героизмом;  поэтому  в конце Фридрих  саркастически бросил: «Их женщины – настоящие мужчины»[2].
  Далее,  де Сегюр  описывает свои впечатления об увиденном в Польше – «пограничной» стране, переживающей полный декаданс: «Когда пересекаешь  восточную часть владений короля Пруссии, создается впечатление, что оставляешь территорию, на которой господствует  созданная усилиями  искусств  природа и   совершенная цивилизация.  Оказавшись в Польше,  убеждаешься, что Европа полностью осталась позади, а перед глазами  открывается новое потрясающее  зрелище:  гигантская страна, практически полностью  покрытая  хвойными лесами, вечно зелеными,  однако же и вечно хмурыми, среди которых изредка попадаются  обработанные поля, раскиданные, подобно  островам в океане;  убогие,  закрепощенные обитатели; грязные села; домишки, которые мало чем отличаются от дикарских лачуг, -  все это  приводит к мысли, что путешественник вернулся на десять веков в прошлое, оказавшись в окружении орд  гуннов, скифов, венедов, славян и сарматов»[3].
Век Разума принес свои новшества и в аристократический мир старой Польши.  Классический «сарматизм» стали воспринимать за варварство и мещанство, называя его «дикими нравами старой шляхты». Воспитанная на гуманистических трудах Вольтера, Дидро и Руссо новая элита в первую очередь видела в старой национальной идее  элементы противоречащие  либеральному гражданину: консерватизм,  религиозный фанатизм, традиционализм и ксенофобию.  Однако корень патриотизма,  заложенный в понятие «сарматизм»  не умер.  Так во времена Четырехлетнего сейма (1788-1792) особенно популярным становится образ «просвещенного сармата». Теперь под этим термином понимался настоящий патриот: получивший западное образование  человек,  но не гнушающийся, тем не менее, своей родины с  ее многовековыми  традициями и обычаями. Польская знать во времена войн за независимость  с радостью меняла  западноевропейское платье со шпагой на  дедовский кунтуш и знаменитую саблю-карабелу.
«Сарматизму» удалось пережить исторические вихри, захлестнувшие  Европу в конце XVIII – начале  XIX веков. Однако он все больше маргинализировался. Сохраняясь, в основном, в сельской местности или иных «медвежьих уголках». Лишь благодаря таким классикам польской литературы, как Генрик Сенкевич  сарматский шляхтич  вновь стал  благородным рыцарем  легендарной  эпохи расцвета Речи Посполитой.  Эпическая Трилогия Сенкевича («Огнем и мечом», «Потоп» и «Пан Володыевский») популяризировала старую Польшу и образ благородного и в то же время беспутного воина-сармата во всем мире. «Сарматизмом» стали называть старинные  обычаи, помещичье гостеприимство, простоту, открытость, широту и щедрость, прямоту и правдолюбие.
  Сейчас «сарматизм» ушел в прошлое. Однако его влияние на польскую культуру ощущается и по сей день. Для рядового поляка «сарматизм» неразрывно связан  с героической историей его родины. С теми днями, когда Речь Посполитая простиралась «от моря до моря», а ее гордые и своевольные воины сокрушали врагов на ратных полях.

.


[1] Воскресенский Н.А. Законодательные акты Петра I.  М.: Л:., 1945. Т. 1,  стр. 116.
[2] Вульф Л.  Изобретение Восточной Европы. К.: 2009, стр.  48.
[3] Вульф Л.  Изобретение Восточной Европы. К.: 2009, стр.49-50.



[1]  Сикора Р.  С истории польских крылатых гусар.  К.: Дух и Слово, 2012.стр. 17.
[2]  Валишевский К. Смутное время. М.: Мир книги, 2009. стр.127.