Плоское светило рассвета. научно-фантастический ро

Вячеслав
Перекальский



ПЛОСКОЕ СВЕТИЛО РАССВЕТА
 
Научно-фантастический роман ХХ11 века



© 2015 –   Вячеслав Перекальский


В тексте сохранены авторские орфография и пунктуация.


Об авторе.

Отслужив в Монголии снайпером и отучившись в Ленинграде на ист.факе, вернулся за Урал. Работал, в крупном бизнесе, в среднем, в мелком. Торговал на базаре мылом, поставлял эшелонами - уголь, зерно, метал, мясо; машинами – тушенку, водку, компьютеры, телевизоры. Повидал много городов и закоулков Урала, Сибири и Средней Азии, особенно. Консультировал представителей иностранных компаний, областные и городские администрации, организованные преступные группировки, одного банкира и двух воров в законе. Работал в охранных структурах – ловил крадунов и сдавал вороватых ментов.  Переехав в деревню с неслучайным названием: «Нечаевка», пишу тексты, развожу гусей и больших собак…

 
Как-то, в одной редакции, мне задали вопрос: «Какие Ваши стратегические цели во внешнем мире?». А я от такой «простоты» вопроса, вдруг, впал в изумление, а потом и в долгую, дня на три, задумчивость.
Цели… Планы…
Я их, «стратегические», составил  в 16-ть лет, в  1984-м году. Написав с одного маху стихотворение в ночь на 24 декабря:
«Выжгли костры в пыли скрижалей – прозренье,                Кантату слезы. И будет играть до рассвета.                Слово трудное Ночи… На клавишах ветра.
Где День вцепится в кости. Где свет – это тень                Солнцем закрытой вселенной,                А мы, просто – гости, хождений нетленных…»
И, так далее …
Мое поколение, рожденных во второй половине 60-х, имеет большой долг перед Будущим.
В мае 1985-го года, это я, тогда еще школьник, представитель того поколения, написал письмо в ЦК КПСС. Письмо о том…, «что бы очиститься, возродится - нашему народу нужен капитализм, а нашей стране развал, и тогда мы в ужасе ломанемся обратно - к коммунизму, единству, и - в «светлое будущее»».
Это я стоял  и суетился азартно в августе 1991-го перед Белым Домом, Но уже, когда был на Лубянской площади, когда два автокрана снимали памятник Дзержинскому, я не улыбался, не аплодировал. Что-то проняло меня тогда. И там,  с москвичами пылающими праведностью  вершимого, я грубо даже поговорил, и едва не получил от них по башке…
Это я, со-товарищи, в 1992 году, пытался вывести с Урала на Кипр 120 тонн циркония, стратегического, для ядерных реакторов метала. За что половину наших перестреляли высокие конкуренты  из Атомпрома. И позже, я, всячески, активно и пассивно, участвовал в развале своей страны…
«… Ночь гонит, гонит в страну многоточий:                Скрип по дорогам телег и подмёток.                Ночь – не сезон для мечты и полёта.
Там жуют узды крылатые кони,                И бьются толпы зазнавшейся голи                Об странствий корни.
Там – в седину звёзды волосы плавили.                Там, ответов не создали, лишь вопросов назадали…                Там, люди - осколки ночи, забывчивость бога,
Себя забывали, сердце на плаху кидая,                свой комочек комкали.Засыпая, засыпали…                Потихоньку выть стали…»
Цели… Планы… Жизнь, как решение некой Задачи, где масса неизвестных, но известен результат. Могила.
Задача человека и человечества в целом – раскрывая свои потенциалы, насытить Время, до полноты Вечности.  После: ставшая Вечность опрокидывается на Временные потоки и покрывает все-вариантность времени единым Смыслом. И рождается Бог. Который - есть, который - был, который – будет.
 В принципе, всё просто: Квантовый мир с квантовой механикой в квантовом пространстве. В принципе, в каждом отдельном мгновении времени - Бога нет. Это мы – люди - рождаем, созидаем его. Каждой мыслью своей, каждым чувством. Будем мы злы - и Бог будет злой. Сжигать Содом и Гоморру, превращая невинных в соляные столбы. Будем мы хитры, подлы и пронырливы - и Бог сядет играть в карты с Дьяволом, ставя на одного из праведников своих, как на беговую лошадь. Будем мы полниться любовью,  вопреки всему, и терпением к ближнему своему – и въедет, вдруг, в Иерусалим на ослице «бродяга» Исус…
Сегодня мы, люди, проигрываем, везде – в Европе, Америке, России, мы в распаде, мы – атомизированы, и наш бог – нейтрино.
И пока Будущее не «склеится» в Настоящем, Будущего не будет. Как нет, и не  будет, Бога в разваливающемся на элементарные частицы мире. Тексты, некоторые, это «клей», которым сегодня клеится мозаика возможного бытия. Я тоже пишу тексты. И надеюсь. Надеюсь, что Свет продолжит «случаться» - всей наползающей ныне тьме, вопреки.
Всё, как в окончании того «детского» стихотворения моего 1984-го года:
«…А время вертелось, пространства сжигались.                Кажется – шли, а остались на месте.                Пространство разверзлось.
И в этой пасти                Младенец зачатый, лежит                Улыбаясь…»
Вячеслав Перекальский, e-mail: vperekalsky@gmail.com



                О книге.   

«Плоское Светило Рассвета»,  научно- фантастический роман,  попытка синтеза интеллектуального романа и жанра, с присутствием элемента детектива, с флёром тайны до последней страницы.
22й век, 2145 год. Места действия: городки Центральной Европы, мегаполисы Индии, Москва, Сибирь, Скалистые горы Северной Америки, джунгли Амазонки  и Африки.
 Сто тридцать лет  на Земле проходят грандиозные программы по трансформированию всего человечества. Кардинально изменились энергетика, транспорт, домостроительство, сам социум, семья и школа. Но главное – человек. Самый трудно изменчивый материал.
22й век, поле битвы – Человек.
Одни  «выращивают» Нового человека, другие дрессируют Сверх-человека, а третьи вымучивают нечеловеческого Бога для человеческого стада. На планете и в освоенном ближнем космосе действует негласное соглашение на «Холодный Мир» между основными центрами сил, сроком на пятьсот лет, как мораторий на открытую войну. Но никто не застрахован от мелких пакостей.
Властелин Севера, мессир ордена «Северное Братство», из «Гнезда Драконов» в Скалистых горах - опутал сетью мир и готовит завершающий этап многолетней комбинации против своих главных конкурентов за первенство в создании  Нового Человека – «Ордена Садоводов». Чьи основные  базы и научные объекты находятся в Сибири. Чью деятельность и структуры прикрывает военная мощь Конфедерации Европейского и Русского Союзов. Но есть еще и Орден «Желтой Звезды и Крылатого Змея», основанный на Дальнем Востоке и в Латинской Америке, у которого тоже свои планы, и  представители которой глубоко презирают, как «северных братьев», так и «садоводов».
Многие герои романа живут своими заботами в резко контрастирующих меж собой социумах, и  не знают, что судьбы мира связали их жизни одной тугой нитью. Это: рефлексирующий европейский интеллигент Франц Лавелье, беззастенчивый разбойник Тринадевятов, немецкий и индийский юноши Гюнтер и Индраджив, русская девушка Маша и её брат, офицер военно-космических сил Русского союза, Егор.
Реалии социальных сред Будущего, их законы и нравы – вторые «действующие лица» романа. Людоедская «заповедная» Африка. Унылая «закомплексованная» Европа. Динамичная, и немного взбалмошная, Сибирь. Цветение и гниение Индии. Мрак и ужас тайных лабораторий. Там плетется ткань романа. Из грандиозных замыслов и бытовых забот, из маленьких подвигов и больших подлостей, из поэзии  сумрака и музыки света.
Будущий жаркий  день предвещает плоское солнце,  поднимающееся над горизонтом на рассвете. То ли -  отсвет далекого пожара. То ли - летающая тарелка инопланетян. Плоское светило рассвета, это всегда только начало…
«Будущее начинается сейчас. Будущее, как код Бога, которого нет, и которого созидают люди, ежесекундно. А если это не так, то Будущее всегда будет лишь следствием  безответственной контрацепции Прошлого.»
Роман диалектически развивает посылы, а где-то и стилистику произведений:  «Лезвие Бритвы», «Час Быка» Ивана Ефремова, «Гиперион», «Эндимион» Дэна Симмонса, «Князь Света» Роджера Желязного.
Использована (без прямого цитирования) научная база  идей, мыслей, проектов  учёных: Вернадского, Тьяр Де Шардена, Бора, Берковича, Теслы, Козырева, Мещерякова, Ильенкова, Эволы, Хаксли, Эфроимсона, Гаряева, Савельева, Менгеле, а также обществ: «Туле», «Аннэнербе», «Учение Свастики Бон» и других учёных и коллективов…
Рекомендую читателям: мужчинам и женщинам, от 10 до 70 лет,  с перманентной тягой  к сложности, в состоянии непроходящего беспокойства за будущее.


 


 








               
ПЛОСКОЕ СВЕТИЛО РАССВЕТА.
Научно-фантастический роман.

Глава 01. Тур-Профессор.                2145 год, май. Латинская Америка, Верховья реки  Амазонки ………….……………………..... ……………………….012 стр.
Глава 02.  Атакуем!                2145 год, май. Аравийский полуостров. Ростовская область, база «Отрадная»……. ………………………………….047 стр.
Глава 03.Таможня в цвете.                2145 год, май. Европейский Союз, город Берлин. ………………………………….....................................   069 стр.
Глава 04. Индийская сказка. Страшная.                2145 год, май. Индия, мегаполис  Мумбаи . ……………………………………………………….....   092 стр.
Глава 05. Поставщик Деликатесов.                2145 год, май. Центральная Африка, долина реки Мотабе . …………………………………………………………....121 стр.
Глава 06. Магистр Общества Садоводов.                2145 год, май. Средний Урал, городок Генштаба ВС Русского Союза…………………………………………………….168 стр.
Глава 07. О чем играет скрипка?                2145 год, май. Северная Америка, Скалистые горы, «Гнездо Драконов»………….. …………………………………..187 стр.
Глава 08.Эказмен.                2145 год, май. Центральная Сибирь, город Кузнецк. ………………………..…………………………………. 207 стр.
Глава 09 Искусство склейки.                2145 год, июнь. Центральная Европа, Земля Баден- Вюртимберг, город Дорнхейм…………………………237 стр.
Глава 10 Академический Парад.                2145 год, июнь. Южный Урал, город Оренбург. Центральная Европа, Саксония, город Карлсдорф ..………………...288 стр.
Глава 11. Тринадевятое Царство.                2145 год, июнь. Индия, штат Кашмир, заповедник «Амирам»  ……………………………………………………………331 стр.
Глава 12. Счастливая История с бальным платьем.             2145 год, июнь. Центральная Сибирь, город Кузнецк. ………………………………............................................369 стр.
Глава 13. Москау Дьюти.                2145 год, июнь. Центральная Россия, Большая Москва …………………………...……………………………… 390 стр.
Глава 14. Приют Сломанных Кукол.                2145 год, июнь. Индия, мегаполис Мумбаи. .…………………………………………...........................433 стр.
Глава 15. Егоркин Городок.                2145 год, июнь. Центральная Сибирь, город Кузнецк. ………………………………............................................473 стр.
Глава 16. Viva La Muerte!                2145 год, июнь. Северная Америка, Скалистые горы, «Гнездо Драконов».................538 стр.



01.
ТУР- ПРОФЕССОР.
2145 год, май. Латинская Америка, Верховья реки Амазонки.

*
- Как Вам на вкус человечина?
А Франц только, что откусил от сочного куска поджаренного мяса. И поперхнулся.
Сидящие у костра рассмеялись беззлобно и продолжили вкушать.
- И правда, кто так жарит человечину? Кусочки, палочки… Ну, кто так жарит!
Альбер вскочил с привилегированного, у костра, места и бросил шампур с мясом в кусты:
- Человека надо жарит целиком. Выпотрошить, по методологии барана. На длинный вертел, и на медленном огне. И когда уже всё употребишь, - голову оставить над кострищем. И уже, практически, не жарить, а прокапчивать. По аналогии с кабаньей. И поливать человека надо, для сочности - всё время. Не ленится!
На поляне уже никто не смеялся. Господа научные сотрудники внимательно слушали руководителя.
- Поливать понемногу, но постоянно. Но не маринадом! Что есть  принцип Тухлятины. А смесью свежестекающего с человека жира и, сцеженной заранее, его собственной крови.
В тёплой тьме амазонской сельвы застыла тишина.
- Вот тогда и получится – деликатес! Нечто особенное, что отличает человеческое мясо от баранины и свинины!
Альбер Мескорр вынул еще один шампур с мясом из ведерка, оглядел его, но не попробовал:
- Хотя человек и есть по всем параметрам: и  поведенческим, и этологическим, да и социокультурным, нечто среднее – и свинья, и овца... А не только - со стороны гастрономической.
Тишина висела в джунглях. Ночь навалилась, а из ночи посверкивали глаза замолкших коллег доктора Мескорра. Глаза хищников – глаза поедателей  мяса. И смотрели они все на бедного профессора философии.
А «друг Альбер» смотрел, на «друга Франца», открыв рот.
Франц же опомнился. Откусил еще кусок  и жуя, вопросил:
- Аль, ты чего такого выпил?.. Я тоже хочу!
Вокруг джунгли взорвались хохотом, а громче всех заходился высоким смехом «друг Альбер».
- А ведь ты всё-таки повелся! Друг Франц. Согласись что повелся!?
- Я тебя знаю, Аль.
 - Нет ты повелся! Ты – кабинетный, нет, теперь уже больше – эстрадный человек со своим дресс-кодом, этик- кодом, слюнями и соплями, и салфетками! А мы - в Амазонии. И можно предположить - Такое?! Ох, Франц, как вы в Европах о нас!. О коллегах думаете!
Франц быстро нашелся, что ответить:
- Мы - В Амазонии? Так?
- Так…
- Значит, я – не дома. И я просто не знаю поставщика вашей кухни.
Вокруг грохнул новый взрыв смеха.
- Молодец, старая хватка!- Университетский друг похлопал по спине.- А поставщик деликатесов у нас проверенный. Эта партия, например – из Африки.
- А что ж не местная?
- Местная худосочная жилистая и биологически очень подозрительна. В общем – второй категории. А нам нужно – лучшее! Я познакомил тебя с коллективом. Какие сотрудники! А?! А какое оборудование? Эксклюзив во всем! У меня – только так!
- Да, узнаю тебя, «Графский мальчик». Всё лучшее по мановению руки - у тебя было с юности.
- С детства!
- Вот! А мне приходится зарабатывать собственным трудом.
- И не плохо, надо сказать! Ты  нынче как Рок-Звезда от философии! Гастроли, гастроли…
- Да, одни гастроли…
- Куда собрался, после Латинской Америки?
- Россия, Сибирь…
- Это интересно…
Альбер Мескорр, дожевывая мясо, разлил по бокалам красное, казавшееся черным, вино и спросил:
- А помнишь, Франц, как на берегу Рейна…
- На гранитной набережной.
- Выпивши по бутылочке вина…
- Рейнского, по паре бутылочек.
- И бутылку водки.
- То есть - пьяные…
- В дрызг пьяные…
- Бредили о философии ставшей, вдруг, практикой. Философией, вернувшейся в жизнь, слившейся с ней и одухотворившей её – до клеточки каждой, и в – целом. И развивали, развивали…
- Вили мысле - бредные водоросли.
- И вот ответили, таки... Помнишь: «душу положу мой друг!» И, как?
- Как в юности, на берегу Рейна?
- Как тогда, так и  сегодня! Когда приходят Решения…
- «Решения», которые «приходят»? Лишь, некая уверенность, не более.
- Но и не менее, Мы, как помнится,  всё-таки говорили о конкретной философической практике.
- И вот - ты здесь, в джунглях.
- А ты по городам гастролируешь, как рок-звезда… Что, не получилось?
- Если  вести к практике - из философии  получается лишь Поэзия. А там, где и слов не хватает, то - Музыка. В общем – театр с музыкой, театр ускользающего смысла…
Но это для людей одиноких. Для претворения философии в живую практику нужны усилия больших коллективов,  и не только мыслящих, но и чувствующих…
- ..Страдающих, сострадающих…
- Да, страдающих, мучащихся, погибающих. А, значит, нужен целый народ! С территорией, с богатой природой и ресурсами экономикой, инфраструктурой, и прочее, прочее… Нужен народ, народ подожженный страстью!
- Или тоской…
- Да! И этим, и другим.  В общем народ пораженный сильным чувством, комплексом чувств!
- Вот! Можешь  же! Как ты правильно излагаешь, друг Франц, не хватает только реального Действия. Воплощения. Но это всегдашняя твоя болезнь. Да и всех…
- Но это ты зря. Я – одиночка, потушенный тлеющий едва европеец. Ведь у русских что-то получается! Да и у мистера Геллрока, Командора Севера...
- Я тебя умоляю! Эта костюмированная пантомима в стиле «SS»! Театрал ты наш! А у русских, пока это лишь тексты и картинки, по крайней мере, для меня. Настоящая умозрительность, особенно философская, ставшая практикой, по-нашему: «по-рейнскому», -  должна стать ощутимой лишь на ощупь. Ибо она должна, по сути - умереть.  Исчезнуть,  раствориться в действующем субъекте, в том, что называют затхло: «народом».  Как наблюдатель должен раствориться в наблюдаемом объекте. Как экспериментатор слиться с экспериментом.
- Палач с жертвой. Творец с тварью. Бог с бытием… Бытием, который – быт. Банально – с душной кухней и отхожим местом…
- Все – так! Как мы говорили..
- … Бредили с пьяну…
- Да, пусть, по твоему - бредили.. А у русских - не плохо бы пощупать. Ведь, в свое время русские так много про себя лгали. А построили «Гуляш-коммунизм», гуляш, который их самих и съел! Нет! Их надо пощупать, даже – вжиться, при этом – не теряя голову. Сохраняя самоиронию и даже сарказм. Именно ты, Франц, это сможешь! Я этого от тебя жду. И считай это моей просьбой – в твоей поездке по Сибири.
- С удовольствием, Альбер! Тем более, что это так совпадает с моими планами!
- Я тебя даже профинансирую!
- Ну, - это лишнее! Контракт подписан, предоплата получена.
- Да сколько ты там получил!? Нужна – глубина! А глубокое бурение требует соответствующих вложений
- Давай, после, «друг Альбер»,  завтра – на трезвую голову.
- Правильно! А сегодня – хорошая ночь! Сейчас нам сыграет на гитаре мой коллега Коста, с друзьями, свои потрясающие увертюры! Коста,  сыграй, пожалуйста!
- С удовольствием, команданте!
Индейско-испанская гитарная грусть с дудками растеклась по темным джунглям интригуя и завораживая, и выспрашивая тайны.
- Да… Хорошо! И чуточку страшно, и от того еще лучше... Наверное, здесь, в этих лесах, когда-то очередное проигравшиеся человечество пряталось от атомного пожара.
- И дичало, дичало… Ну, брат учёный,  а что мы, интеллектуалы,  нашему новоочередному человечеству готовим? Всему -  и элите, и отброскам? «Мерито-»   и «Корпорато-» кратии?«Общественно сконцентрированному» среднему и, якобы исчезнувшему, рабочему классу? Псевдо сообществам  инжениринга и сайленсинга, поисковиков и адвенчуров? А?
- Что ж, я не против. Прикинем: что ждет Человечество в Будущем. Куда оное идёт само и куда, собственно, ведем его мы. «Мы» - думающие и делающие, кажется ныне - единственно способные, что либо изменять. Хотя, надо признать и огромную инерцию исторических процессов.
- …Огромаднейшую, – в кубе!
-…Инертность укладов и психо-матриц наличествующих масс населения…
- Гипер-огромную  инерционную массу!
- И, – генетику,  ее глубину и коды…
- Да, и её. Хотя тут  ты,- специалист. Но тогда - и учитывая воле - влияния Космоса!
- И что-о э-то тако-е?
- Космос, вселенная, высший разум. Бог, наконец!
- Бог?! Которого ещё нет?!
- Да.
- Да?!... Но:  пусть, так. Учитываем наводящие импульсы в Несуществующее - и от космоса, твоего.
- Обратимся к – человеку.  Не к своре, сообществу, группировке, касте,  классу, а - к индивиду. Но, учитывая Общее. Согласно идиоме – «Человек есть существо общественное».
- О’Кэй! Давай тезисами обозначим список из идеогемм, эгрегоров, или, как там их еще… Планы и Варианты планов  Будущего, но применительно, к отдельному мэну или фройляйн.
– ..О-у! «Графский мальчик»! Ты обнаглел в джунглях! Хочешь пролить  свет на своих родственников? На планы элит по использованию человеческих индивидов и, с перспективами, для человечества в целом?
- Да! Да! Да! Преступим?
- Вообще-то любое человечество идет в новое человечество. Но часто, и, как правило – через собственное Небытиё. Но, давай, попробуем…
- Итак, первый план, проект первый, пункт первый: «Человек – подконтрольный раб – его задача производить, развлекаясь, и  отдавать, потребляя». Согласен?
- Согласен.
- Второе: Человек – подконтрольный раб – его задача производить, служа, и отдавать, радостно.
- И с  этим – согласен.
- Да!... Следующее, Пункт третий: «Человек – энергетический аккумулятор – его задача аккумулировать и питать радостно».
- Фильм….Старый:  «Матрица». Угадал?!
- Но, ты согласен?
- Согласен.
- Пункт четвертый: «Человек – энергетический аккумулятор – его задача аккумулировать и питать, ужасаясь».
- Хх… «Матрица», где знают о «матрице».
- Не совсем так, но – близко. Пункт пятый – «Человек лишь часть природы. Природа – важнее. Сократить до минимума численность человечества. Оставить уникальные сообщества вне цивилизации, как реликты, как образцы тупикового развития, для изучения. Оставшегося народонаселения элите и так хватит. Для опытов и обеспечения.  Себя же - она сама сделает.
- Мне как-то казалось, что эту остановку мы проехали, но… согласен! Человек, как вирус…
- Пункт шесть: «Человек, вообще, как проект – лишний. Он, лишь база. «Набор для юного конструктора», биомасса для совмещения с продвинутой нано-механикой, компьютерикой и медиа-коммуникационами.  Интерес только к уникальным мутациям и прочим казусам из кунсткамер.
- Может быть! Как подпункт предыдущего пункта… Но, в принципе – согласен!
- Пункт семь: «Человек – топливо и конструкт для сверхчеловеков».
- Подпункт предыдущего подпункта предыдущего подпункта пункта, Но… если подумать – идеология, религия, - свежий но старый – нарратив… Согласен!
- Дальше…
- Стоп! Дай-ка и мне… А как тебе: «Человек – сын господний»?
- Христианство. Уфф… Ну, и?...
- Задача человека – «следовать заповедям господним» и … что-то там о преображении любовию и воскресении мертвых… - В общем, суммируя: совершенствоваться в обозначенных пределах, и…
- Ждать второго пришествия?! Рабам - Рабство! Подпункт первого пункта!
- Согласен! ... А такое:  «Человек – сын бога, брат бога, помощник бога, созидатель бога и бог в потенции сам»!
- Неоязычество, какое-то что ли? Теистический коммунизм?
- Но, ты – согласен?
- Как вариант…
- Мы и рассматриваем наличие вариантов Человеческого Будущего! Согласен, что -«Пункт Восемь»?
-Да… Сойдет, пока… А как тебе – «Наши предки – Инопланетяне. Белые Боги»?
- Или: «Рептилоиды – тоже Боги». И слепили они нас, из того что было.
- Преимущественно: из говна.
- Да… А какая разница - чем пугать? Апокалипсисом и всеобщим Судом Божьим, или Рептилоидами, и Белыми Богами? И какая разница, на что надеяться - на Второе Пришествие зеленых человечков или на Чебаркульский Метеорит?
- …Есть - Комплекс  Конца. И есть - Комплекс Надежды на Счастливый Конец…
- И - Комплекс Справедливости! Которой нет – во временном потоке, а если что и случалось, то  - как чудо. Как в сказке, которой тешуться, но в которую никто не верит.
- Кроме блаженных пациентов психдиспансера..
- Или – то, во что еще верят, всё-таки, хоть и не много,  как: «воздаяния в Небесах» - за грехи и праведность. Или временно отложенное воздаяние на тот самый Конец. Который, Всеобщий и окончательный!… Нет, не  тянут на полновесные пункты – и Белые Боги, и Рептилоиды...
- Это для тех, кто… Рабы?
- Хуже! Инфантилы – недоумки! Ходят с цепью на шее и орут по всему  интернету о своей свободе!
- Принимаем. Но, как подпункты -  первого, второго и третьего?
- … И четвертого. С такой постановкой – солидарен.
Итак, какой там пункт? Пункт девять? «Человек – животное. Он – плоть,  потребная для существ неплотных, эфирных. Задача человека отдавать свою плоть и свои эмоции. И радоваться, и ужасаться – без разницы, но - раболепствовать…»
- «И будут они – как Боги»…
- «Вкусивши от второго древа, древа Бессмертия»…
- А как тебе следующее? « Человек – Всечеловек . Время – вечность. Путь выращивания и разбрасывания семян. Всем всходам – по месту, и каждому право отделиться. Тонкая помощь Богу. И сколько бы, и каких: плотных,  без плотных, или свинцово-эфирных носителей разума, или даже души на пути и по бокам ни было. Путь: у каждого семени человеческого свой  – До точки Омега.
-  Тьяр де Шарден, Вернадский, Дэн Симмонс?
- Так… Но  с этим моим тезисом, ты согласен?
- С твоим – согласен! Пусть будет как отдельный! А с моим?
- Принимаю – «со всей благожелательностью  и преклонением почтенным, монсеньор»!
- Итак, пункты: девять и десять?
- Да. А как тебе… - Франц порылся в карманах штанов, достал наладонный компьютер, пролистал, и прочел вслух. Сходу и спьяну, переводя с какого-то языка на обще английский: «…- Человек – гражданин . Время – вечность. Путь выращивания и разбрасывания семян. Всем всходам – по месту, и каждому право отделится. Огненная помощь богу. Ведь Бог тоже - верует. И страшиться . Он - на передовой,  в битве со тьмой. Человеку надо вырастать срочно, и помогать Богу».
- «… Наши предки Боги белые инопланетные. Отгораживаемся, трудимся – восстанавливаем,  блюдем честь и расовую чистоту…. «Кастуемся», но, дружим народами…» Нет ли там этого? В твоем продолжении? А, старый дружок, «друг Франц»? – Это, не тот самый: «Нео- Сталинизм»?.. Нет? Не знаешь? Но, наверняка, какие- то там русские есть: Ивановы, Сидоровы… Хугины, Фугины… Алексы, Сержы и Айки, Давыды…
Но Франц, усмехнувшись, продолжал цитировать вдохновенно, из наладонника:
- «…Тьма поглотит все касты женские - жесткие, но мягкие; упругие, но скользкие; сочащиеся, но непросочаемые. И магия холода закандалит их сущее, и влага вод предвечных  не  просочится, и не возбуяют они под миром не рождённым»…
- …Тьма не поглотит всё – оставит касты плавающие. И «Наследие Предков».
- Вы решили повернуть  аспекты антропологии? Месье, «друг Альбер»?
- А вы чем занимаетесь, «друг Франц»? Изменяете? Изменяете же! «Тур-профессор»…
- Поэтически, только поэтически, монсеньор, или, как Вас там? «Руководитель спецпроекта»? Или – «Начальник лаборатории научно-борзых псов»? ...
Тур-профессора осенило:
 -  И поэтому Вы, монсеньор,  так пошутили с  куском человеческого мяса!?
Разъездной философ вгляделся в глаза Мескорра.
Тот тоже вгляделся на встречу. А потом выдернул  палку  из ведра. И впился зубами в мясо, пуская сок.
И Франц рассмеялся облегченно. И откусил  от своего куска тоже.
 - Как знать...- Проглатывая смех и мясо,  сказал Мескорр. – Знать, каждому своё.
- "И истина, что шла за нами следом, незрима. Осталась, нам, недоступна..."
- «Опережающим поступь истины»…
- Тяжелую, неотвратимую…
-Наши исследования, «друг Франц», постороннему не понять, с наскоку. Не вразуметь, даже просвещенному, компетентному лицу.
- … Тем более, что у вас многое - лишь для отвлечения внимания. ....Громоздкие дорогостоящие проекты, объявляющие себя чуть ли  не одним из пунктов нашего списка «Путей Человеческих». А сами, по сути,- акции прикрытия. С одной стороны - в техносфере, а с другой - в геополитике.
Мескорр с жаром продолжил тираду коллеги:
- …А через массмедиа  нагнетается тревога ожиданий, с вкраплениями кодировок ужаса. Кибернетический человек. Нано-технологии  и запчасти для элитного человеческого организма, тайны предков  - медицина. А, если инопланетяне, то – сокрытая вирусология? И всё  - для достижения личного бессмертия несколькими индивидами. Которые уже и на колясках не ездят.
« Ох что-то личное глубоко у  «друга Альбера» с этими глубокими стариками…», подумал Франц , а вслух сказал:
-И это, по-твоему: «никаких намеков на тонкие энергетические потоки»?…Ты, ведь, их отвергал, «друг Альбер»?
- И сейчас, отвергаю – Практически! Только – Практически! Всякие там - «зоны», «конусы», «точки» сосредоточения сил… Вопрос – в управлении! А управляем мы - только через биологию человека! И все эти тонкие энергии, «психические потоки» привязаны к телу  и управляемы - через тело! Или массу тел, что - одно и тоже, в принципе!
 - Ох, эти – «человечки»! Мягко к ним – не чувствуют, стоят на месте – потребляют и тащатся. Грубо к ним – потребляют еще больше, со страху. А на них всё валят и валят инфу - о глобальных катастрофах, истеричные профанации - о гендерной политике, и, о законодательно - воспитательных экспериментах, с дошкольного возраста, - по созданию розового и голубого человечества. Планированные утечки из спецслужб - о секретных планах массовых переселений, межпланетных  колонизаций, о биохимических распылителях выборочного бесплодия, о сокращении человеческого выводка - в 10 - 20 раз!
- И – Непробиваемо! Даже такому как Вы, коллега.
- Нет, Вы ошибаетесь, «друг Альбер». Я – соболезную. Гастролирую по миру, и заражаю соболезнованием.
- Как это: по-европейски… И не тоскуете, и не стенаете? Не рвете на себе покровы? Значит – не торкнуло, значит – не пробило…
- А, не кажется  ли, вам, коллега, что - какая разница? Наверно, лишь - в эффективности? Но если перед нами, в итоге, как не крути - брезжит Вечность. Что коммунисты – социалисты, или - интернационал – что: «левые», там: троцкисты, маоисты, ленинцы, что: национал, гитлеристы, франкисты, евроазисты…Или,  что там еще? Аристократы, элита вековая,  от которых , то и дело, раз за разом, день за днем – отваливаются, отщепляются их дети! В, как бы: «дегенеративность» - в наркотики, разгул, рок-н-ролл, непонятый бомонд… Слишком продвинутые психи - «бунтари», детки - цитирующие «красную» классику.
- Только пресыщенность рождает высокие извращения. Голод и страх - только бессмысленность смерти…
- По- любому: возникнет Новый мир – мир справедливости.
- Чести и совести?! Типа:  будущий Будда, сын герцога, сдуру молодеческой, перепрыгнул забор, увидел дряхлого старика, нищего и в гноище, и - просвятился!
-….И – достоинства, мир. При осознании своей мелкоты, уже – неумолимой, более…
- Езжай – к русским! А? Посмотришь и расскажешь. Но всеми конечностями согласен: «Сокращатели населения» – дураки. Но русские захотели разбрасывать семена по Галактике .  А живой человеческий материал нужен здесь! Очень нужен, для другого… Что бы его сжимать! А,  не что бы  закидывать его споры, неконтролируемо, в Будущее .
- А, нужен: что бы - кормить им – Будущее?
- Да! Именно так…
- Но истина осталась старой… Истина, старая, даже в масштабах, Галактики ли, или целой Вселенной, – «Жизнь, лишь путь к Смерти».
Но, вдруг, доктор Мескорр от такой пустяковой фразы, почти междометья, взорвался. Подпрыгнул и забегал, махая руками:
- А помысли наоборот! «Жизнь как средство против Смерти»!
- Хм.. Жизнь есть инструмент Смерти. Средство против смерти одно – Вечность.
- Ох, достали, вы, со своим Сакральным измерением! И американцы, и русские, и ваши «евроцеиты»!
«Друг Альбер» не успокаивался и бегал вокруг костра и, развалившегося рядом с костром, «друга Франца».
- Паршивый,   примитивный индивидуализм – нашел выход! Это лишь для дрожащего и одинокого индивида, гордого цивилизованностью и персональными апартаментами -личная смерть, есть конец всему. И так хочется ему - в конце жизненного пути взорвать весь подлый мир. А подсознательно млеет – «… хотя бы так соединится с ним и со всеми!». Вот и придумали этому индивиду, типа: «Продолжение сказки в «3D», то бишь: «в Сакральном измерении»! А может, это просто игры подлой зависти уже почти мертвого к еще почти живым? А-а?!  Ты разве не видел этих омерзительных старикашек, водящим одним лишь пальцем по сенсорному экрану? Этот палец и есть последнее живое у этого коченеющего двухсотлетнего тела, но оно – уцепилось намертво! Уже, как бы и не за жизнь собственную,  а за власть над Жизнью. Жизнью, с большой буквы. Ненавижу!
Франц понимающе ухмыльнулся. А Мескорр продолжал, с жаром:
-… А ты восприми жизнь сконцентрированную бурлящую, где гниение, тлен  и распад увязаны и сплелись с бурными процессами рождения, питания, поглощения и роста.  Жизнь биологической массы,  массы которая более страдает, а еще млеет, вожделеет, тоскует и тащиться,  и уж: не отличить отчего – радуется. Биомасса, страх в себя вобравшая и поглотившая, в коей – Страх, как придыхание, а Ужас - как момент замирания. Но - на беспрерывном пути, ползновении, волочении ли – в Будущее! Ползновение Жизни,-  на полметра, на полсекунды,  но - смерть опережающую,   и, тем: поглощающую, вбирающую в себя. Так превращающую её, всего лишь - в один из  проходных фаз потока жизненного стремления. В мелкий - и, во всё менее и менее, значимый, момент умирания…
Мескорр запыхался и отхлебнул прямо из горлышка бутылки:
- Вот: китайцы, да и мы, здесь, понемногу…
- Что: «понемногу»?
- Работаем! Творим истинную философию. Живую и практичную донельзя.
- Ну, «друг Альбер»,  мы, кажется, много выпили. Тут у тебя: биология биохимия - пусть, очень и очень высоко продвинутая. Но причем здесь философия, которая: «практическая»?
- Да, ты!... Ты - ничего!...- замахал на него руками ученый, но спохватился, сжался , и пробурчал отвернувшись,- ты прав, «друг Франц», мы много выпили…
Музыка играемая коллегой Костой, со товарищи,- прелестная грусть на краю неведомой мглы, проплетёной кружевами гитарных струн, просвечиваемая  гулкими трубками индейцев - пугала и манила, в свой туман…
Франц встряхнул пьяной  головой.
- Ну, я уже пошел… Где там моя лачужка, в каком направлении?
«Друг Альбер» задумался, сидя на корточках, а потом встал - собранный и деловой -   и показал:
-  Туда тебе, по той тропе!... Стой!...
Аль рванулся в сторону, и, секунду спустя, вернулся с флэшкой и пачкой бумаг в руках:
- «Друг Франц», возьми бумажки, файлы с фактами. Сегодня – вряд ли… завтра ли… с утра, посмотри бумажки… В обед поговорим, об о всем, конкретно, - и, под роспись. Согласен, друг?
- Да, да! .. Я пошел… Что то ноги у меня мягкие.  Что ни шаг, то – приседаю... До завтраго, «друг Албьбер».
И Франц  двинулся в сумрак. Но войдя под своды деревьев, остановился. Ему показалось, что они в рассуждениях упустили еще один пункт и он, повернувшись к свету догорающего костра, крикнул из тени:
- А может это нам всё просто снится? «Мы спим и видим сны…»
Из мглы в ответ крикнул Мескорр:
- По мне,  вернее: мы сами кому-то снимся. Кому-то, свернувшемуся в глубокой, глубокой Яме…
- И когда Спящий проснется…
- Нет! Замолчи! Не продолжай фразу… Зажги фонарь, друг Франц! И, иди. Дорожка чистая, с бордюрчиками, под уклон… Она сама приведет тебя, к постою…твоему…
Франц пошел по тропике средь джунглей, слегка шатаясь. И с каждым шагом его всё более и более забирал смех.
«Маркус Геллрок! Мессир, как ты был прав,  – Северный Командор! Вербовал меня, «друг Альбер», вербовал… Вербовка не удалась, друг пряничный!»
 Не будет же он  рассказывать, что давно, еще с университетских, тех самых, студенческих времен, практически, сразу, после его с Альбером попойки на «берегах Рейна» Францу предложили  сотрудничество с Нордической Конфедерацией, и – личное знакомство с Командором Севера. Человеком исключительным - великолепным эрудитом,  уникальной личностью,  властным, но скромным лидером. Источающим  холод и тепло, одномоментно!
Профессор шел по тропинке и посмеивался тихонько над кондовой неряшливой вербовкой.
«Да, сам я , сам соглашусь! И как будет рад Мессир. Двойной агент! И где?! В России! Вот это сплетение! И – финансирование, однако!»
Вдруг, в кустах рядом что то зашуршало, и профессор Франц встал.
- Фу, падаль! Пшел!
Из кутов в ответ взвыло.
- Пшел, убью!
Доктор философии не видел и не представлял чудовища ворочающегося в кустах, но поднял заблаговременно прихваченную палку и стукнул ею о земь:
- Выходи, сука!
Из кустов повизгивая и порыкивая выбежала, мелко семеня,  обычная собака – почти такса, только лохматая и побежала через тропинку, что-то волоча в пасти.
Франц пригляделся.
Это была рука.
Человеческая рука, откусанная по локоть.
- Ах, ты, мразь!
Вскрикнул профессор и треснул псину поперек хребта.
Собачка, взвизгнув, выпустила добычу и скрылась в  кустах на обочине.
Профессор, морщась, поднял человеческую руку.
Она была пластмассовой.
Рука отгрызена у манекена молоденькой псиной, у которой, просто, чешутся зубы…
-Вот дура!...
Вздохнул Франц, и, с облегченным сердцем, отбросил в заросли пугающую имитацию человеческой плоти.
- Но ты меня завел, всё-таки, - «друг Альбер»…
И тур-профессор пошел дальше.
«Но фактологию его надо бы просмотреть и перепроверить. Сейчас же -  что в свободном доступе интернета. Хотя бы! Что он там, мне, исподволь, втюхивает и втюхивает!»
Зайдя в свою палатку, Франц увидел в её антураже новые, приятные мелочи. Рядом с компьютером стояла открытая бутылка «Шато-марго», фужер, а в подставках дымились две сандаловые палочки терпко щемящим ароматом.
Тур-профессор налил вина, вставил карту памяти врученную доктором Мескорром и  кликнул по клавишам  компа.
 «Так…» И тур-профессор побежал по началам текстовых файлов:
1005 г. Государственные  архивы Ирана. Манускрипт. Герат. «… иудейский лекарь колдун варил младенцев и извлекал из них эликсир жизни…»
1399 г. Государственные архивы Турции. Манускрипт. Дамаск. «… Ага-хан третий «царь горы» умеет вызывать джинов и заключает договоры с ними о продлении своей жизни…»
1517 г. Архивы Св. Инквизиции. Допросный лист. Прага. «… Алхимик научился вселять души умерших в глиняных человечков. Человечки оживали: ходили и совершали другие действия по приказу мага- хозяина…»
1603 г. Архивы Св. Инквизиции. Допросный лист. Кадис.«… один испанский мореплаватель  привез из дальних стран напиток позволяющий   употребившим его людям покидать свое тело и, на некоторое время, поселятся в теле чужом, в любом - в котором им заблагорассудится. Мореплаватель вскоре был схвачен инквизицией и казнен, так как вселившись в тело королевского казначея, пытался вынести из королевской сокровищницы драгоценные каменья…»
1768 г. Архивы Бурбонов. Доклад тайного агента. Париж. «… дворянин, один из авторов Энциклопедии  сообщал друзьям,  под большим секретом, что граф Сен-Жермен прямо на его глазах проводил опыты по перемещению в Будущее и Прошлое…»
«Что за пошлятина??? Что, не хватало всех разоблачений конспиралогии за последние полтора столетия, друг Альбер?…Куда ты меня тащишь? Но, - не глупец. Ты, Альбер, не –глупец….»
1873 г. Открытые источники.  Великобритания. «…П.С. Хаксли,  последователь Ч. Дарвина и пропагандист его учение формулирует принципы новой науки «Евгеники»…»
1880 г. Открытые источники.  США. «…биометрия, перепись населения и системное архивирование данных несомненное подспорье великой науки Евгенике в выведении сверх-людей…»
1910 г. Открытые источники. США. «…Организована Федеральная Евгеническая Архивная Служба США…»
1928 г. Открытые источники.  США. «… АйБиЭм в развитие Евгенической науки разрабатывает первые компьютеры на перфокартах и проводит исследование смешение рас на Ямайке…»
1934 г. Открытые источники.  Германия. «…Вуотсон, руководитель АйБиЭм, передает компьютеры и специалистов в евгенические институты нацистской Германии. Компьютеры активно использовались в концлагерях при работе с заключенными...»
1943 г. Архивы «Аннэнербе». Крым. «…операции по открытию третьего глаза, промежуточные итоги, большие потери человеческого материала. Положительный результат в единичных случаях. Пациенты освобождены от службы в частях СС, получили новые имена и отправлены в…»
1967 г. Открытые источники. Норвегия. «… нацистский эксперимент по выведению особых людей арийской расы продолжаются!...»
1981 г. Архивы КГБ. СССР. «… проведены удачные опыты по  передаче информации и внушению мыслей на  различных расстояниях и вне прямой видимости…»
1999 г. Открытые источники. Россия. «… профессор Горяев проводит первые удачные  опыты по переносу ДНК- информации  между живыми биологическими объектами на значительном расстоянии…»
2007 г.  Разведданные ФСБ. Китай. « …Китайский ученый Дзян Кэнь Джэн получил первую стабильную химеру – особь от «Пси»-скрещивания кролика и козла…»
2020 г. Разведданные ЦРУ. Вьетнам. «… В водах Тонкинского залива вьетнамские рыбаки были атакованы стаей  морских летающих змеев. Есть жертвы. Химеры сбежали из сверхсекретной лаборатории и расплодились. Прогнозируется опасность неконтролируемой  мутации химер …»
2051 г.  Открытые источники. Русский Союз. «…Новости из Киева - столицы! Заключено всемирное соглашение о запрете на применение  и о уголовном преследовании инициаторов и исполнителей применения  химического и биологического оружия избирательного действия по маркерам ДНК («Расовое оружие», «Макака Рез», «Колун для Чурок» и т.п.).  После трагических эпизодов локального применения аналогичного оружия в Южной Африке и Закавказье…»
«Нет, нет! Тексты очень серьезные… Значит… Я – включен в Игру! Потрясающую Игру, игру, переворачивающую мир!»
И вдруг, череда текучего, ниспадающего в Настоящее - год за годом - времени, сменяется  датировкой обратной…
  4099 год до Нашей Эры . Горы Северного Ирака. Раскопки. Манускрипт. Шумерский. Проект «Золотая Ягуана».
«…Бог не страдает. И это - не правильно…»
- А это уже какая-то бредятина…
 Сандаловые свечи источали странный  смрад и благоуханье, единовременно…
7015 год до Нашей Эры. Северный Тибет. Монастырь Это-О. Манускрипт. Прасанскрит. Проект «Золотая Ягуана».
«Бог не помыслил, в миг,  когда родился… И это – так. И  это – не правильно….»
20200 год до Нашей Эры. Север Восточной Сибири. Раскопки. Прасанскрит.
«Бог не верует – Бог знает. А значит – всё предопределено. А если всё предопределено, то, Будущего – нет... А если Будущего нет, то это не Бог. А, если бог, то не наш…»
«Бог верующих – врет. Бог доверяющих – верит…»
«…Тьма исчезает с первой каплей, в которой Бога еще нет. Но есть – Боль. Мир растворяется в Боге с каплей последней, последней Боли. Боль исчезает - оставляя человека, становясь в Боге - безграничной…»
 Индийские – «а может: индейские?» -  благовония зачумили палатку.
 Вдруг,  на миг – темнота, и - пропал звук.
И Франц проснулся.
Он спал и не спал. Он проснулся не в спортивном костюме, а в драном колючем рубище и на циновке, Франц проснулся, но не в палатке, на надувном мягком матрасе, а - у края.
Он проснулся на обрезе  узкого горла пещеры. А вниз – сотни и сотни метров безоблачного неба  обрыв.
А в том обрыве, на дне – толпы.
Толпы и толпы людей, бредущие по извилистой дороге вверх.
Дорога зигзагами извивалась по тусклому телу скалы, пикообразно пронзающей облачко.
Единственное в небе. Над ней, и нами.
  А по узким  террасам внизу вьются толпы. Бьют барабаны, бонги, там-тамы, и,- охающий волнами  в такт барабанам,  ор толп. А над ором,  над ритмом высокими голосами кружились невнятные мантры, сводящие с ума своей всеобщностью и неистовостью. И всё это двигало и двигало тур-профессора к краю.
И он поддался…
Он – хочет идти.
Идти с теми, внизу, в толпе…
Он жаждет.
Жаждет умереть…
Нет! Нет! Не умереть, но и не воскреснуть.
Исчезнуть, в падении.
Упасть и – растворится.
 Жажда… .
Сон – смерть.
Растворение – насыщение.
Насыщение - кристаллизация…
Франц поймал себя на краю. Убегающее сознание вцепилось в волосы, пуская электрически пронзающие токи.
Но, - не обрушиться, и, – не соединиться…
Тур-профессор очнулся за краем. Он свешивался со скалы по пояс. И видел он себя, будь то  – со стороны.
Он, свесившись из пещеры, что-то орал вниз, в толпы, бредущие, и протягивал руки. И плакал, и стенал, и рыдал, радостно…
Было удивление. Было сожаление, и - маленькая радость: что не упал, что не  разбился …
И брыкающее раздражение, что – не успел. Не смог, не успел этого всего сделать с собой…
Опять – помутнение.
Он очнулся, цепляющимся за камни – уже почти  в обрыве, уже  почти мертвый.
И он хохотал. Ему было радостно. Ему было горько…
Он – жив. И он – не успел…
 Интеллигентный - по всему, по  анкетному  - человек. Франц  Дитрих Фолькенбауэр. Доктор наук, профессор  трех высших институций, ладящий и с милой женой, домохозяйкой и с молодой любовницей, красавицей... И, – не  успел!
 А там, внизу, из под горы, что-то вышло, большое. То ли - в золотом рубище, то ли – в цветных шелковых лохмотьях….И, что то невидимое с высоты, толкает людей волнами прибойными - и прямо под ноги этому, - Ступающему. Большому и сверкающему…
Оно – движется. И за ним остаются кровавые полосы. Как после танка, проехавшего по неудачно прилегшим новобранцам.
А волны людские всё продолжают опрокидываться под него.
 И их давят.
 А, приглядеться, так еще что-то – скользкое, ветвящееся брызгающее из охвостья этого Блестящего Нечто выхватывает, захлестывая людей из окружающих толп, и волочет под хвост. И -  жрет, жрет…
 А люди,- они поют и топают, и хлопают. Они пляшут - в заводящем, сводящим с единоличного разумения, обобщающем, вяжущем ритме….
И падают, и падают – расстилаясь, под давящее их Нечто.
И Франц видит себя, как он визжит и бьётся и тянет руки, обливаясь слезами.
 Он тоже хочет туда.  Он хочет быть раздавленным этим Нечто. Он тоже хочет быть разорванным, раздавленным , он хочет быть ошметками или закрученным и съеденным кнутовидными склизкими прихвостнями этого –  Шествующего Нечто.
Процессия скрылась под горой, оставив за собой кроваво-коричневое  шоссе из человеческих ошмётков.
Кучки человеческого мяса были заметны лишь секунду. Толпы людские неистовым прибоем  захлестнули их, и - покатились следом  за процессией.
Месиво человеческое накатывалось  сзади. бушующим морем, прорываясь, просачиваясь по краям, обгоняя. И вот уже гулкий  шум раздался в подножии, рокотом отдаваясь в теле скалы.
 Профессор обернулся. В глубине пещеры замелькали отсветы. Он бросился от края - туда .
Пещера переходила в широкий сводчатый туннель, и по нему уже бежали полуголые люди, в  белых набедренных повязках и в белых же подобиях чалмы на головах. Люди  разносили факела, втыкая их в стену.
 Гул и рокот приближался. Он нарастал. В сводящем  с ума ритме запулсировала сама скала. Гранитные глыбы завибрировали застонали. Поток  причитающих людей затопил туннель. Люди падали  на пол, бились об камни и, вздымаясь, опять пробегали несколько метров, и опять падали на камни. Их руки и ноги  были разбиты в кровь. Их кровь брызгала на стены при каждом падении об пол.
Они были совсем рядом, когда  при очередном их падении на камни, Франц не удержался и тоже рухнул ниц,  вместе с ними.
 Он вошел в общий ритм. Он соединился с ними.
Боль от удара о гранит показалась блаженством, прохладной струей воды в знойный день.
Волны людские неслись и неслись  мимо пещеры профессора. Он падал и падал на пол…
 Но вот в общий ритм причитаний и падений вошел  дополнительный, едва еще слышный, но четкий, размеренный звук .
 Это была поступь того Нечто. Тяжелая. Неотвратимая.
 Людские волны расступились и прижались к стенам.
 И  Оно показалось.
Люди, прижимая к груди молящие руки  взирали на Него , а из-за Его спины раз за разом вылетали скользкие хлысты с пастями на концах и выхватывали людей из шеренг стоящих вдоль стен, и рвали их, и утаскивали за спину  шествующего Нечто.
И, - хотя мозг профессора был затуманен истеричным обожанием и тело его неудержимо стремилось  ближе к существу, желая быть порванным и проглоченным,- тоненькая научная жилка продолжала пульсировать и всё примечать.
Существо было величиной со слона поставленного на задние ноги. И ноги те были такие же слоновьи, но зад,  шире и  переходил в длинный  хвост гигантского ящера. Существо было одето в желтые узорные халаты чистого шелка  и увешано  золотыми ожерельями с красными  и синими камнями. В руке его был золотой посох  оглавленный  прямой индийской свастикой.
Профессор напряженно вглядывался, стремясь в мелькании теней и всполохов рассмотреть Его лицо. И только когда Нечто было совсем близко, когда рядом с профессором  жуткие хлысты принялись вырывать и  кромсать  людей, Франц разглядел. Нечто поравнявшись с ним чуть повернуло голову и посмотрело  в глаза ему.. И в тот миг в профессоре, кажется, всё перевернулось, закрутилось и застыло. Застыло и осталось.
Процессия уж прошла и людей не было вокруг. Факела в стенах догорали.  А он стоял, стоял и плакал. Уже и слёз не было, а он плакал.
Оно ушло от него.  Оно посмотрело в его глаза болью невысказанной, со всего человечества собранного. Оно посмотрело на него с болью всего живого мира - всей фауны и флоры.  И, при этом еще и как бы просило у него, у профессора, прощения.
 «За что?!»
У него, у такой тщедушной бесполезной малости, лишь мнящим себя высокоумным и значимым кусочком тлена.
Оно ушло  вверх по тоннелю.
 А он остался. С огромной дырой в душе. И эта потеря была невосполнима…
Он съехал по стене на пол и положил руки и голову на колени. И закрыл глаза.
«Пусть будет тьма…»
И погас, дотлел последний факел.
Но тьма тоже мерцала.
 Он спал и не спал.
 Он умирал и воскресал.
Жизнь уходила и приходила.
А боль в душе не стихала.
Та боль была единственной  линией постоянства, той, что проведет и человека, и солнце и всю вселенную сквозь смерть, угасание, взрыв, сжатие, схлопывание. Проведет сквозь Небытие света и мира - к новому рождению…
Франц очнулся в своей комфортабельной палатке с кондиционером, при свете дня и с невыносимой горечью в душе.
На компьютерном столике  рядом с погасшим экраном, накрыв клавиатуру, лежала серая пластиковая папка.
Но только он дотронулся до неё, как засветился экран компьютера, а на нём надпись:
Проект «Золотая Ягуана».
«…Создание существа сверх мудрости. Через страдание, уродство и осознание своего уродства.
Создание существа ужасного и при том:  сверх-доброго сверх-жертвенного. Прощающего своих создателей- мучителей и несущего им тайные знания от туда куда им хода нет.
… Существа отдающего своим создателям- мучителям ключи от Вселенной. А само бы удалилось на горную вершину, в храм имени Себя.»
… Тур-профессор остановился, и отвел взгляд от экрана компьютера.
Он сжимал в руке некий плотный листок. Он и не заметил, как он попал ему в ладонь. Это была фотография - старого, ХХ-го века типажа. Вернее, это было несколько мелких фото на одном листе.
Лицо серой кожи. Покрытое то ли потом, то ли слизью.   Массивная  азиатская челюсть, широкие скулы,, маленький носик с ноздрями – дырками, черные глаза, без век, без ресниц, бровей. Высокий лоб с продольными буграми- морщинами. Из черепа растет золотая куполообразная корона, тонкого плетения, смыкающаяся на голове под красным граненым камнем. Вид существа сзади – мясистый, полтора метровый хвост,  по ширине плоский – ребристый,  тесненный незнакомыми письменами. Ноги в раскоряку, одетые в сапоги, с теми же тесненными узорами из таинственных букв. Голенища, вглядеться - выросли из самих ног. Можно сказать, что это не сапоги, а большие, во всю голень, струпья. На чудище – красный короткий  плащ. Из  коротких рукавов виднелись  жилистые, будто обожжённые руки, узловатые изломанные пальцы. Чудище куда то шло. На каменном полу рядом валялись головы, человеческие - четыре штуки,  впрессованные затылками друг в друга.
 Или это была одна голова?
Понизу фотографического листа надпись от руки печатными буквами: «Золотая Ягуана»
… Но тур –профессору было не страшно, не омерзительно глядеть на спрессованные головы, на хвост изрубленный, на  ноги в прирожденных сапогах.
Он еще раз посмотрел на фотографию и всмотрелся в глаза чудища, где мудрость, бесстрашие и тоска. Казалось, что чудище видело его через фотографию, изучало, но не долго, будто вспоминая, а вспомнив, вопросило:
«Кто ты здесь есть? Что? Не слышно…»
Тур- профессор отдернул фото и осторожно положил его на столик  изображением вниз. Еще секунду – и существо с фотографии  разгадало бы его до конца. Всю его мелкость, тщедушие, все его зряшные апломбы и пороки, такие же мелкие, гнусненькие, как, в целом, и он сам.
«Чушь, бред…. Надо выбираться из этого леса!»
Дверца палатки распахнулась и вошел «друг Альбер».
- Просыпайся, «друг Франц»! Ты грустен. Ты ужасно выглядишь. Тебе пора на лайнер. Через три дня  у тебя начинается контракт по России.
- Какие: «три дня»?! Две недели, минимум…
«Друг Альбер» удрученно покачал головой и кликнул по клавиатуре, вызывая на экран календарь.
Франц обомлел. Куда-то исчезло десять дней…
Он опустил взгляд и увидел на себе драную мешковину, свои ноги в грязи и крови. И его, вдруг, пронзила боль. Сжимающая, скручивающая тоска.
 – Тебе пора ехать. Ты сообщишь Командору Севера о нас, то и только то, что мы тебе скажем. И все твои взгляды на Россию, и все твои «прозрения»  ты будешь сообщать прежде нам. Мы их скорректируем, а потом ты их доложишь  своему «Властелину Льда».
- Да, пошли вы…
Доктор Мескорр усмехнулся печально и погладил по голове Франца, скрючившегося на постели.
- А ты хочешь  узреть Ягуану? Еще раз?
Нутро Франца взвыло. И он выдавил:
- Да…
 – Тогда Ты сделаешь все, что сказано .
 - Да…
- И уйдет великая боль, -  сказал Мескорр.
И в тот миг боль  Франца ослабела.
- Но останется великая тоска.
Да, боль ушла, но тоска осталась.
«Друг Альбер» бросил рядом с Францем пластиковую карту.
- Там хорошие деньги на расходы. И еще – в Сибири собери информацию - не пропусти и намека! - о некоем «Кооперативе «Аленький Цветочек». Запомни!
- Запомнил: «Аленький Цветочек», кооператив, Сибирь…
- Молодец. А теперь переодевайся, собирайся, и - иди, друг! Иди - и страдай, и радуйся…
… Когда Франц плелся через джунгли на стоянку аэролёта, в кустах что-то зашуршало, и на дорожку выбежала знакомая псина. И опять –с рукой человеческой в пасти.
Франц зло сплюнул и опять треснул пса палкой по спине. Собачка, выронив руку, повизгивая, убежала в джунгли. А тур- профессор склонный к аккуратности нагнулся поднять кусок пластмассы и очистить дорожку.
Рука оказалась не пластмассовой.
Рука была натуральной – человеческой, сочащейся свежей кровью.
Франц выронил этот кусок человечины. И согнулся пополам.
Его выворачивало, он судорожно блевал в Амазонскую сельву вином и желчью.
А какое, казалось, было вкусное мясо…


02.
АТАКУЕМ!
2145 год, май. Аравийский полуостров. Ростовская область, база «Отрадная».

*
- Атакуем!
Крикнул диспетчер в наушнике, и Егор, откидывая предохранительные панели, нажал несколько  клавиш.
Катапульты на крыльях самолета- носителя вышвырнули двенадцать дисков.  Разворачивалось боевое прикрытие  ударной группировки.  Диски расправили крылья и превратились в маленькие самолетики. Они и  были его боевым прикрытием. Половина самолетиков, построилась   шестиугольником сверху, половина – шестиугольником снизу.
 Самолет- носитель, избавившейся от группы прикрытия   превратился в штурмовик – бомбардировщик. Он еще нес ударный истребитель, спрятанный в своем чреве. В кабине которого и сидел пилот – единственный и неповторимый  - Егор Колобов. Это и было: «Ударная Группировка». Три в одной упаковке.
Цель атаки -  база пиратов 22-го века. Называли они себя «Моисеевы Мстители» и, почему-то считали себя новыми сионистами.. Хотя, по данным разведки среди них настоящих евреев не было, по крайней мере из тех, кто говорит и понимает иврит или идиш. Ребятишек несколько раз предупреждали,  но алчность их оказалась неудержима. Открыли огонь по гравилетам МЧС, везущим в Аравию воду. Один сбили. И вот поступило задание от южной группы войск.
Для выполнения задания была выделена  многоцелевая эскадрилья, вся целиком - с тремя самолетами. А это вам, «не мелочь по карманам тырить»:  три самолета-носителя  класса «воздух-космос», марки «Су-8800» -  могли уничтожить, одним заходом, целую  страну, пусть и не очень большую: с Бельгию или с Израиль. Хотя  именно об этих странах «позаботились» еще лет сто назад, Но  таков результат, когда атакуют все три самолета.
Сегодня в атаке была только машина Егора, и это был стандартный вариант. Второй самолет  эскадрильи продвигается параллельным курсом на дистанции триста миль - прикрывает возможный фланг  контратаки. Третий борт -  в верхних слоях стратосферы, практически из космического пространства  контролирует радиус. Так он страхует Егора  и заодно  выполняет разведывательную функцию. Это наиболее ответственная позиция,  там рулит майор  Петров, старый волк. А таким как Егор  - молодым и ретивым  - дано право атаковать, как  хорошая возможность сломать себе шею.
Несведущему  наблюдателю покажется, что старший лейтенант, как прима балерина, исполняет сольный танец. Коллективный труд десятков специалистов в разных частях планеты и вне ее – остаётся за кадром всегда, пока ситуация не выходит из штатного порядка. Пока все в норме, Егор на острие атаки один, и только за ним наблюдает несколько десятков пар глаз, сопровождая каждый его маневр.
Но невидимый коллектив напряженно трудится.  Каждыми тремя самолетиками  прикрытия,  выпущенных на волю Егором, рулит оператор, их - четверо. За ними всеми блюдет  дежурный из центра, и передает стратегические указания штаба. А из космоса, обозревая окрестности, нет, нет, да глянет на саму атаку «Страхующий» – майор Петров.
Параллельно Егора ведёт  Тимофей Соловкин: инфо-разведчик стерегущий ментальную сферу от магических, «ведьмаческих» воздействий. Он периодически гладит, экстросенсорно,  своего друга по головке, внушая Егору спокойствие и уверенность. И все  штабисты, наверно, за полетом смотрят. И, точно: сам командир – генерал-летчик Ползунов - смотрит и завидует. Сам, ведь, рвался лететь! Но нельзя генералу  – устав запрещает.
Да, как пить дать, толпа  десантников  пялится в мониторы, во все свои бесстыжие зеньки - как там летуны справляются? После атаки эскадрильи им выходить на авансцену.
Но в эту минуту они секут  каждый промах, каждую неловкость -  они всё запомнят, они всё запишут и при первой же возможности пристанут к любому, в  голубой форме - будут тыкать в картинки на своих мобильниках и скабрезно комментировать.
И вот началось. С флангов ударили вынырнувшие из песка зенитные  пулемето-роботы, но они не успевали. Пороховое старье! Если бы это были электро-рельсовые пушки – тогда:  «ой!». Но  извиняйте, господа бандиты и торгаши с Золотого Берега, - эта техника на «свободный рынок»  пока не поступала.
Пошли первые  ракеты. Самолетики прикрытия  кинулись сбивать их встречным огнем. Они для того и пущены, что б малыши растратили свой боезапас.  Но вот огонь стал плотнее, и ракеты пошли современнее: побыстрее, поманевреннее. И настал миг первой жертвы -  левофланговый самолетик весь истратился   и на очередную ракету кидается грудью, взрываясь вместе с ней.
«Уже потери» - холодно констатировал Егор. А логово еще  не обнаружено.  Что ему подставляют, то сплошь обманки - и Егора не проведешь. И он не будет тратить основной калибр. Ни в азарте, ни с испугу. Но  пираты этого усиленно  добиваются!
 Ох, хороша у них оборона! Что-то не похоже на замухрышек туземных и одичавших штатских. Чувствуется  косточка профессионалов войны.
Пиратам помогает Предатель из европейцев? На азиатов не похоже  –  другая тактика, другое оружие… Может ребята из-за «озера»?  Озера, по имени «Атлантика»? Контора «Братья Пан и  Американ».
Вдруг, в наушниках раздался ровный голос Тимофея, инфо-разведчика:
- Главная цель. «На два часа». То есть – двадцать восемь градусов справа по курсу.
Пилот мигом навел оптику и увеличил  указанный район, как место, где прячется главная цель.  Моментально прошелся по всему спектру излучений. Ничего!
Ничего приметного, теплого,  лишь какой-то сухой кустик, бледные веточки на ветру.
- Там, где кустик? -  Уточнил по связи.
- Егор, не глупи, Не сомневайся. Верь. И  - бей.
И правда, устыдился Егор мысленно -  что это он, про какой-то кустик… И кому!  Тимофею! Слепоглухонемому с рожденья!
Егор снял предохранительную панель и решительно надавил заветную кнопку. Над которой механик, шутник, приклеил картинку  радостной собачьей морды с вываленным языком и подписью: «Фас!».
Как змея, сбрасывая кожу. Как стрела толкающая тетиву, истребитель вырвался из самолета- носителя -  массивного грозного -   стремительный смертоносный, уже  почти не самолет уже, почти ракета, и,  присев  воздухе, будто на миг приняв низкий старт, бросился к логову врага.
Оставшееся тело штурмовика – его самолет-носитель, его шкура, сразу лег на обратный курс и попытался уйти из боя на базу, согласно заложенной программе . Но был тут же разорван двумя попаданиями ракет. Мощнейших.
- Но откуда?! … У пиратов…, – успел подумать вслух Егор, но пришлось  уворачиваться от следующей пары ракет, шедших теперь в него….
Несколько холмов в округе словно сбесились. Выстреливая весь боеприпас, поднимая над собой смерч из пыли и пепла.
Они  опоздали.
На краткий миг они проморгали маневр Егора Колобова, хитрого, как свернувшаяся в клубок гадюка. И  он бросился им в горло, а они - проморгали.
Самолетики сопровождения тоже не успели за его манёвром,  да, впрочем, у них совсем другая задача – гибнуть. Прикрывать и гибнуть. И они  гибли, взрывались - один за одним.
И вот он - холмик с кустиком. Неожиданно, как в кошмарном сне  холмик исчез, открыв черный зев бездны. И брызнуло из нее двумя огненными вспышками Егору прямо в лицо.
И словно шторку задернули – темнота  непроглядная, чернящая,  и  - тишина.
И вдруг опять холм этот, целехонький – близко, близко.  И Егор чувствует, что жив, хотя верно должен был погибнуть.
«Не дай, Боже, узнает кто» - успело мелькнуть в голове о мгновении черноты и тишины,  как  Егор интуитивно выключил движок, и - упал, нырнул, практически,  до земли. Оттуда дал форсаж.
И влепил главным калибром.
*
Теперь артист и зрители поменялись местами. Теперь летчик Колобов наблюдал за действиями десантных ухарей. По трем экранам сразу, зашторив изображениями боковые панели кабины, плюнув на всякую осторожность предписанную уставом.
Не хватало только ванны джакузи и коктейля с трубочкой – просмотр боевика «он-лайн», натурально.
Фигурки бегали, рыскали, приседали,  кидались гранатами во все подозрительные дырки и вот спустились в логово.
Десантники. Герои новостей и первых страниц пацанских журнал-сайтов.
Через полудрему, сквозь некое гудение в голове, Егор фиксировал дикие развороченные, захламленные  пещеры, по которым он с верными  самолетиками только что нещадно колотил.
Пиратское логово уничтожено.  «Развалинами рейхстага удовлетворен»,- подумал в усталом довольствии Егор фразой из древнего фильма, и тоже – про летчиков. Потом картинки на экранах незаметно поменялись: развал, разгром и допотопность  уровня каменного века сменились длинными, просторными коридорами, с  элементами четкого планирования. И автономного освещения. Там – аккуратненькая кабинка санузла с унитазом, а тут -  внушительный шкаф энергоблока….  Это удивляло, это беспокоило. Неправильные, какие то попались пираты, да и огневая мощь…. Надо не забыть: на  психическом уровне тактильных ощущений, в момент, когда холм провалился, и за миг до залпа  в упор, некая волна хлестнула в Егора, волна  ярости и  холода!  Это на тактильном уровне….
А на физиологическом уровне, если грубо  –  он едва не обосрался.
 А потом была чернота.
Командир непременно посмотрит всю видеосъемку боя, прослушает все сеансы  связи; разобрав на фрагменты, их  прослушают, просмотрят, проанализируют штабисты эскадрильи; прослушают и просмотрят  штабисты генштаба; а избранные места прослушают и просмотрят преподаватели и курсанты Военлётной Академии…
Да,  всё так, но одно оставалось неизменным – доклад командиру о выполненном задании,  по старинке – лицом к лицу. Глаза в глаза. А после, после команды «вольно», после благодарности за службу, он расскажет всё.

Он расскажет  о своих ощущениях, предчувствиях, реакциях – это  очень важно в планировании и обучении, особенно нынче, когда  способы маскировки достигли уровня реальной невидимости, пусть еще  не во всем спектре, когда  враг бьет по всем направлениям: по психике, по физиологии,  по менталитету. Бьет  все глубже и глубже – по условным рефлексам, по самой нравственности, уже на генетическом уровне наносит удары враг.   ….
Он расскажет всё, но он уже решил, что утаит – тот момент  тишины и черноты. Кратчайший. Бесконечный.
Эту свою личную черную метку Небытия.
*
Егор спускался в оперативный зал с верхнего, наземного, уровня, называемого «капитанский мостик». Его  плечи  болели, их так намял командир. Он, то хлопал его по плечам, то отодвигался и  заботливо одергивал на нем форму, то опять  тянул обнимать. А напоследок, когда  Егор уходил на непременную, после боя, встречу с соратниками, как-то хитро взглянул тому в след.
« Кажется, не догадался»,- вздохнул облегченно Егор, не смея и помыслить о той своей метке черноты.…
 А в оперативном зале все ждут – не расходятся. Он спускался по винтовой лестнице под гром аплодисментов, выкрики, и улюлюканье. Подскочила Ленка - один из его операторов  боевого сопровождения, руководительница  трех самоотверженных самолетиков – и, не сдерживаясь, пригнула ему на шею с визгом.
Егору было неудобно. Он чувствовал, что покраснел - до предела до пунцовости - и осторожно отлепил от себя Ленку.  Она  сейчас же затараторила:
– Егор – супер! Особенно последний финт: падение до земли, форсаж, и пуск на форсаже. Будто кол вбил!
- Осиновый!  - Отшутился Егор, и пытался двинуться от нее.
Во спасение  перед ним оказался Дежурный диспетчер. И, маскируя собственное смущение, Егор сходу на него наехал:
-… Ну, Олег, блин – опять! Что это за команда на развертывание боевого прикрытия: «Атакуем!»?
Олег  же не вразумлялся. Он был словно пьян:
 - Егор! Егор, а, как мы их! А, Егор?!
Он так и не понял – что пилот, старший по званию и по должности - его отчитывает, а, тем более – за что. Диспетчер не вспомнил уставом предусмотренную команду: «К Бою!»
Олег, уже который раз   кричит в микрофон, что не попадя. Уже было: «Линейные! На исходную», «Гусары! В разбег. Рысью!».   И, что то там еще, - про партизан и немцев.
Егор посмотрел в опьяненную физиономию,   и лишь махнул рукой: «Неизлечимо!».
Колобов, отвернувшись от дежурного, оглядел помещение и вдохнул глубоко, разом размякнув. Наконец война его отпустила – потому, что она  здесь – его «Хромая команда»: его товарищи, его друзья. Они довольны - значит всё в порядке, и он точно жив, и чернота ему лишь померещилась – типа: в глазах потемнело, от перегрузки.
«Хромая команда». Так назвал ее любовно,  генерал - командир эскадрильи  - Ползунов Виктор Витович:  «Моя команда хромых и косых». Ему  такое прощалось, он ведь сам был с механической рукой и электронным глазом. Но то, что команда «хромая» и «косая», это еще политкорректно сказано!
Шамиль на коляске - без ног по колена.
У Федьки искусственное сердце.
 А Тимофей, так вообще – слепой, глухой и немой, с рождения.
Точнее: был. Сегодня он «говорит»,  хотя сам и не слышит, что. Он инфо-разведчик в туманных высях инфо-сферы. Той, что называли раньше «Ноо-сфера», потом, правда, кое в чём разобрались и «упростили» название, как в должности понизили.
Тимофей месяц назад категорически отказался от операции по восстановлению зрения, слуха и коррекции речи. Пусть это уникальная новейшая разработка и он первый был на очереди. Льготно - по профф потребности,  но – отказался! Говорит, что тогда он перестанет быть адекватным профессии! Может он и прав…
 А может, он просто боится увидеть мир, какой он есть?
Или, наоборот, прав Тимофей, когда говорит, что мир не такой, каким  его видим мы, а такой, каким его чувствует он?
Праздник виденья и слышанья  держит наш мозг вечно в полупьяном состоянии. Таково его мнение.
Но в зале были не все, почему-то…
«Елки – палки! В душевую, скорей! Мечтал  же, прямо. И застрял, красуясь: как поп-звезда  горластая, как футболист вертлявый», корил себя Егор.
Но он и вправду забил гол, и песню спел победную, и заупокойную сразу, мелодией ревущих движков –  вернее оркестра – комбинацией гравитационного  и реактивного двигателей, и пары турбин.
Это он так мысленно оправдывался, почти вбегая в раздевалку.
*
Майор Петров и лейтенант Фисюк  еще долго будут кружить  над районом боевых действий.  Потом эскадрилью  поставят на одиночное патрулирование района  -  на пару недель. А может и на месяц, а может…. Слишком неожиданная  обстановка была там, внизу – в катакомбах.
 Будут их исследовать: целый лагерь разобьют, соберутся спецы со всех стран союза. И Колобов Егор, выполняя задание, будет кружить над ними в вышине - наверняка, и не раз,  и ничего внизу серьезного больше не случится. Он так верил, он так хотел.
 Но гадина, прикрывавшаяся местечковым «пиратством», куда-то уползла - это он тоже знал, знал заранее, еще до всяких отчетов и рапортов наземных служб….
*
В душевой он врубил сразу два душа и встал под их перекрестные потоки . «А потом, может, и в джакузи, и там заснуть»…, но нет - не удобно, ведь ребята еще хотят поболтать,  пораспрашивать, просто рассмотреть его заново. Они еще не совсем уверены, кажется, что он выжил. Надо  идти  - поговорить, попить кофе, и что ни будь, съесть. Просто-таки: сожрать!
С грохотом  забежал в душевую Федька и, глядя на него, тоже врубил на себя два душа, но  напора не рассчитал  и непременно  скоро пойдет синяками . Но  стойко терпел свою же юнацкую глупость - не убавлял и лыбился во все тридцать два зуба в водных потоках.
Вот ведь вояка! И был бы из него летчик лучше Егора. И экзамены сдал на «отлично с плюсом». А по биометрии не прошел, не прошёл он и тест на укачивание. Вообще - нормально у Феди в организме работало только его искусственное сердце. И  у Егора аж слезы навернулись, что вот нет такого летчика, а есть лишь оператор прикрытия. Он отвернулся от восторженного взгляда друга  и окунулся под струи душа.
Когда он вынырнул, то увидел справа еще одно лицо -  отрешенное лицо Сергея, второго оператора прикрытия.  Он был в душевой только телом,  а где блуждала его душа не известно. Сергей заметил  взгляд своего ведущего пилота и извиняющимся тоном сказал:
-  Меня всего подбили… Я погиб в бою. Шесть раз погиб.
И в этом его признании была усталость, и было наслаждение от до конца выполненного дела. Не он ставил точку, но он сделал всё, чтоб она была. Что б ее Егор поставил, своим ракетным ударом. Сергей был неказист, он не блистал ни в каких науках, и в физкультуре был весьма посредственен. Но кто-то из учителей  нашел-таки, разглядел в нем эту безбашенную жертвенность - его цель, его смысл  жизни и её наполнение  – жертвовать собой. «Возрождаться» к следующему  вылету, и снова – жертвовать собой…
 Лучшего защитника не найти во всей южной группе войск. Ведь, даже в игрушках компьютерных, когда стреляет в тебя виртуальный враг, или бросает нож, или рушится стена – любой, непроизвольно, но дернется в сторону, мигнет, смажет. А летит, пусть и на экране, но реальная злая ракета на тебя  – увернешься!  Сергей не уворачивался. Он принимал на грудь ракеты, он прыгал на пушечные залпы, он ловил пулеметные очереди - и героически «погибал», пока  Егор спасал свою, совсем не виртуальную, задницу.
Их, защитников,   - «операторов  боевого прикрытия», если называть по уставу - было четыре:  два левофланговых -  Сергей и Федя, и  два правофланговых - Шамиль и Ленка. Каждый из них управлял тремя маленькими самолетиками. Они могли маневрировать, и даже стрелять, и снимать кино о себе,  и о всей схватке,  со своего угла атаки – но лучше всего они умели подставляться под вражьи стрелы.
*
Когда Егор вернулся, все уже переместились в комнату отдыха.  Егор прошел в обеденную зону, и приступил ускоренно поглощать  жидкую пищу из глубокой тарелки, даже не разбирая:  что он ест. Только после второго блюда,   после третьего глотка традиционного компота он почувствовал вкус.  Мир все более уплотнялся, обретал краски, запахи.
Он переместился ближе к Шамилю, игравшему с Олегом в нарды.
- А девчонка чуть не умерла со страху, когда в тебя из-под земли залпом. А когда всё утряслось – всплакнула…
- Ну, почти виртуальной слезою, – перебила Шамиля Ленка, плюхаясь на журнальный столик и сгребая с нард игральные кубики.
- Ребята, а вы заметили - по видео -  в пещерах, что наворотили эти флибустьеры?
- Я кидаю за Шамиля
- Ай маладца, Леночка – две шестерки.
- Крутенькие ребяты….
 – Образованные!
-  Оборудованные и обмундированные…
- Четыре – четыре: тоже не плохо!
- Мне это о-очень не нравится.
- Шесть - шесть!
- Леночка, так нельзя!
- Эти бандюги куда-то же слиняли! Трупов почти не было!
- Кто принесет кофе?
- Ну конечно я, красавица моя. Я же самоходная кофеварка.
 И Шамиль вырулив от столика, покатился на восьми колесах на кухонную зону к кофе автомату, тихо жужжа моторчиком.
Восемь колес, как у лунохода, и четыре глаза, как у краба! «Лунный крабик», «Самоходная кофеварка»,  «Универсальный многостаночный привод с элементами разума» - как только не называли Шамиля – инвалида без ног по колена в восьмиколесном кресле,  снабженного его стараниями всяческими прибамбасами, да еще в массивных очках, да еще с густой бородой скрывающей шрамы, полученные где-то в горах,  во время выполнения специальной миссии. Тогда он еще был  десантником, и о той своей работе распространяться не любил.
Вообще: все в команде Егора были страшные консерваторы - «традиционалы». Взять Шамиля – почему борода, а не пластиковая хирургия по удалению шрамов? Почему массивные очки, а не коррекция зрения? Почему коляска, а не искусственные ноги?
А всему виной - благоприобретенный экспириенс, то есть:  опыт формирующий индивидуальность - когда в кресле с подлокотниками, да с возможностью маневра, да за маской бороды, да за толстыми очками! «Я в домике! И хрен ты меня возьмешь!»,  или: «я в танке, и хрен вам всем!».
 Егор не знал о внутренних установках товарища, но то, что Шамиль был самым добродушным из всех  его  знакомых – это точно! Вывести этого горца из доброжелательного внимания не могло ничто. Ни крики, ни хамство, ни оскорбления, ни угрозы. В любой дискуссии он выслушивал оппонента до конца - пока тот просто не издыхал под тяжестью своих аргументов и обилия слов. Тогда он отвечал спокойно и убийственно точно, с благожелательной улыбкой из недр рыжеватой своей бороды. Или, вдруг, предлагал кофе, или водички подносил участливо. И самый распоследний спорщик, горлопан и грубиян – сдавался…. Убегал, или  просил прощения, и становился  верным другом, этого на треть механического человека.
Но это Шамиль – без ног, или наш генерал – без руки и глаза. А вот Тимофей… . Слепо-глухо-немой с рождения - отказался от уникальной операции!
… Ему полгода назад предложили вне всякой очереди. Саму технологию только что отладили. И сразу – ему! Подсуетились тогда, кажется, все, кого Егор знал. Это раньше, помнится, называлось: связи, блат и преференции. Мафия, коррупция, кумовство. Под карающий меч Правосудия заволокло несколько десятков человек. Тимофей -  отказался наотрез! Он мотивировал тем, что зрение  будет мешать ему слушать информационную сферу космоса! 
- Егор! Пойдем на танцы? – заигрывала привычно Ленка.
- Нет. Леночка, я устал,  - отвечал Егор, тоже: привычно.
- А меня?! Лена, пригласи меня на танцы,- включился Шамиль.
- Шамиль, пойдем на танцы! – Елена раскланялась игриво.
- Нет не пойдем. – отвечал Шамиль, хмуря брови.
- Ах ты зараза, – «возмутилась» его напарница.
- Мы не пойдем, а поедем! На восьми колёсах, детка!- И Шамиль, оставив нарды, подхватил  Ленку на руки, и сделал пируэт на своей коляске.
Во главе кухонного стола сидело Тело в парадном мундире.
 «Почему в парадке?!» -  подумал Егор
Это был Тимофей, Вернее: его тело, со стальным рулоном на плечах вместо головы. Тело  повернулось в крутящемся кресле и произвело громкий дребезжащий звук:
- Ты стоишь на пороге, человек.
Егор вздрогнул и непроизвольно попятился. И посмотрел себе под ноги. Он стоял на ровном пластике пола, и не было  никакого порога.
Тимофей иногда его пугал – вот и сейчас: он, вроде, как,  забыл опустить с головы  стальной рулон зеркал Козырева и  отключить микрофон. И вот: на весь зал грохотал голос Дребезжащего Будущего. Тревожного, темного. Может он, не умеющий лгать и кривить душой,  так шутил? Своеобразно,  как он весь сам:
- Миг  в бою - был миг назад и миг вбок. Ты передвинул реальность, и сомкнулись цепи Будущего, Вероятного - в сотой доли. Ты…
Тут это шарошарахающее  вещание прервал звонкий голос вестового от двери:
- Письмо Старшему лейтенанту Колобову! Из Генерального Штаба! Вручить лично!
Это было торжественно, это было показательно театрально.
А,  ведь, можно было и на «мыло» послать.
Вообще-то, по правилам несения дежурства - в оперативном  зале  гарнитуры с наушниками и микрофонами никто не снимал и, тем более, не отключал. Каждый боевой пост - не только стол и стул и набор кнопок, это еще и несколько мониторов, подключенных ко  всем каналам, всех видов электронной связи. О вызове в штаб, да хоть трижды генеральный, можно было  сообщить:  хоть конфиденциально ему ,Колобову, хоть так, что б весь мир знал. И на тебе! Явление молодого солдатика из восторженных новобранцев  - в парадной форме с аксельбантами, а в руках - огромный пакет  с  сургучной печатью. Это мог придумать только их начальник: генерал Ползунов, Виктор Витович.
Где он только раритетного  сургуча кусок раздобыл?
И Тимофей в парадной форме! Какой намёк! Сразу надо было к нему, а не в душ, телеса полоскать….
Но это было круто. Ребята вскочили в полузабытую стойку «Смирно!», Егор тоже. Старший лейтенант Колобов подтянулся и  ногами в тапочках промаршировал до вестового и получил пакет в протянутые руки. Потом забыв, что делать в подобных случаях и замешкавшись с криком: «Служу Русскому Союзу!», ограничился многозначительным наклоном головы - посыльному  в благодарность. Ребята же -  зааплодировали, сначала неуверенно, а потом все громче, и где-то  даже иступлённей. Кто то крикнул: «Браво!».
Цирк!
И не удержался режиссер. Шагнул из-за угла затейник - генерал Виктор Витович, лицом сияющий. Так он себе нравился, со своею театральщиной – прямо: дед Мороз… .
Генерал подошел к Колобову, взял с его рук пакет, вскрыл, развернул лист и зачитал вслух. Про то, что Егор вызывается в генеральный штаб за новым внеочередным званием, за новенькой блестящей медалькою и назначением на новое место службы.
После зачтения бумажки генерал растопырил лапы, обжал ими тело Егора три раза, в который уж раз за день, и три раза чмокнул  губами  его физиономию.
Аплодисменты!
Но ребята, вдруг, начинают вслух горевать: хватать за руки, за плечи, упрашивать остаться. У Феди текли из открытых глаз слезы,  а из Ленкиных они прямо брызнули. И она тут же, с ревом, опять  повисла у Егора на шее.
 Егор немеет, Егор растерян. И генерал моргает несинхронно – делает вид, что и он  расплакаться готов, а сам лапищей свою широкую улыбку закрывает.
Тут к Колобову протиснулась группа товарищей - самоходный Шамиль впереди, за место тарана:
- Егор! Мы тут без тебя посоветовались. После дежурства – летим в пиратские катакомбы, выспимся по дороге. На месте определимся:  полазим, поковыряемся, подумаем…,- сообщил Шамиль.
 – Ей Богу! Десантуре без нас не осилить, своими продувными мозгами. - Моложавый замначальника штаба, майор Вацетис, был более резок.
- Там будут спецы…, - как бы сомневаясь вставил Ахмет Хаджоев -  летчик, шеф-повар и спелеолог –любитель.
 «Та-ак! И эти здесь! Когда только сговорится, успели…»,- подумал Егор.
- Знаем мы этих спецов! Залезет под землю, типа: врагов искать. А через полчаса глядь - а он уже в уголку присел и своей археологией занимается. И по- фигу ему враги. А мы, это – результат! – Ваня Иванов, командир зенитчиков, был самоуверенней всех: говорил, и, как бы прицеливался в каждого, сквозь щели якутских глаз.
.- Мы ушли от темы. Ты с нами, Егор? – Вернул беседу в русло Шамиль.
-  Когда еще увидимся, а?
- Давай!
Егору показалось, что он сейчас взвоет:
- Ребята! Ребята! Вы меня убиваете…. У моей единственной сестры - Выпускной. А я же… вы же… ну, знаете: как у меня.
И ребята стушевались – опомнились:
- Всё, всё, Егор, извини. Извини, дураков!
Все   сразу вспомнили, что Егор сирота - что его отец погиб,  а мать ушла в далёко…. И воспитывал он сестру сам – был ей: и братом, и отцом.
И тут он заметил Тимофея, застывшего у дверей помещения недвижимым изваянием, громким  немым вопросом.
Извинившись, Егор   двинулся к другу. Раздвигая  товарищеские отношения, отражая советики и вопросики, через  молниеносные беседы на ходу, сквозь внимание настырное, как сквозь вату. Он двигался к застывшему Главному Вопросу,  как  к неизбежному роковому  ответу.
И слепой двинулся к нему, почувствовал, как увидел, и двинулся точно прямо - лицом незрячим к лицу растерянному. Егор добрался,  и,  взяв  за плечо Тимофея, прокричал прямо в прикрепленную к лацкану мембрану ретранслятора:
«Давай выйдем срочно».
Ретранслятор – приборчик  переводящий  звуки  голоса в дробные отстуки азбуки Морзе с тыльной стороны браслета на руке  слепоглухонемого.
Не дожидаясь окончания ретрансляции, Егор повернул друга к двери и вывел его впереди себя, из нынешнего безобразия разразившегося в помещении. Вывел из  приличного и дисциплинированного, когда-то, объекта, стараниями собственного командира превращенного в балаган.
Они вышли на воздух, в уютную беседку, окруженную палисадником  смородины и крыжовника, и яблоневыми деревьями.
- Что за: «Порог»?! Что я передвинул, Тимофей!? Ты почувствовал? Ты увидел?! В Бою у меня был момент темноты и конечной, такой, тишины… Тимофей! – Егор тряс руку и плечо товарища,- Тимофей! Ответь: я умер? И это - другая реальность! Или … или – что это?
- Ты должен был погибнуть, но смог, как-то, передернуть ткань универсума на себя…
- А-а! Колобов! – Гаркнуло рядом.
Лейтенант Фисюк, некстати - собственной персоной, у входа в оперативный  зал. Вернулся с задания. Это он прикрывал Егорову атаку, болтаясь за триста километров  в стороне. Напропалую бездельничал столько-то часов, и вот – встрял.
 Некстати. Впрочем, он все делал некстати, ни вовремя  и ни к чему.
Лейтенант Фисюк – тюха, радостно жмет руки и без обиняков  делится сокровенным, долгожданным:
-  Как я рад, что ты уходишь, Колобов!  Наконец-то  я полетаю первым номером! Побомблю! Постреляю! Героем стану!
Эгоизм,  на Простоту помноженный,  аж брызжет.
Егор ему:
 -  П-писюк, а тебе не говорили, что  иногда хочется дать кулаком в твою простую рожу? Очень хочется.
Фисюк растерялся, как всегда – искренне:
- А, за что? Я ж, не со зла! Я - искренне!
- Вот, за неё самую – за искренность.
Егор услышал какой-то звук за спиной. Обернулся, а там посыльный сержант подсаживал на электрокар Тимофея, собираясь доставить  куда-то, срочно.
Тимофей держался за погон на плече у сержанта, а другой рукой махал в пространство.
Это он с ним прощался…
«Вот и поговорили!», подумалось безнадежно. И определенно зачесался правый кулак.
 Егор обернулся  в поиске Писюка, козла, эдакого. Но  тот как чувствовал – уже  упылил из сектора видимости.
И осталось Будущее скрыто завесой пыли из-под сапог  настырных дураков.


03.
ТАМОЖНЯ В ЦВЕТЕ.
2145 год, май. Европейский Союз, город Берлин.

*
 «Ноль. Один. Два.»
«Три»!
 Замигала вывеска красным. Верхним на ней был  номер талона, а под ним - номер коридора, по которому обладателю талона надлежало идти.
 Номер талона был его: Гюнтера номер, а номер коридора был «Три».
Гюнтер, поднял рюкзак  с притороченным к нему   длинным  узким  футляром , закинул поклажу на плечо и  покинул зал ожидания. И на прощанье не оглянулся.
 Он шел по коридору -  длинному, белесому, гулкому -  и с каждым его шагом, Европы впереди оставалось всё меньше, а другого и не представлялось. Там впереди нечто, там,  типа: тьма и безвоздушное пространство. Там космос… Гюнтер даже шаг притормозил, но заданный ритм требовал своего продолжения, и Гюнтер поспешил успеть поставить ногу.
В Сибирь.
В Сибирь несло его неумолимая инерция кома случайных обстоятельств и роковых предначертаний.
 Не сказать, что жизнь Гюнтера в Германии, ставшей частью единой Европы, была сложна – он не финансист, какой, или культуртрегер,  он  подрастающий бюргер. Но ведь и не сказать, что была проста. Хотя, несомненно, могла быть значительно проще.
Сложности начали возникать на пустом, казалось бы: плоском месте….
Пока родители Питер и Эмма занимались совершенно неотложными делами  своей жизни,  Гюнтер, достаточно подросший для того, что бы дотянутся до дверной ручки, проник в подвальное помещение. Где в пыльном шкафу нашел, как считал он, сокровище – старинные бумажные книги с черно-белыми картинками. То были гравюры. Они изображали людей на четвероногих животных -  в железных одеждах и с длинными ножиками, или острыми палками, или с еще какими не понятными предметами. Они дрались друг с другом, убивали крылатых чудовищ или просто стояли и надували груди. Как надувают шарики из презервативов, только в обратную сторону. И это было так интересно!
 Еще в тех книгах были всякие значки в линию, целыми страницами. Это были буквы, и их можно было читать. Когда Гюнтер в очередной раз увидел родителей, он попросил их научить его читать. Те удивились: зачем ему это надо? Не в смысле – вообще, а зачем так рано. Но Гюнтер не объяснял, а начинал пускать слезы и орать. И родители наняли учителя.
И он заболел Историей. 
Повзрослев, он занялся историческим фехтованием. Потом пошел  в спортивно-оздоровительный клуб с этническим уклоном в Средневековую Европу. Потом  - в клуб приключенческого альпинизма. Все переходы Гюнтера из одного клуба в другой не были следствием не постоянства его натуры. Все эти организации, одна за другой,  были признаны экстремистскими, а по одной так и следствие назначили, как потенциально террористической.
Итак, о  том, что История, это не увлечение, не хобби и не спорт, а именно Болезнь, и без всяких фигуральностей, Гюнтер узнал от социальных работников.
Гюнтера поставили на учёт, как подростка склонного к антиобщественному поведению. И он впал в анабиоз. И занялся тем, что соцработниками, конечно, не одобрялось, но и не порицалось. Он  тусовался на дискотеках, барах, пляжах. Пил пиво, покуривал коноплю и отчаянно скучал.
И однажды был  задержан как участник драки на дискотеке.
Ему сделали бесплатный прогноз  о его жизненных  перспективах: в ближайшие полгода принудительная социализация, непременно - к гадалке ходить не надо. На выбор лишь, одно из двух: перевоспитание в Европейском специальном учреждении, то есть тюрьме или «добровольный» переезд в Сибирь, на свободное поселение. Так позволял договор между Русским Союзом и Европейским Союзом  - входившим с Индией в Единую Евразийскую Конфедерацию.
И Гюнтер решился – продал дорогущий аэроциклер, подаренный  Эммой и Питером, очередной раз помирившимися родителями, и так удачно: ко дню его шестнадцатилетия. Правда, втроем, единой семьей им удалось прожить лишь около семидесяти двух часов…
Он  приобрел  билет в Сибирь, еще пока туристом. Но молодой человек проконсультировался - если ему, где-то понравится - он мог остаться. Для этого было достаточно желания одного Русского Гражданина, Если, конечно, он и там не успеет насовершать всяких глупостей, как сказал веселый адвокат.
*
Коридор номер три завершился  плавным виражом у стойки, где две толстых тетки в форме за одним столом трудились  над пачками бумаг. Одна из них выхватила талон из руки Гюнтера и крикнула товарке: «Ноль Двенадцать!». Та подняла и плюхнула в руки Гюнтера  весомую пачку:
- Заполните аккуратно, каждую строчку отмеченную галочкой. Вернете назад в том же порядке.
- Листы не мешать! - Крикнула её коллега, не отрываясь от монитора.
Сначала бумаги были не интересные: имя, фамилия, место рождения, место проживания. Номер паспорта, номер РНН, номер ИНН, номер социального страхования. Номера других страховок - если есть, номера транспортных средств - если есть. И, так далее, и тому подобное. И вдруг, таможенные бумаги сменились чем то иным: по форме  шрифта и самому тексту. Гюнтер вчитался в документы, и челюсть его медленно отвисла, а ярко-голубые глаза выпучились и сияли новогодними фонариками.
 На бумаге увенчанной шапкой «Министерство Подрастающего Поколения» в обрамлении пучка адресов было написано:
                Департамент Контроля Соблюдения
 Общественного Договора и Гражданских Актов               
В отношении подрастающего гражданина  Гюнтера Шлока               
 ГУЛ  № 907 000 371                864 СКГ № 003 999 145 208
  Административный Округ «Большой Берлин»
   
                ПРЕДПИСАНИЕ
                KLJ-GFH-123-098-000-693

В целях обеспечения прав  Гюнтера Шлока в статусе подрастающего гражданина, соблюдения общественной гармонизации, обеспечения правопорядка и предотвращения правонарушений предписывается финансовым органам социальной опеки обеспечить проживание, пропитание, обучение  и досуг, а так же перемещение до рекомендованного места жительства.
Гюнтера Шлока подрастающего гражданина.
Реквизиты рекомендованного место жительства
Русский Союз. Центрально-Сибирский Административный Округ. Территория: Станция ПУРГА.
                Руководитель Отдела перемещений:
                Амар Абдулла Лейли
                Экспертный Совет в составе:
                Нгу Енг
                Мустафа Алим
                Бвамба Т'вакумбеле
Предписание  пункта назначения носит рекомендательный характер и может быть оспорено Подрастающим Гражданином Европейского Союза в суде согласно законодательству.
Примечание: Административный Кодекс, часть первая, глава третья, статья 08.2.
«… от момента предъявления в течение трех суток».
 Административный Кодекс часть первая глава вторая статья 11.
« …предъявление претензии с согласия обоих родителей либо обоих опекунов…».
Административный Кодекс часть вторая глава седьмая статья 58.
«…до начала судебного разбирательства по административным спорам…. Заявителем вносится залог… в случае подрастающего гражданина в сумме 10 000 евро».
« в случае не исполнения положений предписания - штраф в тройном размере от суммы билета на транспортное средство до места назначения. В случае удовлетворения судом иска опротестовавшего предписание - сумма штрафа возвращается».
«В случае задержания подрастающего гражданина на территории вне его предписания – штраф в размере 1000 евро за каждый день пребывания и принудительная транспортировка до места предписания с взысканием штрафа в тройном размере от стоимости транспортировки».
У молодого человека голова закружилась от всех этих предписаний и штрафов, штрафов…
Он поднял глаза на таможенниц – они не обращали на него никакого внимания. А ведь  за ним нужен глаз да глаз! Если судить по бумагам - Гюнтер совершенный урод:  психически неуравновешенный тип и недоделанный террорист, и целью его поездок может… Может быть цель  какая угодно. Но уже гудело эхо грядущих взрывов. 
Гюнтер медленно  свернул  одну бумажку и засунул в карман – зачем он и сам не понимал. А с остальными подошел к  обратно к столу. Положил таможенные бумажки перед одной служащей, а бумаги от министерства подрастающего поколения перед другой. И спросил вежливо:
- Извините, что это? Я так ничего и не понял….
Она деловито взяла пачку бумаг, стала просматривать и глаза ее расширились. Смуглая кожа таможенницы в секунду посветлела, и ее можно было назвать даже: «цвета кофе с молоком». Она опасливо глянула на Гюнтера и сказала:
-  Это накладка, герр… Шлок!
Тут к ним обернулась её напарница. Выдернула  из рук сослуживицы бумаги, глянула,  живо включила бумагоуничтожитель и запихнула в него всю стопку.  А потом, приманив к себе подругу,  затараторила ей  в ухо  что то на незнакомом наречии. Подруга закивала часто, часто, после чего повернулась к Гюнтеру, и, прокашлявшись, зачастила подвизгивая:
- Извините! Эти бумаги попали в ваш файл случайно! Извините! К вам они не относятся! Вот ваши документы! Извините! -  Она передала ему пачку таможенных бумаг. А сверху положила зеленый буклет, на котором кричали  яркие буквы: «Захватывающая и Грандиозная Сибирь! Экстрим – тур от всеевропейского тур-оператора»
Он посмотрел на   просторные пейзажи снятые высоты птичьего полета и вспомнил, как он озабоченный загаданным ему будущим пришел к старому знакомому  и они  по видеофону  позвонили родственнику – дяде Гельмуту - который жил в Сибири уже лет десять.
 Родственник одновременно отвечал по видео  и жевал мясо с огромной кости Дядя был габаритов немеряных, обросший волосьми  со всех сторон лица, и на вопросы отвечал односложно - верно, что б не мешать пищеварению. По всему: племянник с товарищем интересовали его куда меньше чем огромная кость, по виду - совершенно дикого зверя.
И пошел странный разговор:
- Как там у вас?
- Нормально.
- Погода как?
- Нормально.
- Не холодно?
 - Нормально.
 - А  снега много?
 - Нормально.
 - А что вы едите?
- Мясо.
- А чьё?
 - Оленя.
- Их, что там - много?
- Нормально.
- И как? Оно вкусное?
Дядюшка внимательно осмотрев грызомую кость, ответил:
- «З-зер гу-уд».
- А пиво есть?
 - Есть.
 Дядюшка  задвинул в поле зрения фундаментальную керамическую кружку. И сделал пару огромных глотков.
-  А люди там, как?
 При слове «люди» дядя, вдруг, перестал жевать, стал озираться за спину и к чему-то прислушиваться. Дальше он отвечал, вообще: невпопад. Причем: одним мычанием. И постоянно оборачивался за спину. Внимание его было потеряно напрочь….  И только, когда они собрались отключиться,  дядя, вдруг, закричал:
- Приезжайте ребята! Накормлю,  напою…, на охоту, на рыбалку…, неделю обеспечу! Нет! Месяц, точно! За мой счет! Да! Но только поодиночке,  то есть: не больше двух…. Из Берлина, из Лейпцига, из Баварии кого… Но не тащите сюда всю Европу! Эту Шлюху сра... 
И связь оборвалась на полуслове. Наверно, он хотел сказать «сраная»  это он о Европе хотел прибавить, почему-то.
*
Человек в форме, с именем на пейджике: « Омо Ламали», взял его под руку,  вынул у него из пальцев бумагу, прочитал, про себя, лишь шевеля губами и, вдруг, объявил громко:
- Свободен от сборов!
 И запихнул Гюнтера за отъехавшую ширму. Там его встретил другой человек в форме, с именем на пейджике:  «Или Ламали». Он усадил парня на стульчик и навел фотоаппарат.
Посмотрел в него и сказал:
- Поверните лицо!
Гюнтер не понял и переспросил:
 – Лицо?
- Да, да! Лицо поверните.
- Точно: лицо? А не голову?
Или Ламали поднял хмурый взгляд, зыркнул в  сопроводительный листок и сказал, как гавкнул:
- Свободен от сборов!
 И показал рукой на выход.
На выходе  его  ждал Омо Ламали.
Он и провел его чуть дальше, где за стойкой сидела девушка в форме, с именем на пейджике:  « Афа Ломали», и была очень похожа двух предыдущих служащих. Афа протянула ему паспорт с уже вклеенной фотографией. Гюнтер посмотрел на свое фото, и не узнал себя: 
- Фройляйн  Афа! – Почти воскликнул он, и ткнул пальцем в свое фото. – Это…, где я?
Афа Ломали  встревожено подскочила из кресла и заглянула туда, куда тыкал Гюнтер. То есть, в его паспорт.
И непонимающе посмотрела снизу на Гюнтера:
- Где я? - Повторил Гюнтер. – Здесь один нос, а где я?!
Афа Ломали расслаблено плюхнулась в кресло.
- И это главное! – Выдохнула красавица в свои огромные сопелки. – Но, на всякий случай, мы снимаем отпечатки пальцев и фотографируем глаза – две штуки.
И Афа Ломали с непривычной для девушки силой схватила Гюнтера за запястья и шлепнула его ладонями по металлической пластине. Сдавила, прижимая, задержала. Где-то в утробе таможенной аппаратуры пискнуло, а на стене мигнула зеленая лампочка. Афа Ломали отпустила  руки Гюнтера и тут же дернула за шею, без всяких реверансов. Его юную голову сдавили с двух сторон мягкие подушечки, к зрачкам приблизились две пластинки. Что то щёлкнуло, вспыхнуло - Гюнтер мигнул только,   а его уже вели под руку дальше . У новой  двери очередной страж принял листок, и, глядя в него крикнул, уже шлягерную, но всё еще таинственную для Гюнтера фразу:
- Свободен от сборов!
Двери распахнулись,  и Гюнтер выпал в зал,  где он оказался перед столом, изогнутым подковою,   из-за которого на него вытаращились стразу три сотрудника таможни. Один  забрал у него стопку бумаг,  другой принял вещи, и остался Гюнтер один,  без ничего, перед  третьим,  и чувствовал он себя голым, под  сверлящим черным  взором человека с именем: «Карл Каракала-оглы» на табличке.
Гюнтер не выдержал, и  отвел взгляд. Он  оглядел  проверяющих, что бы убедится -  все три  офицера были с кожей разной степени смуглости, разного оттенка, волосами разной длины и кучерявости - неестественно яркими, явно крашенными. В палитре цветов не было одного – белого.
Гюнтер передернулся и усмехнулся нервно.
- Вам что-то весело? - Не преминул осведомиться противостоящий офицер, с зелёным хайером на голове.
Гюнтер улыбнулся нервно, и, как бы пошутил:
- Электронный век! А я тут с бумагами - от одного стола к другому, от другого к следующему …
Но офицер шутки не принял, ответил  строго:
- Бумага дисциплинирует, а «память» взрывоопасна! Герр, как Вас там…, Шлок!
Гюнтер, как всегда, в случае чувства крайней опасности делал шаг вперед – навстречу своему страху. Вот и сейчас, вместо того, что бы уйти от ответа, он, глядя в потолок, спросил раздумчиво:
- А меня всегда интересовало: почему люди с моим цветом – скажем так – глаз, предпочитают быть частными лицами. А люди, скажем так -с коричневым цветом глаз, спешат учится на государственных, но никак не военных, служащих? Проясните, офицер! Как Вас там….
Глаза таможенника сузились:
- Потому, что … скажем так: люди с коричневыми глазам более социально ответственные, они – страстные, неравнодушные личности! А те, - с глазами цвета льда – холодные, безжалостные  нелюдимые человеконенавистники. Только о себе и думающие!
- Да?  А я думал…
- Молодой человек, вы много думали, но плохо учились. Вы должны были себе уяснить давно, еще в школе – Вы живете в эру гражданственности. В эпоху торжества права и гражданских свобод. Гражданских! А  Вы, всё ваше поведение,- Я вот смотрю ваше досье - все ваши  устремления и досуг говорят нам: Вы не хотите жить в свободной Европе.
- Как же? Хочу! – Гюнтер аж пошатнулся от такого умозаключения.-  Я здесь родился, и мои родители…
- А, ну, перестать гнать гнилую риторику! Теперь вы явно выступаете против права Свободы перемещения. Фиксирую факт в деле.
- Нет!
- Но был намёк.
- Нет!
- Хорошо. Оставим пока это. Но факты и свидетели подтверждают, что вы, вместо того, как  усиленно заниматься обретением знаний своей будущей специальности, кстати: двух специальностей, выбранных вами  в пятилетнем возрасте при согласовании с обоими родителями. «Фото-модель» и «Сантехник». Есть соответствующий акт. Вместо рекомендованных учебников и видео материалов Вы  набрали  в хранилищах  ворох доисторических текстов с просроченным копирайтом. Все – вне вашей  специализации. Все - из раздела: «Прочее»! А вечерами, и в уик-энд, вместо того что бы  в компании сверстников попивать пивко и приплясывать на дискотеках….. Развивать коммуникабельность и психомоторику, конкретно! Вместо этого -  вы удалялись куда-то - в парковую зону, или вообще – забирались в горы. И там, в обществе лиц неопределенного возраста и необязательных профессий, сидя на лужайке, слушали ряженых клоунов, несущих полный бред, и прыгали по тем же лужайкам с металлическими режуще -колющими предметами в руках, - с нечитаемыми названиями!
- Да, мы занимались Историей!
- Какой историей?! Вы занимались изучением уголовных дел кучки бандитов! Некогда, ползавших здесь по лесам, по горам - с длинными ножиками в руках! Вместо изучения экономически обусловленного детерминизма движения масс?
- Позвольте! Но некогда в Тевтонских лесах так и было.
- Какие это еще «Тевтонские» леса, молодой человек? Вы хотели сказать: «Германские»? А то слово: «Тевтонские», дурно пахнет, на определенный тюремный срок, пахнет.
- Ну, да…,то есть «нет»! … Известно, что в Германской Истории….
- Стоп! Нет никакой такой отдельной «Германской Истории». Есть «История Европы», которая изучается в высших учебных заведениях, по специальностям, на которые Вы, согласно подписанному вами же «акту о образовательных намерениях», не претендовали! Так к чему мне эти разглагольствования недипломированного неуча?! В школе преподают «Историю планеты Земля». А какая у Вас там оценка? Посмотрим, – и господин пару раз ткнул пальцем в активный монитор. – А-га! «Удовлетворительно» по посещаемости, по ЕГЭ: 38 из 90! Ну, знаете -  это самое, самое, что еще можно назвать: «Удовлетворительно»! А какой апломб! Какой взгляд! Перестаньте так упорно на меня  излучать, своими неестественными глазами!
- В смысле….?
Карл Каракала-оглы подался вперед и прошептал, как нечто неприличное:
- Они у Вас голубые.
Гюнтера почему то затошнило.
- Извините, но они у меня голубые от рождения..
- Да ?! А линзы вы носить не желаете! Вы хотите выделится. Посмотрите на свою кожу - вы ведь специально не загораете! Вы будете чахнуть во тьме и сырости, но что бы выделится своей кожей!
Господин Карл Каракала-оглы весь их разговор стоял. Теперь он  сел и открыв папку, вынул лист. Подписал, потом набил что-то на активном экране. А потом приложил кисть руки ко лбу и застыл в позе сосредоточенного раздумья,  согласно учебнику: «Пособие Служащего. Коммуникативный Курс. Служебное пользование». Совершив Акт Размышления, перешел к повороту головы в рекомендованное положение по сценарию: «Акт Оглашения  Решения (вариант - строгий, жесткий):
 – Мне все ясно. ….Эти все исторические экскурсы, эти намеки на голос крови… А вы не боитесь, что у вас в предках был убийца?! – С пафосом вопросил серокожий блюститель таможни,  а заодно и нравов.
Гюнтер побелел, неопределенно пожал плечами, а, не много подумав, ответил. Ответил,  вбивая слова, размеренно  и четко:
- Нет, знаете.  Я боюсь, что у Вас в предках был - людоед.
Он выдернул листок из руки таможенника, оторопевшего от такой наглости, и сделал пару шагов в сторону.
Карл молчал. А может, парень и вправду задумался  о своей родословной?
Гюнтер перешел к служащему взявшемуся разбираться с его вещами. Тот давно разобрал  их, но обратно не сложил – они валялись на столе не аккуратной кучей. Таможенник стоял и пялился на что-то перед собой. И Гюнтер знал - на что именно.  Как можно было надеяться, на что-то другое! На какую ни будь другую реакцию государственного служащего!
 Таможенник разомкнул футляр Гюнтера  и, открыв рот, пялился на  натуральный рыцарский меч 15-го столетия.
Гюнтер понял, что попал.
Гюнтер загодя запасся чеком из магазина игрушек, где купил меч игрушечный, но так похожий на этот, настоящий! И Гюнтер внутренне приготовился юлить и выкручиваться, приготовился обманывать, и даже умолять униженно. Он полюбил эту железку, он сжился с ней - суеверно, потусторонне – проще сказать: он на ней чокнулся.
Он ждал – сейчас подойдет высокий начальник и отчеканит: « Растаскивание исторического наследия. Бесстыдно! Арестовать!»
Куда там! Мозги  современных госслужащих заполняло совсем другое.
Рядом уже кто-то скрипнул:
- Тер-р-акт….
Смуглолицых и узкоплечих курчавых представителей закона пугал сам вид такого количества острозаточенной стали!
Гюнтера  бросило в жар:
-  Нет! Я  это в багаж! Сдаю в багаж - вот же: бирка!
Возле нарушителя уже собралась небольшая толпа:
-  А сорвется? А пробьёт самолет?  Тер-р-акт!
- Да, с какой скоростью ему надо сорваться, что б пробить самолет?! Он у меня не бешенный. С чего ему срываться? Ему сначала из футляра бы выползти!
- Это не вам решать! Это специалисты разберутся!
Сказал служащий, и обошел вокруг меча, слегка пригибаясь, на всякий случай.
- Какого специалиста?! По полетам меча?
- Уже вышел к нам! Он разберётся!
Спец не заставил себя ждать. Толпу уже раздвигал пухлый мужчина, с вольностями в форме – расстегнутый китель, приспущенный галстук и, вместо туфлей  - кеды.
- Ну и что здесь? Ну, не хрена себе! Вот это ножик!
Он лапнул меч за лезвие, и, тут же зашипев, отдернул:
- Зачем вам такой?
- Это сувенир. Сувенир из старой Европы, вроде гномиков…
Пухлый эксперт взявшись за рукоять попробовал поднять «сувенир». Отпустил, и  посмотрел на Гюнтера, как на дурака.
- Тяжелый! – Эксперт сморщился, – и на хрена такой тяжелый?
Тут  подал голос третий из застольных таможенников -  худой, сгорбленный и очкастый – и именем на табличке: «Сигизмунд Фара-Фрондиш»:
- Я тут посмотрел каталог: «Шедевры оружейников Чехии», - постучал ногтем по монитору Фара-Фрондиш, -  за тысяча девятьсот девяносто шестой год….
- Ну, ты мастодонт! – перебил его  разудалый эксперт. - Ты б еще в Ветхий Завет сунулся за списком предметов запрещенных к вывозу.
-  Да, брось, Сигизмунд!  Ну и какая ценность в той железяке?- в прения взлез другой таможенник.-  Это же не твой любимый Там–Там!
-Да, да! Эксклюзив!
-  А звук! А тембр!
- Ой, ребята! Что мама языком цокает, созывая курочек на завтрак!
 И тут основная  четверка  из таможенников, уборщиков, грузчиков  и прочих собравшихся бездельных зевак  не выдержала – задергалась, и, практически, пошла в пляс: правда, пока не сходя с места – пока лишь виляя бедрами  на месте, да выкручивая плечи и локти.
Тут же кто-то стал отбивать ладонями по ляжкам ритм, кто-то защелкал языком, подражая перкуссии. Еще кто-то забубнил бас-гитарой, кто-то принялся насвистывать.  Самопальный оркестрик звучал довольно прилично, хоть на «Ю-Тьюб» выставляй видео.
Таможенники стал выкрикивать друг другу  слоганы:
- Этих железок по всей Европе завались!
- Они ж только и умели, что железками махать.
-  И никакого вкуса к танцам.
- Я рекомендую: пропускать!
- А Безопасность!? За нее ответите?
Тут-то песня и кончилась. Вместе с танцами:
- За безопасность – нет. Не в компетенции.
- И я – нет.
- Нет, значит, нет
И, погрустнев, таможенники пошли: расходится по рабочим местам.
- Но ведь это просто: «железяка», как вы сами говорите! -  Вмешался Гюнтер, преодолев цепенеющий эффект ощущения бреда. – В багажном отделении этот предмет спокойно…
- Спокойно?! А вдруг там, где моторчик спрятан? Вдруг он с места сорвется? Да ка-ак вдарит по самолету! ….
Возмутился ответственный за  досмотр багажа таможенник. Он только что закрыл футляр с мечом, и силился его переставить на полку рядом.
Вдруг, откуда-то из под потолка, захрипел, а потом заорал  динамик:
-Эй, таможня, мать вашу…
- Это кто там?
- Это пограничный пост, мать вашу! Дежурный по аэропорту. Вы, что там посадку тормозите, рейс задерживаете?
- Герр Полковник! Да тут пассажир очень…
- Да в курсе я…. По видео наблюдаю весь ваш цирк. Откуда молодой человек?
 - Из Старого Берлина.
-  И куда летит?
- В Сибирь летит, через Москоу-сити.
- Та-ак! А вы знаете, что там?
- …. .
- Там  зимой мухи дохнут!
-  Да, ну?!
- Да! Это  не в Англию, ни в Америку. Там дикость! Там его дикая пра-родина,  там он пусть хоть  всех перебьёт своей железной палкой! Пусть всех там повзрывает, или заразит спидом, сифилисом и гриппом черепашьим … Пассажир из Берлина? Ответьте!
- Да. Берлинский городской округ, Старый Берлин.
- Так пусть сей мальчик бледный и летит к своим родственникам. К медведям белым!
Гюнтера быстро выпроводили из таможенной зоны.
Гюнтер опять шел по коридору и на ходу вынул бумажку, из тех самых – случайно, по неряшливости паспортисток попавшую к нему вместе с таможенными документами,   и вчитался сызнова.
«Да моя судьба уже была готова! Интересно: насколько я с ней разминулся? На день, два? Или на пару часов? А может, минут? Может, когда я захлопнул дверь дома, ко мне поднимался на лифте человек из департамента исполнения предписаний? Ведь, я помню: лифт был занят, и я решил спуститься по лестнице!» И холодок побежал  по спине…
- Эй, куда прёшь, остолоп!-  Окликнул его кто-то, но поздно, – Молодой человек  въехал пузом в турникет.
Темнокожий охранник правопорядка вынул у него из рук листок и прочел вслух: «Предписание… станция Пурга…».
- Ог-го-го! Что это ты парень натворил, что тебя туда задвинули?
- Это не моё! Подобрал…, на полу валялось. Видите – я без охраны!
- А-а,  точно, парень. Проходи!
И открыл турникет.
Гюнтер сделал шаг и остановился:
- А все-таки: это куда?
И ткнул пальцем в название: «станция Пурга».
- Это брат, где холодно. Это где и летом – зима. Это – Сибирь. – И, обхватив руками плечи, затрясся всем телом, и особенно нижней пухлой губой. – Бр-р!
- А почему вот тут, написано: « опротестовать в течение трех суток», а вот улететь мне надо уже сейчас… а если не улечу – задержат, оштрафуют, и все равно отправят… А когда я буду опротестовывать? То есть – я хочу сказать: «Если бы это был я», если бы меня выдворяли из Европы, то, как мне поступать, что делать?
- Хе, парень! Ты не задался главным вопросом: «откуда» ты будешь опротестовывать! В любом случае – из Сибири! В обнимку с волками! Строчить протесты под диктовку медведя. И советоваться по юридическим вопросам с каким-нибудь детоубийцей и «мазафакером»! Э-э, брат, такова «се ля ви»! – ухмыльнулся блюститель порядка, и задвинул, наконец, турникет. Отгораживая Гюнтера от Европы навсегда. По крайне мере - надолго…
Гражданин Гюнтер Шлок уже  вышел из здания и ступил в переход,  ведущий прямо внутрь  аэролайнера, как за спиной включилось радио и забарабанила по ушам полиритмия последнего всеевропейского хита:  «Я хочу Тучумба – Таквеле».
Гюнтер обернулся. Темнокожий охранник, забыл про службу: приплясывал ритмам в такт, крутил над головой резиновой палкой,  и подвывал, вторя припеву:
                Я протягиваю брату лапу –
                Не хочу я трахать маму,
                Не хочу я трахать папу.
                Я хочу Тучумба – таквеле!
*
Взлетал самолет. В кресле  салона эконом класса разместился Гюнтер, а в багажном отделении  - его меч. Меч, все-таки пропустили, но футляр обмотали тросом и пристегнули наручниками к  корпусу самолета. На всякий случай. За что взяли дополнительную плату.
 Всё-таки зря Гюнтер беспокоился. Эта железяка была явно не Их историческое наследие. Так что тюрьма или «добровольная» высылка Гюнтеру не грозила.
Хотя бы, пока он будет в Сибири…
.
               
04.
ИНДИЙСКАЯ СКАЗКА. СТРАШНАЯ.
2145 год, май. Индия, мегаполис Мумбаи.
 
*
.- О-го!
Гаркнуло над ухом. И Индра проснулся. Проснулся на помойке: в  куче рваных коробок, овощных очисток, фруктовой гнили, и еще чего-то  - липкого и пахучего.  На Индре сидела обезьяна и шарила своей лапой у него глубоко под рубашкой.
- О-го! – Опять гукнула самка примата и вытянула из под рубашки человека серебряный амулет на кожаном ремешке. На нем были изображены атрибуты Бога  Индры – колесница и копьё.
 – У-у, го-го. – сказала бандитка, удовлетворенно,  попробовав  амулет на зуб.
- Отдай, – просипел бессильно Индра и потянул амулет из обезьяньих пальцев за ремешок. На что животное очень обозлилось:
- А-а! – Возмутилась зверюга. Треснула лапой Индру по уху больно, рванула на себя вещицу, и, порвав ремешок,  убежала.
- Стой! Стой, сволочь!
Сипел ей Индра в след и махал руками. Но от обезьяны и следа не осталось.
По крайней мере, молодой человек поднялся над мусором. И сделал пару шагов. Сделал еще пару: и вывел себя из отбросов.
Ни обезьяны, ни амулета, а рядом – грязная куча.
Не возвращаться же в нее!
И Индра пошел, плохо соображая: откуда, и тем более - куда.
На нем была белая, когда-то, рубашка «от Армани», а штанов на нём не было, не было и обуви, но были носки, тоже когда-то белые. Рубашка  была длинная,  почти по колено, что в Индии, до сих пор сойдет за полный костюм, а носки издале сойдут за борцовки.
Вообще то, грозного Индру в этом воплощении звали не Индра, а Индраджив, что значит «Душа Индры» и была она во плоти полной противоположностью Индре, легендарному воителю. Это был молодой человек, студент последнего курса колледжа - тонкий телом с нежной кожей, смуглой по европейским меркам, и почти белой – по меркам индийским.
 Его большие, красиво очерченные  глаза  блестели черными угольками зрачков и не понимали – куда он попал.  Его нога ступала по местам, где, прежде  не ступала нога приличных богов и образованных человеков. Узкие переулки глинобитных  покосившихся  стен, хлябь луж в выбоинах дороги, и хлам: хлам и мусор везде - по углам, за углами,  и  посредине. Это были задворки большого восточного базара,  но Индраджив не знал об этом. И определить он этого не мог никак. Он безобразия подобного и по видео не видел, не то, что в живую.
.Голова Индраджива болела, но он упорно шел – лишь бы подальше от здешней вони.
А ведь раньше он жил иначе…
В больной его голове всплывали призрачным маревом образы - практически райские. Так его мозг защищался разительным переменам и застилал сознание картинками из прошлого, недалекого, еще вчера совсем живого.
Вот он видит себя со стороны: Индраджив сидит на краю фонтана, журчащего струйками хрустально чистой воды. На юноше приличная европейская одежда – рубашка апаш с кроткими рукавами и классического покроя конопляные  брюки с наглаженными стрелочками, из индийского -лишь восточный тюрбан на голове,  золотистого цвета – от жаркого солнца.  Индраджив читает электронную книжку: «История Философии. Пост-модернизм». Он находит её забавной и то и дело посмеивается. А где-то, в глубине сада, его жемчужным смешкам вторит переливами струн драгоценный музыкальный инструмент  - Ситар старинной работы.
Это дядюшка Лал!
Стоп! С чего-то у юноши резко защемило сердце.  Что-то связанное с дядюшкой!
 Тут Индраджив услышал шаги,  приглушенные реплики. Он обернулся – в  конце квартала показалась пара мужчин в черных одеждах  - они переговаривались и бросали взгляды на Индраджива. Индраджив сам не понял, зачем он побежал, и откуда взялись силы – бежать. Но он побежал, а побежав - оглянулся.
Парни бежали за ним следом.
Индраджив по наитию повернул на право, в закоулок, и через несколько шагов оказался, вдруг, на широкой, людной улице, и мало того – врезался в человека в форме.
- Куда прешь! – Рявкнул полицейский и замахнулся на него палкой.
- Али подожди! Смотри, какой красавчик! -  Перехватил руку напарника с дубинкой другой полицейский, и рванул Индраджива к себе.  Отогнул ворох рубашки и почитал: - « Армани». Не знаю такого портного….
- Не нашенский -  это точно. – Буркнул полицейский Али.
-  И точно, что дорого. – согласился его напарник.
 Напарник отодвинул  от себя Индраджива на расстояние вытянутой руки и оглядел еще раз.
- В ориентировках, что-то скользнуло о подобном типчике.
- Там писано юноше  в штанах, и чистом …. – Али сплюнул.
-Но всё изменчиво в мире, коллега.- Возразил тактично напарник.
-  Пусть, в зиндане посидит, вечером определимся. – Решил Али на правах старшего.
И поволокли полицейские Индраджива с собой.
 Из переулка показались преследователи, но увидев, что паренька повязала полиция, притворились забулдыгами озабоченными утренними проблемами и двинулись в противоположную сторону.
А Индраджив молчал, и волокся в руках полицейских. 
Мужики то делали без усилий, а Индраджив и рад был волочиться  - короткий побег отнял у него последние силы. И волочился Индраджив без единого слова, что было бы удивительно - для того, другого Индроджива – мальчика  из состоятельной и образованной семьи. Тот мальчик на одно  слово родителей находил сказать три.
Участок был не далеко. С Индраджива не сняли отпечатков пальцев, не сфотографировали, не проверили по компьютерной базе. Просто  открыли  решетку и бросили в камеру. Такие камеры были одинаковы  в разных странах, их, на разных языках и во всякие времена называли - обезьянниками, загонами, вольерами, клетками, витринами.  Где может быть и чистый белый кафель, но типчики на нём всегда грязные, в лохмотьях.
 Индраджива просто лег на прохладный пол рядом с ними, и отключился…
- Индра! Повелитель смертоносного копья уничтожающего миры! Просыпайся, Шива зовет! Просыпайся и ступай побеждать гордых асуров и скользких их слуг. Ты стряхнешь их с небес и окунешь их в изменчивую ничтожность текучих вод наземных. Тем ты пробудешь в них сострадание. Сострадание станет их оковами и привяжет их к людям, на долгие, долгие сроки - освободив небо во царство Сурьям божественным…
Это был голос матери, её дыхание ветерком касалось уха и журчали ручейком её слова.
 Но бухнула тяжелая дверь, загремели засовы и вместо напева сказочного, мужской голос хрипло  заговорил о чем-то чуждом, подозрительном …
- …В богатом том доме служанка померла, о-очень кстати. Наш друг ко мне – «Ой, такой случай счастливый!» Он немного больной- это ж я сделал, по его просьбе! Но он неудобное забывает враз, только хорошее помнит!
- Ох, у него бы научится…
- Йог! Старая семья, усталая кровь, Нечему там учится.
 - Рыхлые мозги излечивают несчастья.
- Но сквозь дырявые души, все несчастья проваливаются - задерживается только сладкий мёд. Успокоенные души проедает жирная моль, она заводится, когда в шкафах много, много ненужных вещей. Всё как у нашего друга – мёд в голове и пыльные предания старины по углам…
- Лишь бы он друзей благодарить не забывал.
- У-у…, я привел ему нужную служанку – обученную и молчаливую. И, вах! Померли, вдруг, хозяин того дома, и хозяйка красивая померла!  Наш друг  прикатил  довольный! Вот тебе пятачок от его довольствия, брат.
Мужчины разговаривали образно, смачно, то и дело посмеиваясь. А Индрадживу  сделалось тревожно, ему стало казаться, что они говорят о чем-то важном, очень важном  для него.
- Как прописано в завещании – нашего друга назначают опекуном ребенка. Он переехал в тот богатый дом.
- Видел я! В том доме вся моя родная деревня уместится.
- Да, ты прав – мог бы и щедрее благодарить, крокодил он, драный… .  Родня помершего хозяина дома,  брахмана этого,  молчит. Они этого родственника терпеть не могла, и прилюдно плевала на его ворота, когда он был жив. А родня же хозяйки, его жены, этой чумазенькой красотки из неприкасаемых - возмутилась. Понимаешь!?  До сих пор возмущается, бегает в Европе по судам, по агентствам всяким. Права человека какого-то ищут. Уже и адвокаты понаехали. Но наши судьи правее всяких будут! Эти грязнокровые эмигранты - все сплошь граждане не индийские, других стран… Стоп! Сиди в центре, в отеле «Хилтон», нанимай местных, не лишай работы граждан! Но заказчик обеспокоился: ему в Европу по делам ездить, а там его - в яму!
- Он пусть сидит дома, как те иностранцы в «Хилтоне»… А ты помог бы ему!
- Ну, я ему и помог! Мудрым словом помог - тертого, знающего человека… На днях сынок померших хозяев пропал, а в доме исчезли бабушкины драгоценности. Жена нашего друга – в полицию, рыдать о пропаже! Не смог наш друг сам так притворится. Запил он….  А мы паренька наркотой укололи и здесь неподалеку в мусорку скинули.
- Ловко!
- Брат, ты помнишь, о чем мы договаривались, укуси тебя крокодил?
- Помнить: что, брат?
- Что бы ты с господином старшим полицейским как бы поймал его, или  нашел, и в отделение доставил. Что бы  ты зарегистрировал его, как живого зарегистрировал! То есть: вбил его в компьютер, помнишь, а?
- А-а….
- Порви  тебя крокодил! Что: «А-а»…?!
-Все сделано! Он уже в загоне, в обезьяннике…
- Ну, а почему не зарегистрирован, а? Почему в базе данных его нет? А-а?!
- Начальник двор заставил подметать…
- Ты меня обманываешь, брат! Для этого у вас машинки  есть – подметающие роботы!
Ответа Индра не расслышал – мужчина заговорил быстро, быстро, и с подвываниями.
- Подожди, не понял… начальник их лично палкой бил? Сломал,?! А ! Сказал, что вы бездельники. Сказал, что задолбался вас понимать…. Я тоже задолбался тебя понимать…. И пока каждый не выучит хотя бы четыре сотни слов на санскрите, никаких самодвижущихся машинок в полицейском отделении …. Правильный у вас начальник. Я, вот, твоё бормотание сам себе перевожу, ты не заметил? А брат? Хиджи-Пиджи-Инглиш твой, обратно тебе в глотку! Ну, и почему ты стоишь, почему не надоедаешь дежурному офицеру про неучтенных оборванцев в обезьяннике?
-Да, брат, да!
- Ты не хочешь заработать денюжек? Откуси крокодил твои потные ноги!
- Нет, брат!
- Стой, куда побежал! Не забудь:  повеситься мальчик с горя  должен, но  после регистрации! Только после регистрации, а  не «до»! Не на бумажках там, а чтоб занесен был в компьютер! Проследи!  И что б: не сразу, а ближе к утру! … Люди то, есть у тебя - для такого дела?… Ну, конечно, а я сомневался! Для такого дерьма – всегда, пожалуйста….  И что б раскаянье  - у трупа во взоре замёрзшем! Шучу…
Человек говорил о нем, об Индрадживе  Говорил на наречии Парья, которому не учат детей в школах. Это был язык воров и мошенников, торговцев наркотиками и похитителей детей.  Но Индраджив  будто знал его!  Он учил  английский, французский, русский, и, конечно - санскрит, но этого языка он не изучал, определенно!
Индраджив разлепил глаза и сел. Он вдруг понял, что, собственно и услышать этого разговора он не мог. Физически не мог. А Индраджив не просто слышал. Он, вдруг, понял, что услышав разговор, уже знал сразу, где он происходит! Что  не в соседнем помещении, и  даже не во дворе полицейского участка – он происходил за его забором! Индраджив его услышал, Индраджив его понял.
 И что-то надо было делать, делать срочно!
О  его родителях - говорил тот бандит. Это они умерли внезапно. Как бы рыбой отравились не свежей. Это его взял под опеку  дядюшка Лал, брат отца! Он переехал в  дом Индраджива  с женой своей. Женщиной красивой, обходительной. Страшной Женщиной  - европейской женщиной… И с дядей был у них разговор. Очень тяжелый разговор – ужасный, отвратительный….  Индраджив бежал….И…, больше  ни чего не помнит!
Он очнулся в мусорной куче утром, а теперь - в полицейском участке, на кафельном белом полу. И предстоящей ночью именно его должны будут повесить!
Индраджив огляделся. На полу в разных позах спали три оборванца. Один из них, обросший волосьми, был округл плечами, а из-под рванины, которой он укрылся, торчали грязные, но крепкие, мускулистые ноги.
Индраджив отчетливо понял, глядя на бомжа этого: «И повесят меня обязательно. Есть кому!»
Надо бежать! Но как? У него нет ключа, нет отмычки, да и не владел он сим искусством! Что делать?! Вызвать полицейского - закричать, а потом оттолкнуть и убежать? Да куда ему! Кого оттолкнуть он сможет?! Его утром, вон, макака ограбила, да еще побила.
Вот только мысли: вызвать начальство и потребовать немедленно один обязательный звонок, личного адвоката и галлон чистой воды – этой мысли у Индраджива не возникло, вернее: она промелькнула, как абсолютно идиотическая из возможных.
Он  внимательно посмотрел на дверь – решетка из вертикальных прутьев,  между прутьями  достаточно расстояния, что бы просунуть его тонкую руку. Но никак не голову. Если Индраджив мог бы просунуть голову, то мог бы и вылезти, - его учил преподаватель физкультуры в школе: что нормальный человек пролезет  там, где проходит его голова и одна рука в предплечье. А йог должен уметь проходить там, где проходит одна его голова.  Индраджив подобного  еще не пробовал, но взглянув на себя, тут же уверовал – он пролезет! Но как расширить пространство меж прутьями?
Для всего их коллектива бомжей в загончике это была бы не возможная задача, считая с ними и его самого, если бы … Если бы не рука Индры, его Левая Рука – рука с большой буквы - Волшебная рука!
Как то в детстве они ходили экскурсией на крокодилову ферму, там были крокодильчики всякие разные,  все их опасались. Даже его храбрый отец, глядя на крокодилов серьезнел лицом. А вот Индрадживу они очень понравились,  зелененькие. И когда отец отвлекся умным разговором с одним из местных работников, он перелез через невысокую ограду, подошел к одному крокодильчику и погладил его по носу. А тот долго не думая, хватил маленького Индраджива за руку.
 Индраджив  очнулся в больнице. В той больнице  ему собрали руку заново. Всё, что можно сшили, склеили, нарастили мышечные волокна, где надо. А что не можно склеить и нарастить – заменили. Вживили несколько искусственных сухожилий, а за место родной, но раздробленной на несколько осколков детской косточки, вставили  кость из титанового сплава. Он еще в и-нете узнавал, что это за сплав, сколько и чего он выдерживает. А выдерживает  сплав: «О -го-го!», как сказала бы одна знакомая обезьяна.
В общем: если Индрадживу не повезет, и он сгорит в пламени пожара, да такого, что оставляет от тела лишь пепел, то от него лишь пепел и останется. И останется эта Кость…. Как-то, сломался папин электромобиль,  и надо было его починить. И  отец знал, как починить, но инструментов не было, и потому приходилось ждать ремонтников. Отец пошутил тогда, что  как домкрат для приподнятия электромобиля можно было бы использовать обновленную руку Индраджива. Вот только все равно бесполезно - нет ключа на двенадцать…
Сегодня тоже нет ключа на двенадцать, но есть - домкрат! Его рука! Он выгнул кисть, нащупал, где должна начинаться титановая кость, потом на локте нащупал противоположный её край.
« А, что  - может получиться?!». Но когда вставил руку промеж прутьев решетки и попытался провернуть кость, то понял, что ничего не получится. Он слишком слаб – да и возможно ли вообще: какому ни будь человеку «провернуть» - не в принципе, а на практике? Он невольно  взглянул с завистью на  запревшего под рваниной крепыша, храпевшего на полу рядом.
И в голове мелькнула сумасшедшая мысль: « А почему бы и нет?!»
- Вставай, вставай! – Индраджив затряс сокамерника и горячо зашептал ему в ухо,- сегодня будут всех бить. Полиция сегодня злая,  сегодня будут всех бить!
Крепыш храпеть перестал, кажется, прислушался, но потом повернулся на другой бок и захрапел опять.
- Вставай мужик! Сегодня всех будут резать, - сходу сочинял Индраджив,- сегодня им нужно сдать на органы восемь почек и две печенки!... Мужик! Им срочно нужны две пары  карих глаз! Мужик…
Мужик дернул плечом, накрыл голову своей рваниной и деланно захрапел.
 И тут  Индраджив случайно дотронулся до густых волос сокамерника.
- И еще… Им нужен скальп густых черных волос!
Мужик враз перестал храпеть и рывком сел на задницу.
- Что делать то?
Сна - ни в одном глазу.
- Есть Шанс! У меня необычная рука, там кость металлическая после операции. Я вставлю ее между прутьями. Надо провернуть ее, что б раздвинуть прутья.
И юноша, подползши к двери, вставил руку:
 - Я сейчас объясню: что и как…
Но Индраджив не успел объяснить ничего . Мужик рванулся к двери, обеими лапами схватил его руку и сразу навалился давить: одной лапой вверх другой вниз.
Индраджив готов был взвыть от боли, но лишь скулил - терпел. Рука, используемая  как рычаг, стала понемногу продвигаться - к более горизонтальному своему положению.
 А мужик  уже и ноги применил. Он  заплелся вокруг руки Индраджива: выгибал пружиной спину, упирался босыми ногами в решетку. Он кряхтел, пыхтел - и «рычаг» двигался вниз.
– Всё, хватит! Я пролезу! Всё!
Крикнул шепотом Индраджив. Но патлатый не останавливался:
- Нет, не хватит! – Хрипел он, тряся своим роскошным волосяным покровом. - Ты пролезешь! Я не пролезу!
И надавил на кисть еще сильнее и задел-таки нервный узел - у Индраджива в глазах сначала просветлело, а потом потемнело от боли. Рука практически стала поперек прутьев решетки.  Раздвигаемые прутья уперлись в соседние - деформировали их, и: получился почти круглый проем. Мужик отпихнул парнишку, и, кряхтя, полез в дыру.
  «А видео камеры?!»,-  подумал запоздало Индраджив, но уже слышал крики, полицейские свистки, и дробный топот.
Юноша только представил вид с экрана дежурного - их узилище с раскуроченным затвором, как  тут же, мимо камеры пронеслась по коридору тройка заспанных полицейских.
В полуобморочном состоянии Индраджив  полез в дыру. В коридоре, еле поднявшись на ноги, пошел к выходу - медленно и поступательно, словно движимое сквозняком приведение.
Он шел. Мимо него бегали полицейские - один даже плечом задел, но никому он не был интересен и вряд ли видим.
 Индраджив вышел призраком, и шел призраком еще два квартала вверх.
Но вот он увидел выемку в стене, некий  закуток - в котором сгрудились корпуса уборочных машинок, словно стадо черепах на пляже. Корпуса треснутые и пустые, но на них можно присесть. А можно и прилечь…
Индраджив так и сделал.
И серый мир исчез. Индийская сказка - цветная, ароматная - заполнила утомленное сознание….
*
О, это печальная индийская сказка! Ей  тысячу лет,  и, одно и то же: всегда и перманентно - с вариациями различными, но наизусть знакомыми. И, увы, для кого-то  она – реальность…
Индия разбросала своих детей по всему миру. Они у неё -  трудолюбивые, скромные, креативные,- всякие. Но первыми  уезжали Неприкасаемые … Их еще звали: Цыгане или Парии. Это началось тысячи лет назад. И  потом только поехали - и потомки воинов, и потомки великих учителей, мыслителей, целителей, и  - брахманы обыкновенные. И тех, и других спасало жизнелюбие, возвышало сердце и ум. И тех и других уравнял тяжелый труд.
 Прошли столетия. Кто-то, верно,  уезжал от унижений, и все - за куском хлеба. Но было и вино…. Вино Запада не только пьянило и погружало в забвение, оно вливало в человеческое нутро и гордость, и гордыню, возникало и росло самомнение  - менялись вкусы, сдвигались ценности….
Теперь - это совсем европейские люди, вдвойне «утонченной» культуры  - высокооплачиваемые юристы и экономисты, дорогостоящие  программисты и фармацевты. Они встретились. И забыли спросить: кто они…
И эти двое тоже встретились – столкнулись случайно в дверях лифта.
Выпали папки дел из её рук, а ему надо поправить очки! Папки собраны и прижаты к груди, очки подвинуты на нос ….  И больше они не расставались, надолго.
 И до самого рождения сына они не задавали друг другу неважных вопросов. Они не говорили друг с другом об источниках своих благосостояний, они не говорили о собственности, о заработках в неделю, в месяц,- не вспоминали о цензе, о ренте и компетенциях. Они не говорили даже о самом святом - о семье и о касте. Она – юрист, он – программист, Канти и Азад. Красота и Справедливость. И этого достаточно.
 А  говорили они - о разуме и искусствах, о справедливости, о красоте, и … о любви.
 Они летали в Америку, они ездили по Европе. Их ждал собор Гауди, площади Венеции, улочки Парижа, замки Чехии, Версаль, Третьяковка и Массачусетский Технологический….  И Антонио Вивальди никогда не равен Рави Шанкару, но  им никто не помешает звучать параллельно и гармонизировать Вселенную с разных ее берегов…
Родился мальчик в богатой семье. Счастливые отец и мать открыли двери радости.
 И вот тогда-то и пришли, приехали, прилетели – родственники.
И спросили счастливого отца, - а  у молодой мамы: какая фамилия? Какие все её имена? А откуда она родом? Из какого штата, деревни какой? Скупых ответов оказалось достаточно, что б истовые брахманы, потомки брахманов поняли всё.
И родня сбежала, побросав цветы и забрав подарки.
Мама оказалась Неприкасаемая.
 Казалось, произошедшее ничего не изменило между любимыми.
Но что- то проросло в отце, и уперлось в сердце. Он передал все свои активы, всю собственность  в Европе и Америке в доверительное управление друзьям. И сказал твердо:
 – Мы возвращаемся на родину.
Вернувшись в Индию из Европы через Америку, они поселились в новом городе, футуристическом городе будущего. Отец создал школу для программистов - и с бедных не брал платы, И построил дом, не дом – а дворец.
 Дворец словно спустился из сказок: изящный, невесомый, и приземленный одномоментно - весь пропитан электроникой, как торт коньяком. Был сад, куда слетались птицы, был бассейн и фонтаны с беседками. На конюшне лошади, на жердочке охотничий сокол, а по дому вышагивал ручной гепард. Всё, кажется, было в том доме – только родственников не было.
В тысячелетней деревне, в родовой общине имя  отца было проклято со ступенек храма. Вся родня брахманской касты отвернулась  от них.  А маминых родственников в Индии давно не было.
Все отвернулись… Кроме дядюшки Лала и его жены Герды . Она была европейкой, и все кастовые условности  её не касались, как бы….  Но и дядюшке Лалу, в своё время, пришлось собирать необходимые доказательства, свидетельствующие о её происхождении - соответствующему брахманскому. Для подобных случаев брака совет брахманов Индии обнародовал послание, читай: закон -  о том, что  к касте брахманов приравниваются иноверцы и атеисты неиндийских народностей,  если оба родителя имеют высшее образование, оба занимаются - либо преподавательской, либо научной, либо религиозной деятельностью. И хотя бы у одного есть опубликованные труды.
Жена дядюшки Лала – Герда, дочь университетских профессоров – соответствовала.
Дядюшка Лал был мягок и добр. Он посещал их дом скрытно - то посыльным заедет на велосипеде, то слугой вырядится при госпоже Герде, то еще как. Дядюшка очень извинялся, но ничего поделать не мог – не был он бойцом. Дядя и племянники подружились - Индраджив играл с дядей в видео игры, дядя прекрасно читал вслух  ведические книги, вместе  они занимались йогой и музыкой. Дядя Лал еще слыл прекрасным исполнителем на ситаре.
И, к тому же: у дяди Лала и тети  Герды не было детей.
О том, что с мамой что-то неправильно, что она не из их касты, из неприкасаемых – и то ни есть хорошо -  Индраджив тоже узнал от дядюшки. Как- то, заигравшись, маленький Индра спросил:
- А у меня есть еще дяди? Дядя Лал!
- Есть! И дяди есть, и тети. Есть: и братья, и сестры. Даже племянники есть. Представь – у тебя, такого маленького, уже есть племянники!
- А почему они к нам не приходят? Мы бы вместе играли. Было бы так здорово!
- Не могут они прийти, сынок. Им здесь… грязно.
- Грязно? Где?... А вам, дядюшка, тоже грязно, кажется?
- Я, мой Индраджив, надеюсь отмыться…
Отец Индраджива - Азад Чапурведи - был электронный маг, повелитель процессоров, ОЗУ и хард-дисков, и всего он добился сам.  А мама была юристом из Англии,  и она была дочерью богача - юриста, и тоже добилась всего сама. Но в древности мамины предки убирали с улиц нечистоты. А предки отца –  сидели на ступенях храмов и разглядывали бесконечность вселенной…
Отец  начал борьбу. Для того что б в Индии прослыть борцом с кастовыми пережитками, собственно и делать ничего не надо. Достаточно их просто не замечать,  просто жить, будто не было их, и нет. Отец здоровался со всеми за руку, всем улыбался и всех именовал уважительно, полными именами. Он принимал в школу детей всех каст  и лучших отправлял учиться  в Европейские  университеты за свой счет.
И вот однажды их служанку с кухни сбила машина. Отец оплатил её лечение. Но работать она еще не могла, и долго. Тогда дядюшка привел  им новую служанку и очень её расхваливал. Он, и правда, могла приготовить много  экзотических блюд, и  древние ведические ей очень удавались…
Индраджив подрос и стал очень занят.  Он многому  учился, ему многое было интересно, доступно и по силам – компьютеры, видеокамеры, лошади, коровы, книги по философии, истории, эстетике. Рисование, упражнения на ситаре и фортепиано изучение двух нотных грамот – европейской и индийской, и языки  - английский, французский, русский, хинди и санскрит.
В тот последний день счастья он вернулся с занятий вечером поздно…. Была в доме тишина, и его никто не встречал. Он зашел в туалетную комнату – помыть руки, как  вдруг раздался шум и вибрация - то садились аэромобили, несколько штук сразу. В дом ввалились вооруженные люди в масках, следом полицейские в форме, еще какие-то люди, в европейской одежде, сидящей на                них как форма, и, врачи в белом.
Старик садовник обхватил руками Индру – не понимающего ничего, испуганного – и отвел в сад.                                Его родителей нашли скрюченных на полу туалетной комнаты, а новую служанку нашли на кухне. Канти и Азад застыли, вцепившись друг в друга – в последний миг жизни они пытались обняться….
Отравление токсичными морепродуктами - постановили эксперты. И дело закрыли.
А в дом переехал дядя со своей женой - как опекун, как  управляющий школы и попечитель фонда имени отца, в который  быстренько собрали источники всех  доходов Почившего с миром.
 Школу отца дядя закрыл, учителей уволил, а здание продал. Дядя избегал смотреть на сына брата  и видно, что начал пить много вина…, Индраджив  всё чаще заставал его в саду  - в беседке: с бутылкой и заплаканными глазами,
 И вот, однажды: Индраджив сидел у фонтана и играл на ситаре – импровизировал, перебирая грусти и радости, и постоянно соскальзывал на боль от потери мамы и отца. Но, их образы вспоминая, поднимался по струнам вверх, уходя от мучительного к светлому, почти небесному - по облачным переборам ситара
Дядюшка присел рядом, слушал и грустил. Слезы текли по лицу, но всхлипы он зажимал рукой:
- Чудесно! Чудесно! Серебро и золото! Серебро и золото на синем шелке! И черный кашемир…
 Дядюшка затрясся в беззвучных рыданиях и, вперив застланные влагой очи в звездное небо, выкрикнул:
 -  Это я! И нет мне милости Небес! Это я….
 Вдруг, он ударил себя кулаками по коленям, словно останавливая у бездны, и силою проглотил ком, застрявших слёз и слов. А проглотив, выдохнул, уже без рыданий:
 - Я  - недостойный: я плачу, я рыдаю. У нас горе. У семьи горе. Я, недостойный, забываю: колесо Сансары вертится, и его не остановить. И смерть, лишь, дверь во другое рождение. Но я плачу, я стенаю – я жалок. А ты велик! Мой мальчик, велик, как  Бхагавати.
Дядя приложился к бутылке и сделал несколько больших жадных глотков.
-  У тебя высокая грусть, идущая по следам любимых. По небесным путям, по глубоким водам перевернутого вверх дном мира. Твои мысли пропитаны духом, чувства натянуты мыслью. И вот  уже бежит ручей времени твоего вспять – от тяжких камней прибрежных низин по склону вверх,  к вершине. Туда, где снег и солнце, хлад и жар, и хрусталь льда – осколков вечности… Дай мне ситар!
Дядюшка Лал принял из рук племянника ситар и оглядел его, словно видел впервые.
- Я тоже попробую:  улажу душу в импровизио. Как говорят итальянцы.
И взвизгнул ситар. Дядя отбросил его раздраженно, даже брезгливо. С любимым инструментом он не поступал так никогда.
- Я порвал струну…
Он тер палец о палец, и видно было: как размазывается капля крови.
 – Струну души порвал… .И не будет больше лада в сердце моем….
Дядя взглянул на племянника отчаянно молящими глазами:
- Помоги мне, Индраджив!!! Я хочу сына. О таком сыне, как ты можно только мечтать. Ибо ты дар богов. И пребудешь с ними рядом.
Маленький Индра впал в смятение от такого.
-  Ты… . Ты согласен, Индраджив?
Он едва не выкрикнул: «Да!», но что-то терпкое, горьковатое во рту, под языком, как послевкусие от дикого  винограда остановило его, и  он ответил осторожно:
- Да…, наверно. Я не думал об этом, дядя.
Но дядя ужу бросился к нему в ноги:
- Я знаю, знаю: как всё сделать! Мы, конечно, оформим всё у самых, самых юристов и нотариусов, Но, это  - бумаги, это – значки, бегущие по монитору…. Очищение! Он возможно! Я посетил великомудрого Дарья-бабу  и он рек: «Огнем и Хладом!» Он мне рассказал, он начертил линии….    Я не всё понял, но очищение твое возможно! Мало того – оно уже идет! Смерть  твоих родителей погребальный костер отца, дым из крематория  от матери – это и был тот огонь очищения. И ты через него прошел! Ты не стенаешь, ты истончился лезвием, и душа твоя вытянулась клинком. Теперь нужен Хлад! … Правда, старец еще, что-то бормотал о блудливой тропе: «от огня до полымя»,  но ясно – где это искать, куда идти!
Дядя, так и стоявший на коленях, поманил к себе юношу. Тот опустился рядом. И дядя зашептал:
- На севере есть страна, откуда пришли наши предки, там - семь  озер священных, где нужно искупаться в жестокий холод.
- А я не помру?
- Благодать дадут боги! Я буду молиться! Ты – не умрешь.  Ты очистишься. Вымерзнет из крови скверна рождения, очистится аура. Там, на севере – в Русской Земле, в Сибири  - ты станешь великим Брахманом…. А мы построим храм! Да! Я придумал! К чему деньги, если они не украшают Совершенство?! Что значит  злато в руках, когда  под ногами неограненные алмазы?
 Дядюшка говорил тайнами, Индраджив не понимал ничего, но таинственность недосказанностей завораживали.
А дядя словно впал в транс:
- К чему?! Ради балагана ряженных? Неприкасаемые – Хариджане – Нараяны…. Демократия - подкормка гнили. И  Социализм, непременно социализм!  «Национальный Конгресс и Общество Гармонии». Так трещат эти безродные. Тьфу! И выплясывают хороводом вокруг них - либералы…..
Дядя вскочил и опрокинул бутылку, выливая остатки вина себе в раскрытый рот.
- А ни на что Неприкасаемые  не способны.  кроме как разносить споры премерзкого капитализма и подпрыгивать в разнузданных шоу.  Весь их «социализм» -  взобраться на загривок высших каст и подпрыгнуть еще выше, Подпрыгнуть выше! И лишь для того, что б плюнуть в Солнце, как в лицо Вседержителя. Вся их космическая программа: что бы слетав на Юпитер, свои имена выжечь на нём соплами кораблей, накарябать их, как у бога на коленке. Всё попутали западные идиоты. Основою социализма мы – мы брахманы,  хранители сакральных стержней общества, еще того, древнего – божественного - плана: в его идеальной конструкции.
А Неприкасаемые  только кажутся монолитной серой массой,  основательной как бетон. А ведь в каждой песчинке, этого «бетона» вирус – червячок индивидуализма, вьется и грызет нутро.
Ты ему только волю дай: вырастит – вырвется и разнесет всё! Свалится социалистическая маска, обнажая оскал оголтелого анархического капитализма, Неприкасаемые развалят всё! Все будут, жрать всех. Высосут, вмиг, все ресурсы,  остальное загадят и на другую планету улетят!
Индра слушал дядюшку Лала, как нежданно забредшего в ночи Незнакомца:
-  Дядя, ты стал политиком?! О чем это ты всё? К чему? О каком: «очищении»? Моя мама была неприкасаемой. Но именно поэтому - я, это - я! Очнись, дядя!
Дядя обхватил его колени и прижался к ним щекой:
- Мы всё исправим! Мы очистим тебя…
 Дядя дрожащими руками, не касаясь, водил рядом с телом юноши, будто ауру приглаживал, и захлебываясь причитал:
,- Очистим! Твоя мать издохла, дымом крематория улетела мерзость. Мы освободили тебя от её морока! Будешь…
Индраджив  отпихнул его руки и отпрыгнул. Его тошнило, ему  было противно, липко и брезгливо, у него кружилась голова.
- Как ты можешь так, дядя! Как ты можешь….
Индраджив побежал. Сзади кричал и рыдал дядюшка Лал. Но юноша зажал уши.
Он вбежал в дом, откинул в дверях на входе полог, но проход преградила фигура в женском сари.
 Он поднял взгляд. Это была не их индийская прислуга.
В Темно красном сари стояла Герда, европейская жена дяди. 
 Желтые огни из коридора падали на её бледную кожу, на застывшую маску совершенного лица, опасной сталью отблескивали серые глаза.
Она была прекрасна. Она была ужасна.
 У Индры онемели ноги.
 Эта женщина пришла из другого мира, она - та, что задергивает полог.  Она – смерть.
Герда коснулась его щеки морозными пальцами:
- Не спеши, мальчик. Ты собьёшь тетю Герду.
И тут её образ поплыл перед глазами…
*
Индраджив очнулся от сна на куче пустых корпусов уличных подметальщиков.
Он дрожал в ознобе, ему было жутко холодно, и мерзким потом покрылось тело,  а перед внутренним взором  стояло лицо европейской женщины.
Как образ смерти.
 Он застрял в нем навсегда, наверно.
Индраджив встряхнул головой и закатал правый рукав рубашки. Он увидел на руке маленькую точку с засохшей капелькой крови. След от укола шприцом. От тётушки – последний подарок.
«Или еще не последний?»
Задумчивый, он покинул закуток уборщиков, и сразу получил ответ на свой вопрос.
Засвистел полицейский свисток, и кто-то крикнул «Стоять!».
 Индраджив вздрогнул и обернулся: в конце переулка стояла пара полицейских и еще кто-то, и один  полицейский тыкал в его сторону палкой.
И молодой человек побежал. А те побежали следом. Переулок, сделав несколько загибов, вывел на более широкую дорогу, но уже явно  тупиковую. В конце виднелись огромные ворота в независимый квартал, называемый просто: «Блок».
В такие кварталы сбивалась вся беднота в городах, и было их в каждом городе много.  Вне кварталов – Блоков - в своих домах жили только богатеи, с личной охраной. Приезжие торговцы в отелях, бюджетники в кондоминиумах, но тоже - с охраной.  Еще были административные здания и храмы. И все, тоже – под охраной. И хотя монахи не боялись ничего, охраняли не их, а  «культурные ценности», оные нынче дороги….
  А у людей, у которых была постоянная работа, и то была работа не на правительство – те жили вне мегаполисов, в своих маленьких «корпоративных»  городках, И, конечно, тоже – под охраной.
Охрана! Везде – охрана…
А пуще всего охранялись родовые селения верховных каст…. И нет у Индры пути к ним.
Делать нечего – надо бежать туда. В Блок. Но, что и как там, он знал лишь теоретически. В Блоках он бывал  только телевизионным видео экскурсантом, в передаче «Задворки Индии». Теле-гид говорил, что жить можно. Но глядя на всю блочную убогость, развалясь на диване, Индре, с его утонченными привычками, как-то не очень верилось, что то, что показывали и есть - Жизнь. Теперь придется проверять лично.
Дыхания в груди умещалось все меньше и меньше, а мелкие камушки больно терзали ноги,  непривычные к бегу в одних носках. «Боги, милосердные – дайте сил! И чтоб стражи  квартальные – на входе не сцапали!» А сцапав, не выкинули, как раз под ноги его преследователей – убийц, которые  уже и всякий стыд потеряли - и полицейские, и бандиты бежали за ним  единой дружной толпой.
 Вот они – ворота. По краям улицы – торговцы, подвозчики и подносчики продуктов, покупатели…. И тут он споткнулся. Треснулся  с размаху об асфальт.
 По всему телу гул.
- Мальчик, ты умер?
Индра поднял голову, рядом стояла девочка, маленькая и жалкая.  Смотрела на него участливо. Но чем она может ему помочь?
Индра попробовал встать, но немереная тяжесть придавила его к земле. Это всё, конец! Сил исчезли. А свист и крики убийц всё ближе…
Вдруг, он почувствовал, как кто-то, подхватив его под руку, поднимает его. Это была женщина. Невысокая простая женщина, видно: мать девочки, которая тоже взялась помогать - подстроилась под другое его плечо, и уперлась, сжав губы. Индра поднялся. Поднялся, неожиданно легко, а две индианки - маленькая и взрослая - уже уносили его к воротам. Они передвигались быстро, почти бегом.
Вдруг, сзади раздался грохот, Индраджив обернулся. Это торговец опрокинул свой лоток с товарами под ноги преследователей. Те поскальзывались, спотыкались, падали и ругались. В их свору влетел ишак развозчика воды, встал на дыбы боевым конем и победно заржал.
А Индра с своими спасительницами уже прошел ворота. Стражи из местных лишь скользнули по нему взорами, всё внимание, уделяя другим пришельцам – наглым, вооруженным – опасным.
Мелькул внутренний дворик квартала. Молчащий фонтан и куча детворы бултыхается  в остатках мутной воды в его чаше. Один поворот, второй,  и уже непонятно, где был вход. Узкие улочки – сверху, над головой, каскады  балкончиков, со свисающим с них свежевыстиранным бельем. И капает на лоб вода…
 Почему-то: солёная, как слёзы…
И шептал ветерок голосом матери:
«… Гордых и красивых
Их ударили о твердь,
Они силились подняться.
Но не было сил. 
И подняли их люди.
Слабые жалкие люди
И тогда Сострадание
Привязало их к земле.
И забыли они о небесах…»



05.
ПОСТАВЩИК ДЕЛИКАТЕСОВ.
2145 год, май. Центральная Африка, долина реки Мотабе.

*
- Good Day, mister Three-neo- definitive! 
- Здоровеньки бьюлы, пан Три-не-девятый!
Покупатели приехали в Африку. И от двух контор сразу. Тринадевятов, Павел Павлович, в соответствии с правилами приличия, должен был растянуть в улыбке рот и поприветствовать их на английском. Вежливо, с поклончиком пригласить их под навес, где уже источали ароматы кофейник и живые розы.
Но Пал Палыч устал, это были последние его покупатели. Причем, один обозвал его «деревом» и «дефинитивом» одновременно, а другой, поставил его в некую очередь, и тут же его в ней подвинул - с третьего места на девятое…
Он и ответил соответствующе:
- Хайль, Гитлер, панове! Проходите, отведайте, что ваш бог насрал.
Зона «Африка»- зона санитарная со всех сторон. А Зона: «Центральная Африка» еще и всепланетарный Заповедник, куда только туристом с ограниченным багажом.
 А Тринадевятов здесь никакой не «турист», он работает Лесником. Устроился по большому блату за взятку и с фальшивыми документами. Но он – Лесник. И, что бы он ни делал попутно и параллельно, каким бы побочным бизнесом не занимался, он своими прямыми обязанностями не манкирует.
Тринанадевятов – Лесник.
И люди здесь, в Заповеднике, лишь один из видов местной фауны. Это – о местных. А приезжие, так, вообще: вроде разносчиков заразы. Типа: мелких грызунов или тараканов.
Но они цивилизованные, образованные, все в модных шмотках и гаджетах. И они, типа, деньги платят. Не свои, но, типа – платят. Хотя они, по сути, мелочь – посыльные приказчики, клерки, узкой компетенции клерки.
Одним словом – «туристы».
И главная задача Лесника - оберегать местную фауну и флору от влияний цивилизации. А «зараза» с туристов прямо-таки и сыпется. Зараза утилитарная, зараза культурная. Но они любят поговорить с «деревенщиной», это такой, редкий для них, случай - в 22-м веке встретить белого «деревенщину»!. А в разговоре тонко, как им кажется, унизить этого «белого дикаря», тем более – русского.
- Руски, карашо, да!
«Началось…», подумал Тринадевятов, И надо бы вступить в игру - по всем правилам, которые старый охотник установил для себя сам, но он и правда: дико устал. И поэтому ответил на английском с британским выговором, без проглатываний и жевания слов:
- Господа, не утруждайтесь в лингвистических упражнениях. Изъясняйтесь по-простому, на более доступном Вам языке.
И дурацкие восклицания, предваряющие издевательские вопросы затухли. Пройдя подвесной мостик, покупатели лишь кривились, оглядывая двор Тринадевятовой фазенды которая была не броским, но настоящим фортификационным сооружением. Да, кособокие хижины персонала - людей местных непривередливых – доисторический колодезный «журавль», колоколец сигнально- набатный на столбе. Всё это вызывало у сильно цивилизованных людей лишь скептическое хмыканье.
«Ох, не видели вы моего погреба! А про  скальный бункер я даже себе молчу…», подумал охотник, а вслух сказал:
- Давайте-ка, для начала по русско-африканской традиции - по чарке маленькой. За наше и ваше здоровье.
Черная служанка в сарафане протянула им, с поклоном, поднос, на котором стояли двухсотграммовые стаканы с мутной жидкостью. Самогон из бананов с красным перцем и диким мёдом.
Покупатели подозрительно сощурились на подношение.
Мумба, тринадевятов помощник, быстро нашелся. Подпрыгнув, залепетал на коверканном английском и, снимая с подноса стаканы,  рассовал по рукам ханжующихся приезжих.
Текст Мумбы в переводе : «Строго на строго! Здоровья для. Профилактика от поноса, трясучки, экземы. Не принявшего эликсира - джунгли не пустят. Дух обретенный отгонит комара и гнуса. Отвратен  леопардам и львам. Пить, не отрываясь, до дна!»
Пока  покупатели морщась пили, Мумба умудрялся  поддерживать за донышки двумя руками четыре стакана, что б было всё выпито, до капли. Господа кривились, но пили, ибо деться им было некуда. А потом открыв рот и расширив очи, оглядывали они округу иным, совершенно, взглядом. Почти младенческим….
Принявшие ударную дозу семидесяти процентного раствора алкоголя, с ошпаренными перцем нервными окончаниями, плененные колеей коварного мёда, ведущего лишь в неизбежность глубокого запоя - Чужаки так и не поняли, что уже пьяны и развратны, что они попались, и судьбы их – у Тринадевятова в руках…
Есть на свете места, которые меняют человека, меняют исподволь и кардинально. Пошатавшись по монгольской степи, не превратишься в монгола. Залезши в горы - не становишься горцем. Но Африка… Ты покидаешь её чуть-чуть Африканцем. Это природа, люди, сам воздух ли - не знает никто. Тринадеватов считал, что это Дух Африки. Он пробирается внутрь человека влагою джунглей, запахами саванны, глухими ритмами кочующих стад. Ты влюбляешься и  ты «дичаешь». Ты становишься Африканцем. Как им стал английский полковник Ливингстон, французский еврей Леви Стросс, русский аристократ Николай Гумилев… А если Африка не проникает в тебя, то заражает малярией, или чем по хуже.
Тринадевятов знал еще одно место, меняющее человека неотвратимо. Это – Сибирь. Если  влияние Африки заметно уже на третий день. То Сибирь действует медленно. Во-первых: всякую капризную шваль, сладеньких шоколадок она прогоняет вмиг. Или убивает.
Но тех кто выдержал, превращает в Сибиряка, а иностранца- в Русского. Даже китайцы,  по всему миру живущие по своим Чайна-таунам и с которых чужая культура, как вода с гуся. Проживя в Сибири лет пять, привыкают ходить в баню, пить водку и кушать хлеб. Даже начинают сторониться залетных ханьцев, понемногу задумчиво валяться на диване  и посылать начальство на три буквы. Берут замуж русских девок и крестятся на головы церквей.
Тринадевятову аж морозцем дыхнуло в лицо от воспоминаний про Сибирь-родину.
А покупатели напивались уже чем попало и борзели все больше. Лапали черных девок, делали скверные жесты направо и налево, и говорили похабщину, всё менее и менее складными английскими словами. Уж зачали вылазить паразиты их родных, и, казалось: давно забытых ими  языков. Французского, немецкого, арабского, корейского…
А потом пошли песни и пляски.
Впрочем – всё как всегда… В тринадевятовом уголке Африки.
Мумба включил минусовку, и под африканское диско, подыгрывая себе на баяне, запел красивым и протяжным голосом:
«…Ой, лябина кудлявая, доника за док…»
 «А, ведь, хрен узнаешь русскую народную «Рябинушку»….»
Африканские девки втянули покупателей в хоровод. И «северяне» и латиносы пустились в  пляс, с каждой минутою все более дикий. Только их руководители оставались за столом. «Северянин» держался за край столешни, а главный латинос подпрыгивал на месте музыке в такт.
У ребятишек с севера начальником был здоровенный американский негр. Он истекал потом, парясь в строгом темно сером пиджаке  и с затянутым на шее синим галстуком. Только после первой выпивки он повесил пиджак на спинку стула и  ослабил узел галстука. От ударной дозы он багровел, и когда ушел в кусты, Тринадевятов, проходя мимо его стула, отогнул лацкан негритянского  пиджака. С внутренней стороны к нему был пришпилен  серебряный эсэсовский значок.
Руководитель же латиноамериканцев, ускоглазый парень с длинными волосами, стянутыми в хвост ремешком, носил, не скрывая, слева на груди платиновую голову  Медузы Горгоны. Глаза её светились двумя изумрудами.
Старый охотник на людей,  смотрел на покупателей, и чем дольше  он их наблюдал, тем более и более ему хотелось быстрее закончить эту часть своей жизни, перелистнуть страницу книги «Тринадевятов в Африке» и уехать на север Индии, где уж как два года прикупил себе землицы и  построил коттедж. Да, какой: «коттедж»! Дворец целый! Он наблюдал за строительством по интернету. И вот: архитектурно- ландшафтное воплощение его мечты готово. А он всё еще здесь. Потеет в джунглях и терпит всяких приезжих выродков.
Когда упившихся супер-медовухи представителей цивилизованного мира прислуга растащила по кроватям, Тринадевятов сел посмотреть документы.
И – как всегда.
Заказчик «9 group». Отправлять по адресу…., Две туши  антилопы 00.05.12.00.01.16.100.20.04.00.00.02.00.00.00.00.01, три туши африканского буйвола… и тому подобное.
Заказчик «Xsandra» Отправлять по адресу….. две туши крокодила 00.01.06.01.21.150.100.03.01.00.01.00.01.01.01.01, тушу гиппопотама… и так далее.
По интернету заказ был один. А в этих конкретных заявках, прибывших с представителями пускающими пузыри под черным небом конголезской ночи,  и параметры были другими, и количество единиц товара - в два раза больше. А он, и так, половину не добрал, от интернетовского еще заказа.
В заявках – коды. Группа Крови. Расовый тип. Антропотип. Пол. Возраст Биологический. Рост. Вес. Цвет Кожи. Цвет Волос. Цвет Глаз. Тип Среды. Тип Образования. Употребление наркотиков. Употребление алкоголя. Употребление антибиотиков. Радиоактивность.
Например…
«Две туши антилопы…» и цифирки, то есть – два бушмена, возрастом от шестнадцати годов, ростом от метра, весом…, и так далее.
«Три буйвола». Просто - крепкие мускулистые здоровые особи, прочие тонкости в цифрах кода.
«Два крокодила». Это, значит, что б людоеды.
«Гиппопотам», а в коде цифра: «02»,  значит – толстая негритянская баба, рожавшая – не рожавшая, без разницы.  И, так далее…
«Но, ведь, заказ реально оглашенный приехавшими козлами – не тот! Как-нибудь выкручусь. Ну, где ж я им  бушменов сыщу наскоро?!»
Будто Африка им: сплошной супермаркет –магазин.
А, ведь, покупают не яйца страусовые и не черное дерево.
Покупают человеков.
Представители «9 group» имели при себе ксивы сотрудников департамента МВД европейского Союза по розыску беглых преступников. И предъявили документы на разыскиваемых. Вполне приличные документы, но фото физиономий, как и отпечатки  пальцев очень смазанные, а индификаторы роговиц глаз только… в их индификаторе. Сов.секретно и теражироавнию не подлежат. Черный начальник и его два белых сотрудника из «департамента», громко «обмолвились», что по происхождению французы. Но, пить дать: были североамериканцами, это из них перло. Что и как перло, Тринадевятов вербифицировать не мог,  да и не пытался. Просто: перло Америкой, и всё тут.
Посланцы от «Xsandra» были много развязнее и представлялись  от частной китайской фирмы. Но все трое её представителя были латиноамериканской помесью, может и китайско-индейской. Но что-то говорило, кричало изнутри Тринадевятову – латиносы это, и очень опасные, криминальные… «Китайцам» требовались «труженики на поля», всего лишь. Будто в Китае этих тружеников не хватает. Но «труженики» требовались определенных физиологических групп, особых показателей крови и определенных африканских племен.
«Вот, зачем они врут? Мне – и врут?», думал Пал Палыч, глядя в документы. «Я десять лет на рынке! Их боссы знают меня, как  облупленного. А – врут. Это, что  - несмываемый осадок политкорректности, рудиментировавший  стыд или, просто: дурная привычка?»
Нынешние покупатели были не людоеды. Этих он знал. Знатные, такие, людоеды  - гурманы, вернее: их псы человеческие приезжали к Пал Палычу не редко. И вели они себя по-другому. И одевались они - ни в некое подобие формы, а - как на праздник. И  Заказы их были, порой, такие же подробные, как у медиков. В основном: по весу, «плотности», цвету, росту и прочему. И, никогда - слишком подробные по составу крови…
Судя по характеристикам заказов, покупателям требуются не кандидаты в ритуальные жертвы.
 Сектантам кровожадным угодить много проще: либо недорослика какого, либо толстую мамку - раз в год, к летнему солнцестоянию, иль к дню опупения очередного мессии.
Нынче прибыли посыльные от двух магических корпораций с глубоко засекреченными  программами современной новой магии, где спелись мистика и наука, и всякая мерзость. К том уже эти корпорации противостояли друг другу. «Северные братья» и их Властелин считали себя потомками  мифических королей-магов и национал-социалистов двадцатого века. И все они, типа: «арийцы». Вследствие нехватки контингента , или по каким другим меркантильным соображениям, оказалось, что «арийцы» бывают не только белыми, но и черными, и желтыми, и серо-буро-малиновыми.
Их конкурент на Рынке Планетарного развития – корпорация  «Желтой Звезды и Крылатого Змея» была восточной направленности. Латиноамериканцы с китайцами нашли какой-то эзотерический синтез  своих древних культур. И теперь в одной колее ищут своё «Дао» и индейский «Золотой Путь». Чего они там достигли, широко не известно.    Но то, что они закидали человечество  различными   живыми  химерическими созданиями – это факт.  Монстры, чудовища, уродцы и  воплощенные ночные кошмары  продавались нарасхват, возник  особый, ранее не существовавший сегмент в мировой торговле. Но то касалось зверья неразумного. Что касается «homo sapiens» - известно только то, что «Желтая Звезда и Крылатый Змей» предлагали как бы добровольцам. Что они делают с человеками, с каким  скрещивают зверьем - известно лишь по слухам. Жуткие истории рассказывают…
Но, восточные тайны - сам черт в них ноги сломит. Говорят, что они там давно поссорились, раскололись на несколько организаций и каждая двигает свою программу. Одни в южном Китае, другие - в северном, третьи - в Тибете. В Амазонии – четвертые. Там европейцев, говорят, много собралось…
А вот у северян - другое дело! Они своих целей не скрывают – «арийские Бого-человеки спасут мир!». Тринадевятов даже был лично представлен Властелину Севера и имел честь с ним отужинать. Стол был хороший и Тринадевятов не стеснялся себя подчивать. А, вот, Властелин ел только кашку, какую-то, и выпил воды, пол стакана. Властелин больше наблюдал за завораживающей смачностью, с коей Тринадевятов поедал пищу и слушал то, о чем, с набитым ртом, трепался старый охотник. С интересом слушал. А в завершении трапезы назвал его другом.
И этот молодящийся старикан  охотнику чем-то даже импонировал.
 Высокий, худой. Жесткий, прямой – с лицом- черепом и с мягкими глазами. Властолюбивый, но умеющий слушать … И чем-то неуловимым Властелин был похож на самого Тринадевятова.
«Но почему он не позвонил  ко мне сам? Я бы постарался…».  Старый охотник вспомнил нынешних посланцев Властелина, еле сдерживающих проявления брезгливости  и его пронзила ясность. Да, он, охотник, Властелину нравится, и может он его любит даже… Как собаку. Как породистого тренированного пса…
Врожденное аристократическое недомыслие, видно, мешало мессиру до конца принять научный факт о своем генетическом родстве с русскими. Забыл, видно, патентованный, «trade mark «Ариец»» старую поговорку про таких русских, как Тринадивятов: «кто их обидит, тот и три дня не проживет».
И уже где-то там, в подсознании  старого охотника, рождался планчик подлости - не смертельной  для  «друга» с севера, а всё ж таки, показательной.  Тринадевятов   давно заметил за собой крайне вредную привычку – опускать гордецов всяких -  всегда, даже своим интересам в ущерб. Это был его принцип души.
Иногда он болел этой  душою  и много пил, а пожив сам с собой  уже достаточно долго, лет шестьдесят, он понимал, что причиною своей болезни и запоя -  ущемление души. Кто-то пытался вытереть об него ноги, или подумал вытереть - не важно. Значит: надо срочно совершить кому-то гадость. И тем вылечится. Главное:  не бить  невинных понапрасну, главное: точно определить цель.
«Властелин, властелинчик…» Да, и латиносы китайские – ни чем не лучше. Старый охотник устал. И прежде всего - устал угождать. Этим извергам. Людоедам всяким и этим, которые хуже людоедов. Которые – экспериментаторы.
 Ну, что – людоед! Убил да съел. Ну, может, помучил не много, но потом все равно – убил и съел. А эти – нет! Эти будут  экспериментировать. Мучить и мучить. Убивать, оживлять и опять мучить. И при этом внимательно вглядываться в глаза. А иногда, так еще изуродуют - и оставят жить. В зоопарке. Своем личном,   только для своих, зоопарке... Экспонатом.
Надо наказать «северных братьев». И этих командос гарильос колимбийско-парагвайских  чмырей  спаривающихся с азиатскими нелюдями, наказать – сам бог велел!
Последний аккорд  прощальный, кода, и – на отдых. Тринадевятову хотелось под сень соснового леса, что б не густого, что б  продуваемого прохладным ветерком. Эх, нельзя ему в Россию, да и в Канаду нельзя. Нашалил. Вот в Кашмире Индийском  присмотрел он уютный курортик в горах – снег и сосны и быстрая речка, впадающая в тихое озеро… Почти как на Алтае… 
Списался он с местной строительной компанией, они же риэлторы, профинансировал,  и в интерактивном режиме наблюдая и контролируя, уже построил там свой коттедж. Свой дворец. Велел насадить вокруг дома березок и запустить в округу живность всякую, знакомую. И чтобы у него она – своя соловьиная роща…
А поутру покупатели проснулись…
К сладу  товара  - бункеру в скале покупателей вели под руки служки местные и местные «жрицы любви», «королевы красоты»…
Открылись в счастье двери.
И узрели.
- Это что ?! Над нами издеваются, господа?
В клетках сидели два тощих ниггера и одна жопастая мамочка.
- И всё?  Весь ассортимент?
-  Где товар, Three – Fuck – Девятый?!
Но потеющий черный руководитель северян отмахнулся от коллеги носовым платком:
- Я думаю: нам хватит. Берем этих, плюс арестовываем  всех шлюх. Вяжем прислугу, упаковываем, и - быстрей от сюда!
- А по параметрам как же, босс?
- Я отчитаюсь!
- Док, что? Тебе, что-то здесь не нравится?.
- Док, ты торопишься на Капитолий? Там дождь.
- Пусть, дождь. – Афроамериканец вытирал потное лицо и морщился.- Да, я тороплюсь, И, да – мне здесь неприятно. Мне не нравится лес, негры, еда, напитки и этот белый мошенник мне тоже не нравится…
« У парня явно аллергия на спиртное. То-то вчера черненький нацик пошел пятнами, а после не заметно, как бы, сдрыснул в кусты и рычал от туда. Весь куст гранатовых роз заблевал, поросенок…».
Вмешались латиноамериканцы. Один, оттолкнув подружку, выкрикнул:
- Нет, нет, отмороженные господа с севера! Это всё наше!
Двое провожатых крикуна насупились и зачали шариться подмышками,  в поисках отсутствующих пистолетов, а крикун принялся бегать вдоль клеток:
- Эти двое поджарых и  эта женская особь - наши. По всем показателям - наши.- Сказал желтоватый из Латинской Америки и потряс табличку с товарными характеристиками, висевшую на решетке одной из клеток.
Черный эсэсовец оскалился и потянул к  латиносу свои огромные руки.
- Дай, я тебя шлепну, сука узкоглазая.
- Поцелуй мою змею, нацик.
Ответил латинос и дернул молнию на ширинке.
Один из белых коллег черного покупателя грохнул о землю стул, выдрал ножки, пару бросил напарнику, а сам встал в боевую стойку.
«Китайские латиносы», в ответ, похватали, какие попало, предметы, завизжав, кинулись на «европейцев».
И – понеслось.
«Кина не надо», подумал Тринадевятов, наблюдая за битвой профессионалов с глубоким удовлетворением.
Бой был знатный, но когда  в апогее схватки черный гигант взметнул над собой желтоватого предводителя латиносов, тот вися в воздухе, крикнул:
- Вон же! Вон, виноватый, брат!
И ткнул пальцем в Тринадевятова, стоявшего у входа в бункер с довольной рожей.
Огонь в глазах гиганта погас. Черный «европеец» осторожно  поставил на пол ускоглазого «брата» и двинулся в сторону Тринадевятова. А вслед за ним - все остальные покупатели.
«Ой», успел подумать Тринадевятов, как из-за его спины высунулся ствол автомата, а в ухе прозвучал шепот Мумбы:
- Пал Палыч, мочить?
Как хотелось сказать: «Да!». Как хотелось выхватить автомат у Мумбы и самому покрошить приезжих козлов! Но…
- Нельзя. Еще денег не заплатили…, - проскрипел сквозь зубы Пал Палыч.
Мумба тяжело вздохнул и на местном диалекте заругался, шепотом.
Рядом, по линии входа залегли еще четверо вооруженных бойцов. Африканские воины, обученные Тринадевятовым лично. Но вояками они были лишь по совместительству. Садовник, свинарь, холодильщик и электрогенераторщик – были их мирные профессии и обязанности, профессии, которыми они гордились и за которые их уважали соплеменники, до чрезвычайности. Дураков с автоматами в Африке много. А найди холодильщика в диаметре  восемьсот километров? Или того же свинаря, но обученного на современном оборудовании? Нет их здесь. Мумба, например, был бухгалтером.
Увидев пять стволов на них направленных, покупатели  успокоились мгновенно.
И начались нормальные переговоры.
И, как не мечтал Пал Палыч, выкрутится наличным товаром, получить деньги и быстрее отправится в приготовленный в Индии комфортабельный рай, пришлось принимать реальность, какова она есть.
Покуапели поглядывая на оружие в руках ребят Тринадевятова, скоро отказались от требования  возмещений моральных ущербов, и от всех прочих штрафных санкций. Но денег Тринадевятов всё равно не увидит. Не увидит, пока в клетках не будут находиться недостающие до полных двух комплектов особи в полном соответствии с заявленными параметрами. А их не доставало: целых девять.
Придется Пал Палычу срочно готовить операцию. Собирать бойцов, подготовить снаряжение и двигаться в джунгли. И успеть собраться за сутки. Гонцы уже посланы. Ребята из дружеских племен прибудут утром. Решают они сразу и ходят бегом. К утру успеют.
Бойцы пришли.
«Листать страницы» истории, любой истории, приходится руками людей. Его «сводная рота» и её сержанты со своими людьми будут переворачивать тяжелые страницы книги Тринадевятова.
Ю-Ту. Стреляет с двух рук и очень любит покушать,  но назвать толстяком его никак нельзя, просто: упитанный.  Все его бойцы – немного музыканты.
Боба. Как-то, в детстве, посмотрел фильм про индейцев. С тех пор носит на себе головной убор из перьев и курит трубку. Естественно, его ребят все зовут «индейцами».
Тигр. Его однажды взяли в плен производители наркотиков. Нещадно избили кнутом и полили  какой-то химической дрянью. Ночью соратники его отбили. Но на месте ран от кнута, остались желто белесые полосы. Навсегда остались. Один дурак обозвал его Зеброй. Тигр  тотчас вырвал у него глотку, зубами. И  слал «Тигром». Его люди, конечно, стали «тигрятами».
Мэмэм. Просто – старый охотник, много старше Тринадевятова. И он приходит один, со своим молодым учеником – помощником. Ненавидит людоедов. В свое время  Тринадевятов был у него в учениках. Старик научил его всему, что нужно в дикой Африке. Прежде всего – любить её, несмотря ни на что. Охотник стоил целого взвода.
Поутру выдвинулись, оставив хмурых заказчиков опохмеляться дынно – абрикосовым шнапсом.
Передвигался отряд пешком, оглядываясь по сторонам, на всякий случай. Первый пункт назначения был в полдня пути от тринадевятовой базы.
Прибыв на место, застали пустую деревню. Вождь, и староста по совместительству,  Клаус Тонга - учился в Парижском университете - однако! – погиб. Отравлен родственником. Деревня оставлена. Жители разбежались с плохого места, где так, вдруг, нежданно похерились родственные связи! Всё это сообщил Пал Палычу один немощный старик, пьяным закатившийся в мусорную канаву и в час Исхода не найденный домочадцами. Да те видно не шибко и старались в поисках.
 Отряд двинулся к деревне другого контр- агента. Дальше, к закату.
 Абу  Умма встретил их загодя, на окраине, в сопровождении свиты, распростав объятья, стоя на капоте трактора, как на броневике.  Свита поднесла Пал Палычу чарку, по обряду  заимствованному у того же Тринадевятова. Абу Умма принялся  очень жалился на обстоятельства жизни. 
У него проблемы. За каких то последних три месяца, отсутствия Тринадевятова, Абу Умма умудрился рассорится со всеми соседями.
Родственники его кинули и сдружились врагами. Враги хотят подвинуть его по территории, и, главное - отобрать трактор и электростанцию, подогнанную ему за живой товар, в свое время, самим  Тринадевятовым.
Зависть и Предательство воцарились в Джунглях!
Позор! На смех всем гиббонам бесхвостым!
 Потому - нужны воины. И оружие. И деньги на оружие. Потому: люди - солдаты не продаются. Продаются только дети и бабы. А лес,  руда  да алмазы, что были - уже проданы.
И Аба Улда заломил за баб с детишками такую цену!  Торг оказался не уместен, тем более, что практически ни одна особь строго по параметрам не подходила…
Тринадевятов объявил остановку на ночлег и назначил караульных.
А сам прилег и ушел в думы нелегкие.
Ему придется, значит - пересекать черту. Завтра.
Черту особую, охраняемую, за которой ему, белому – смерть. И не от живущих там дикарей. Хотя, если, что не так - и от них тоже. А от Службы Контроля. Особых Сверх- Лесников, парящих высоко в небе на гравилетах, и, с помощью всяких видео аудио тепло магнито прибамбасов,  охраняющих особый заповедник внутри заповедника внутри санитарной зоны, под названием: «Африка»…
В подобных заповедниках сберегаются в неприкосновенности  древние Африканские уклады – культуры, языки, а главное - ограждены от смешения редчайшие подгруппы крови.
Но и там Тринадевятов смог завести знакомства. На всякие разбросанные там жучки и скрытые камеры у него была своя анти- аппаратура. Но его все равно убили бы. Так, как основные контролеры там, это - «дикари под прикрытием». А кто из цивилизованных негров захочет бегать по джунглям голым?! Годами! А, тем более, кто из белых готов перекраситься на годы в черный цвет? Таких мазохистов есть, но очень мало. Так, что оказалось в заповеднике всех заповедников африканских - целых два  черных русских. Один из Рязани, второй - из под Нижнего Тагила. И «купил» он их не за какие ни за деньги, а - за саму возможность посещать его скромную обитель. Которую они и посещали. И  всё чаще, и чаще. Где  задерживались дня на три, а то и на неделю. Где кушали борщ, соленые огурцы и черный хлеб, пили водку ананасовую. Смотрели русское кино. А главное – где от души матерились и пели песни.
 Со дня учреждения Всемирного института «Особых Территорий»,  среди «особо охраняемых культур» в заповеднике оказалась и культура людоедов. В свое время до конца изжитая в Африке, она была воссоздана заботливыми  учёными европейцами. Правда, каким образом это воссоздание происходило на практике, открытые источники умалчивают. Как можно,  приучить человеков - поедать себе подобных? То ли прививки им делать чего-то, на подобие  бешенства, то ли банально не давать  им жрать… Так, или этак было - Тринадевятов не знал. Но в Африке завелись людоеды. А потом, за очень короткий срок на африканских особых территориях из всех  охраняемых уникальных культур осталась одна.
Культура Людоедов.
В предрассветном тумане Тринадевятов и его «сводная рота» перешли Черту.
Вождь деревни людоедов считал старого охотника другом и встретил его хорошо. Пока они пили Тринадевятовский самогон и закусывали соленым салом Мумба уже облазил деревенские закоулки и взял на учет всех перспективных рабов и пленников. И только,  только Тринадевятв попробовал начать торг с хорошим настроем после торопливых нашептываний Мумбы о высмотренном высоком товарном потенциале, как Вождь остановил Пал Палыча и, со вздохом,  просил подождать до новой луны. Шаман, местный колдун, наложил заклятье на всякую торговлю в этот месяц, очень опасный для торга и любых походов…
Пал Палыч напрягся.  Еще выпил с вождем и, как бы пошел в туалет. А сам  нанес визит шаману. Где сходу,  без всяких церемоний, врезал  шаману в ухо и заорал:
-Черт старый, отменяй заклятие!
Шаман забился в угол и таращился на Тринадевятова дикой мышью.
Пала Палыч зарычал и пнул шамана. Шаман завыл, вцепился в ноги белого господина и поведал…
О том, как соседи из племени Гуинда собрались в поход, за Черту. Как славно разгромили деревню дураков – мамдуков. Как знатно  попировали на деревенском пожарище, пожрав раненых врагов. А поутру, сытые и довольные,  с богатыми трофеями и длинной вереницей рабов, отправились домой…
Но потемнело, вдруг, средь бела дня. Ночь пала на землю, а с небес дунул ледяной холод…
Очнулись воины в  своей деревне. Без оружия, без трофеев и без пленников, но с жуткими головными болями… И  в голове каждого грохотал голос: «не мучь человека. Не ешь человека»… В общем – практически, вся соседская деревня сошла с ума.
И пусть белый господин убивает старика – не отменит он своего заклятия. Просто: опасно! И для покупателей, и для продавцов живого товара.
И тут Пал Палыч согласился с шаманом. И даже   прошла по телу Тринадевятова легкая дрожь, некое подобие страха.
«Ночь» в полдень, холодный «ветер» с неба. Массовое потеря сознания, перемещение в пространстве и внушенные мысли.
Это дела Контролеров.
Международная организация, наблюдающая за «поселениями особого статуса». Этот «особый статус» может быть разный абсолютно. Это может быть поселение ссыльных преступников в Сибири. Гетто наркоманов в Индии. Или, просто: Городок Любителей пива. Или, как в конкретном случае – африканская деревня Людоедов.
У себя, и между собой,  жители «поселений особого статуса» могут вытворять что пожелают. Воры грабят друг друга, а потом вызывают на «правилки». Наркоманы колются и  прыгают с балконов. Любители пива бухают и дерутся паб на паб, улица на улицу. А людоеды - жрут друг дружку.
Но попробуй наркоман совратить школьницу на, хоть один, укольчик! А любитель пива за не любовь к пиву дать в морду любителю шампанского! Международная Расправа будет неминуемая и жесткая.
В африканском случае - людоеды вышли за черту и напали на деревню «дураков». «Дураками»  - племя Мамдуков - людоеды называли за то, что они, давным-давно, не просто отказались от поедания человечины, а и на охоту-то выходят в джунгли всё реже и реже. Переселились за Черту и занялись сельским хозяйством. Выращивают маис, просо, кукурузу… Развели фруктовые сады… В общем – едят траву. Чисто - животные, ничего звериного благородного…
Так, что ребятки людоедки еще легко отделались. Видно: по первому разу попались. А Контролеры могли боевиков застигнутых в походе - аннигилировать, а оставшуюся деревню - переселить на Аляску.
Негр в снегу. Любимое блюдо белых медведей.
Тренадевятову встречаться с Контролерами никак нельзя. Он и пластику сделал, и отпечатки с пальцев выжег, но генный тест не обманешь… Если попадется с товаром – просканируют до самого копчика. И за все грехи его тяжкие сдадут русским. И  отправят соплеменники Тринадевятова, на веки вечные, осваивать полуостров Таймыр, или: типа того…
И выстлались  перед внутренним взором Пал Палыча Таймыровы болота. И аж передернуло плечи зябко. Ну, нет ничего красивого  для тринадевятовой души в тех тундрах!
Закручинился старый охотник на человеков. Вывел свой отряд из деревни. Но в соседскую деревню, как планировал ранее, не пошел. Чего там светится, коли они там все облученные да закодированные, и без товару?! Небось, Контролеры там еще и своими «жучками» сплошь усеяли. А попадется, какой новоизобретенный, против которого у Тринадивятова еще и анти-аппаратуры нет, пока. Засветится, как пить дать, засветится…
Но родилась в нём мысль - подлая каверзная, но - бизнеснеобходимая.
Послал он в ту деревню Мумбу, с подарком для местного «контролера под прикрытием», для дикаря из Рязани. Десяток шоколадок и две бутылки самогону. И просьбушку…
Напоив сторожей, угнать их поросячье стадо до окраины соседской деревни… Расчет был на то, что исчезновение последней доступной мясной пищи, будет той каплей, что двинет их ярость в поход на зажравшихся соседей, коллег по людоедству. А через недельку Тринадевятов их посетит, и может, что и прикупит. И дай им удачи в их черном деле их черный бог!
Оказалось, что в осуществлении задуманного самое трудное было раздеть Мумбу. Опасаясь, наблюдения Контролеров Мумба должен был явиться к людоедам дикарь дикарем  - в одной набедренной повязке и с раскраской по морде. Мумба ни за что не хотел снимать камуфляж. Его содрали силой. Но как взялись стягивать с ног кроссовки, Мумба приставил к собственному горлу нож и на полном серьезе обещал зарезаться.
Кроссовки ему все-таки Тринадевятов оставил, после того, как тот поклялся любимым дедушкой - зарыть обувь за полтора километра до деревни. Тринадевятов знал мумбиного дедушку, поэтому поверил.
Пала Палыч не спал всю ночь. Звуки Африки, давно ставшие привычными и незамечаемыми, настырно лезли в голову и раздражали.   
Он приехал сюда добровольно, по нужде: где-то жить и что-то делать. «Жить» и «делать» - были для него словами синонимами. И, кажется, много было еще в мире мест, где на него не заведено уголовное дело. И, где  мандаты международных организаций с полицейскими полномочиями мало, что значат. Но, в одних местах были люди, которых он не любил, в других – которые не любили его. Но кроме Африки еще была Индия и Юго-восточная Азия. И Тринадевятов там был. Там и люди, в основном, встретились  хорошие, простые и не подлые, и заняться есть чем, но эта - душная влажность,  а главное – людская толкотня его прибивали. Оставалась – Африка.
В Африке он много занятий перепробовал и стал… работорговцем. И что, некоторым будет удивительно - виновными в своем занятии Тринадевятов считал местных чернокожих ребят, которые его очень уважали, с которыми он ходил в набеги, брали  трофеями всякое добро и пленных. А потом продавали. За копейки.  И, пусть Тринадевятов, как бывший русский гражданин и офицер, воротил от этого занятия нос, но вопиющее раздолбайство и низкая эффективность «торговых операций» новообретённых африканских друзей его бесила.
И однажды, когда в городе его ребят явно обжулили, он не стерпел и пошел разбираться. Когда он покидал город, неся в рюкзаке недоплату, за его спиной горел целый квартал.
«Пал Палыч» взялся руководить общим с местными племенами предприятием по «торговле». По мере становления торговых связей он столкнулся с таким феноменом -  больше всех, платят за товар Людоеды, много больше. Конечно, не местные людоеды, а – европейские, азиатские. Цивилизованные любители человечины. Большинство из покупателей свое это пристрастие скрывало и покупало живой товар, камуфлируя людоедские цели, чаще всего:  как приобретение рабочей силы, а некоторые особенные уроды - «спасением детей от невыносимых условий существования».
Кому как, а Тринадевятов считал условия своего существования в Африке очень даже сносными. Электрическая плита, холодильник, компьютер, видео аудио и связь. Независимый источник энергопитания. Всё, что надо от цивилизации - у него было, плюс: чистый воздух, чистая родниковая вода, и здоровые продукты питания, без всякой толкотни. А  что очень нужно мужчине, хотя немногие признаются  вслух? У него есть. И это – не секс. Он нужен, он уважаем. И никто не спешит надеть на него наручники за проявление своего несдержанного характера. За что его регулярно садили в кутузку  дома, в России. Это здесь вызывало лишь восхищение, граничащим, порой, с благоговением.
Да, он помнил: почему он оказался в Африке. Несдержанность проявлений чувств и любовь к свободе. Он, тренированный офицер сил особого назначения, выпил и вспылил. А вспылив,  дернул рукой и сломал шею одному пьянчуге, за длинный и грязный язык. Его пришли арестовывать. За подобное преступление  - поселение в заполярную Сибирь на десять лет. Но он опять не сдержался при аресте. У него, тогда еще молодого парня, намечалось свидание с девушкой на вечер, а его – на нары. И он вспылил. В результате – еще два трупа. И не простых полудурков, без гражданства завсегдатаев алкогольных баров, а русские  граждане, офицеры при исполнении. Ссылка бессрочно. В тундру. Он любил север.  Разный. Но тундру не любил. Совсем не любил. И он бежал из России.
И вот, шаг за шагом, стал он, сначала,  просто - работорговцем,  потом - успешным работорговцем,  а потом и работорговцем международного масштаба. И снабженцем  людоедов.
Он не знал, что причина, а что следствие. Но он, во отчую, на практике, наблюдал несомненную взаимосвязь - людоедства и патологии власти.
Как  власть к тебе приходит, как тебя пропитывает и какие происходят метаморфозы – он видел на других, он чувствовал в себе.
Смотреть в упор, и не отвечать на вопросы. И - не видеть. Это – власть.
Стирать репутацию мановением  руки по бумаге. Это – власть.
Карать, не объясняя причин. Это – власть.
Разорять людей миллиардами.  Это – власть.
Губить людей в войнах миллионами. Это – власть.
Дарить смерть своим любимым. Это – Власть.
Но, это - тяжкий труд или - любимое занятие? Тогда, как они, властители, развлекаются?
Если власть, есть тяжкий труд, тогда, отдыхая, властители ухаживают за цветами. Как Сталин. Или копаются в огороде, как Мао. А если второе? Если власть – любимое занятие? Тогда, что – развлечение? Что – отдых? В ответ ничего, кроме садо-мазо Тринадивятову на ум не шло.
И когда, вдруг, понимаешь что наслаждаешься чужим страданием, что оное - не просто занимательно и азартно, что это – вкусно, что это - питательно. Тогда ты уже и есть – людоед.
А то, что на твоем столе еще не разу не стояла тарелка с куском человечины - это нюансы.
Властелин играет с Пал Палычем, как кот с рыбкой в аквариуме. Тринадевятов  для него – пешка, прошедшая в ферзи, но пешкой оставшаяся. А суть любой пешки – жертва. Властелин съест охотника съест. И только губы свои тонкие салфеточкой вытрет…
Теперь он понял взгляд чистых глаз Властелина. Взгляд людоеда.
Всю ночь охотнику снился этот взгляд.
 Утром Тринадевятов с головной болью раздраженно, пинками, будил бойцов отряда. А на построении, в миг тишины после команды: «смирно!», вдруг, показалось, что за одну ночь, всего лишь, стала Африка ему чужой.
Мумбы не было. Злоба каплей за каплей полнила нутро. Тринадевятов устроил своим бойцам физподготовку. Бойцы бегали вокруг него, резко останавливаясь по команде, и начинали, то - ползти, то - идти гусиным шагом, то - отжиматься.
К обеду Палыч своих бойцов, практически, убил.
А в полдень явился Мумба.
Слегка навеселе. И вел за  собою на веревках двух черных братьев. Бухих в усмерть.
Мумба выпил литр воды, поцеловал пакет с родным камуфляжем и рассказал.
Пробрался бухгалтер Мумба в деревню незаметно, вышел прямо к домику «дикаря под прикрытием». Тот сначала обрадовался, подарки принял, но как услышал о просьбе Тринадевятова, как вник в её суть, так тут же с ужасом отказался. Вернул подарки… Тогда хитрый Мумба попросил проводить его к свинарям - познакомиться, представив его дальним родственником из-за Черты. Мумба сразу сунул «дикарю под прикрытием» шоколадку в руку и тот, в такой малости, не смог отказать.
Свинари, они же и свиные охранники были бывшими военнопленными, ныне рабами. То есть, практически, членами семьи. В своё время, как бы по случайности, одна разношерстная банда  грабителей преступила Черту, наверняка не зная ни про саму Черту, ни о том, на кого банда напала.
Людоеды повязали всех. Половину продали, половину съели. А этих двоих оставили. Потому как были они бушмены. А бушмены, они маленькие, жилистые, и мяса на них совсем чуть-чуть. Не говоря про какой-то жир. Определили бушменов на откорм к свиньям. Откармливались они долго, но мясом не обрастали и не жирели. Так они и остались жить. Вместе со свиньями. Став их кормильцами, охранниками и ухажёрами. Они стали своими, настолько, что даже в нынешний тяжелый год, никто из местных  на них даже и не посматривал, как на два куска мяса.
После первой бутылки Мумба предложил им прогуляться. Те согласились. Уходя, коварный Мумба распахнул калитку свиного загона…
Только посреди дороги к соседкой деревне бушмены поняли, что их окружают родные им хари. Кабанчики, свинки и поросята кружились вокруг них и радостно хрюкали. Их люди вывели на прогулку! Свобода и Дисней- Ленд!
Тогда  умный Мумба быстренько открыл вторую бутылку, и влил  полбутылки в братьев быстрей, что б не опомнились и не стали соображать о последствиях. А влив самогон, самоотверженный Мумба завыл полузнакомую ему бушменскую песню и пустился в пляс.  Бушмены не выдержали, и тоже пустились в пляс. Пустились в пляс и свиньи. Так, с песнями и плясками, они приблизились к  территории соседской деревни почти вплотную.
Бушмены обессилено упали на привал. Дальновидный Мумба влил в них последние полбутылки. Потом привязал к деревьям свиноматку и самого большого, а значит и самого главного, кабанчика. Связал бушменам руки и потащил. Бушмены пошли за ним с закрытыми глазами, спотыкаясь и падая. А Свиньи остались, повизгивая громко и тоскливо…
Закончив свой рассказ, усталый Мумба опустил голову вниз и увидел там свои голые ноги, ободранные, избитые в кровь. И заплакал.
Он забыл вернуться к своим кроссовкам. Он лежат там, в чужой земле одинокие, зарытые.
Несчастный Мумба плакал молча, слезы оставляли блестящие дорожки на его серо- коричневом лице. И Тренадевятов  еле сдержал в уголке глаза свою скупую слезу.
- Мумба, я тебя награжу Звездой Героя!
Мумба обреченно отрицательно двинул головой.
- Мумба, я куплю тебе самые лучшие в мире кроссовки!
Мумба опустил голову между колен и продолжил  мотать отрицательно  головой там.
- Мумба,.. я помню: ты цокал языком, глядя на мои военные боты. Дранные, грязные русские боты… Хочешь, я подарю тебе их?
Мумба затих. Мумба вынул голову из меж колен. На темном лице его еще блестели дорожки слез, но глаза  уже светились по-детски, полные скромного африканского служивого счастья…
Отряд выдвинулся на базу. Назад, домой. Счастливого спящего Мумбу несли на скоро собранных, из двух палок и двух разодранных вещмешков, носилках. В ряду бойцов плелись два повязанных бушмена. Несчастных, похмельных…
«А, ведь, Мумба, по сути, их спас… Что б сделали с ними их хозяева, найдя их пьяными и не найдя свиней? Что ни будь нехорошее, явно… Только вот, для чего спас? Что бы попасть от диких людоедов к людоедам цивилизованным? Что с ними сделали бы дикари – я, примерно, знаю. А что будут с ними делать цивилизованные мрази – не представляю. И представлять не хочу. Мое дело – достал, продал…»
Приближалась база. Там его ждали раздраженные покупатели и неделя молитв черному богу – что б всё, задуманное Тринадевятовым, случилось…
…
- Что?! Неделю?! Я не ослышался?
«Радуйся, что не месяц…»
- Ты - ублюдок! Ты знаешь слово «контракт»?
«…а еще я знаю твою маму и папу…»
- Работодатели наши тебя в пыль сотрут!
«…коготки сломают…»
- Считай, что твой бизнес закончился!
«И, слава Богу!»
-И денег ты не увидишь!
«А деньги нужны, надо с ребятами рассчитаться, это – святое…»
- А твои счета там? Где приличные люди живут. Думаешь, не найдем? Найдем и конфискуем, детка!
«Ну, это нельзя никак! Глотки перегрызу…»
- Это чё? Что ты нам тут бумажками тычешь!?
- Заказы. Ваши и Ваши. Здесь другие количества и параметры, совсем другие…
- Да, от кого это? Что там написано … «Group 9», какие-то! Мы – от МВД Европейского Союза. И вот твой с нами контракт!
- А это, что за «Xsandra» такая?. Мы , вообще – от киностудии…
«Ах, вот вы как…»
И настроение Тридеватова упало ниже ноля. Его обложили. Об него вытирают ноги. И его списали. И видно, что загодя… Наверно, их руководства прознали что-то. Про его делянку в Индии, и дворец…
Пал Палыч смял листы заказов в комок и засунул в карман. Развернулся от покупателей и пошел. Пошел, молча.
«Индия, делянка, домик мой… Не дай, Боже! Найдут же и там… Счета, деньги… Розыск, арест … Таймыр… Что делать? Что?!»
Еще вчера Тринадевятов смотрел в своё будущее с надеждой и предвкушением. Теперь пытаясь разглядеть его проступающие светлые черты, он увидел, вдруг, что не лицо это, а задница.
Тридадевятов пришел в свой домик  и напился.
Заглянул Мумба. Тринадевятов, молча, налил ему.  Выпили. Палыч  достал из сундука свои старые военные боты и протянул бухгалтеру. Тот принял дар, стоя и с поклоном. Выпили еще. А потом еще…
Он – работорговец, он - снабженец  извергов с дипломами «медиков», «биологов», «генетиков» .Он – поставщик деликатесов к людоедским столам. Да, всё так  и пусть за то его покарают -  Бог и  бывшие сослуживцы. Но, кажется, его делают пособником врагов собственной родины… А этого он простить и позволить не мог. Прежде всего – себе.
Он помнил светлый взгляд мессира Севера. И вот: разговоры угрозы… Его садят на кукан, на него надевают ошейник, и это - спланированно заранее! Спланировано господином.
Эх, песни до рассвета, березы за окном…
Тринадевятов не заметил, как заснул.
Когда он проснулся, в домике висел сигаретный дым, на столе стояла стеклянная колоннада пустых бутылок, вокруг сидели его бойцы и слушали Мумбу, который тихонько играл на баяне и пел:
«…динь динь дон,
динь динь дон,-
Балабольчик сипит.
 Этот сон этот стон 
о лубви бал болит».
Есть вина насильника, грабителя, убийцы, людоеда – вина несомненная.
Но есть, и - вина  жертвы.
 Вы вслушайтесь в себя, как, порой, забавляясь с куклой котенком  щенком ребенком человеком… Оное, вдруг мнится - таким мягким и упругим, таким податливым и ускользающим… И всё это: одномоментно. И тебя распирает нечто,  и  – хочется вонзить зубы… а подвластное белое пушистое или зачумленное немощное но все равно - тварь дрожащая и её аура  часто выполняющая не только информативную, но  защитно энергетическую функцию - не отталкивает,  а визжит запредельным звуком и  втягивает. И ты падаешь в жертву, как в прорву.
Это – патологическая сублимация власти,  когда возможностям предела нет
И нет предела желаниям, кроме воли. И она – твоя. Так кажеться…
Желания – в каждой клеточке тела - переполняют, рвутся, лязгая зубами, на грани срыва кожных покровов. Но они - в ошейнике и на поводке. Ты - власть себя, и более нет высоких значений – вровень с тобою.
 Стыд и отвага - осенние листья. Совесть - сломанная лестница. Честь – волк плюшевый.
Буддизм, со своим безразличием. Христианство, со своей терпимостью. Ислам, со своей предрешенностью. Это лишь имена трех дорог, ведущих в один загон. На убой. Там заготавливают мясо. К твоему столу. А ты – за чертой путей. Ты –  со Властью, ты прислонен к власти, ты – часть Власти. Ты - Людоед.
И тогда мясо человеческое на столе естественно,  каждый день.
Может, людоедство – в наших генах?
Быть может, эволюция, незаметно для большинства, давно разделила  магистраль человеческого развития на два пути. Одних, ведущий за стол. Других – на тарелку.
И эти экспериментаторы – биохимики,  генетики, антропологи, фармацевты - они, со своими хозяевами, заказчиками  и есть – людоеды, они уже ими стали.
Но, поедание себе подобных, ведет к тяжелым заболеваниям.  Пусть вспомнит каждый, как, вдруг, впадает в квази-зомбическое состояние – торможение, со снами на яву,  с одномоментным пребыванием здесь, и, как бы не здесь… и, вдруг, неожиданными  взрывами бешенства. Пусть вспомнят они…
«А ты, вспомнил? А ты, Тринадевятов – людоед?»
 И Тринадевятов в ужасе проснулся.
Мокрый, с колотящимся сердцем, с ощущением, что он проснулся не там, где был, что от дверного полога пышет жаром, что  там, за дверью готовится страшное  варево, и переговариваются, подхихикивают поварята – потусторонние существа. По имени: Бесы.
 «Что делать?»
И только через минуту он сообразил, что то не бесы гремят поварешками. То доносилась из-за стены пьяная толкотня распоясавшихся покупателей, выкрики мужиков и девичий смех. Потом шумы стали жестче, послышали звуки ударов.
«Опять дерутся…», подумал он, почти радостно. Он вздохнул с облегчением. Это был пока еще его мир, и еще  его не привлекают, к последнему ответу. Пока. Но насущный вопрос: «Что делать?» остался.
И тут всё стихло. Старый охотник  почувствовал – что-то изменилось в мире. С трудом встав с лежбища покрытого шкурою льва, он вышел на естественную скальную веранду перед домиком.
 По опушке ближнего леса  струилась людская вереница.
С эхом прозвучал выкрик на местном диалекте
- Не стреляйте! Пустите! Свои мы…
На базу Тринадевятова заходила бригада израненных, в повязках,  воинов. Из деревни вчерашних несчасливцев, у которых отобрали пленных демоны- контролёры и соседи уперли свиней. Меж собой они вели пленных - человек сорок не меньше, а среди них здоровенный бугай, в  драной леопардовой шкурой на плечах.  «Глава администрации» соседской победителям деревни, царёк зажравшихся  людоедов, потерявший нюх…
Оказалось, что последняя капля - «украденных» соседями свиней - была настолько тяжелой, что упав в чашу терпения, её не просто переполнила - она её опрокинула.
Ребята взвыли, вытащили зарытые - табуированные шаманами и запрещенные в супер заповеднике Контролерами – пулеметы, автоматы, гранаты и пошли на соседнюю деревню. А шаман ихний, еще и подпалил оставленные жилища, что б  усилить мотивацию к атаке и не возвращаться  на проклятое место.
Ребятки, завопив: «Мясо!», яростно бросились на врага. И, разбили. Распотрошили,  расчихвостили. Кого не убили - сделали рабами,  и  стали жить в  их домах. И, по старой памяти, тут же, пока не поздно, отправили караван на продажу.  К Тринадевятову, конечно, первому. Что не возьмет Пал Палыч, поведут дальше, к городскому пригороду.
Весь путь они, прячась сред высокой травы боязливо поглядывали назад, где над  покинутыми ими джунглями кружились «воздушные змеи» Контролеров, тщетно высматривая нарушителей всяческих табу.
Тринадеватов метнулся  отбирать товар. Всего было в достатке. А  двумя бушменами да здоровенным вождем он закрывал и наиболее сложные позиции контрактов. В общем - все выполнено, все позиции закрыты.
Пал Палыч объявил праздник. И, не помня зла, пригласил на него представителей покупателей.
Тех усадили за отдельный стол. Они брезгливо косились на радостно пирующих тринадевятовых бойцов и больше налегали на напитки.
Танцы, плевки ракетниц, костры, автоматные очереди…
Привели на пир Нгасу, вождя пленных. Ему уже набили морду и отобрали леопардову шкуру. Пришлось вернуть, на время. Пока за столом сидит, с приличными людьми.
За трапезой, наклонясь к Тринадевятову, он шепотом, по старой дружбе, попросил его зарезать. Тринадевятов ответил, со вздохом, что он гуманист классической  формации и людоедов любить ему не позволяют принципы. А так, как вождь и сам – людоед, тут у Тринадевятова жесткий моральный конфликт, интеллектуальный ступор и пусть больше вождь его не расстраивает, а примет за грехи свои, что пошлет ему судьба и черный его бог. После чего, стряхнув невидимую слезу,  потрепал вождя людоедов по кудряшкам и поцеловал в узкий лобик холодными губами…
Не прошло и часу, как  латинские и северные гости стали меж собой препираться.
Пьяный предводитель латино-китайцев поймал на себе тяжелый, от природы, взгляд вождя людоедов. Латинос попытался ответить ему своими черными глазками, задавить - но заморгал, часто-часто, и принялся икать. От того смутился еще больше, и, побагровев, вскочил с места.
- С победителями сидишь? С хозяевами?! Мы твои хозяева! На колени…
Латинос указующе махнул своим коллегам.
«Ну, не людоед ты, братец! Бандит, сутенер, садист, торговец наркотиками, оружием, но – не людоед… Но гонору! Как у всех небольших начальников, к тому же - маленького роста.
Его латинамериканские нукеры еле-еле выдернули Нгасу из-за стола. И то получилось, лишь от того, что шибко колотили они палками здоровяка меж лопаток.
Вождя выдернули и поставили на средину площадки, где расступились танцоры. К Нгасе вальяжно подошла мелкая латино- китайская помесь и, ухоженными пальцами с длинными лакированными ногтями, вцепилась черному бугаю в глаз. Тот зарычал. Латинос завизжал и выдрал око.
 Негр закрыл лицо руками и хрипел. Между его пальцев сочилась кровь…
«А меня-то, и  не спросили…»
- Что ж вы, делаете…- Вырвалось у Тринадевятова.
- Это не мы делаем, а они. Дикари еще те.
Ответил черный руководитель северных покупателей, на незаданный ему вопрос, тыча вилкой в сторону китайских латиносов.
«Изуверов к людоедам. Людоедов – к изуверам», начала крутится у Тринадевятова навязчивая мысль, ни с того - ни с сего…
Палыч резко обернулся к негроиду с эсэсовским значком и уставился пьяно пронзительно. Смотрел, смотрел, а потом спросил:
- А в вашей вселенной Любовь есть?
Негр непонимающе сощурился, а потом взорвался раскатистым смехом:
- Конечно! Конечно, есть, господин Тринадевятов! Куда же без неё!
- Я – не про секс…
- И я – не про секс!
- Так вы, и про: «возлюби ближнего, как самого себя» знаете?
- Не сомневайтесь! Ведь: «стать настоящим сверхчеловеком возможно, лишь овладев всеми знаниями выстраданными человечеством». Тоже – цитата. И «возлюби», это же про «ближнего», а не про какого-нибудь пса из-за три девять земель. И: «как самого себя», это значит - спортсмен, высокий рост, аккуратный и строгий костюм. Щепетильность и пунктуальность.  А другого, если во мне нет, и нет в моем начальнике - то и не люблю. И терпеть - не надо.
- А я то, думал - любовь, это терпение. Чем тяжелей, тем любявее….. Я, вот, Вас терплю, значит – люблю. Невыносимо люблю я вас…
- Это – как пожелаете. Это можно.
Позволил афроамериканец себя любить.
- Да, и вот мы здесь –  все такие красивые, всё могущие, сидим и говорим о любви,   собственно, и о вселенной, которая пялится нас… Удивительная дура, спираль…
- И мы её потрясем. Со всеми её звездами. И на гранитных боках планет высекут наши имена…
- Аккредитив открой, а? Галочку поставь в контракте. У вас же все теперь есть!
- Да, пожалуйста! Господин Тринадевятов.
Старый охотник тут же подсунул ему терминал- планшет.
Эсэсовец  вставил карточку, набрал личный код и приложил ладонь к экрану.  Повернул  планшет лицом к Тринадевятову, показывая сумму перечисления, и произнес:
- У меня всегда есть право отзыва, мистер бойскаут.
И черный хитрец, в дорогом  костюме, подмигнул охотнику, по-свойски.
Тринадевятов, с поклоном, вынул из его рук планшет, подбежал  к атаману латиносов и театрально плюхнулся перед ним на коленки:
- Пожалуй денежку, дорогой! Я тебе все дал, Хочешь, рубаху отдам? Последнюю, чистую. Бери! – Пал Палыч рванул ворот. – Бери всё! Только глаз не отнимай. Мне еще охотится на вас, дорогой.
Руководитель латиносов, нервный и злобный полумерок, растаял от такого подхода. Тринадевятов знал психологию подобных типчиков. Очень им приятно, когда белый двух метровый мужик, становится перед ними на колени. Хоть, и в шутку стоит, а гордыньку греет. И латинос широким жестом подписал оплату. Тринадевятов, не выходя из образа просителя, распростерся ниц перед благодетелем.
А встав с колен - махнул рукой. К пирующим хлынули девки с артистами, из города на праздник вызванные.
И закружилась пьянка - гулянка пуще прежнего.
Ночь накрыла Африку и охотник  покинул гульбище.
Вернулся в свой домик, И застал в нём ближних своих соратников. Они тоже оставили покупателей с клоунами и девками. Сидели, пили, курили и переговаривались тихонько.
С ними сидел на полу пленный вождь, людоед. Мокрой от крови тряпкой он зажимал глазницу, опустошал из горла бутыль самогона и беззвучно плакал.
Пьяненький Мумба, то ли  по особым эзотерическим причинам, то ли от нечего делать: обрил наголо вождя, ныне - раба. Протер, отшлифовал, и теперь щелкал фофаны,  любовно, по бритому черепу. А Нгаса и не замечал того…
- Мумба-сан, не играй с едой!
- Палыч, обижаешь! Мы много, много год человечков не кушаем.
- Ты не кушаешь, другие скушают. Не дразни пищу!
Так они шутили, специфически беззлобно.
- «Севеляне»! Галстука – Пиджака. Говорят много, много. Обижают, черномазая Америка! Пошел на хрен, я русский!
- Да,  большая сволочь, этот черный эсэсовец.
- Морда – жопа – ниггер.
- Хорошо, что раком не загнули... Деньги, типа, дали, а товар загрузят – деньги отымут.
- Палыч, «отымут»?! Как: «отымут»?!
- Отымут. Что им – пару кнопок нажал на планшете – и готово… Тю-тю, денежки. Пальцы бы им пообламывать, да языки повырывать…
- Дедушка, да… Дедушка заливной язык очень, очень любить.
Тринадевятов сунул в руку Мумбе ножик.
- Языки им ни к чему. Порадуй дедушку.
Мумба сначала не понял начальника.
- Палыч, мочить?
- Ни то, и не другое… А, ну-ка, пойдем…
Тринадевятов вывел Мумбу из домика, и, на темном воздухе объяснил, как мог, свою задумку. Мумба понял. Палыч едва успел ему рот зажать, что б тот не заржал. Цыкнул на бухгалтера. Вызвали они из домика  соратников и пошли будить бойцов своих, потихоньку.
Первым делом – траванули в палатках  усыпляющим газом покупателей. Повязали и отнесли в бункер.
Вырезали языки.
-Мумба, тащи гудрон!
Мумба принес краску  для обуви. И ребята, дружно и весело, перекрасили желтеньких и беленьких в радикально черный цвет.
- Палыч, анабиоз?
- Нет! Анабиоз завтра. Я хочу, что б утром они посмотрели на себя, какие есть. Ю-ту, неси сюда зеркала. Все, что найдешь!
Покупателей уложили в клетки к «товару»,  подбросили к ним зеркала и закрыли в бункер дверь.
- Всё! Завтра в анабиоз их. Упакуем, пронумеруем и отправим. Вместо товара. Латиносов на север. Северян – на юг.
- Палыч, бухнем?
- Нет, парни, я – пас. И вы тоже – не переусердствуйте. Все свободны!
Тринадевятов  был усталый, но довольный. Бойцы, что-то африканское напевая, разошлись.  А старый охотник подошел к краю скальной террасы. Глотнул во всю широкую грудь воздуху и отлил, облегчая мочевой пузырь..
 Он почувствовал себя свободным и легким, настолько, что, вот: оттолкнись от края террасы ногами, и – полетит.
«Завтра, я улечу! Прощай, Африка. Не поминай одним лихом, любимая!»
Да, Африка, пришлась по душе Тринадевятову. И  не знал он, не догадывался, что оставляет в ней. Что, через двадцать лет посетят те края новые антропологи и культурологи. Края, где он жил и умирал, где охотился и пропадал, торговал,  дрался, пил, пел, убивал и строил. И найдут учёные по нескольким деревням странные, прямо скажем, культурные традиции, с некоторыми  признаками зарождающейся прото- религии…
Африканская молодежь в тех деревнях носила имена Паша, Маша, Саша, Даша и им подобные. Местные люди пели песни на русские мелодии советского периода, но - со своими словами. А, по пятницам, всей деревней, в обязательном порядке, просматривали древние фильмы производства СССР. И, наиболее часто: кинофильм «Комсомольцы – Добровольцы» (производство СССР, киностудия «Мосфильм», 1957 год выпуска).
Раз в год, на рассвете - в день весеннего солнцеворота,  из каждой деревни выбирали по девушке. Причем: только из добровольцев,  и что б - ни толстая, не худая, не красивая и не страшная, а как бы совершенно средняя. И одну из них, по жребию,  торжественно одевали в  кожаную куртку, штаны и облегающую шапку с подвязками, в антикварном стиле мотоциклетного или летного шлема. За спину избраннице вешали мешок с бананами, и – сталкивали со скалы.
В тот же день проходила инициация молодых людей обеих полов во взрослую жизнь. К тому дню приурочивались  свадьбы и наиболее значимые покупки. А после захода солнца  все жители, без различия возраста и пола напивались  алкогольными напитками  кустарного производства до потери сознания.  Умерший в тот день от перепоя, считался святым.
Парадоксально, но именно в том регионе, в отличие от остальной Африки, совершенно отсутствовал алкоголизм. Так как, во все остальные дни года люди не употребляли спиртное. Только на похоронах соплеменников, и - не более четырех «пол стакана».
*Местная  уникальная  система измерения жидкостей. «Стакан» соответствует 200\230 граммам, «пол стакана»  -100\120 граммам, «на донышке» - 30\40 граммам - возможно аналог афроамериканского «дринька». И, - «пузырь». Последняя норма не имеет соответствия в граммах и миллилитрах.  Это, может быть - и 500 грамм, и один литр,  и даже три литра. То есть: «пузырь», это просто – «много».
Поселения, с выше обозначенной культурой, чрезвычайно, по местным меркам, зажиточны. Имеют цивилизационные блага, здесь навыки электрика, механика, бухгалтера, преподаваемы местными «шаманами»  и уважаемы в социуме. Это, при всех атрибутах дикости -  набедренных повязках, рисовании узоров по обнаженному телу и табу на прививки, на вакцинации всех видов.
Очень своеобразно в той культуре проходит инициация молодых людей во взрослую жизнь. В день весеннего солнцеворота, после падения со скалы девушки с мешком, молодые люди мужского пола – строем, под пение, в камуфляже и с оружием - из деревень уходят. Они, вообще, покидают регион. И возвращаются ровно через год и один день. И отчитываются похмельным  соплеменникам, что они совершили доброго во внешнем мире. Хорошими делами  у них считается: посадить плодово-ягодное дерево, научить человека ремеслу, выкопать туалет, обмануть с прибылью европейца и убить людоеда.
Кстати, вся недельная мистерия весеннего солнцеворота происходит у скалы, с природной террасой. В березовой роще. Как она возникла в центре  Конголезской Африки, почему не высохла, не погибла – это еще одна загадка, теперь уже для ботаников…
Обо всем этом, о том, что будет - Тринадевятов не думал. Он ни о чем не думал, он просто дышал,   разглядывая белеющие  под звездами стволы  хиленьких березок,  реденькую посадку которых он завершил два года назад. Он унавоживал почву правильным перегноем, он под землей провел к  каждому деревцу по трубочке, по которой капала на корни вода, стекая из водохранилища построенного в холмах, за скалой…
Тут, что-то тяжелое навалилось на него со спины. И покатился  Тринадевятов с террасы,   увлекаемый этим тяжелым вниз, в кустарник.
Мощное человеческое тело давило ему на позвоночник и сжимало  его горло.
И шептало в ухо, скрежеща зубами:
- Ты – предатель! Ты  саму Смерть предал!
- Я такой…
- Жизнь… твоя… у  меня…
Это был предводитель северян, черный эсесовец.
«Как же я про тебя забыл, дурак пьяный».
Наверно, афроамериканцу опять заплохело с выпивки. И он ушел в кусты. И сидел в кустах тихо, пока Тринадевятов с бойцами винтил и паковал его коллег.
«Эх, просчитались. Не уследили. Удушит же сейчас, и - прощай, Индия»
Тринадевятов, уцепившись за бицепс оттягивал удушающую хватку негра, а другой рукой пытался вытянуть из берца засопожный нож.
Старый охотник, выкрутив кисть руки, поймал таки за  оголовок нож, и ткнул им назад, себе за спину. Вбил лезвие в солнечное сплетение врага.
Смертельная хватка на шее ослабла.
« Боевая машина - сто пятьдесят килограмм мышц, жил и костей,  за малым исключением требухи и  почти ни капли жира…Сдохни!»
 Пал Палыч вывернулся и повел нож вниз, уже двумя руками вспарывая брюхо до промежности.
Тесный шатер кустов залил нутрянной смрад.
Тринадевятов не сдержался, а раскрывши рот хапнул дых вспоротого нутра  в полную свою живую грудь, и аж причмокнул губами, непроизвольно.  Охотника колотил лютый мандраж победителя, он упивался им. Но долго тем дышать нельзя никак. И Тринадевятов встал, ломая кусты.
А рука с ножом в теплых потрохах трупа, как задеревянела -  и потянула тело за собой. Но не высоко. Тварь эсэсовская  все-таки сползла с пера. Распоротым кулем шмякнулась в грязь, пуча свои недоуменные афроамериканские  глюкала…
-Жизнь… смерть предал…
Тяжелый дух скотобойни тоже бывает приятен.
«Смотря, кого как воспитали. Или…, кто каким родился?».
Старый охотник смотрел на труп и не мог оторвать взгляда,. Словно сейчас, вот, вот он поймет ответ на главный вопрос, которого еще не задал, не сформулировал, не осознал. Но то, что такой вопрос есть, он знал точно, еще с детства.
Да, с этим вот: бесхвостым гиббоном он, за пару часов до того, говорил о любви и о вселенной, которая пялится на нас…
Тринадевятов  закрыл глаза мертвецу - сапогом, обтерев за одно и подошву.
- Удивительная дура, спираль…


06.
МАГИСТР ОРДЕНА САДОВОДОВ.
2145 год, май. Средний Урал, городок Генштаба Вооруженых Сил Русского Союза.

*
Флайер Колобова   вывалился из магистрального потока, где  несся по невидимым энергетическим направляющим на предельной для этой аэромобильной конструкции скорости, и, по невидимому виражу вышел в территориальную зону Генштаба.
Густой лес  казался бескрайним.
Говорят: в этом лесу человек  испытывает крайнюю тревогу с внезапными вспышками головной боли. Сведущему «хомо сапиенсу» понятно:  так  действуют излучатели широкого спектра: от ультра до инфра. Однажды один талантливый композитор сочинил эту симфонию ужаса,  и играет она теперь в пустом лесу –  ни одна тварь жить там не желает.  А еще в то лесу  волчьи ямы, зыбучие пески, валежника завалы,  терновник,  да крапива. А сколько там  еще под землей  - какие стволы, какие ракеты!
Не ходят люди гулять в тот лес…
 А кто оказался упорен, да еще  живым остался, к тому подойдут, вдруг, со спины дяденьки  и вежливо поинтересуются: с чего такое упорство?
А посреди леса – кольцо рукотворное: здание с узкими оконцами, с высокими,  крепостными стенами, и тишина.  А в кольце здания, в самом его центре  – круг ярко-голубой водной глади, и  только там – солнце, отраженное зеркалом спокойных вод.
Это Генеральный Штаб Вооруженных сил Евразийской конфедерации.
Его же внутреннюю стену и стеной не назовешь -  пологий склон  45 градусов – амфитеатр: каскад лесенок, террас,  висячих садов и лужаек, и где-то, в глубине - прозрачные двери. Летом:  почти все открытые,  и не одной  ровной плоскости - ни одной, сколько ни будь приличной площадочки!
«А могли все под землю упрятать! Кольцо - это точно: какой то символизм», - подумал Егор, когда снизу распахнулся люк, и его флайер схватила механическая рука, как котёнка за шкирку, и втянула внутрь здания. Люк захлопнулся.
«Или анти – символизм?» Но Егору не хотелось думать дальше, вспоминать: на что похоже здание Генштаба,  а какой архитектурный объект - совсем наоборот.  Егор пребывал в легкой эйфории, он ждал от этого посещения многого. Нет!  Он ждал Главного!
Он должен стать Кем-то  - и это будет чрезвычайно захватывающим. Он достоин этого! Чего именно, кем именно: еще не известно, но точно, что не мелкого, а по-настоящему масштабного…
Аэромобиль просветили со всех сторон, в лицо заглянула пара  автоматических глаз, и только потом открылась  дверца. Сама. Посетителя  встретил молодой, но строгий лейтенант. Представился и проводил вниз, до самой двери кабинета зам начальника генштаба,  куратора военлетных сил по личному составу. Где передал под присмотр другого лейтенанта - тоже молодого и строгого.
За высокой дверью пилота Колобова ждал старый  друг  отца, школьный и боевой  его товарищ  - Герман Глебович.
Генерал встал из-за стола, и Егор четко отрапортовал о своем прибытии. Генерал сказал вольно, взял со стола лист,  и скомандовав: «смирно!», зачитал Приказ по военлетным силам о присвоении старшему лейтенанту Колобову внеочередного звания капитана, и - текст Представления в правительство Русского Союза о награждении  капитана Колобова Е. Г званием: «кавалер георгиевского ордена красной звезды», с вручением соответствующего знака -  за блестящее выполнение боевого задания  связанного со смертельным риском в неразведанной обстановке.
«Оказалось, что в «неразведанной»! Вот значит как! А за чем, и как я там вообще оказался?! Ну, и змеи вертлявые, эти штабисты!»- Вспыхнула  Егорова возмущенная мысль.
 После зачтения генерал скомандовал: «Вольно!» второй раз. Подошел вплотную и впился взглядом  в лицо героя, рассматривая вблизи, уже не офицера, а просто - подросшего мальчика, сына погибшего товарища, который – вот, оказалось: вырос и оказался  достоин.
–Достоин! Видел всё!.... Достоин. - Прохрипел Герман Глебович, сухопарый мускулистый человек   которому давно за семьдесят, но атлеты, много младше его опасались встретиться с ним на ринге в вольном борцовском поединке. Герман Глебович до сих пор ежегодно принимал участие в войсковых соревнованиях, хотя мог бы и год через  два пропускать - имел право! Но  – рисковал. Любил он энто дело – и борьбу, и риск…
А, ведь,  не выиграй он трех боев каждый раз, минимум - то мог и с должности уйти - на почетную пенсию.  Таковы правила – если ты из младшего  офицерского  состава – что б остаться в строю - выиграй один бой, в любом атлетическом поединке: борьба, бокс, кеокушенкай, и тому подобное, не важно. Если из среднего офицерского  состава  –  выиграй два. Если же ты старший офицер, или сам генерал –  побеждай трижды!  Хотя Герман Глебович требовал, что б генералам назначили норму в четыре победы.
 Но встретил глухую оппозицию по этому вопросу в генеральской среде…  Он уже четвертый год не разговаривал с большинством генералов генштаба, и даже руки не подавал – за то был очень ценим, любим-таки, в десантуре, морской пехоте и всяких там спецназах.
У летчиков, космо-летчиков генеральская фронда не вызывала ажиотажа. Потому как их генералы  итак слюни пускали на всякую возможность, куда ни будь, слетать, за место основного состава - и что б с перегрузками, с кульбитами! Так и норовили начальники  отнять  боевой  «хлеб», и самый цимес у простых  пилотов. А перегрузочки  на фигурах высшего пилотажа -  не всякий борец чемпион выдержит.
 Борьба.., бокс…. Морщились летуны на эти самецкие забавы. За что были не раз обозваны снобами, а то и много хуже, из чего потом вырастали и драки, и дуэли… В общем: сложно всё в координации внеслужебных и вне уставных отношений меж родами войск.
Герман Глебович кивком головы пригласил его присесть в кресло  у столика близь стены. Сам сел напротив и принялся расспрашивать. О  службе, о эскадрильи, о сослуживцах, остановился немного на Ползунове, их генерале- очень он его ревновал. Потому, что любил, наверно. Расспросил про город родной Егора - в котором он уж года два как не был, про сестру - у которой на днях знаменательный день: выпускной бал. Поинтересовался ближайшими планами – Егор сказал, что, конечно, надо в город родной, да  надо и в Академию Летною, тоже родную. У них там тоже выпуск, парад и традиционная встреча  выпускников. А у них с друзьями традиция - встречаться хоть раз в год. И «раз» этот, удобнее всего там, в Оренбурге.
 – Обязательно слетай туда! Обязательно! Там, уверен, ты и получишь награду! Правительство долго не мурыжит, тем более, когда все свидетельства на видео. – Отверг тени сомнений генерал.
 – Только, вот, успею ли в город родной заскочить? На три дня отпущен… Эскадрилья, как ни как: на боевом дежурстве – пираты, будь они не ладны…
- Успокойся, Егор, перед новым назначением положен отпуск.  - Брякнул генерал и замолчал.  И посмотрел, куда-то в сторону.
А Егор этого и ждал! Ради этого момента он летел, и плевать ему было и на капитанские нашивки и звание кавалера. Ну, почти, плевать. Он мечтает быть космо-летчиком экстра класса! Он давно просил разрешение на вживление себе электро  рецепторов для полного контакта с боевой машиной, но  генерал ему запретил, и штаб запретил - причем официально!  Вот теперь – отпуск – а для чего? Он, Егор Колобов, ляжет в спец амбулаторию на операцию по вживлению электро рецепторов!
- Значит, рецепторы! В какой клинике, Герман Глебович?
Но генерал крякнул, порывисто встал, и вместо того, чтоб ответить на вопрос, сказал:
- А пойдем-ка Егор к лужице! Я тебя с одним человеком познакомлю.
Сказал это бархатным голосом, как тяжело больному, и как больного нежно взял за локоток.
Лужицей, лужей именовали круглый бассейн, заменявший внутренний дворик. И упорно никто не называл его озером. В емкости была чистейшая вода, но  вблизи, почему то - густого синего цвета, из-за него озеро казалось непрозрачным, кому то даже мутным, и его называли Лужей.
«Поэтому и мутное,  что на дне там, верно, шахты с ракетными установками, против врагов» – подумал Егор в смятении ожиданий.
- Нет. Там большая затычка резиновая – сел враги на воду, дернул затычку и спустил воду в канализацию, вместе с вражьими силами, – ответил его мыслям Глеб Германович.
Егор покраснел, и сел на  камень - к генералу спиной. Этих камней  - валунов здоровенных,  здесь вокруг берега была уйма – все под сидение очень удобные, и  с подогревом.
«Шутник - маразматик», злился Егор, но больше на себя - за то, что уже стал думать вслух…
- Здравствуйте, молодой человек!
Раздалось звонко за его спиной. Он обернулся и встал не произвольно. Все ж таки перед ним два старика, хоть и бодрых.
-  Ведагор Парфёныч, зав кафедрой бионики в Институте Развития – гость представился  сам. 
- И по совместительству: Магистр Ордена Садоводов, - добавил Герман Глебович.
- Один из…
- Мой друг – один из…, - подмигнул генерал, отмечая несомненную скромность  старика.
- И друг твоего отца, Егор. Его должник...
- А ты знаешь, Егор, быть должником -  для гражданина -  состояние невыносимое! – поднял палец генерал, и улыбнулся
 - И вот он - долгожданный случай ...
 Магистр был одет в простенькую вязанную кофту поверх косоворотки и со шляпой на затылке. Ему б еще очки и козлиную бородку, как в древних детских фильмах про чудаковатых добреньких профессоров, агрономов.
Профессор сел на соседний камень подобрал голыш и зашвырнул по над водою – Егор не стал считать блинчики, но их было явно за десяток.
-  Егор, ты садись. Мне надо кое-что тебе рассказать…
Егор сел на камень рядом. И дурные предчувствия, тревожные, скрипучие зашли ему в душу.
А профессор задрал голову и посмотрел в небо долгим взглядом, словно видел там кого, ужасно знакомого. Да еще, подмигнул, кажется. И, вдруг, спросил:
- Егор ты знаешь, какой сегодня год?
- Две тысячи сто сорок пятый… - Егор не понимал: « Это что, тест на идиотизм?»
- И всё?
Егор хотел выпалить, что: «Нет, не всё! Этот год - год совершеннолетия моей сестры. Год  моего двадцати восьмилетия. Год, когда я могу  - должен! - рвануть в бескрайние выси!»  Но Егор не выпалил, он сдержался, - он промолчал, но  молчание его было явно озлобленным.
Но старик, словно не замечал насупившегося лица молодого человека.
- Двести лет назад, в этот день – Егор, вспомни! Девятого мая!  Наши предки праздновали победу над страшным врагом. Вспомнил?  У него было много названий: фашисты нацисты, союзники … гностики. Но в истории сохранилась одно – «Темная сила»…
 А  несколько лет спустя после Великой Победы…, а может и пару десятков лет спустя - два писателя однофамильца сочинили несколько фантастических романов. Именно: про наше время. И повествование у них начинается как раз - в две тысячи сто сорок пятом, нашем, году…
Что-то о Полдне Человечества…. О том, что всё будет в наше время очень хорошо и просто - просто замечательно. А люди будут озабочены в основном тем,  куда потратить свои энергии. Да, да!  Я не помню о чем те романы, но помню, помню наизусть одну фразу, которую там девушка одна выкрикивает: «В конечном счете: смысл нашего существования - тратить энергию...».
- Это все равно, что сказать, что мы рождаемся единственно для того, что бы умереть! – вставил фразу присевший рядом Герман Глебович.
- Писателей можно понять  -  продолжил Ведагор Парфёнович -им нужен был ответ:  не  -«за!», а - «против». Хоть какой- то… Мир тогда был разделен на два, и пронзен болью умирающего животного по имени  Англо-саксонский капитализм. Мир замер в ступоре, разум мира барахтался  в апокалипсических образах неизбежного завтра. И тонул в кажущихся предрешенностях -  где мрак, где несправедливость и  насилие, где угасание и конец человека.
А сто лет назад по океану плыл гигантский прогулочный лайнер…. В этот самый день: девятого мая….  Близился полдень. Время обеда.  И вот,  когда пассажиры  в роскошном зале собрались за столами,  где непременно  все - нет, нет, да поглядывали на главные часы, висевшие над входом в зал. Часы старинные механические. Все ждали,  когда стрелки сойдутся на двенадцати, и тогда будет полдень. И тогда, строго по расписанию, начнут разносить по столам обеденные блюда. Восхитительные! Пиршество вкуса,  удовлетворение плоти, торжество духа и стиля - всё в одном флаконе… Пардон! В одной тарелке....
Не удалось, не свершилось.
В брюхо корабля врезалась мина столетней давности,  с еще той – кем-то выигранной, кем-то проигранной войны. Врыв оказался исключительно мощным  и практически разорвал корабль пополам. До сих пор спор: что, почему -  почему непременно в том месте , почему настолько мощно, и
 если не мощно, то крайне эффективно… А если бы не в том месте, а если бы при другой погоде, если бы не столь сильно… Сколь не спорь, но  этот блистательный суперсовременный лайнер пошел на дно моментально. Да так, будто и не плавал вовсе…
Те старинные часы из обеденного зала того трагического корабля весят у меня в кабинете – ребята подводники подарили.  Под треснувшим стеклом старинных часов застыли стрелки - маленькая почти на цифре римской "двенадцать", а большая - на цифре "девять". Часы остановились во время взрыва. И полдень так и не наступил.
Я последнее время все чаще смотрю на эти часы,  смотрю и жду.
Жду взрыва.
А может он уже произошел? Тот врыв, когда-то в прошлом, в нашем прошлом? И часы человечества остановились на этом цифирном значении: « Без четверти Полдень» - и настоящее Будущее так все еще и не может наступить.
Но ведь так уже было!
 Сто тридцать лет назад, когда мир, кажется, зашел в тупик и не было веры никому и ни во что. Когда, кажется, надоело всё,  всё сакральное,  и обрыдло  всё обыденное: всё, что: «до», и всё, что: «после». Тогда собрались люди, которым большее всего надоело жить только днем сегодняшним, и создали Орден Садоводов – где посвящённые, неторопливо и осмысленно, просто будут выращивать сады.
 Сады человеков, где может  и вырастит оно – Древо Будущего.
И, что б не писать лишних  отчетов, ни гонятся за датами, положили себе срок – семьсот лет. Нам надоело мелочиться. Срок такой, что б уместилось  - всего шестнадцать поколений, и с избытком. Шестнадцать поколений всходов, шестнадцать мутаций, ,шестнадцать надежд,  и все – под контролем.
- Почему шестнадцать? – спросил Егор, словно школьную программу забыл. Он просто силился понять – куда ведет старик этот, этот Садовод!
- Шестнадцать, это оптимум для закрепления генетического изменения.
В свое время Модерн одел узду на алчность, Контр модерн запряг страх,  Пост модерн вампиром пил кровь от всяческих «свобод»…
Мы же сублимировали и использовали нечто более основательное, чем Алчность, нечто более могущественное чем Страх. Нечто более неуёмное чем «Свобода».
Похоть .
Похоть соития - продолжения себя, похоть преображения себя, похоть растворения себя, похоть слияния...
Мы нашли путь, сквозь тысячелетиями навязанную грязь, к изначальной человеческой сущности. Сущности светлой, где так называемый «первородный грех» есть лишь природовая травма. Человек не грязен, не подл, не зол изначально. Любовь, дружба, коллективизм. Творчество и самопожертвование. Вот его начала. Основы его радужных снов…
Когда рухнула грабительская цивилизация, построенная на углеводородном топливе, рухнули и её управляющие – энерго-магнаты и банкиры. Тогда власть подхватили, подготовленные загодя, «Творцы Желаний». Массмедийные порнографы и фармацевты- наркоторговцы.
И одуревшее человечество полетело в Бездну.
По сути, его вытащили мы. Мы создали новый общественный двигатель – мы запихнули туда энергии, ранее разрушительные, самоуничтожительные – те, к которым модернисты и прикоснуться не смели. Энергии, что шли в распыл:
Мутные энергии алкоголиков, наркоманов.
Битые, калейдоскопичные – чудаков всяких:  фантазеров, затейников, «кулибиных».
Осадочные - рыбаков, огородников….,  и просто реликтовые: на вроде- «Тяги к Земле», «Зова Леса», «Охоты к Перемене Мест»….
И туда же, в тот же котел - дурь всяких буянов разгульных, свистоплясных, оргазмирующих, и, просто, мелко развращенных типчиков.
Мы запихнули их, как топливо в машину – и она повезла!!! В Будущее трудное, но тотально Анти-тоталитарное. Где: до какого предела  - решает только сам человек. Человек сам должен контролировать свои желания. Мы вернули его желания  его воле.
Вернее: мы так думали, что вернули.
- Но чернь пошла по клинку…. - Вдруг продекламировал  Герман Глебович, глядя на воду.
- Мы создали институты, академии, клиники,  лаборатории, - продолжал распаляясь Ведагор Парфёныч, -  мы посадили сады. В них построили школы:  школы - студии, школы  - спортзалы, :, школы- больницы, школы - лаборатории! И мы  принялись учить детей. Поначалу, конечно, больше лечить…
- Мы не лили крови. Мы прервали традицию рождения Нового - что б непременно - в кровавой купели. Условия страны, её пространства, позволяли.
- Раздельное Проживание! – Понял Егор старика.
- Да! И право на раздельное проживание! Это наверно, единственное, зачем   мы ходили в политику, и бились!
Мы ведь не знаем, из какого корешка, из какой мутовки родится новое.  Будущее! Где из Древа Жизни выросло Древо Разума? В переплетении  ростков – трех стволов, трех школ: Тела, Чувства, Интеллекта….Но где,  когда? А критерии селекции? Должно быть как можно больше шансов, больше вариативности.
- Мы не Судьи. Мы – руки. - генерал смотрел на воду,- Но чернь, как от запекшейся, не вытертой во время крови, пошла по клинку…
Кажется генерал говорил с кем-то - который был не здесь, не  с ними,  а где то там , под плоскостью ненадежных вод.
- И, кажется: всё верно. И первые результаты, результаты несомненные, твердые – были. И они - это Вы! – продолжал, словно оправдываясь, Садовод,  глядя в прямую спину своего товарища  - генерала .
- В смысле? – не понял Егор.
- Да, да вы, юноша! – повернулся к «юноше» Ведагор Парфеныч. - Ваше поколение, поколение ваших отцов – для вас уже абсолютно неприемлемо, вне всяких норм, например: предательство.
- Да когда ж оно было, как выговорите – нормой?! – Егор едва не оскорбился.
- А ведь, вы знаете – было! «Не предашь - не проживешь!» Поговорочка, из тех, тупиковых лет. И предательство было практически нормой, даже синоним придумали, что б не так пафосно звучало.  И стало – не «Предать», а всего лишь – «Кинуть». И кидали все  всех.  Это было нормой.
- Вы профессор сочинитель! Вам бы романы ужасов писать, хотя скорее бред … Бредовая конструкция: что б все всех предавали! Это ж самоубийство.
Старик опустил голову и улыбнулся печально, не стал спорить.
-….Но вот не прошло и двухсот лет плановых, а мы засомневались… И стали пристальней рассматривать себя, свои цели, методы… Но не можем пока увидеть ничего! Ведь, мы, всего лишь садоводы….  Пусть некоторые из нас, хоть трижды академики.
- И генералы, – добавил Герман Глебович.
- Нам нужны взгляды, чувства, мнения других людей , иных, таких … как ты, Егор!
- ….?!
- Комиссаром контроля,  - резко отвернувшись от озера, отчеканил генерал, глядя на  молодого человека строго.  - С сохранением воинского звания, разумеется.
Егора как шквалом воды обдало леденящей. Это есть его новое назначение?!
Он онемел.  Он посмотрел  на младенчески доброе, почти, что наивное лицо Ведагора Парфёныча, и посмотрел на волевое суровое лицо Германа Глебовича. И он отчетливо увидел. Это правда, это судьба - и другой не будет!
 И он завелся … Вскочил с камня и, сцепив пальцы рук  за спиной, пружиня ногами прошелся  перед мэтрами взад – вперед:
- Меня всегда интересовал вопрос, со времен  школы … - Говорил он, шагам в такт, что б не сорваться  в крик. - Раздельное Проживание!  Ведь, как раз в районах выселок, пардон! – «особых территорий» - и предполагается моя деятельность? Так? Верно?
 Вот мы отделили всяких сволочей,  ублютков рода человеческого от нормальных людей. Это хорошо. Как бы вы, вот, доказываете: что опыты подтвердили резюме вашего направления, вашей научной школы, вашего метода! И то, что:  если собрать однородный коллектив, пусть даже и крайних мерзавцев - исчезает преступность, криминальность, как заболевание  -на каком-то периоде. Пройдя  череду, порой жутких, метаморфоз,  общество мерзавцев - через рабовладение и даже похуже –« что, интересно, похуже?» -  Да, ладно…. Оно заново воспроизводит не только верхи, низы и промежность общества, но возникает – Нравственность, и высокие порывы, и кое-кто,  как роза на навозе даже начнет тянуться в сферы запредельно духовные …
Славно, что у подлецов, всё так хорошо складывается!
Так, вот…, меня интересовал вопрос: А в нашем обществе? В нашем добром обществе добрых людей – не возникнут ли новые подлецы, уже не просто благодаря проснувшимся ущербным генам, а просто так – из пустоты? Из неполноты организму? А-а, профессор?
 Может идеальненькое общество становится машиной по производству подлецов? Вы их откачиваете, откачиваете, а они тут всё вылупляются и вылупляются?
- Как вы угадали проблематику! -  Магистр обернулся и посмотрел на друга генерала восторженно. -И всё таки Вы, молодой человек, зря!
- Что, зря?
- Вот так – зря. Таким тоном и с подковыркой.. Мы ведь работаем, материалов за сто лет….  А всё ж….
- Что: «все ж…»?
- Я не могу вам дать однозначно утвердительный или отрицательный ответ – у нас, вот, как раз: по здоровым обществам – мало данных…
- Значит, данных мало…  Вот и нарабатываете! Ваши данные….  Зачем я вам?!
Егор жаждал боя, а его – в комиссары контроля, то есть – в придирщики нудные, в подглядчики и доносчики! Он мечтал грудью встать на Защиту, Защиту , чего не важно. Всего! Неба, Солнца и ракушек на пляже. И вот его - чуть ли не в бухгалтеры. Вроде как  - с повышением.
Где то уже в руках родилось желание ударить и не важно - кого. Еще несколько часов назад он должен был погибнуть,  и если бы случайным движением пальца не выключил двигатель, то уже был бы распылен на молекулы и никакому Фёдорову  - воскресителю мертвых - его не собрать бы.
 И всё таки…. Тот момент черноты в глазах, в сознании, был очень не обычен! Даже отключаясь, «плывя» после нокаута в боксе, он не испытывал подобной отрешенности, Вне –бытийности….
  А может то была его смерть?  И то, что происходит сейчас, происходит с другим Егором, в другой – параллельной реальности?
И, вдруг, холодной струйкой по извилинам мелькнула мысль: « а может тот миг черноты во время боя, тот момент слабости, почти трусости - был зафиксирован какими-нибудь хитрыми приборами и передан в штаб?  И перед встречей с ним старички живо обсуждали графики всплесков Егорова подлого нутра? Выписывали параметры и ставили свои росписи на белом листе – на судьбе старшего лейтенанта Колобова – «Списать с боевого дежурства!»». Он живо представил этих  сгорбившихся старичков над листом его судьбы и видел кровожадный блеск в глазах, блеск охотников загнавших добычу, и Егор  – вспыхнул. И всмотрелся  в лица этих решателей судеб.
Вот оно!
На него смотрели, не мигая две пары любопытных глаз, смотрели как на подопытную особь. И очень захотелось Егору, захотелось до зуда в  ладонях влепить подзатыльников с двух рук  обоим этим дедушкам, да так влепить, что б стукнулись они своими заумными головешками и гулко оповестили пространства о своем пустоумии…
«… А если он все-таки треснет?»
«…У меня голова крепкая, титановая на половину, после аварии. Пусть трескает.»
«…А я вот, не уверен. Я, лучше, руку-то – отобью…»
Егор мотнул головой и, покраснел. И отвел взгляд от физиономий стариков. Ему показалось, вдруг, что он слышит их мысленный диалог. Вот чушь! Но старший лейтенант, то есть - уже капитан, как то сразу поостыл.
Старики переглянулись и садовод Ведагор Парфёнович вздохнув, опустил голову. Герман Глебович же спросил:
- Значит, ты против своего нового назначения? Категорически?
Егор тоже глубоко вздохнул - и молчал,  пялясь в потолок небес, где медленно разворачивались писанные облаками картины небесного горнего сражения. То есть:  было на что пялиться.
- Ладно, старший лейтенант, выйди и подумай. На размышление – пять минут. Кругом! Шагом марш.
Егор, деланно печатая шаг ,промаршировал  обратно с террасы в субординационное нутро генштаба .
Новоиспеченный капитан шагнул за стеклянную невидимую дверь,  туда, где коридор закручивался балюстрадой над расслабленными террасами вокруг «лужицы». Здесь тишина ,  здесь  и шаги гаснут в густом ворсе штабного ковролана.  Другой мир просто, где  все эти: «Кругом! Шагом марш!» - отдаются шепотом и исполняются  на цыпочках, с высоко поднятыми коленями.
«Надо решать…,  а что решать?!» - Ему сделали предложение, его выбирали… или списали?  - «Вот что главное!»
Егор дрожал, как в лихорадке.
Кто-то положил ему на плечо руку, тихонько. Егор обернулся – то был Герман Глебович.
- Егор, ты хочешь быть на острие копья. - Сказал он тихо. - Понимаю тебя….  Но всё то, чем вы, летчики боевые, занимаетесь…, мы занимаемся , то - чем занимаются все вояки и все охранительные органы -  если уж на то пошло -это лишь последствия недоработок в других местах, местах базовых, основных, корневых…
Мы отрубаем лишь щупальца зверя, который уже кажется утих берлоге, издох уж сколько лет назад, а вот раз за разом - то тут, то там: лезет эта чернь…. Раз за разом, раз за разом…
Ты! ты нужен! Мы периодически привлекаем настоящих бойцов  контроль и аналитику, как свежие головы, как нестандартно, не специфически мыслящих.
У тебя есть шанс найти логово зверя.
 Найди!
Генерал шептал практически, а казалось, что гремят стены, что весь бесконечный, казалось, коридор стал, вдруг, огромной гортанью  -трахеей, выдыхающей  важнейшие в жизни Егора слова:
- Вспомни своего отца погибшего там, где никто недолжен был погибнуть. Вспомни своего прадеда - ведь он был из тех, кто начинал эту борьбу за Человека,  за Нового Человека. Вспомни свою мать, наконец,- она ведь оставила вас! А ведь, это та же чернь просочилась в неё - и дала душа трещину!
Быть смелым, когда в бою – смело, не спорю. А быть смелым, когда чернота застилает глаза – и бездна пред тобой, и смерть лишь прошлое – и все равно: делать шаг. Это - высшая смелость…. Кто знает настоящую цену человеческого в человеке? Кто, если не тот, которого вынесло за край  человеческого, и взглянувший  в зрак бездны?  И сумевший вернуться назад!
 Ты способен на это, Егор.
Герман Глебович говорил, а у Егора, вдруг, настала в голове та чернота и тишина, что во время боя  - и ужас полз по ногам.
 Егор моргнул, усилием тряхнул цепенеющие руки и  резко повернулся к Генералу.
И твердо сказал:
 - Я согласен!  Если в бездну так в бездну. И пусть черти скрючатся!

07.
О ЧЕМ ИГРАЕТ СКРИПКА?
2145 год, май. Северная Америка, Скалистые горы, «Гнездо Драконов».
*
Огромный плац меж острых  скал. На  самом высоком пике колыхается гигантский флаг.
На плацу выстроились легионы.
Север Американского континента. Один из многочисленных островов. Ставка Мессира Льда.
«Гнездо Драконов».
В «Гнезде» - главный праздник Северного Братства, квази-государственного образования раскидавшего свои колонии и фактории по всему миру - как все прочие подобные «сетевые «государства».  Но предпочло назваться «Северным», подчеркивая тем качество своей духовности, и еще чего-то, доступного  лишь посвящённым. «Северные Братья» называли себя наследниками Рима и Рейха. Но, по большему счету, до них, и их особой «северности» двенадцати миллиардам человек на Земле - не было ни какого дела.
В «Гнезде Драконов» торжественно завершались экзамены, по итогам которых лучшие из лучших мужчин планеты пополнят легионы хранителей Завета и личных охранников  Властелина.
Молодые мужы, разделившись на отряды по двадцать человек, противостояли в рукопашной схватке ордам дикарей, превышающих их по численности в трое.
Они не гладиаторы - и свары, драки меж собой им воспрещены. Они руку не смеют поднять на товарища, друга, брата. За товарища можно положить жизнь, если так сложились обстоятельства. Товарища можно убить или послать на смерть. Если есть Задание и не достигнутая, пока, Цель. Если товарищ ранен и немощен -  и  такова его судьба. Но унижать товарища нельзя. Унижая, оскорбляя, избивая товарища - ты унижаешь и оскорбляешь себя, высший смысл и высшую цель.
Они всегда побеждали в таких сватках с дикарями. Несравненная организация, координация и самопожертвование.
Раненные, закрывшие грудью спину товарища, конечно, не пройдут дальше по экзаменационной лестнице . В этом году. Они пройдут в следующем. Но за этот лишний год, они, для молодых новичков, станут героями.
Пройдя  все экзаменационные испытания, прошедшие их молодые мужи  станут  супер-служителями, сверх- гвардией, личной охраной Северного Властелина, по древней рунной эмблемой – двумя символическими молниями: «SS».
Сегодня четыреста молодых воинов, или на несколько человек меньше, примут присягу.
Они  послужат своему  мессиру пять лет. И станут Верными Хранителями  Завета до конца жизни.  И растекутся они по миру. Каждый из них будет возглавлять сотни и сотни  уже своих бойцов. Каждый сможет властвовать над целой областью Земли , в сотни тысяч рабов….
Два столетия проекту.
Миллионы Верных Хранителей  на планете.
Скоро, скоро настанет час….
Предтечи попытались, как то, поставить «Новый Порядок» старых вещей - с наскоку. Их предавали попутчики, их продавали финансисты, им ломали хребты красные бесы, и международное мнение загоняло в тёмные углы,  скулить и выть.
Но ошибки Прошлого учтены.
Сегодня тысячи  ракет Властелина с ядерными и другими смертоносными боеголовками запрятаны во льдах и скалах  северных и южных полярных зон.
И пусть небо  принадлежит русским гравилетам  - скалы выстоят.
И поэтому – «баланс сил».
Там, в остальном мире – миллиарды.
 У него - «жалкие» миллионы.
Но Никто в мире не хочет уничтожения планеты.
Он – Северный Властелин, «сын Смерти».
Он – хочет.
Он готов пережить Зиму.
Спрятаться во льдах и скалах. И десятилетиями ждать.
А потом вернутся в мир. И родить иное человечество.
Новое безгрешное человечество Духа. Человечество, освобожденное - от писанного и навязанного закона. Человечество, освобожденное  от миллиардов похотей, фальшивых потребностей и безрассудных страстей. Человечество, спасенное из ада мерзкой телесности и разлагающей чувственности.
На плацу грохотали и ярились два десятка групповых схваток. По пояс обнаженные юноши, без щитов и доспехов рубились мечами с разнообразно вооруженными холодным оружием дикарями в шкурах и кожаных панцирях.
 Дикарей покупали за разные деньги и обещания по всему миру. А чаше сговаривались с коррумпированными властями мелких государствок, не входящих  ни в один из трех мировых союзов, о продаже приговоренных к смерти преступников. Вместо гарантированной казни – хоть какая надежда… И выживали таки! По одному из тысячи… Недобитые молодыми Хранителями в послепобедной эйфории… 
До нынешнего  знаменательного дня ребята – белые, желтые и даже черные, в соответствии с обновленной трактовкой учения о расовой чистоте - прошли много испытаний. Это потом их обязательно разделят, и на некоторые уровни посвящения  хода не будет ни одному черному, желтому. Но сегодня они пока равны.
 Все они -  добровольцы. Их тщательно отбирали из претендентов по всей планете. Потом в течение двух лет кидали по «санаториям»  во всех климатических зонах, где старые приемы эсесовской закалки типа: бросить гранату в средину строя и что б успели лечь к ней касками вперед,  или пропороть себе рану и самому  её заштопать, или прижечь,  чередовались с ново нажитыми –  под ударами электрического тока починить микросхемы компьютера, или в свободном падении отобрать  у робота- десантника парашют. А параллельно шло испытание обучением науками и искусством.
Сегодня, встав до рассвета, они совершили заплыв в ледяном коридоре в студёной воде среди обезображенных вяло гниющих , подгоняемые акулами.
Потом каждый прошел свой лабиринт Минотавра, где должен встретить человека – зверя, убить его, вырезать  и съесть его сердце. Лишь после того как экзаменатор через скрытую камеру удостоверится  в исполнении  абитуриентом всего заданного, откроется ход в залу, куда соберутся все воины его группы прошедшие испытания этой части экзамена. А потом  - бой.
Бой  на смерть – с дикарями на глазах будущих товарищей и, через спутниковую трансляцию  доступный любому  участнику мирового сообщества ценителей  кровавых зрелищ. Стоит только во время оплатить абонемент.
Северный властелин принимал завершающее задание экзамена стоя, заложив руки за спину. Высокий, худой, в длинном плаще с лицом, туго обтянутым кожей. Шрама на лице заметно почти не было.  Пластикой замазанный разрыв нервных окончаний, стыл под новой кожей, но нет,  нет - да искажал половину лица нервной конвульсией.
Он помнил имя человека обезобразившего его когда-то. Юрий Колобов.   Его личный враг погиб, при обстоятельствах ,наверно, ему одному известных. Но там, за тысячами километров, в Западной Сибири в одном из маленьких городков, остались  его дети. Егор и Мария. Дети врага. Он посмотрел над заснеженными пиками, вдаль, в ту сторону, где живут они и не подозревают, что их ждет скоро. И, вдруг, Властелин почувствовал, что кто-то смотрит на него в ответ. И он отвел взгляд от заснеженных далей, на всякий случай.
По периметру плаца реяли штандарты, преобладали красный и черный цвета, и  древние руны «Зиги».
Последнее испытание завершено. Взметнулись вверх окровавленные мечи и рев победителей.
Открылся зев скалы. Из нее вытолкнули двоих грязных -  израненных, полуобнаженных -  без содранных с них форменных кителей.
Это трусы. Это те, кто не прошел последний экзамен, кто проиграл людям- зверям, убежал и спрятался в лабиринте.
Под барабанную дробь и трубный глас  трусов поставили на колени посреди плаца.
И победители  дружно, по команде, вонзили в них мечи, в предательскую их плоть.
Это и стало той, не афишируемой, но истинной клятвой. Клятвой в верности чести, долгу, Завету и Вождю. Клятвой на крови друга и брата…
Потом грянули  - фанфары, красочное построение и присяги громкие слова. Всего лишь: красивые костюмы, и, всего лишь: слова…
Властелин был доволен. Властелин устал, той приятной усталостью после свершенного дела, которая и есть достойное проявление для настоящего воина настоящего счастья.
Он долго поднимался к себе в «гнездо», на вершину замка по вырубленной в базальтовой скале лестнице по многим и многим ступеням, без всяких лифтов.
Отдых, короткий, необходимый. Рюмочка коньяка с растворенными в нем лекарствами.
Он выглядел  на пятьдесят, чувствовал себя на пятьдесят пять,   медицинские датчики еще утром показали биологический возраст его организма, чуть больше шестидесяти одного года…  Но ему было  давно за девяносто, и одними оздоровляющим рационом и   физическими упражнениями  теперь не обойтись.
Просмотр новостей это тоже работа.
Подборка вестей поступала к мессиру не по общедоступной всемирной сети, а по его личной,  глубоко закрытой, к тому же подборка отфильтровывалас ь дважды компьютерными настройками и служащими секретариата. 
…открылась всемирная конференция в Тибете. Решается чрезвычайный  и дорогостоящий, судьбоносный вопрос. А вопрос простой – отдать  или нет преференцию на заселение планетоида Европа, спутника Сатурна, китайцам. Терраформирование  еще не завершено, а китайцы уже собрали более 326 миллионов подписей…
…взрыв опреснителя на севере аравийского полуострова! Ответственность на себя взяла тайная организация  сионистов-фундаменталистов: «Мстители Моисеевы». Гравилеты – танкеры  Объединенной МЧС Конфедерации Европейского и Русского Союзов срочно доставляют воду арабам. Два танкера обстреляны, один – подбит и рухнул в пески…
Под новостным сообщением дописка от спецслужб: « В операции прикрытия гравилетов – танкеров и в акции возмездия террористам участвовало подразделение, в котором служит старший лейтенант Егор Колобов».
…Метео-атака! Неизвестные террористы сформировали в центре Тихого Океана циклон чудовищных размеров. Аэро-силы стран ОСЕАН не справляются с циклоном. «Русский Союз» направил помощь: гравилеты – климатические бомбардировщики. В регион уже прибыли подразделения космо- десанта для прочесывания множества островов и глубин в поисках злоумышленников...
… Представители компетентного сообщества прибыли на территорию научного городка «Вашино», на полуострове Таймыр. В городке находится нашумевший излучатель «Параллель 07» - коридор для связи с разумными пси-существами параллельной реальности. Компетентные специалисты из разных стран  вместе с местными учёными  будут готовить проект Договора о мире и ненападении…
Мессир нажал на стоп-кадр и написал на экране: «когда на объекте «Вашино» у нас будет агент?! Жду скорых результатов, иначе отдел «П-3» ожидает ротация кадров».
…Жители лунной индуистской колонии выразили негодование, требуют компенсации и желают разорвать контракт с поставщиками мясопродуктов из Казахстана. В последней партии из 20 000 тонн продуктов среди  конского мяса обнаружена телятина! Представители «Мясного Союза» Казахстана уверяют, что это происки конкурентов из Аргентины или Австралии. Идет расследование…
…Учёные из «Всемирного Экологического Центра» предложили очередное новое средство «утилизации утилизаторов» -  нефтеядных бактерий, еще в начале 21 века выпущенных в воды мирового океана для  очищения акваторий от засорения нефтью и продуктами нефтехимии. Бактерии мутируют и приспосабливаются. Среди них бактерия – монстр длиной до 70 микрон. Грядет новая мировая война: Человечество против Бактерий…
Мессир опять нажал-стоп кадр и написал: «добыть образцы этого «нового средства»».
…Войска Китайской провинции Фуцзянь окружили под городом Цзяньси значительную часть вооруженных сил провинции Сычуань. С военными в окружении оказались и беженцы, огромная масса женщин и детей…
Мессир пометил на экране: «срочно организовать допоставку вооружения и боеприпасов в провинцию Сычуань. Нет средств у них - дать в долг. Война не должна закончиться!»
…Индейские ополченцы  Мексиканских штатов Оксака и Чапас взяли штурмом Пуэрто- Лимон, последний оплот наемнических отрядов в роскошной и цветущей, некогда, Коста-Рики…
…убит глава секты «Человеков Львов». Его безутешные приверженцы на похоронах торжественно съели тело Папы Льва. Плакали и ели…
…неудавшиеся покушение на жизнь в Ницце. Уже 18-е покушение  пережил граф Алердо, глава мафиозного клана «Алердиани». На тотализаторе появилась ставка: до которых лет доживет граф, не покидая апартаментов в «Золотом Созвездии Свободных Ривьер».
Мессир: «послать  графу поздравление от меня. На коробке шоколада. Он поймет…»
…Инженеры – архитекторы терраформирования  планетоида Европа, за собственные средства и в личное время, заканчивают возведение монумента: «Освоителям планет Солнечной Системы» – гигантскую триумфальную арку  на несколько десятков километров, из двух срастающихся горных вершин…
…состоялась мировая премьера Блокбастера исторической реконструкции «Вавилон». Первый уик-энд проката дорогого и помпезного «Вавилона» от киноконцерна «Париж-Сайгон Инк.» далеко отодвинул от лидеров «Приключения Плуто на Орионе», комедию от Союза независимых кинопроизводителей Карибского Бассейна,  и поколебал позиции экранизации классики Дэна Симмонса: «Гиперион. 3-я часть», проекта обеспеченного средствами Русского отделения «Клуба Любителей Фантастики»….
Мессир написал: «когда закончат съемки нашего кино: «Викинги Галактики»?  Почему молчание?»
 А дальше шли сообщения о субъектах, против имён которых стояла личная пометка мессира:
Доклад агента «Тур-профессор», прямо с борта аэролайнера несущегося над океаном между Амазонией и Канарскими островами.
Франц нес натуральный бред. О каком-то чудовище, о котором не смеет и говорить - у него автоматом смыкаются голосовые связки. О «друге Альбере» - его завербовавшем. О России – куда он не хочет. Но основной текст – о своих головных и душевных болях…
Мессир написал на стоп-кадре экрана сообщения: «Говорит - у него «смыкает связки? А писать это чудо пробовало? Связаться с ним в Европе. Ддопросить, сканировать. Релаксировать, вылечить душу и голову. И передать «Пси-спайдер» с инструкциями, наконец!»
 Доклад финслужбы: Агент «Охотник» получил оплату за товар. И  тут же провел несколько десятков трансакций, очищая свои счета. Аналитики предполагают, что агент прячет средства»…
Мессир подумал: « Тринадевятов  сошел с ума? Вполне возможно. Но проверить – надо». И черкнул на экране: «средства – отследить. Агенту «Охотнику» – просто, передать привет. От меня.»
Доклад спутникового наблюдения: Егор Колобов посетил генштаб ВС РС, где встретился с объектом «Садовод» и  генералом Глебовичем.
Мессир пометил: «За генералом установить наблюдение до завершения операции «Beastburn», или - до особого распоряжения. За объектом «Садовод» наблюдение усилить. На столько - насколько возможно, в принципе!»
Доклад агента «Серый»: «Егор Колобову присвоено внеочередное звание «капитан», он награжден нагрудным знаком «Красная звезда». Колобов получил назначение в Сибирь, на Особые территории, в каком качестве – пока не выяснено…»
Мессир пометил: «Выяснить! Но в контакт не входить!»
Доклад агента «Белый»: «Мария Колобова сдает последний экзамен в школе №2 города Кузнецка. Большая вероятность прибытия на Выпускной бал её брата, Егора Колобова».
Мессир написал: «на Выпускном бале провести акцию. Сделать Марию Колобову больной, чем – не важно. Цель – тяжелое дисбалансированное состояние психики Егора Колобова».
Итак, операция «Beastburn» развивается. Расставляются фигуры. Совершаются промежуточные акции. Готовится громкая широкомасштабная Акция Прикрытия.
И родится, наконец-то Зверь – ужас цивилизованного мира, вернее – его остатков. И этот зверь родится в Сибири! И этот Зверь будет Русским Зверем! И международное сообщество возопит и обратится к нему, к Властелину Севера – помоги нам, спаси нас и наш мир. Помоги русским – они не справляются, они не могут…. Да, это – мечты. Но если и не удастся достигнуть всех целей – минимум успеха, уже заложен  априори. Неизбежно пойдет трещина по Конфедерации между Европейским и Русским Союзами, пошатнется авторитет Русского Проекта, возникнут сомнение в русской силе и в русской правде. Удар по чести и совести их - над которыми они так трясутся. А значит -  будет утекать доверие к Ордену Садоводов. И это будет началом его краха. Пусть через сто лет, сто пятьдесят – не более – крах произойдет.
Но первыми получат по заслугам - Американские предатели. Люди и целые организации, сообщества, движения - которых Запад считал своими, на которых возлагали немалые надежды учителя и соратники Властелина. Они - в свое время, время Краха Устоев и крушения всех углеводородных рынков – демонстративно горячо поддержали Русский проект и  совместно с русскими основали Орден Садоводов. Их среди Садоводов, на какой-то момент, стало  даже больше чем русских.
На сегодня считается, что  Орден Садоводов  негласно правит планетой, и Будущее Человечества, именно, - их Будущее. Будущее их мыслей, желаний, мечтаний и чувств. Будущее, как  результат их трудов, творчества, терпения…
 Эти предатели – американцы, и их дети, должны будут заплатить цену измены. Всей своей кровью и кровью своих близких заплатить. Кто недожил - заплатит кровью потомков и единомышленников.
Изменники, беглецы… На их «американские» города в Сибири - и прыгнет Зверь!
А детей своего личного врага он не убьет. По крайней мере, сразу. Что им - смерть? Что их смерть – Ему? Они её так не страшатся, как вечные курортники из «Золотого Созвездия Свободных Ривьер». Они ценят, превыше всего - свою честь и совесть.
«Я лишу их чести. Я сломаю их совесть!»
А под шумок кровавой оргии мы выведем из сибирских объектов Ордена Садоводов результаты их полуторавековой работы над Новым Человеком. Сверхчеловеком, по терминологии  Властелина Севера. Человеком Будущего, по терминологии азиатских «Звезды и Дракона».  А может, быть – его самого, во плоти.
Властелин, чувствам никогда не доверял, но чувствовал, что он есть.   Новый Человек. Он, скорее всего, еще  ребенок, может быть: совсем маленький, младенец. Но он уже  есть. И для того мессир отправит  новейший прибор «Пси- Спайдер»  настроенный на регистрацию аномальных психо- излучений. Властелин вычислит и украдет младенца…
В раздумьях, трудовых и сладких, прогуливаясь, Властелин Севера вышел на балюстраду,   за перилами которой  зияло бездною глубокое ущелье.
И, вдруг, у одной из лестниц, ведущих на вершину скалы, где под куполом был «Сад на голых скалах», Властелин услышал тягучие звуки. Он остановился и прислушался.
Звуки скрипки. Звучали сверху.
Властелин замер.
«Кто-то включил запись?»
Мессир не спеша поднялся по лестнице.  Уже ясно было, что это не запись, что играл кто то живой. Играл Гайдна. Си- мажор, адажио…
Наверху Властелин осторожно заглянул за угол. Спиной к нему, лицом к  небу – к блеклому полярному небу за куполом - стоял его маленький сын, со скрипкой. И играл.
И опустилось в холодную душу старика тепло.  Его сын - последний, долгожданный, естественным путем зарожденный – играл. Без надзора и понукания учителей. Играл не гаммы или что простенько детское, играл Гайдна….
 Властелин заслушался. Он вспомнил, что когда-то имел настоящее имя, данное ему родителями, он вспомнил, что когда то любил, боялся, бежал, страдал, плакал и дышал, полной грудью не замечая того. Он вспомнил, что он всё-таки был….
Вдруг, мальчик прекратил игру.
 За  пределом купола  набухала гроза. И темнело небо.  Замелькали молнии,  раздались первые раскаты грома. Это шел фронт наступления поздней заполярной весны.
И мальчик двинул смычком по  струнами. Соскользнувшая со струн нота прозвучала так созвучно  грозовым раскатом,  словно была рождена не смычком и струнами, а  самим небом клубящимся за призрачным окном.
А потом была нота вторая, в развитие первой…
«Неужели?!»
И прозвучала  третья нота. И задался такт, ритм толкающий вперед, предвосхищая  еще неизданные звуки, очерчивая незаполненный еще объем…
«Откуда?!»
Запертый и взращенный во льду и скалах.
«Этого не может быть! А есть… Но быть не может, не должно. Это – не правильно!»
И грянула мелодия Allegro Andante….
Властелин вцепился ногтями в угол, которым кончалась стена.
Огражденный от пакостных новостей и всяческих пошлых сказок мальчик может разве родить душой нетронутой неслыханное им?!
А может это и есть самое то, то самое, ради чего и родился человек? Ибо любое новое  - есть преступление против привычно правильного. Даже если это всего лишь – мелодия…
Мальчик стоял против  нависающих тёмных туч и   играл на скрипке…
Мальчик отбросил правильные - каким  учили – гаммы. Созвучия взлетали с его скрипки, раз за разом срываясь вниз, в наползающую бездну ущелья. Там, из бездонности поднималась спрятавшаяся от весеннего солнца тьма. Но звуки грома и скрипки молниями кололи её – раскалывали, обрушивали назад, в бездну. И было это неслыханное прежде…
Властелин умирал в трепете подслушивания.
«Неужели он смог родить это?!»
Он, закрытый от всех содроганий жизни, выращенный в дезинфицированной атмосфере, под куполом, за которым: холодная природа, из движений: лишь снег на ветру. Он, воспитанный под указкой строгих и бесчувственных наставников, образованный по учебному плану мессира. Он – может всё. Но, что он может другого?
Он выучил многое, его учили теории музыки и композиции.
Но того чему неоткуда браться, того и быть не может. Следовательно, он не должен был мочь играть, Этого.
Но мальчик играл.
Мелодия виолончельной неотвратимостью дробила внизу серый камень и резала белые льды.  И, вдруг, она  собрала все ниспадающие свои линии, оторвалась от скал и взлетела ввысь. Всеми своими крыльями – сверкающими перьями золотого света тепла и надежды.
Еще движение смычка – и  закрутились вихри в красную боль, еще движение -  и расструилась зеленью жизнь.
Девяносто семь лет  разочарований и надежд, наслаждений и желаний,  боли и усталости обрушились на властелина, сминая всю лекарственную  био-восстановленную органику его тела. Отяжелевшая душа заломила грудь. Старый властелин сполз по портьере на пол,   не держась на  обмякших, дрожащих ногах, обессилевших своих ногах, ногах старца…
«Как рождаются Боги?»
Когда то, в юности, когда у Властелина севера было имя - обычное, данное родителями и оглашенное в церкви - он уже задавал себе подобные вопросы. Вопросы, рвущие  табуированные территории сознания зияющими ущельями, вздымающие  личные амбиции из уютных условностей цивилизации космическими пиками. 
И становились ясными зримыми  - Цели.  Для человека вообще, а значит, и для себя, лично.
Это и есть те сжигающие цели, которых лишь назови своими, в шутку ли, в серьез – так и сгоришь, вдруг.
И ты боишься их, еще до них не дотронувшись. Не сказавши, не подумавши – подсознательно  заранее пугаешься. И уже в одном только предчувствии вползания в твоё сознание этих целей - дергаешь заслонками, и ставишь перед мозгом цели картонные. Заслоняешься целями  приниженными, обыденными и понятными, дозволительными на публике, словно ты, как на яву: перед публикой уже, а не лишь перед самим собою, пока.
Эти картонные цели мало, что объясняют при серьезных поступках. Яви добродетель, и будет за тобою мниться корыстный подвох,  изощренная хитрость,  или преступление страшное – замысленное, или уже свершенное, где то.
 Но лишь немного бескорыстия, хотя бы - так даже значительней станет любая подлая кажимость за тобой, и безопаснее. Пусть, даже расследование затеют. Пусть, даже домыслы, навет, тюрьма, а все ж безопаснее, чем встать перед самим собою и сказать: «я делал всё, и живу, лишь - для раскрытия божьего замысла, и, как можно полнее. Замысла, который есть я.» Или: « я живу и  делаю всё ради Правды. Честь и Совесть храня. Ради истинны… И  нет другого пути -  ни для меня, ни для вас!»
Сказал такое – и уже  горишь! Горишь!
И, вдруг, тоненько мерзотная мысль проскользнула в мозг Властелина: а не подглядел ли мальчик его дел, а более – отдохновений?
 « Нет, нет! Ведь от куда тогда, при всем трагизме линий, эта подструйная, длящаяся и длящаяся нежность звука?». Да и закодированы лично на Властелина все входы тайные.
«О чём играет скрипка?»
Поднять человека нельзя, когда ты на вершине, а он зацепился за тебя, невменяемый и в грязи. А человечество?  Ты – на скале один, а оно - зажратое ленивое подлое завистливое тяжелое виснет. И, неловкое движение одно – и ты летишь со скалы. С вершины – ниже всего человечества, падаешь и падаешь, и оно-то тебя – не спасет…
Мальчик играл на скрипке.
О чём?...
Властелина пронзила щемящая боль, и слезы рыданий стянули в судороге глотку.
Он сидел на каменном полу.
Он знал о присутствии в этом космосе искусства рубить пластать топором тело врага, тела его родителей, жен и детей, а после, едва смыв с рук кровь, дрожа коленями лезть с поцелуями и объятиями к своей – Избранной. И – трепетать над каждым изгибом её божественной плоти, дышать в каждую клеточку её существа и сливаясь, улетать в высший мир. Продолжая пахнуть свежей кровью, теплым мясом…
Искусство сеё было мессиру недоступно…
Но он старался. До сих пор.
Он тяжело поднялся с  каменных плит. По витой и долгой гранитной лестнице он, сгобленный, спустился в подвал, в сокровенное, о котором сын его и не ведал.
«Известно, только так рождается новое. Известно, из ничего - ничего и не рождается!» – Пытался  себя убедить Властелин, повторяя и повторяя себе эти слова свои, как мантру, спускаясь по лестнице показавшейся ныне -  бесконечной.
«Только боль и страдания тяжкие  рождают новое и светлое – легкое. Только боль и страдания…»
Он спустился в подвалы, на двадцатый подскальный уровень, и открыл массивную, на гидравлике, дверь в каземат. Он всегда спускался в подвалы пешком. Это был его Путь. Обратно – усталый, но отдохновенный он возносился на лифте, лифте идущем только вверх.
За казематной дверью были коридоры и клетки. В клетках - звери и люди, и люди-звери.
Здесь были особи для экспериментов. Через их тела проходили тестирование средства «медицины вечной молодости»,  и образцы биохимического оружия - избирательного по расам, национальностям, возрасту, полу. Для даунов и математиков, для полиглотов и олигофренов. Для предпочитавших пиво, и  для любителей суши. Для всякой человеческой индивидуальности найдется здесь  своя смерть. Смерть на любой вкус опробована и складирована в этих подвалах.
Здесь были человеческие мутанты, результаты  удачных и неудачных опытов по волновой генетике, радиационному, хирургическому, электронному и прочему реконструированию и скрещиванию человеческих и животных особей.
Здесь был и небольшой свинарник, практически обыкновенный. Только вместе со свиньями в загонах содержались люди- обрубки. Без ампутированных по колено и по локоть ног и рук, с вырванными языками. Живущие среди свиней и жрущие с ними, из одной лоханки. Дерущиеся, спариваемые и спаривающиеся со свиньями – яростные, когда-то: мусульмане, иудеи, предатели, трусы, и просто – любимые враги.
Когда властелин зашел В клетках завибрировала тишина. Но как только он ударил первое животное, и оно взвизгнуло, то завизжал, закричал, завопил весь подвал.
Властелин хлестал их кнутом колотил железной палкой, бил током и жег раскаленным металлом. Люди - предатели, люди - обрубки, звери прирожденные и зверо-люди выли,  визжали и бились о прутья. Лилась кровь, и горело мясо…
И душа Властелина, наконец, успокоилась.
Заледенела душа…
И стало уже  почти не важно, о чем играет скрипка.

08.
ЭКЗАМЕН.
2145 год, май. Центральная Сибирь, город Кузнецк.

*
Был яркий день.  Отключено отопление, отключены кондиционеры и распахнуты огромные окна в классах. В открытые окна дул ветерок и пели пт ицы.
Была весна.
Выпускной класс Маши Колобовой сдавал экзамен по поли-гуманитарным наукам.
И все бы ничего, хоть, и все сидели строго за партами, а не как всегда на уроках: кому, как удобней. Кто за столом, кто у окна, на подоконнике, кто сидел калачиком, а кто и валялся на пузе, внимая учителю, или писуля, что-то своё, под журчание учительской речи.
Но запахи!
Запахи будто ожили, обрели самостоятельность и слетелись в школу со всей округи. С одной поставленной, вражеской задачей – помешать  школе, и Марии Колобовой лично,  успешно сдать экзамены.
Легкие флюиды с молодящегося луга заходили с флангов, тяжелые ароматы сирени били в лоб. Ученики крепились, и только упорней склоняли головы над вопросами. Но налетали зовы черемухи, окутывали, кружили и не давали сосредоточится.
 Ох, уж эта  черемуха, старческого спецназа призыв. У бабушки Надежды перед домом целая роща расцвела, и залила пространства, ни ко времени,  неконкретикой мечтаний и безадресностью тоски.
 Беспричинной,  на придыхании, тоски, легкой тоски, ни о чём…
Маша, вот, и не могла сосредоточиться, вернее - собраться,  а еще вернее – решиться. Встать и идти отвечать на вопросы билета. Уже четвертого пропускала вперед. А, ведь, знала она предмет! Да и сам факт публичного  выступления  её не напрягал, как некоторых.
А тут еще Завальский выступал перед комиссией – заслушаешься, хоть уши затыкай:
- ...инерционного вала бытийственных потоков, называемых некогда «историческим временем». Само понятие истории устарело, когда оказалось, что можно конструировать Будущее. И менять, под предполагаемое Наступающее – Прошлое.
 Но поток, масса, гравитация, инерция, как константы физического мира остаются. «Умное конструирование» - масонство, марксизм, сайентология, индитивизм - оказались лишь «искусствами» оседлания, а не изменения потоков.
 Но попытки деградационного изменения перенаправления бытийственных потоков  в «историческом времени» предпринимались неоднократно. Потоки жизни человеческого существа рвали преграды и плотины.
Сегодня подробно зафиксирован последний масштабный, с 1084-го года, деградационный проект. «Разделяй и Властвуй».
Выделение мусульманской секты в отдельную религию. Столкновение «Христиан», которые: «православные», и - «правоверных».  Мусульманская культура провалилась на несколько сотен лет. Но Европа развивалась. И это было проблемой. Позволили «открыть  Америку», сбросили пар. Но человечество упорно лезло внутрь, вглубь себя, подымаясь к Богу.
Несколько корректировок: Масоны 18-го века, соорудившие Американскую и Французские революции. Либералы и дарвинисты 19-го - колониальные империи и просветительско- управленческое «Бремя белого человека».  Коммунисты- троцкисты  и национал- социалисты 20-го века с принуждением к «счастью» человечества, с разной степенью равенства. Все они самонадеянно считали себя новаторами Развития,  людьми высшими: первыми, вставшими на одну досочку с Богом. Все они работали по проекту «Деградация», многие того и не понимая. Их потомки, в конце 20 начале 21 века, предприняли  последнюю, самую масштабную попытку, перенаправления потоков.  Но уже отчаянно – озлобленно. Или человечество, «мать его!», деградирует и скатится ниже уровня 15 века в феодализм с элементами рабовладения, или будет уничтожено на 95%...
 Попытка не удалась. За урок, спасибо…
Завальский получил «отлично». А у Маши, уж, отвлекающие грёзности застили мельтешения  угрожающие, а придыхания тоски  ни о чём, сменила тревога, давящая грудь. «…Будто что-то случилось или случится, мне в горло вдавливает ключицы…» Маша  обеспокоенно, еще раз, пробежала взглядом конспект ответов  на вопросы билета:
«Образы исторические и культурные.  Их влияние на Настоящее и Будущее.»
«Экономика «Золотого созвездия свободных ривьер» и подобных квази-государственных образований».
 «Быт и Бытиё. Экстремизм бытовой и бытийный. Примеры. Решения, варианты…»
«Привести примеры», напоминала себе Маша. «И, проявить чувства! Не проявить чувства…»
Кажется, всё правильно. Образно, неожиданно и в тему – высший класс, как учили...
 Вдруг, впрыгнул в Машу страх. Стах, неожиданный, да такой,  что аж волосы приподнялись.
 Высокий худой человек, с лицом- черепом стоял на скале и смотрел. Смотрел на неё…
И холодом дунуло из окон, и озябли, вдруг, плечи.
«Стоп!»
 Крикнула она себе, лично. А вздрогнул человек с лицом- черепом. Вздрогнул и исчез из машкиного сознания.
А у доски, перед экзаменаторами отвечал Юлеус. Он говорил на русском языке с сильным акцентом, но он старался:
- …Что отличает Добро от Зла? Гармония – Хаос. Солидаризация – вражда. Разум – Безумие. Жизнь – Смерть.
…«Зло» творящее Добро? Феномен литературного Воланда. «И нет ни добра, ни зла…» Тёмный Дзен-Буддизмкий. Нитшеанство. Выверт интеллекта. Здесь всё просто. Добро и Зло - только в сознании пребывают. И Хаос в световой вселенной неизбежно порождает элементы структуры. Элементы структуры  неизбежно стремятся к полноте себя. А структуры  стремятся к единению, гармонизации.
Но от этого Хаос не становится менее Злым. Хаос порождающий Добро не становиться от того Добрым. Сам феномен Хаоса, как и момент необходимости очищения и разрушения , как  фаза очищения перед фазой созидания, это никак не снятия противопоставлений  Добра – Злу. Это не вопрос разума.
Человеческий разум сознательно творить зло может лишь в планировании процессов добра. Я говорю о Сознательности. Зло не моет быть Разумным, а Разум – злым,  априори. Разум ни есть тождественен Мышлению Сознанию.
Если Разум творит Зло сознательно. То это разум не человеческий. Вопрос снимается.
 «Да! Вопрос снимается!», вторила мысленно Маша Юлеусу, а думала о своём.
Как их с братом учил отец, с малолетства?
 Испугался? Страшно стало, вдруг? Делай шаг вперед. Хоть, маленький, но - шаг . И пусть: испуг  мысленный, а страх: надуманный. Делай шаг реальный. Ножкой ступи ,- и заработают все рефлексы, подключатся ресурсы организма, и сознание засквозит на такой скорости, о которой и не подозревал - обгоняя страхи, неловкости и сомнения.
 И всё получится.
 Это «правило шага», шага на встречу собственному страху, отец успел воспитать  в детях до автоматизма.
Отец знал, что такое враг. Враг реальный. Он воевал.
Он сделал шаг.
 Он погиб.
Но, сидя за ученической партой, не сделать шага.
И Маша встала.
А встав, пошла. А пойдя, поняла, что идти можно только: либо к двери - на выход, либо к доске- к ответу.
-Маша?! – удивился учитель, доктор психологии морали и права, заметив ее наступательное движение,- Мария Георгиевна, вы куда?
- Отвечать вопросы билета!
-Но тут еще пока будущий гражданин Вырывайкин тужится. «Застряла» в нём «психосфера»…
- Это не его поле разума,  – «эх, наглеть, так наглеть. Как там, в старину, говорили?...» - Вырывайкин здесь рожать не может ответов, И, вообще – не может.
Класс дружно засмеялся, ни смотря на всю серьёзность экзаменационных обстоятельств. И птицы за окнами поддержали ребят усиленным чириканием. Улыбнулись и члены комиссии.
Степан Иванович, сам улыбнулся и, видя настроение коллег, подытожил, как бы обращаясь к комиссии.
- А, может, Маша права? Не родить ничего Вырывайкину по вопросу психосферы…
И, уже обращаясь к ученику:
- Я знаю, что твоя Родина начинается в стрельбах и грохоте у Виртуальной игровой машины. Как у Борзова она начинается - на конюшне. И ничего в этом предосудительного нет. Но, как ты пихаешь девушек, так и психосфера отпихивает тебя от своих тайн. Тройка за экзамен, и будь свободен.
Вырывайкин у доски вздохнул. То ли: с сожалением, то ли: с облегчением. И, взяв экзаменационную карту, пошел к двери.
-  Приступайте, Колобова.
«Наглость – второе счастье», вспомнила Маша старинную поговорку, и, приступила:
- Вопрос первый. «Образы исторические и культурные. Их влияние на Настоящее и Будущее».
Иногда недалёкие люди различают, мол: есть История реальная и есть выдуманная… По сути человеческого восприятия, «Выдуманная История» и есть – реальность. Вся она прошла через чью-то интерпретацию, по крайней мере: кем-то изложена. Даже непосредственно переживаемая история, как факт голода насилия труда и восторга - со временем обрастает  выдумками. Пережитое всегда присочиняется…
Литература, кинематограф - порождения  этого придуманного мира, как, и те, что из учебников истории, из бегущей строки новостей, они - всегда в нас. Мы и не замечаем того, какую работу они, «придуманные», проделывают с нами. Тем более, если им сотни лет, и «пудрили» они мозги еще нашим дедушкам и бабушкам. С пеленок входят они в нас,  с словами бабушки, с включением дедушкой видео,  с именами на вывесках, с мельканием в беседах мамы и папы.
Сколько без вести людей кануло? А сколько персонажей придуманных выжило в нашей памяти? Живы, до сих пор, и действуют в эгрегоральных системах ?
Персонажи культуры и герои истории в психосфере – идентичны, в принципе. Здесь человек встал на стезю Творца Вселенной - Небывшее  во плоти, оставляет психосфере след равноценный, а порой и больший, чем  реально живущие люди.
 Образы, суть - Коды Культуры, сложные коды, действующие  на  широкую гамму чувств, обращающиеся еще и к рассудку, и к памяти. Коды, вызывающие ассоциации, дающие ранее неожиданные, парадоксальные на выходе, результаты. Считаются, сегодня, обузданными.
Сегодня мы говорим о нескольких потоках. В био-социальных науках мы выделяем  биологический ток  популяций человеческих. индивидов. «Зов  предков», «Голос крови», приключения текста ДНК. Уровень наследования ребенком – роста: 78%, интеллекта: 82%, цвета глаз: 84%, эмпатии: 91%.
В поли-гуманитарных науках мы выделяем ток Культуры. Если убрать из культуры всю её «плоть и мозг», и оставить что-то сродное кодам ДНК, это будут - Образы.  Самые сложные образы, это -  персонажи, так называемые «герои». Более архетипические, или более - «новобазисные». Главное, что они активируют, «цепляют» генетические коды.
 Персонажи «исторические», литературные, кинематографические, и тому подобные, в контексте образа и его влияния на человека не различимы. Чем, в смысле реальности отличается генералиссимус Сталин от Дарт Вертера? Или Мерлин Монро от Наташи Ростовой? В контексте образа - не важно: жила ли Наташа Ростова биологической жизнью, и сколько, поимённо, человек , товарищ Сталин задушил лично. Простые образы  всегда побеждают сложные, на поле сиюминутных задач. Но сложные продолжают незримую работу годами, десятилетиями в подсознании человека. Но утверждать, что простые образы выдуманные, а сложные сняты с реальных людей  - это глупо. 
Два слоя кодов  - в культуре и в токе крови, в которой, так все меньше крови героев… Они идут параллельно, в перманентном взаимодействии, зеркально питания друг друга…
Эти - многослойные, но смыкаемые - глубокие, граненные истиной существования культурные коды, накладываются на коды ДНК. Всем известно сейчас, что код ДНК, это текст, и уже кто-то начал его читать..
Что дает нам активация кодов ДНК? Движение и развитие человека, как такого.  Корректировка направления движения развития, направление к цели, точность прицеливания, и сами – Цели, как таковые.
Роль художника здесь воистину Величественна. Но еще лет сто назад художника, как Творца порешили устранить из социума, вообще - за нерентабельность и выпадание из картины рационального мироустройства. Художник - не художник, а – «креативщик». Но, по любому - только Развлекатель!
А было время, когда само Целеполагание ставилось под вопросом. Мол, человечество ценно само по себе и каждый «гомо» в целом, и в отдельности.
И какое еще «направление»? Вверх, вниз… Падает оно, и падает. Человечество. Ощущения падения нет, значит нет и падения. А если есть ощущение падения? Может это взлет? Всё - кажущееся, всё - субъективно… Это была попытка «Остановки развития». Подрывная деятельность наемных интеллектуалов… В общем: маска, трико… И, никаких тайных сверх- способностей. Лишь: тайная подлость…
Коды Культуры, это всегда Образы, отзывающиеся в кодах ДНК. Образ это – многослойный текст который читается весь и сразу.
Из действенных образов выделяются три группы.
Первые… Цепляют ДНК коды только образы высоких вибраций - высокой эмпатии, самопожертвования, «вечной любви» и подобные названым
Вторая группа… Ранее считалось, что образы более низкого звучания тоже цепляют ДНК- коды. Доказали  учёные  Веселовский и Терц, что цепляют они рефлексы,  инстинкты. А оные лишь обрывки в кодах ДНК,  наподобие цитат вырванных из текста. Рефлекс сработавший, это может быть и «текст» вне «контекста».  Страх смерти до сиуцидальности, подсознательная алчность , как клептомания , это –  патологические проявления «обрывков».
Порой, профессионалы,  продавшиеся врагам развития человечества, занимаются  высокотехнологичным миксингом, пытаясь впихнуть в Образ «Низкое»,   в соединении с «Высоким». Высокие вибрации используются, как проводники, как прикрытие. Ранее такими красками - проводниками были: «Справедливость», «Любовь» и даже: «Месть», сегодня  вычеркнутая из подсознания, как архетип.
Третья группа – подвид образов. Красочные, и, как бы высоко симпатичные, но совершенно выдранные из реальности. Либо  перенесенные в сюрреальный мир, чаще всего - в мир Комиксов.  Герои, типа героев комиксов, это гасители любых протестных объединяющих движений. Это одиночки, влекущие к одиночеству.
 Общество, уже  давно нарезанное на тонкие слабопроницаемые слои, эти герои, просто, крошат его в крошку. Доводя атомизированный социум до расщепления сознания, выводя энергии индивидов в иллюзию, в пшик. В болтовню – в лучшем случае. Герой- одиночка, обладающий сверх способностями, в маске и трико…. Но это не смешно – это очень серьезная игра знаков, символов – с подсознанием…
- Ответ принят. Второй вопрос.
 - «Экономика «Золотого созвездия свободных ривьер» и подобных квази-государственных образований».
История экономических учений – это история вредительства и диверсий. Фритредерство, марксизм, кейнсианство, монетаризм.. . Всё это: « более-менее осмысленное обслуживание политического заказа, далекого от науки, и науки самой часто враждебного», сказал русский философ Галковский.
Итак, на Золотых Берегах - Экономика. У Нас - Планирование. Планирование времени и ресурсов. «Время» называют главным ресурсом. Нет. Главный ресурс – Знание.
- И умение! –Кто-то не удержался из учеников и ляпнул.
-Умение есть активированное знание, Федя. Знание ресурс, аккумулятор вобравший в себя Тысячи лет  энергий. Тридцать миллиардов прожитых и ныне проживаемых жизней  - Триллион лет энергий, минимум!
- Так: планирование, и..
Это был наводящий вопрос, что было вне всяких экзаменационных правил. Но старый учитель пошел на такою помощь. Краснея, и кашлем прикрывая свою покраснелость.
Маша молчала и  удивленно оглядывала класс.
- Следующий вопрос. Ответ на второй не полный .
Маша возмущенно впялилась на экзаменаторов.
-Планирование!
Член комиссии, представитель от города, проговорил:
-Маша, Планирование и кооперация.
-…
Маша таращилась еще более удивленно.
Член комиссии Машу знал плохо, и поэтому поморщился:
- Свободное сотрудничество творческих личностей на базе ресурсно- энергетического обеспечения  гражданским обществом. А точнее: его  институтами ресурсо-хранения и ресурсо- обеспечения.
И Маше стало стыдно. «Сотрудничество».  Это так естественно! Главное - видеть и планировать. А планируя, знать – кто, что знает и  умеет. И просто прийти к нему - и всё. Какая еще особая: «Кооперация», акция?! Это же так просто – пришел, сказал и сделали. Вместе!
Оказалось, что это удивленно возмущенное самодуманье Маши происходило  вслух. Класс первый раз, может быть, видел Машу Растерянную…
Члены приемной комиссии заулыбались  и Виктория Алоизовна  сказала:
- Продолжайте, всё нормально, Маша. Продолжайте  ответ на второй вопрос билета.
- Помните, как параллельно  углеводородной энергетики, энергетики монопольной, подавляющей, почти тайком, развивалась новая энергетика? Когда слово эфир было запрещено, и говорили:  «Лучистая энергия». Термины:  «антигравитация», «гравитационный двигатель» заменили осторожно на «магнитный»,  «магнитно –контурный»… А в тоже время продолжалась варварская нефтедобыча,  газодобыча… Газодобыча была даже много опаснее,  чем нефтедобыча. Ведь, вместо нефти всё таки закачивали воду, что по плотности близко к нефти. А газ? Воды не хватит. В итоге: сейсмоопасные пустоты, измельчание рек, уходы вод верхних в подземные лакуны… Нефть и газ есть продукт жизнедеятельности  планеты, и, в принципе, это - возобновляемый ресурс... Но! Это, как вот: жил, рос человек,  наполнялся  -двадцать лет, тридцать лет… А пуля летит со скоростью 2800 км в час. Нефтедобыча - это пуля, летящая  сквозь человечество. Прошлое и будущее. А газодобычу даже и не с чем сравнить. И эти преступления происходят сегодня!
Золотые берега живут на остатках этой добычи. Они, видите ли: собственники, их предки прикупили когда-то, награбили у бабуинов. Но – Всепланетный Мораторий! Договорились союзные государства этих вампиров не трогать, что б чего не учудили, не устроили апокалипсиса. Они могут,  только стоит к обеду устриц не подать.
«Золотое созвездие» и подобные образования полны лжи и суеты, покрывающие  мошенничества в попытках получить за кило материи больше, чем  она стоит, как материя. Экономика давно, если не изначально, это продажа понтов, торговля ожиданиями и иллюзиями. «Свободные граждане» золотых берегов знают за этот обман, превращающейся в  осознанный добровольный самообман фальшивой рентабельности, виртуальных затрат. Ростовщический и банковский процент -  являющийся общепризнанным международным преступлением возможен только на территории «ривьер». Даже у нациков из Северного Братства и у извергов из «Звезды и Дракона» проценты в рост запрещены.
«Экономика «Золотого созвездия свободных ривьер» и подобных квази-государственных образований», есть результат договора, компромиссное решение международного сообщества, во избежание человеческих жертв. Настоящий акт гуманизма, или  милосердия, медицинского характера… Им оставили ренту и собственность, приобретенную до 1972 года. Позволили вести старо технологичную товарную добычу полезных ископаемых,  которая неуклонно сжимается,  вследствие технологического моратория.
Часто приличные государства берут у «свободных граждан» в аренду скважины и шахты. Замораживают их,  а «собственникам» выплачивают из расчета  какого-то уровня добычи, плюс виртуальный износ - по текущей цене рынка, как бы свободного, для которого добывают некоторый мизерный объем ресурсов, что б показать цену, хоть какую-то, их товаров через продажи на бирже.  Вот, эта процедура вычислений того, чего нет, но могло бы  быть, и есть - Современная Экономика. И есть - экономическая «наука». Колдующая над мошенническими схемами - как бы им выкачать у нас побольше. Но - ни новой энергетики, ни гравилетов они не увидят никогда!
Экономика, это  игра. В которую играют аферисты, мошенники, патологически зависимые от азарта и алчности люди. Через эту «игру» отмывают кровавые и ворованные деньги преступники из приличных государств. Для игр в которую пишут руководства - инструкции, называя их «научными трудами» лже-ученые, обманщики – учителя обмана, заказные умники.
А у нас – экономики нет. У нас - планирование больших проектов и массового потребления. У нас - свобода частного и коллективного творчества. Продукты которого всегда - рентабельны, если энергия - даровая, а время – личное. 
У нас вместо рынка – рейтинг. А вместо бирж - клубы по интересам. Вспомните, на какие прекрасные,  глубокие  фильмы собрали ресурсы участники «Клуба Любителей Фантастики»,  «Общество Реконструкторов Истории»? На днях, в нашем городе начнутся съемки Фэнтезийной сказки. Жители города уже приняли в нём большое участие…
Да, у них - отели, санатории,  рестораны, казино, пески и пляжи. Но на планете, за последние сто лет, площадь окультуренных пляжей новых курортов выросла в 1000 раз. Все побережья субтропических зон, плюс - искусственные острова. И, что делать на классических ревьерах?  Да – у них в собственности  старинные здания, дворцы, замки. Исторические памятники,  шедевры искусства,   мебель и прочий антиквариат.  То есть -  рухлядь, окруженная туманом сказок и побасенок. Кровососный бэкграунд и вшивый  контекст.  «Портьеры этой прикасалась рука Папы Бенедикта 12-го!». «Эту кушетку придавливала задница Маргарет Тэтчер!» «По этим ступенькам прошел Наполеон Первый». Ладно, Наполеона Бонапарта, еще помнят, но кто помнит того папу и ту Тэтчер?! Но, всё равно, не может, физически, сохранится ткань триста лет в активном использовании. И дерево не может. И железо. Только - камень! А  полотна их художников?  Сколько их реставрировали, сколько первоначальной краски там осталось?
Да, пусть радуются и перепродают дороже, и дороже, и лороже. Перепродают - сами себе. 
Мы – нарисуем свои. Новые.
- Лишить их, наконец, ресурсов! – Выкрикнул с места Хоменко.
-… Экономика «Свободных пляжей», это экономика мелких желаний для удовлетворения гнилых страстей,  «красивая жизнь», как перевязь Партоса:  спереди позолота, а со спины - веревка. Количество самоубийств  в казино и на бирже в один год сравнялось с количеством смертей по естественным причинам. И это стало у них одним из экономических инструментов по списанию токсичных активов.
 Что бы погасить дурацкие устремления некоторых индивидов из наших, из сибирских - государство приняло участие в строительстве искусственных курортных площадок плавающих островов в Тонкинском заливе,  заканчивают наращивание атоллов  в  Полинезии. Но там кто-то всё поднимает искусственные тайфуны,  баламутит мини- цунами, Пакостят, в общем,  и в частности.
Но сколько на тех островах можно пробыть, бездельничая? Два отпуска по три недели в год - это чокнутся можно!  Я с пляжа на третьи сутки сбежала. Поплыла с рыбаками рыбу ловить. Тоже интересного не много, но, всё таки, какое-то полезное действие… Острова строились для сибиряков, а сегодня на них половина - старые европейцы греют свои хрупкие  кости,  отдыхают от  «моралитэ» новых европейцев – посланцев Африки, Азии, Бразилии. В крайнем случае - хочешь всю жизнь отдыхать -  у нас, тут, недалеко: на Особых Территориях есть   поселение «Остров Дураков». А в той деревне посреди Сибири негроидов скопилось, больше чем в Африке.
- Маша! Непроверенные факты!
- Степан Иванович! Летал туда Федоров к своим темнокожим родственникам, по приглашению. Снимал – фотографировал… Там музыканты - курильщики с карибских островов - постоянные туристы.
- Идеологический центр «Реггей», однако. - Вставил кто-то из учеников.
- Вот, эти музыканты и включены в эти «экономики». Но они ж не только потребляют,  но и музыку, какую-то делают,  все ж – продукт.
- И конопля – в два человеческих роста…
-Хватит реплик из зала! Хоменко, тебе еще здесь отвечать…
- Но, по-моему,- продолжила Маша,- как сбегутся на золотые пески последние наши воришки европейские жулики и американские наркоторговцы - закрыть на большой замок пляжные государства и переименовать «Золотое созвездие» –  в «Созвездие Тюрем свободного режима». Они же там, так обожают эти слова: «свободный», «свобода»,  «освобожденный от сборов»…
Кто-то из класса вклинился в ответ Маши:
- Будет им свобода без ресурсов. Только пляжи останутся.  Пусть их пляжи конкурируют с искусственными, а  солнце им  не приватизировать.
Класс на любое интересное что-то, безучастным не останется никогда:
- Говорят, на наших Особых территориях казино завели… Таёжные… На что они, интересно, там играют?
- На шишки.
- И – на щелбаны.
Степан Иванович смотрел на свой класс и думал, вспоминал…
…Были эксперименты. Готовились к экзаменам ребята вместе, а отвечать выходили в отдельный кабинет. Молодой человек – один, перед тремя взрослыми людьми… Психическое состояние  еще юных, растущих организмов   резко ухудшалось. Для некоторых даже потребовалось реабилитация в стационаре.  Родители подали свой голос, а они – граждане. Эксперименты быстро прекратили.
Степан  Иванович постучал световой ручкой по столу.
- Тише, класс! Всё, Колобова,  ответила. Третий Вопрос билета...
 «Быт и Бытиё. Экстремизм бытовой и бытийный. Примеры. Решения, варианты…»
Материалисты марксисты постулировали:  «Бытие определяет сознание».
Хайдеггер говорил: «Сознание определяется бытом».
Быт это в чем мы живем, быт - мельчайшее элементарное необходимое . «Быт, это то мелкое, ежечасное, из чего мысль уже ушла, а остались - я, ты, мы и человечество, в целом.»
 В таком случае  Бытиё можно определить, как «становящейся Быт, но бытом не ставший».
Другое дело, что быт раньше нес в основном тяжелые низкие вибрации.  Быт, как бы провоцировал на низость, подлость, ложь.
А бытие отрывалось от быта в полную, порой - в ирреальность, в потусторонность. Идеалом делались - отшельничество учёного, аскетизм монаха, жертвенность строителя коммунизма… И подобный «быт бытия» - личное дело каждого.
Но если этот тип отношения к быту становится принудительным насильственным, это и есть Экстремизм. В котором по закономерности парадоксальности уничтожается сам насильник. Быт, подавляя  бытиё,  становится еще более низменнен и тяжек. Но это Все - Бытовой Экстремизм, который - левый.
Есть и правый - когда ты свой низменный  тяжкий быт, черня и меркантилизируя всё высокие порывы, устанавливаешь свою низенькую материальность, как единственно должную. И, опять же, принуждаешь к такому типу бытования людей с другой культурой личного быта.
Сразу складывается формула - личное бытие в быту, общественый быт в со-бытиё,  Расширяем базис быта.
Бытийный экстремизм – давление на людей в быту. Не рассширение базиса быта, а ушичтожение быта, как такогого превращение Со-бытий. Быт - это личная территория, сложившаяся исторически, как общественная
Бытовой экстермизм. Давление своим бытом чужого. Уничтожение бытийственности  быта. Десакрализация быта. Приращиние и постулирование тяжелых вибраций быта. Который и есть, именно, вторжение чужого в личное.
Бытийственный экстремизм, это когда ты вносишь бытийственность в быт. Сакрализируешь то, что естественно временно бытово - от акта чаепития до  акта испражнения.
Там, где надо делать но не хочется, а делать надо, и постоянно, а не на порыве: раз в месяц. Там, где и в ком, это не доведено до автоматизма подсознания, до условного рефлекса. А технологизация недоступна или невозможна.  Там начинаются церемонии и хоровые пения во время сбора урожая. И разговоры на тему культуры быта… Или: распределение обязанностей и график дежурств.
То есть – планирование. Что, впрочем, есть временная и поверхностная мера. Расширение базиса быта – вот решение поднятия человека, через человечество в совокупности живущих и живших. .
Бытиё иногда связывают с Великими делами. Отчасти и это – верно. Со-бытиё, их череда ведет и к бытию. И - в быт.  Но и Великие дела возможно вершить с мелкими чувствами и меркантильными посылами.
Быт был раньше, а у некоторых, особенно в густонаселенных странах, с  ограничением свободного доступа к техгологиям и ресурсам… И сейчас – давлеющ. Там быт - изнемогающ, быт - невыносим. Но от того он не становился менее бытийственен. То есть - Бытие Быта продолжает быть. И всегда насыщает  Психосферу.
Качество, спектр энергий уходящих в Психосферу и у нас был более темным, вибрации – резкими, прерывистыми, рваными. Это, как раз и разрушало гармонию, диссонансировало Психосферу. Это и есть - Зло.
Современный Быт сам есть уже результат. Результат Миллионов лет развития. Что бы из Свершения стать всего лишь элементом быта. Надо различать Событийность от Бытийственности. Масштаб и Сущность.
Бытие начинается в Быту. Сначала ты учишься есть ложкой, очищать задницу и мыть руки. А потом – строить города, летать к звездам и мыслить великое. Демагоги наемники деградаторов, порождений патологии власти…, они говорят, что можно летать на звездолетах, миновав стадию «овладения ложкой».
Да, летать  можно - но только на чужих звездолетах. Или, говорят, что звездолет – не показатель, и город вред. Способность премещать  больший груз на большие растояия за меньший период времени – это факт.
«Уметь, иметь, но - не применять», это одно. А не имея – пороть всем, что этого и не нужно. А не нужно, потому что вредно. А вредно, потому что – Зло. Это другое.
Вот: города, например, вред. Это смотря какие города. Мегаполис- вред. Ловушка, концлагерь, машина медленного убийства и контроля. Но город, где сады, где деревьев больше чем людей, где 0,2 гектара на человека, где все отходы жизнедеятельности утилизируются, а воды идут по большому кругу очищения, а не через химическию обработку и отстойники. Это другой город. И он - не зло, а преображенная  природа. Очеловеченная Натура.
Современный быт не только ложка и туалет. Вспомним, что до периода «Ложка и туалет», был период «Ложка и выгребная яма». А потом, и кажется, совсем: только что – «Ложка, туалет(гигиена), пульт (инфо-доступность)».
 В Русском Союзе быт сегодня вступил в стадию следующую: «ложка, туалет, пульт + гравилет(доступность пространства, перемещения в нём). И это – быт. Что было Со-бытием, стала – Частность. А Частности потоком стекли в корыто быта, Но быт порождающий угнетенность и злобу - это одно. Быт терпимый – уже другое. Быт не легкий, но переживаемый совместно,  уже - где-то радостен. А быт скурпулезированный, осакраленный, уже - как бы и не быт…
Председатель комиссии переглянулся с коллегами, кивнул им, и, не объявляя, чиркнул оценку в экзаменационном листе.
Маша поняла, что всё закончилось. Она еще продолжала отвечать, но совершенно расслабленно, и даже, где-то весело. А от порыва, от шага навстречу страху осталось лишь чуточку сладостного головокружения, как после прыжка с высоты.
- Пять, Маша.
В окна зашло предполуденное солнце. И к птичьему щебету, дурманящим запахам, ветерку зовущему, прибавился солнечный жар и слепящие блики света.
Можно было просто закрыть  окна, и саморегулирующие стекла пригасили бы яркость света, дали сигнал кондиционерам и увлажнителям -  и стало бы все нормально в классной комнате.
Но это утро, этот день - таким закрыванием был бы убит, напрочь. А их, настоящих, не так уж и много. А ребята этого еще не знают. О том, насколько их, дней, - не много…
« Конечно, и без них, без таких: будоражащих дней, можно Родину любить. Можно… Но - зачем? Если они – есть? И птицы, и ветер, и солнце, и  этот, пронизывающий ток запахов земли, весны…  Они останутся там, за окнами,  словно и не было их…
Жизнь – бесконечный урок. Урок всем. Но первые в очереди на урок, они – молодые».
 Думал Степан Иванович, окидывая  взглядом родных выпускников. Посмотрел и на коллег, друзей  – членов комиссии. «А это и есть: урок всем нам...»
И принял решение.
Степан Иванович встал и объявил классу:
- После Маши Колобовой, лучше - можно сказать. Но не надо. Слова – лишние. Когда ответы -  там. Там, она – Родина. Психология и мораль тоже там, живые. А в кабинетах мы её лишь препарируем, и - изучаем. Изучая убиваем, а потом несём вам, и - «обучаем»… Хоменко! Тебя бы препарировать, а после можно и не изучать. В общем, так… Все мы друг друга знаем. Петров, Нагайнишина, Арутюнянц, Отто, наглец Хоменко – пять за экзамен. Светлакова, Бабич, Наливайкин, Кудинов – четыре. Согласны, на четыре? Или побьётесь за пятерку? Кто рискнет? Светлакова? Оставайся… Борзов, Авраамс, Д’Жетто – тройка. Или: будем трудиться над возможностями?
- Нет, нет! Я согласный!
Выкрикнул с места рыжий непоседа Борзов и принялся пихать локтем соседа:
- Д’Жетто, пойдем! Не ковыряй в ухе,  мозга не почешешь. Жан-Жак, ты же сам говорил – у твоей морали французский акцент. А это как раз на тройку! Сидишь… Ковыряешься… Ну, ковыряйся!
Степан Иванович похлопал в ладоши, требуя тишины.
- Итак, остаются Светлакова, Д’Жетто, и Хикметов – остается, по-любому. Остальные! Экзаменационные листы на стол, и – вон, из класса! Бегом!
Улица толкнулась в ребят мягкой стеной свежести.
И разбившись на пары, тройки выпускники разбежались кто куда. А Маша, ни к кому не присоединяясь, пошла к реке, к далекой речной заводи. Она, как-то высмотрела её, пролетая на флайере. И потом часто ходила к ней пешком, по тропинке меж зарослей  кустарника. Тихие места, никем не облюбованные. Её личный маленький лес… Иногда хочется одиночества, ни с того, ни с сего…
Маша хотела собраться с мыслями, но как ни насиловала мозг, после экзамена  её  серое вещество поглотило великое бездумье. Маша сидела на мостике, свесила ноги в прохладную воду и  безмысленно созерцала чистое зеркало заводи,  и трепыхала травинку  в ней. А вода не двигалась всё равно.
Вдруг на берегу показался парень. Она его узнала. Встречала , где-то в городе. Странный парень из спец.училища. Они там все – странные. Спец.училище еще  грубо, в шутку называли: «Манеж для недоделанных».
Училище располагалось в районе Проживающих под общественной защитой. То были люди с искалеченной генетикой, больные люди. Больные родители и больные дети, у которых вылезают, как язвы, казалось бы, изжитые  в обществе патологии, с пороками вперемешку.
Парень направился к ней.
- В-влад-димир. – Представился он, заикаясь, и протянул руку.
Маша напряглась, почему-то ей сделалось неловко и где-то даже противно. Но руку она пожала, и назвала себя в ответ:
- Мария Юрьевна Колобова.
Представилась она официально и без улыбок. Давая понять, что бы молодой человек ни рассчитывал на фривольное общение.
А представившийся Владимиром парень не отпускал  её руку:
- П-позвольте…
И потянул Машу за руку.
Маша не стала дослушивать, что он хотел просить её себе «позволить», а дернула свою ладонь к себе, пытаясь освободиться из рукопожатия.
Не получилось.
Её пальцы, будто тисками сжали.
Она подняла возмущенный взгляд, собираясь дать словесную отповедь нахалу. Но увидев лицо парня, слова возмущенные в ней и остались.
У парня было бледное лицо, изо рта шла пена, и сам он весь трясся.
Маша с испугу дернула руку со всей силы.
Парень на неё упал.
И полетели они с мостика.
В воде Маша  попала в клещи ног Владимира, которые сомкнулись вокруг ее ног, и его ноги тоже била конвульсия.
Они стали тонуть.
Банально.
В двух метрах от мостков, в семи метрах от берега.
Было совсем не глубоко, два с половиной метра, от силы. Но, для утонуть – оказалось, хватает.
Парень не отпускал, трясся. Маша  с ним погружалась, достигала дна, и - отталкивалась.
 На водой хватала ртом воздуха, несколько секунд держалась с парнем на поверхности, и погружалась опять.
Под водой у нее спортсменки, рекордсменки по плаванью на спине, даже мысль проскользнула:
«Чемпионка области по плаванию утонула в десяти шагах от берега. Смешно! А не смеется…»
Когда, в который раз оттолкнулась от дна и её голова оказалась над поверхностью, она, с некоторым удивлением поняла – что,  до сих пор: ни крикнула, ни пискнула - ни разу…
«Стесняюсь, что ли?» Удивилась она себе. И, уже снова погружаясь в воду, завопила благим матом:
- Помогите!
Так, она погружалась, отталкивалась и всплывала еще раза два- три, как услышала над собой легкое гудение флайера. Она снова погрузилась  в воду,  когда какой-то человек оказался в воде рядом с ней и парнем. Прыгнувший  опутал их канатом, затянул его и  исчез. Но не успела она в очередной раз коснутся ступнями дна, как  кольцо каната сжалось и потянуло их наверх.
Так, в болтающемся состоянии,  флайер  транспортировал их на бережок, положил, кулем, и приземлился рядом.
Спасителем оказался  её одноклассник. Петька Вырывайкин.
Никогда Маша не думала, что будет так рада его курносой физиономии,  его непричесанным патлам. А, ведь, думала - он на неё в обиде за её комментариии его оветов на экзамене.
Она  даже обняла его, сгоряча. Чем  смутила охламона.
- Ничего, Маш, ничего! Счас…
Тут Петька обратил внимание, более пристальное,  на парня- утопленника. Парень трясся, глаза его закатились, изо рта шла пена. И Петя оторопел:
-Это он чего?! Маша… Маша, что он?.
А Маша еще не могла отдышаться. Петя же явно начал паниковать. Пихать ее и трясти, тыча в сторону парня.
- Маша! Очнись, дура! Машка, парень помирает!
Маша встала с песка и посмотрела на Владимира из «Манежа недоделаных».
И, правда – помирает.
- В больницу? А? Маш, в лазарет, на завод? А? Куда, Машка!
Колобова прокашлялась и выдавила, верное слово:
- В школу…
 В школьном медпунке они были через  полторы минуты полета.
Мокрые, вдвоем с Петькой, они затащили умирающего в приемную и положили на кушетку прямо перед врачом. Врач выпроводил ребят и принял меры. Пришел директор школы, пришел и обеспокоенный Степан Иванович,  их с Петей учитель.
Петька рядом с начальством чувствовал себя не уютно, и  тут же слинял в туалет. А Маша сидела на скамейке в коридоре прибитая, мокрая,  и не пыталась даже отжать одежды.
- Молодец, Маша! А с парнем все будет в порядке, - доложил собравшимся вышедший из амбулатории доктор. Приступ эпилепсии, осложненной  врожденной алкодисфункцией. Плюс: утонул немножечко мальчик, воды нахлебался…. –  И, обращаясь непосредственно к Маше,-Бедный парень. Как в себя пришел - всё тебя спрашивал. Просил прощения, называл Марией… Ты его хорошо знаешь?
-Молодец, Маша!
Хлопнул её по плечу директор школы и убежал, довольный.
-Нет, совсем  не знаю, – отвечала врачу Маша заторможенно.-  Знаю что он – есть. А так, что бы, совсем не знаю…
Доктор махнул рукой:
- Неважно. Сами разберемся. А тебе бы в баньку, девочка.
И доктор вернулся в амбулаторию.
- Молодец, Мария! Спасла парня.
Сказал её теперь и Степан Иванович. Третьим, назвав её хорошим словом с мужским окончанием, после врача и директора. И Маша взорвалась: .
-Да что, я! Я тонула!... Дура. Это Вырвайкин. Прям десантник: с флайера, на лету, спрыгнул, лебедкой подцепил, и всех вытащил…
- А где он?
- Да…, там. В туалете, наверно…
Из-за угла вышел лохматый Вырывайкин обжимая полы форменного школьного пиджака. Видать, караулил, за углом.
- Вырывайкин, экзаменационную карту сюда! – Крикнул ему учитель.
Вырывайкин, робко приблизился, из внутреннего кармана достал и передал.
Учитель чиркнул в карточке световым пером и вернул пластиковый лист ученику.
 - Ты сдал экзамен, Петя… Я исправил твою оценку.
Вырывайкин всмотрелся в карту, не веря глазам, и расцвел лицом:
- Так, я пошел?
- Иди, Петя.
И Петька рванул к выходу, а пробегая мимо Маши, шепнул ей в ухо, громко:
- Пять! Сдал!...
У Маши перед глазами всё еще мелькали картинки произошедшего на речке,  а услышав радостного Вырывайкина, она подумала, с горечью: «А я? Я сдала этот экзамен?»
И, вдруг, страх опять зашевелил мокрые волосы. Страх - за того парня, за себя, за брата, за человечество и за всё остальное…
Поднялась она со скамейки, сделала шаг. И спросила у Степана Ивановича, задумчивого стоящего рядом:
- Степан Иванович…, гражданин учитель, а как стать спецом, что бы лечить таких, как он? Как этот странный парень.
- Лечить таких? Это трудно, Маша… Для начала - надо стать, просто хорошим врачом. А это уже не легко.  А еще… Еще до врача, с самого, самого начала – надо стать  милосердным. То есть:  неизбывно добрым и бесконечно терпеливым, Представь себя - по уши в грязи, с  пудовою гирею в руке, другой рукой подтирающей сопли идиоту. И –  что б улыбаться!
- И, как это, без образов, а - практически?
- А, практически, Маша, вот - ты будешь после школы два года исполнять гражданское право по защите Родины. Иди санитаркой - в «Манеж Недоделанных». Или, на Спец. Выселки… Два года убирай за ними дерьмо, корми с ложечки, успокаивай, пичкай  лекарствами, ставь инъекции,  мило беседуй  с дебилами, и воспитывай их родителей - что самое тяжкое. И, если это все вытерпишь, потом поступишь в медицинский институт, закончишь его, и тогда, может быть, ты станешь…
- Врачом, ученым, воспитателем..., кем?
- И тем, и другим, и третьим. А главное - станешь настоящим человеком.
Тишина. Учитель смотрел куда-то, за окно. А Маша оглядывала школьный коридор,  словно видела его в первый раз….
- Маша, иди домой, готовься к выпускному вечеру. Ты сдала экзамены.
Сказал ей учитель. Маша молчала и не уходила. И все-таки выдавила из себя:
- Я думаю, что не до конца сдала… И, не все. И, не совсем - на пять…
И тут строгий Степан Иванович улыбнулся:
- Все экзамены ты не сдашь до самой смерти, Маша. Но первые результаты, сойдут. Для начала.

09
ИСКУССТВО  СКЛЕЙКИ.
2145 год, июнь. Центральная Европа, Земля Баден- Вюртимберг, город Дорнхейм.
 
*
Франц прилетел в аэропорт Штутгарта в состоянии ноля. Он был прозрачен, и все проходило сквозь него, не задерживаясь, оставляя его наедине со своей хрупкой наполненностью ничем. Он знал, что это состояние пред- истерики, что стоит влететь в его душу чему ни будь неординарному, неожиданному, и его внутренний мир лопнет, разлетится на множество острых осколков и они вопьются во всю плоть его изнутри. И будет больно.
В аэропорту и на выходе из него, вплоть до площадки посадки в такси-роботы, его окружали,  его вопрошали, обхаживали  и приставали с услугами представители Новоевропейского народонаселения. Разноцветные, говорящие на смеси английского и немецкого, с добавлением слов и фраз нераспознаваемого профессором происхождения. Они были крайне назойливы. Единственно, что, под взором видеокамер, не хватали за руки, и другие части тела. Прикасание к гражданину, уже могло преследоваться по закону. Но если видео камер нет, представители Новой Европы так не сдерживали себя.
Уклонившись от предпоследнего, и хоккейным финтом обойдя крайнего, профессор заскочил в такси-робот, и назвал первый, пришедший на ум адрес.
Это был адрес дядюшки Отто, родного брата его матери. Это был адрес, когда-то родного дома… В котором он не был десять лет. Ни разу, с  тех пор, как погибли в авиакатастрофе его родители, сбитые унюханным наркотой хулиганом.
 Почему Франц не назвал адреса университетского городка, где он преподавал периодически? Или гостиницы, в которой привык останавливаться, если не на долго? Или, в крайнем случае – борделя, в который он, холостяк, изредка захаживал? Франц не нашел ответа. Он уже думал поменять направление, но что-то его остановило.
До городка было километров восемьдесят, вокруг мелькали новые прекрасные, и не очень, здания, сооружения различнейших стилей, ставших нормой для современных крупных  городов – «городов- карнавалов». Здания новые, а кругом – кучки мусора. Почему-то, последнее время особенно заметно: мусорщики, что живые, что электронно-механические - стали сгребать мусор в кучки на край проезжей части, которые, по идее, тут же должны убирать колесные мини-кары уборщики и пересыпать в авто-бункера.  Но, то ли мини-кары не успевали, то ли , где-то сломались,-.но мусор лежал. Кучи разносил ветер, мусорщики нагребали новые кучи. Подъехавшие, наконец-то, мини-кары,  маневрируя, убирали старые кучки, аккуратно объезжая новые.  И мусора становилось больше и больше.
Сверкающие фасады. А под ними мусор. А на заднем дворе – бардак. И кругом, вообще – черте что…
Техника была отменная,  были ресурсы  и  энергетика- чистая. А кругом мусор, и… копоть.
«Откуда копоть?»
Безупречное европейское планирование. Признанно – всеми. Лучшее. Лучше русского, сибирского, американского и прочего…На практике давала сбои.
«Наверно: где-то сбоит, «реконтактирует». Где-то в районе мозгов новых европейцев…», подумал Франц. « После ста семидесяти лет шикарного развития - грустные кучки итогов…»
Еще в средине двадцатого века Европа широко открыла двери эмигрантам из бывших колоний, полуколоний. Но после краха углеводородной энергетики, в сумбуре войн и хаоса, накладывающиеся друг на друга, в Европу хлынули и, прямо-таки, её затопили - волны голодных и жаждущих беглецов. Кто бежал за счастьем, а кто, просто - от смерти. Они умели зацепиться, их явно научили, цепляться за остатки закрываемых прав, свобод и равенств.
Ни закрытые границы, ни  пулеметные очереди и физическое воздействие не останавливали  их. Потому, что – Поток! На двух остановленных и завернутых назад беглецов – один убитый и один проскользнувший.
Банально, уже не доставало средств их выдворять!
Скапливались огромные лагеря. В них вспыхивали болезни и  приступы массового безумия, кем-то инфицированные.  Загорались бунты и самоубийственные прорывы ограждений.
На  бежавших лагерников,  прятавшихся в горах, в хилых европейских лесах и множественных подвалах - грабившим и нападавшим, от голода и зависти, на граждан - устраивались облавы. С насилием и расправами. Но всё – тщетно.
 России было проще. Она беженцев в купейных условиях не сопровождала до Родины, которой может, уже у тех беженцев и нет. А  завинчивала их тысячами, сотнями тысяч – в Сибирь. Сильно не заморачиваясь, снабжая их сух. пайком и личным набором выживания…
Это была Эпопея. Русские  организовывали отряды милосердия и высаживались в места отправки беженцев. Помочь хотели. Но  «милосердников» начали отстреливать. А потом и кушать…
Решили - пока у них, у «интегрированных в природные условия лиц без гражданства», само не утрясётся - ограничиться разбрасыванием над  тайгой красочных, с картинками, «Инструкций по выживанию».  А с проверкой прилетели - через год.
Кое-кто, и правда, выжил. И ни кто не в кого там уже не стрелял.
А только молился.
 В Америке, поначалу, было еще проще. На несколько крупнейших  «лагерей для интернированных» опустился, однажды утром, густой туман. И все померли. Там лагеря в пустынях ставили.
 А европейцам не повезло. В Европе, особенно  в Западной  - пустынь нет.
А потом, в Америке случился «Легкий вариант Йеллоу Стоуна». Очень «нежный» вариант, по сравнению с, прогнозировавшимися ранее, ужасами.
И американцы поехали сами.
 Кто, побогаче - на Карибы и в Тихоокеанию. Кто - в Африку, в анклавы за могучими стенами. А кто, победнее - на север Канады, на Аляску, и, добровольно,- в Сибирь. А некоторые, идейные «садоводы» и последователи пророка Кейси, так - с энтузиазмом и со всем скарбом.
А в мире, после падения нефти – газа – угля и масел, после потери власти банкирами и ухода собственников владельцев углеводородной экономики, власть взяли «Творцы Желаний». Массмедиа, энтертеймент, психодраггеры. Наступила краткая, но бурная «Эра Желаний». Иначе – «Эпоха Падших». Когда правили порнографы и фармацевты – наркодиллеры. Их дергали за ниточки те же бывшие банкиры и нефтяники, из тех, кто  подогадливей, и успел создать под себя новый базис власти - на новых основаниях в новом мире.
Но алчность становилась,  все чаще и чаще, недугом смертельным. А разврат,  распадаясь на естественный и противоестественный, сам себя обуздал. Вогнал в рамки новой морали и престал быть развратом. Еще точнее – «Развратом желаний».
 Потому, что разврат, который убивает, калечит, оскорбляет и унижает - это и есть Разврат, разврат  противоестественный. Суть его: эгоизм, хищничество, патология власти. Он не может себя сам питать. Только - сам себя сжирать.
А разврат, от которого рождаются дети, много детей, которые здоровы, не ругаются матом,  умеренно дерутся,  прилежно учатся,  уважают старших, защищают Отчизну и не мучают животных – такой разврат быстро попадает в рамки морали и перестает быть развратом. Наоборот, этот «разврат» выбил из бытования в рамках Библейского Проекта фальшивые преграды, надуманные комплексы, болезненные мечтания, гнилые гнетущие иллюзии. Он оторвал от компьютеров, журнальчиков, и вернул, наконец, большинство людей друг к другу.   
Очухавшись, после катаклизмов, старые европейцы оглянулись вокруг – и тихо ужаснулись. Громко ужаснутся, они уже были не в состоянии. Первое, что они поняли – что Европа закончилась. Потому, что  второе, что они поняли – что они и правда, натурально - старые европейцы. И не хватит у них ни сил, ни средств вернуть всё, как было.
Мир в целом, как-то оправился после краткой, но бурной «Эры Желаний». А Европа, слабая старая - окончательно впала в коматозное состояние.
Даже вступление Европейского Союза в Конфедерацию с Русским Союзом не  реанимировало её. Трубки были подсоединены, медикаменты и питательные растворы поступали, а больной мирно лежал в коме.
Садоводы посчитали, что возможно Европа и возродится, как Италия после Рима. Но это будет другая Европа - с другим народом,  моралью, верованиями и целями.
 Но, жалко Европу! А у кого собственность на Европейские ценности? В основном: у свободных граждан ривьер.
Учреждение «Золотого Созвездия Свободных Ривьер» и других «созвездий» поменьше - это был не столько  акт гуманизма,  и тем более: не страх  за месть бывших властителей земли. «Садоводы», и  другие здравые элиты – и «каменщики», и «фейерверкеры» - демонстративно опасаясь реакций обществ с золотых пляжей, тем лишь тешили, почесывали когда-то опухшие, но опавшие апломбы потомков миллиардеров.
 Ривьеры были по сути, и по замыслу - резервациями. Комфортными, до чрезвычайности, и свободными, до нельзя, но – резервациями.
Когда ни будь, Европу надо будет возвращать. А собственники, бенефициары – вот они! С всеми архивами, бумажками и чеками на оплату… И там – биржа. А из того, что там крутится, постоянно утекает самое ценное. Что появляется,в итоге?
Права собственности.
Красивая жизнь всегда требовала жертв. Раньше, когда при власти, и с властью – это были чужие жертвы. А, как без власти – свои.
«Возвращение Европы», это не шутка. Потому, как Европейская цивилизация- то: осталась.
Только переехала.
В Сибирь.
Вместе с европейцами.
Конфедерализация с Русским союзом дала европейцам всех слоев широкие возможности. молодым и сломленным европейцам, с вопящим потенциалом, с целями и идеалами - жить в полную силу, творить и воплощаться. И тем, кто постарше и ответственней, тоже дала. Кому – спасти своё производство, дело. А кому – знания, умения, культуру - не нужные «новым европейцам». Кому-то – спасти свои семьи, детей и жен. Кому-то  - идеалы, а кому - и  свою душу.
Порой, неколебимая тишина и спокойствие среди сосен у глади озера, и когда нет проблем в быту, а близкие рядом и здоровы, это - дороже яхты и виллы на морском берегу, если всё это с неясным завтра и на одних нервах.
Да, Сибирь дала европейцам Свободу.
Ту свободу, о которой говорилось сотни лет, но которой забыли уж сам облик, пусть  и воображаемый. Свобода Сибири, казалась первым переселенцам  с Запада пугающей даже, по первому времени. Пока не поняли, что у  Свободы в Сибири другое имя. У Свободы на свободе, а не в тесном лабиринте Европейских реалий и условностей, имя – Воля.
Франц вспомнил, что когда-то, еще в последних классах школы, поехал он на каникулы к дальним родственникам переселенцам - в Сибирь. Жили они, трудясь наладчиками лесной и сельскохозяйственной техники, на личном хуторе, недалеко от города Иваново.
Это там он понял, что Сибирь начинается не за уральским хребтом. Сибирь, это леса и реки. Горы и люди. Сибирь, это - дух.
Сибирь начинается, например: в Москве, в Сокольниках. Это – парк в городе. И это – лес. Если в него правильно войти, и – пойти, пойти… И всё – лесом, лесом… Долго идти. Выйдешь  на берег Тихого океана, через восемь тысяч морских миль.
Там, на хуторе  он, тренируя способности, написал маленькое эссе. Он нигде его не публиковал. А сейчас, в преддверии своих гастролей по Русскому союзу вспомнил. И неплохо бы оживить, то – детское… Он поискал в архивированных файлах компьютера. И  - нашел…
««Воля» по-русски, не переводится на другие языки вполне. А, значит, не переводится никак. «Воля» не в понятии – «сила», но и в ней тоже. «Воля»  не в понятии – «простор», но и в нём тоже. И не в понятиях – «силы духа», «размаха желаний», «широты, высоты и глубины творчества», но и в них тоже. И, тем более – «Воля» не в понятии «делай, что хочешь». Хотя, если ты в Сибири, то и в этом тоже, только с оговоркой – «делай, что хочешь. Если сможешь.».
«Воля», по-русски ни в чем этом, выше названном, отдельном- ни есть.
«Воля», это всё – вместе.
 И плюс – еще… И  еще, что-то, словами не выразимое совсем.
 Воля.
 Понять – нельзя.
 А почувствовать - можно.
 Особенно, когда дома тепло и светло, и, кажется: автоматика, новая энергетика, и как бы всё без тебя. А на улице – мороз. А ты берешь банальный, но хорошо точёный топор, идешь и рубишь дрова. Это – Воля. А потом- что-то сочиняешь, придумываешь, творишь, и казалось бы  - ты должен устать, замаяться, озлобнеть, плюнуть и спиться, а - нет.  Это –Воля. Ты, может, устал, но тебе легко. Трудно получается, только когда новое. Но- радостно, когда всё-таки получается. Это – Воля. А поругался, с кем, или закручинился с чего-то – пошел в лес или уплыл далеко. Это – Воля. А захотелось, собрал ребят – и построил город. Или  - звездолет. А сам вернулся домой – колоть дрова. Улетели другие. Это – Воля.»
Европа Оставшаяся… Ее молодежь, в основном мелка и раздавлена, красится под мулатов и говорит на тарабарском языке. Улица диктует нравы, а её  заполнили выходцы со всех концов света. Теперь «европейцы»- это они и больные  белые остатки, после тех, кто мог, по силам духа и воли, уехал  в Сибирь или - присягнул мессиру Льда. Много присягнуло. И, если по Европе раскатывает и во-всю общается деловой и энергичный молодой белый - будьте уверены, это агент Северного Братства…
А взрослые…Что – взрослые, такое - вообще и в принципе, по европейски… Коллекционеры всех мастей: библиофилы, филателисты, нумизматы галерейщики, и прочие антиквары - хранители старья, трясущиеся над своим хламом, готовые тратится на охранные системы и экономить на тепле и продовольствии…
Тут такси- робот  остановился, навигатор – контроллер булькнул, пискнул машина дернулась в одну сторону потом в другу, потом крутнулась и осталась на месте позвякивая тревожными колокольчиками.
«Заглючило…. В городок, наверно, приезжие наведываются не часто». У поворота какое-нибудь деревце разрослось, или местные работяги дорожное полотно подправили, всего понемногу, но визуально сканируемая местность для робота изменилась кардинально. А навигационные службы, как всегда в делах, и дела их, где-то там, но не здесь, где надо.
 Франц попытался перейти на ручное управление, но у него не получилось. Электронные мозги такси- робота завернулись окончательно и  Франц принудил таки себя позвонить на домашний номер дядюшки Отто.
Тяжело звонить, через десять лет молчания, без объявления причин, без оправданий, извинений. Особенно если, звонить дорогим, любимым людям. Но, как только он услышал настороженный голос дядюшки, как только произошел момент узнавания,   перешедший в искреннюю радость, возросшую до неподдельного восторга – у Франца оттаяло.
И не надо ничего объяснять.
 Франц даже не успел ничего сообщить, лишь успел сказать что он у поворота, как Отто Хольте крикнул: «Я – мигом, мой мальчик!» и, отключился.
Франц не стал ждать. Рассчитался  с такси, заблокированные двери открылись, и  профессор пошел искать поворот в город. Поворот был прямо за разросшимся дубом. А там и пастор встречал его у въезда в их родной городок, там, где, как говорят русские: начинается «Родина». Не «Фатерлянд», земля отцов, а - земля матери, или правильней: «Мать-земля»…
Отто Хольте, худой блондин был легок в движениях и светел взглядом. Только морщины говорили о его возрасте. Он обнял племянника, и взяв под руку, повел в город.
Франц осматривал улицы, а дядя Отто не сводил счастливого взгляда с его профиля и поглаживал рукав  его куртки.
Улицы были пусты, дома обветшалы, но мусора не было. Редкие прохожие, все пенсионного возраста вежливо кланялись Отто Хольте , настоятелю  городской церкви. Он кланялся в ответ и тут же, сообщал:
- Это мой племянник Франц. Он – профессор. В субботу приходите в церковь…
Ближе к дому жители стали встречаться чаще, и не только пенсионеры.
Кто просто проходил мимо, а кто и нарочно вылез из своей норки встретить пастора и поглазеть на его незнакомого спутника.
 Видно, встреченные ранее прохожие уже успели по телефонам разнести весть о шествовании счастливого пастора по улицам в сопровождении племянника из дальних стран.
-  А молодежь в этом городе есть? – Спросил Франц дядю.
- Есть! Конечно, есть! Твой двоюродный брат, например, и сестра. Но молодежь  трудиться и учиться в соседний город ездит. Наш городок ныне более дачный поселок в викторианском  стиле.
 – Привет, начальник!
Крикнул пастору вихляющийся тип, голова в косичках, и прохилял мимо. Этот мужик столь резко контрастировал с окружающим, что даже Франц, видавший виды, удивился.
- Кто это? Такой развязный. Проблемный?
- Нет, нет, мой мальчик! Это Джо, и по другому он просто не умеет. Он безобидный, а иногда и очень добрый производитель канабиса.
-… И потребитель.
- Да, да! Самый главный потребитель.
- А еще эмигранты есть?
- Джо не эмигрант. Только – ошпаренный. А эмигранты, есть. Ты имеешь в виду людей без документов и без работы? Не говорящих на понятных языках?
- Да.
- Есть. В лесу, на той стороне, за городом. Обитает целая  популяция в быстро монтируемых домах. Совершенно непонятного происхождения. Ни азиаты, ни африканцы. Читать не умеют, карты не разбирают…
- Воруют?
 – Воруют… Но, уже давненько не у нас, только по соседним городам.
- Да? Кто-то всё-таки говорит на их языке?
-Нет. Но, в некотором смысле, - «Да!». У нас есть Страж.
- …?
- Да, Страж. Он приучил поселенцев кочевников, этих новых цыган - не цыган, что воровать и гадить, где живешь – не прилично. А  если не доходит, что это так,  то, по крайней мере,- очень опасно!
- Дядя Отто, ты меня интригуешь! Кто же он?
- Мой сосед, граф Де Лакруа фон Штиффен. Кормит трех здоровенных псов мясом. Сам сделался вегетарианцем. Видишь, сидит на плоской крыше?
На плоской крыше  трех этажного дома, с  железными пластинами вместо окон  в кресле качалке сидел высокий старик. В колпаке ночном, халате и с пулеметом на коленях.
- Это, он - сиятельный граф.
 Его предки, рыцари в стальных доспехах, брали Иерусалим.  В мундирах черных гусар погибали в битве народов под Лейпцигом. В  куртках буйволиной кожи  отстреливались от зулусов в Южной Африке. В драных шинелях замерзали под Сталинградом. И, вот, он, последний из всех многочисленных фон Штиффенов, в халате, но с оружием – один. Остальные убрали приставку «фон»,   перебрачевались с черными и желтыми, сожгли искусственным загаром свою белою кожу до коричневой. И работают в правительственных структурах.
Пастор дотронулся пальцем до уха, там был самонаводящийся передатчик- приемник, и, смотря вверх, произнес:
 - Как Вы, выше сиятельство, чувствуете себя?
В ответ пробасили динамики:
- Я себя чувствую! Бдю.
Отто Хольте улыбнулся племяннику и продолжил общение с высоко сидящим сиятельством:
- Я знаю, что город может быть спокоен, пока Вы на крыше.
- Да, я на страже. Хрен проскочишь! Мимо меня…
- Да, да… Вы, я вижу, в хорошем настроении, ваше сиятельство.
- В прекрасном, герр Церковник! Погода шепчет о любви. А кто это? Что это за молодой человек, рядом с Вами? Не соизволите ли нас представить друг другу?
- О, извините за бестактность,  Людвиг! Но это от радости нежданной только. Этот молодой человек…
Франц фыркнул:
-Ну, дядюшка! Я не настолько и молодой. Профессор..
-Да, да, Франц. Ты – профессор. Но перед его сиятельством графом мы все – молодые люди. Герр Людвиг, это мой  племянник, Франц. Сын моей сестры Марты, незабвенной любимой, покинувшей этот тусклый мир, Марты…
- Я помню Марту, и помню её сына. Дайте-ка, я взгляну поближе.
Из стены выдвинулась трубка, изогнулась и посмотрела на Франца.
- Теперь вижу. Точно, Франц. Только покрыт щетиной, точно мой боров Вальтер.
- А я Вас, не помню, граф.
- Я тогда был шустр и деловит. Ходил в костюмах, летал на гравилетах и работал с правительством. Я был очень важен и не сидел на крыше.
Беседа с графом была несколько странной. По ходу разговора  Франц и Отто приблизились к дому вплотную, и потеряли из виду старика на крыше. Разговаривали они теперь со стеной. Вернее: с промежутком неба, между стеной из древнего камня и веткой высокой груши. Из того кусочка неба и происходил глас. Хрипловатый, но сильный.
- До свиданья, граф. Удачной охоты! – Крикнул Франц на прощанье.
Когда подходили к знакомому фасаду, из глубин, над которыми высились старые яблони раздались вибрирующие звуки.
- А что это стрекочет в саду, дядя?
- Тише, тише,  мой мальчик!... Ох, забыл предупредить. Это работает мой садовник, Цы Унь. Он очень погружается в деятельность, и не стоит его отвлекать. Он очень раздражается…
У когда-то родной двери Франца встретил робот,  сказал:
- Добро пожаловать Франц.- И принял из рук тур-профессора багаж.Добавил,- Отто распорядился разместить Вас в вашей прежней комнате.
Дядюшка был явно доволен своим электро-механическим слугой.
Пройдя, привычно, насквозь дом и оказавшись в саду, Франц обозрел источник раздражающего звука.
Садовник, маленький азиат в желтом свитере и шапочке был в кустах. Из его плеч выходили четыре дополнительных электромеханических руки.  Две стригли газон, одна копала грядку,  а четвертая собирала с листиков жучков- пучков. Из пояса садовника высунулась и трудилась еще шестерка манипуляторов поменьше, с чем-то там, в кустах манипулируя. Две живые собственные руки Цы Уня  работали тоже  - ножницами и садовой пилой. Перед глазами садовника висели вряд четыре экрана, через которые он контролировал деятельность своих рук, ручонок, лопаток и граблей.
Естественно, Цы Унь был очень занят, и конечно, его, категорически не нельзя было отвлекать….
В столовой уже стоял приличный обед из нескольких блюд, накрытый на две персоны.
Францу показалось, что столовых приборов недостаёт:
- Дядюшка, а тетя Эльза дома?
- Дома, мой, мальчик. Но она болеет и принимает питание по особой диете, в постели.
- А мои кузен и кузина? Они где живут?
- Здесь, у нас. Периодически. Работа, знаешь,  учёба… Всё - в соседнем городе.
За столом пастор поведал, что живет он  вместе со второй сестрой Эльзой, и её детьми - Йозефом и Катериной. Живет, в основном, на ренту мужа Марты, состоятельного француза. Так получилось, по завещанию  Марты. Вернее: француз завещал Марте, а Марта завещала дядюшке. А погибли они с мужем вместе. Приход же, практически, ничего не дает, едва хватает на оплату текущих расходов, а в ремонты пастор вкладывает уже свои.
Вдруг, в прихожей раздался стук двери и окрик:
- Кто дома?
- Йосик! Мы здесь! – криком ответил пастор, – поспеши к нам. У нас гость!
И, шепотом Францу:
- Это Йозеф, твой кузен Помнишь его, мой мальчик?
Франц помнил, что-то мелкое бегающее по дому, по саду, кидающееся камнями в собак  и поджигающее тома «устаревших» бумажных книг.
- Помню,- ответил Франц кратко.
В столовую забежал молодой человек в куцем  черном пиджачке из блестящей искусственной кожи. Отодвинул стул с грохотом, сел,  пододвинул к себе дядюшкину чашку и принялся жадно хлебать суп-пюре.
- Дядя, нужны деньги. – Между ложками брызнул племянник.
Пастор с удивлением развел руками.
- Но, Йосик, сегодня у меня просто нет денег. Только в конце недели.  Я тебе сообщал уже.
- Дядя, мне нужны деньги. – Повторил между очередными ложками Йосик.
- Кузен, подожди.
Встрял Франц. И, вынув, и внутреннего кармана несколько купюр, протянул родственнику.
– На, возьми.
Тот жадно схватил их.  Пересчитал и запихнул в карман джинсов.
- Это Хорошо. Но этого мало.
За Франца возмутился дядюшка:
- Йосик, я давал тебе всегда даже меньше, чем дал тебе сейчас Франц!
Кузен отложил со стуком ложку:
- Дядя, мне нужны деньги. У меня обстоятельства!
В столовую зашел робот – домохозяйка, неся перед собой большой поднос.
- Дядя…
- Йозеф, разговор о деньгах закончен!
Робот подошел к столу. Йосик злобно треснул ему подзатыльник. Голова робота от подзатыльника сильно дернулась, но поднос с чаем и круассанами не шелохнулся в его железных руках.
Отто шлепнул ладонью по столу возмущенно: 
- Йозеф Мамуди! Прекратите!
В ответ Йосик то ли хихикнул, то ли зарычал. И встал из-за стола, размахивая руками:
- Разговор не окончен! Старый мир кончен. Вместе с вашим Богом. И вашими деньгами. А у Нас молодых денег нет. Их профукали вы – отцы и дядюшки. А мы тремся между ускоглазыми и черномазыми, высасываем себе на жизнь….
- У Ваших «отцов» в собственности, практически, вся Европа. Если по документам… - Вставил профессор.
- «По документам», «Собственность», - продолжал молодой человек.- Да что она стоит ваша собственность! Если за неё не платят!  Полиция черно-желтая, арендаторы черно-желтые, а они проживают и не платят, а полиция только и делает вид, что их трясет и отчитывается: «меры приняты»! В судах, тоже самое – документы за документами, процесс идет годами, а они не платят – всё по закону. Сколько тебе, то есть нам, задолжали, дядя?
- Принимаются меры…
- Я же говорю: «меры принимаются», «меры приняты»! Власть она – на улицах, а не на бумагах…
Йосик двигался вокруг стола. Говорил и  дергано жестикулировал.
Франц увидел, что опасные движения происходят рядом со старой вазой на буфете, которую он помнил с еще детства. Он перехватил конечность великовозрастного юнца и отодвинул вазу подальше.
Глядя на фарфоровую драгоценность, дядюшка побледнел. А Франц отчетливо вспомнил свою юность, вспомнил, как, в столовую вихрем влетает  карапуз и мячиком скачет вокруг стола. А, молодой тогда, Отто Хольте торопливо взбирается на стул и, поднимая на верх  буфета- рококко, задвигает вазу.
 И профессор не сдержался, сказал:
- Йосик, ты хотел расколотить её с детства. Я тебя вспомнил.
Юноша замолк, сверкнул глазами бешено, и убежал вглубь дома, загрохотал башмаками по лестнице на второй этаж.
Наверно, Йосик тоже вспомнил, как когда-то, в заброшенной кочегарке юный Франц жестоко отшлепал проказника. За что тогда, Франц не помнил. Но, глядя на Йосика сегодняшнего – верно, было и тогда: за что…
После ухода молодого человека, робот- домохозяйка принялся разливать чай. Все это время он стоял, не двигаясь, и, казалось: внимательно слушал.
Отто Хольте заметив направления взгляда Франца, подождал пока  робот разольет чай и покинет столовую. И поведал, почти шепотом местную политическую обстановку.
Мелкий мститель Йёси невзлюбил робота- хозяйку с первого класса школы. Франц тогда уже уехал, и Отто с сестрой Эльзой приобрели робота. Поначалу он был запрограммирован как робот воспитатель. Воспитатель он был, прямо скажем, не очень строгий. Но надоедливый.
Робот назначен  был следить за распорядком дня оболтуса. Что он и делал неутомимо напоминая школяру  - «Пора вставать!», «Надо почистить зубы.», «Не висните на дереве! Это опасно!», «Не мучайте кошку!», «Завяжите шнурки!», «Пора делать домашнее задание!». И подкладывал учебники. Если учебники отбрасывались, читал домашнее задание в слух. Если Йосик зажимал уши, то начинал читать громче. Потом еще громче. Пока, наконец, не прибегал кто-нибудь из взрослых и отнимал Йоскины ладоши от Йоскиных ушей.
После  того, как дети закончили школу, робота перепрограммировали в домохозяйку. Но мстить роботу  Йосик не перестал. Он до сих пор преднамеренно мусорит, отвешивает неожиданные подзатыльники и ставит подножки исподтишка, особенно старается, когда робот  с подносом, а то и с двумя. Робот падает выкручиваясь, лишь бы сохранить подносы с тарелками, фужерами в горизонтальном положении. И - дьявольский смех Йёсика.
Вдруг, рассказчику показалось. Что он покрасил племянника слишком черными красками, и пастор решил подправить образ Йосика в положительную сторону. Отто сказал, что Йосик, лишь немного наркоман и немного играет в карты,но  он - талантливый танцор. Он часто посещает дискотеку «Фельд» в соседнем городе, где он уважаем. И даже кем-то там работает…
«Все понятно с Йосиком» - подумал Франц.  «Мелкий драгдиллер, игрок и, может, сутенер. Уважаемый танцор»
А пастор всё еще, что то рассказывал, больше из детства Йосика, все пытался смягчить и  оправдать. И у него таки получалось! Оказывается, Йосик был еще и  талантливым художником – как он из баллончиков размалевал гараж! И музыкантом – сколько он насочинял шуточных песенок про одноклассников, правда, слегка нецензурных. И еще он был любознательным читателем, особенно журналов «Плейбой» и «Хастлер», и очень любил животных – детстве.
«Особенно – кидаться в них камнями», мысленно вставил Франц.
Жаль, конечно, что папа Йосика, итальянский араб, и его мама, сестра Эльза, так и не поняли друг друга в быту, и их разлад очень сказался на Йосином характере, но всё поправимо… В понятиях  пастора детский Йосик  весь экстраполировался в сейчас. И значит - был хорошим, не понятым, может, но хорошим. Пастор не замечал или не хотел замечать, что Йосик  уже в детстве имел задатки, и наконец  таки стал не просто мальчиком баловником, а отменной сволочью.
…Йосик, развязен и криклив, но опасается Цы Уня, и при нём  робота не трогает. Робот - хозяйка друг Уню. И Цы Унь обязательно спросит вечером друга, а друг обязательно пожалуется. А Цы пожалеет его и пообещает, что придет час ответа и взойдет возмездия звезда, с нее слетит дракон и спалит всех эксплуататоров- тунеядцев и насильников- измывателей. Франц подумал, что не удивится, заглянув ночь в коморку садовника, что садовник вместе с роботом читают агитки Карла Маркса и коменданте Маркоса. В общем: пролетарии всех форм жизни объединяйтесь! «Робот хозяйка  и садовник китаец - новый интернационал».
Вернулся Йосик, уже спокойный, сел пить чай.
Тут вбежал ЦыУнь и принялся сдержано, руки по швам, буянить.
Оказалось: только, что сосед албанец  свесившись с забора, на правах старопоселенца, затребовал с китайца дань клубникою. Если садовник не выдаст «коренному жителю» полведра клубники, тот угрожал ночью опрыскать растущие у забора  груши - ядом, заговоренным страшным балканским проклятием.
В ответ Цы Унь прыснул в физиономию рэкетиру жидкостью для потравы долгоносика. Албанец взвыл и убежал, ругаясь. Цы Унь же всё не мог успокоиться…
Доложившись пастору, садовник вышел. Отто хмурился. Йосик ржал.
Но не успели сидящие за столом продолжить обед, как в столовую обратно вбежал сердитый Цы Унь и потрясая кулаками стал быстро, быстро что то выговаривать Йосику, мешая немецкий и китайский.
Видно, на кухне робот шепнул садовнику про очередную издевку Йосика…
Йосик встал из-за стола и оттолкнул садовника руками в грудь. Маленький китаец отлетел,  но тут же ударил Йосика подножкой. Юнец упал, а падая, задел вазу… Большая старинная ваза саксонского фарфора покачнулась, но Цы  Унь мгновенно оказался возле неё, и бережно придержал.
Йосик вскочил и заорал:
- А-а! Насилие! – и размахивая руками, побежал вокруг стола.- Ах, какие Вы тут все собрались бездуховные люди. Цепляетесь за свои горшки. Нет в Вас тонкости, и не доступна атмосфера современных геншальт-ресторанов, солярийных дискотек. Ходите в обносках и даже не слышали о гипер-коже. – Йоси ущипнул свой блестяще черный пиджак, и тот вспыхнул радужными переливами. – Что Вам знать о потребностях духа, о демолекулизированном мясе черепах или о коктейле «Кокоматэ»! Что Вы помните о смысле жизни! Что Вы знаете об Остановленном Мгновении, которое так прекрасно! Ваши мгновения застыли в глине и камне и давно пошли трещинами.
Франц поразился: «какая чудесная путаница в голове этого идиота!»
- Жертвоприношение Европы, прекрасной шлюхи, на алтаре Высокой и Чистой Безнравственности - случилось! И я уношусь, вместе с её исковерканностью -  к Духу нездешнему, нисходящему…
Всё затхло здесь… И нечем залюбовать взгляд.
Пытаясь изобразить себя возносящегося, Йоси закрыл глаза, задрал к потолку лицо и резко раздвинул руки…
И смёл с буфета вазу.
Никто не успел заметить её падения.
Только лицо Йоси с закрытыми глазами, приготовившаяся к чистоте  и нисхождению неназванного духа.
И грохот бьющейся посуды.
Да, так: с банальным звуком битой супницы, закончилось бытиё бесценной вазы 17-го века. Сосуда, чье нутро знавало лишь тонкие тела цветов, распалась целостность.
Йосик убежал. Цы Унь запричитал на китайском. Робот включил сирену.
А пастор сполз со стула на колени и  стал перебирать осколки. Безгласно.
Франц этого вынести не мог и вышел в сад.
Профессор ходил по саду, дышал относительно чистым воздухом в относительной тишине, и пытался изгнать из себя непродуктивные думы, дезорганизующие чувствования.  Вдруг, он понял, что гнетущая тоска, вывезенная из Амазонских дебрей, ушла куда-то совсем. А, ставшая было прозрачной и хрупкой душа - размякла.
«Всё ж, к лучшему, чем бесконечное - до иссушения, до распада - вглядывание в себя. Вестимо: чему суждено быть, тому не миновать. И, как ни отодвигай, не прячь на верхнюю полку - Ваза всё равно разваливается…»
Франц поднялся в свою комнату. Там , всё осталось, как будто он и не покидал её и не взрослел. Карта во всю стену с его пометками – разноцветными флажками, ниточками. А на другой стене: полка с бумажными книгами,  среди них и старинные девятнадцатого века фолианты. И репродукции картин, фотографии.  Он как-то делал подборку  портретов гениев- злодеев, кого и какими он тогда, в юности, таковыми считал.  В углу гитара и клавиши синтезатора.  Кровать со знакомым покрывалом, рабочий стол  исцарапанный росписями юного Франца. А посередине комнаты – багаж.
Франц принялся его разбирать. А разобрав, понял. В его комнате был Йоси. И  кузен его обокрал. Он стащил мультимедийный компьютер со встроенным голографическим проектором. Вещь сама по себе не дешевая, но главное – в его памяти заготовки, готовое программное обеспечение всего тура по Русскому союзу.
Вот почему закончились разговоры о деньгах за столом.
Франц даже не расстроился, как положено. Он будто ждал нечто подобное. Но пропали не драгоценности, их было не много, и Франц, может, и простил бы их пропажу бедному кузену. Но Франц почувствовал, что украли часть его самого.
Тур-профессор не стал сообщать дядюшке о пропаже. Он вызвал робота- домохозяйку и опросил его на счет Йоси. Где он бывает, работает, отдыхает .
К сыщикам обращаться стало не надо. Робот доложил о Йоси всё и в подробностях. Уж не навешал ли робот на Йоси жучков? Но это было не его дело. А польза - была.
Покидая дом, он сказал дядюшке, что ненадолго, а Отто его и не слышал. Пастор возился с осколками фарфора разложенными на столе.
Соседний город. Дискотека «Фельд». Тут такси- робот не глючил, не плутал.  Доставил прямо к парадному входу. Вход был свободный, но для лиц старше тридцати – платный.
Заплатив и войдя, Франц заметил Йоси сразу. На диванчике за столиком в углу, где, как правило, трутся свои. Сидел он, молодой и счастливый, в общении с  девицами не европеоидной внешности. Был еще не вечер - посетителей почти не было  и музыка работала в четверть мощности.
Франц осторожно подошел с боку  и взял юнца за шею.
- Отдай, то что взял, Йоси!
Тот побледнел и замер.
- Нет! Не могу! Не брал!
Йосик пытался повернуть голову и посмотреть на Франца, но профессор не давал, сжимая сильнее пальцы на шее.
- Так, ты - « не можешь»? Я помогу. Давай…
- Я не брал ваш компьютер!
- А я про компьютер  и не говорил! Йоси, я сдам тебя полиции.
- Сдавайте! Но у меня ничего нет!
- Йоси,  мой компьютер стоит денег…
- Я – не брал!
-  Но там – материалы, заготовки. Они – мои, и никому больше – не нужны. А мне – нужны. Очень.
- Не брал я!
- Давай, я тебе заплачу, как родственнику. Сколько ты мог  выручить за него? Семьсот, восемьсот? Я даю тысячу!
Йоси молчал.
-  Давай, выйди, как бы в туалет и принеси мне его. Скажем – я его потерял, а ты – нашел!
Кузен явно замялся. Франц во отчую наблюдал, как борется в нём страх и алчность. Как закрутились по его извилинам комбинации, вариации… Но Йоси со вздохом повторил:
 - Я не брал.
И Франц понял. Его вещи у Йоси уже нет.
- Дядюшку не хочу расстраивать. Отдыхай, кузен.
Профессор оставил Йоси с его притихшими подружками и пошел к барной стойке.
Он заказал слабоалкогольный коктейль, а как бармен принес фужер, положил перед ним купюру и попросил подсказать, что Йоси  делал последние полтора часа, как приехал. Кто подходил к нему…
И бармен услужливо доложился: через десять – пятнадцать минут, как приехал Йоси, к нему подошли два человека. Один незнакомый, а другой знакомый - катала из ночного клуба, с простым и понятным названием – «Притон».
Франц отправился в «Притон» пешком. По  словам бармена  тот  находился не далеко, в двух кварталах от дискотеки.
Вход с улицы был закрыт.
 и профессор пошел вокруг здания,  пытаясь зайти с черного хода. В переулке уже было темно. И только он подошел к  мятой двери, под тусклым фонарём, как кто-то профессионально заломил ему руки и повел. Его запихнули в черный мини аэробус. Машина загудела, поднялась и через пару десятков секунд приземлилась.
Надели шлем, респираторную маску. В легкие пошел сладковатый газ, а по черепу легкая вибрация. « Сканируют», успел подумать Франц и отключился.
Очнулся Франц в безмятежном, даже веселом настроении.
Открылась дверь, включился свет. Заломившие ему руки бугаи вышли из машины. За дверью был пустырь, а напротив профессора  сидел невзрачный человек, клерк клерком:
- Вы кого-то искали, герр Франц?
- Мой кузен утянул у меня компьютер. И сбыл его людям из «Притона», скорее всего. А Вы…, Вы мне кажетесь знакомым….
- «Казаться», это моя профессия, профессор. Мы с Вами давали присягу одному господину.
- А-а, «Северное Братство»! А Вы за мной следили? Подкараулили в подворотне, у чёрного входа…
- В подворотне и есть парадный вход в «Притон». Тот, что с улицы - всего лишь макет, декорация на стене. И, конечно, мы за Вами следили. Вы, Ваша безопасность на данный момент очень важна мессиру. С Вами, что-то случилось в Амазонии?
- Да, что-то случилось. Но я не помню – что. Я оказался в ужасном душевном состоянии. Но сейчас мне полегчало. Этот ваш газ, сладенький такой, это – он?
- Он, и не только. Мы поправили Ваши мозги. В России у Вас важное поручение.
«Клерк» достал из-за спины  матовый, неопределенного цвета цилиндр, и с легким поклоном, передал его профессору.
- Поручение важное, но не очень тяжелое. После того, как ваш тур переместится за уральский хребет, ваши часы, - невзрачный человек протянул  Францу наручные часы,- подадут вам вибрационный сигнал. Вы, не демонстрируя возможным попутчикам предмет, переведете вот эту кнопку в вот это положение. По приземлению Вы возвращаете кнопку в обратное положение. Следующий перелет, вибрируют часы – переводите кнопку, приземляетесь – возвращаете кнопку. Итак, каждый раз, когда вы покидаете очередной город после выступления и оказываетесь в воздухе. Пока не закончите Сибирскую часть своего тура и не пересечете Урал в обратном направлении. Вам всё понятно, герр профессор?
- Да, всё понятно. Не сложно. Я ожидал…
- Вскрытия сейфов? Перестрелок, погонь?
- Ну, не так, что бы…
- Каждому – своё! Кому – сплёвывать пули, кому – глотать манную кашку. Мессир не дает не посильных заданий. Там, где будете Вы, не может оказаться ни один наш агент.  «Садоводы» сделали первый маленький прокол за несколько десятков лет… Почему они доверились Вам, профессор? Вы не знаете?
- Наверно, их заинтересовали мои выступления, мои тексты, мои идеи…
- Чушьня - Ваши тексты. Но это – моё личное мнение. Мессиру Вы нужны. Не забывайте об этом.
-  Всегда!
- Вас подвести до дома?
- Я – не против. Но мне надо найти свой компьютер. Он мне очень…
- Не беспокойтесь об этом. Мы  его найдем. Отдыхайте в обществе родственников, и – расслабьтесь. Мы к Вам – сами.
…
Дома, в столовой  был новый человек. Старый друг Отто. Старик – одуванчик. Дядюшка разложил на краю стола осколки вазы, дубового стола длинного и широкого, предназначенного для большой семьи. Дядюшка передвигал указательными пальцами осколки, поглядывал в экран компьютера .и одновременно разговаривал со старым другом.
- А, мой  мальчик вернулся! Познакомься, это мой  давний друг и учитель Ведагор Парфёнович.
Франц поздоровался и заглянул дяде Отто через плечо в экран.
«Искусство склейки. Руководство по восстановлению битых ценностей», значилось на экране.
Принесли чай. Чай принес почему то Цы Унь, сам, лично, разлил по чашкам  и кланялся, кланялся…
 Старик, друг Отто, похлопав Цы Уня по плечу,  сказал:
- Спасибо, брат. Но дальше – без церемоний, прошу.
- Представляешь, Франц: я, в восемнадцатилетнем возрасте был студентом Ведагора Парфёновича в Институте  Развития.  Он уже тогда был очень взрослым человеком.
- Но практику ты у меня завалил.
Пастор засмеялся:
- Да, завалил. И сам – завалился. Проходили практику тогда мы в медицинском учреждении. Ассистировали на хирургической операции, по удалению не помню там чего. А тут струей  выбросило кровь. И я шлепнулся в обморок. Непереносимость вида крови, знаете ли.
- Непереносимость вида крови часто является симптомом повышенной эмпатии. – Пояснил старик.
- Либо - повышенной брезгливости, симптомом патологического эгоизма. – Добавил Франц.
-Да, Вы правы, молодой человек. – согласился Ведагор Парфёнович.- Но со студентом Хольте я разобрался. Юный Отто оказался очень бережлив с живыми существами и сострадателен до забвения себя. Мы подружились.
-  Вы из Русского Союза?
- Да. Из него, и из других мест тоже.
- Мне скоро вылетать, на гастроли с лекциями. Именно в Русский Союз.
- Да. И я один из тех, кто подписал с вами контракт. У Вас ничего не болит?
- Нет,- Франц был несколько обескуражен таким переходом тем.
- А шея?- Старик внимательно всмотрелся в глаза Франца.- У Вас болит шея.
- С чего, Вы...
Франц хотел ответить, что – не болит у него шея. «И, вообще, с чего Вы, старый человек, надумали себе, что у ….» И тут шея у профессора натурально заболела.
- Болит? – участливо поинтересовался Ведагор.
- Да,- признался Франц и схватился за шею, словно опасаясь, что  сейчас расколются позвонки, с четвертого по шестой.
- Давайте-ка я Вас подлечу.
- Да, да! Доверься, мой мальчик,- подал голос дядюшка Отто, не отрываясь от компьютера,-  мой старый друг - академик Международной Академии Мануальной Терапии.
Старик взял больного под руку и провел внутрь дома, в детскую комнату Франца.  Там он уложил профессора на кровать, лицом на подушку, задрал на нем рубашку и принялся массировать позвоночник неожиданно сильными пальцами. Боль прошла. Франц сел на кровати.
Старик положил на лоб  исцеляемого ладонь и произнес:
- А теперь маленький Франц расскажет старику о Амазонии. О своем удивительном путешествии в страну джунглей. И о своем друге Альбере…
И Франц рассказал. Рассказал торопясь и захлебываясь от восторга, что он рассказывает, что ему позволили и его, наконец, слушают. Он спешил обрадовать рассказом доброго наставника, мудрого старца, теплого защитника. Иногда во время рассказа ему становилось страшно, а порой и жутко. Но тепло ладони и участливый взгляд старца помогал преодолеть тьму и холод и пройти над бездной необъяснимого, несказуемого.
Маленький Франц рассказал не только о друге Альбере  проводивший опыты над животными и человеками в джунглях, но и о страшном дяденьке –Властелине Льда, о том что Франц  боится его и служит ему. О всех заданиях Властелина, что он исполнил и о тех, что должен исполнить.
 Но только Франц, ставший ребенком, сказал: «Ягуана», его затрясло мелкой дрожью. Старик приложил руку к груди и «мальчик» внутри профессора успокоился.
Он рассказал о Ягуане. О том, что не могли выведать ни какие эксперты других спецслужб, даже мощный сканнер Северного Братства не смог взломать кодировку.  Садоводу Франц рассказал. Но рассказал, как маленький, шести – семилетний мальчик - в понятиях и образах ребенка.
- А, где тот цилиндрик, дружок?
Франц торопливо вынул из сумки цилиндр от «Северных братьев» и отдал его Ведагору Парфёновичу.
- Я его посмотрю. И верну обязательно,- сказал старик, осматривая предмет.- А тебе пора спать,- и пальцем указательным стукнул легонько профессору по лбу.
Глаза Франца закрылись, и он повалился на подушку…
Франц проспал более двух суток. Старик уходя,  предупредил Отто Хольте, что б не беспокоили и не будили Франца. Глубокий сон необходим для его выздоровления…
Проснувшись, профессор первым делом заметил, что на рабочем столе стоит блюдо с яблоками. «Как в детстве», подумал Франц. Он чувствовал себя здоровым и бодрым, будто и вправду сбросил с десяток лет.
Он не хотел покидать своей комнаты, с запахами яблок, и с чем-то еще, от туда, когда мир был большим, а он – маленьким. Он принялся бездумно любовно перебирать вещи в шкафу, в столе. Всё это были его вещи бережно сохраненные дядюшкой. И среди детских  футболок, маек он натолкнулся на  старый флаг, флаг Германской Федеративной Республики. Полотнище было не в ахти каком состоянии, стяг был кое подран, кое где прожжён, заляпан сажей и маслом…
Он спустился в столовую, здесь от робота домохозяйке он узнал, что пастор в церкви, садовник в саду, Йоси не появлялся, тётя Эльза не выходила, её дочь Катерина отдыхает после ночной смены, а он, Франц, проспал двое суток.
Франц должен был обеспокоиться: через день выезжать в аэропорт и лететь в Москоу- сити.  Рассудок его, кстати, и просигналил: «Пора начать беспокоится!». Но душа его была легкомысленна и беззаботна. Профессор уже и забыл, когда ему было так хорошо.
Он разглядывал германский флаг и подумал: не плохо бы его использовать в оформлении своих выступлений, часто  близких по форме с эстрадными номерами… А по-другому, по-прежнему: стоя с указкой у доски, с начерченными мелом схемам, и уже и не объяснишь ничего аудитории, не затронет, не дойдет: молодые люди в аудитории просто уснут. И больше не придут. Лекции Франца – всегда маленький театр – с музыкой, голографическим видео, даже иногда с выступлениями мимов , танцоров, имитаторов боев…
- Франц  что это за тряпка? Что вы с ней возитесь? - Спросила кузина Кэт с треском, откусывая от сочного яблока.
Тур-профессор  развернул на обеденном столе трехцветное полотнище с черным орлом по центру,  и не заметил, как в столовую спустилась кузина. Белокурая красавица, с припухшими веками и без макияжа.
 - Это реквизит на мои выступления с лекциями. Старо германский флаг. Еще до Европейского союза. Еще до Конфедерации с русскими…
- Какой правильный флаг. А главное – актуальный. Черные трахают желтых, и всё это - на спинах белых. А на них на всех -  уже стервятник сверху гадит.
- Где ты здесь увидела белый цвет? На нашем старом флаге понизу – красный…
- А белые всегда краснеют, когда их используют, и - когда тужаться, да не могут, - легко парировала кузина.
- Кэти, сразу чувствуется наш врожденный семейный юмор…
- Да, кузен. Ты попробовал бы висеть на шесте вниз головой,  раздеваться, а под тобой  кегли черных голов, и лапы, и глаза - с красными белками. Францик, они смотрят на мое белое тело  с особой сексуальностью. Они смотрят на еду. Которая, уже на вертеле, но почему-то еще не поджаривают…
Кэт, доев яблоко, принялась помогать учёному братцу. За общим делом они мило поговорили обо всём по-немногу. О дядюшке Отто, о кузене Йоси, о прислуге, о соседях, о городе  о мире. Кэт рассказала о своей работе,  о клиентах, об эксцессах  и забавном в рутине стриптизёрши.
 То, что  его  двоюродная сестра  в таком неоднозначном бизнесе, а братец Йоси еще может и похуже - профессора не напрягало ни чуть. Еще неделю назад, он бы мучился, придумывал, и насочинял бы целый цикл текстов  - после, адаптированных к выступлениям - где всё бы философским образом драпировал, фактурно разукрасил и непременно оправдал.
Прежде всего - себя.
Философия, как искусство умствования, это прежде всего самый действенный способ стимуляции безволия общества и оправдания в нём себя. Сегодня, грех жаловаться на социальную среду и власть имущих. Либо ты принимаешь себя, как генетическое следствие в данности, либо ты кидаешь эту данность и несешь свою генетику на другие планеты, орбитальные базы, или – в Африку, или – в Сибирь.
 А можешь: переделать себя - накачать биохимией, запустить в себя нано биороботов, впаять в мозг компьютер и блоки супер- памяти, модифицировать тело – от силиконовых губ до наращивания гипер- мышц, от двух пенисов до шести рук или ног… Правда, после крайней степени «модернизации» себя -  вам будут закрыты визы во все приличные страны. Кроме, разве, что – Индии. Которую,  если и продолжают числить «приличной» страной, то только благодаря кастовой дивергенции,  где между «модернизированными» и людьми - не колючая проволока под электрическим током, а кастовые табу.
Но главный вопрос останется – а насколько ты станешь другим? И, в каком месте себя?
Катерина, лично, гордилась отсутствием под своей кожей силикона. Хотя  о том, шепнула Францу на ухо, как великий секрет. В груди свои, она, все-таки, вставила био-арматурный корсет. Что б, от частого висения вниз головой на шесте - не растрясти их прелестные формы.
- Франц, кстати, а зачем латать эти дыры?
Спросила Кэт, когда он взялся за нано- восстановитель нити и ткани - современный аналог иглы с ниткой.
- Давно уже наглая рванность и потертость дороже любой девственности. Много дороже.
Увидев сомнение на лице профессора, она сдёрнула флаг со стола  и расправила его перед собой
- Это же оригинал! – крикнула она и закрутила полотнище вокруг себя, – здесь за каждой дырой темнится тайна.
Кэт профессионально вскинула над собой  трехцветную тряпку и закрутила балетное па.
- О, кузина! Я взял бы Вас в группу сопровождения.
- Мой кузен, это будет дорого. Очень дорого.
Кэт засмеялась, и принялась упражняться с флагом, практически делая гимнастический этюд: «Упражнение с лентой». В  какой-то момент она встала на руки и сделав шпагат в воздухе крутнула ногами.
Блестящий поворот славных ножек. И недоклееная ваза, совсем немного, по верхнему краю недозавершенная, и с маленькими дырочками по битому телу - ваза слетела на пол и грохнулась, брызнув осколками. Второй раз за три дня, и - за пять сотен лет…
Кэтрин ойкнула, бросила флаг и убежала. А профессор остался стоять и почесывать затылок. Вазы жалко не было, было жалко Отто…
Кэт вернулась через пару минут. Одетая, и с сумкой через плечо.
- Франц, я линяю.  Тебя дядя любит, тебя он простит.
Сестрёнка чмокнула его со своей высоты в лоб. И сделала шаг в сторону.
- Нет. Это не правильно. И – не вежливо. – Сняв с плеча сумку, кузина бросила её в руки профессора и  убежала.
Вернулась она скоро. И несла в руках здоровенного кота, полосатого и с драными ушами.
- Вот он, ответчик за всё.
- Да… Пират всем пиратам. Чей он?
- Был турецких соседей. Но они съехали. А он остался. Живет нагло, объедая всех на улице, по очереди.
- Достойная кандидатура.
Кузина прошла на кухню, и Франц следом за нею. Там она  открыла холодильник и положила кота на полку с колбасами.
- Сделаю ему момент счастья, перед неизбежным.
- Надеюсь, Кэтрин, до аутодафе не дойдёт. Но я опасаюсь за китайца.
- Это китаец опасается кота. Единственное существо, которого он опасается, в городе. И, графа, конечно. Его все – опасаются.
- Как же кот к тебе-то в руки дался?
- Я посвящена в друидские тайны овладения мужскими сердцами. Кот, он тоже – мужчина. Пока яйца не отрезали.
Франц напрягся непроизвольно. Кэт заметила и улыбнулась:
- На самом деле - надо всего лишь замечать каждого, кто оказался рядом, с каждым немного пообщаться. И, периодически - подкармливать.
Кэтрин забрала сумку из профессорских рук, повторно чмокнула его в лоб и широким шагом покинула дом.
Франц немого постоял на кухне, съел листик салата и тоже решил прогуляться. Не хотел он наблюдать очередной акт драмы вокруг разбитой вазы.
Проходя по улице, он увидел графа на крыше. Поприветствовал его наклоном головы. Тот поклонился в ответ, не вставая из кресла.
Франц прошел не спеша несколько кварталов. Вдруг, рядом с ним, почти бесшумно, приземлился элегантный гравилет. Из гравилета выбрался Ведагор Парфенович:
- Молодой человек, я вас ищу.  Пастор в церкви. Садовник и робот в  саду. Дома только разбитая ваза и кот в холодильнике.
- Он, надеюсь, еще не заболел от переохлаждения и переедания?
- С котом всё в порядке. А мы, если не возражаете, пройдемся.
Старик взял под руку профессора и  сделал несколько шагов.
- Франц, в лаборатории мы посмотрели вещицу переданную вам от мессира. Гнусный подарок, знаете ли… Я оставил его в вашей комнате. На кровати, под подушкой.
- Что там?
- Там бомба. И еще несколько штук излучателей и несколько приемников. Бомбу мы обезвредили. Но, для спокойствия  дорого Маркуса, Вы ее активируйте, пожалуйста, как Вам предписано.   Ничего вредного для Вас не случится.  Властелину Севера пойдет сигнал об активации, а через какое то время сработает автопилот. И ваш гравилет, личный гравилет, который мы Вам предоставим в качестве пригласившей стороны, приземлится в безопасном месте, имитируя аэрокатастрофу. Все будет хорошо, молодой человек.
Франц попытался задуматься или что-нибудь почувствовать, хотя бы. Ничего! Он был спокоен и - не возмутим. Он все понимал, кроме одного, и об этом спросил:
- А кто такой «Маркус»?
- Ой, извините, старика. «Маркус», так звали Северного Властелина, когда он был молодым, моложе Вас, когда он был человеком и не был Властелином. Я знавал его, и мы даже спорили, иногда соглашались, но больше спорили…
- Вы меня, когда лечили… Вы меня спрашивали об Амазонии… Я сам пытаюсь вспомнить. Пытался… Но лишь приближусь мысленно, как вместо конкретики – смутные тревожные образы. Страшные образы… А главное – тоска. Дикая, высасывающая тоска. Вот, я только заговорил он ей и она – подбирается. Ползет в меня…
Ведагор Парфёнович остановился, обратился лицом к Францу, охватил его голову широкими ладонями и заглянул в глаза.  И Францу полегчало. А старик наоборот – нахмурился:
- Да… Что сотворили, нелюди. Прожгли они Вас, Франц. Душу прожгли, до дырочки…. Я не знаю о их делах ничего точно. Но то, что услышал от Вас,  и от других… Они - там, в джунглях - подбираются к всечеловеческой энергии. Они ищут новый канал. Это был раньше - голод, страх, секс…
Религии, секты, идеологии, партии  - лишь приспособления для накачивания пустоты и выкачивания энергии. Но что бы выкачать, нужно найти – откуда. Найти: жилу, вену, артерию, найти канал. И они, кажется, нашли… Это – тоска. Но не просто тоска. А Тоска великая, вселенская. И они вот, вот канализируют через нее энергию человека и человечества. А, через человечество, через полнимую им Психосферу, они подключатся - и будут сосать  тонкие энергии со всей Галактики. Они разрушат мироустройство, они высосут всю душу, они погасят звезды… Еще пару, тройку лет… Но мы до сих пор не знаем, как до них подобраться…
- Я!- вырвалось у Франца, и тут же он оробел, и добавил, - попробую…
- Ну, мой дорогой, пока, в таком состоянии - для Вас это смертельно опасно. Вы ничего не успеете. Вы – умрете. Вы даже видели уже – как. Вот, приедете в Сибирь, мы Вас подлечим, подготовим… А там еще и посмотрим – стоит ли Вам рисковать….
- Я – хочу. Они, кажется, у меня что-то украли. Очень важное что-то... Что-то, без чего я не могу себя чувствовать  целым. И вообще – человеком.
- Я понимаю Вас… Я не в силах и поведать Вам, на сколько я Вас понимаю…
- А что с мессиром. С его заданием?
- А с властелином Севера мы будем играть. Вы были пешкой в этой игре. Теперь Вы – фигура.
- Скорее всего – конь.
- Это – как Вам угодно. – И старик улыбнулся. - С Маркусом мы давно  «играемся». Он, ведь, понимает, что Человечество  и Высшие силы не уничтожили его, лишь, как вариант развития. Вариант тупиковый, как мы считаем, но – оставили. И из него, такого «анти-человеческого», что ни будь, да и вырастет – Иное. Он должен сначала проиграть, в полном разуме и осознании  своего проигрыша. А потом – умереть. И ни как не наоборот.
Это старый спор и это старая игра. Смертельная, но – игра. Но, ни натуральная кровь на игровых клетках, ни реальная смерть за игральным столом не сделают симулякр жизни – Жизнью. Маркус это понимает, и – бесится. Он всё никак не может выйти из игрового поля и самой плоскости Игры, как таковой, прорваться - во Вселенскую объемность.
Он старается, но – не может Из проигрования,  в – проживание. Из архитектуирования, в – генезис. Из методологии ходовок фигур, комбинаций и этюдов - в слияние, единение, пылание, и – растворение. В принципе, и по сути: мессир и братья – играются в игрушки, до сих пор. В куколки -солдатики, в симуляторы и сценографии, в модельки и конструкторы. Они – еще в детстве. Двести лет… Карапузные обиды, детские счеты. Пора взрослеть, пора. Новые враги, невиданные прежде, встают…
Франц попытался включить рацио, но не смог. Перед его внутренним взором мелькали образы – сочные, живые, и – не надо ни цифр, ни пояснений к ним.
- Кстати, ваши контактеры из братства, они  - здесь, недалеко. Наблюдают. Я чувствую их страсть и их ужас. Страсть, как хочется им выстрелить в меня. А ужас - от того, что руки деревенеют, и гаснут экраны аппаратуры.
 Как только я улечу, они подойдут к Вам. Будьте спокойны и уверены, мой друг. До встречи в Сибири!
 - До встречи…
Старик сел в гравилет и улетел. А Франц подумал, как легко и не принужденно его завербовали. И - никаких клятв. Клятв в тёмной пещере на камне с рунными знаками и росписью кровью из вены на куске человеческой кожи, содранной с варвара.
Профессор успел пройти до перекрестка, как сзади взвизгнула машина,  хлопнула дверь и  ему привычно заломили руки. Заволоки в салон и улетели, унесли его за город - на очередной пустырь или помойку.
На него опять насильно напялили шлем сканнера, и дунули из респиратора сладким газом. На этот раз – ненадолго.
Через несколько минут с него грубо содрали шлем с респиратором. Невзрачный человечек оттянул веки и беспокойно заглянул в зрачки. Ничего там не увидел и раздраженно испуганно крикнул в сторону  водителя- оператора:
- Где этот колдун – садовод?! Он улетел?
Коллега жознавателя, с переднего сиденья, ответил:
- Связываюсь со спутником…. Зонд слежения…. Садовод, он уже, в субкосмосе…, где-то над Ближним Востоком…
Франц заметил как невзрачный, ныне  тревожный человек, облегченно вздохнул.
- Так, старика нет над городом. Черте что творится с ним! Он в дом – и всё отключилось! Все микрофоны, все видео камеры! Направляем излучатели, сканнеры… Подключаем орбитальные спутники. Пусто!  На месте вашего дома – белое пятно. Точно сугроб навалили.
Человечек поковырялся, задумчиво, в носу, потом крикнул за спину:
- А, ну-ка, Серж, прозондируй сейчас домик дядюшки Отто…
И невзрачный плотоядно потер руки.
- Пусто!...
Человечек шлепнул себя по ляжкам возмущенно:
- Как так?! .…«Сугроб»?
- Сугроб… Какой был, такой и остался.
- Черт его подери! Старик – дьявол! Он улетел, а его дерьмо осталось.
- Так, Вы, что – меня подслушивали, подглядывали?
- Ради вашей безопасности! Вы, сегодня - ценный кадр.
- Спасибо за заботу.
- Всегда, мой брат по ордену, всегда! Даже обращаться не надо – мы всегда рядом. И будет все правильно… Кстати, Вы не это ли потеряли? – Невзрачный человечек протянул профессору его медеа- компьютер.- Заберите и не теряйте больше, это выше украшение.
- Это рабочий инструмент. Даже больше – целая производственная линия – завод!.. . Вы его у меня через окно «позаимствовали»?
- Фу, профессор! Для таких дел есть человеческие ошметки. Мы его только выкупили и вернули вам… Кстати, что у Вас с головой?
- … А, что у меня с головой? – Переспросил профессор и опасливо ощупал свой череп. Голова была на месте.
 Невзрачный человечек ткнул пальцем в направлении профессорского лба:
- …У Вас в голове пусто! Цветочки, птички… Битые вазы, несколько штук. И кот в холодильнике. Это, что – аллегория? Кот.
- Нет, это живой реальный кот. Вы там посмотрите – он там еще не обожрался? Уж пора бы…
- Перестаньте ёрничать! Мы видим в вашем мозгу только ваше прошлое и настоящее. А не параллельное – и, тем более, что твориться в дядюшкином холодильнике.
Предупреждали меня. Не приближаться к Садоводу! И людей своих не посылать. Старик губительно влияет на мозг. Само его присутствие. Еще аппаратура отключилась…
Профессора пихнул в бок, больно, один из рукокрутов- охранников. И гаркнул:
- Что он там делал у Вас?
- Во первых: старик - старый друг и преподаватель моего дяди Отто Хольте. Во- вторых: он, с недавнего времени, практически, мой работодатель. Он подписал контракт на мои выступления по России и в Сибири, на Особых Территориях. А говорили мы…,о погоде.  Приобретать мне шапку-ушанку и  шубу, или нет. Всё-таки, кажется – лето. И еще – он меня лечил. У меня, знаете ли, после джунглей – мигрень.
- Да, джунгли! Это мы понимаем. – Вздохнул второй рукокрут охранник, с другого боку. - Я тоже был там. Еле выполз. И Вы, удивительно - ну, явно: не Геракл - а вылезли от туда… Вы, наверно, двужильный. Вот, и – в Сибирь летите. Распознал в Вас что-то мессир. 
- Он – может, он – глыба. – Поддержал мнение напарника первый рукокрут.- Да, и связи у Вас…
- Кстати! О связях…, родственных, межродственных, уродственных… - Злобный невзрачный человечек достал из-за спины папку и протянул Францу.- Здесь, о вашем дяде. Ознакомьтесь. Нет! С собой нельзя. Здесь читайте. Там не много.
Франц взял папку, но отчего-то боялся её открыть:
- Я – на Восток двинусь. А Вы?
- Всё непременно, своим маршрутом.
Франц теребил папку.
- А где мы пересечемся?
- В свое время, в нужном месте.
Франц открыл папку.
- Я уезжаю завтра…
- Мы знаем.
 На него пялились с трех сторон. От него ждали чтения.
Франц читает. Ему плохо.
- Таблеточку, профессор?
- Нет, спасибо…
- Вас довести до дома?
- Не надо. Я сам. Подбросьте меня до, какого ни будь, кабака…
- Понимаем.
- А вот, компьютер мой - отвезите. Роботу домохозяйке передайте, он ответственный.
...
Когда Франца доставили ко входу в ресторан, когда он вышел и еще не захлопнулась за ним дверь, он услышал в спину змеиный шепот невзрачного человечка:
- Прощай, дитя инцеста…
*
Франц вернулся домой. Пьян, но сдержан. Только бледность  на лице,  и желваки ходят по скулам.
Он сел за стол и долго, длинно смотрел в лицо Отто Хольте, словно пытаясь разглядеть в нём кого-то другого. Но пастор был занят. Он надел очки, вооружился лупой на штативе, Рядом светился экран компьютера. Лежали пинцеты, кисточки, клей…  Он клеил вазу.
Франц хотел ему сказать. Он хотел объясниться, но слова застревали в горле. Он  не мог  произнести даже слово «дядя». Отто Хольте – да, был его родным дядей, но, главное – он был его… И Франц сам себе не мог, даже мысленно, произнести, назвать себе - кем был для него Отто. Всегда, оказывается, был…
Франц не смог вытерпеть своего сидения за столом с осколками. И пошел спать.
Он упал на свою детскую кровать и заснул, как умер.
Утром, с похмельем в теле и пустотой в голове Франц спустился в столовую. Затребовал робота домохозяйку и приказал ему принести пива. Робот уныло поехал на кухню. Но Франц передумал и скорректировал заказ:
- Пива! И чего-нибудь покрепче.
Робот прожужжал, что-то недовольное, но поехал дальше.
Вернувшись, робот  с громким стуком поставил перед Францем упаковку пива и бутылку семидесятиградусного рома. Всеми своими действиями, как бы говоря: «Да, упейся ты! А был, кажется, приличный человек. Единственный, в доме..»
На негнущихся ногах и в  халате на голое тело в столовую проковыляла тётя Эльза. Пьянючая до замутнения образа. Казалось, что в столовую зашел не человек, а его тень. А человек сам,  остался в дверях и спит, стоя.  Франц снял бутылку рома со стола и опустил на пол, на всякий случай.
Тётушка уткнулась в край стола, и глаза её открылись.
Она не увидела Франца. Она не заметила бумажно- полиэтиленовую упаковку пива. Она увидела мусор на столе. То есть - осколки вазы и начало её реконструкции – донышко с уже наклеенными кусочками фарфора, возвышались как два этажа Вавилонской башни.
- Мусор!- прохрипела, расправив длань свою в сторону осколков,- Носют и носют. Робот – дурной, садовник – глухой. Сын – упырь, дочь – шлюха. Брат – истукан. Всё – сама! Всё – сама…
Тетя Эльза завернула край халата и сгребла в него осколки вазы.
- Носют и носют.
И поплелась к черному ходу во двор, бормоча:
- Всё –сама…, всё – сама…
Франц расхохотался. Поднял с пола бутылку рома, открутил крышку, но налить не успел.
Вернулась тетя Эльза.
Она увидела полную бутылку, и глаза ее вспыхнули адским пламенем. Тетушка, словно крылами, взмахнула краями халата. Подлетела, схватила бутылку рома, и, прижав к груди, усиленно заковыляла из столовой прочь. Типа:  она убегает, быстро, быстро.
«Ну, и правильно!», подумал Франц.
Тетушка убегала долго, а Франц захлебывался смехом.
Отсмеявшись, вытер слезы, подхватил упаковку с пивом и пошел к себе на верх. Собираться.
Когда он собрался и спустился. Уже на выходе, из дома во двор его перехватил Цы Унь, и зашептал в ухо:
- Ночью в дом лез человек. В ваше окно. Франц спал сильно. Граф человека застрелил. Граф Цы Уню позвонил. Цы Унь побежал. Человек на земле валялся. Мертвый совсем. Граф человеку в затылок попал. Граф меткий…
- А как человек выглядел?
- Никак!
- Как, никак?
- Никак! Никакой человек.
- Ты хотел сказать: «неприметный», «невзрачный»…
- «Невзрачный»! Так Цы Унь хотел сказать.
«Ну, вот, «брат по ордену», мы больше и не встретимся. Навсегда - не встретимся…»
Но Франц не почувствовал в душе радости от смерти  контрагента из «Северного Братства» -  мерзко наглого, подленького человечка. Франц почувствовал грусть.
-  А где тело?
- Исчезло.
- Как: «исчезло»?
- Цы Унь бегал в дом. Цы Унь бегал смотреть забор, сигнализацию. Цы Унь бегал к графу. Цы Унь бегал встречать полицию. Исчезло. Совсем исчезло.
- Так… Отто знает?
- Отто – зачем? Полиция – «никаких претензий!»
Франц покинул садовника и пошел проститься с пастором.
Во дворе он его не сразу и заметил.
У задних ворот лежал опрокинутый мусорный бак и кучи высыпавшегося из бака мусора. Среди куч, стоя на коленях, копошился Отто Хольте. В очках и с лупой в руке, он выискивал драгоценные осколки среди лома, рванья и гнили. И бормотал, как безумный:
- Всё получится. Всё получится, все склеится, дорогая, всё склеится…
У Франца что-то навернулось в глазах.
«Я все знаю…, отец...»
 У Франца, вдруг, потекли слёзы. Он погладил по седой голове  пастора, а тот  и не заметил сначала. Рука Франца задержалась на голове Отто. Тот, почувствовал тепло руки, поймал её, притянул к лицу и прижал к щеке, не переставая бормотать:
- Всё склеится…, все получится…. Прости меня, Боже…, прости меня…, Франц. Мой…
« Но скажи – сын! Скажи!...»
Но дядюшка не говорил последнего слова,  а отпустил руку Франца и потянулся к мусору, продолжая бормотать:
- Всё склеится…, всё восстановится, всё обязательно склеится…
- Я уезжаю.
Но отец его не слышал.
Он из мусора вытаскивал осколки.
             
10.
АКАДЕМИЧЕСКИЙ ПАРАД.
2145 год, июнь. Южный Урал, город Оренбург. Центральная Европа, Саксония, город Карлсдорф.

*
В небеса взмывал боевой корабль.
 И срывался с небес,  выделывая невообразимые кульбиты, плюясь во все стороны имитаторами ракет.  Навстречу ему, со стороны соль-исетской степи, с грозным гулом рванулись два перехватчика.
Захватывающее зрелище показательных выступлений не оставляло равнодушных - ни детей, ни  их сугубо гражданских родителей, ни боевых пилотов: ни ветеранов, ни новичков.
Зрители, заполнив каменную набережную  реки Урал, фланировали под весенним солнцем,   вдыхали ароматы юной степи и созерцали чудеса пилотирования новейшей техники. Такое обилие новшеств случалось только над этим местом, и только раз в год.
Ежегодный парад выпускников и последних достижений летной  техники  Международной Чкаловской Академии Военного Пилотирования. В просторечии: «Военлётная Академия». Здесь учат владеть воздушным пространством, здесь осваивают боевые действия в  космосе,  и, уж лет десять,- подводные полеты. Да! Появились корабли способные работать в трех сферах – выпрыгнуть в космос, посетить Луну, вернуться в земную атмосферу, а в случае необходимости  - спрятаться под водой, а занырнув, уже из- под воды  – атаковать снова.
 Единственное высшее учебное заведение, где учат летать на всём, что летает, а не только на аппаратах аэропланного и гравилетного типа – аэромобилях, флайерах,  аэройллерах, гравициклерах, и прочем - на таких «самокатах» в средних школах  учат. Но только если эта школа в Русском Союзе.
Егор прогуливался по набережной со старыми друзьями, своими однокурсниками,  и будто мальчишка, который и за штурвал не держался, то и дело отвлекался от разговора,  и следил восторженно  за  эстакадами  летчиков, и любовался новыми машинами.
- Ну, что Егор? Тебе уж не финтить так, – хлопнул его по плечу Сергей. 
- Ты, теперь, вроде как  - большой чиновник! – добавил Лешка.
Из динамиков  донеслось: «… перед по вами  выходит на условную боевую позицию штурмовик - бомбардировщик  «Мираж -Миг-Ант  1100». Борт ведет Бразильский экипаж, пилот: Ромес …., штурман: Юрий …
- Скоро ты найдешь там, в одном из очень независимых поселений,   страстную селянку.  – Сказала Василиса, таинственным голосом.
- Она выйдет из леса с лукошком мухоморов, - добавил таинственности Лешка.
- Угостит!
- И накроет  Егора странное чувство…
Колобов отмахнулся от фантазий сокурсников на счет его судьбы. Над рекой  завис спасательный многоцелевой корабль. Динамик комментировал: «Рыбачья лодка терпит бедствие, еще минута и ее разобьет о прибрежные скалы. На помощь приходит МЧС Индийской Федерации, за штурвалом, пилот….»
От воздушного судна  заструились вниз стальные тросы, они  поднырнули под «тонущую» лодку,  вынырнули с другой стороны, и сами  оплели корпус. Тросы действовали без видимого управления людьми, как живые самостоятельные существа. Спасательный аппарат потянул лодку из воды. «Лодка», это название такое – на деле: приличное судно, метров пятнадцать длинной. Оно визуально было больше своего спасителя,  разов в пять!
Однажды в год, Егор возвращался  в круг друзей,  с которым пережил самые тяжелые, самые вдохновенные годы.
Когда гражданин решает себе выбрать военную профессию, в первом же служебном помещении ему говорят: « Стоп, парень! Ты думаешь, что выбираешь профессию? Места работы наши граждане меняют  раз в пять лет, профессию раз в семь лет, сферу деятельности вообще, раз в девять лет, это усредненные статистические данные. Хочешь быть военным летчиком? Иди в летчики. Хочешь быть военным моряком? Иди в моряки. Хочешь быть десантником, значит любишь приключения, любишь драйв – иди в ресурсную сферу: в геологи, георазведчики, горноразработчики … Зачем обязательно в военные? А-а, ты хочешь быть начальником! Не отнекивайся, не надо, парень. Что ты там бормочешь? О чести, что-то… Честь, вам в школе прививали, мама с папой воспитывали. А здесь вам её ломают, мальчик. И вообще: если ты, такой упрямый  и бестолковый баран, и не внемлешь голосу рассудка, и всё еще норовишь проникнуть за, во-о-н те, ворота, забудь о всяком комфорте, о самом этом понятии. Там, за воротами, я ничего не могу тебе гарантировать, кроме пота, крови и слез – в любом количестве. Так что, если хочешь сделать еще пару шагов в том направлении, прочитай и распишись-ка на этой бумажке, и сюда - в камеру - наговори  текст, под которым расписался… Что? Глазки уже слезятся, со страху … А-а, текст мелкий! Одень окуляры, крот. Там говорится, о том, что отныне именно Смерть  - твоя ближайшая подруга, а не та,  последняя девчонка, с выпускной вечеринки,  с которой потанцевали и разбежались. Эта дама будет рядом с тобой всегда, все следующие шесть лет, как минимум. Ты не профессию выбираешь, парень. Ты выбираешь судьбу. И, вполне может статься: очень короткую».
Выдержавшие вступительные экзамены в академию, предварительно проходят обязательное обучение в военном училище при ней. В принципе, «военная» составляющая - где явно, а где завуалированно - проходит сквозь весь учебно-воспитательный процесс каждого ребенка рожденного в Русском Союзе. Правда, слово «война» звучит в основном на уроках истории. В ходу другой термин – «Защита». Гражданское Право № 1. И в школе всё красиво: романтично, трагично, порой сентиментально, местами пафосно. Хрустящая поджаренная корочка.
В училище – в «учебке» - это хрустящую корочку пробивают, используя в качестве взламывающего инструмента голову курсанта. И окунают его в самую сердцевину понятия «Военное». В самую суть любой войны.  То есть – в дерьмо.  Доблесть  Военного – сохранить в этом дерьме честь. Терпение в опасности и отсутствие всяческой брезгливости на физическом плане. Эти два качества вбиваются в курсанта с первого дня. Они станут стержнем будущей личности офицера. Или не станут. И человек покидает училище. И отправляется в гражданскую жизнь. Как правило  - через психиатрическую лечебницу, где ему восстанавливают комплекс иллюзий, что он не хуже других, что он тоже: честный человек….
Итак, прежде чем стать военным летчиком, моряком, программистом надо стать…. Воином, а не наоборот.
Ведь, кто не летает нынче? Правильно! Дети до 12-ти лет - они не летают в Русском Союзе, без присутствия на соседнем сиденье взрослого.  Летают даже старики с различными  реликтовыми заболеваниями, которых на земле, по всем данным,  и не осталось.   Вон: старик один, с болезнью Альцгеймера, залетел в Арктику - на дрейфующую станцию «Сусанин- 017». И бегал по ней, размахивая садовой тяпкой. Рыскал по всем каморам и требовал «Вальку, курву разэтакую!». Все уверения персонала, что ищет он свою Вальку не в том месте и  не в то время, лет на сто запоздав -  он и слышать не хотел. Всё для него было:  Новосибирск, Академгородок. 23 февраля, 2100 года. Делись куда-то из головы мужика 45 лет.  И, говорят: старичок был бойкий – резво, так, бегал, аж подпрыгивал. Может, и правда - не такая страшная эта болезнь?
Стать Воином…. Для этого – «учебка». Где, для начала  - старорежимный казарменный быт:  в одном помещении – сто двадцать человек, и все старорежимные радости – весь комплект: мытье полов в ручную, чистка гальюнов зубной щеткой, ложные тревоги по ночам, бессмысленные построения днем, употребление пищи за три минуты, раздевание – за сорок секунд. Один как  все, все – за одного. В смысле: отвечают по полной программе. Не сделал один – наказывают всех. Брезгливые и гордые, да хитрые - перекладывающие свои обязанности на других, вылетают из училища  в первые две недели. Сопровождаемые ритуальным пинком под зад.
Далее - Выживание. В одиночку:   в горах, в лесу - и без оружия. Снаряжение: коробка  спичек, нож и соль. Многокилометровые пешие походы, с холодным оружием  и тактические игры с  добровольцами «ролевиками» - переходящие, то и дело, в рукопашные. Тяжкий труд окопной жизни: холод, голод, артобстрелы и обкатка  музейными танками. Имитация военных госпиталей - с их вонью, кровью,  страданиями и испражнениями дерьма. Вся история войн  должна отпечататься на собственной шкуре курсанта.
Сокурсники Егора - это те люди, чьи души пропечатаны одним раскаленным клеймом.
Сергей.
После академии пошел в моряки, а потом вернулся в Академию и прошел её заново, уже не как летчик –истребитель, а пилот-подводник. Сейчас он трудился в составе экспедиции изучающей цепь глубоководных впадин  Тихого Океана у берегов юго-восточной Азии. Базировались они на одном из островов малазийского архипелага, купленных Русским союзом для отдыха своих граждан. Экспедиция была чисто научной, но уровень опасности поставленных   задач, позволял не только сохранять воинские звания, но и  прибавлять звездочки на погоны.
Кстати, большинство военных специалистов служило не в штате  боевых подразделений, а на  передовых рубежах науки, в гео-  и космо- разведке. А наибольшее число – в метеорологических службах. В сфере изменения и поддержания климата. Где уже несколько десятилетий шла необъявленная , но перманентная война - самая настоящая – с  наступлениями и отступлениями, атаками, блокадами, бомбардировками и эвакуациями пострадавших.  И в морских глубинах - тоже искали ключи к победе над климатом. 
Сергей уверял всех, что дважды вытерпел академию лишь потому, что очень полюбил море. Но некоторые  сослуживцы шептали, что не знают: насколько сильно Сережка, вдруг, влюбился, в соленую воду, но что он все академические годы был без ума от Василисы, это видели все, кто способен видеть.
Алексей.
Не видела сережкиной любви лишь сама Василиса. Она была способна слушать более минуты лишь одного человека – Лешку. Даже преподавателям она не могла долго внимать. Поэтому Лешка всегда пересказывал ей лекции -  кратко, ёмко, с юмором, с образными примерами.
Лешкины способности не остались не замеченными. Ему предлагали остаться в академии. Закончить аспирантуру, писать учебники, заняться корректировкой текстов всего учебного курса…. Что только ему не предлагали, какими только пряниками не заманивали, но он отказался категорически.
Потому что Василисе захотелось на Луну.
А на Лунные базы брали предпочтительно семейные пары.
Василиса выслушала предложение руки и сердца от Сергея. И предложила ему остаться друзьями. После чего – Василиса, сама, пришла к Лешке и потребовала, что бы её руку и сердце  забрал именно  он.
 И дала на решение   - минуту.
Иначе её он больше не увидит, потому как она больше за себя не отвечает.
Василиса.
Такова была странная логика поступков и доводов Василисы, по крайней мере: со слов случайного свидетеля – соседа по общежитию, живущего через стенку. Он не подслушивал, сосед, вообще: спал, он проснулся как раз от громких Василисиных требований признания в любви к себе.
На следующий день Василиса и Алексей поженились. А Сергей еще ночью улетел во Вьетнам, куда, за минувшую, трагическую для него, ночь, успел устроится на работу, Морским Спасателем. А после венчания и свадебной дискотеки. молодая семья  улетела на Луну.
А через год они встретились на академическом параде в Оренбурге. Как ни чего и не было…
Теперь сокурсники вместе продолжали оттачивать остроумие на бедном Егорушке.
- Девушка будет страстная, но очень несчастная, – сказал Сергей.
- Страстная? Скорее – Странная…, но такая энергичная! – поправил  Алеша.
-  И Колобов на ней непременно женишься, – вставила Василиса.
- Не понимая, собственно – «а почему, именно, на ней!?»
- Потому, что - после первой внебрачной ночи. Потому, что - опоённый мухоморами.
- Она расскажет ему о том, какой он был нежный,  и с ним её было совсем не страшно…
- И, повязанный чувством чести, он поведет её к алтарю.
- И только потом выяснится, что она оказывается генетическая наркоманка и алкоголичка, врожденная психопатка и патологическая врунья.
- Но, ведомый неколебимым своим словом….
- Словом чести!
- И чувством заботы …
- Он, противоречивый такой, сдаст ее в клинику, на излечение.
- И сам устроится работать в нее санитаром.
- Нет! Водителем «Скорой Помощи»!
- И окончит он дни свои, раскатывая над беспробудной тайгой…
- Всё! Я устал от вашей болтовни подлючей! – Не выдержал, возмутился Егор,
- И, право, ребята, это слишком,   – согласился Сергей и подмигнул друзьям.- Но, все-таки: зачем  туда взяли неколебимо боевого  офицера? 
« Сейчас мы видим, как уходит от преследования двух истребителей  …. Новейший эсминец класса: «Космос – Воздух – Подводный».- Грохотали динамики по набережной.
Ребята на объявления внимания не обратили. Продолжали терзать Егора – только тактику сменили.
- И много таких там? Честных и неколебимо прямых?
- Там нужны дипломаты.
- Скорее – врачи!
Динамики продолжали напрягать атмосферу: «… Мы видим маневры эсминца – ему некуда деться, Внимание  Зрителям! Сейчас эсминец  будет производить уникальный маневр!»
Истребители перехватчики сделали пуск имитаторов ракет. Ракеты рванулись к огромному, напоминающему яхту с крыльями кораблю, и… корабль исчез!.
Потом он появился. Появился в стороне, из неоткуда - чуть сбоку и чуть ниже  преследователей. Истребители вынужденно пошли на вираж, что б опять взять эсминец на прицел.
Ребята еще ничего не поняли, но стали следить за движениями в небе внимательней. Не останавливалась с подковырками одна лишь Василиса:
- На Особых Территориях желательны, скорее: эпидемиологи, с большим запасом дуста.
Егор крикнул:
- Тихо! Смотрите! Смотрите, ребята!
Истребители, резко сменив курс, приблизились к эсминцу. Эсминец опять - вдруг,  исчез.
Но появился уже сзади, и победно врезал по хвостам перехватчиков мощным залпом шутейных ракет. Чудеса и магия!
- Вот это техника! А-а?!
Лица ребят застыли в изумлении. А динамики вещали: «На эсминце применен уникальный эффект аппарата « EOT. SU»!  Прыжок  во времени! Ноль целых, пять десятых секунды!»
 - Это что? Это - Машина Времени? Она  существует? – Вопросил Лешка, протерев ладонями побледневшее лицо.
- Тихо так,  скромно…. Вот так они нам её презентовали? А-а? – Василиса, уже была готова возмутиться.
- Ребята, спокойно!  Машина Времени существует давно, но в стационаре. Кому надо, тот на ней и работает, а кто интересуется, тот о том давно был в курсе … Ребята! Летчики, космо-летчики! В и-нете не только главные страницы новостей надо читать, но и дальше пролистывать. Сначала - лет двадцать назад - Машина Времени была большой, даже огромной, потом – поменьше: она умещалась целиком в одном здании, высотой в три этажа, всего лишь. Ученые дальше её и не думали уменьшать – она казалась им достаточно компактной. Но,  однажды, пришли военные…
- И сделали предложение, от которого ученые не смогли отказаться! Старо как мир предание.
- Как всегда – военные ! – воскликнул в сердцах Лешка и хлопнул себя по бедру - Когда это закончится!
- Когда освоим все планеты вселенной!- Ответила за всех Василиса и чмокнула мужа в лоб.
 – Значит: хрен мне увидеть эту набережную без единого погона на плечах!
 За набережной, да по над рекой, пронеслись роями  управляемые самолетики прикрытия. Будут на потеху – пулять, сталкиваться друг с другом, отбиваться и маневрировать. Цельное сражение затеялось. И это был финал: «алаверды» от другой академии – Липецкой Академии  Военных Операторов.
А пилотируемые корабли закончили барражировать кругами над степью,  и, построившись, по ходу, в колонну,  двинулись в сторону центрального проспекта. Там они совершат посадку и будут доступны для подробного рассмотрения любознательной публике.
Ребята пошли следом - за величавым походом воздушных кораблей. 
Вдруг, об Егора что-то ударилось. Он опустил глаза – это был не высокий худощавый серенький человечек, Егор извинился, человечек извинился в ответ. Они раскланялись и разошлись.
Но почему-то у Егора осталось ощущение, словно он замарался – в чем-то грязном, склизком….
Ребята не стали задерживаться на проспекте, превращенном в павильон выставки:  «Достижение Авиапрома 2145», а свернули ближе к академии,  где  с десяток разномастных кафе, знакомых до колик в печени,  выставили на тротуары столики и кадки с полевыми местными цветами. Город полнился запахами весенней степи.
Сдержанная сладость, терпкость и легкая горечь. Так пахнет Воля – бескрайняя, безнадежная, без страхового полиса и сервиса «All are included».
Но все питейные места  были засижены выпускниками – птенцами академии. И её орлами - ветеранами. Гости из Европейской, Баварской, Академии. Гости из академий Индийской, Латиноамериканской…, Но, всё равно – лучшие стажировались, практиковались здесь, в Оренбурге. А, значит: не совсем они и гости.  В результате: гомон птичьего базара и противоборство музык.
- Ну что братья и сестры! Как полагается: выпускные двести грамм, и – гуляй, Оренбург?!
Это провозгласил  в их сторону один из оперившихся  давеча птенцов: молодой лейтенант из компании таких же молодых парней и девушек. Видно, приметны старые друзья – ставшие посреди улицы и не находящие места.
- Во-первых: старшие братья и старшая сестра, – поправила Василиса молодца. Тот в ответ не преминул присесть в реверансе. – А, во-вторых…
- Ну, тогда уж и: «Брат Капитан», – похлопал Алексей по  Егоровому плечу с капитанским погоном.
- Но! Во-вторых…- старшие товарищи снизойдут до писка подрастающего поколения, если те освободят две пары стульев! – смилостивился капитан Колобов.
- Да хоть все восемь! – радовался молодой лейтенант.- Мы за реку собрались. По степи погонять на учебных единицах. Нач академии разрешил! Самолеты- мишени пострелять, пройденное вспомнить. Когда еще случай будет – Та-а-кой Командой!
- Не будет случая, – согласился Сергей.
- Не будет! Как знающий человек: подтверждаю.
- Не теряйте случая, ребята!
- Если, конечно, пауки из соседней галактики не прилетят, и  станет война великая. Соберемся все. Тогда и увидитесь.
Их уже завлекли в свой круг бывшие курсанты. Уже у каждого - по бокалу шампанского. Его сегодня только и пили летчики - самые большие пьяницы вооруженных сил. Раз в год, по двести грамм игристого вина и после каждого удачного боевого вылета - по сто. Хотя, на упреки в пьянстве летчики возражали, мол: подводники пьют больше, им после каждого погружения, рекомендовано  медициной: тридцать грамм красного.
Егор выпил. И под самый последний глоток чуть не поперхнулся. Сквозь искажение стекла бокала  мелькнуло лицо, пристальный взгляд туриста, того, с кем столкнулся на набережной. Да он, что - следит?!!
Когда Егор отвел бокал и огляделся, то никого похожего на серенького человечка не заметил.
И у Егора приготовилось испортиться настроение.
Тут с улицы закричали:
- Капитан Колобов! Капитан Колобов, Егор Георгиевич - есть  такой?
Егор недоуменно встал и увидел офицера - оглядывающегося по сторонам и держащего в руках…, его Колобова, раскрытый бумажник!
- Я Колобов, – крикнул Егор и махнул офицеру рукой. И похлопал себя по карманам. Точно – бумажника в них не оказалось.
- Ваше? – Спросил подошедший офицер.
- Наше.… А, где Вы его…
- Во-он там, на тротуаре.  – И офицер ткнул в точку за пару десятков шагов от них.
Егор ничего не понял, но сейчас же пригласил лейтенанта за столик. Тот отказался, и, пожав руку, пошел в соседнее кафе, к своей компании.
Новый повод для отмечания дал ребятам возможность наполнить стаканы заново. А с пузырьками из желудка поднялся   и веселый настрой.
И ребята гульнули.
 То, что они все-таки гульнули крепко, Егор понял, когда проснулся среди ночи.
 Егор чувствовал себя первокурсником - в тот вечер он - в первый и единственный раз - попробовал спирт.  После чего он проклял на несколько лет всё, что градусом крепче кефира.
Но почему с шампанского так плохо?  Плохо - что не встать!
 Егор  услышал рядом стон. На соседней кровати сидел, схватившись за голову,  Алексей. И покачивался  китайским болванчиком.
- Леша! Кто добавил в шампанское спирт? Леша!
- Я не знаю…. Я не знаю, кто добавил …, - гудел и сипел Леша,-  я не знаю, что такое спирт… Я знаю, что сейчас тревога и надо идти строится.  Где-то, куда-то…, но я не могу!
- Леша! Какая тревога… - И только сказав эти слова, понял, что им, все это время, фоном  вопила, надрывалась тревога - самая натуральная.
 Но, ни топота спешащих к построению курсантов, ни громких кличей дежурных, дневальных слышно не было.  Лишь кружливое завывание тревожного гудка и перемигивание красных, да синих фонарей за окном.
Наконец, взяв под руку Лешку, а в другую охапкой форму,  Егор доковылял до двери и выглянул в коридор, туда, где он расширялся до просторного зала. Зал и коридор были пусты, но многие двери комнат стояли приоткрыты – из проёмов выглядывали физиономии выпускников и гостей – такие же, как у Егора с Лёхой -   больные и непонимающие.
 Кстати, Егор ошибся насчет пустоты коридора – там, как раз посредине, одетый по всей форме, вытянув руки по швам, лежал дневальный. И храпел.
Гулкие шаги  раздались на лестнице, гулкие шаги приближались. И предстал перед ними комендант общежития №7 полковник Иващенко, еще по прежним курсантским временам -старый знакомый.  И сходу стал вопрошать напряженную пустоту:
- Ребята пьют?? Выпивают? Что еще? Ну, шампанское. Ну, закреплёное. «Вспомнить молодость» – чистый спирт! Кто-то подшутил?! Никто не признается! А я вам скажу…. Я вам скажу – расслабились, товарищи охфицеры! Я бы вам, знаете,  уборочку бы территории впаял - дня на два, беспробудно, пардонте, - беспрерывно! Вы бы у меня привели в полный порядок, что и полста лет валялось, не падало.
Тут очнулся дневальный, и, отдав честь, громко доложил:
- Здравия желаю, товарищ полковник! За время вашего отсутствия, ни каких пришествий не произошло. Дневальный Хоботов
Доложил он все правильно, по уставу. Доложил  с закрытыми глазами. Не вставая – лежа, как  был.
- Вольно, - сказал ему Иващенко.
- Вольно! -  Выкрикнул дневальный, расслабился и тут же захрапел обратно.
Он вытянул из кармана дневального бутылку.
В ней на донышке было.
Иващенко прислонил горлышко к языку и смочил рецепторы. Пожевал, сплюнул и доложил:
- Нет! Робяты, это не спирт с шампанским. Не «Северное Сияние», бармену его в грызло! Это – химия, какая-то.
Тут раздались  звуки бегущих сапог, и в  центр коридора запыхалась парочка солдатиков в белых, нараспашку, халатах  - с сорока литровым бидоном и упаковкой пол-литровых эко-пластиковых стаканов.
- Ну, вот и медицина прибыла! К разливу эликсира имени меня: пр-риступить!
 Скомандовал Иващенко бойцам в белых халатах. Те принялись разливать в полулитровые, из  древесного пластика, стаканы некое пойло, черпая его из бидона, и разносить его по комнатам. Считая по количеству протянутых рук, без учета высунутых голов.
- Пить до дна! Всем! Ох-фицерам и первогодкам.  Иначе я забуду устав и буду робыть, як диду вучил. Головой в будон ! И за холку придержать!
Иващенко был высокообразованным человеком: знал несколько языков, сам сочинял и исполнял целые симфонии, но перед курсантским составом выступал как узко этнический персонаж. И его метода срабатывала. Его приказы исполняли бегом, а уж просьбы - в режиме сверхзвукового полета. И только из-за любви к нему.
- Итак, похмелились, господа ох-фицеры? Не желаете ль по второй-с? … Всё! Шутки кончились! Довожу до вашего сведения обстановку и соответствующий приказ.
Иващенко убрал с лица ехидную улыбку и принял стойку «смирно».
-  В  ноль - ноль часов, тридцать минут  - приблизительно -  с выставки парада, на проспекте Павших Героев - исчез корабль военно-воздушных сил Европейского Союза военно-космического корпуса, базирования «Луна 12» - эсминец «Элдридж». Так же пропал пилот эсминца - Гельмут Пеш.  В связи с чем, командование гарнизона приказывает провести розыск всеми имеющимися средствами. С привлечением всех военнослужащих, всех родов - с отменой увольнительных и отпусков, до выполнения задачи…. Вот так! Вас, господа,-  извините: ну, ни как сегодня не могу назвать: «товарищами», - хотели задействовать по полной. На боевых машинах. Но оказалось, что практически весь летный состав в невменяемом состоянии…. Да…, весь! Не только ваши рожи…. И не надо: «Гы!», старший лейтенант Кампински! Не надо! Смотритесь в зеркало! И вы увидите лицо своих товарищей. Да, так получилось. Будем расследовать это, как диверсию.
По этажу прогудел ропот, пока еще не очень внятный.
-Да! Сто лет не было - теперь будем! Так что боевые вылеты, равно: учебные и показательные – отменяются.  Но: лиха беда - открывай ворота! Господа охфицеры, и их бухие братья курсанты садятся на гражданские флайера, и будем облетывать степь, аж до самых, до…
-Гор!
- Правильно! Гор Памира, Тянь-Шаня и Кавказа…, и их тоже, мать их: Гималаи.
- А как же эсминец пропал? Он же большой!
- Что могу сказать: взял и пропал! Стоял в строю на проспекте,  за красной ленточкой на золоченных столбиках. На него  глядели  сотни,  если не тысячи глаз горожан, приезжих и их подруг. И вдруг –  пропал! Корова языком слизнула! У-сё, с вопросами. Орда…, ну как вас еще назвать…  Орда! Слушай мою команду!
И началось.
Спецназ, прибывший, как бы из неоткуда, уже контролировал все ключевые точки города. А первым делом - перебазировал всю уникальную технику в подземные ангары, где поставил под свою бдительнейшую охрану.
Весь летный состав Академии, вернее: все, кто был в состоянии, а таковых оказались единицы - вышел на боевых кораблях в околоземное космическое пространство. Сканировать поверхность планеты, обозревать ближний космос. Собственно, этими летчиками были: Начальник академии, его заместитель, его начальник штаба,  и один высокий гость - Начальник европейской академии.
Все остальные летчики  от курсантов  до зав кафедр рванули в степь - ордою дикою, охломонией анархической, бешарой неприкаянной. 
Разлетелись, пугая огромные стада говядины, баранины и сайгачатины. И туземных же погонщиков на мирных флайерах, приводя в священный ужас. Они, бедные скотоводы, падали к земле и кричали по радио о последних временах и о новом Чингисхане  со своими верными нукерами восставшим из могил и оседлавшим самолеты. Мол: пророчествовала о том одна апашка в Мангыстау, и вещал один безумный ага на Балхаш озере, стоя  в воде по колено. Так вопили на всех диапазонах эфира скотоводы, прячась среди недоуменных коров. Прятались, забывшие, что тоже умеют летать.   
 Двух суточная выматывающая «шебуршня», как обозвал операцию полковник Иващенко, закончилась ничем. Рысканья по всей степи, по всему Каспию и далее – по предгорьям Тянь-Шаня, по всем малонаселенным пространствам; гон по широченной округе, где работали также наземные службы - военные и гражданские - не дал ничего. Все планета концентрически  расширяющимися кругами была просвечена с орбиты. И – ничего. Ноль.  Эсминец - триста тонн, напичканных новейшим оборудованием  - исчез без следа. И молчали все его датчики, все электронные закладки.
Вернувшись в расположение Академии, друзья одноклассники сползлись в одну комнату и сидели  молча –  умаявшиеся, очумелые. Только Лешка не уставал болтать, хоть и на автопилоте. Рассказывал,  не переставая, о просторах земли русской и казахской. О том, как пил молоко прямо из под коровы. О том, как байговал на флайерах   с местными - подхватив барана на лету. О том, как баран летел и ссался. А кочевые труженики кружили рядом,  орали и крыли его матом…..
- Здравствуйте!
Громко и дребезжаще раздалось от двери. 
- Знакомьтесь….– сказал  сокурсникам Егор. Он даже к двери не обернулся, не посмотрел. Он знал кто этот человек: в очередной раз запихнувший микрофон не туда. - Это Тимофей, мой друг и сослуживец.
И добавил:
- Можете ему ничего не рассказывать. Потому что бесполезно – он  слепоглухонемой.  Это: во вторых…. А, во-первых…. Он знает всё.
Тимофей прибыл   в Академию  в составе делегации  специалистов «по тонким работам». Его доставил их общий, в недавнем прошлом, командир, лично.
Генерал в комнату  зашел следом за Тимофеем.
 Ребята с трудом, но встали. И все опустили головы, будто это именно они виноваты во всем - и больше никто.
Об  широкую физиономию Виктора Витовича, завсегда бодро-радостную, можно было крошить кирпичи – лишь румянец на щеках стал бы ярче. Но сегодня генерал был бледен, и улыбка его больше походила на оскал. Генерал, приветствуя, похлопал Егора по плечу, и  пока беседовали о городе, девушках и погоде, отгонял  от себя запах мнимого Егоркиного перегара. А уходя, сунул-таки кулаком под дых, слегка: на правах бывшего тренера по рукопашке.
В общем: Егора с ребятами  в профессиональном плане опустили ниже плинтуса -  с ними говорили, как с детишками неразумными – ни о чем серьёзном.
В составе бригады следователей Тимофея  поводили по всем объектам, корпусам  академии, по  всему городу.
 Он нюхал, как  пограничная овчарка и лишь отрицательно водил головой. А Егор, со товарищи, стал при следователях  на побегушках, Впрочем – по собственной инициативе. Сначала они  плелись за бригадой следователей чуть в стороне, потом пододвинулись ближе, что б слышать  разговоры, а потом уж: «сбегайте, слетайте, принесите».
И только, под конец, к вечеру ближе, они услышали от почесавшего нос генерала: « а вы что думаете?».
И этот вопрос бальзамом брызнул на их души. Это было как прощение. Ребята пододвинулись еще ближе и смешались с бригадой.
Следователи - не из последних! - сами были в тупике. Слетели с них остатки  профессионального апломба и мысль любого  - кто хоть как-то, что-то, где-то в тот злополучный день  был рядом или пробегал мимо – ловилась, и рассматривалась пристально.
Тимофей же взял Егора за руку и просигнализировал, надавливая  ему на запястье азбукой Морзе: «Отойдем. Поговорим. Важно!»
Егор отвел Тимофея в ближайшую аллею, усадил на скамью и сел сам. За кустиками уже было почти и не слышно  ораторию следователей и  летчиков - их добровольных помощников.
И только здесь слепоглухонемой включил свою озвучивающую аппаратуру, на малой громкости.
- На эсминце была машина времени. Знаешь?
Егор вытянул у Тимофея из рукава микрофон и ответил в него тихо:
- Это только название. По моим данным машинка не обеспечивала перемещения и на полную секунду. Так, десятые доли….
Но видно Тимофей знал много больше. Его аппаратура озвучила:
- «Машинка» была мемотическая. Это иной способ работы с тканью времени, не энергетический. До сих пор не применялся. По крайней мере - в свободном режиме, вне пределов лабораторий и полигонов.
- Ну и что?
- Ты знаешь, что такое: «Время»?
- Приблизительно.
- А что такое: «Вечность»?
- Догадываюсь.
- Я объясняю. Это важно.
Усилитель звука Тимофея замолчал. Он встал, расставил руки и поднял ладони. Слегка пошевелил пальцами, будто ощупывая воздух, и заговорил медленно, тяжело, веско:
- Представь Время… Прошлое, Настоящее, Будущее.
 Это та ткань, где каждая нить, это «Время Себя» каждого существа.
Время, как время  - по сути: существует только сегодня.
Но это «Сегодня» для каждого существа разное.
У кого: доля секунды, у кого: сутки, даже - несколько суток. А есть и большие длительности, как у деревьев.
В целом, существует некая вязь этих нитей, как длительностей Настоящего: где густо, а где торчат длинные хвосты - и в Прошлое,  и в Будущее.
И вот эта вязь движется в континууме. Мало того эта вязь, назовём её: «Настоящее», оно своим движением меняет не только Будущее, но и Прошлое.
Здесь, как раз и есть феномен человека во времени - он очень быстро, неимоверно быстро и плотно, по сравнению с другими сущностями, насыщает Инфо-сферу.
- Инфо-сфера, это то место, где ты разведчиком служишь?
-Оно самое… Для гражданских, это лишь некий срез Психсферы. Сначала это «место» вычислили умники 20-го века и называли «Ноо-сферой». Типа: Вот! Человек создал, сам того не зная, сферу разума, абсолютно новую…
-Которая, оказывается, была всегда! Так какая же она: «Ноо»!
- И которую, человек всегда насыщал, но с другими в ряду. Раньше – бессознательно, сегодня: более-менее сознательно. Сегодня, человек насыщает ткань психосферы, стараясь её гармонизировать. А не как раньше: напихать больными эмоциями, диссонансом разнонаправленных противоречивых желаний, сумбуром мыслей….
- Но  исправляемся, как- то!  Главное поняли : «ничто на земле не проходит бесследно».
- И позиция: «однова живем!» - позиция не просто глупая, эгоистичная, а преступная. И требует скорейшей изоляции подобно мыслящих индивидов в особых экранированных зонах…. Это то место, где будешь работать ты.
- Да уж....
- Егор! « Да», это: «да!» – тебе там работать! В тех, особых зонах!  Я знаю, ты стал  – комиссар Большого Проекта. Отнесись серьезно.
Егор потупился, смутился. Отвернулся, почему-то – от слепого.
- Так вот – сегодня информационный покров мира утолщается – расправляются клубки,  узлы… Срастается рванная ткань и в Настоящем , и – в Прошлом. И…. Начались пробои! Не понимаешь?
- Нет, друг, Не понимаю. «Пробой!» Сказал…, выдал термин! Не двоечник! Если пробой, то между чем и чем?!
- Итак, пойми:
 В каждом отдельном кванте времени - нет Бога и нет Вечности.
В двух квантах - неясно, есть лишь движение, а в трех – Он уже есть.
Три - это полный круг, в центре которого рождается из небытия Четыре, а значит – бесконечное множество…
Сегодня,  как в «сегодня» - Вечности нет и Бога нет.
Потому, что ткань времен сегодня еще не сплетена.
Но к этой точке - Точке окончательного сплетения  уплотнения гармонизации - мы движемся. Мир движется, движется Время.
 И этим движением, мы, сами того не ведая, созидаем Бога. Бога будущего.
И вот в точке, когда всё уплотнится и гармонизируется в том «Сегодня»  родится Верность.
И, завернувшись, накроет покрывалом всё прошедшее до того дня. И само «Сегодня», в том числе. И  станет Настоящее – настоящим, где: и Сегодня, и Прошлое, и Прошлое Прошлого  - станет Вечностью.
- Просветил, спасибо! А в чем, так сказать: практический утилитарный смысл тобою сказанного?
- В том, что Вечность, уже где-то там, сложилась, состоялась и накрыла нас. Наши разорванные противоречивые дерганые времена.
 - Ну, и?
- Значит: Бог уже есть. И он – здесь.
- Ну, вот!...  Искали эсминец,- не нашли, но узнали: что Бог уже здесь…
Тимофей:
- Егор… Тебе метафизика нужна как слесарю отвертка.
- Да, я такой! Я не могу смотреть на  этих ученых! … На некоторых,- поправился Егор,- особенно на историков! Копаются, копаются - резонируют и рефлексируют -  меряют: то метром, то аршином, то дюймом, то пальцы прикладывают. История должна, наконец, стать точной наукой. Что б предсказывать и модулировать! Вот, о чем ты мне сейчас говорил? Для чего?! Мне в город надо, в город родной! У меня сестра школу закончила! Завтра – Бал! Выпускной! А Я? Я, где?!
- ….Тогда, это не история!
- Тогда это стоящая вещь, а не сводка мерзостей человеческих!
- А Искусство? А литература?
Егор не слушал уже, он  думал о родном городе и бегал нервозно - кругами вокруг скамьи, где сидел Тимофей, продолжавший разглагольствовать в пустоту.
- Искусство, если даже утилитарно, то  функционирует  - ясно, видимо! – как усилитель-  множитель-  гармонизатор Вселенной.
Егор аж подпрыгнул и топнул о земь двумя ногами, в раздражении крайнем от этого пустого  резонерства. И Тимофей почувствовал состояние Егора,  о том его чуткости сообщила вибрация стрясенной почвы.
И разведчик даже извинился. Ну, можно так считать:
- Егор, я по делу излагал. Путешествие во времени сейчас не возможно. И не потому, что мы тупые и не можем сделать машину. А потому, что путешествовать, по сути, негде.
Прошлое: рваное – разное! Оно не цельно, оно кусками. «Прошлое» есть, в натуре: разные миры, как острова в разных вселенных, в разных измерениях! Путешествовать во времени - и легко! - смогут наши потомки, не знаю как до Точки окончательного формирования Вечности, до Дня перехода, но после него – точно!
- И?… Дальше, излагай!
Егору показалось – что-то нащупывается.
- Но я верю…. Нет! Я знаю! Случаются пробои и сегодня! Из рваного куска времени, через Вечность, в другой рваный кусок времени…. Наверное,  может быть….
- Не отвлекайся! Не уходи в сторону, не теряй нить! Тимофей!
- Сила человеческой мысли…. А, главное: чувства!  Память человеческая…. Память, которая, порой, очень четко резонирует с банками данных инфо-сферы, которые – в психосфере…. И - Желание! Очень, очень сильное! Да - прочувствованное воспоминание, да - когда рядом с прибором, соответствующим….
- Который на эсминце был….. «Машинка Времени»…. Ну- ка, ну-ка! Дальше, дальше думай!
Тимофей встал и пошел куда –то, незрячий – пошел по прямой. Вдруг, остановился и обернулся:
-  А не слетать ли нам на Родину?
Егор не понял:
- А мы – где?
-  То есть: домой, к этому летчику, с эсминца.
*
Полетели они втроем. на  шикарном  многоцелевом аппарате трех сред: «космос-  воздух- водная поверхность». Летели они в Европейский Союз и водителем у Егора с Тимофеем,  был сам генерал. 
Колобов следил за картой и давал указания шоферу, строго и лаконично, без излишних: «товарищ  генерал, извольте», «товарищ генерал, поверните», «товарищ генерал, а не могли бы Вы…». Через некоторое время, уже подлетая к конечному пункту, Егор с удивлением  обнаружил, что в приказной тональности относительно человека с генеральскими погонами на плечах, а также в неукоснительном,  четком исполнении этим человеком его указаний – есть-таки  элемент счастья.
 Об этом он отстучал азбукой Морзе по руке Тимофея.
Тот отстучал в ответ: «И чувство глубокого удовлетворения».
На подлете к маленькому населенному пункту их встретили целых два летательных аппарата сразу – один с местным начальством,  второй с начальством более высоким.
Европейские чиновники доложились  Генералу из Русского союза  по всей форме, как своему родному.  Но смысл доклада не радовал: Все службы на чеку – все ждут, все готовы. Но ничто не прилетало, никто не приезжал.
Что ждут, и к чему готовы – ни уточнял вслух никто. Стыдно за пропажу было всем. Тем более господа европейцы явно терялись. Докладывали они по два раза: сначала генералу, косясь на двух хмурых и таинственных молодых людей на пассажирских местах, а потом – самим молодым людям, повторно, но косясь уже на затылок генерала.
Тимофей отстучал по руке Егору: «Идем в родительский дом летчика».
Егор сказал чиновникам:
- Господа товарищи! Раз такое положение, то что ж… .Мы, тут немного отдохнем, погуляем по округе. На карте здесь у вас: лес, озеро. Мы, ведь, только с поисков. Третий день на ногах, да за штурвалом.
Чиновники расслабились, заулыбались участливо. И, кажется, поверили.
- И…, просим: не беспокоится. До отлета мы к Вам завернем. В городскую ратушу. Мы её с подлета видели, найдем. До свиданья.
Избавившись от обузы, «Русская команда» прошла по тихим улочкам маленького городка, к самой окраине, за которой сразу шли склоны холмов, и  начинался лес.
Они, лишне не блукая, нашли известный по досье адрес, и зашли в дом с заднего крыльца, без стука.
За столом в  строгом штатском костюме, при галстуке сидел пропавший летчик с пропавшего эсминца. Несколько  посерьезневший, поплотневший -  по сравнению с фотографиями из личного дела.
Его фотографии: в анфас, в профиль, и всяко разно, Егор запомнил крепко - до  конца жизни.
Когда они вошли, и молча уставились на него, бывший летчик встал. Оправил полы пиджака и сказал, как доложил:
- А я вас ждал…. Три дня жду.
Тимофей отстучал Егору: «Ровно столько мы его ищем».
Генерал же спросил:
- На сколько вы прыгнули?
- На десять  лет.
И Егор, и Виктор Витович, и даже незрячий Тимофей – не удержались: переглянулись меж собой, удивленно. Ребята уже изучили проблематику временных перемещений досконально. Десять лет – скачек во времени! Когда последнее лабораторное  достижение - 23 секунды!
- Н-да…
Пробурчал генерал. А летчик поинтересовался, почему-то:
- А как там… Оренбург?
*
Летчик помнил, как Оренбург гулял.
Академический парад завершился, городской праздник же только распалялся.
Люди  фланировали по проспекту и сбивались в кучки  рядом с, еще горячими, с боевого пылу – жару, смертоносными машинами. И вот: уже мирно стоящими – экспонатами, в музее под открытым небом.
Люди глазели  на  изящные  линии грозных  машин, и что-то говорили, обсуждали… . Гельмут не слышал их, он не слышал ничего за стенками фонаря кабины - непроницаемыми для  таких слабых звуковых волн,  как звуки человеческой речи…
Группы людей вокруг: экскурсии туристов и местных школьников, компании друзей, родных, семьи – мужья, жены, их дети  - дети и их родители…
Он не покидал кресла пилота после посадки. Он уже не помнил: который час -  сидел и не выходил. И, кажется: то, что он остался в машине - никто и не заметил. С наружи пластик окон обзора казался зеркально черным. То, что казалось окнами - были излучателями, хотя он, пилот видел всё и без окон, их,- в  общем-то: и вовсе  не было. За корпус выглядывали видео камеры, а то, что изнутри корабля воспринималось как иллюминаторы или окна - было лишь телевизионными панелями…
Но  и в этом своем знании Гельмут не отдавал себе отчета. Сейчас  для него между ним и людьми будь лишь хрупкое стекло, и оно было бы ему - стеной непреодолимой…
Еще утром он считал, что прошлое отделено от нас, таким же хрупким,  но не преодолимым стеклом.
Мы видим своих ушедших любимых с расстояния лет  - и не можем ничем им помочь.  Не можем исправить сломанное, не сказать сказанное, или, хотя бы: извинится за несделанное. И еще раз - признаться в любви. Может, в первый раз – вслух… 
Памяти коварство, подлости снов, где мы не можем ничего, и лишь видим любимых рядом -  таких близких, таких живых….
Несколько часов назад, выполняя заданный маневр, он нажал кнопку «Скачка времени».
 И, кажется, ничего не произошло: просто, он был сначала впереди преследовавшей его пары перехватчиков, а потом, вдруг, оказался ниже их, и чуть сбоку.
 Гельмут пошел вертикально вверх, дождался, когда  преследователи пристроятся за ним, нажал кнопку машинки времени еще раз - и оказался в той точке своей траектории, в которой был пол секунды назад. То есть: ровно за беззащитными хвостами перехватчиков. И тогда нажал пуск имитатора ракетного залпа.
Все просто, быстро. Никаких особых ощущений. Вот только, когда опускал предохранительную крышку на пусковую панель «Скачка времени» ощутил легкий приступ тоски…
Но теперь он не мог покинуть кабину. Почему-то не мог. Смотрел и смотрел на этих праздных веселых людей, словно из зазеркалья – и тосковал отчаянно,  то и дело, бросая взгляд на ту самую кнопку: для игр со временем....
Тоска не имела причин и повода. Тоска – вдруг, и ни о чем, просто стала, и всё.
 И среди уличных, застекольных лиц, вдруг, стали казаться лица знакомые  - лица из прошлого…
«Мама! Ты?!» Гельмут взволновался родной чертой в чужом, как оказалось, лице…
 Мама… он вспомнил, как поссорился с ней. Она была на приусадебном огороде, когда он накричал на нее, запрыгнул во флайер и улетел.
А потом, как он  узнал - мама, раздосадованная его поведением, и,  уж верно: с  больным сердцем - села в старый электрокар и поехала в город к брату. Жаловаться на непослушного сына.
Она сорвалась с откоса вместе со своим электрокаром, будь он не ладен. Врачи констатировали легкий сердечный приступ, но его оказалось достаточно, что бы пробить ограждение и сверзнуться в неглубокий - метра три - провал. И этих трех метров оказалось достаточно, что бы стукнутся о стойку салона виском…
После, он часто пытался вспомнить: ну, из-за чего, по какой причине они поссорились? И не мог вспомнить!
 А потом, ему даже стало казаться, что, точно -  из-за его самоличного решения стать военным пилотом.  Но такого быть никак не могло:  он лишь дурачился и принял решение позже, когда ушел, сбежал из дома. Когда он уже знал, что мама погибла…
Так почему, из-за чего они тогда поссорились, так сильно? Или это ему показалось, и до сих пор лишь кажется  - десять лет спустя? И ссоры не было, а была лишь глупость и гордыня?
И куда он улетел тогда? Он не помнил, но вот: он сейчас в кабине сверхсовременного боевого корабля, и прошло более десяти лет.
Он стал военным,  одним из лучших. Ему доверили новейший эсминец, и он на параде в Оренбурге, и он нажимал кнопку первой в мире серийной машины времени.
 «Мама! Мама…. Как я тебя люблю!» - Отчаянно подумал Гельмут, и почему-то надавил ту кнопку…
Он оказался, вдруг, в воздухе и он падал камнем вместе с многотонным эсминцем.
Экстренно включились двигатели  торможения - это сработала безупречная автоматика - и эсминец мягко плюхнулся на пригорок -  на задах их приусадебного участка.
Гельмут поражённый, и ничего еще так и не понявший, выбрался из корабля и ступил на мягкий зеленый ковер трав. И вот он:  огород его мамы, каким он ему запомнился  - ровные грядки овощей, и грушево яблочный сад ветвится  рядом.
А это, - не она, ли? В рабочей курточке уходит в направлении к дому?
Не может этого быть - но это так и было, как десять лет назад.
 Он накричал на мать и улетел тогда,  за день до трагедии. Она, говорят: работала целый день в огороде, в саду, а к вечеру устала ждать блудного сына и поехала к брату. До которого не доехала…
Вот она - уходит к дому, устало опустив руки.
И Гельмут, не раздумывая больше ни секунды, бросился вниз со склона.  Сейчас мама откроет заднюю дверь, зайдет в гараж… И он не успеет! Она  сядет в автокар и уедет! И всё ужасное произойдёт снова!
И он, на бегу, что было сил, закричал:
 - Мама! Стой! Стой, мама ! Мама …, я люблю тебя! Стой!
Женщина уже почти вошла в дом, но остановилась. Вернулась, и прикладывая козырьком руку сощурилась слабыми глазами, гладя на холм.
 А Гюнтер бежал что есть силы и махал руками. Он подбежал запыхавшийся, и, хватаясь за грудь, стал говорить ей торопливо,  не в силах отвести взгляда от родного лица, еще несколько минут назад потерянного в безжалостном времени навсегда….
- Мама! Мама, я забыл тебе сказать! Мама, я спешил… ,нет, я  не подумал!... Мама я -  эгоист! Я виноват – я просто не подумал о тебе!
- Ты куда улетал, сынок?! И что это за форма на тебе? Ты решил поиграть в астронавта? Ты очень хочешь быть летчиком, понимаю. Так, будь им! Не слушай меня, дуру.. Только у кого ты взял эту форму? Она тебе, так.., в пору…
- Мама! Не садись сегодня в машину деда! Вообще - не садись. Давай продадим эту машину, к черту…
-  Гельмут, ты о чем? Сынок, ты что-то осунулся… С утра устал в школе? Как твоя длиннота-то – в глаза бросается!
- Мама, я просто устал, сильно устал… Я виноват, мама… Прости меня, - и Гельмут не выдержал, упал лицом ей на грудь, и заплакал  -  взрослый мужчина, со шрамами на лице и несколько минут назад - честный офицер военно-воздушных и космических сил.
И мама не поехала к  дяде Фрицу, своему брату.
Но вечером ей стало плохо, и Гельмут вызвал скорую помощь. Но ничего страшного не произошло. Мама только пару дней пролежала в постели.
 И он был рядом с ней. А тот, молодой еще Гельмут так и не вернулся. Он не встретился сам с собой. И парадоксы Времени здесь не причем. Просто на двух Гельмутов – Гельмута «молодого» и Гельмута «старого» - была всего лишь: одна совесть ….
Молодой Гельмут, «старшему» Гельмуту параллельно,   провел несколько дней в Лейпциге. Беспечно шатаясь по увеселительным заведениям, познакомился с компанией интересных ребят и девчат, что было очень редко по нынешним временам, и они рванули в Париж. Потом - в Испанию. А осенью он поступил на курсы пилотов….
Правда, позже молодой человек всё-таки стал слать короткие письма. Но ни фото, ни видео. Он был принципиальный молодой человек и помнил обиду. 
И ни лицом своим, «молодой» Гельмут, ни своей новенькой  формой, ни своими великими успехами - мать не баловал. Наказывал.
 Гельмут «старый» перехватывал  послания Гельмута «молодого». Отвечал ему от имени матери. А его «посты» стирал со всех носителей.
Стирал и злился на молодого себя  –  жестокого и холодного сукина сына.
Гельмут  поступил на работу,  представившись дальним родственником фрау Пеш - долго работавшим на приисках в Африке. Где он и утерял документы.
И маме он сказал, что он оформил документы, как бы на её дальнего родственника. Объяснив тем, что попал в неприятную ситуацию с дракой и  порчей имущества, что ему грозит уголовное преследование. Мама согласилась с его действиями без долгого раздумья , что было, хоть, и не по-немецки, но явно: по-человечески.
В Африке творилось тогда черте что. Так, что все выглядело правдоподобно, а вникать глубже без веских оснований в любые африканские истории властям местным, было строжайше не рекомендовано властями европейскими.
 Тем более: гражданин на работу претендовал совсем не «секретную», в социальной помощи не нуждался, бесплатную медицину не беспокоил,- работник ценный, уникальный! Во времена нынешней виртуальной полуграмотности. Мало кто с такими летными способностями будет работать мусорщиком на флайере, да еще поступит в добровольную спасательную дружину. Горы рядом, а там всегда что ни будь, да случается. Помогает маме, подвозит бесплатно местных пожилых граждан, ремонтирует школу и ратушу, и тоже – бесплатно.  Как-то не прилично задавать такому человеку лишние неудобные вопросы. Да пусть он - трижды шпион!
Так прошло десять лет.
За эти десять лет он встретил хорошую девушку, женился на ней, у них родилась двойня, сегодня она носит в себе третьего. Жизнь росла, жизнь ветвилась – и была чуточку добрее, чем уже была когда-то, где-то….
И сплетались иные времена…
Гельмут был счастлив  в своей спокойной и размеренной жизни - жизни заново, где не было сногсшибательных успехов, богатства, славы…. Не было новых офицерских званий, новых назначений, заслуженных наград. И боевого риска, космических скоростей, неизведанных планет  - не было!
Была лишь: любовь и тихая радость.
И странно – соседи, то и дело ловились на завистливом взгляде, в сторону их скромного дома, их не богатой семьи, сидящей в саду за одним столом и пьющих, молча, утренний кофе…
Гельмут не понимал, чему завидовали люди, но прощал. Он-то знал, как ему это всё досталось.
Прощал, и жил. И ждал. Ждал того дня, когда  за ним неизбежно придут. Он подумывал эмигрировать, но мама заболела, и требовался уход. Жена ждала третьего ребенка. А в горной дружине спасателей у него появились ученики. Он чувствовал спиной восторженные взгляды этих юнцов.  И это всё бросить?
Он решил – пусть будет, что должно.
Странно, но его не грызла совесть. Он не чувствовал вины.
 Он - произвел обмен. И готов был за него платить честно – головой.
Он готов был платить Будущим за десять лет счастливого Прошлого.
И вот он сидит перед тремя незнакомцами. Взрослый, собранный, слегка потяжелевший - пилот пропавшего три дня назад уникального аппарата. Три дня - и десять лет.
Пропавший пилот закончил свой рассказ.
Генерал допил остывший кофе, принесенный молодой супругой бывшего пилота, и спросил,  со стальной ноткой в голосе:
- А эсминец, где спрятал?
-  Где…, в озере. Утопил, ненадолго, думал: на пару дней…. Ну, на недельку.… А вот, как получилось ….  До сих пор стоит на взводе: по дистанционному пульту - готовность в три секунды. И  долететь - хоть до Марса! Долететь и уничтожить!
- Вот, вот! С таким ружьишком - в схоронке…
- Ладно, Егор,- не будем развивать тему!
Гельмут подтянул узел галстука.
- Так, мне собираться?
- Нет, думаю: тут решим.
Ответил раздумчиво генерал, катая чашечку с кофейной жижей.
- Карать будете…
Генерал оторвался от разглядываний кофейных образов на дне чашки.
- Н-не понял. Откуда такие слова, камрад?
-Ну, вас же трое…
-….
- Вас трое. Значит «Тройка», как в старые времена: ВЧК, ОГПУ….  Я же понимаю: секретный корабль, новейшая техника …. Без суда и следствия – рассмотрели, постановили, порешили…. Я готов.
Виктор Витович поморщившись, буркнул:
- Готов он…. Ну, раз мы «Тройка»,  то удаляемся на совещание.
 Виктор Витович, Егор и Тимофей дружно встав из-за стола,  вышли из дома.
Уходя, генерал движением руки потребовал стартовый пульт эсминца. Гюнтер был готов к этому - тут же протянул небольшой овальный брелок. И добавил:
-  Раскодирован. Свои данные я счистил. Так, что корабль подчинится любому новому пилоту.
Выйдя во двор,  постояли, посмотрели друг на друга. Егор отстучал Тимофею: «что решим?» В ответ, немного погодя, ему простучало по запястью одно слово: «Полетели».
И Егор посмотрел вопросительно на генерала. Тот жевал травинку и задумчиво оглядывал живописные окрестности. Заметив же вопрошающий взгляд Егора, зло сплюнул сено и направился решительно к  флайеру, без всяких слов.
Егор поспешил следом.
Лишь Тимофей задержался. Достал из внутреннего кармана записную книжку, чиркнул в ней несколько букв. Лист вырвал, скомкал и вложил в дверную щель.
- Егор, поторопи товарища Тимофея! Нам еще эсминец доставать из озера. А тебе - к сестре лететь, срочно! Да и мне – в семью наведаться. А то с вами, с чертьми, вожусь,  понимаешь - жить не успевашь…
Когда вывели со дна озера эсминец, то настроили его автопилот на следование за ведущим, то есть: их флайером.  Полетели,  как веревочкой связанные. И, ни в какую местную мэрию не заруливая, направились в сторону Киева.
Со всех электронных щелей раздались сигналы вызова. Их запрашивали немцы, их запрашивали чехи, их вызывал штаб, их добивались корреспонденты ”Fly Magazine” и  “Москвы.net”, и еще кто-то - нудно повторял на разные лады их имена.
Генерал нервно принялся тыкать пальцами в разные кнопки и чертыхаться:
- Зараза компутерная, везде лезет…
Дальше в полете молчали.
Когда прилетели, Егор тут же отзвонил сестре, что скоро будет. И разбежались. Генерал по своим делам, в ректорат.  Тимофей, с начштаба - в расположение  родной эскадрильи. А  Егор – в душ…. А как вышел, так, пока шел в свою комнату, уже прицепилась за ним следом целая аудитория. Едва уместились в комнате. В которой ждали однокурсники: Лешка, Василиса, Сергей и  друг их, из местных: Перес Маурильо.
Егор отчитался по итогам операции. Рассказывал доходчиво, но взвешенно, оставив за чертой повествования  судьбу Гельмута.
 «…Поступил  под ответственность генерала Ползунова». Фразу  понимай, как можешь. Захочешь  к генералу, с этим вопросом  обратится - есть шанс услышать его трубный глас и получить в ухо. За выход из пределов компетенции.
 - Слетал, паренек, к маме…, - резюмировал Лешка.
- Будет ходить теперь только пешком, – добавил Сергей.
- Ну, не утрируй! А всё же – хорошо кончилось! - возразила Василиса.
- «Хорошо» – не хорошо! -  громко сказал Перес  Маурильо, латиноамериканец оставшийся инструктором в академии, и никто уж и не помнил; из какой он, точно, страны.
Все посмотрели на него, словно он ляпнул скабрезность и всё опошлил. Перес закашлялся в кулак, воротя смуглое, но покрасневшее лицо, и поимев кашлем достаточную причину, для покраснения кожных покровов, продолжил, умеренным голосом:
 - … А с корабля пропала энергетическая батарея. Боевая.
- Как : «пропала»?!
- Вот так.
- Мы летели - все было нормально! Все параметры…
- Да, не с эсминца вашего пропала!- Прервал излишние оправдания друга, Сергей. - А из ремонтного бокса. Был момент, когда охрану туда-сюда кидали. Мы, пьяные, над степью гайсаем, а начальство вообще - всё в космосе. Вот и утекло, изделие… особой мощности.
- Трындец…
*
Долго, верно, ждал решения своей судьбы Гельмут. А вышел он из дома - скорее всего -  как услышал напевы  знакомых двигателей. И когда он вышел – от двери упал ему под  ноги скомканный листочек. А развернув его, он прочёл два слова:
Good Life. 
Наверно, Тимофей, лишенный юмора, имел виду много чего. Может, в тех, двух словах, был целый  план гармонизации: Жизни - Времени -  Вечности, и, Бога, который уже здесь.
 А может,  то было, просто:
 «Живи счастливо»!

11
ТРИНАДЕВЯТОЕ ЦАРСТВО.
2145 год, июнь. Индия,  штат Кашмир, заповедник «Амирам».

*
- Мистер, подтвердите ваш статус. Вы пилот, пассажир или груз?
Тринадевятов вышел из грузового контейнера и с удовольствием приседал, разминая задеревеневшие в перелете ноги. Тем временем подкатило это чудо. Робот на роликовых коньках. И начал задавать вопросы. И эта машинка говорила, зачем-то, с сильным индийским акцентом.
«Это что – прикол?»
Но юморить и вступать в пререкания африканер не стал. За спиной маленького вертлявого робота переминались два шестируких грузчика. Они-то были  людьми. С двумя дополнительными биомеханическими парами рук.
От маленькой головки робота – начальника ветвились  жгуты с видео – зеньками на концах и лезли неугомонно во все щели контейнера тринадевятова, пока робот опрашивал Пал Палыча.
Старый охотник достал две пластиковые карточки и предъявил для сканирования роботу, поясная:
- Это - груз.
И указал пальцем вглубь контейнера.
 – А это - пассажир.
И ткнул себе в грудь.
Просканировав карточки, робот вернул их Тринадевятову, а двум модернизированным человекам сделал указания. И они отправились внутрь контейнера, выгружать груз – багаж Тринадевятова.
А старый охотник отправился из грузового комплекса аэро-космо- порта «Мега-Кашмир» пешком к выходу. Он имел инфу как пройти незаметно в город, минуя контроль.
Мимо проезжал автокар и притормозил рядом с ним.
- Мистер, вас подвести?- Спросил его из кара какой-то карлик. И только приглядевшись,  Пал Палыч понял: это не карлик, а безногий калека, сенсорно соединенный с машиной, и ставший как бы ее частью.
«Думается, здесь абсолютно здоровые  люди ходят лузерами, без работы и загибаются с голодухи…»
- Но свободными…
Последнюю фразу бывший охотник на людей произнес вслух.
- Мистер, я вас не понял.
Переспросил карщик.
- Я говорю: свободен! Свободен сынок, езжай мимо…
Биоприставка к автокару пожала плечами, и машинка рванула дальше.
Насколько Тринадевятов был в курсе:, биолюди, со всякими приставками – электро-механическими с наружи и биокомпьютерными внутри - это были человеки из касты Неприкасаемых, процентов на семьдесят. Плюс - всякие приезжие не-индусы, которых снесло со всего мира после строгого запрета в цивилизованных странах на «модернизированых» гомо сапиенсов, высылок повернутых на Техно-совершенствовании -  «Как?! Вы не хотите стать киборогом?!» - и закрытия границ, для переселенцев. Особенно: из «модернизированых». Современные сканеры работали на пунктах перехода  исключительно качественно. И главное – их не подкупишь, в отличие от таможенников, полицейских и прочих чиновников…
…
Пал Палыч на био-робото-такси добрался до места встречи с со своим  доверенным лицом по недвижимости.
- О! Мистер, Чакрамудри, как я счастлив! Вы говорите на санскрите? Хинди? Па…
Тринадивятов поднял руку, останавливая этого сверх-любезного индуса. Одновременно: представителя фирмы застройщика его фазенды.
- Говорите по-английски. Я враг мирового империализма. Взял фамилию моей пра-прабабушки по материнской линии, индейки. Но языков ваших не знаю. Надеюсь, вот, подучить на лоне кашмирской природы.
- О! Природа! О! Мать наша! В Кашире есть всё! Горы, леса, сосны…
- А березки?
- И Березы! И реки, и озера! Воздух, небо – всё есть!
- Замечательно. Хотелось бы мне поскорей перерезать ленточку пред моим новым домиком…
- Дворцом!  Замечательнейшим Дворцом, мистер Чакрамудри. А как нам хотелось бы, как хотелось бы…
- Так, давай и перережем! Чего сидеть? Гостеприимство - на потом! Я вас сам накормлю, на убой. Пир закачу! Эх!
Тринадевятов встал и, хлопнув в ладоши, уж собрался идти.
А любезный индус ему фотографий кипу, больших и красочных, подсовывает:
- Вот ваш дворец. Поглядите и…, распишитесь,  пожалуйста.
- Где расписаться?
- На фотографии. На каждой.
-  А зачем? Поглядим живьем. Поехали!
И Триинадевятов опять встал, в нетерпении. Но представитель мягкими ручками вернул его на прежнее место.
-  У нас форма такая. Законы, правительство… Вы сами должны понимать, многоуважаемый…
Пал Палыч стал просматривать фото.  Снимки красивые –картинные. Вот: дом, вот: пруд, вот: лесенка к озеру, вот: тропиночка в лес, камнями уложенная. Чудо! Слюньки глотал старый охотник, и глаз горел. Вот: медведь в его лесу, а вот: волков парочка. А вот и косуля. Изумительная, дрожащая прелесть, на упругих ножках…
А там, за стопкой фоток и бумажки пошли какие-то. И Пал Палыч, на автомате, едва не подмахнул одну, да остановился.
- Слышь, а эт-т, что, любезный?
- Форма! Форма такая: приемка осмотра, осмотр приемки. Надо ставить подпись…
- Какая еще: «Приемка»? Эй, жених недоделанный, пока дом не увижу снаружи, изнутри, пока  свой парковый кусок не обойду - ничего подписывать не  стану! Фотки подписал и хватит. Да и фотки я зря пописал …
Палыч сгреб фотографии в пук и попробовал стянуть их со стола себе в сумку. Но индус уцепился за подписанные фотографии двумя руками. Тринадевятов потянул сильнее. Индус упал на стол и накрыл пачку всем телом.
- Не надо! Отчетность! Пожалейте, мистер!
- Ладно, черт с тобой! Поехали!
- Поехали, - покорно согласился помятый представитель фирмы.
 И как только Тринадевятов отпустил фотографии, проворно запихнул их в свой кейс.
Сели в машину. А как тронулись -повернули от парковой зоны, где и была фазенда Тринадевятова, прямо в противоположную сторону…
- Куда  это  мы ?! Нам в другую сторону!
И охотник схватил фирменного строителя за лацканы пиджака, за оба -  одной рукой.
Индус, махая руками, заскрипел:
-Заминка с проездом, мистер! На объект. Казус неприятный! Но  там полиция заблокировала территорию. Парковый полуостров на карантине. Какая-то зараза привезена из Аравии одним беженцем…
Тринадевятов зарычал и сдавил индуса так, что тот только  пискнул.
- Не расстраивайтесь Вы очень, мистер! – Это вмешался уже водитель. - Поживите день, два в гостинице. Мы Вам сняли исключительный номер, за счет фирмы. Трехразовое питание. Талоны на посещение спорт-комплекса, финской бани, парикмахера, массажного салона и бассейна. А также билет на мега премьеру Индийско-арабского блокбастера «Мститель - 17»…
Тринадевятов разжал пальцы.
…
Номер был не плох. Широкая кровать, и в окне - вид на горы. Практически, на его горы, хотя бы маленькой частью, но его.
Оплачено!
Охотник принял ванну, полбутылки индийского виски и валялся на кровати под волнами воздуха, гонимыми большим пропеллером – люстрой под потолком.
Он вспоминал исторический урок об  олигархах рубежа  20-го и 21-го веков. Русских, Бразильских, Китайских, прочих… Он его хорошо помнил, еще со школы. И на нем повелся.
Исторический урок от  всех русских рвачей, с их стандартным набором -  дворец  сто комнат, «Феррари»  с 1000 лошадиных сил, яхта с парусами, и – одалисок, 12 штук…
И – грабить народ. И природу, мать нашу.
Спустя полтора века у Тренадевятова получалось не хуже. И грабил, и марадёрствовал, и души губил…И построил таки себе – Сказку.
«Надо бы, не забыть храмов несколько разных построить. Миниатюрных, - под пейзаж…»
В дверь постучали. Не позвонили, не обусловились по телекому, а именно: постучали. Приватно, по старинке…
«Местные прислужки, что ли?»
И пошел открывать дверь.
За дверью стояли два типа в цивильных пиджаках, в очках с затемнёнными стеклами, и – улыбались.
«Такие очки работают как видео камеры», отметил для себя Пал Палыч. То, что это представители спецслужб Пал Палыч понял еще до того, как  типы в пиджаках предъявили свои документы. «Всеиндийский следственный департамент  министерства юстиции» - значилось в их ксивах.
Был ли такой в натуре или ребятки сами придумали, старый охотник не знал, но решил быть вежливым, на всякий случай. И пропустил посетителей в номер, с легким поклоном.
- Господин Анджи Чакрамудри, мы пришли задать вам несколько вопросов.
- Пожалуйста.
- Вы откуда прибыли?
- Из Австралии. Через Сингапур.
Типы в пиджаках переглянулись.
- У вас русский акцент.
- Да, мой прапрадедушка русский белоэмигрант. « За царя –папу и за Родину – маму, вперед!» Такие были времена, начало 20-го века, знаете ли.
- Ваша фамилия…
- Чакрамудри, по материнской линии от прапрабабушки. Взял единственно из любви к Индийской культуре.
- Вы знаете человека по фамилии Тринадевятов?
- Первый раз слышу.
Перед ним положили фотографию.
- Вы знаете этого человека?
На фотографии был он сам, Тринадевятов, только в камуфляже и заросший щетиной.
- Первый раз вижу.
Типы в пиджаках переглянулись и дружно встали.
- У нас нет больше вопросов, господин Чакрамудри. Извините за беспокойство.
Представители следственного департамента покинули номер.
А Палыч разволновался.
Он принялся ходить из угла в угол, пытаясь осознать, что это было и какие предпринять шаги.
В голове ничего путного не возникало. Он повернулся к окну и стал вглядываться в снежные вершины гор за окном, пытаясь отрегулировать внутренне давление и успокоиться.
За спиной еле слышно щёлкнул дверной замок.
Когда Палыч обернулся, в его номере уже стояли трое в черных куртках. Двое из них держали руки засунутыми во внутренние карманы курток, явно сжимая там орудия убийства.
- Добрый день, Тринадевятов. – Сказал третий, чьи руки оставались свободными.
- Вы меня с кем-то путаете.
- Мы тебя не с кем не путаем, скотина.
На этих словах его коллеги вынули из курток пистолеты и направили их на Пал Палыча.
- Ты знаешь, что ты труп?
- Все мы смертны. Вы, ребята, от кого, собственно?
- Мы из «Северного Братства».
Старший вынул из кармана планшет и протянул его охотнику.
- Тебе, от Мессира Севера, лично.
Тринадевятов принял планшет и включил. На экране возникло знакомое лицо на фоне ледяных скал.
-Здравствуй, Павел. Посылку твою получил. Юмор твой оценил…
Пал Палыч живо вспомнил, как перед отбытием из Африки запечатал и отправил представителей Севера в Латинскую Америку, а латиносов – к Северянам.
- Только лишний раз нас ссорить бессмысленно. От посланных тобою особей, мы даже кое-что узнали нового о их деятельности… Благодарю. Но ты же нас предал. И потому, участь твоя незавидна…
- Ты труп, сука! – Прокомментировал слова босса старший из посетителей.
- А, мне казалось, мы были друзьями…- Говорил мессир из планшета.
Один из бойцов резко придвинулся к Тринадевятову и приставил ствол к его голове.
- За твое преступление нет никакого наказания кроме смерти.
«Сейчас выстрелит», мелькнуло в голове Тринадевятова, и он непроизвольно зажмурился.
- Но, в сложившихся на данный момент обстоятельствах,- продолжал говорить с экрана планшета мессир.-  у тебя появилась возможность отсрочить свой скорбный конец.
«О-па… Ну –ка, ну –ка…»
- Тебе надо вернуться на Родину.
- С чего, вдруг?! - Вырвалось у Тринадевятого.
За что он тут же получил рукоятью пистолета в ухо.
- Надо вернуться. И выполнить наше конфиденциальное поручение.
Тринадевятов уважал беспощадного мессира Севера, и боялся. А Родину Тринадевятов – любил. Но и боялся - не меньше.
- У тебя есть способности. У тебя есть порода. Ты – ариец, наконец. Я верю: ты сделаешь всё по высшему классу. Кстати, с сегодняшнего утра твои деньги у нас. Можешь проверить счета. Их, вопиющую о справедливости, пустоту. Желаю тебе успеха.»
Изображение худой физиономии мессира исчезло.
- Ты согласен?- спросил предводитель северян.
- Согласен…
- Вопрос был риторический, придурок. Что с тобой мессир цацкается, не понимаю. Да не моё это дело. Слушай  и запоминай. Завтра, в девять утра, в кафе « Зита-Гита». Получишь инструкции, документы и спец.аппаратуру. А к обеду уже будешь лететь в свою Сибирь.
- Хорошо, я подумаю.
Старший раздраженно мотнул головой. И Тринадевятов получил в ухо во второй раз.
- Думать не положено. Отдыхать положено. Можешь напиться, как в последний раз, и утром быть тебе в кафе. Собирай манатки, чучело африканское…
И уже на выходе Старший добавил:
- Лишних движений не делай. Ты – наш, по-всякому. И поедешь ты в Сибирь, домой, всё равно. Только уже без одной ноги и одной руки. И отрезанными ушами. Задание позволяет…
- А, что за: «задание»-то?! Меня ж, там посадят, как пить дать!
Старший отвечал уже из коридора:
- Кафе «Зита-Гита», в девять утра…
 «Вот и кончился мой отпуск. А так хотелось никого больше не убивать».
Выпил он не много. Для сна - помешал пиво с виски. И уснул, без содроганий о завтрашнем дне.
А ночью его попытались убить.
И убили, в принципе. Зарезали на кровати свернутые тряпки, сложенные под одеяло.
А Тринадевятов очень удобно спал под кроватью. Ковер был достаточно мягкий, по крайней мере: для костей старого охотника. Оттуда же, из-под кровати, он  дунул в трубочку, два раза. И покусители на его жизнь упали, парализованные иглами с ядом. Мучились бы они до смерти еще долго, но Тринадевятов помог - вылезши из под кровати, добил.
 С одного взгляда на конвульсирующие тела, охотник понял. Убивали его не северяне. Убивали латиносы. Из «Xsandra».
«Да что ж такое делается?! Я и документы поменял, и фамилию, и отпечатки свел. А, все равно - о моих перемещениях знает весь белый свет!»
Как дальше жить и где деньги хранить, Тринадевятов оставил думать на утро. А сам срочно съехал с гостиницы. Через окно.
Устроившись в неброском отеле на окраине, Тринадевятов теперь уж не мог заснуть до рассвета.
Да, Эра Милосердия закончилась давно. Рохли второй половины двадцатого века,  всё не хотели верить, что живут они в самые, самые тихие, самые жирные времена за всю человеческую историю. Скучно им было. Им хотелось всего и, что б им за то – ничего не было. А так не бывает. Нельзя жрать беспрерывно и быть тонким и красивым. А – хотелось… Получилось, ни то и не другое, а – как всегда. Чего не ждали, атомизированные толпы.
Зато, теперь – весело! До смерти.
А  утром,  без пяти девять, он был в кафе « Зита – Гита».
Три минуты десятого  к нему подсел представитель ордена «Северное Братство». Двое его подручных сели за столик напротив.
Тринадевятов смотрел на лицо холеного северянина, на покрытые лаком ногти, на белый перстень с черепом. Пил кофе и мысленно с ним беседовал:
«Что ж ты светишься как лампочка, в серебряном абажуре. Думаешь: Тринадевятов щас будет Родину продавать. Вот только сделай неверный ход, нацик. Только сделай, прошу тебя!»
- … итак, ваше задание будет таким. После чего вы выходите в точку с кардинатами ….., включаете маяк, и мы Вас, забираем с вашим грузом. И, кстати, не забудьте убить старика.
- А что за старик?
- Просто, старик. Вот фото.-  Агент положил перед Пал Палычем портрет ужасно знакомого старикашки.
- О-го... А он появится? Я не великая для них птица. Преступник.
- Появится, вероятность – девяносто процентов. Есть причины, вам знать не надо.
Холеный господин агент промокнул платочком пот на лбу.
- Наш разговор записывается.  Сейчас, глядя на меня, зачитайте текст с листа, и распишитесь.
Тринадевятов поднял со стола бумагу и, с чувством да выражением, продекламировал слова клятвы в верности «Северному Братству» и его нацистским идеалам. После чего аккуратно вывел роспись на краю листа.
Господин облегченно вздохнул:
- Надо бы кровью… Но, пока примем, - буркнул он, и спрятал  бумажку с клятвой во внутренний карман.
«А, ведь, ждал ты от меня фортелей, сучёнок».
Тринадевятов не удержался и спросил:
- А может, всё таки, стоило кровью начертать? Мне, как два пальца… Только скажите – чьей?
Господин посмотрел сквозь него и продолжил инструктаж.
- Сейчас мы встанем и пройдем в туалетную комнату, где я передам Вам специальную аппаратуру и объясню правила  её эксплуатации.
Агент встал и сделал приглашающе указующий жест в глубину зала.
Прошли в туалет.
Один из боевиков нацистов  встал перед дверью, второй зашел следом за ними внутрь. Их господин начальник своим ключом открыл одну из кабинок с унитазом. В ней лежали две внушительных сумки военного образца. Господин принялся доставать из них разные гаджеты, объяснять их назначение и способы манипуляции с ними. После чего стал складывать их в маленькую сумочку.
Вдруг, господин  начальник повернулся к унитазу, расстегнул штаны, пописал. И, как ни что не бывало, продолжил.  Достал рулон ленты телесного цвета и сунул Тринадевятову в руку.
- Примотайте элементы аппаратуры к своему стелу. Их не возьмет ни один современный сканнер. По крайней мере, в этой стране.
Сказал, и провел руками по груди старого охотника, вытирая их о его рубашку. После чего вернулся к  сумкам и, принявшись укладывать свое шпионское барахло, стал насвистывать из Моцартовского – «Фигаро здесь, Фигаро там». Свистел виртуозно, стоя к Тринадевятову спиной.  В этот же миг охранник посмотрел на окно, где, местная диковинная птичка, сев у края открытой форточки,  заливисто чирикнула, подпевая агенту.
Этого момента хватило.
Тринадевятов  одной рукой взялся за затылок господина, чуть приподнял и опустил резко, ломая тем движением шейку позвоночника. Тут же сделал широкий шаг в сторону охранника, вцепился ему в кадык,  и сжал стальные свои пальцы, круша трахею.
Господин мягко упал на свои сумки, а тело охранника Тринадевятов придержал. Уложил на туалетный кафель, и свернул ему шею -, на всякий случай. Чтоб ногами не конвульсировал шумно.
В сумочку со спец аппаратурой впихнул моток ленты. И пошел к подоконнику. Проходя мимо кабинки, где на сумках валялся господин нацист, пнул его в зад.
- Что ж ты, гаденыш, руки-то не помыл…
Охотник забрался на подоконник и вылез в подходяще широкую форточку.
 «Ну, что я делаю?! Ну, зачем?».
Но не мог никак старый уголовник позволить, что б его так, обтруханили – вытерли ссаные сучьи ладошки о его белую грудь. Даже если никто из «коллег» того не видел – позволить себе такого он не мог…
И пошел Палыч на речку…
Разпоследним туристом лыбился он всем встречным, с набитым ртом, потому как постоянно что-нибудь жрал, чтобы «фейс» прикрыть от контроля.
 На берегу у моста полицейский кордон. И большой плакат рядом, со строгими надписями и красной мордой чудовища.
«Наверно, это лицо местного бога Заразы».
Всё, как фирменный строитель и говорил.
Тринадеятов ходил по набережной среди гуляющих толп и, то и дело, смотрел в сторону паркового полуострова, в бинокль, приобретенный здесь же, на берегу. Он всё пытался: высмотреть свою незабвенную дачку… Утренний туман держался до самого обеда. А когда рассеялся, взаправду, иль показалось ему, он будто увидел крышу своей фазенды.
И нагрянуло счастье. И потекли слезы у старого идиота.
 Вот оно! Недалеко, кажется,- отдохновение, тишина и покой. Будет ли оное настолько хорошо, как представляется, или надоест ему, через неделю, он еще не знает. Но счастье, оно есть. Сейчас, на берегу. В  полторы тысячи шагов от мечты…
Тринадевятов не заметил, как наступил вечер, и мгла закрыла противоположный  берег, берег полный фантазиями жизни другой.
Пора было себя куда-то девать. Да  и проверить одну гипотезу, не плохо бы…
И он пошел в кино.
Но в кинотеатре старый охотник сел  не на свое место, а подалее. Отметил, где его, по билету, кресло, и стал наблюдать.
 Скоро  с двух сторон кресла сели два молодых, но бородатых паренька и принялись нетерпеливо оглядываться. Но началось кино, и они впялились в экран.
На подиуме перед экраном бегали, прыгали, стреляли, влюблялись и упорно мстили за прошлые жизни призрачные герои новых индийских сказок.
Палыч тихонько подсел сзади к бородатеньким:
- Салям алейкум, уважаемые.
Ребятки дернулись, впялились в него расширенными глазами и начали туманить, типа: они его не знают, и что он в них ошибся. Но Тринадевятов заметил на их шеях наколки, в виде длинных порезов. То было, арабской вязью, вроде клятвы головой в верности аллаху и  своему имаму.
-  Ребята, не темните! Вы ж из «Муслим Акбар»! А я - Тринадевятов.
Они переглянулись, заулыбались и принялись его грубо вербовать в террористы, горячо шепча. Денег предлагали мало, всё упирали на путёвку в рай - с вином, наркотой и двадцатью девственницами.
Тринадевятов сделал задумчивое лицо.
- Скучное у вас предложение. Да и зачем мне двадцать девственниц? С одной умучиешься, а тут - двадцать! Не-е…
Ребята тут же сменили улыбки на оскал и начали ему угрожать карами небесными и земными. Бомбами, пулями, ножами, вырезыванием всех родных, вплоть до домашних животных, и, напоследок, обещали совершить с ним насильный половой акт.
Тут на экране мелькнуло знакомое лицо.
- Чаклун Махраборти! – крикнул Тринадевятов шепотом.
Ребята  дернулись от него обратно к экрану и, раскрыв рты, впялились в знаменитейшего азиатского актера.
Тут их старый охотник и зарезал.
Обоих сразу – по горлу, двумя пластиковыми клинками. И сразу придавил их головушки к низу  - к их грудям, что не забрызгали  посетителей кинотеатра теплой своей кровушкой…
И тут же покинул зал -  осторожно, с извинениями, пробираясь к выходу…
«Да, с муслимами, это - строители подставили, конкретно!» Думал охотник,  прохаживаясь по улице. И не стал тянуть.
Позвонил  в контору строителей своей фазенды. Благо, в этой стране еще были уличные таксофоны.
Тринадевятов был очень мил в обращении по телефону. Перед ним сильно извинялись. Правда, за  что, именно, не уточняли. За дом свой, который он посетить не может? За попытку вербовки террористами? За грубый шантаж нацистов? Или за неудавшееся латиносам  ночное убийство?
Его пригласили в ресторан, что бы смягчить все вопросы. Вопросы, которые он еще не успел задать.
 Встречали его стоя, возле стола накрытого яствами, давешний представитель с водителем, который был  видимо и телохранителем, заодно.
Тринадевятов уселся за стол без церемоний и накинулся на еду, ковырнув ложкой во всех блюдах:
- Ой, какое кино я посмотрел, замечательное. На ваш билет, уважаемый. Спасибо вам, большое. Сюжет только до конца не понял:  причем тут террористы, а?
Строитель побледнел:
- Я не знаю - при чем тут террористы. Я кина не видел. Но обещаю разобраться.
Охотник нагло пил и закусывал, а ему услужливо подкладывали.
В голове блуждала победная эйфория.
Перед ним  положили бумаги и дали перо. Он радостно подписал все бумаги и расхохотался.
Когда он наелся  и напился, что брюхо едва ли не лопалось, он встал из-за стола. Его пошатывало. Представители фирмы  взяли его по руки и  повели по лестнице из ресторана на верх. Там, они сказали,  был его номер. «Строители» вели  его и  щебетали ему в оба уха: какой надежный это отель, какие безопасные, охраняемые в нём номера. И, что  вещи его они из мотеля перевезли. И, что завтра кордон снимут. И, что он, наконец, переедет к себе во дворец…
Его завели в номер и положили на кровать.
«Строители» ушли.
А минут через пять – десять Тринадевятов понял, что он умирает.
Его банально отравили.
Он лежал на кровати  лицом вниз - и падал , падал куда-то. Небо над ним закручивалось в воронку и удалялось, а снизу тянуло холодом леденящим, и слепила тьма.
 И, среди сумбура мыслей сплетенных с ужасом умирания, возникла короткая, но четкая мысль. «Я буду в аду. Но в их, индийском аду. А в нём – холодно. Ошиблись, сволочи. Я – сибиряк. Мне мороз - по-фигу!»
Тринадевятов сполз с кровати, подтянул свою, привезенную «строителями» из мотеля, сумку. Расстегнул и вытянул со дна африканскую баклажку. Шаманский подарок с подвешенным к нему образком Богородицы православной, а внутри - новосибирский анти дот. Спасение: три в одном!
Тринадевятова смерть отпустила за три минуты.
Старого охотник сел на полу, весь мокрый от пота, так, что с рубашки капли падали.
«А как они адрес узнали, мерзавцы? Нет! Здесь, в цивилизации, жить нельзя. Кажется: и чипами не прошит, и следов не  оставляю. Не регистрируюсь и не пялюсь в видео камеры. А все равно – как в аквариуме рыбка  золотая…»   
Из сумки охотник принялся вынимать всякие вещицы - какую из  парфюмерного набора, а какую из носка вынул… В итоге – собрал пистолет. Который он пронес через все таможни. Не пистолет, а маленькая электрическая пушка, в которой - металлической частью: только один  двадцатисантиметровый стержень – «рельс-трубка» внутри которой  разгоняются пластиковые шарики до двадцати тысяч метров в секунду. Очередью таких шариков можно пополам танк распилить.
 «Спасибо Родине - за подарки!»
«Хватит пластмассовыми ножичками играться.»
Ждал он не зря. Часа в два ночи. К нему пришли снова. Один залез через балкон, другой  вошел на цыпочках в дверь.
Тринадевятов их шлепнул сразу. Даже имени не спросил. И кто приходил  к нему - разглядывать не стал. Взял сумку, слез с балкона.
«Ох, скоро забуду, как в дверь входят – головой вперед, или ногами.»
Палыч двинулся пешком по ночному городу на окраину, к складам. Где стоял контейнер с его добром из Африки.
Он уже  и задумываться не стал – «Кто напал?» Он хотел выспаться. А с утра уже начать ставить точки в книге: «Приключения Тринадевятова в Индии».
В складской ограде  ему даже дыры не пришлось вырезать – все уже было заготовлено туземными воришками. Главное было включить чутье бывалого вора и найти лаз. Тринадевятов нашел и пробрался на территорию.
Территория складов была огромная, но свой контейнер он выследил по маячку, вскрыл, и тут же завалился спать на каких то своих тюках, ибо на поиски африканских пледов и звериных шкур мочи у старого охотника уже не было…
Снились Пал Палычу родные Алтайские предгорья – речка быстрая, белые березы, да  плачущий Василий Шукшин. И он, сам Тринадевятов, рядом. Только маленький,  еще тот – из детства. Стоит он  с Шукшиным рядом и глядит на пускающего слёзы  узловатого дядьку. И вдумчиво грызет чупа-чупс...
Тринадевятов проснулся в плотно закрытом железном ящике контейнера, переполненный решимости посетить свою собственность на том берегу.
Под цивильные шмотки он надел гидрокостюм, да собрал снаряжения, с боезапасом - две сумки.
Но стоило ему, выйдя из контейнера, пройти пару десятков шагов,  как с неба на него спустились два полицейских аэрокара и в матюгальник потребовали , что б он стоял, не дергался и предъявил документы. Тринадевятов бросился в узкий проход меж контейнеров, а там - и в трубу ливневой канализации,  через  сломанную решетку которой он на склады и проник. Но, перед самым нырком в горловину трубы он задержался, запихивая вперед сумки, и успел-таки получить в спину автоматную очередь.
Слава Создателю, и всех благ ему, проживающему в городе Златоусте.
Поверх гидрокостюма Тринадевятов еще надел защиту 7-го уровня, напоминающую рубашку и  кольчугу одновременно, только со встроенными чипами. Стоит, чему-либо коснуться её со скоростью резче восьми  метров в секунду, и рубашка встаёт колом, превращаясь в непробиваемый панцирь. Её изобретатель был человеком с юмором, и, видно, почитателем сэра- лорда Толкиена, с «Властелином Колец». И потому его броне- произведение называлось: «Мефрил».
 Если б не «кольчушка», Тринадевятова автоматной очередью распили бы пополам. Далеко не у каждого дурака с автоматом есть подобная вещица. Спасибо мужикам с Урала, за подарок.
Переплыв реку под водой, охотник вышел в полукилометре от своей фазенды вниз по течению, и стал заходить с тыла, поднимаясь на предгорные холмы, поросшие сосняком. А там уж,  с высотки, обсохнув и вооружившись, начал спускаться, приближаясь к объекту со всей осторожностью обученного диверсанта.
Вдруг, охотник  услышал чьё то бормотание, или нечто  на него похожее. Бывает и звери разговаривают. Но сдвинувшись в сторону звуков. Тринадевятов  понял:  звуки производит человек, и он – поёт…. Охотник подполз к источнику  шума с подветренной стороны, и узрел картину…
 У вылезших корней, здоровенного,  неопознанного Тринадевытовым дерева, сидит  полудурок, тоже большой, но рыхлый. Рядом костерок, на суке медвежья шкура. Перед полудурком лайка, перекрашенная в волка, и  жеребенок, с деревянными рогами на ремешке. Полудурок кормит собачку и коника хрустящими крекерами с обеих рук, и – поет, пришлёпывая пухлыми губами. 
Волна негодования захлестнувшая Тринадевятова была столь велика, что подбросила его из положения лежа метра на полтора и он рванул, уж не скрываясь, к этим циркачам.
- Значица – волки крашенные, рога деревянные!
Лайка с жеребенком бросились врассыпную, полудурок подавился песней. А старый охотник, подбежав к дереву, хватанул медвежью шкуру на суку. Так и есть – по краям шкуры была пришита дорожка замка «молния».
- Э-э-э,- замычал певец.
Тринадевятов треснул ему подзатыльник, с горяча.
- Молчать!
Тринадевятов сжал пальцы в кулаки и  сделал несколько вдохов – выдохов, успокаивая себя.
- Говорить! Ты один клоун здесь?
И артист, недавно снявший с себя шкуру гималайского медведя, быстро, быстро залепетал, густо затыкая коверканный английский кусками хинди.
Но Тринадевятов его понял.
Он понял, что всё обман. Обман – давно и заранее.
Коттеджей на полуострове много. И не строится здесь ничего уже давно. По крайней мере, полудурок, он же дрессировщик, здесь работал третий год. Так вот, он никаких построенных за это время, с «ноля», дворцов не видел. Но есть несколько стройплощадок. На которые то и дело приезжают знакомые дрессировщику артисты, одеваются в форму строителей и изображают трудовую деятельность. А их снимают на камеры с разных ракурсов…
В давно готовых коттеджах постоянно сменяются жильцы. Никто больше месяца не живет. Куда они деваются, дрессировщик не знает. Потому, как ночью он спит, очень крепко. Есть, правда, несколько постоянно заселенных коттеджей. Но к ним  и за пять километров не подойти. По периметру стоят роботы и  стреляют на поражение крупнокалиберными… Там живут какие-то очень большие начальники. А полудурок - дрессировщик из обанкротившегося цирка, просто здесь работает, за копеечную плату. С помощью своих питомцев он изображает здоровую наполненность местной экологии, зевакам - на том берегу от «рая».
Мираж растаял. «Тринадевятово царство» уносилось куда-то, за Альфа – Центавра, со сверхсветовой скоростью.
Тринадевятов вырубил полудурка ударом в челюсть, привязал его к дереву, сунув в рот кляпом  упаковку от крекеров.
Движения охотника были быстры и четки. По жилам струилась холодная ярость, и глаза – блестели.  Кто видел  этот блеск в глазах Тринадевятова, и остался жив - с этим блеском еще раз встретиться, боялся больше самой смерти.
Тринадевятов выдвинулся к фазенде.
Наблюдение показало. Дом заселен. В опоясывающих его высоких окнах: горел свет, и шевелилась жизнь.
Сновали женщины и бегали дети. Мужчина в халате, по-видимому: отец семейства, сидел в кресле и смотрел в планшет.  Чувствовалось – люди счастливы.
«Вот, почему ребята меня в дом не пускали! Других «кроликов» обрабатывают! А тут я – на две недели раньше, как снег на голову. И кордон эпидемиологической защиты на мосту, видать – фуфлыжный… Всё ж куплено. Полицаи, точно – в доле. Чего бы это было в меня из автомата стрелять на складе?»
К дому подъехала машина. В Индии на аэрокарах перемещаются только правительственные службы и особо важные персоны, из того же правительства, Даже не всякому миллиардеру местному позволено летать, тем более – где вздумается.
«Да, это у нас только, В Сибири, каждый молокосос норовит в облака махнуть, пока родители не видят. Здесь народу, как грязи. Взлетят все – солнца не увидишь…»
Из машины вышли знакомые Тринадевятову «строители». Вошли в дом. Хозяин подскочил с кресла к ним на встречу. Радостно обнялись, расцеловались и пошли по дому. «Строители» махали руками во все стороны. «Новосел», кивал головой, довольный. Подошли к столу. «Строители» достали бумаги. Подали «будущему домовладельцу»  планшет- терминал, для проведения платежей по безналичному расчету. Новосел улыбаясь, вставил в терминал карту.
«Черт! Сейчас этот дурак оплатит и эти сволочи уедут!» И Тренадевятов вспомнил, что есть у него некая штучка, невольный презент от «Северных братьев». Он его с собой прихватил.. Одна из функций этой электронной штучки, из самых простых, было создание помех для телекоммуникаций. Это охотник запомнил. И штучку активировал. «Новосел» тыкнул в сенсорный экран терминала раз, тыкнул два, три и, пожав плечами, вернул его «строителям». Те тоже принялись в него тыкать. А потом и трясти.
«Работает штучка – дрючка! Пора за дело.»
Тринадевятов, как тот легендарный ниндзя, бесшумно проник в дом с черного входа.
В зале, где дергались у терминала «строители» и их очередной «кролик», погас свет…
Потом охотник включил его, но несколько погодя. За очень короткое время безсветия Тринадевятов успел вырубить «строителей» и их «кролика», обыскать весь дом, согнать всех его постояльцев, детей и женщин, в подвал, зафиксировать их там,  и заклеить им рты.
Когда «строители» с «кроликом» очнулись, они сидели  привязанными в креслах, а напротив них на диване расположился Тринадевятов. И пил кофе.
Начался допрос.
Тринадевятов, даже немножко обиделся на допрашиваемых. Всего лишь несколько ударов да пара оторванных губ. И они рассказали всё, плюс - много лишнего. И совсем не угрожали карами от высоких покровителей и прочей мелкой местью.
 Тринадевятов умел быть подавляющ. Но, что б настолько! Он и не предполагал за собой такого…
«Да не-е! Просто народишко мельчает. Всё баблом меряют. И этот «кролик», тоже – готов им простить всё. За определенную сумму компенсации. «Строители»  должны были, по итогам, его самого  и всю семью его порешить.  А он – о деньгах, каких-то…»
«Забыли люди высокое удовольствие – убивать с чистой совестью…»
  «Строители» и «Продавцы» земельного участка - это была одна банда. И  брали они в оборот не каждого, а людей - не только, что б  богатых, а одиноких или с небольшой компактной семьей, которых можно было кончить сразу. И не мотаться по планете, зачищая концы.
Весь парковый полуостров - это была, сплошь, огромная ловушка, куда слетались жирные «мухи» со всей планеты. Только три – четыре коттеджа были заселены реальными жильцами. И то: все их жильцы были на значительных должностях в правительстве, и сами являлись одними из руководителей этого преступного синдиката «риэлтеров – застройщиков».
Еще британские колонизаторы в девятнадцатом веке имели здесь элитный курорт для высших офицеров и чиновников, уставших грабить индусов, в жару и дождь, не щадя себя.
Деньги за этот уголок кашмирского рая,  по любым меркам, брались огромные.
А по индийским меркам – так,  совершенно запредельные. Количество жертв, на которое могли пойти «продавцы – строители», трудно было даже представить…
Тринадевятов хотел уже заканчивать, как вспомнил одно обстоятельство: что остался без денег совершенно. И посмотрел на неудавшегося домовладельца, которого Палыч и пальцем не тронул, но сидя с допрашиваемыми «риэлторами» в одном ряду - от страха был едва жив.
- Ты, Кролик, кто есть?
- Я? Я здесь не причем, абсолютно! Я…
- Стоп. Я спрашиваю: кто ты, откуда, профессия и, вообще: откуда  такие деньги?
- Я – изобретатель.
Выяснилось, что зовут его… очень сложно. Но первое имя в длинном ряду имен было почти знакомым, похожее на: «Алладин». Это потому, что он был «мужичок» - арабский, но уж как третье поколение его семья проживает в Швейцарии. Где, на оставшиеся после крушения углеводородного сегмента рынка энергоресурсов деньги предки всех отпрысков своих выучивали всяческим наукам, прилагая к их образованию не только финансы, но и родительский авторитет. И скромный пряник, и традиционный ремень.
Парнишка выучился и стал изобретателем в биотехнологиях. И в медицине, в частности. Освободился от родительской опеки он давно. Уехал на Кубу, в один из самых крутых научно-медицинских центров. Поменял фамилию, что б не докучали  многочисленные арабские родственники. Из Палестины, особенно. Но, вот, от жары – он тоже устал. Как те британские  офицеры. И решил раскошелится - прикупить себе дачку в прохладе. Ведь, хоть и был он арабской крови, но родился и вырос в Альпах. Любил лыжи и байдарку…
«А  ты мне нравишься. Байдарка, лыжи, снег… наш парень!»
- Жить то хочется?
Алладин замолчал и молча опустил голову.
- И мне, хочется…  Давай, сделаем так. Я тебе денежки перечислю, пусть они полежат у тебя, пока, а? Я, отъеду наверно, на время. Да и ты…. забудь ты про этот Кашмир! Живи на Кубе. Или в Швейцарию вернись - покайся перед папой. Он простит, я знаю… Согласен деньги принять?
Араб, не веря своему счастью, замотал головой так, что Тринадевятов забеспокоился, как бы у него позвонок шейный не сместился.
У Палыча отлегло, и он  улыбнулся замученным риэлторам радостной улыбкой. Да, такой радостной, что они поверили, будто останутся живы.
- Ребятки, вопрос к вам, последний.  А как это вы угадали с домом под мой своеобразный вкус?
- Да, какой он: «своеобразный»… У нас дома на все вкусы. Только обои меняем, да статуи всякие - то заносим, то выносим. А вкус ваш, как раз стандартный, у русских и арабов, практически одинаковый. Что б комнат побольше, что б высокие потолки, что б позолота… Баня, бассейнов пару. Что б  в гараже машина последней марки, что б у причала яхта, а в доме - одалисок десять штук… Только живность нравится разная,  но всем - лошади! Кроме Вас, почему то... Медведя с волком захотели, вы - первый…. За чем оно вам? Они ж опасные…
- Они мне: за место кошек, милай… Здесь самый опасный, это я!
- Да, да, да! Извините!
- За это – извиняю. – Милостиво соизволил Тринадевятов и бросил на колени строителю планшет – терминал.
Тот посмотрел на него непонимающе.
- Что воззрился? Деньги, давай, переводи. На его счет. – И указал на арабского гения. И, обращаясь к тому,- ты помоги ребяткам, что да как.
Алладин аж из веревок вытянулся.
-  А какая сумма перевода?
- Сумма… В общем: столько, сколько ты заплатил за дом, умноженное на два. И плюс столько, сколько я должен был заплатить, умноженное на два. – И, обращаясь к «риэлторам»,- Считать умеете? Сумма понятна?
Ребята кивнули молча. И начали пунцоветь на глазах…
- В чем дело ребятки? Говорите. Быстренько.
- Перевести, мы переведем..
- Но нас сразу начнут искать.
- И найдут.
- Найдут здесь.
- Быстро найдут.
- Очень быстро…
Старый охотник стукнул кулаком по столу.
- А это уже… Не ваше дело, уже.
Тринадевятов разрезал путы на «строителях» и на своем новообретенном партнере. И когда те завершили операции с переводом средств, еще раз, напоследок, улыбнулся строителям, почти счастливо. И попрощался:
- Ну, до встречи.
Сказал он. И выстрелил  в голову каждому, из своей «электрической пушки». Её выстрелы  прозвучали совсем не страшно, прямо таки: несерьезно. Два шороха, и две аккуратные дырочки в черепах…
Тринадевятов вышел на широкий, во всю длину дома балкон – веранду, оперся об мраморные перила и глубоко вздохнул. Хрустальный воздух, ветерок с запахом хвои… Тепло и прохладно одновременно. Одним словом: «Кашмир». Будто в шарф дыхнул на морозце…
«… Хорошо то как. Но как тут жить? Просто: натуральный вертеп продажности и обмана. В Африке, всё как то честней было. Там, я -  был самый главный подлец… А здесь… Может, перебить их всех? Да, куда уж… Один я. Не потяну. На всех меня не хватит.»
Из руки Пал Палыча, вдруг, выпадают ключи от дома, которые он крутил, в задумчивости. Он нагнулся их поднять. И тут  его осыпала каменная крошка. А в кустах напротив дома засверкали огоньки выстрелов.
На старого охотника опять напали, и опять его спасло чудо. Он пробежал на четвереньках внутрь коттеджа, хватает оружие, сумки с боезапасом и возвращается на веранду, как на «передовую»
Из кустов, пригибаясь, вышли люди - не люди, а, кажется, всё:  уроды «модернизированные». И, паля из автоматического оружия, двинулись к дому…
Пал Палыч прячась за перилами, за колонами – пригибаясь и ползая, принялся метко отстреливаться.
Враги, кто упал, подстреленный, а кто живой – залег.
Но бойцов было еще достаточно, и принялись они расползаться, охватывая дом.
Враг грамотно расширил сектор обстрела. Старому охотнику пришлось ускориться до предела  - останавливая продвижение противника.
Башибузуки были упорны. Страх отключив медикаментозно, и, неся огромные потери – лезли и лезли.
Боеприпасы почти кончились. Последняя граната, как принято у русского спецназа – для себя и новых «друзей», как подойдут поближе…
И вот она – смерть.
Вдруг, за спинами нападавших головорезов, с холмов ударил дружный автоматный залп. Выстрелы врагов затихли. Потом был второй залп – уже ближе. А потом третий… Панические крики «модернизированных» наймитов, и дружные крики «Ура!». Очень, очень знакомые крики…
- Палыч, не-е стрелять! Палыч, свой пришел!
«Господи, Мумба! Откуда?!»
Тринадевятов высунулся из-за парапета  и махнул рукой, еще пока недоверчиво.
Из леса вышли и степенно поднялись к нему на веранду его африканские ребята. И, во главе них – Мумба.
- Куда забрел, Мумба? Пешком дошел?
И, не дожидаясь ответа, обнял своего бухгалтера,  потрепал по курчавым головам бойцов.
- Нет, не пешком…,- сказал за спиной хрипловатый голос. Сказал по-русски, без акцента.
Палыч обернулся.  На алле перед домом, меж деревьев  и цветочных кустов стоял суховатый старичок в вязаном жакете и широкополой шляпе - заблудившейся дачник.
- Это я его подбросил. На гравилете…
Сказал старик и вышел на дорожку, опираясь на дедовскую палочку.
- Здравствуйте, Тринадевятов, Я  - Ведагор Парфёнович, сопредседатель Русского отделения Ордена Садоводов.
На этих словах дедушки Тринадевятов онемел. Что такое «Орден Садоводов» он знал.
«Это тот старик, которого я должен убить… Мессир, как?!»
 А старик словно и не заметил Тринадевятова остолбенения, прохаживался вдоль розовых кустов, постукивая палочкой.
- Искали мы Вас. А нашли в Африке вашего товарища…
Мумба торопливо пояснил:
- Плохо спать, Палыч. Очень-на: плохо спать. Кровь, кровь. Озеро – кровь, Палыч тонуть. Мумба бойцы брать. Дедушка лететь! – Мумба говорил по-русски сбиваясь, много хуже прежнего, видно от волнения.
Старик поднялся на веранду, похлопал по плечу застывшего охотника и сказал по-простому:
- Ну, что Павлик…поехали –ка домой.
И, хоть , и вошло в Палыча, с похлопыванием тем, что-то родное, он ответил с опаской:
- Расстреляете же…
- У нас нет смертной казни, давным-давно нет. Ты же знаешь.
- У-гу… нет… Значит, Таймыр…
- Какой: «Таймыр»?- Старик даже оглянулся вокруг, в замешательстве, но сообразил. -    А-а, Таймыр… Нет, нет, Павел Павлович. Несколько южнее, значительно южнее. Сибирь, она большая.
- Я в курсе... А что там есть?
- Там есть все!  Лес – тайга,  сосенки – березки, грибы – ягодки, зверюшки…
- Речка есть?
-…И река, и озера. Холмы, сопки, горы, скалы… Воздух, небо! Всё есть! Интернета нет. И коллеги ваши, криминальные, есть… Но, я думаю: с ними Вы найдете общий язык…
Старик говорил еще что-то, а Палыч, вдруг, «поплыл»  под светлым взглядом Ведагора Парфёновича:
 – Так, что, Павлик, обозлился на тебя злой дядька с Севера?
У Тринадевятова  подогнулись ноги, и охотник сел на корточки. И старичок присел рядом.
И стал жаловаться Павлик  доброму человеку на злого дядьку «Властелина Льда», на мстительных латиносов, на подлых азиатов и на африканских людоедов….
- А сам ты, Павлик, что - совсем не виноватый?
Палыч шмыгнул носом, а старичок протянул ему леденец на палочке.
И Тринадевятов, кусая  яростно леденец, рассказал - какой он плохой, сколько гадостей наделал, сколько людей погубил, и не было ему их жалко. О подлостях и обманах. О людях в клетках и учёных – извергах…
Когда Павлик Тринадевятов выговорился, садовод погладил его по головке и сказал:
-…Да, будет сложно, но жизнь надо прожить такой, какая досталась...
Но «мальчик» от тех слов не успокоился:
- До конца до упора?! Да ?!
- Да.
- А, не забоитесь, сами-то?
Павлик острым прищуром вонзился в глаза Садовода.
- Нет, «не забоимся».  Мы, Садоводы, никого не боимся… Кроме Бога и себя самих…
Тринадевятов поднялся с корточек, распрямился.
-Значит: тюрьма…
- Поселение.
- На сколько…
- На всю жизнь, Павлик.
- Мне всегда и всего мало. Мне нужен весь мир.
- И все небо…
- Да! И все небо, И рай и ад. –Тринадевятов обернулся и крикнул вглубь дома, - Алладин, подойди!
А когда араб, боязливо озираясь на старика, появился на веранде, Палыч, положил ему руку на плечо и сказал тихо:
- Мне, наверно, придется отъехать срочно, на некоторое время. С делами разобраться. А ты – живи. Живи здесь. Никто тебя, не тронет. – И посмотрел вопросительно на старика «садовода». Тот слега кивнул, подтверждая безопасность Алладина и со своей стороны. – К тому же Мумба рядом будет. И я…, постараюсь… Вы только не ссорьтесь. Места тут всем хватит.
Алладин схватил кисть Палыча, и затряс обеими руками, глядя в глаза восторженно.
«… А, может, хотя бы этот не предаст…»
- Палыч едет? Палыч надолго?
Спросил нахмурившейся Мумба.
- Надолго. На всю жизнь.
Ответил за Палыча старик садовод.
- Ненадолго, - упрямо поправил садовода Тринадевятов. – Отдохну дома, с годик. А там, посмотрим…
Хлопнул по спине своего всегдашнего бухгалтера и еще раз оглядел неслучившейся дом свой. Сад, горы и небо – так и не ставшие своими…
- Да…, только русский в несвободе найдет свободу и возможности! Добровольно…
Старик стоял уже у двери.
- Об этом мы еще поговорим.. Ну, так, пошли?..
- Эх-х… Пошли.
Тринадевятов сделал пару шагов к выходу, и, вдруг, рванулся назад, к столу.
- Минуточку… Дайте листок.
Ему дали. Он стал на нем что-то  писать, и говорить:
- Ребята, не дрейфьте! Всем, кто бы сюда не приехал, показывайте эту маляву.
Написал, сунул арабу в руку и вышел за стариком вслед.
Вскоре прозвучало легкое гудение двигателей  гравилета, и всё стихло на полуострове.
Алладин посмотрел в листок. На листе было:
«Я улетел.
Но я еще вернусь.
Если что с моими случится
Ждите»
Далее нарисована маленькая авиационная бомбочка с буквой «А» (атомная) на корпусе.
И, подпись:
«Тринадевятов».

12.
СЧАСТЛИВАЯ ИСТОРИЯ С БАЛЬНЫМ ПЛАТЬЕМ.
2145 год, июнь. Центральная Сибирь, город Кузнецк.

*
Что нужно девушке для счастья?
Свой дом и красивая сказка. Дом, не обязательно, что б  был свой, именно: по всем бумагам. А такой, из которого ее, вдруг, не попросят съехать – никто и никогда. Тогда, этот дом свой. А сказка может быть и чужой. Лишь бы не скучной.
И еще: непременно, для счастья, девушке нужны – любовь и полет. Любовь, бесспорно: реальная, что бы потрогать. А от полета достаточно и ощущения.
Сакральные женские вопросы поимели свои ответы, еще с тех времён -  разрушительных,  центробежных. Когда все сущности были с приставкой «пост», когда неизвестно было - на чем мир держится, чем крепится:
Молениями тысяч верующих?
Веригами десятка праведников?
Или молчанием трудным   последнего старца?
Или  одной ниточкой любви, двух последних искренних сердец?
Актуальнейшим вопросом, осталось навсегда…
 «Метафизика! у Рус-царя нет метафизики. Нет! Нет! Кар-р!...».  Закаркали вороны  в сатирическом мультфильме, -  старом, престаром  – прыгая по рисованному миру в настенной  теле-панели. Закаркали, подлюки,  и выклевали Машу из блужданий свободной мысли.
 Дарья, машкина подруга,  смотрела в теле-панель, полулежа в кресле, и скакала бездумно  с канала на канал. Вот, остановилась, на каком-то мультяшном ретро.
Смешно, но громко.
А Егор не звонил…
Последнее, что она  узнала,- брату присвоили внеочередное звание капитана, и он летит в штаб. Но как дальше сложится, боялись гадать оба. Вдруг:  долгожданное новое назначение, но срочное задание? И, на выпускной бал родной сестры он не успевает никак!
Всё может быть….
Так, что нужно девушке для счастья?
 Что бы были те, о ком заботится, и те, о ком достаточно просто хорошо думать. Что были близкие  близко, а остальные чуть подальше. Но, главное, что бы эти - «Близкие» - были! Просто были – жили, существовали: что-то строили, добывали,  с чем- то боролись, или обыкновенно дрыхли на диване - в неизвестном далёком, но - были! И о том было достоверно известно. А лучше и правильней:  что б близкие были рядом – как и положено  - в пределах    девятиметрового радиуса – радиуса среднестатистической ауры среднего человека…
Но не было близкого человека рядом.   
И все бы ничего: грустно, беспокойно, но… не смертельно.
Но была у Маши тайна,  тайная, притайная. Была Маша страшно суеверна и верила во всякие приметы. При чем: ей же самой и придуманные – и в этом она была хуже старой дремучей бабки, времен пост-модернистской моды на экстрасенсов.
Сдалось ей как-то в полуденной дрёме, на последнем уроке, что если приобретет она себе бальное платье до Егорова приезда, то он точно не приедет! И не увидит она  брата, не обнимет родного единственного – целый год потом!
 Вот так! И что делать?
А что главное на выпускном бале? Оценки в аттестате? Не смешно. Конечно, на бале главное ,это самое платье.
 Одноклассницы, подруги, соседки  ей сначала напоминали о платье, потом уже  предлагали и приносили что-то на дом,  потом стали только недоуменно поглядывать со стороны - остерегаясь  холодного, прямо-таки убивающего Машиного синего взгляда. А в беседе  предпочитали обходить молчанием этот вопрос.
 Вопрос  насущный. И дальше - нельзя! Сегодня – день, еще так себе: заурядный, а завтрашний день, он – Выпускной!
Дождалась, Маша! А платья нет, как нет и Егора.
 Единственного близкого человека в этой Вселенной.
 Маша посмотрела на Дарью. Вот она: «Близкая» ей, или, чуть, но подальше?
 Насколько дальше - не ясно. Ясно, что Егор всяко ближе.
И Маша сказала вслух:
 – А Егор не звонит…
- Ну, и что? Что такого: «не звонит» он…, - отвечала Дашка, не прерывая скачку по каналам.-  Если бы помер, то в три секунды – сигнал о смерти  сканировался бы с датчика  ручного браслета и  пошел бы в центр чрезвычайных ситуаций. А в твоем доме экран  теле-панели окрасился бы в чёрный. И  на нём святились бы скорбные буквы: « Ваш брат пал смертью храбрых…».
В голову Дарьи влетела подушка – плотная, такая, увесистая - с Машиного кресла.
- Значит, и чувство юмора уже исчезло… тяжелый случай…
Дашка выключила теле-панель, и села напротив подруги:
- Да ты знаешь, что такое связь сегодня?... – и тут Даша вспомнила.- Извини. У тебя ж никого, кроме брата, вне городка нашего, А вот у меня – родни! А знакомых! Просто – завались. А связь сегодня, это такая вещь, что иногда повеситься хочется, или пристрелить кого ни будь.
Ведь, как сегодня… Звонишь человеку, письма пишешь, а он не отвечает, не перезванивает. …. А всё потому, что устали все. У  всех по полмира знакомых, а связь -  в любою точку планеты. И вот, для всех нынче - правило хорошего тона -  звонишь, не жди что ответят. Письмо послал, жди почты, денька, эдак, через три…. И по времени получается, словно электронку паровозами доставляют или лошадьми.
 Всё сегодня через уведомление: «письмо или звонок отправлено, письмо или звонок поступил,  звонок в режиме ожидания ». И ничто в ухе не трезвонит, если ты конечно не пожарник или врач скорой помощи. А твой дружок всегда в своем праве -  отвечать  или нет ….
Один молодой человек, ты его не знаешь, зарядил всю почту, все звонки, все эсэмэски  в программу автоматического ответа. И на любое послание программка рассылала веселые смайлики. Мол, всё хорошо и жизнь прекрасна.
 Вообще-то, его главным образом беспокоили престарелые родственники - «Мальчик далеко от дома! Мальчик один и без присмотра!» Люди то были мало занятые, вернее: главным и основным занятием их последних лет и был сам Владик – ой, проговорилась! Ты его знаешь? А я сомневалась! – У родственников Владика забота была: что он съел, или не дай Бог, не съел. Зубы почистил, носки, трусы поменял? Занимался ли лечебной физкультурой, а выходя на улицу, одел ли шарф?
 И засыпали они его рекомендациями: туда не ходи,  там не задерживайся, с Жоркой Герасимовым не водись, и не пей много кофе! И это по три раза на дню. От каждого родственника!  А этих: «каждых», у него много… А программка спасала: рассылала смайлики, родственники удовлетворялись заботою, а мальчик ушел с головой в круговороты взрослой жизни.
 Но родственники не были излишне мнительны -  и у параноика бывают причины для беспокойства – слабая генетика, проблема 22-го века! И вот медики получили анализы комплексного тестирования. А там - явные проблемы здоровья. Начали звонить, слать  письма… А медикам шли радостные смайлики. Пришлось докторам вылетать к пациенту, теперь уже с беспокойством и о умственном здоровье пациента …
Рассказывая всё это, Дарья сходила на кухню, заварила чай, вернулась с подносом. Разлила чай по чашкам и села уплетать варенье с булками. Этим своим качеством – она смущала многих ровесниц,  а женщин повзрослее доводила до состояния близкого к невротическому. Качество это, называлось: «проглотство бесконечное». Булки, то есть: сладкое, и масло посредине, много масла или много крема. А у Дарьи ничего лишнего к костям не прилипало! Все уходило в энергию. Пока еще бестолковую, в основном. Но того, что можно было назвать фигурой, у Дарьи не было. Фигура была у Маши. У Дарьи была конструкция для навешивания одежды. И ни каких лишних изгибов – кратчайшее расстояние между точками – прямая. Заметных точек на теле Дарьи было пять, и пятой, была как раз голова, а не то, что вы подумали, если вы есть гимнаст.
- Но когда письмо или звонок идет за электронной подписью: «Гражданин такой-то», -  назидательно подняла Дарья ложку, после сгладывания с нее варенья, – то  каждый обязан ответить лично! В двадцать четыре часа.
- Даша! Я его сестра родная! Я его, что позорить буду! Такие звонки с подписями отслеживаются!
- Ну, во-первых ты еще не гражданин, тебе еще, пока, надо обратиться к другому человеку, который гражданин. К классному  учителю, например, или соц.защитнику, любимому…. Ладно, ладно,- не кидай чашек, поставь. Но – завтра! Завтра ты станешь Гражданином! И я б, на твоем месте….
- Даша! – Прервала её Марья, – у меня проблема.
- Какая? – спросила Дарья, загребая из розетки очередную порцию варенья.
-У  Меня нет платья бального. На выпускной.
Громко звякнула ложка о фарфоровое блюдце. Даша сидела с открытым, приготовленным к потреблению варенья ртом, и рукой донесенной до губ – это из ей пальцев выскользнула перегруженная вареньем ложка и звякнула о фарфор. Но столбняк длился не долго.
- Это Правда?!- Страшным шепотом переспросила Дарья, а Маша лишь кивнула.
- Тогда, что мы сидим! В магазин! Скорей!....
И не дав сказать больше ни слова, схватила Машу за руку и поволокла из дома, запрыгивая в обувь на бегу…
- Нет! Я так не могу!
Осознав неизбежное движение к разрешению предначертанного, уперлась Маша посреди улицы.
 – Я не могу… Давай к тете Лиде зайдем, возьмем Соньку, хотя бы, – нашла она выход из тупика.
 Почему с Сонькой  не сбыться примете, она и не думала. Рядом стоял её дом, и отчаянно цепляющееся за привычный застой сознание нашло еще одну зацепку: хоть на минуту отдалить, оттянуть неизбежное – покупку платья. Ведь, после - Будущее непременно обрушиться смертоносной лавиной
 У Сони и тетушки Лиды, ее мамы, в доме щебетали певчие птицы, и пиликала скрипочка из динамиков – совсем не настойчиво, и,  как бы подыгрывая птичьему щебету.
Тетя Лида сидела за столом, чья плоскость была сплошной теле-панелью, на котором разложен был огромный пасьянс, еще там лежали виртуальные стопки игральных карт, кучки фишек,  журналов и чего-то еще, окружая стоящую посредине вполне реальную чашечку крепкого кофе.
- Ой, моя ягодка! Ты зачем такая серьёзная?
Маше излагать свою проблему не пришлось. За нее это сделала подруга.
-  Маша, не спеши. Уже некуда. Уже приехали.
Тетя Лида была спокойна, как положено в ответственный момент хирургу и снайперу.
- Не верю я в эти магазины. Может, сегодня сами и пошьем? – Тетя Лида пасами рук убрала с теле-панели виртуальный карточный столик и прочий виртуальный хлам. На нем появились  модели платьев, выкройки, и всякое разное - виртуально портняжное. - Маша, у нас всё есть! И уже мы шили. Ты шила, Соня шила, Даша…, Даша втыкала иголки - и все получалось!  Возьмемся, и к утру всё будет!
 У Маши затеплилась надежда. Они стали перебирать выкройки  силуэты. А тетя Лида как всегда о чем-то болтала, как правило,  из истории  своей семьи:
-  Когда русский десант высадился в горящем Иерусалиме и спасал бедных евреев,  выкапывая их из святых руин,  моя прабабушка молча  молилась  и повторяла только два слова: « в Сибирь, на Родину».
- А кто тогда бомбу то бросил? Я из истории  в школе так и не поняла.
- Американцы первыми закричали: что бомбу кинули шиитские мусульмане. Русские доказали, что это не могло быть никак. Тогда закричали, что сделали это мусульмане ваххабитские. Потом, сообщали: какие-то «исмаилиты», очень тайные. Потом – нацисты, старые, практически: ожившие зомби. Потом - еще кто-то… В общем, остановились на одном определении – Тёмные Силы. Они во всем виноваты. А бомба была сделана в Нигде, и вылетела из Ниоткуда.
-И, ведь, не раскопали до сих пор…
- Видно: очень всем хотелось. Да, я сама думаю: и зачем мусульманам бомбить собственные святыни?... Говорят, там уже вполне можно жить. В резиновых костюмах и противогазах…
Маша вспомнила рассказ  тети Лиды,   как спасали из тех же развалин дочку прабабушки, то есть: её бабушку. Тогда - еще совсем молодую девушку. О том, как вели её под руки бережно двое десантников по руинам, цветущего - вот, только что! - города. Как она силилась сказать им что-то в благодарность. И как, вдруг,  запричитала по-русски:
 «Ой, мальчики, шовинистики, родные вы мои!»
И еще: в тот момент, она – будущая бабушка, вдруг, поняла,- что забыла иврит!
А один, из тех двух десантников, и стал как раз  - Лидиным дедушкой.
Девчонки болтали, играючи трудились, и скоро, что-то начало  вырисовываться….Некий эскиз платья уже прояснялся,  но только  когда Маша взглянула на запасы тканей тети Лиды, из чего предлагалось шить,  огонек потух.
Тетя Лида посмотрела в потухшие глаза Маши и поняла все:
- Машенька, золотце, мы уже кое-что поняли и почти  увидели. Теперь пойдем в магазин, за материей.
Уже когда входили в магазин   тетя Лида консультировала:
- Маша, только без испугов. Там, конечно, ничего нет. Но нам ничего и не надо. Маша, мы смотрим только материю  и только материю!
Но Уныние настигло все равно. И хоть удручающих пустот в витринах магазина не было, вместо пышности и разнообразия отсутствующих платьев стояли  бравые ряды деловых костюмов, бесспорно превосходных, но в чем-то одинаковых, при всем своем разнообразии.
А  что можно было ждать за тридцать часов до начала выпускного бала, помноженного на общегородской праздник?
 К их живописной, исключительно дамской,  группе поспешил заведующий.
- Что желаете?
- Чего желаем, здесь, увы, нет,.. – Переговорный процесс тетя Лида взяла на себя.- Платье Бальное. Дорогой мой мальчик,  у вас не завалялось одного? Сугубо для своих,  но которое забыли забрать?
- Увы, не завалялось… Но не  горюйте! Выход есть всегда -  в нашей торговой снабженческой системе. Если, конечно,  вы желаете использовать свои, сверх социальные,  средства.
- Вы желаете показать нам что-то по   коммерческим ценам?
 – Мадам, Смохвалова-Цахис, откуда такой лексикон? У вас, у великого нашего хирурга? Неужели, вынесли из операционной?
- Подождите…. а ну,  отойдите! Так… Теперь подойдите! Я узнала Вас  тоже. Миша! Вы назойливей своего папы, хотя и он - не подарок, тоже: не маленький.
- Благодарю за комплимент.
- И что - это будет реально платье, Миша?
- Да, мадам!
- Да, ведь: к завтрашнему…
-  К завтрашнему - и из Парижа успеют!
- Так, давайте посмотрим.
- Давайте посмотрим.
По пути в демонстрационный холл, заведующий вежливо придержал Машу  и провел через коридор сканирования, где она за  несколько  шагов и  пару оборотов оставила  свои параметры – для подбора платья.
 Данные были обезличены и лишены всякой индификационной привязки  – защита прав потребителя, как ни как – международная конвенция.
Тетя Лида и  девушки, рассевшись в холле для видео демонстраций,  посмотрели на огромной панели шедевры  Лондона, Милана, Мюнхена, Гамбурга, посмотрели из Парижа. Было красиво, но всякий раз было что-то не то, и, конечно,-  размеры…..
Заведующий Миша наблюдал за барышнями, и когда  все лица  сравнялись по тусклости, подошел с очередным предложением:
- В принципе можно, так сказать: и нафантазировать самим…, если рисовать умеете, или есть образчики с собой – фото, там, видео.. . А если ни чего этого нет, то модельер попробует нарисовать с ваших слов.
Пока подруги хлопали ресницами, Дарья фыркнула.
- Какой модельер?! Программа компьютерная - «Гранд Модельер»? Этот ваш, «модельер»!  Или поновее, что-то….
Миша замахал руками, будто он уже в суде, привлеченный за обман потребителя:
- Нет, девушки! Нет, мадам! Живой модельер -  дизайнер от кутюр, из Парижа, прямо в «он лайн» прямо из Парижа.
- Модельер живой, от кутюр, из Парижа, прямо! Это интересно,- согласилась тетя Лида и подмигнула девчонкам.- Хотя, рисовать мы все умеем. Дарья умеет чертить.…
-  Нет,  почему ж е: только чертить! Я….
- Маша! В первую очередь – ткань. - Напомнила тетя Лида.
С тканями повезло - какие Маша навоображала себе, какие прочувствовала. Если бы  таких не нашлись и в Париже, тогда Маша выпала бы в долгую мистическую депрессию, точно. Но ткань, какая мечталась, целый набор расцветок, нашлась.
 И Маша стала рисовать,
Потом  нажатием клавиши отправила  рисунки в Париж. На дисплее выскочила надпись с просьбою подождать несколько минут. Но Маша не стала – будь, что будет! И  уже шла к выходу на воздух, когда её догнала продавщица.
- … Тут звонок из Парижу! Интересный, говорят, рисунок.
Маша вернулась. С теле-панели её приветствовал  изящный старикан в окружении антиквариата.
- Вы давно занимаетесь дизайном одежды?
- Не занимаемся, а балуемся- с подружками…
  - Интересно…
- Я понимаю: у вас горячая пора – выпускные мероприятия…
-  В Европе эта  пора на  неделю позже, чем у Вас. Так что успеваем, но работаем в три смены…. А  кем Вы хотели быть по профессии?
 – Соц работником, наверно, или, учителем…
 - Достойно… Что ж - постараемся! Важно успеть сделать выкройки, а сама форма это не формат,  одну и туже форму можно скроить по-разному,  но  и тогда …, все равно - результат не ясен… Фигура, даже без изъяна - меняет форму,  даже кожа хозяйки меняет, даже запах, которого на картинке не видно…Хорошо! Будем выкраивать, будем быстро думать…
 - Ладно, но -  успеете ли?
-  Постараемся . Если не успеем  завтра к обеду , можете вернуть вещь - вернем оплату.
- Ох, причем здесь оплата.-  ответила Маша, мрачнея лицом.
- Хорошо. Вернем оплату и столько же бонуса  - за напрасные ожидания.
- Месье, как Вас, там…
- Хорошо – мы не успеваем: оставляете вещь, возвращаем оплату, и плюс двойной бонус. Но вы подписываете эксклюзивное право на использование данной модели.
- Какой модели?
- Вашей! Той, что вы сейчас нарисовали и что мы будем шить.
 - Ладно, можно и позже, но не позднее пяти часов по-нашему – Время Новосибирское.
 - Итак, выкройки…
 – Да, в чем проблема?! Вот здесь у девочки приталено,- встряла подошедшая из дамской комнаты тетя Лида.  -  А, здесь – посвободнее.
Тут  француз встрепенулся:
 - А почему именно так,  а не - вот так?
- Потому что у девочки фигура, а не европейская стиральная доска,  - веско отвесила тетя Лида.
- Да?  Надо бы тогда фото. Знаете, этот  сканнинг…, – замялся кутюрье.- он не дает представления о душе, которая в теле…
« Почему француз просит фото, даже не видео – ведь, есть сканнинг?»
Маша сразу  не поняла, чего это француз мнется. Сканниг снимает  размеры, выстраивая безликую модель – лишенную всех черт личности. В кругах «арт энд декор» - личность вся, не только физиономия, есть Собственность, которая – Средство Производства! Абсолютно, по закону – неотъемлемая - она может-таки быть продана, даже – растиражирована. И не только на постерах. Многие пластические хирурги не мучаются в раздумьях , предлагая  кальку частей тел и самих лиц – с кого-то. А если оные параметры еще с кем-то совпадут? А у вас не будет договора, с тем - с кого эту кальку сняли? Дизайнера по суду – разденут до трусов и еще должным оставят.
Частная жизнь,  личная внешность, само лицо, всё - «продается». Например, артистами согласно заключенному договору. И даже рисуя лицо, придуманное, из фантазии, лучше подстраховаться и подписать, хоть с первым, встречным  договор  на свободное распространение или продажу его образа. Тогда все обладатели похожих физиономий, фигур и походок  отваливаются сами собой, со своими исками. И даже имеют шанс получить встречный – о мошенничестве!
- Фото будет. - Вставила Маша  в разговор «специалистов», уже пристальней всматриваясь в собственный  рисунок, сверяя его с лекалами тети Лиды и поглядывая на худое лицо француза. Провела пальцем линию по экрану, сужая подол:
 – А вот если с юбкой - вот так? И – оборочкой…
-  Не плохо, милая. Но, как мы сделаем плечи?- согласилась мадам Лида.
 - А плечи…,  плечи, вот так.  А талию - сдвигаем.
Они колдовали ещё  с полчаса, а француз только больше  наблюдал,  вытянутым лицом.
 Когда нажали клавишу подтверждения электронной подписи, то на том конце линии француз сказал:
- Минуточку!  - Посмотрел, полистал  полученное, и хлопнул в ладоши, -  теперь мы точно успеем. Если к обеду у вас не будет платья,  то с меня ящик шампанского! Сверху!
- Вот! Лишь прояви чуточку творческой потенции и тебе уже шампанское несут!- обрадовалась тетя Лида.
 - Главное – Желание к ней!- вставил с экрана чем-то обрадованный француз,-  Мне кажется: творческая потенция, в сущности,   рождается из Желания!!!
- А может  Творческие потенции, непроявленные никак, и есть  сами Желания? Где принципиальна сама, эта - напряженная Непроявленность? – размыслила вслух Маша.
- Хочется чего-то. А кого, не знаю. - Выдала свою мысль Дарья, и почему-то обеспокоилась,-  а буфет в магазине есть?
-  Спорно, Машенька,- тетя Лида сразу развязала дискуссию,-  желания рождает  либо энергия, рвущаяся со знаком плюс, либо…
- Либо ее отсутствие!
 - «Алкание»! Энергия -  со знаком минус…-  Кутюрье задумался, что-то выводить принялся пальцем на интерактивном столе, мутное что-то.- Энергия со знаком минус. Энергия, которой нет…  А может то Тьма стучится в двери….
- Если это тьма, то сжатая кольцом света – брякнула Маша, теребя мочку уха.
Пребывающий в задумчивости, модный старик вздрогнул,  и, посмотрев в  видео-камеру, сделал улыбку:
- Вы, такие умные, девочки.
- Спасибо.
- Это вам спасибо!...  Девочки, а где вы работаете?
-  Я же сказала: у меня выпускной! – напомнила модельеру Маша.
- А ваша сестра?
-  Какая сестра?- удивилась Маша  и посмотрела на тетю Лиду. Француз кивнул головой, подтверждая, кого он имел в виду:
- Вам  обеим подучится не много, и Вы-  готовые дизайнеры одежды класса люкса.
Мадам Лида вдохнула воздуху, чем приподняла грудь, и ответила месье:
- Я не сестра Машеньке, я - Лидия Самохвалова-Цахис - женщина приличная. Но спасибо за комплимент,  молодой человек. - Сказала она в Париж, молодящемуся старичку.- А работаю я хирургом, в местной больнице. Так что - не меня учить:  где и что у человека лишнее.
Месье же был галантен до конца:
- Нет, девочки, приезжайте в Париж, в удобное вам время. Я вышлю приглашения  и кредиты  на номера ваших соц.карт. Оревуар!
И воздушный поцелуй послал .
Машина в магазине переводила француза на русский  просто бесподобно, с выражением. А вот «Оревуар!» почему то пропустила, не перевела с французского. Наверно, тоже расчувствовалась, Электроника.
А Маша уходила из холла,  довольная до неприличия. Прояви  легкое созидательное  движение, и  тебе уже платят, кажется, ни за что. Скажи умное, и непохожее  слово -  о тебе уже говорят, тебя уже знают и с тобой советуются!
 Подумать только!
- Да, она вот такая Маша, Марья, Василиса наша прекрасная! Махнет рукой – и чудеса из рукава. Махнет другою - и вихри, и бури. А она и не замечает того!
Восторгалась или издевалась следом за ней Соня.
- Потому что с нею Бог.- Подхватила её за руку тетя Лида. 
На самом взлете самодовольства.
- Пойдем платить,  Маша. Если не   хватит…
 - Тетя Лида,  я прошлым летом подрабатывала,  специально... .
- Маша, мы заказали роскошное платье! А роскошь - стоит! Так, что не кочевряжься,  а то я оплачу всё, и перестану тебя видеть до следующего года. Что бы долго мучилась и забыла, как спорить с тетей Лидой!
Из кассы им, вместо одной прямоугольной бумажки, выползла длинная лента.
-Что это, сударыня?! -  сделав возмущенные глаза, обратилась к кассирше, готовая к отпору  мадам Самохвалова-Цахис. – Мы покупали одно платье, а не весь ваш несчастный магазин!
- Нет! Вы ничего на подумайте, ради Бога! На чеке это - вся раскладка ваших действий у нас, по стоимости. Что в  итоге, смотрите, вон там, снизу.
- Девушка, вашу кассовую машинку надо срочно сдавать в утиль. Она вас разорит.  «Там снизу»,- как вы выразились, цифра со знаком минус!
- Но это с цифрами месье Кутюрье! Там посчитан ваш труд и премия за разработку оригинального изделия, и покупка им прав на эксклюзивное пользование. Получается что, где минус, это та цифра, что мы вам должны.
- Должны? Нам? …
- Там видите, написано: «разработка женской модели класса люкс».
- Да, что вы говорите! Приятно, приятно! Спасибо, девочка.
И наклонившись шёпотом Маше:
- Значит, мы еще можем купить туфли!
Маша посмотрела в чек на цифру со знаком минус, и не понимающе спросила:
-Зачем?
- Что значит: зачем? Для ноги! Для танцев, для походить, для посидеть красиво - нога на ногу.
- Но у меня есть туфли! Одни.
- У девушки не могут быть одни туфли! Туфли, это число множественное!
И тут в сумочке замяукал, затрещал, завибрировал ай-пад.
Маша достала его, и – о, чудо!
 С планшетника ей улыбался Егор!
Осунувшийся и кажется слегка чумазый, он ей: и подмигивал обеими глазами,  и махал рукой, и улыбался во все зубы, Просил прощения за молчание и сообщал, что вылетает в городок немедля и не пойдет даже помыться, хотя очень хочется. На этих его словах  подругуе пихнула в бок Дашка, и зашептала, что б смилостивилась и отпустила брата помыться перед полетом. Он показался ей серым от пыли и усталости.
А  суеверная Маша наступила подруге на ногу, что б та  замолкла. Да так, что подруга вскрикнула от боли. А  брату закричала, что б летел сейчас же ! И никаких ванн, душевых и бань турецких, финских! А то его и там, вдруг, внеочередное боевое задание настигнет!
Но что-то сбивало с радужно торопливых мыслей. За спиной брата  стоял человек, с неописуемо одухотворенным, просто-таки потусторонним лицом греческого профиля, и пронзал взглядом неведомые дали. Там, в далях, он и растворился, когда медленно гас экран планшетника… Так он и запомнился: недостижимым и растворяющимся - бесплотным и твердым, одномоментно….
И, вдруг, засосало под ложечкой, какое-то новое чувство,  И Маша  обозначила его для себя не верно – любопытством.
А рядом подпрыгивала Дашка.
- Я же говорила! Говорила? Купи платье, и Егорка объявится тут же … Кстати, а кто это был с ним -  гордый такой, молодой человек?
- А что тебе? А?!
- Интересно.
- И мне интересно.
Даша услышала в ответе подруги незнакомый  напор. Этот напор свой, с темно-красными, бардовыми оттенками, Маша сама почувствовала, и сама себе удивилась.
Она еще не знала, что такое – ревность.
- Да ладно, ладно! - Даша пошла на попятную сразу,- мне, просто так: интересно… В смысле: как бы и не интересно вовсе. Просто, полюбопытствовать: звонит брат сестре родной, домой. А рядом,- кто-то. Очень это не конфиденциально.
Дарья  просунула руку и нажала несколько значков на айподе подруги. Автоматически сохранённый  видео звонок выдал набор слайдов, Дашка один остановила. Где   Егор улыбается, и его друг неизвестный, застыл  в профиль.
- О, кто там рядом Егором?
Это уже и Сонька подошла и тоже  интересуется.
Маша уже взяла свои порывы под контроль, и отвечала ровным голосом:
- Мне тоже интересно….  И он, как всегда, забыл  представить своего друга, он вечно спешит.
Тут  легли на  плечи девчонок руки  тети Лиды, и проворчал ее голос, почему-то грустный:
- Спешит, забывает – не беда. Беда - когда забывает, к кому спешит…


13.
 МОСКАУ ДЬЮТИ.
2145 год, июнь. Центральная Россия, Большая Москва.
*
- Вас приветствует Свободная Москва!
Территория свободная от предрассудков, веб-камер  и  сборов!               
«Свободная от сборов» - где-то я уже это слышал», подумал Гюнтер, выключил игру на планшетнике  и пытался взглядом обогнуть беспокойного соседа, что бы посмотреть  в иллюминатор. И увидеть Град Свободы. Хотя бы Его посадочную площадку.
Гигантская тарелка  пассажирского лайнера аккуратно положила себя  у самого здания аэропорта. Спустившись по широкому трапу,  пассажиры шли к таможенному осмотру по открытому пространству, что уже было необычно. В большинстве европейских аэропортов к пассажирским салонам при посадке липли коридоры переходов, которые, прямо- таки, всасывали  прибывших,  их багаж и попутные грузы, эффективно, по ходу дела, сортируя  биомассу и мертвую материю.
Далее оригинальниченье москвичей  лишь возрастало.  Древняя страна презентовала себя комплексом сооружений   в виде руин, закопчённых и  обугленных ,  которые  раздвинул строгий прямоугольник терминала. Ни окна , ни фрамуги , ни щелочки  - абсолютно инопланетная  внешность.
 Гюнтер, через  свой лэптоп,  порылся в банках памяти мировой паутины, вспомнив, что древность Москвы, кажется, не такая уж древняя, и вряд ли она старше Берлина. Но о Москве не нашел ничего – не успел. Весь его интернет- серфинг, толкнув локоть, сбила парочка семейных боровов, устремленных к турникету, со всем своим выводком. У турникета реверансничали две румяные девицы в кокошниках. Рядом с ними  крутилось,  толкалось  и повизгивало кудло  великовозрастных детишек,  рванувших к «Граду Свободы»   вперед родителей. Не до интернета.
 «И все же, что они хотели изобразить, этой своей руиной, москвичи?» Но опять не получил ответа, так как уже зашел внутрь терминала. Шел, куда-то, несомый общим потоком, и встал. Замер, вдруг, обомлевший, и все пассажиры встали. И дружно ахнули.
Они  входили , кажется, в небольшое здание, в неширокую, прямо скажем: обыкновенную для присутственных мест дверь - с турникетом. Потом: гнутый, похожий на огромную гофрированную трубу, коридор с движущимся полом. И, вдруг: пространство разверзлось, они стоят на высокой балюстраде, как на скале, а под ними огромная долина в водоворотах практической и праздничной суеты.
Только несколько мгновений спустя Гюнтер понял, что это такой огромный преогромный зал -  не зал, а город под куполом. И если, всё-таки зал, то настолько огромный,  что у потолка свободно, без привязи, плавал натуральный дирижабль с иллюминирующей  вывеской  «Маскау Дьюти Фри – Свободно заходи!».
Своды купола были армированы внушительными, метра в два шириной, металлическими балками и слепили блескучим золотом. Впрочем, здесь  везде основным цветом было золото. Для густоты оттенков  золотого окантовкой уплотнялось  зеленое и темно красное. И сверкали бриллиантовыми вспышками  граненные стекляшки. 
Вглядевшись  с балюстрады, на этот человейник понимаешь: там, внизу бутики, топики, магазины, кафе, забегаловки, подиумы и  эстрады, и  - толпы людей меж ними. Словно кляксы инфузорий под микроскопом. Живые, но явно лишенные единичных разумов.
Там, внизу, шел перманентный карнавал, где насущные хлеба вперемешку с излишеством зрелищ поворачивали рассудок вспять И какой бы ты ни был господин Приезжий, циник и пошляк, и закодирован у лицензированного парапсихолога от шопоголии,  и даже - с установленным психо-барьером от ненужных покупок  - всё равно: что, ни будь да купишь. Из странного  чувства противоречия самому себе, и тому психологу назло, хотя бы. И ты назовешь этот казус: дуновением Русского Протестного Духа.
- Вот дают, русские! - Выдохнул рядом один турист восторженно.
Гюнтер согласился.  Кажется, москвичи осуществили-таки мечту всемирного плебея – Карнавал вечный, на пряничном берегу,  у медовой реки…
- Тихо, господин! – пригнулся к туристу человек в черном костюме, в белой рубашке,  без галстука, но с табличкой,  пришпиленной к нагрудному кармашку: «Гид Петя». – Вы, здесь,  по-оторожней с этим словом.
- Каким словом? – Удивился турист.
А гид Петя наклонился к нему еще раз и прошептал  в самое ухо, но громко, что б слышали все:
- «Русские»!
Увидев, непонимание и некоторый испуг на лице туриста, а также внимание  остальной группы, выпрямившись, продолжил уже всем, хорошо поставленным голосом:
- Так исторически сложилось. В былые времена за это слово можно было угодить в тюрьму. «Русский!» И, вообще, это прилагательное долгое время  - полтора, два  века назад - носило чисто негативный, оскорбительный оттенок. Говорилось: «Русский», а подразумевалось: «грязный», «свинский»,  «нечестный», «пьяный», «вероломный», «буйный»…. Вот, мы - местные жители,  и перешли на самоименование: «Москвичи». Скромно и со вкусом. Определённо:  привязано к месту жительства и образу жизни.
- Вот, дают! А как же «Русский Союз»? Я на карте смотрел, Есть такой. И не маленький, даже на школьной карте, размером  с планшетник.
Турист был ехиден, а гид Петя изобразил грусть.
- К сожалению - многие упорствовали. Что, кстати, тоже очень характеризуется этим же прилагательным: «Русские!» Всегда они - то сбегутся, то разбегутся, то поссорятся, то помирятся. А особенно, они любят что-то делать, когда это «что-то» кому ни будь на зло….  Уже было:  в начале третьего тысячелетия они, казалось, конкретно  так,  перессорились, передрались и разбежались. Собирались жить врозь и окончательно. И надо было  кому-то на Западе этому обрадоваться. Громко и сладострастно. В результате: эти русские тут же сбежались обратно, в свой союз. И живут в нём сто лет, как ни попадя. Назло всем.
- Подождите! Но вы, Москвичи, тоже в Русском Союзе?!
- Увы, так исторически сложилось. Но мы: «Дьюти фри»! И мы – не они. И прошу – со словами поосторожнее. У нас свобода, знаете ли. Могут и пристрелить.
 Вы вспомните, когда контракт на турне по «Маскау Дьюти фри» подписывали. Что там,  в контракте, было зафиксировано? Под чем Вы подписались? Чья  безопасность на  личной ответственности?... Ваша!  У нас тут едва ли не по пять стволов у каждого. Согласно закону имени Жириновского. У каждого! Причем, часто  - все с собой, все на себе. Даже у дамочек и подростков.
- Наверно, так исторически сложилось, - поддел гида Гюнтер, участливым тоном.
Но гид Петя не понял сарказма:
- Да! Рецидивы тяжелого прошлого.
За разговором они спустились с балюстрады и шли теперь между рядами всяческих товаров и предложений  услуг.
Гюнтер, как законопослушный гражданин Европейского Союза, заволновался.
- Гид! А где наши вещи?
- Ваши вещи – двигаются в ваш отель.
- Гид! А когда таможню проходить будем?
- Уважаемый господин турист! Мы – «Маскау Дьюти фри»! Вы понимаете? Вы в школе учились?
- Да, учился. «Дьюти фри», это: «шоп». То есть: «магазин».
- Да! «Магазин»…, но это у Вас. Там, где всё по мелкому, то есть в Европе - в недоразвитых демократиях. У нас: весь Город – «Дьюти фри»! Понятно?
- Понятно… - Гюнтер не унимался, он беспокоился за свой родовой меч. Одно только воспоминание о пройденной им Германской таможне вызывало у него аллергический зуд по всему телу. - А где таможня?
Гид Петя вздохнул тяжело и опустил бессильно плечи:
-  На выходе из города.
…
 Гюнтер не заметил, как  шум, гам  и толкотня  сменились  широкими тихими улицами, где людей не было вообще, лишь  продавцы и охрана у раскрытых настежь витрин, лишь мягкий переливчатый звук и запах. Запах, странно щемящий сердце и перехватывающий диафрагму. Это был запах золота. И был это квартал ювелиров.
Во всех приличных странах спрос на эту сорочинскую дребедень был крайне низок. Поэтому, все города - филиалы Золотого Созвездия Свободных Ривьер»,  в обязательном порядке, перегораживали  туристические маршруты ювелирными  кварталами.  А «Маскау дьюти фри», как раз был таким филиалом, чуть ли не единственным в России, но одним  из крупнейших в мире. Не считать же «Ривьера Сочи» и «Владивосток- Ривьер»! 
В ювелирных кварталах, в тщательно смоделированной атмосфере цветов, линий, запахов и звуков – девушки, изумительной красоты, подходили от витрин и совершенно навязчиво примеряли к вам украшения,  подставляя  зеркала -  и так, и так, и в профиль,  и в полный рост.
Торговля продвигалась, и был сбыт, вопреки всему. И не важна цена. Ты только сунь карточку, и надави кнопочку, фиксируя отпечатком подтверждение платежа.  После  узнаешь, с изумлением, сколько тебе лет горбатится, за  этот,  мило  сверкающий камешек, совершенно бесполезный. Нет! Извините, не совсем бесполезный. Им все-таки можно резать стекло.
И Гюнтер тоже расслабился и едва не поддался звукам, запахам, и чарам продавщиц - если бы краем глаза не заметил взгляд охранника. Ненавидящий белый взгляд. И парень вовремя  вернулся в сознание.
Приглядевшись к персоналу , Гюнтер убедился, что подобные взгляды были у многих - в лицо улыбка с поклонами,  в спину ненависть и скрежет. Слава Богу, не в его, Гюнтера, спину. Местный персонал словно чувствовал в нем своего, даже  подмигивал, протягивал воды в бутылочке или салфетку.
Вдруг,  по улочкам Дьюти фри пронесся ветерок -  шепотки и шелест.  Гюнтер успел расслышать знакомое имя,  как туристические люди пришли в движение.  « Франц Лавелье Грасс!». Заблестели вспышки камер, а  через  квартал ювелиров прошла процессия. 
В окружении прессы двигался невысокий человек, с крупной лысой головой, поджарый, но с брюшком. Белый галстук-бабочка на белой манишке, и оранжевый шарфик небрежно на плечах.
 Профессор нео-антропологии  и пост-философии, доктор наук, член многих академий, блестящий оратор и острый полемист месье Лавелье Грасс считал себя французом. Хотя Гюнтер тут же, обротясь к интернету, достоверно узнал, что профессор родился в Германии, в маленьком  замшелом городишке в центре бывшей Германии, в ни сколько не интеллигентной семье разбогатевшего французского цыгана из клана береговых смотрителей, контролирующих уборку мусора  со  всех речных побережий Европы. И фамилия его с рожденья, была- по матери, и звали его не - Франц Лавелье Грасс, а - Франц Хольте.
Франц сбежал из страны, не закончив престижный колледж.  А вернулся через десять лет - Лавелье Грассом. Профессором, доктором, лауреатом, и прочее, прочее…, а главное – французом!
Заглянув на отчизну однажды, он, стал числиться преподавателем в одном университете, гоняющимся за рейтингом, всякую ерунду. Давал платные лекции, предпочитая колесить по миру. И еще: он, как-то высказался об отчизне, нелицеприятно. И поэтому в бывшей Германии его не любили.
Одно радикальное издание, из Мюнхена, почти подпольное покопалось в его прошлом и устроило настоящий медийный шквал. Шквал прошел давно. А за Францем Лавелье Грассом прилипилась кличка: «Тур-профессор»
Сегодня он, просто: поп-звезда. Собственной персоной  прибыл в «Маскау Дьюти фри»,  в рамках тура по Конфедерации Европейского и Русского Союзов - выступать с лекциями, которые всё больше походили на концерты….
От чтения планшета Гюнтера отвлек гид Петя:
- А здесь мы найдем очень интересные вещи! Завернем, господа! – Заголосил москвич.
Гиды с торговцами были явно в доле.
После ломанного маршрута, через всяческие  торговые ряды - от презервативов до крупнокалиберных пулеметов; от брошек за гроши  и до летающих супер-яхт за миллионы  -  их посадили в  экскурсионный флайер,  напоминающий прозрачный пузырь  -просторный внутри и нелепый с наружи.
Они полетели в город мечты, в  «Рублёвка-таун».
Полет был медленный, дирижаблевый,  для рассмотра всего, в подробностях,  предназначенный.  Перед каждым туристом была диковина на треноге,  с виду – натуральный  антиквариат. Подзорная труба, с функцией зума, записи и стоп-кадра. Для наблюдения за  бытом счастливых  индивидов, проживающих во дворцах «Рублевка-таун».
Сначала и Гюнтер увлекся подглядывать.
Низменно, но любопытно .
Но,  через некоторое время, Гюнтеру поднадоело наблюдение за рублевцами. Индивидами - резвящимися на кортах, в  бассейнах, на  танцплощадках. Отдыхающих, жрущих, пьющих,  трахающихся , примеряющих  шмотки.
100 гектаров дворцов утомляет. К  горлу даже тошнота подкатывала – от переедания Рублевкой…
- Гид! Поясните, а они, там … те, что под нами. Они, что, вообще, нигде никогда не работают? Даже для разнообразия?  Безделушку, какую, сострогать, розу посадить…
- «Сострогать»! Ну, вы сказали… Когда им: «строгать»?! Они же пашут! Пашут: день и ночь, день и ночь…
- В смысле? Они, что  - тайные землепашцы, растители запретных сельхозкультур? Поделитесь, я никому не скажу.
- Какие «землепашцы»… Вы шутите! Нет? Не шутите… Вы, что - совсем не в курсе?
- …
- Уникально! Я Вас первого встречаю – такого! Половина туристов, как раз за этим к нам и едут.  Наблюдать за жизнью Рублевки.
Весь рублевский массив взят в аренду международным консорциумом «Дом – 22». Все туземные жители подписались на контракт  - артистами реалити шоу «Дом-13». Конечно, к ним подселил поп-звезд со всего мира, добавили претендентов, участников и ведущих всевозможных  конкурсов: «Стать Звездой», «Переспать со Звездой», «Стать Олигархом», «Стать Другом собаки Олигарха», и другие.
 В общем:  продыху ребятам нету. Они окружены видео-камерами все двадцать четыре часа. А шоу все развлекательные, что б никакого напряга и занудства.
А вы представьте: как тяжело бездельничать, причем, оригинально, все двадцать четыре часа в сутки, изо дня в день, из года в год! А сколько болтовни надо  производить, ни о чём? Это ж, какой мозг надо иметь, выносливый!
…И, ведь, рвались сюда со всего мира. А поутих ажиотаж. Лишь только прирожденные рублевцы и выдерживают. Два столетия отбора, знаете ли. Хоть и основа была генетически достойная.
Рублевку, знаете ли,  не олигархи заселяли.  Властные и сумбурные  – это миф. А заселяли её вороватые чиновники – виртуозы симуляции. Это от них  уникальные способности у современных рублевцев. Что бы Бездельничать, с ощущением значимости безделия, ярко видимой значимостью. Что б: со всех сторон, во все камеры, все двадцать четыре часа – это Вам не био-физика, какая-нибудь! Нужна – Порода!
У Гюнтера к тошноте прибавилось легкое головокружение.
Наконец,  они совершили посадку, в начале главной рублевской улицы.
Эта улица была сплошной  Обжорный ряд, полный ресторациями - с кухнями всего мира, на любой экзотический вкус:
«А Лё Готэ». Поедание японского суши в клетке, посреди бассейна,  в окружении голодных  акул.
«Минотаврия». Потребление  крови жертвенных животных приправленной свежим спиртом, прямо у места бойни.
Жратва в любой традиции, вплоть до извращенного поедания жареных тараканов и копченных крыс под китайские напевы. Кулинарный театр «Дядюшка Сунь Хунь».
- Всё – пожалуйста! И вашему выбору не смутится никто. – Орал с усилением в сто ватт Петя, москвич.- Свобода и отсутствие веб-камер! Эксклюзив - за дополнительную плату,  и только господам  туристам -  типа: «бесплатно», согласно контракту.
Полетно- наблюденческая тошнота прошла по приземлении быстро.
 И проснулся голод.
 Гюнтер взглянул на таймер в телефоне. Оказывается: они ходили под куполом, а потом бороздили небеса Рублевки более семи часов!
Туристы разошлись по ресторанам. Гюнтер выбрал «Сказки Кавказа».
Теплая, душевная обстановка самодельных  вещей - деревянные столы,  плетённые стулья, перегородочки... Одно смущало:  на центральную видео панель  беспрерывно транслировали казни. Расстрелы,  повешения, забивание камнями, но более всего - перерезание горл  пленникам. Как понял турист – исключительно русским. Худым, затюканным мальчикам в военной форме.
Многим посетителям понравился столь дерзкий  ассортимент – одномоментное потребление  шашлыков и зверств. Гюнтер с легким отвращением наблюдал как посетители, не мигая, глотают глазами  вспарываемое горло бьющегося  в агонии  солдатика, а жаренные куски мяса  запихивают себе в рот, один за одним.
Молодой человек отвернулся от видео- панели.
И стало вполне сносно, даже  уютненько – деревянный, изящно грубый стол,  оплетенный кувшин на нем, овитая натуральной виноградной лозой загородка от жующих соседей.  И блюда понравились :
«Жаркое по-чеченски». Очень мясно,  но съесть много очень трудно – очень, очень остро и жарко.
На запивку – темный, почти черный, с красноватым оттеком, похожий на нефть, напиток с терпким привкусом – «Кровь Джохара».
 На закуску к водочному стартовому коктейлю «Система «Град»» - рекомендованное холодное  рыбное блюдо: «Галстук Саакашвили».
Дальше он только попивал кисленькую «Истину в Вине» и вкушал  десерт:  «Жаренные  творожные городские человечки в горном меду».  Гюнтер, не макая в мёд, откусывал им головы - они так пикантно хрустели на зубах…
За соседним столом все громче и громче становилась хоровая песнь подвыпивших мужиков, явно местных. Два здоровенных  и один худой,  все трое - в полосатых рубашках без рукавов и с голубыми  беретами, словно прилепленными  к затылкам . Вот,  они уже встали, уже не пели – орали, каждый своё,  дирижировали  пивными  кружками  и приседали в такт.
А потом началась драка.
Певцы разругались меж собой,  темпировано: буквально в две, три фразы – и принялись бить друг друга по головам тяжелыми кружками, и бутылками, пустыми и полными. Осколки и брызги, как от взрывов, разлетались по залу,  осыпая посетителей, замирающих в страхе и восторге. Удивительно – но осколками не порезался никто.
Потом, худого и длинного, два других, здоровенных, схватили за ноги, за руки  и закинули через  столик, за которым  тихо попискивали неаппетитные испаночки в очках.
Тело худого плюхнулось  раскляклой тряпкой  на другой столик, за которым упитанная такая, бюргерская семейка  закладывала пищу  за все восемь щек. Разлетелись битые тарелки, кроваво красный винегрет, оранжевые помидоры.
Крик, визг!
Здоровенные собутыльники отряхнули руки и удалились с достоинством честных пьяниц и дебоширов.
Официанты сняли со стола распластанную жертву обстоятельств и уволокли   в подсобку. Стол бюргеров  вернули к чистоте, заставили жратвой и выпивкой - с неимоверной, прямо-таки: цирковой  скоростью.  Бюргеры и бюргерши были довольны: стали в двое быстрее шевелить челюстями и при этом бурно делится впечатлениями. Их заплывшие глазки горели -  впервые, быть может, за долгую жизнь после детства.
 Обед длился долго,  уже некоторые  гости  стали подремывать. Вентиляторы под потолком, кажется, крутились больше для антуража, напоминая  усталые винты боевых вертолетов вернувшихся с очередного боевого задания, очередной кавказской войны.  А из открытой, стоящей посреди зала жаровни, то и дело вылетали языки жадного пламени. И плескало, вдруг,  пеклом.
Но вот появились их гиды, собиравшие  туристов.  И повели свои  объевшиеся, еле преступающие  стада до пузырчатых нелепых флайеров, в их вспухшие, прозрачные пуза обожратых летающих монстров.
Полетели в исторический центр.
Оказалось, что не «исторический», а  «истерический центр». Называется официально: «Центр Мира». В старину он назывался: «Москва-Сити».
Гид был путаник страшный, при этом еще пытался шутить, заменяя  информацию   интерпретацией, при этом   не краснел и был в речи боек.
-… Возьмем, к примеру, Европейские города. Люди бросили мегаполисы, и стали селится между ними. Но у  вас там и раньше застройка была довольно плотная, город плавно переходил в пригород, пригород в деревню, а деревня уже переходила в пригород другого города. Так, что шашлыки приходится жарить на балконе или на крыше. У нас просторы побольше. Люди просто покинули города и перебрались на природу. Города же оставили как есть, и обозвали их: «историческими центрами», что бы ремонт не делать.
Но вот нам, Масквичам, пришлось туго. Подмосковье, вплоть до Калуги, давно въехало в Москву. Причем: вместе с землею и ЖКХ. И выезжать не собиралось. Называлась она: «Москва Собянинская».
Говорят, нам для расселения хотели подарить Чукотку, другие, что Таймыр. А после переезда столицы на родину, обратно в Киев,  наш город взяли и подарили нацменьшинствам. В виде материальной компенсации преступлений сталинского режима. Причем, подарили всем меньшинствам сразу. Без разграничения территорий. Вместе с коренными москвичами и замешкавшимися студентами. 
- Как так?!
Гид Петя лишь развел руками:
- А всё потому, что уже был Русский Союз, а в Москве  всё печатали и печатали законы для Российской Федерации, не отпускали национальные окраины, и не отдавали федеральный бюджет. Вот, и оказалось: что Сербия, Черногория, Кипр, Финляндия и Швеция - это Русский Союз. А Тбилиси, Баку, Кизляр и Норильск – Подмосковье.
В Союз, конечно, вступить пришлось. Но удалось это нам - на особых условиях. Так как одновременно, мы, всем городом вступили в «Золотое Созвездие Свободных Ривьер». А туда, поверьте, принимают не каждую деревню.
Говорят: эти «Русские» - все сплошь, как вы  - старые европейцы. Все -  коммунисты, или того хуже: анархисты и народовольцы. Все они, узнав про финт Масквы, плевались так, что пешеходы прилипали к улицам и ни куда не шли. Но что плеваться, коль есть Соглашение Всемирного Сообщества – каждая территория выбирает себе судьбу, какую хочет. Вот мы и выбрали – и там, и там  сразу: два в одном.
Как  Москва, мы - в Русском Союзе. А, как Маскау Дьюти Фри - филиал «Золотого Созвездия».  Прихожая всех трех главных Ривьер: Французской, Итальянской и Испанской. А, так же: Канаров и Багамов. И нам оставили, для  Москвы Великой, городской территории - в три Люксембурга или в половину  Бельгии.
Первым делом, в рамках борьбы за сохранение исторического наследия, мы, то есть – горожане,  референдумом нашего свободного города  решили восстановить  традиции воровства и казнокрадства.
 И оказалось  - не всё так плохо, как рисовали хроники! Главное: закрыть вывоз капитала. Совет старейшин, которым уже вообще больше ничего ни надо, кроме утки и капельницы, утверждает годовой бюджет и передает  городским властям. И на год мы забываем про своих чиновников, и про свой бюджет.
 А так, как вывести бюджет за пределы города проблематично - только товаром - очень развилась местная промышленность: рукоделие и народные промыслы. Чиновнику главное, что б хоть раз в год слетать в Париж или в Ниццу, хотя бы на недельку.  Так, что на скромненькие поездочки рукоделий хватает.
Может, кто и хотел бы украсть больше, так  кто ж ему даст? Коллеги всегда рядом. И   денежки, пусть нехотя, но расходятся меж своих – меж горожан.  В общем: что-то делается, строится и ремонтируется,  работает общественный транспорт и коммуникации, убирается мусор и всем что-то перепадает.
Основной наш бизнес  – праздники! Тут мы основательно поработали  по их восстановлению. Все совместили!  Всех периодов  - царского, советского, россиянского. Всех религий -  христианской, буддийской, исламской, иудейской,  родноверской …,  оказалось  - теперь, официально, у нас праздник - каждый день, а то и два, а то и три…
Гид Петя, вдруг, замолк, сохмурился и сказал, как бы самому себе:
- И им всё кажется, что они - так  воруют. Хотя, уже давно они - так зарабатывают.…
И гид замолчал, видно задумался о чем-то своём, не легком. Но Гюнтер был не тактичен, и прервал его задумчивость  вопросом, мучившим его  последние часы:
- Герр Петя, скажите, а почему Вы, и говорите, и пишите многие, кажется, одинаковые слова по-разному? Например:  «Москоу», «Москва»…, Но есть  и: «Маскау», и, я видел: «Масква», и, даже: «Москова»! Как так?
И тут Петя, совершенно неожиданно, подпрыгнул и закричал, брызжа слюной:
- Потому, что проще надо быть! «Москоу» – город всех возможностей. Для всех. Вот и понаехали всякие. И кто-то,  видно из таких, пройдя во власть, провел туда реформу языка Для родственников. Рассказывают, что к нему,  к неизвестному ныне начальнику, приехал  как-то дедушка в гости, с гор спустился. А говорил он по-русски очень своеобразно. И очень обижался, когда его поправляли.  Даже пристрелил парочку. Но очень уж своеобразно говорил дедушка. И поток поправляющих его не убывал. Не смотря ни на какие жертвы. Тогда городские  начальники, спасая население города, утвердили  эту реформу языка.
С тех пор – как говорится , так и пишется. А как пишется, так, значит, и  правильно. Так теперь  и говорится. Эх, я б их…
Тут гид опять замолчал, ненадолго. В задумчивости обернулся к окну, и встрепенулся:
- Так! Повернулись все направо. Посмотрели. Там, за синей дымкой, мы видим угрюмые строения времен позднего  Ельцина и раннего Путина. Это окраины, это  - «Масква № 2», это - «Собянинка». Там начинается Россия. Грустные пейзажи -  не будем туда смотреть.  В Сити, извозчик! В деловой центр мира!
«Где только этот «деловой мир»? Его нет уж лет сто.»- подумал Гюнтер , - «так, всё же: «Центр» чего?»
Оказалось, что это - Центр понтов.
Стеклобетонные махины - призраки капитализма  с прозрачными скоростными лифтами. Высоченные залы с огромными видео-панелями  и прочая гламурная старина. И, конечно же – много золота, как в гигантском павильоне при аэропорте.
По этажам деловито сновали люди в классического покроя костюмах, с папками подмышками и очульками  на носах. Все дамы на высоких каблуках шпильках,  все мужчины в черных лакированных ботинках. По видео-панелям на стенах бегут линии цифр,  скачут ломанные графики. И надписи: «акции», «котировка», «индекс»…
«Какие «акции»? Какие «котировки»? Когда капитализм кончился?»,-  мелькнуло у молодого человека.
Он пытался вспомнить, что биржа в «Золотом сСозвездии» всё-таки есть. Но туда вход запрещен всем постороннним!
Гюнтер остановился и понаблюдал за цифрами в полном бездумии. Зачем ему это всё? Скорее бы в Сибирь… Вдруг, краем сознания он уловил некую периодичность в цифрах. Пригляделся внимательней – цифры не менялись!
 Сбоку кто-то прокашлялся участливо. Гюнтер обернулся.  Седовласый мужчина, верно - из местных служащих, встал рядом:
- У молодого человека есть вопросы?
- Да, есть. Что это?  Какие такие: «акции»? «Котировки»? Чего: «котировки»?
- Это, молодой человек,  ставки. И все это, – мужчина во фрачной паре обвел широким жестом панели с бегущими цифрами - тотализатор. Так, как бирж, практически, больше нет,  есть тотализатор. Ставим на всё, на любое событие на любой тренд. Рождаемость, смертность, количество выпитого в баре «У Кудряшки Сью», улов сейнера «Забубённый»,  или: во сколько проснется и сколько раз порежется, бреясь, господин Хасавов. Данные наблюдателей, отчеты кураторов  - всё под контролем, всё без обмана. Кстати, не желаете ли поставить?
- Я не азартен!
- Не зарекайтесь, молодой человек! После сити центра Вас ждет квартал казино!
С улицы, сквозь толстенные стекла и бетонные стены донесся перестук барабанов, звон погремушек, нестройные скандирования и команды в мегафон.
По залу быстро семенил, боясь поскользнуться на гладком полу, их гид Петя, и суматошными жестами созывал разбредшуюся группу за собой:
- Совсем забыл, господа! Забыл! – Гид Петя  запыхался. - Сегодня открытие сезона! Все на улицу, господа!
Гид Петя загонял своих туристов во вместительный лифт и приговаривал:
- Живее! Живее, ребята! У вас в Европах уж и забыли, что это!
Один турист переспросил:
- А, что в Европе забыли?
Гид Петя затолкал себя в лифт последним и давил на нижнюю кнопку:
- Демонстрация! Протестная! Европа… Что вам там демонстрировать, сегодня?
- И особенно: протестовать,  - добавил саркастически Гюнтер .
Турист смутился. И покосился на Гюнтера.
Когда туристы вышли из башни Сити, то сразу влились в шеренги зрителей стоящих вдоль проезжей части.
По широкой улице стекали ручейки людей в разнообразных  подобиях клоунских нарядов. Эти стоки гремели, трещали, стучали и  орали в мегафоны что-то командно невнятное.
Они прошли,  улица опустела. И было несколько странно, наблюдать за публикой, напряженно вглядывавшейся в пустоту. Странно и тревожно. Ибо  за линией пустого асфальта слышался топот. Грозный маршевый топот боевых колон.
Колоны демонстрантов еще не показались из-за бугра, но по одному звуку их движения уже мерещились железные когорты  римских легионеров, штандарты третьего рейха, сталинские транспаранты. 
Но вот колона показалась. Строевым четким шагом шли мужики и бабы, среднего возраста и плотного телосложения, и отчего-то, практически все, в  демисезонных одеждах, серых и темных тонов. Слишком серых, слишком темных для такого замечательного летнего вечера.
Они шли под одним плакатом, с  одним кратким  лозунгом:
«Нет!».
Шли быстро, не глядя по сторонам, хмурые -  целеустремленные к похмелью, явно.
За  протопавшей колонной угрюмых,  авангардом следующей ступал здоровенный негр. Он нес плакат – визитку, с надписью:
 « Лига Разноцветных Москвичей».
«Разноцветные Москвичи» были  веселые люди -  в ярких костюмах, с лицами всех рас, подрас и помесей. Шли с яркими флагами и  бумбоксами на плечах, и целым набором лозунгов:
 «Overdrive Угрюмому Нечерноземью»,
 «Лимита! Naht Hauss!»,
«Побрей подмышки. Среднерусская Возвышенность!»
После «Лиги Разноцветных»  шли ребята в деловых расстёгнутых костюмах, немного запаренные,  слегка пьяные. Над приспущенными галстуками в воротах расстёгнутых рубашек -  золотые цепи, или канаты. Несли,  покачиваясь, длинный транспарант :
«Рублевский Стиль архитектуры  - народное Достояние» .
И еще один, чуток покороче:
 «Рублёвку Златоглавую – в фонд ЮНЕСКО».
Тут, между гидом Петей и Гюнтером, решительно  протиснулся знакомый из Сити седовласый человек во фрачной паре. Он шагнул на проезжую часть,  и, подняв над головой приготовленный плакат, гордо пошел по улице один, изображая колонну. На плакатике было:
 «Москоу-сити -  центр Галактики».
 А к спине седовласого был  пришпилен листок:
 «Делайте ставки!».
Дальше шли молодые и  не совсем молодые субъекты, расслабленно пританцовывая под  древнюю музыку диско. Они несли  радужные флаги и плакат:
«Пидорасам на улице – Да! Пидорасам во власти – Нет!»
После, следовал самодвижущийся помост  разрисованный пронзенными  сердечками, на котором под транспарантом: «Объявляется лето свободной любви» крутили бедрами совершенно обнаженные девчонки.
Но здесь некоторые зрители не выдержали. Несколько бородатых мужиков в черном, бормоча что-то сквозь зубы, бросились к помосту. Пока одни хватали девчонок за руки, «винтили» и стаскивали с помоста,  другие мужики вытряхивали из  уличных урн черные  мешки,  рвали их на одеяла и закутывали  красоток в черный  целлофан.  И, где-то закутанных, а кое-где еле прикрытых фигуристых  агитаторов, запихнули  в ближайший подъезд. И захлопнули дверь, прижав ее плечами.
А девчонки не унимались –долбились, нешуточно, в дверь, рвались наружу. Женский визг, мужеские рыки… Но никаких излишеств. По всему видно было – ребята заняты отработанной процедурой.
Так наступило лето в Москве.
Начался девяностодневный марафон Волеизъявлений.
Дальше шли еще какие-то колонны.
 Но после девчонок, драйв  был не тот. Публика только их и обсуждала, и на колонны новых демонстрантов не смотрела. Все даже притихли, когда к мужикам предержащим двери подошел поп в черной рясе и черном, как у Бетмэна,  плаще на плечах. Поп что-то ритмично забубнил и принялся  размашисто осенять крестным знамением дверь. Осенял он тяжелым крестом , да так яростно, словно шашкой рубил. Мужики, припиравшие дверь,  опасливо попятились, и даже дверь отпустили.  Но никто больше в нее не ломился. По всему видно – затрепетали  в испуге бесы шалавистые.
Поп удовлетворенный ушел, а мужики уселись на корточки рядом с дверью, и закурили. Дверь стояла спокойно.
А  туристов обуяла жажда. Гид Петя был внимателен к подопечным:
- Господа туристы, зайдем освежиться, в бар, где брокеры Сити отмечают  успехи дня. … Перед вами: «Смерть Маклера».
Бар был,  как бар, -  фото завсегдатаев веселой  компанией ,  приветствовали со стен входящих в бар поднятыми бокалами.  В красном углу, где у приличных хозяев  - иконами - полки со спортивными трофеями молодости, стоял шкаф, в котором за стеклом пылились посудины различной емкости,  с позолоченными табличками под ними.
« Этот бокал виски выпил Джоржик 18.02.40. Слава Джоржику – Зачинателю Игры!».
 «Этот фужер спирта выпил Русик 30.06. 42».
 «Этот тазик водки выпил Санчус  21.12.44».
 Хрустальный тазик был литра на два. Однако!
Народ лихо употреблял легкие напитки и громко говорил. Тут распахнулась дверь, и в бар  зашел очередной посетитель. Худой, высокий, в плаще и шляпе. Странно покрытый брызгами, будто из под дождя, когда с улицы светило  летнее солнце.
Зашел резко, сподобившись  хлобыснуть  дверью с доводчиком, так, будто стекло лопнуло. Естественно, все посмотрели на него. Не замечая всеобщего внимания к своей личности, он заструился меж посетителей, как меж неодушевленных предметов, пригибаясь за ними, словно прячась, то и дело поглядывая нервно на входную дверь.
Не много спустя, следом  за ним в бар вошли трое молодых мужчин . Трое жгучих брюнетов,  впрочем, ни одеждою,  ни аккуратностью причесок  ничем от  местной публики не отличавшиеся. Униформа активных мужчин: белые рубашки, темные костюмы,  и диссонансом - пестрые галстуки, с большими винзорскими  узлами,   как  знак того, что они люди креативные, а не какие ни будь клерки. И право имеют.
- Вот он! – Выкрикнул один из брюнетов и ткнул пальцем в толстяка,  за которым пригнулся худой господин.
У толстяка открылся рот и произошел звук – толстяк то ли крякнул, то ли пукнул.
Второй брюнет,  прикрыв рот ладонью, громко заговорил в телефонную гарнитуру, пугая фонемами незнакомого языка, обилием «хр-р» и «гр-р» созвучий.
Третий  брюнет вытянул  из- за борта пиджака огромный нож и завизжал:
- Держи! А-а-а!
Трое брюнетов  бросились к худому,  расталкивая туристов и брокеров, схватили худого господина  и заломили ему руки. Худой взвыл.
 Брюнеты  завалили воющего  на столик, сбивая его головой пивные бутылки и тарелочки с крабами.
Один брюнет гулко  колотил его по спине неким огромным молотком, другой брюнет выворачивал  его руки, загибая их выше и выше,  третий  брюнет повизгивая, пилил ножом ворот плаща,  за которым краснела, дергалась  шея. От плаща отваливались лоскуты ткани, в стороны сыпались веером капли. Публика ахала с каждым плеском ,но то была не кровь -  просто капли странного дождя - которого не было. Из этого мельтешения пиджаков, брюк, плащей, вместе с лохмотьями и брызгами, вылетали слова, и понятным было лишь одно: 
-  Долг! Долг!
Вдруг, из подсобки, вышел серьезный детина с дробовиком и пальнул оглушительно в потолок:
- Убирайтесь отсюда, со своими разборками . – Сказал стрелок строго.
 И молодые люди, послушно попрятав  инструменты пыток , подхватили худого человека и поволокли на выход. Возвестив о том, что представление завершилось,  хлопнула дверь, тем же звуком с которым представление начиналось ...
Гюнтер выдохнул застоявшейся в легких воздух,  и оглядел посетителей. У всех были испуганно очарованные физиономии, у одного туриста из открытого рта свисала плотоядная собачья слюна, а прохудившийся, давеча, толстяк мигал - часто, часто, и икал, морганию век в такт.
«..Что-то знакомое в этом есть …»,- подумал Гюнтер, но мысль развить не успел.
К нему  подсел возбужденный  брокер – маклер, принялся обниматься, и, путая три -  четыре языка, изъяснятся в любви к своему городу и уважении к туристам. Вынул из кармана колоду карт и предложил сыграть. Гюнтер отбивался отчаянно , но вяло. Закрыл в отрицании глаза и мотал головой и руками. Так он и выбрался из заведения. Открыл глаза только на улице.
Вечерело. Солнце еще не зашло, но уже во-всю светили огни реклам.
И Гюнтер, вдруг, понял: как он конкретно устал от здешнего гостеприимства.
А, ведь, и дня не прошло.
Он добрел до туристического флайера и плюхнулся кульком в кресло.
Наконец-то их везли в гостиницу. Правда,  каким-то, слишком уж окружным путем. Сквозь дрему в Гюнтера протекало журчание гида Пети о местных достопримечательностях вперемежку с экскурсами  в историю Русского союза и Маскау Дьюти Фри ,  на свой, особо  московский взгляд:
-… Вошла  в состав Русского Союза  и часть Казахстана. В период временного резкого ослабления Америки – когда гукнулся Желтый Камень и США отказались от многих планетарных проектов.  Когда произошла неожиданная смерть Пожизненного Президента Назарбаева в возрасте 116 лет.  Местные элиты  принялись рвать  достояние клана почившего Нурсултана Абишевича, не гнушаясь при этом возбуждения всяческих опасных движений: националистических, религиозных, троцкистских, маоистских, анархических.  Соседи не заставили себя ждать. Ввели войска.
Территория Казахстана была  поделена  Китаем, Россией и Узбекистаном. Мангышлак объявил о своей независимости и был поддержан Туркменией. Город же  Алма-Ата с окраинами, объявил себя «Вольным городом», призвал международные силы, с Китаем вступив в затяжные переговоры. И умудрился-таки  вывернутся из под китайской опеки. Тогда в Поднебесной Великая смута только начиналась. Родина Отца Яблок  присоединилась, или, вернее: «присоединила» себя к Республике Кыргызстан, к северной её части. Кыргызстан, ведь, тоже распался на три стороны. И на Тянь-Шане, наконец-то, расцвела многонациональная, толерантная и веротерпимая страна, по благодати не уступающей Швейцарии. С не очень воинственным «бэк граундом», как у Швейцарии, но хитрая.
А вот северный Кавказ, вместе с независимыми Закавказскими республиками,  Россия всенародным референдумом отпустила на званный ужин к Турции. Поэтому  у Турции в Европе тоже особый статус – где большая часть страны это зона перманентного принуждения к миру.
А там еще: Шиитские Иран, Сирия, Ливан, Ирак… Где, практически, вековая линия фронта.. Вообще –то, Персы давно одумались. Особенно  после Бомбы  - многие приходят в задумчивость. Две дырки в земле, на месте  Иерусалима и Иранских  Кум,  странным образом примирили два народа.
Теперь в Иране - Ближневосточный  Ренессанс.  Исламское Возрождение – Бионика, Геоботаника,  Архитектура – невиданной красоты и изящества. Но некоторые их противники до сих пор обзывают их  язычниками и считают, что исламский сверх-модерн  - ересь, особенно когда рядом жирная Европа, которую завещано грабить, грабить  и грабить. Так было написано в Священной книге, считают некоторые граждане называющие себя мусульманами, да вот не задача –  с этими  словами листок выдрала из Священной книги своими царапульками подлая кошка, оставленная Пророком спать нетревожно, на краю пророческого халата. 
Но Кавказ, вскорости,  попросился обратно. Причем: вместе с курдами, ассирийцами и многими другими, которых, отродясь,  и в Императорской России не было. Оказалось: менталитет  у кавказцев не тот, Очень много турков резать приходиться, пока поймут, что ни будь, а с русскими кавказцы порезались уж достаточно, вот и понимают друг друга, более - менее сносно. Но кавказцам поставили жесткое условие  - своих бандюков не прикрывать, выдавать по первому требованию , и  - на поселение в Восточную Сибирь. Туда, где горы. А если кого не выдали, так за одного, сразу скопом, десятерых соплеменников  на выселки. И не в Сибирь, где леса, озера,  и  иногда бывает лето, а в заполярную тундру, на остров Я-мал.
Гордые люди подумали и согласились. Теперь в Восточной Сибири  даже  один хребет горный переименовали во Второй Кавказский, и урочища там: Черкесское, Вайнахское, Даргинское, Лезгинское. … Говорят, от туда не то, что олени мигрировали, даже россомахи сбежали….
…
Поселили туристов в «Эльцин Хотел»… Громадные гулкие коридоры, огромная красная мягкая мебель,  всё огромное  - и лифт, и коридоры с четырех метровыми скульптурами  исторических персонажей, каких-то: Пугачевой, Макаревича, Кобзона…. И в  кафе - высоченные потолки…
Гюнтер уже плелся в свой номер, а гид Петя позади всё трубил о планах на завтра:
- Пойдем по сокровищницам русских царей: Оружейная Палата и Филиал «Сад Эрмитаж». Потом:  в поместье зиц-графа Брынцалова! Роскошные пруды – будем на лодочках кататься, охотиться на акул и аллигаторов. Ужин там же - в хоромах старорусского  дизайна. Всем одеть малиновые  пиджаки! Каждый найдет его в гардеробе своего номера. Не: « у-у..» !  А  классика эпохи. Извольте соответствовать…..
После душа Гюнтер сразу лег спать. И, кажется, забылся минут на сорок. Очнулся он на полу. В широченное и высоченное окно  светила неустанная реклама пиццы и то и дело били прожектора охраны, рыскающие вдоль периметра территории того,  что «Эльцин Хотел».
Гюнтер забрался на кровать обратно и попытался заснуть вновь. Но шелковые простыни на горбатой, почему-то, кровати ему этого сделать не дали. Он всё скользил, и скользил – съезжал налево, съезжал направо, плоскость пола была не далеко и покрыта мягким ковром, и вроде бы не страшно падать.  Но молодому человеку казалось, что скользил он в смертельную пропасть.  И «турист»  покрывался холодным потом.
Гюнтер плюнул на сон -  встал, оделся, и даже не посмотрев на часы, вышел в холл.
В приглушенном освещении по стенам переливались стрелки указателей с надписями: «рулетка», «варьете», «игральные автоматы», «покерный стол» ... Гюнтер шел прямо на неясные томные звуки и вышел к некоему помещению, вход в которое украшала надпись псевдо готической вязью: «Литературное Кафе «Декаданс». Именно  отсюда  лились звуки: фортепьяно, саксофон и ненавязчивый баритон:
- … Моя девочка мягко кладет руки мне на плечи…. И что-то щелкает у меня в голове.
Четыреста лет  до нашей эры. Будущий Будда перепрыгивает забор. Гаутама - князь, сын князя, рожденный в роскоши и красоте  сохраненными  очами от зрения увядания жизни, её немощи, её уродств  видит по ту сторону забора  дряхлого старика. Гноящегося , нечистого, умирающего.   Гаутама видит старость, немощь и уродство.
 Он не возвращается, в свое княжеское,  домой. Он уходит в лес. И через пять лет возвращается с кротким учением Будды…
Мягкие руки, теплые ладони…
Тридцатый год нашей эры. Человек  выходит на гору и много говорит. Говорит много не понятного, не исполнимого, и,  среди прочего: «Кроткие наследуют землю». Оказалось: то говорил Бог…
Его успели распять, но Рим рухнул. Он начал рушиться, когда скромный Бог взошел на гору и произнес эти свои слова, о Кротких…
1905 год. Русские войска зарылись в землю под Мукденом и терпят одно поражение за другим. Япония, мелкий н храбрый Давид побеждает Голиафа. И мало кто в мире понимает, что Япония, без пяти минут победитель, на грани национально катастрофы, и лишь русская революция  в Москве и Петербурге за 10 тысяч километров от Мукдена  спасает Японию.  К  той революции и Япония  приложила руку.
И очень тем тайно гордилась. Путая мягкую силу с банальной подлостью.
 И никто не понимал, что именно тогда Япония заложила первый кирпич в свое будущее сокрушительное поражение. Именно, на том подлом камне выросло Красное Чудовище,  что разгромит в 1945-м континентальные силы Японии за десять дней. И за десять дней захватит,  то, что Япония собирала, напрягаясь, воюя и подличая, восемнадцать лет.
 Если вы не можете убить богатыря, не спихивайте его в яму. А кладите ему на плечи руки Любви…
1998 год. Лондон. Спортивная арена в Челси. «Бои без правил». Русский боец Вячеслав Жумабаев лег в партер, а огромный англо-сакс навалился сверху, уселся и молотит - по спине, по рукам, по бокам… Молотит минуту, молотит две, три…. На пятой минуте он с ужасом понимает, что поверженный, забиваемый в смерть противник просто отдыхает, практически: спит. А сил у «победителя» оказалось, что уже и нет!
Англо-сакс  в панике, он боится представить, что будет,  когда его руки опустятся в изнеможении, а  поверженный проснётся. 
 Англо-сакс резко вскакивает и бежит к судье. Он спешит сообщить о своем поражении. После Англо-сакс очень радовался, что проиграл, что успел добежать до судей, пока Русский поднимался…
Рождает ли чудовищ сон Разума? Я не знаю… Я знаю другое. Сон Кротких убивает чудовищ.
В 600 годы,  на сломе язычества и единоверия, в песках Аравии восходит Мохаммед, и в тоже время, за тысячи километров  в русском языке  появляются странные,  вязкосмысленные поговорки, пословицы -  устойчивые фонемы, по сути:  кальки с арабского языка. А в Аравии подобные   фонемы русского… Как следы неизвестной мягкой поступи. Поступи силы.
Моя девочка кладет руки на мои плечи, и я уже почти проиграл. Я содрогаюсь. Я собираю и теряю, собираю и теряю свои  - еще секунду назад казалось: огромные силы  - тающие неумолимо, как миллионная армия Наполеона в России.
 Моя девочка начала войну, и через пять месяцев - сколько у меня достанет сил?  Через пять месяцев после вторжения через приграничную реку Неман из миллионной армии Наполеона в обратном направлении переправилось 28 тысяч… Никто до сих пор, спустя триста лет так ничего, собственно, и не понял. Плохие дороги,  падеж скота, непонятные пожары, жуткий мороз, бородатые партизаны….  И не одной настоящей победы русских!  До сих пор не могут подвести бухгалтерию. Как не считали - не бьет цифра. Триста тысяч разница, куда делись – нет и следа…
Мы сидим в этом зале, такие красивые и бессознательно гордые. В роскошном отеле, за крепкими стенами, кругом золото и тени от дорогих тканей. Играет серебряный саксофон, и струны фортепиано, словно в бархате… . Тонет недосказанное.  Мерцает Вечное… .
А где-то там - в полях, лесах - нищий Кроткий  смотрит бездумными глазами на огни нашего города, и не зная знает, что то, на что он смотрит, не зная того, умирает…
Мягкая  сила незнания -  что должно, что не должно.  Мягкая поступь в  пути, в пути  без пути, без целеполагания. Это Сила и Путь Кротких.
Путь наследования Земли…
Путь  не похвальный, тупенький путь  неколебимого  Не-упрямства.  И, кажется, что он  вопреки Жизни самой, самой  Эволюции, Природе и Богу – вопреки.
Моя маленькая женщина  касается губами  волос на моем затылке. И рушится лавина,  подминая мои крепостные стены….
Угас свет,  на эстраде медленно  затихал саксофон и фортепиано. Когда  площадка осветилась вновь на ней никого и ничего не было, кроме стойки с микрофоном.
«А ведь это был Лавели Грасс…». - Запоздало  догадался молодой человек, завороженный  музыкальным монологом тур-профессора.-  «Так он…, еще и поэт…»
На сцену с полукругом света вышла   в черном декольтированном платье игрушечная блондинка. И, не дожидаясь музыки, запела в стиле танго,- надрывно, страстно.
 Гюнтер взял со столика буклет с репертуаром,  где после  имени певички, под номером один,  значилось: « « Метротаганка». Московская Народная». Гюнтер поискал глазами другую московскую народную, из ему известных:  «Космополитен». Но не нашел. А жаль….
Закончилась одна песня, началась вторая, и тоже - танго.  За соседний столик, единственно свободный, сел франт  весь в белом  и с красной розой в руке. Оказалось, что  пока  Гюнтер слушал профессора, в кафе набилось публики до отказу. Оказалось,  что не одного его мучила бессонница, вместе с шелковыми простынями и светом в окна. И не только он один был безразличен к азартным играм.
Элегантный мужчина за соседним столиком не сводил  с певички глаз, громко вздыхал, бурно аплодировал и кричал: «браво!». Блондинка  в песнях стала обращаться только к нему :  посылать томные взгляды и воздушные поцелуи , что привлекло и к нему внимание посетителей.
Тут начался затяжной проигрыш. На сцене появился поджарый  танцор в смокинге, подхватил певичку и закружил в танце.
 В некоем вальсирующем танго  танцор и певичка соскользнули с эстрады и заструились меж столиков к центру зала.
Франт  рядом  бледнеет и сжимает кулаки. Излишне страстные объятия,  чужая рука на голой спине. Пара замирает, танцор опрокидывает певичку себе на колено и проводит носом по вырезу платья.
 Певичка ахает и дрожит губою.
Франт вскакивает, опрокидывая стул. Глаза бешенные,  бросается к изогнутой паре, хватает  за шиворот  танцора, согнувшего певичку,. Отдергивает его от вздымающейся груди. Бьет в челюсть.
Танцор отлетает, чуть ли не кубарем, роняя партнершу. Певичка падает на паркет.
Франт оборачивается к ней, сдергивает как травинку с танцпола и пытается обнять, но получает хлесткую пощечину.  Лицо его краснеет,   он  дергает блондинку к себе. Она вырывается. Он тянет. Она бьет франта  ногой. Тот валит,  нет - просто швыряет её, невесомую, на столик Гюнтера.
Гюнтер замер, её глаза встретили  его, Гюнтера, взгляд. Он ждал в них жалости, мольбы, испуга, хотя бы, но в них была только зеленая ярость.
Франт склоняется  над ней бледным лицом, огромными белыми глазами. Он хлещет её розой по лицу.
 Она плюет в него и хохочет.
Он выхватывает нож и всаживает его ей в сердце.
Гюнтер вздрагивает.
На его столе  дергается,  выгибаясь, женское тело, стекленеют прекрасные глаза. Из-под черного платья, на грудь, в декольте, на  только что живую, сатиновую кожу, течёт густая струйка крови.
Гюнтер ждал собственного обморока, даже принялся считать: когда,  на какой секунде он упадет. Но его сознание не отключалось, его существо завороженно впитывало все  перипетии момента, все цвета, все  запахи – красавицы стеклянные глаза,  белый столик, черное платье…. Алая роза в золотых волосах запуталась, а по роскошному телу струится нуарово красная струйка жизни, ставшей знаком смерти.
Гюнтер не заметил, как скрылся ревнивец – убийца. Вбежала полиция. Вывела посетителей из зала.
Гюнтер тоже вышел, на автомате, а перед его внутренним взором  лежала  и вздрагивала блондинка. Как, принимая холодную сталь в тело, замирала. И вновь вздрагивала,  и опять в ее тело входил клинок. И снова. И снова…
Нет – к черту все! Пора спать.
Он плюхнулся в кровать, не раздеваясь. И тут же заснул.
Проснулся он поздно, проспав завтрак и отъезд на экскурсии. Чему остался только рад. Он еще был под впечатлением вчерашнего. Ночью ему приснился эротический сон . Певичка танго  танцевала - то с франтом,  то с танцором,  то  с ним, с Гюнтером. Запах её волос  кружил голову и во сне. Он наклонялся ближе, но кто-то неожиданно отталкивал его,  и всаживал певичке под ребра нож,  и  текла струйка крови…. 
И так: раз за разом, раз за разом – до утра.
 И Гюнтеру от того было чрезвычайно хорошо. И от того, что «хорошо» – было  чрезвычайно стыдно. И это: «стыдно», нравилось тоже…   
В общем: сложно было всё у Гюнтера во внутреннем мире.  Было  чем заняться поутру – анализировать,  рефлексировать,  релаксировать….
Не он один проспал.  Не мало полусонных туристов ползало  между  уличных кафе  по тротуару у  гостиницы. С теле-панелей рассказывали новости, на столиках – чай, кофе, соки, блины с маслом и икрой, и какие-то: «ватрушки».  А Гюнтеру хотелось лишь холодной родниковой воды… Но очередь на все напитки одна.
Тут, проходящий вдоль очереди  Высокий,  и хромой, в плаще, выдергивает у полной, но с формами, дамы сумочку. И пытается бежать, сильно западая на левую ногу.
Но убежал он не далеко. Был сбит с ног охраной. Которая принялась его колотить палками, да так рьяно, что скоро вызвала  даже у созерцательных утренних туристов нечто вроде ропота протеста. На лицах, еще вчера довольных и пресыщенных, проявились некие линии, напоминающие жалость  и даже мольбу.
- Отпустите вы его! Мы прощаем! – крикнула полная, но с формами, дама, та самая – ограбленная.
Гюнтеру сделалось противно. Захотелось уйти, сбежать  от общества,  навязанного ему стечением обстоятельств. Сплошь: туристы и продавцы, воры и охранники. Он  дошел  до угла гостиничного комплекса и завернул. А там – просторная  аллея, скамейки с удобными спинками. И - никого.
 Гюнтер присел. И сразу забылся в тишине утра, когда еще не жара, и только  солнце бликует сквозь листву.
Но наслаждался тишиной и безмыслием Гюнтер не долго. Рядом на скамейку  плюхнулся человек,  запыхавшейся и  вспотевший, и принялся прихлебывать из бутылки лимонад. Гюнтер посмотрел на человека и отвернулся. Но что-то зацепилось в памяти. Молодой человек осторожно посмотрел на человека снова. Но тот заметил Гюнтеровский взгляд искоса,  и протянул ему  бутылку.
 Гюнтер отчего-то не посмел отказаться  и хлебнул из горлышка, хотя это противоречило правилам гигиены, Категорически!  Мало ли какая зараза у москалей тут водится! Недаром же, ох, не даром, есть правило прописанное в инструкциях для путешественников: « на что у русского иммунитет, у  немца - летальный исход».
 Лицо человека казалось знакомым.
Откуда?! Гюнтер в Москве впервые, разве что этот худой человек…
И тут  в памяти мелькнула  пьяная компания в рублевском ресторане. Их  песни, их драка… Москоу Сити: беглец - должник и кавказские рэкетиры…  Литературное Кафе «Декоданс», танго, и франт ревнивец, вонзивший кинжал в певичку, прямо на его столике. .. Тротуар у гостиницы, десять минут назад -  неудачливый похититель дамской сумочки…
И это всё – он! Он, он - один! Этот усталый задерганный человек!
- Это всё вы?!
- Да.. Это всё я.
- В смысле… я не так выразился, наверно…
- И я: «в смысле».
- Я вас трижды видел! Нет! Четырежды!
- И я вас помню, молодой человек. Кажется, это на вашем столике я Наташку зарезал?
Гюнтер вскочил со скамейки,  отпрыгнул и принял оборонительную стойку:
- Да, ваше место в тюрьме!
- Мое место в театре!
- В смысле?
- Я – артист!
Гюнтер опустил руки, но кулаки не разжал:
- Что Вы этим хотите сказать? Это какое-то психическое заболевание? Типа: я сегодня Наполеон, а вчера - Юлий Цезарь? И у Вас таких из дурдома отпускают?! Хотя: вполне, допускаю…
- Я – артист! Дипломированный. И всё, что вы видели, юноша, это моя работа.
Гюнтер  подсел рядом с артистом. А страха  и не было. И стойку оборонительную он принял, типа: «так надо!». Гюнтер опасность чувствовал, как чувствуют запах. Но не пахло от  Артиста опасностью. Совсем не пахло. Только усталостью и одиночеством.
- И все это, – человек обвел окружающее пространство руками, – это всё: мой Театр!
Гюнтер еще ничего не понял и смотрел на артиста настороженно - а может, всё-таки, безумец?.
- Не понимаешь? У тебя плохо с английским? Мой-то: точно хорош! Могу диплом красный показать, дома висит, на стенке в рамочке. В Лондоне обучался! … Ты знаешь, что такое «Коммерческое предприятие»?
-  Подозреваю. Но, что Вы - имеете под этим словосочетанием?
- Я имею, как и все наши горожане - «Муниципальное предприятие города Москвы  «Маскау Дьюти Фри»,  ООО». То есть: «Общество с Ограниченной Ответственностью»…
Гюнтер пытался, но никак не мог связать кончики фактов. Это, видно, отразилось на его лице.
- Успокоился? Нет, вижу: не до конца ты понял. Делаю экскурс в историю.
 Когда случился Великий Последний Кризис и правительство растворилось в неведомых далях вместе с остатками бюджета. … Явились новые Уполномоченные, из –за Урала. Позакрывали все оставшиеся финансовые учреждения –   в первую очередь  банки - и объявили о ликвидации функций города, как столицы. Объявили центр  историческо - охранной зоной, дали всем москвичам по соц. минимуму, и уехали.
Горожане не обрадовались. Ну, те, что не сбежали. вспомнили, когда приспичило: свои российские, украинские и сибирские корни.   А мы, вот, остались.
Но не привыкли мы жить на всяких минимумах! И, главное:  без движения, без тусни! И  родилась коллективными усилиями гениальная идея:
Сделать из всей Москвы  - открытый Интерактивный Театр. Который, как бы не театр, а натурально – жизнь! Но не привычная, размеренная обязанностями и  прописанная законами, а надо было сыграть все стереотипы «России Матушки»  -лихой, разудалой, гулявой… Да, так, что б… - ну ,и усилить ,где можно, и где нельзя.
Мы же, всё-таки, русские, в основном, а значит – северяне. Северяне - люди тихие, размеренные, основательные, малоговорящие….Ну, тут мы страстишек и присочинили. Подбавили!
Гиды знакомые рассказывают: что даже патентованные южане – сицилийцы, там, каталонцы слезьми умываются, глядя на наши страсти. Завидуют. Думают, что, в натуре: мы своим бабам в бока ножики суем - за поцелучики в щечку посторонним мужикам. А потом  еще долго душим окровавленными руками, их - бездыханных…
- Да…, я же, это же… И та девушка – на столе, с розой в волосах и струйкой крови по груди?
- Наташа…. Артистка - прекрасная! Кстати, по папе -  из Венесуэлы девчонка. Далеко пойдет. Ею из Новосибирска интересовались! Но папа не отпускает. Он у нас режиссером. Пусть: «один из…», а всё равно – начальник! Туды его…
- А бандиты - кавказцы?
- Практиканты из Махачкалы…  Двоечники! Кто так бьет?! Кто так мучает - скажите, пожалуйста!? Руки у него дрожат! «Гаджи, подержи…. Рустамчик, сделай что-нибудь….  Саша, блюй в сторонку, у меня тошнит!» Тьфу!
- Так…, а: «Свобода и никаких веб-камер»!?
- Шутишь? Да тут сканирование панорамное всего и вся! Каждая вещичка с меченой молекулой, на каждом портмоне – «Джи Пи Эс» ! Так, что - хрен что спесочишь….
Гюнтер осмотрел новым взглядом панораму улиц. Некоторые высотки показались ему  картонными.
- А вообще - тоска здесь.  Идешь со службы в размеренный  тихий быт, ведь: все свои страсти мы уже отыграли - согласно постановочному плану… Жизнь - бюргерская. Скука!
- Скука? Адреналин! Разборки, преступления  - на каждом шагу.
- Нет, ты брат немец, определенно туповат. Ты где это здесь увидел?
- Да, вот сейчас…, и тогда…, и до этого… Нет?
- Ну? Да, никого ты не видел, кроме меня!
- Подожди, подожди… И в таверне…
- Ну!
- И у брокеров…
- Ну!
- И…. Точно! А складывается ощущение, что…
- Вот именно! Все это  - Театр! -  Худой вскочил и обвел пространство распахивая руки . -  Весь город – театр! Сплошные подмостки и декорации! Артисты, режиссёры, кое- где проскочат  рабочие  сцены или проведут лохов - зрителей . И кругом – игра. И даже где вешалка – игра.
Артист сел  на скамейку и выдохнул:
- А. так: все мы – кроткие люди…
И Гюнтер добавил, непроизвольно:
- … Которые наследовали землю…
Артист же  видно говорил сам с собой:
- Всё под контролем, все по программе:  улыбки, поклончики, и, простите, пожалуйста:  буйства, безобразия. Весь криминал – по плану. Все срежиссировано. Ну, разве, что мне, как великому артисту  -там, с импровизировать маленько  – глаза закроют, но никаких доплат - как бы не штрафанули еще… Всё для вас, для туристов – развлекуха! Вот, ты, согласись - за криминально-приключенческим жанром приперся! Хотя все говорят, что за свободой…
- Нет, я проездом. Я - в Сибирь.
Артист замолк и опустил голову. Вздохнул.
- В Сибирь…, завидую.
-Так поехали со мной! Бросай эту мерзость.
- Не могу…. Семья, дети, обязательства.
- Да, да, понимаю – ипотека…
- Шутишь? В Москве дома пустые стоят. Гукнешь  - эхо полчаса шарахается…. Я в карты проигрался.
-И я тоже «проигрался»… в каком-то смысле…
Оба замолчали.
На востоке над деревьями поднялось солнце и дыхнуло жарким будущим днем.

14.
ПРИЮТ СЛОМАННЫХ КУКОЛ.
2145 год, июнь. Индия, мегаполис Мумбаи.

*
«… Гордых и красивых
Их  облили грязью
Пряча от злых небес
 Их божественный блеск
И поднявшие их люди.
Пошли с ними вместе
Слабые жалкие люди
И неразличимые средь людей
Стали они безразличны Тьме…»

- Ты зачем пришел?! Зачем пришел? 
Индра шел по узким улочкам блока. И вот,  откуда то с верху,  вдруг, спрыгнул человек – не человек, а нечто человекообразное - с ногами пружинами и ярко блестящим металлическим затылком.
 Мама Сиа нахмурилась и махнула на него пустым ведром.
- Уйди, Куша! Отпрыгни…
- Мы все умрем! Мы все умрем!
- Куша, уйди!
Крикнула женщина, уже почти зло.
Куша легко запрыгнул на балкон второго этажа, но и оттуда продолжать кричать:
- Мы все умрем! Люди, радуйтесь! Мы все скоро умрем!
- Не слушай его. – Мама Сиа взяла остолбеневшего Индраджива под руку и повела дальше.- У него голова больная. Орет, что на язык упадет.
Индра уже познакомился со своими спасителями - женщиной и девочкой. Женщину звали: Мама Сиа, а девочку – Брасвани. Они были редкими «целыми людьми» в Блоке, и потому могли свободно выходить в город.
Индра пока не  понимал, что такое: «Целый человек», но увидев Кушу на ногах- пружинах и с наполовину металлической головой, начал догадываться.
- Мама Сиа, а почему надо радоваться, что: «… все умрем!»?
- Мне рано радоваться. Мне сына надо вылечить.
Они шли домой.
«Дом», это – комната, где-то в глубине, за узким извилистым коридором, на непонятно каком этаже. Лампочка и маленькое окно под потолком, это – свет. Спирали электро- печек на кирпичах вдоль стены и посредине – круглый столик, это – мебель. Всё остальное - кучками  по углам.
Одна из кучек зашевелилась и застонала. Женщина бросилась туда и упала на колени перед кучкой тряпок.
Там был маленький человек. Её сын. Бывало: он весело смеялся и всем приходящим в гости, рассказывал с ничего придуманные истории. Но бывало:  он стонал от боли. День и ночь. Немного описание сына .
Брасвани принялась вынимать из принесенных кульков продукты. Включила прокопчённые, но работящие электро- плиты и стала готовить еду.
Наступил незаметно вечер. Низенький круглый столик  заполнялся плошками с едой, что отнюдь не выглядело убого. Вдоль стены розовели  круги спиралей, как говорится: «Огонек затеплился». И, значит, скоро соберутся гости…
Первым пришла Фарфоровая девушка по имени Ада. Своего друга она принесла в ведерке. Он отзывался на прозвище «Чип». Когда то азартный человек проиграл руки ноги и часть внутренностей… Стал сдавать в аренду глобальной био- компьютерной корпорации свои мозги. Пока не случился знаменитый всепланетный сбой и Перезагрузка. Теперь он просто сломанная вычислительная машинка. Зато ест мало.
Фарфоровая девушка Ада была изящна – красива, как статуя. Она и подрабатывала статуей, и еще чем то отвратным. Она была идеальна, лишь испарения тела невозможные через кожу лишенную пор, были выведены в стыки  суставов, в  узенькие, тоньше волоса, щели. Но создавалась она не для стояния статуей и не прочих пошлых утех, а как Человек Тьмы.
Её человеческая модификация создавалась для работ в безднах сверх глубоких шахт, где, жар, тьма, давление, недостаток воздуха и обилие всяческих опасных испарений. В Фарфоровой девушке сломалась нанотическая нейро- система терморегуляции, всего лишь. На внешний вид - никакого изъяна. Но починить её уже не могут…
Треть человека, поставили к столику и, как  компьютерную приставку подключили в розетку. В принципе, он улавливал энергию из любых источников, без посредства проводов. Но всё в нём барахлило понемногу, так, что вечерами он подпитывался через провода.
Третьим пришел Человек змей, с очень узкими плечами и тазом; двухсуставными ногами и руками – гармошками. Его звали Цац. Он, и ему подобные, были предназначены  для обслуживания узких и сложных труб канализаций. Эти спецы были очень богатыми когда-то, по местным меркам, пока не поломались или в чем-то не проштрафились …
Кроме человеков – змеев, были люди огня, с жаростойкой  реформацией кожи и внутренних органов, со светофильтрами вместо роговицы глаз.
Фарфоровая девушка Ада предназначена была для работ в сверх-глубоких шахтах. Люди огня - для труда в металлургических и прочих огненных цехах,  иногда чуть ли не прямо в печах плавильных. У Ады кожа была белая, перламутровая, у людей огня -  красная, с синими прожилками.
Были еще люди- амфибии с жабрами и плавниками. Был и свершенный эксклюзив. Типа Куши, человека попрыгунчика с ногами пружинами.
Шестиногий шестирукий человек – липучка с пятками прилепками и ладошками вехотками. Спец. человек - мойщик окон гигантских небоскребов.
Или передвижная кухня-многоножка,  вернее – два человек в одном. Индивиды  вделаны в многоногую передвижную конструкцию, нервная система их соединена с проводами процессора конструкта. В итоге получилась передвижная   кухня. Очень удобно перемещаться в огромных многоэтажных конторах, слепленных из лабиринтов офисных клетушек офисного планктона. Трудясь в паутине чистогана, поварята надерзили кому то из боссов – пауков, на них натравили полицейских крыс и они сочли за благо сбежать в Блок. Теперь не менее успешно перемещаются по хаосу нерегламентированных построек - трущоб, где-то во всемирных фавелах…
Был человек шар для работ в вакууме. Он себя именовал Астронавтом. Иногда, подвыпивши, он забывался и всё искал своего круглого коня…
 Но большей частью  жильцами Блока - Приюта Сломанных Кукол были люди продавшие мозги компьютерным сетям корпораций и сломавшиеся, вдруг. И работали они у «Черных Утилизаторов».
За  едой Цац протянул маме Сиа сверток. Мама приняла с поклоном. В свертке были батарейки для её мальчика.
Собравшиеся за столом перекидывались  обрывками фраз, не понятными Индре, часто переходя на шепот. Чаще других в их разговоре звучало несколько  слов: «Товар», «Вход», «Утилизаторы» и «Канализация». И он спросил:
- А, что, - у Вас и канализация есть? Я не заметил.
Нецелые люди за столом переглянулись. А мама Сиа развела руками.
Индра, проживая богатом пригороде низко этажных коттеджей, где застройка ограничена законом до 4-х уровней, бывал в мегаполисе часто, как он считал, но, оказывается, он не знал про Город ничего…
«Канализация», это  общепринятое обозвание взамен сложной аббревиатуры,  под которым - не только трубы, со стекающими нечистотами, но и все основные коммуникации городов без неба и земли. Без неба, как неба и земли, как почвы. Вода, тепло, электричество, транспортировка многочисленных грузов - от стройматериалов , продуктов массового питания до  белья из прачечных – всё шло под землей. По сути же земли в мегаполисах не было. Было лишь разделение уровней на положительные и  отрицательные, а меж ними –плоскость, на которой размечены были  улицы и тротуары. А земля сама была, где-то там, за каким-то уровнем вниз. За каким точно – не знал никто. Так как кто ни будь неучтенный обязательно, что-нибудь рыл. Кстати, по официальным данным городской мусор перерабатывался на 98%. Что было, мягко сказать, неправдой. Плата за уборку мусора была столь велика, что тот час возник  выгодный новый бизнес – «Черных Утилизаторов». Именно на них  и работало большинство сломанных кукол. Тех, что могли  передвигаться. Те же , кому передвигаться было затруднительно, работали мозгами на «Серый интернет». Или – «Глюко- Сети». Правда, от работы в них, иногда, вполне натурально, сгорали мозги. Но то ж – неофициально! И потому: не волновало даже родственников. Тем более,  что за человеческий материал Черные Утилизаторы хорошо приплачивали. Лишь бы труп не фонил радиацией.
 Так же по Канализации переправляли и основною массу нормальных граждан. Канализацию они называли  «Метро» иногда добавляя: «…и прочие подземные коммуникации». Хотя, всё вместе это и была она – Канализация. Такие нормальные граждане  назывались в Блоке «Целые Люди».
Мама Сиа, её дочь Брасвами и еще несколько десятков жителей Блока были, как раз: самыми настоящими «Целыми людьми» . У нах были даже удостоверения личности. А у мамы Сиа, даже, страшно сказать  – был Паспорт!
В свое время с ней случилась банальная история. Её семья обанкротилась. Обрушение верхних уровней на поезд метро. Муж погиб, а сын едва выжил. За мужем были кредиты и текущие неоплаченные счета. Оставшихся денег и страховки едва хватило, что бы сын не умер. Но – не вылечился. Исчезла машина бытовая техника и мебель, а потом: и маленький домик…
Да, для учтенных «Целых людей», так сильно попавших, существуют  правительственные и международные программы по переселению в сельскую местность. Их приглашают по миру различные коммуны. Но… мама Сиа осталась в Мегаполисе. Она переселилась в Блок. Только здесь она могла вылечить сына. Так она считала. Потому, как её сын не был изначально «Целым». При рождении у него остановилось сердце. Его никак не могли запустить. Тогда врачи подключили к нему микронный электро моторчик с батарейкой.
После аварии потребление энергии моторчиком возросло многократно, и возникла необходимость менять батарейку. А это – операция дорогостоящая. Помог в Блоке  один бывший хирург, да, впрочем  и нынешний. Хирург был  Преступник, очень разыскиваемый властями. Осужден на двадцать лет за демпинг. Делал операции нуждающимся бесплатно, а, следовательно, подставлял коллег и не платил налогов!  Хирург вывел мальчику  разъемы батарейки вне тела.
Ребята из Блока, которые работали на утилизации, приносили ей из мусора истраченные батарейки. Во многих, что ни будь да оставалось. Вот так и жили. Уже мама вылечила сыну одну руку и одну ногу, осталась еще рука и нога. И, конечно – сердце. На руку и ногу она насобирает. Но как помочь сердцу? Была только одна надежда. На Чудо.
Цац, человек змей посмотрел пристально на маму Сиа, и та кивнула ему. И Цац рассказал Индре тайну. Великую тайну, которую в Блоке, наверно, знали все.
Оказывается, у них была свое Сопротивление!
Основными актами сопротивления было – отключить какому- ни будь чиновнику электричество, пустить канализационные стоки в водопровод, или наоборот водопровод к канализации, что б унитаз фантанировал. И тому подобное.
-Да это всё, ….типа: нагадить в колодец!
Не удержался от восклицания Индра.
Цац насупился, слова Индры видно его задели. И он рассказал большее:
Что сам  Цац был в том «Сопротивлении», чуть ли не вождем, а мама Сиа
одним из главных их агентов в мире Целых людей.
 «Мама с девочкой –  разведчицы! Это – круто..» ,подумал Индра.
Вход в Канализацию, то есть во всю подземную сеть коммуникаций мегаполиса был тут же, в Блоке.
Продукты питания, лекарства для больных, микросхемы, батарейки и прочие запчасти для постоянно ломающихся Сломанных кукол.
 Проводились и более сложные комбинации. Мама Сиа втирается «на верху» в доверие и проникает в намеченную организацию или богатую семью. Выждав необходимое время её дочь Брасвами отключает, что может из охранных систем, и они  уходят, организовав себе алиби. А ребята «низа» пробираются из Канализации и  грабят. Стараются обходиться без жертв.
«Значит: «нагатить в колодец», это ихний Пиар, отвлекающий маневр. А так, главным - пробраться в помещения верхнего уровня и что ни будь стырить.», понял Индра и возмутился:
- Так это обыкновенный Бандитизм! Какое ж это: «Сопротивление»?!
- А ты, что про это знаешь?
- «Сопротивление», это целая наука. Маркс, Ленин, Грамши, Сантос. Ганди, наконец. А вы просто приворовываете, да в колодец гадите.
Змей обиделся, фыркнул и отвернулся от стола.…
Индра выключил свой  пафос:
- Не обижайся Цац. Я вспомню, что они писали. Напишу тебе, или перескажу, если ты читать не умеешь.
- Цац читать умет. Цац много чего умеет! Цац может прямо по трубе подняться на двадцать уровней вверх, и вылезти прямо в хранилище городского банка! Цац только сейфы вскрывать не умеет. А так Цац был бы миллионер. Как  Джа Метал, нет, как киноартист, как Чаклун Махраборти! – Вокруг хором вздохнули благовейно,- И сделал людей блока всех счастливыми!
- Помимо толстых сейфов есть многочисленные системы слежения и контроля…
- А это мы с мамой делаем. - Сообщила звонко Брасвами, подняв руку, как прилежная ученица.
И тут собравшиеся за столом стали дружно обсуждать, что дали бы им деньги «миллионера» Цаца. Их мечты спешили, перегоняя друг друга. И, поднявшись до какой-то чуши несусветной, где праздник  многодневный для всего Блока и миллион разноцветных шаров, свернули, не к яхтам и виллам, а совсем в другую сторону…
Про обезболивающие таблетки. Про новое сердце. Про молоко для младенцев…
Они верят, что правительство даст им денег на корову.
Что богатеи подкинут теплых шмоток на зиму.
Что отец перестанет пить.
И что муж вернется…
И всё это - с глазами оптимизмом светящимися…
Индра слушал разговоры этих людей – приспособлений, людей устройств, людей- кукол и недоумение первоначальное постепенно переросло в гнев. В чувство, столь непривычное Индрадживу, что он опешил, и, прикусив губу,  отвернулся от стола.
Отвернувшись от еды и людей, он увидел, что в углу, где лежал больной сын мамы Сиа, скопилась целая кучка детей. Они  не игрались, а слушали. И не взрослых, а больного  мальчика. И он, невольно тоже прислушался…
У Индраджива волосы сделали попытку встать дыбом. «Это же пересказ романа «Машина Времени» Герберта Уэллса!»
А когда мальчик дошел в повествовании о племени Морлоков поедавших Эллов. Голос его наполнился брызжущим оптимизмом, а слушавшие его дети… засмеялись.
Индра  обернулся и посмотрел на  представителей старшего поколения жителей Блока, тружеников Канализации, на их такие же, как и у детей слушавших сказку про Морлоков, оптимистичные лица. Только игра теней от одной тусклой лампочки, казалась  пляскою языков Бездны, их пожирающей…
Индра понял: «Они же все, большинство из них, стали Куклами – «Модифицированными Субъектами» добровольно! Они рассчитывали  на сладкую, по их меркам, жизнь. И, вдруг, сломались. Просто сломались. Став Сломанными куклами, куклами и остались. Людьми с кукольными мозгами.»
  И от этого осознания Индре  стало еще более жутко. «Значит, Будущее наступает! Значит, оно  - за поворотом. Такое страшное, такое неизбежное … Это оптимизм перерождения из людей в нечто другое. И им без различно, что -  в некое подземное племя ползучих существ, в нечто среднее - между червями и волками… Оптимизм конца,  оптимизм сансары… для всех.»
Индраджив раздвинув кучку маленьких слушателей уселся, среди них, и похвалив рассказчика, спросил:
- А вы знаете, как начиналась эта сказка?…
«…В одной северной стране, словно серой шинелью укрытой по полгода грязными снегами, уж несколько десятков лет не спал огромный город. Город не город, а целая страна  в стране. И  жители этого Города называли ее «Столицей», а страна ненавидела Город, как инородное тело, как жадного паразита, как раковую опухоль..
Но жители того Города не замечали ничего. Считали себя людьми образованными, добрыми, а главное –  самостоятельными и право имеющими. И еще считали, почему то – что все должны их любить.

Но не знали они, что земля под столичными домами жителям давно не принадлежит. Даже подвалы у них уже отобрали, хоть то не напрямую, и законам писаным вопреки..
Столичники жили в домах, по метафизической сути -  подвешенных в воздухе.
С утра, позавтракав, выпрыгивали они  из своих висящих в воздухе домов  и спешили на работу. Спешили в Трубу.
 И не глядели по сторонам. Что б не заметить кой чего лишнего.
Одному, уже крикнули в спину: «Стой! Иди! Не оборачивайся!», а тот,  заторможенный, обернулся, переспрашивая: «Чего?!».
Его пристрелили тут же. Что б не  увидел чего, лишнего.
И вот бегут столичники, спешат столичники.
Быстрее, быстрее – пока по пути не ограбили, не изнасиловали и не убили. Пока не приказали, не задали вопрос и не переспросили. Они залетают в трубу Канализации. Садятся на скамеечки в вагончиках и затыкают свои уши музыкальными затычками, закрывают глаза газетами, телефонами, ноутбуками… Это те, кому повезло.
 А другие же, кому не повезло, прилипают к спине соседа и, дыша  его испарениями, изучают структуру ткани поверхности его искусственной оболочки.
 Доехав до станции назначения, столичники бегут опять и вбегают, наконец, в здание под емким названием «Работа».
Это здание отопляемое и охраняемое. Там можно расслабиться и начать делать так называемую «работу».
Работ много в мире. Но Город называли «Столицей». А любая Столица считает, что управляет страной. Как бы ту страну не зазывали. И любой столичник, в том или ином виде лишь помогает этой страной управлять. Но любой столичник, естественно, так не считает -  «Управлять!». Так, вообще, почти ни кто не считает. Только несколько человек в одном, самом охраняемом здании. И вся страна знает , что их не управляют. Что их обворовывают. Значит, каждый столичник –соучастник воровства.
 И вот, сидят столичники в зданиях, трудятся. Воруют. А вечером опять – бегом до трубы, а от туда - до дома, до норки. Где, перекусив наскоро, падают уж перед телевизором и скоренько засыпают. А в это время, под домами висящими в воздухе кто то ползает по земле –подметает, подтирает, вывозит мусор. На земле, не принадлежащей столичникам тает снег и  происходят иные физические и биохимические процессы. А что под землей, там еще круче. Там бродят совсем непонятные темные процессы.
Там вызревало племя Морлоков…
У всех этих дворников, сантехников, мусорщиков вызревала своя нравственность и своя культура, мимо отблесков которой, в виде граффити на стенах и еще чего, столичники всё спешили проскочить мимо.
И правители мира, думая, что чем-то управляют, тоже не замечали того, что под землей, а значит - не управляли ни чем. Потому как скоро, совсем скоро, по хронометру Вселенной, их богатство растает, а детей их потомков съедят дети потомков тех, кого они постарались не заметить. Посчитав  фактором ничтожно малым для искажения результатов ими планируемого Будущего…
Так, добровольно, практически, без принуждения - и «верхние», и «нижние» люди - были уже закодированы. «Нижние» люди - с геном Морлоков. А «верхние» - с геном прародителей  племени Эллов, тех, что порхали по земле Будущего, а ночами служили пищей Морлокам, из-под земли..
Так мир Будущего рождался из Катакомб. Кто то предрекал уже - что так и будет. Имея в виду, только, некие «катакомбы Духа».
Новый мир вылез из приоткрытых канализационных люков. 
Так рассказывал Индра…
Дети  не смеялись больше, дети осматривались вокруг, словно увидев впервые: и эти серые стены, и эту тусклую лампочку под потолком…
А Индраджив смотрел на мальчика- калеку и его мучительно тянуло прикоснуться к нему, но непонятная тревога сковывала и холодила конечности.
Но что-то внутри продолжало дергаться и толкало в угол, где задыхался мальчик, со слабыми токами энергии в сердце. Он много говорил недавно, потом он слушал Индраджива, и волновался – и он истратился…
Индра протянул руку и прикоснулся к мальчику, как в забытьи. И, вдруг, он увидел его изнутри. Покалеченное колено и  смятый локтевой сустав, и слабое, еле трепыхающееся сердце…
И  по руке Индры потоком хлынуло в него страдание.  Но встретилось в его внутреннем пространстве с гневом Индры. Его гнев рванулся навстречу чуждой боли и отчаянью, сминая и опрокидывая вон. Гнев Индры ворвался внутрь мальчика…
 Он не помнил, сколько прошло времени, он не помнил, как затихли взрослые за столом и столпились вокруг него,  затая дыхание.  Ибо почудилось им, что  стоны мальчика сопроводились дрожью стен и мерцанием от калеки света нездешнего.
 Утек огонь гнева, сжигавший Индру. Огонь, проникнув в больного переродился - лечебным пламенем выжег недуги и боль мальчика, огонь. Страждущий встретил Страждущего, не понимавшего свое страдание.  проникнув в него страждущего переродился. И может быть, может быть, именно в этом перерождении гнева, Зла - в потенции и сути - и была тайна Сострадания…
И его разгадка.
Индра не обессилел,  не упал изможденным в глубокий сон. Наоборот! Он почувствовал  облегчение и осветление, а с ними – и прилив сил.
Сжигающий Индру огонь, такой незнакомой ему силы  ненависти и злобы перешел в мальчика. И не испепелил его, а переродился и исцелил. Исцелил обоих…
 «Это было испытание огнем» подумал Индра. Он посмотрел на лилового Кришну -  картинку на стене. Кришна тоже казался опаленным, но огнем много крат сильнее, Огнем космическим злобы и Гнева…
Индра потянул за руки мальчика. Тот, с испуганным криком, встал. Закричали и взрослые, завизжали дети. А Индра сказал:
- Иди.
И толкнул безжалостно. И пошел мальчик.
Так Индраджив начал лечить.
Лечить людей Блока. Гнев был его аккумулятором силы. И гневу была из-за чего рождаться. Стоило только посмотреть Индре на убогие стены жилищ и на их фоне - радостные глаза  ополовиненных людей, как в нем закипала злоба.
Он лечил, и его злость, гнев, ярость становились лекарством. И он не истощал себя. Через некоторое время он почувствовал себя сильнее, а, посмотрев однажды в зеркало, понял, что стал сильнее не только внутренне – на руках, груди, шее наросли упругие мышцы. Он уже не выглядел хрупким юношей. Он был молодым мужчиной…
Да,- не отрастить ему ампутированных конечностей, не  восстановить поехавших «крыш»  и не распутать извилины, затянувшиеся в безумия узлы. Он успокаивал души  самых безнадежным человеческим обрубкам со вживлёнными компьютерными агрегатами, которые  забарахлили, испортились, полетели к черту
… Он растворял их боли, и люди засыпали спокойно- сладко, впервые, может быть, за несколько лет… Но наступал новый день, люди просыпались и новая боль - головная невротическая возвращалась, и рябь безумия опять искажала лица.
Но Индраджив давил зародыши отчаянья, продолжал лечить, снова и снова,  часто  - одних и тех же. Он будто и не знал слово: «Безнадежно!»
И как однажды шепнул ему змей Цац – « Ты стал святым здесь, городская мороженка!»
А ночами молодой лекарь забирался на плоскую крышу, ловил нити прохлады и смотрел на звезды.
Там же, на крыше он нашел поломанный ситар. Починил его и играл - сам себе. И звездам…
«… Разбитые и униженные 
 Смотрели Они во Тьму
И видели дыры вместо звезд,
Их родных очагов отсвет.
И только их руки -
На плоть дрожащую, человеческую положенные, рождали тепло.
Божественных мечей и копий память.
То от них в ночи
Светились раны Тьмы…»
…
Индра был завален работой, днем и вечером. Казалось - боли  у людей Блока возникать стали чаще. И, верно, то было не случайно.
До него дошел слух, что «змеи» Сопротивления должны были достать какие-то новенькие микросхемы, после встраивания которых в агрегаты болезных кукол, исчезнут импульсы боли, по крайней мере - электронного происхождения, которые, по сути, и были сигналами встроенных систем о поломке.
К нему подошли - торговец фруктами, который однажды пожертвовал своим товаром, спасая Индру от полицейских бандитов, и мальчик – водитель ишака, тоже учувствовавший в его спасении. Они себя считали чуть ли не апостолами его, одним умолчанием возводя Индраджива в божественный сан, именем, чей души его нарекли родители. Ведь, в переводе с санскрита: «Индраджив», есть «Душа бога Индры». Они пришли и сказали:
-Тебя зовет Акан.
И вызвались его сопровождать.
 «Акан», это было имя здешнего руководителя – администратора вождя мудреца атамана и переговорщика с представителями внешнего мира, всего вместе в одном лице. При всём при этом каждый житель Блока мог делать всё, что заблагорассудится, в принципе. Только «заблагорассудиться» чему либо, вне  условных рамок, в блоке не случалось ни у кого.
У двустворчатых дверей его попутчиков строго остановили двое полуметаллических человека – куклы, с шестью руками у каждого. Бывшие модернизированные люди- грузчики, с не мерянной, когда-то, силой в гидравлических конечностях. За двери пропустили лишь Индраджива.
Акан был  «старцем» с упругой кожей лица, острыми зелеными, что редкость для простого индуса, глазами и с седыми волосами и бородой. «Если сбрить бороду и постричь волосы – получится мужчина средних лет, увлекающийся спортом инвестор, агент контрразведки» Возникла, четкая вербализированная мысль, удившая Индру. Мелькнули в его голове и изображения: Акан в  дорогом костюме и галстуке, Акан в синей форме, с погонами на плечах…
- Приветствую тебя, молодой лекарь. Давно хотел познакомиться лично.
И протянул ему фарфоровое блюдце:
- Сплюнь.
Индра непонимающе посмотрел на Акана, но сплюнул.
Акан отодвинул дверцу на стене, за которой оказалась широкая полка с приборами и освещением. Он вставил блюдце в один из приборов, нажал кнопку и посмотрел в окуляры, подобные окулярам микроскопа.
Смотрел он несколько минут, а потом рассмеялся. Отошел от микроскопа продолжая смеяться, и, захлопав в ладоши, сделал несколько танцевальных движений.
- Садись, дорогой. Чай будешь?
И, не ожидая ответа, налил чая и блеснул в него молока.
«Молоко здесь ценная редкость», подумал Индра, беря стакан с чаем.
Акан, словно отвечая на незаданный вопрос ответил.
- Молоко порошковое, коровы - в настенном ящике не прячу. Я ребятам местным, и начальству сразу сказал: святым прикидываться не буду. Хоть: увольте, хоть: зарежьте.
- Начальство?!
- Да, начальство. А тебя не посвятили? Ох, ребятки! Они делают вид, что забыли, кто я. Я - не выбранный местными вождь краснокожих, не главарь их шайки,  и не сидящий в норе ошалелый Бабай, вещающий истины. Я  служащий Министерства Внутренних Дел. Был в чине капитана, недавно стал майором. Назначен в Блок, для…
- А мне показалось, что Вы в контрразведке работаете…,- ляпнул Индра и прикусил себе язык за несдержанность.
С Лица Ак4ана слетела улыбка, и он медленно  и твердо вернул стакан чая на стол. Акан стал разглядывать лицо Индраджива еще раз. Лицо юноши было чисто. И Акан продолжил, словно никакой реплики Индры не было.
- Ты лечишь людей. Похвально. Ты лечишь людей руками. Допустимо…
«Я лечу гневом», поправил Индра Акана мысленно.
- Ты лечишь людей без лицензии и бесплатно. А это – преступление! Преступление – дважды!
Индра молчал и не пугался. И Акан сбавил тон.
- Но я позволяю. Но только в Блоке! И будешь вести список – кого и сколько раз практиковал.
Индра надолго не задумался:
- Нет
- Почему: «нет»? Во всем должен быть минимальный порядок, согласись.
- Я знаю, что такое: порядок. «Ордер», «Нью Уорлд, Нью Ордер»… Поэтому отвечаю: «Нет».
- Умный, начитанный, образованный, воспитанный… А ты знаешь, ты плюнул. Вот, сюда, в  чашку - и весь ты теперь передо мной, как на ладошке, как муравей под лупой.
Акан посмотрел в тарелочку со капелькой слюны Индры, бросил её в рукомойник и вытер руки салфеткой.
- Твои гены, рассказали мне, что ты – Дегенерат.
Майор контрразведки резко кинул в Индру мятой салфеткой.
-…Склонный ко всяческим извращениям. Да, это в твоих генах. В них проказа, сифилис и спид. Предрасположенности. Метки, оставленные предками. Сансара - карма - нирвана…, не «грозят» тебе еще несколько сотен перерождений…
Индра побледнел. Слово «Дегенерат» впечаталось в мозг и жгло.
-…  В каждой капле твоей крови спряталась та подсознательная жажда замараться загрязниться, что отличает Неприкасаемых от людей…. Ты вспомни, как тебя, вдруг, обуревала жажда, или голод, или похоть, или страх. Жажда такая, что ты готов пить из вонючей лужи. Голод такой, что ты готов глотать червей. Похоть такая, что ты готов совокупляться с облезлой собакой. А страх такой, что ты готов забиться под кровать, зарыться в помойку, а там еще и заткнуть уши. И дрожать, дрожать… Вспомни!
У Индры немели пальцы, и смятение металось в душе .
-…Это всё – твое! От крови ли твоей матери, красавицы из касты мусорщиков, или мутация - от солнца или от ядра земли - не знаю, я не учёный. Но оно в тебе есть!
И шепотом в ухо холодеющего юноши:
 - Признайся себе: ты – мерзость!
Акан пихнул Индру в грудь и прижал к стене.
- В тебе живет вечный  аутсайдер - предатель, который боится предательства в себе. А для всех окружающих это выглядит, как Честь и верность.
Тебя тянет в грязь и ты того боишься – чистоплюйничаешь. И  потому, ты выглядишь Чистюлей.
Ты рвешься обмануть судьбу, скрыться за именем папочки. А потому всем кажется что ты – Блюститель Нравственности.
Индре показалось, что он сейчас растает, исчезнет из этого мира. От стыда.
- Вместо совести там, – он ткнул в грудь Индры, - брожение пошлости. Её зловоние надувает шарик твоего симулякра. А всем кажется, что ты – страстный, умный, сильный - тайно опасный…
Вдруг, с ближней крыши брызнула в небо стая голубей.
- … У тебя, у таких, как ты -  нет целеполагания дальше жизни. Что там!  Вы строите планы на пятилетки, а брюхо не пускает вас дальше прожираемого дня…. Ты не слышишь зова небес, звон времени  и музыку космоса.
Тут, загнанный в угол, тающий от ужаса, Индра выпрямился и перебил Акана:
- Я – слышу… Я, может, и родился в неге и сытости. Но я забыл о том, и не мечтаю. Я живу с людьми, с такими, какие они есть. И помогаю им, чем могу… И мне плевать еще раз в твою тарелочку. Что там – в моей крови? Я – есть. И пусть у меня - и страх, и голод, и похоть, и слабость и тлен, и всякого - всего. У меня – есть Я.
И я не хочу стоять с тобой рядом - пророк с методичкой для невежд.
От таких отважных фраз Индраджива глаза Акана загорелись еще пуще:
- И это – тоже! Ты же стыдишься их, людей, что вокруг! О-о, ты еще не знаешь, как ты будешь прямо-таки сгорать в стыде!  Но твоя кровь уже со звонилась с каплями крови в них. Они, кровавые блямбочки уже сговорились, нашил общий язык, и твоё существо  знает за них. Твой рассудок не хочет и страшиться этого знания. Не пускает в себя, но ты знаешь – они подлы как подл ты. И они – предадут, как ты готов предать… И ты стыдишься уже не их, а себя. Кровь твоего отца корежится в схватках с кровью твоей матери.
Тут, и правда, на юношу обрушился стыд. Брезгливость и Стыд за всё и за всех.  А потом и ненависть. И  уже невыносимый  стыд за себя самого  - такого брезгливого. Ибо сам - из Неприкасаемых, кровью матери…
Лицо Индры пылало, Индра тонул:
И Акан это увидел:
- …И  ты тонешь, тонешь. И этот хладный огонь вод - невыносимее адского пламени…
Акан добился своего.
Но тут майор закашлялся и согнулся в  астматическом приступе.
  Индра - уже почти ушедший, истлевший -  положил ладонь на спину Акана. Акан кашлял и сипел. Индра застыл, но ладони его горели..
Через некоторое время с лица Акана полился пот, и он тяжело задышал:
- Предательство…
Выдохнул майор и Индра убрал с его спины ладонь…
- Спасибо, - сказал начальник Блока. Жадно выпил стакан воды. Индра увидел его .
- Вы – такой же. – Прошептал Индра. – и не надо мне для того генного теста. Вы-  такой же…
- Сын героя и шлюхи.
 Ответил  Акан. И продолжил, на Индру не глядя, как бы говоря сам себе:
- …Люди в блоке… Они – несчастные,  они – хорошие. Но они тебя предадут…
Индра представил этих людей - с их глазами, то испуганными, то удивленными, но всегда полными обожания. И молча отмахнулся от предрекания  Акана, и от тревожной волны внутри него прошедшей – тоже отмахнулся. Но спросил:
- А, Вы? Вы – предадите?
Акан молчал. А потом рассказал, так и не взглянув на своего исцелителя:
- На меня вышил одни господа. Влиятельные, богатые люди. Они просят выдать тебя им. Живого или мертвого. Обратились они ко мне, через мое начальство… Денег, предложили, много…
- Какое, начальство?
- То начальство, второе - полицейское. Про первое, и главное - они не в курсе. Здесь только ты – в курсе… Я им отказал. Но они потратят еще денег, и мне придет приказ из самого  министерства. Ситуация будет сложная…
….Контрразведчик в халате так и не смотрел на него. Индре стало казаться, что он его робеет.
- Подпишу-ка я тебя на одну программу заранее,-  майор взял в руки планшет. – «Международное Перемещение Преступников». Если, что со мной, что б: безлично,  по документам - ты шел не к этим богатым ублюдкам, а сразу -  под международную опеку. Придется, правда, на тебя одно убийство повесить…
- …Что?!
-… «По неосторожности». Так надо! И… Ты холода боишься?
- Не очень.- Пожал плечами Индраджив, вспоминая путешествие с родителями в Канаду и на Аляску..
- Там будет: «Очень».
- Это где?
- Там, куда тебя отправят. В Сибири.
- В Сибирь? Меня?!
Индра тотчас вспомнил пьяного дядюшку с его воплями об очищении крови Индродива - холодом, где-то в северной стране…. Замелькали перед глазами образы – жалкий дядюшка Лал, его жена – рыжая колдунья, базарные воришки, злые бандиты, продажные полицейские… Воспоминания взволновали Индраджива..
Но Акан понял его по-другому…
- Да, не бойся ты так. Да, Сибирь. Да, холодно.  Да, там  замершая вода,  в виде льда и снега. Но ты останешься жив!
- А может: пора восстать, майор?
 Акан посмотрел на него пристально и громко рассмеялся:
- Ты, Вождь Краснокожих, и Механических, иди с миром! Я тебя точно подпишу в пункт программы на «Сибирское перевоспитание»!
А уходя, Индра подумал: « Я буду лечить, лечить и тренироваться. Я научусь  разогревать всё свое тело. И я перенесу холод» А потом добавил сам себе, вслух:
- И тем переплыву воды стыда.
Индра вернулся в Блок. И стал лечить. Спасать – прежних и новых. Всех. И себя.
…
- Цац вернулся! Цац вернулся! Все вернулись!
Индра услышал эти крики с площади когда лечил очередного больного. Он вспомнил, что уж  несколько дней, как из Блока исчез Цац и его ребята, его банда. Исчезла и мама Сиа, исчезла и Брасвами.
И вот они вернулись.
Они вышли из Канализации усталые, грязные и в крови . Они вернулись все. Они принесли много добычи, но главное – они украли долгожданные обезболивающие микросхемы. Народ высыпал на площадь. Их встречали криками и барабанным боем. Их осыпали зеленью и какими-то блестящими бумажками. На площади вернувшиеся  взобрались на подобие эстрады.
Вперед выдвинулся Цац, поднял руку, успокаивая толпу, и сказал:
- Я принес Вам Забвение!
И змей вздернул вверх  прозрачный пакет с микросхемами.
Толпа завопила, и дару змея навстречу взметнулись тысячу рук.
Цац поднял руку снова, и толпа стихла:
- Но без нашего молодого лекаря мы не сможем ничего. Позовем же Индру. – И Цац крикнул: - Приди, Индра!
И массы сломанных кукол завопили: «Индра, приди!»
Индраджив услышал этот зов. И подумал, что в Блоке какой-то религиозный праздник, и празднующие зовут бога. И продолжал лечить. Но крики не утихали. И тогда он понял, что бог не пришел. И пошел  к людям сам.
Кода он добрался до площади, толпа перестала звать и взревела в нечленораздельном крике.
Индраджива подняли на помост к Цацу и его бригаде трубочистов.
Цац вздел руку опять и возопил:
- Индра с нами!
И пока толпа неистовала, шепотом крикнул Индрадживу в ухо.
- Какой я тебе пиар соорудил! А, мороженка?!
Лекарь посмотрел на пакет с микросхемами и кое-что начал понимать.
- Цац,извини, но я то в сущности не врач. Я помогаю понаитию.
- Ты много читал.
- Читал,- «ну, как такому объяснить что врач одним чтением не делается», подумал Индра. А вслух сказал,- И даже если был бы врач, что я могу сделать без инструментов, аппаратуры.
- Да успокойся, мальчик. М ы без тебя в микросхемах разбираемся. Ты пациента успокой усыпи, а мы все сделаем. Вскроем, вставим, зашьем.
- А потеря крови? А инфекции...
- Это: кому как повезет. Да, ты не ссы, лекарь. Всё будет – «за-Чип-ись»!
А люди перестали сумбурно кричать и стали скандировать. И получилось спонтанно: «Индра, и змей!», Индра с нами! И змей». Но смотрели все  на Индру одного, и звучало  уже только: «Индра - змей! Индра – змей!»
На Индру с обожанием смотрели тысячи глаз. И он в них таял…
« Очнись, мороженка! Ты таешь, ты взлетаешь. Это тоже испытание. Ты не можешь летать! Ты – разобьешься. Опускайся на землю, скорей опускайся!» Внушал он сам себе. Но одновременно чувствовал, как тело его становилось невесомым. И он… поднимался…
Восторг, как колесница…
Кто то заметил и ойкнул,  кто то не поверил и взвизгнул… И тогда Индра со всего маху шлепнул себя руками по щекам. И упал обратно на помост. И кажется, больше никто не заметил акта левитации…
В первом ряду у помоста  уже какую минуту трясся в припадке поломанный человек – механизм. Индра спрыгнул с помоста и взял его трясущуюся голову в свои руки. И все «стремления» в полет прошли.
Индра лечил. Индра не летал.
…
- Внимание! Внимание! Мир вам без боли, жители Блока! Внимание! Внимание…
Индра оторвался от наблюдения  очередного больного. Он водил по его спине ладонями, распознавая токи энергий в измученном теле. И, вдруг, этот глас динамиков из-за стены.
- Что это? – Спросил он больного.
А тот торопливо натягивал майку и был испуган.
- Это – полиция! Будут требовать выдачу преступников. Приезжают к Блоку раз в месяц. А нынче, что-то рановато, только две недели назад, как  были …
- Цац…- подумал в слух Индраджив. А пациент схватился за голову и запричитал!
- Цац! Ой, правда, Цац! Спрячь его Мара!
Они с этим и другими пациентами  вышли из комнаты и пошли на площадь, где уже собрался весь блок.
Ворота были закрыты. Добровольные стражи Блока были на стенах и вооружены были не  луками, стрелами, а серьёзным оружием. Но, не боевая оснастка и воинские способности были слабым местом у жителей Блока. Полиция и не собиралась штурмовать квартал. Себе дороже. Они знали слабое место этих людей.
Это – боль. Которая - всегда с ними.
На площади юноша встретил торговца фруктами, своего «апостола», и тот с готовностью разъяснил ему происходящее.
Полиция объезжает все «независимые» кварталы, блоки, городки по разу в месяц. И добирают до запланированного количества правонарушителей.  Вообще, они сильно не  утруждаются в поимке преступников. Разве что если по горячим следам. И преступник не вооружен. Ну, конечно: сли пострадал знатный господин. Или обещали премию. А  обычно они  шерстят городской центр и крутят подозрительных лиц.  И если ты  уже попадался на реальном преступлении, в следующий раз тебя просто задержат на улице и повесят на тебя ближайшее последнее преступление. Ограбили, обокрали, зарезали - как в рулетке: что выпадет, то твоё. Но каждый месяц  у них недобор в преступниках. То есть: заявлений о преступлениях больше чем задержанных. Тогда они едут по Блокам. И требуют выдачи «преступников».
И тогда начинается Торг. Сколько и кого, и за какие преступления. Люди в Блоках сами знают за своих и, в основном, выдают реальных преступников. Скажем, так – не общественно значимых. Многие сами подписываются. Кому совсем терять нечего. Кроме боли. В тюрьме хотя бы анестезию делают. А целых людей из блока забирает Международная юстиция по «Международной Программе Перемещения Преступников». В ней несколько пунктов. Пункт: «Наказание Африкой». Пункт: «Австралийская Изоляция». Пункт: «Перевоспитание Сибирью».
Индра спросил:
- А если Блок откажется выдавать?
-Закроют выходы в город. И – конец Ни работы, ни еды , ни батареек. Ни обезболивающих.
Юноша непроизвольно поинтересовался у торговца, как у целого человека:
- А ты что бы выбрал? Из программы…
- Африка! – без раздумий ответил торговец. – Там много наших. Еще с  пятнадцатого века диаспоры индусов. Есть связи. Если, что я тебя рекомендую, непременно.
- Спасибо,- поблагодарил он своего друга и почитателя, вполне искренне.
Он взобрались на стену,  как многие, посмотреть процесс переговоров. Одно из здешних развлечений, практически – Театр.
Несколько автомобилей -броневиков стояло перед воротам Блока  выстроившись ежом. На переговоры вышел Акан и пара старейшин. С ними общались трое пузатых полицейских.
Полиция знала за микросхемы обезболивания, требовала выдать бандитов и вернуть украденные микросхемы. Акан со старейшинами играли полное непонимание – недоумение.
Торговались долго и красочно: со взмахами рук выкриками, беготней и клятвами богам.
Договорились – вернуть часть микросхем, а вместо Цаца с его бандитами, выдать общим  числом  – « мошенников» столько-то, «грабителей» столько-то, торговцев наркотой столько-то.
И уже, типа: «ударили по рукам», то есть – стороны пришли к равновесному соглашению. Как, вдруг, с неба спустилось высокое начальство, на гравилёте. Первыми из летательного аппарата выбежали и оцепили периметр сильно вооруженные и бронированные стражники. Затем на землю спустились вальяжные господа в белых костюмах курортников. Полицейские перед ними раскланялись и отступили в сторону. И Переговоры начались по новой.
Господа  требовали Индру.
Стороны разошлись. Старосты и Акан вернулись за ворота в Блок. А господа в белом демонстративно прохаживались перед воротами, в окружении своей охраны и полицейских. 
Господа, не торгуясь, предложили оставить все украденные микросхемы, к тому еще поставить в Блок новый водоочиститель, десять тонн продовольствия, две тонны одежды и гигиенических товаров из гуманитарной помощи, пять молочных коз и три дойные коровы, и кормов им на год. И пусть: на новый водоочиститель и молочных стадо средства давно были выделены международным фондом и украдены местным начальством, всё равно – это был баснословный Подарок.
За Индру.
На размышление людям Блока дали час.
В противном случае - обещали, просто и без затей, залить Блок напалмом. Случайно. Объявить причиной  трагедии – взрыв скоплений  газов из Канализации.
Об этом людям Блока возвестили на площади старейшины, через стоваттные динамики.
Услышав ультиматум, торговец фруктами схватил Индру за плечи и  потащил со стены в ближайший проулок привел к себе домой.. Закрыл двери, Забаррикадировал вход столом и шкафом, ящиками с фруктами. Из тайника достал два помповых ружья и патроны. Одно ружье подал Индре.
- Будем отбиваться, если что. Цац услышит, придет с ребятами. Уведем тебя через канализацию за город. Или останемся в Трубе. Там комнаты, целые залы - с водой, освещением…
Но не успел торговец договорить про подземные апартаменты, как в дверь постучались.
«Спаситель» Индры посмотрел в щель. Это прибыл Цац со всей бригадой.
-  Быстрый Змей, -  восхитился торговец и принялся разбирать баррикаду.
Разговор был не долгим. Когда на площади объявили о ультиматуме Цац с братвой был на площади. Они тотчас рванули к стене, но сообразили – если Индра был с торговцем фруктами, что многие видели, значит – он уже у того  дома. Оказывается: все планы на чрезвычайные случаи давно обговорены друзьями Индры, без его участия.
Дискутировать не стали. Цац послал гонцов за снаряжением и оружием. Остальные двинулись к туннелю Канализации, окружив Индру плотным кольцом.
У входа под землю  -  большой ямы со дна которой был боковой подкоп  -  пятидесятиметровый лаз  к Трубе, они встретились с посланцами за оружием. Снарядились, вооружились, полезли в яму. Первым в лаз пошел маленький шустрый Редбрик, за ним Цац. Но через несколько минут под землей грохнул врыв. Из лаза дунул ветер с песком. Назад вернулся один Цац. Вход в Канализацию был заминирован.
- Не расстраивайся, Индраджив, мы  новый ход выроем. Надо только сутки продержаться.
Сказал пыльный, оборванный  и  контуженный Цац. Но Индра почувствовал  резкий упадок сил и понял - всё бесполезно. Потому, что – Судьба.
- Не надо, Змей. Не надо. Вы погибните. Скорее всего, они заминировали не только этот лаз, но и всю Трубу, весь участок, что идет под Блоком…
- Но надо, что-то делать! – Не унимался Цац.
- Не надо. Я иду домой.
Сказал Индра и пошел  туда, где его ждали. Ждали: мама Сиа, её дочь и выздоравливающий сын. Туда, где его ждали страдающие и надеющиеся.
У дома гудела толпа. Увидев Индраджива, толпа затихла и расступилась. На входе в комнату к нему бросились с объятьями плачущая мама Сиа с детьми.
Охватив его за шею, мама Сиа горячо зашептала:
- Уходи Индра! Уходи… Змей выведет.
-Змей не выведет. Труба заминирована. Редбрик  уже подорвался.
Услышав это, мама Сиа опустилась на пол, и, охватив голову  руками, запричитала.
- Успокойся мама Сиа. И, пожалуйста, оставьте меня одного. Мне надо подумать.
Мама Сиа с детьми    в туже минуту вышла, закрыв дверь  за собой. Слышно было, как она  закричала в толпу, требуя для целителя тишины.
И улица смолкла. Она затихла, так как никогда прежде. Ни стонов больных, ни криков торговцев, не плачей младенцев, ни смехов детей. Молчали птицы, молчало небо.
«… Суры и Асуры,
Неразличимые лицом и делами,
 Ломали Землю,
 Как свежий хлеб,
Как зрелый гранат.
И зерна людей
Слабых жалких людей
Падали в небо
Без пепла сгорая…»
… Ни дэвы, ни подводные цари не знали страданий. Не знали и сострадания.  Истребляя друг друга, они сгорали с открытыми глазами и с жатым ртом. И опасались любви. Ибо знали , что в подлые времена Кали-юги, все мы обречены всегда убивать свою любовь… И, лишь, безотзывная тоска, тоска ни о чём стягивала узлы пространств вселенной, не давая ей распасться…
Так думал Индра. И он ничего не боялся. Лишь, только тоска. Только тоска…
Пришли старейшины, девять старцев, и упали на колени. И молчали. Молчали долго, не поднимая лиц от пола.
А потом стали умолять Индру,  сдаться властям.
Анестезия  страдающим, одежда мерзнущим, еда голодным, молоко детям и всем – чистая вода.
А за тонкой дверью молчала толпа. Люди блока молчали.
- Я согласен. –сказал Индра. – передайте  тем, за стеной: Индраджив будет у них.
Когда старейшины ушли, Индра умыл лицо, одел чистую рубашку и покинул комнату семьи мамы Сиа.
Спускаясь по лестнице, он столкнулся с Цацем и его парнями. Цац взял его за плечи. Но Индра  глянул строго и Цац  убрал руки.
Цац отошел на шаг и поклонился ему, впервые – кому-то поклонился,  вместе со своими бандитами:
– Ты научил меня правилам восстания. Мы готовы. Мы это сделаем сегодня. Мы тебя не выдадим.
Индра грустно ухмыльнулся:
- Сколько Вас?
- Пятнадцать.
- Наверно, и маму Сиа с Брасвами посчитал?
Цац молчал.
- Выдать меня решили люди Блока. Все, кроме вас. Их – тысячи. Я тоже – человек Блока. Я -  подчинюсь.
Индра сделал шаг.
Цац  и ребята отступили.
 Индра вышел на улицу.
Кругом были люди.
Индра шел.
Люди Блока расступались. Люди плакали. Люди опускались перед ним на колени, и посыпали его лепестками цветов и поп-корном. Они боготворили его. Они предали его. Обменяли на лекарства и молоко.
«…Страстные боги
Тьму светом пронзают.
 Что бы рядом встать
Стремительных их догнать
Нужно пасть. И можно
Их выше стать,
Их сильнее стать,
И стать богом обратно,
Лишь  умерев - человеком…»
За воротами Блока  техники и людей в форме прибавилось стало и два  больших гравилета – аэрозака – «Летающие тюрьмы» вместимостью в триста задержанных, не считая экипажа и охраны.
 Когда юноша, в  веренице откупных, выданных  на расправу вышел за ворота Блока, его тут же выдернули из строя, и заломив руку быстро, быстро повели в один из аэрозаков со скромной  аббревиатурой международной юстиции. Второй аэрозак был с красочной эмблемой полицейского департамента штата.
Он услышал за спиной шум склоки. Согнутый жандармом, он с  трудом, но смог обернутся назад.
Это дрались  местные полицейские и жандармы из отряда обеспечения программы «Международного Перемещения Преступников». Озлобленные полицейские  бились об высоких жандармов и тыкали дубинками и шокерами, то в них ,то в сторону Индры. Жандармы, непробиваемые для  пуль и электрозарядов,  отпихивались локтями и  решительно выстраивали защитный коридор для прохода задержанных.
Индра поднял взгляд выше. Со стены Блока печально улыбался и делал прощальный знак рукой одинокий «целый» человек. Это был Акан. Он был коротко пострижен и начисто выбрит. И он был в форме. С погонами и знаками майора контрразведки.
Все задержанные разместились, и засовы лязгнули, закрываясь. Но аэрозак- гравилет  всё не взлетал и не взлетал.  Задраенная дверь, вдруг, открылась, и внутрь заскочил бородач в чалме. Он тут же стал шарить по заключенным острым страшным взглядом и остановился на Индре. Дядька довольно осклабился. Расталкивая людей, пробрался к нему и сел напротив.
Гравилет взлетел.
… Они летели. А  округлый мускулистый дядька не сводил с юноши маслянистых глаз. Водил  рукой по шее. И подмигивал.
«Значит, не забыли. Значит убьют, где б я ни был… Это моя карма, карма полукровки…», думал Индраджив обреченно, бесстрашно.
Но тут,  аэрозак  затормозил  и повис в воздухе, слегка покачиваясь, а потом опустился на землю снова.
Среди зеков раздался испуганный ропот.
 Дверь открылась, и в  передвижную камеру забрался высокий человек. Быстро огляделся и растолкав задницы, сел рядом с о страшным индусом. Это был белобрысый европеец средних лет.
Блондин обнял страшного индуса, сдавив так, что слышен был хруст. Потом потрепал наёмного убийцу по голове  огромной лапой, сбив чалму.  а другой рукой  – слегка придавил за шею. И засмеялся, громко, почти как лошадь. Страшный индус посинел лицом и сник, сжался сразу, сделавшись маленьким и совсем не страшным.
 А высокий европеоид шлепнул Индру по коленке и сказал по-английски.
- Это ты, типа: «Святой юноша»?  Думал, какой-то мошенник местный очередной. А ты, я смотрю… Ты, случайно, не армянин? Нет?  А похож… Ты не робей! И ничего не бойся. Домой едем, ко мне. На север, в Сибирь! И жить нам рядом долго, долго… Говорят, ты - лечишь?
- Лечу.
- Очень нужно! Еще что можешь?
-Играю и пою.
- Тоже сгодится, полярными долгими ночами. Как звать тебя, медицина?
- Индраджив…
- Значит: «Индра». А меня, парень, зови: « дядя Тринадевятов».

15.
ЕГОРКИН  ГОРОДОК.
2145 год, июнь. Центральная Сибирь, город Кузнецк.

*
Егор влетел на территорию города, и флайер автоматически сбавил скорость до 80 км в час. А через минуту, тройка местных сорок  пристроилась рядом, изображая почетный эскорт.
Егор не помнил, когда город захватили сороки - только старики говорили, что раньше было полно воронья. Теперь за главных – сороки: гордо выпятив грудь, ходят, по птичьим базарам среди воробьев и голубей  - малышню не обижают, а лихо пинают мусор и совсем не стерегутся людей.
А вороны где то на окраинах: ближе к продовольственным складам и  к предприятию, по утилизации отходов – городской свалке – родной и любимой. И стоит залететь в город одной серой товарке, как  в одну минуту  со всех сторон к месту прорыва стягиваются, боевыми тройками, двойками, сороки - и колошматят залетную в пух и перья.
«Выписывают ордер на отселение. Согласно праву Раздельного проживания!». Усмехнулся  Егор сам себе:  «И сюда добралась стратификация общества, теперь и птичьего».
Заметил внизу очередную примету Родины - старинную башню 20-го века, и прошелся над ней виражом, разглядывая.  Где-то там, в пробоинах свода, живет большой черный ворон  - старый, как башня и такой же таинственный. Сороки его так и не достали, не выбили из укреплений. Говорят, он жил еще при самом хозяине башни,  еще в тех, диких – капиталистических – временах. Была у Ворона кованая  золотая клетка, а башню называли «Бизнес-Центр». Сегодня ее называют Руиной. А  золотая клетка, свисавшая с высокого потолка на  золотой же цепи,  вдруг, однажды сорвалась и упала - прямо на хозяина, как раз  поспешавшего к выходу, утекая от народного суда.
Башня производила неприятное впечатление большой остроконечной кучи мусора.  «Больше мусора – больше ворон. Больше зелени – и сорок больше»,- вспомнился давнишний спор  двух горожан в парке, – « Не-ет, Уважаемый! Нет здесь прямой корреляции…».
Любили в Егоровом городке поспорить, вплоть до криков, до объявлений: «знать вас больше не желаю», а то и плевков, и тычков. После, через общих знакомых, конфликтующие стороны сверяли маршруты, и ходили по разным улицам годами, посещая общественные места в четко очерченных временных промежутках.
  Вот и Егоров родной район. Пара секунд и   будет видна крыша дома. Сороки будто всё знали - скользнули в  сторону и разлетелись . Полетели разносить  весть:  «В город вернулся Егорка!»
Вот и улица родная, вот и дом родной! Егор посадил машину на пятачок перед домом, словно рухнул, выскочил из кабины - еще гудел двигатель – и, распахнув дверь, стремительно вошел.
Вот и сестра: спит за столом – ждала, ждала и не дождалась чуть-чуть. Как всегда – всё хорошее приходит к ней неожиданно, все плохое - уже свершившимся. И тебе, родная, никогда ничего не удается изменить! Не расстраивайся, не опускай руки, не бейся в отчаянье об стенку лбом – у тебя впереди вся жизнь и тебе удастся  изменить, что ни будь, что ни будь: едва заметное, что часто значит - изменить всё.
Он сел напротив, и всматривался в родные черты  лица - лежащего щекой на столе, с приоткрытыми губками и тихо посапывающего. И, кажется, целый год не минул, и ничего не изменилось в чертах, ничего не повзрослело. Но это сон, сон! Он до поры умеет скрадывать печать забот  и усталостей, разочарований, поражений ,-  но только до поры…
 Маша открыла верхний глаз и сказала:
- Это ты.
Потом порывисто протянула руки, захватила его  и притянула к себе на стол…
Их взяла под опеку соседка, когда погиб отец.
Когда погиб отец, мать как-то быстро отдалилась от семьи, семьи, которая - дети. Её замотало по стране – другие города, другие адреса. То ли это был стресс, то ли скопившаяся по капле Не любовь к отцу, но она их бросила. Отказ от родительства пришел по электронной  почте спустя два года,  из какого то далека…
Все два года, как  только опять всплывал проклятый вопрос: «Где наша мама?», тетя Нина приговаривала, что: «Катерина вся ушедшая, в духовном поиске», это она про мать, и  еще более усиленно кормила их домашними плюшками с творогом, ягодами, яблоками и всякими другими начинками.
Два года прошло - Егор стал совершеннолетним,  и ушел  исполнять Право Защиты – моряком. Он всегда хотел быть летчиком, но себе постановил – до учёбы испытать и другую стихию – водную. В общем: всех процедур официального сиротства он избежал. Это «счастье» досталось Маше полностью – не распакованным.  Натурально – в конверте. Она и не знала до того: как они выглядят в реале – бумажные конверты.
В конверте были листы, на которых официально признавалось, что ближайших родственников у Егора Колобова и Марьи Колобовой не нашлось, предполагаемые дальние родственники, определились как однофамильцы. Право опекунства переходит к субъектам права  третьей, четвертой и пятой очереди.
 То есть –  к соседям, сослуживцам родителей, сотрудникам местной Соц Защиты.
 Если бы Маша была младше хоть на полгодика, то ей бы занималась конкретно специальная служба Защиты – «Защита Детства» и тогда было бы всё в порядке, может быть… А так сироту Машу бросились опекать сразу: и соседи, и сослуживцы, и Соц Защита. И бедный ребенок, согласно народной поговорке про семь нянек, едва не остался без глазу.
В куче подарков, которой завалили ребенка слетевшиеся на разборки меж собой потенциальные опекуны, нашлась коробочка с пистолетиком для подводной охоты. Ребенок что-то там нажал и пистолетик выстрелил  - стрелкой смазанной парализующей жидкостью. Стрелка порвала бровь, и  парализовала бедное дитя…  Что было отмечено грохотом падающего на кучу коробок тела.
 В общем, у военных резко упали шансы забрать Машу в гарнизон, и сделать «дочкой эскадрильи».
Когда Соц Защита победоносно, и в срочном порядке эвакуировала пострадавшую Машу в свой госпиталь, то вышла не на улицу, а в посудный шкаф, где сама чуть не угробилась под камнепадом тарелок.
Но девчонки в Соц Защите, были хоть и малоопытные - да с проблемным ориентированием в пространстве - но стойкие. От пикирующих из шкафа тарелок, телами и головами собственными, они прикрыли носилки с  парализованной Машей.
Но здесь не выдержала  тетя Нина - заорав благим матом без слов, схватила  ребенка с носилок и убежала с ним на второй этаж. Где забаррикадировалась в спальне. Да еще вызвала на помощь других соседей: тех, до кого дозвонилась, до тех, кто был дома.
Соседи были людьми нормальными и, услышав малопонятный ор тети  Нины, выхватили из него,  ясно, лишь несколько слов: «Тарелки. Вояки. Защита. Машенька! Угробили, спасайте …». Все решили, что поняли правильно– напали инопланетяне, рушат дома и  хватают пленных.
Через пару минут в Колобовский дом ворвались соседи, вооруженные до зубов. Чего,  оказывается, у них по домам только не было! Наверно: только ядерной бомбы… 
 Машу никуда не забрали.
Но все стороны затаили друг против друга не хорошее и, пользуясь Гражданским Правом номер  Три - Правом Контроля - то и дело совершали неожиданные проверки благосостояния ребенка. Сии проверки более походили на набеги, где оружием больше использовались подарки. Короба, тележки подарков,  честно сказать  - со всякой ерундой! Зачем, например, ребенку: ящик  мыла «…антиблошиного, для собак с тонкой шерстью»? Или: «Каска защитная специальная монтажника высотника»?
Один из соседей  - Кузьмич - завидев, этот подарок от Соц Защиты завопил, что это явная провокация неразумного ребенка -  залезти тайком на Руину, на башню бывшего «Бизнес-Центра», от куда непременно сверзнуться, после чего тетя Нина непременно будет обвинена во всех тяжких, а в её лице - и все соседи!
Итак, Скука и Уныние не поселились в доме Колобовых. У них просто не было шансов…
Тетя Нина была  добрейшая женщина, но пирожки с  плюшками не заменят отца, матери – их молчаливого присутствия рядом, в одной комнате….  Не заменят никогда!
Егор рано ушел в свои дела, и насколько ему  было тяжело– не увидел никто. А Маше – домашней девочке, любимой дочке боготворившей отца, маленькому человечку – не сходившему с отцовских рук, стоило ему вернуться домой  после плановых дежурств, – ей было очень тяжело, когда отца не стало. И  еще - отчужденность матери.
Егор стал брать её  - вялую, с бессмысленным взглядом -  с собой, на свои тренировки, занятия. Эту тенденцию заметили  учителя и воспитатели  – и уже на следующий день, Маша была оплетена плотным графиком уроков, факультативов, секций и, просто: посидеть рядом, послушать, что говорят дети и взрослые, и непременно высказать свое мнение. Или: стоило только  ей оказаться одной и грустно посмотреть в окно - тут же  неотложно кому-то требовалась помощь её маленьких рук.
Очень быстро Маша стала жить в школе больше, чем дома. А Егор заменил отца. Хотя постепенно из всего отцовского амплуа ему осталась маленькая, но очень важная роль – он был объектом ожидания и тревоги.  А как без них? Без них настоящей семьи не получится.
Он был тем, кто открывает внезапно двери дома, взрывает своим явлением все напряжения, и  возвращает в семью ту негу необязательности, мелкости всего, из которой потом и вяжется жизнь – раз за разом, раз за разом….
После встречи с домом  - Егора, вдруг, догнала и накрыла слабость: последствие беготни и недосыпов последних дней. Ноги его стали ватными. Он встал от стола и  рухнул в ближайшее кресло. И не заметил, что заснул.
 Проснулся он от запахов пищи идущих от стола. И шепот прямо в ухо:
- Просыпайся.
 Но он капризно мотнул головой и не стал открывать глаза. Маша села рядом на подлокотник кресла, обняла и положила голову на его затылок. Так и начался их разговор - сначала без слов. И без слов Маше  понятно стало о брате всё, всё главное. И Егору понятно стало всё - о сестре.
Осталось уточнить детали.
- Тетя Нина?
- Дома…Ты, Капитан?
- Капитан…,  комиссар.
- Чего?
-Контроля Территорий. По протекции «Общества Садоводов»…
- Ух, ты… Дядя Герман?
- Он самый. …. Как Экзамены?…
  - Обижаешь…
По одному слову - и всё понятно. Ему понятно, ей понятно, а больше – кому?
- И физика?
- У-гу…
- И с математикой?…
- У-гу…
- Итс вери гуд!
- Monsieur! S’excusez mointenant! La muchacha estudia otras ltnguas! Herr der kapitan Luftstreit-und-Kosmischen Truppen! (*Господин, извинитесь сейчас же! Девушка изучает другие языки! Господин капитан военно-воздушных и космических сил!)
- Прощаю… Класс!...  Дружок, кто?
- Нету…
- А что?
- Дети они.
- Все?
- В этом городе – все!
- Точно.
Тут стукает калитка и, с топотом, на пороге нарисовывается радостная физиономия.
Солнце бликует в дверном проходе, незваная личность кажется знакомой, но смутно.
В городе надо не забывать закрывать двери, учится надо - закрывать, иначе: личной жизни не будет никакой. По воскресениям особенно. Только забудешь нажать защелку замка, как в дом вбегает суета мира: будит, теребит, зовет и тащит в жизнь.
- Собирайтесь, люди! Труба зовет!
Высокий голос огласил прихожую и столовую. И сразу стало понятно, что это Женька с соседней улицы. Он старше Егора года на три, а всё ходит, кажется, в одних шортах и чрезмерно озабочен общественной жизнью, удачно совмещая эту озабоченность с должностью инженера по санитарно-техническому обеспечению городского коммунального хозяйства. 
- Да-а, эпоха очарования мобильной связью и интернет-сетью явно давно прошла.
Ядовито заметил Егор, а Маша развила, едко:
- Нынче, что б достучатся до человека нужно, как в эпоху рыцарей - на лошадях прибыть,  с визитом,  лично!
- Или послать гонца по-шумнее.
- По-развязнее.
- По-бестактнее.
Гонец Женя оторопел от такой встречи.
- Это вы обо мне сейчас?
А Маша с Егором не останавливались:
- Нет, это мы о твоем брате.
- У меня нет брата.
- Есть, есть! И не один.
Сантехник – общественник прокашлялся, и гордо вытянулся:
- Я, вас, семья Колобовых, понимать отказываюсь. Но  вы, то понять должны!
- Гражданин никому ничего не должен.
Заметил Егор строго,  и погрозил  глашатаю пальцем. Но общественник был смел:
- Должен! Если он гражданин культурный и патриот нашего города!
- Городка, – поправил Егор
- Городишки,-  подровняла Маша.
- Нашего маленького, но великого города, - вывернулся, все-таки,  инженер.-  Гражданин, обязательно: культурный, и ответственный - за его реноме. Гражданин не может не чувствовать боль за падение качества мирового  кинематографа.
Егор покрутил головой, похрустел шейными позвонками.
- Да, я что-то чувствую.
И Маша потёрла затекшее бедро.
- И у меня что-то болит.
- …И есть шанс у искусства! Наш знаменитый горожанин - изумительный режиссер Порывалов, сегодня начинает съёмки нового фильма, и, конечно: на Родине. Надо обсудить с ним планы.  И сегодня же: первая съемка – массовая! Надо лишь принять участие. Копия эксклюзивных  видео материалов – каждому участнику!
С улицы вбежал котенок, увидел людей, стол с завтраком, и сходу завопил: «Мяу!». Завопил скрипуче, неумело.
Егор спросил нового гостя:
- Чё орем? Приличные коты давно по-русски  разговаривают.
Тут, услышав правильный вопрос, в дом забежал взрослый кот, по всему – папаня. Кот, без мешканий и реверансов, взял котенка за шкирку и  вынес из комнаты, где взрослые разговаривают.
Но глашатай Женя котов не заметил, и от столь резкого обращения Егора слегка дернулся и залепетал:
-Я, и по-русски… Егор! Пойдешь на речку, а? Там все будут! Всех увидишь, поговорим, пообщаемся…
Увидев в глазах посланца от Искусства отчаянье, Егор устыдился и сразу сменил тон на доброжелательный:
- Ну, конечно, схожу! Так бы и сказал сразу! На речке: где? На пляже?
- Да! На пляже! Рядом: на излучине…, на пригорке…. Да, ты сам увидишь!
Это Женя выкрикивал уже с улицы, по направлению к следующему дому  - с агитацией.
Семья, оставшись в одиночестве, села  за стол, и Маша разлила по чашкам чай.
- Ну, ты - пошел?
- Пошел.
Маша кивком согласилась с решением брата.
- А я буду готовиться. Если что – я  на площадь уйду в четыре.
- Там и увидимся, наверно…
- Я те дам! «Наверно»!
По выходу из дома Егор едва не стукнулся об соседского парня Мишу, крутившегося вокруг его флайера, мирно стоящего на посадочной площадке перед домом. Миша тыкал пальцем, то в одну, то в другую его часть, еле сдерживая восторг.
И восторгаться в Егоровом флайере личного пользования было чему. Его сослуживцы перед отлетом ведущего пилота за ночь соорудили ему коллективный подарок. Расчихвостили Егорову птичку - стандартную машину. Апгрейпили электронику, модернизировали механику, поменяли изгибы аэродинамики. И произвели покраску, вернее – не покраску, а создание высокохудожественного образа. Машина теперь представляла собой -  Орла, сказочно огромного, оседланного воином – магом.
Миша сосед, с далекого детства был страстный фанат  летных аппаратов. А ныне уже сам умел не мало. На правах местного Кулибина  он создавал, по вдохновению, местным ребятам летательные шедевры, порой - из никудышного хлама.  Плоды трудов его  видели многие конкурсы и соревнования. Имелись призы, награды и премии. И всё было у Миши замечательно, если бы….  Миша умел летать.
Нет, - он мог поднять аппарат в воздух, и даже сесть, иногда,  на твердую  землю, и без крушений. Но, иногда - он нырял в реку, или таранил лесопосадку. И летал Миша только строго по прямой, и, не выше самого высокого строения в городке – это метра тридцать три.  И, со скоростью:  тридцать км в час – то есть: если еще медленнее, то машина начинала подвывать, «клевать» носом и грозила рухнуть.
- Довезешь, сосед, до пляжу? – сказал Миша вместо приветствия. И подобное обращение не было бестактностью, с его стороны. Все мысли Миши были всегда в придумках  очередной конструкции. А насчет того, что соседа не было дома больше года он, может, и не заметил. Может, он вообще считал, что видел Егора полчаса назад всего… 
- Довезу, Миша.
- А кто энто к тебе прилетел? – Спросил мастер-ломастер, ковыряя в какую-то штуковину на боку у мишиного флайера.
- Так, это я прилетел.
- Да-а?!
- Ты, там не сломал ничего?
-Не сломал… А где ты был?
- Да, я, Миша, много, где был…. Дежурства, сопровождения, боевые вылеты, взлеты – посадки. На Луне был, два раза. Один раз до Марса едва не долетел  - повернул к астероидам…
- Врешь! И когда это ты все успел бы, скажите, пожалуйста?!
- Миша, меня год здесь не было.
- Да-а?!
И Миша замолк, в глубокой задумчивости.
Егор открыл кабину и жестом пригласил соседа садиться. Тот, забравшись, сразу принялся изучать внутренне устройство, и видно: ничего особенно не приметил, заговорил:
- А я думал, это к тебе гости… Мужичек от твоей машины отходил, когда я  вышел.
- Какой: «мужичек»?
-  Да, такой ..., невзрачный: серенький такой, ну, совсем серенький. Я еще подумал: что это он возле тебя паркуется, а в дом не заходит….
- Ты его знаешь?
- Я говорю – не местный. Да вот он! Я щёлкнуть на мобильный, успел…
И Миша показал короткое видео. На экране был совсем не высокий,  даже тщедушный человек – вид со спины - быстро ушедший за угол…  И все было в нем серое. Лица видно не было, но у Егора сразу появилось чувство, что он где-то видел этого человека. И почему-то стало тревожно.
Но лететь был совсем не долго. Уже внизу река, и видны на пляже кучки людей. Какие-то  новые строения, в древнем стиле, и целый парк флайеров, а по реке плавают деревянные лодки, целые ладьи…
- Это будет Съемка! Ребята хотят сначала обсудить: стоит ли, в принципе, помогать этому кинодеятелю, но согласятся - уверен! Для острастки помурыжат, а так - с чего бы столько декораций сами наколотили?! Я, сам – тоже приготовился. У меня там, внизу, несколько единиц специальной техники. И сегодня будет Мой День! А, вон там: и Чрезвычайный комитет заседает – по спасению нашего местного гения  - режиссера Порывалова. – Миша затыкал пальцем в стекло,  указывая на сборище людей у холма.
Егор вспомнил физиономию режиссера, гонор его на одном фестивале, который Колобов посетил с коллегами пилотами в свободный от дежурства день. Вспомнил про то, как земляк, режиссер продефилировал на расстоянии двух ладоней от него, и якобы не узнал…
- Вот странно, Миша, я ведь его лично не люблю, а фильмы хорошие.
- Я, Егорка, его тоже не люблю. А вспомнить: так в каждом фильме  - моя техника была! Парадокс!
- Парадокс! – согласился Егор.
Припарковавшись, Миша и Егор двинулись в разные стороны, один - к машинам, другой – к людям. Многие оборачивались, узнавая Егора, - здоровались.
Вдруг, путь заградила толпа громко спорящих, возбужденных людей. Точнее – две толпы.
Город исстари  делился на две части: одна, в далекую старину, занималась делами с железом, другая же - больше по сельскому хозяйству была. Уже давно нет в черте города ни заводов, ни мельниц, а деление на «кузнецких» и «нижебродских» осталось. Хорошо хоть соревнуются два городских края сегодня больше в чем-то полезном, общественно значимом, а раньше-то, больше - в мордобитии.
 Но сейчас, судя по всему, до старого доброго мордобития, стенку на стенку, оставалось несколько секунд. Егор смело вошел в разрыв между толпами, и встал, расставив руки, словно на ринге, разводя бойцов по углам. Встал, вслушиваясь в ропот толп и пытался понять: о чем, собственно, спор.
- Вы попридержали бы свои прикольчики, нижебродцы! Крепость, то мы строили,  а вы её, как бы крушить будете! – Кричали из одной толпы.
А из другой толпы отвечали:
- Это потому, что у нас ребята все ловкие, все спортсмены. Не вас же пускать на стену,  косонтылых!
- Чё ты меня держищь?! Я ему накачу сщас в лоб – и всё…. Не чего меня держать….
Егор крикнул:
- Брейк! Стоп!
Но толпа поперла - и  быть бы Егору битым первому, причём: ни за что, если бы рядом с ним не встала здоровенная фигура - взяла в объятия сразу несколько человек и, продавив ими  остальных, отодвинула одну  из толп метров на пять. Потом фигура бросилась к другой толпе, и проделала с ней тоже самое. Потом, человек замахал руками и закричал тонким звонким голосом:
- Массовка на съемки будет утверждаться комиссией, председатель – я. Пускать буду… разных, не только спортсменов, но буду смотреть…. Будет всех поровну. Я - говорю. Мне верите?
Обе толпы погасили крики, что-то пробурчали и постепенно рассосались…
Это был Алим  - старый Егоров  приятель - соперник на татами. Мастер международного класса. Когда-то они часто боролись, но потом Алим стал сильно набирать вес, и ушел в супертяжи, а Егор остановился на восьмидесяти. Боролись они теперь друг с другом лишь шуточно, и для разминки.
- Привет брат!
Алим  и Егор обнялись, сдавливая друг другу ребра  как можно крепче – после  отдышались, отсмеялись: указывая  на ребра одного, на массивные телеса другого.
- О чем фильм будет?
Алим посмотрел в небо и задекламировал напевно:
- О-о, это древняя история о любви…. И когда она махала со стены платком ему вслед, роняя слезы, в нее влюбился один пролетавший мимо дракон - особенно в её слезы, ведь драконы не умеют плакать! А так хотят…
- Подожди, Алим! Так, что получается, это, что – Фэнтези?! А почему  у нас, почему не у Ролевиков в селении? В этих делах, средневековых – они ж профессионалы, хоть, и любители….
- Понимаешь, Егор…, протратился наш земляк, режиссер. С одной бабой французской закрутил, а она его, это самое …
- Кинула.
- Разлюбила …, с компенсацией. Да и рейтинг упал у него. Из финансирования он, пока, не выскочил. Да вот, ресурсов ему лишь на легонькую мелодраму официально выделили. А проект пошел в размах - на эпический блокбастер ныне тянет.
- Ну, как всегда! Та-ак, а где этот наш… светила?
-Да, вон:  на пригорке,  на стульчике дергается … Ты к нему? Ты его, Егор, не того… Сильно не обижай – свой, всё-таки .
- Алим, я ему шею не сломаю…
- Ну ладно, тогда…. Я тебе доверяю. Слышь, Егор, а  может на татами встретимся, а ? Или опять - весь в делах срочных?
- Ну, почему, Алим! Может, и встретимся. Я теперь часто дома бывать буду. Я служить неподалеку перевелся – на Территориях.
А Алим уже уходил, махая на ходу рукой..
Хороший парень Алим Орузбаев - здоровенный  казах, борец классик, чемпион мира. Вот только  слишком нежный, то есть:  душевно ранимый – хочет, что б всё было хорошо всем, и всем поровну. Даже если это - синяки и ссадины во время съемок батальных сцен.
Режиссер Порывалов был из тех вороватых умников, которым, что не спой – им через миг кажется, что пропетое  - отголоски их собственных мыслей! А на второй миг,  они уверены, что слова этой песни, точно - они говорили сами, где-то, да забыли записать.
 Но сегодня явно было не до вставок, через слово, любимого режиссером местоимения «Я». Лицо, изгибающегося на режиссерском стульчике, человека имело плаксивое выражение, ладошки сложены лодочкой, и голос - с «душевной» хрипотцой и бульканьем:
- Братцы… спасите! У меня рейтинг падает. И не будет больше фильмов моих…
- Твоих?
- Наших! Братцы, наших! – Засуетился человечек на стульчике, с надписью по спинке: «Режиссер». - И никто не приедет в наш город родной, фильмы снимать. И забудете вы, как одежды одевать исторические, как мечами махать, как на конях скакать – забудете!
- Ну, это ты палочку то перегнул. Мы, и без тебя – и скакали, и махали.
- Рейтинг у него!
- Ты сценарий то читал? Кровь, любовь, морковь и анализы! Да сколько можно!
- Проблема личности в истории! Туды её, в кочель.
- Тута надо б: народишко удивить.
- А давайте – город брать!
-….
- Стену построили? Построили! Все гибнут кругом, и тут я – вдруг. Скидываю кольчугу, рубаху – бегу к стене, и, втыкая в стену ножи, взбираюсь на руках до самого гребня….
- Где, какая-то деваха - щелк тебя по, кумполу. В охапку тебя, красавца, хвать.  И в подпол тебя, тащить – насиловать.
- Ну, ты – «сочинятель»!
- Не было такого слова!
- Ну, ты – «лето-пизец»!
- Хватит! Хватит прений исторических! … А в этом, что-то есть. Как оно…, и, ведь: в тему! В тему, молодой человек!
Порывалов встал со стульчика:
- Я, ведь,  по инерции - обозначил, в аннотации, тему планируемой постановки, как  -фантазийно историческую…. А, ведь, там, конечно - есть личность! И не одна! Но личность эта, как бы наоборот…
Режиссер почесал в задумчивости свои кудряшки на черепе. И воскликнул, вопрошая:
- Что двигало исторический процесс?
Воскликнул, и сам себе ответил:
-  Раньше, сначала - производственные силы и массы. И была там - «Проблема личности в истории».
Порывалов чесанул рукой по своей прическе еще раз, еще сильнее - так, что кудряшки встали дыбом:
- Потом оказалось, что всё: Заговор и Конспирология! Хотя, кажется: и планового хозяйства не затевали, не строили - капиталисты и феодалы всякие -  а всё идет у них по Плану. И рулят всем  - семеро тайных, двенадцать мудрых,  двести проклятых, триста избранных, Ромский Клуб и Бутыльбергский комитет – в общем: Кукловоды.
Режиссер убрал руку с головы и почесал в другом, противоположном месте:
 - Но опять же: есть «Человеческий фактор»!
И тут режиссер застыл на месте, выпучив глаза в пространство. По всему было видно – осенило его!
- Та же проблема личности, только с другого конца! Личности - не героической, не нонконформистской, а - раздолбайской, и просто – неряшливой, лентяйной.  Но она – есть! И последствия, после той Личности - не исправить ни какому массовому героизму. Ни какому бутельерскому клубу. И  Римским чекистам  - не предугадать, и не устранить…
Осенение утомило режиссера, и он присел на стульчик обратно:
- А потом, еще  оказалось: что помимо Магистральных путей и инерции массы -, накопленной так называемым «техническим прогрессом» - есть побеги Мирового Древа Жизни. И растет оно в разные стороны. И с «магистралями Развития», сплошь прогрессивными и рациональными, – не совпадают иногда его, Древа Жизни, побеги…. И тогда живая плоть рвет,  крошит любые конструкции, любой прочности ….
Режиссер настолько впечатлился собственными словами, что пригнулся к народу ближе - и заговорил с ним громким шепотом:
- И по итогам выходило, что ни один план заговорщицкий не срабатывает, как надо. Ни один прожект глобальный не воплощен, каким задумывался. Что, хоть, все заготовки выверены до миллиметра и сшиты супер-пупер профессионалами. А как одевать, так платья нет. Вместо платья - тряпок ком. Всё - шиворот на выворот, и с боку бантик. А тогда: какой смысл в тайных заговорах, в изощренных планах? Если - планировщик планировал комбайн, а у производителя ничего не получается, кроме танка? Если - делаешь диффузор, а получается чайник?
Народ - слушая этот разговор режиссера, как бы с ним, но, всё равно: самого с собою -  заволновался и начал спрашивать:
- А что делать? Чайники?
- Да, не думать: «что делаешь», вообще!
А Порывалов уже ходил кругами и ничего вокруг не слышал:
- .... А потом оказалось, что помимо Кукловодов, есть еще и Крысоловы.
Режиссер встал, оглянулся испуганно за спину, и продолжил громким шепотом:
- И опять же: Кукловоды решают, решают – не спят ночами, голову ломают, сочиняя комбинации  и козни….  А придут Крысоловы,  сыграют на дуде пару завлекательных мелодий  -  и ломится, вдруг, электорат в другую сторону….  А еще, один наш православный батюшка сказал: « если таковы итоги всей закулисной возни, то заговоров нет. А если  есть, то  только один. И он -  господа Бога…»
- Да, ты – режиссер, к чему это нам излагаешь?
- Я к тому, что б мы все творчески проработали мою установку: « роль раздолбайства в истории как  фактора положительного». И это, именно, та Сверхзадача, под которую я снимаю фильм!
- Что!?
- Мы снимаем, конечно. Мы!
Тут Егора взял кто-то за локоть.
- Егор, здравствуйте!
Колобов обернулся. Перед ним стоял его школьный учитель. Наставник класса, который десять лет был с ним рядом, десять лет вел сквозь детство – в жизнь. Учитель умел немногими словами направлять в нужное русло детские энергии. Но Элай Джонович имел редкий для учителя «талант» - после пятнадцати минут монолога становится надоедливым, как таблица умножения на последней странице тетради, и как таблица  умножения излишним, когда в кармане калькулятор.
- Как? Когда? И почему Вы здесь, Егор? Вы потакаете этому самостийному дилетантству?
- Никак нет, Элай Джонович, - ответил Колобов, почувствовав себя восьмиклассником.
  А учитель уже начал монолог:
-…Конечно: потом эти искусные упыри, через компьютеры, из этого бардака сделают картинку – залюбуешься. И всё - усилиями местных же простаков.  А еще, я вам скажу по секрету: у нашего бездаря режиссеришки  есть чудесный монтажер. Его жена. Он изменил ей, практически прилюдно, а она продолжает быть с ним! И есть с ним один звукорежиссер, и композитор в одном лице. Человек – затворник, которого он часто забывал упомянуть в титрах. И даже подарил несколько его песен, как свои, одной французской певичке…  Благодаря этим людям, он раньше только и выныривал, и был на плаву. И еще потому, что были сценарии Растяпова. Нашего Растяпова. Но недавно Растяпов подался в космос. И - в религию. Одновременно. Наш Растяпов начал новую жизнь и перестал писать и  дарить  сценарии другу детства. И режиссерский гений Порывалова иссяк.
- Простите, Элай Джонович, а этого я не заметил! Вон: какие толпы сорганизовал, сколько декораций, сколько техники. И ведь – задаром!
- Это наваждение имени. Вы вслушайтесь – они не знают, что играть!
- Подождите, подождите… Массовки – толпы! Плюс: актеры второго плана из местных театральных студий. Да еще - я заметил - мелькнули лица актеров из столиц. Не самые, самые, но - всё-таки. Плюс оператор, плюс звукорежиссер, плюс  композитор, плюс монтажер. И говорят, что почти без официального бюджета! Знаете, а это тоже – талант! Вдохновитель и организатор!
-И режиссёр, и оператор, и монтажер…. Порывалов – «вдохновитель» и «организатор»! Ха-ха. До первого провала.  Слеза точит камень, но не мозги нашего гения.  Там их. Под костью…. Вот вам формула успеха - обманутая любимая, охмурённый фанатик, и  неряшливый уникум, который рассеяно записывает свои мысли, и отсылает, как ему кажется, единственному понимающему его человеку - другу детства. Льстецу и подхалиму!
По пригорку ходил режиссер, и, - то потрясал руками над толпой, то складывал их, моляще.
- Посмотрите, посмотрите, как он вышагивает! Он: и упрашивает, и приказывает, одновременно. А что Вы скажете про эту сверх-тему:   о «Раздолбаях, как положительном факторе». Ведь, тоже выцарапал у Растяпова. Из последних, видимо, крох. Я читал его письмо с Венеры…. Растяпов  там терраформированием занят: ваяет озера - как купели, возносит  горы- как храмы… Он поэт ландшафтов, он нашел себя! А наш режиссеришка после последнего годового рейтинга,  в котором он едва удержался, и раздаче наградных слонов и ресурсов на будущее - спешит к нашей тусовке.  Видете ли: ему мало дали! И что предлагает, наглец,  нашим простакам: «А не просто снимите ему фильм на халяву, вы ему… фильм сочините!» А после он оформит его, как  собственный, да снятый по собственному сценарию! А наши - рады стараться. Ну, дети, прямо: дети!
На пригорке толпа уже аплодировала, а Порывалов раскланивался, усталый - будто песню спел. Песню длинную, задушевную.
- Да и в принципе, Егор, что такое кино? Ну, детские игры….
Элай Джонович взял бывшего ученика под локоток, и,  развернув от пригорка, повел в сторону стоянки флайеров.
- А вот – Театр! Новый! Синтез-театр -  который стал ныне концепт-ядром всех динамических искусств 22-го века! Все эти: 3D, 4D, Голография - технически формализованная Пошлятина. Синтез-театр, это то  место, куда упорхнул, и где спрятался Дух Искусства - Дух Представления, как такового!
- Я как-то мало обращал  внимание.
- А ваша сестра с подругами – Соней, Дарьей, Светой - обращали! И вам надо! Вы же теперь не простой вояка, Вы - комиссар!
Егор встал, оторопело.
- Откуда вы…
- Егор! Со мной консультировались… Мы же - Наставники! Мы ведем своих детей до конца. Пока самих нас не призовут сдавать экзамены. Конечные, итоговые – перед Силой Высшей…
Учитель опять схватил Егора под локоть и принялся рассказывать с жаром юнца, только что вернувшегося с захватывающего футбольного матча:
- Представь: идет  спектакль в театре «А» и сканируются  - один в один: вид, цвет, звук и вибрации. А кое, что – где надо добавляется и усиливается, в том числе запахи. И всё это, в едином потоке, передается по огромной сети синтез-театров. Сеть по всей стране, по Европе, и, точечно по всему миру. А через три часа или через трое суток в другом театре, в другом временном поясе, идет другой спектакль. И он тоже сканируется и тоже передается по сети. А зритель идет в один театр, а смотрит спектакли со всего мира.
Элай Джонович аж вспотел во время своей речи.
- Кстати: синтез-театры позволяют реальным актерам играть на сцене, в живую, с актерами виртуальными…. Но, параллельно дорогому синтез –театру, вполне жив – жив! - а мне, так кажется, процветает: классический камерный  - живой! – театр.
Элай Джонович вытер пот платочком.
-  Он стал более камерным. Он датируется ресурсами, но он жив и чрезвычайно развит. Уже не видна грань меж самодеятельностью и профессионалами. Потому, как стоит  спектаклю поднялся в рейтинге – добро пожаловать, театр, на гастроли. Обязаловка!  Откуда, из каких только медвежьих углов,  коллективы у нас, сегодня!
- И: с особых территорий?
- И от туда тоже! Воры и мошенники тоже играть умеют. И чувство прекрасного им не чуждо.
- Согласен: не чуждо, очень.
 - Но трудно с маленького городка собрать на спектакль триста человек. Трудно  начинающим, трудно постановкам на «особый вкус». Но  ныне один театр, минимум, на ячейку в сети, где каждая «сота» шириной в шесть сотен километров. Три сотни зрителей соберешь всегда! Слетятся на флайерах. Даже на дрянь откровенную, если по первому разу. А еще и  в очередь стоять будут, еще  сверхплановые спектакли ставить будешь! Ну, а если спектакль взял и перешел в спросе некую планку, не говорю, если  ажиотаж, то: «добро пожаловать на поток  – в синтез-театр!».
Они уже подошли к стоянке флайеров, но учительскую речь Элая Джоновича было не остановить. Он видел перед собой не строй летательных аппаратов, а ряды парт с учениками.
- ….После того, как в 2020 –х годах взошла заря Неосимфонизма - свершился синтез  музык,  Соединение старых и новых музыкальных форм - самих сущностей, разно культурных - с энергетикой цветовой гаммы, с компьютерной визиуализацией образного ряда.  Дирижер встал перед необходимостью стать режиссером, а за одно монтажером, программистом, художником, и еще: много кем… А это не под силу одиночкам. Тогда возник новый коллективизм, который: та же Соборность. Где все могли спорить и не соглашаться со всеми. А в итоге звучала мелодия отличная от всех, но со всеми согласная.
Элай Джонович вдохновенно воздел руки и продирижировал кому-то там, в небесах. И в небесах в ответ, определенно, что-то гукнуло.
- … А потом появились гравитационный двигатель и новый энергетический источник имени Теслы. Возник общедоступный воздушный транспорт, энергетическая независимость каждого. И когда люди  обжились в  пространстве небывалой  многомерности Свобод, тогда  создали главную вещь тысячелетия. Создали гипер-сеть унифицированных объектов и назвали её: «Синтез-театр».
Так, по мнению учителя - театромана выглядела цепь важнейших исторических событий человечества последних полтораста лет. И, никак иначе.
- Новая автономная  энергетика, новый всепространственный транспорт возродили Зрелище.   У нас! В тайге! А не только в вечном карнавале обжорства Золотого Созвездия Свободных Ривьер.
Элай Джонович высморкался:
- Сама Жизнь изъяла из Всемирной телевизионной сети Истинное! И предала – театру. Куда вернулась,  уже ушедшая будто навсегда - живая Эмоция.  Вибрация! Синергетика хаотического калейдоскопирования аур в массовых скоплениях  человеков. Живая эмоция, нерв вибрирующий  - унисон тысяч душ! Сколько столетий пройдет  - ни какой виртуалкой того не заменишь, не заменишь ничем! Театр!
Синтез-театр практически убил традиционный театр, а заодно и все музыкальные и прочие публичные шоу, совсем походя, уничтожив кинематограф. Ни,  как таковой, а как индустрию  – с кинотеатрами и всей мишурой соответствующей. А за одно и большую часть кинематографических жанров.
На поле публичного искусства остались лишь совсем, как бы… края. С одной стороны  - диалоговое тихобеседное, для очень камерных театриков, и, наоборот -на другой стороне спектра отбиваются до последнего: шутер-экшн-боевики –блокбастеры. Средина же вознеслась в… Синтез-театр!
Рядом с ними остановился человек и слушал речи учителя, открыв рот. А потом и слово свое вставил, пылкое:
- Актеры играют на сцене с виртуальным фоном за спиной. Там: и экран, и декорация, и голография. Актеры тоже разные: кто живой, а кто голограмма дубовая. Да и живые актеры периодически  исчезают со сцены и появляются уже на экране. Там он, а может  и не он – а каскадер, а может и просто – рисованная мультяшка – будет бегать, прыгать, совершать различные невозможные кульбиты. Участвовать в загодя отснятых головокружительных погонях и битвах.
Представь: Виртуальные осколки и ошметки, в 3D, летят в зал, а с ними – если надо - и запахи гари, шмари, пота и крови. И цвета – по низу:  страсти ли, страха ли…. Или дыхания соленого моря, первобытного огня…. Вибрации падающих тел, взорванных  машин….   
Нет, тебе не представить. Лучше сходи сам.
Прохожий достал планшет, включил видео и дал Егору.
На экране: пустая сцена. Вдруг, актер, его виртуальный образ,  словно выныривает на сцену, из чрева кинематографической или  потусторонней бездны. Для эффекта, заодно с ним из бездны вываливается, каркас покореженного аэромобиля, а следом и муляж вражеского трупа.
Актер спускается в зал, уже опять: реальный. Идёт в хепенинг со зрителями. Шествуя меж рядов,  он потрясает, то ли окровавленным  мечем, то ли дымящимся пулемётом, и вопрошает публику:
- Быть мне, всё-таки? Или им – не быть!
И падают на зрителя горячие капли - оружейного масла или вражьей крови.
 Зритель шокирован, зритель сражен!
Рядом задержался еще один слушатель, сильно веселый. Весельем аж штормимый. Он посмотрел в экран планшета и крикнул:
- Синтез-театр, это супер!
Глотнул из несомой им бутылки, и продолжил, о сокровенном:
- Сам однажды чуть не обалдел в этом театре. В психушку вести можно было! Шла трансляция из Петербурга. Актеры все там знаменитые -  ясен пень! А тут, у нас в Кузнецке -  один из самых, самых мимо меня меж рядов проходит. Ну, ясен пень – голограмма!  Трансляция же. Я рукой, так, махнул – привидению, ниже пояса. Ну, случайно совершенно! Ну, пустота там должна быть! А  рука моя ему и залетела - под древнегреческую тунику. А там: … живые, мокрые… яйца. Тьфу! А он меня светильником по балде. Бу-ум! Больно! И капнула еще капля горючая сверху капнула. В глазу вспышка, в носу вонь, лапа моя мокрая. Думаю: умер и уже в аду. Тут я, слегка,  и описался….
Элай Джонович и Колобов рассмеялись.  А веселый прохожий продолжал с жаром:
- Что дома в экран пялиться! Да, хоть на панель во всю стену!  Да, пусть и в 3D! Всё равно, что подглядывать за всякими чудаками из выселок. Зачем снимать постановки, зачем тратится? Ведь есть и круче  чудаки. На Особых Территориях. Там они живут, как в кино. Просто живут, и, практически, бесплатно! Лети туда, снимай - сколько влезет. Или -  пока местные не поймали! И на кол не посадили!
Веселого горожанина подхватил под руку второй, и упорно потащил в сторону флайеров. Тот не упирался, но шел вперёд задом, лицом оставаясь на стороне Егора и учителя, и кричал им уже издалека:
- Синтез, это – «Номер Раз»!!! Навсегда!
Учитель покачал неодобрительно головой и продолжил, наставительно:
- И, как ваш классный учитель, говорю: не занявшись театром, вы рискуете сделать ошибку. Там - на Территориях. А это будет чревато!...
Вдруг, учитель задержал на вздохе дыхание и, сморщившись, потер грудь в области сердца. Егор встревожился:
-Что с Вами?
Элай Джонович отмахнулся, и присел на одну из скамеек под зонтиком, натыканных вдоль всего не маленького пляжа.
- Я…, ночами просыпаться стал, то от жара, а то от холода, но сниться одно и то же…. Одно и тоже: я в саду, в огороде – поливаю грядку,  и всё хочу взглянуть на любимый куст бархатных роз. Уже  раскрылись набухшие завязи и  вот, вот должны выпуститься соцветия. Я подхожу к кусту, весь в предвкушении, и – ужас! Листья на кусте пожухли, посерели и опали. Опали, осыпались готовые распуститься бутоны, не куст роз, а пучок засохших палочек торчит на клумбе. Поднимаю взгляд и вижу – у забора расцвел удивительный цветок, мною раньше не виданный, цветок много прекраснее моих роз. И не там, где положено - где старалось, где поливалось и ожидалось, а где-то в погани, среди сорняков и дикоросов. Вырос, распустился и стоит! Цветок одинок – на тоненьком стебе. Я иду к нему. Вдруг, проламывается забор – а в проломе свинячья харя. Я бегу к цветку, но не успеваю. Свинья пролазит в дыру и  уже хряпает этот дивный цветок, хряпает и озирается на меня, своими бесстыжими хамскими зенками!
 Учитель вцепился в руку Егора и умоляюще заглянул ему в глаза:
- Не совершите ошибки, Егор, умоляю! Там, на диких полях Божьих, там – у края земли обетованной, у забора человечества – не совершите ошибки! Будьте внимательны!
- Постараюсь я, Элай Джонович!
-Вот и хорошо… Я тебе верю, Егор. - Учитель, кряхтя, поднялся с лавочки.-  Вот я  и говорю: пойдем в театр! Я тебя предупрежу, когда будет что, исключительно интересное! Я буду звонить, ты отвечай. Вспоминай: зачем и почему тебя добивается твой старпер учитель. Дня за три  буду предупреждать! С южного полюса можно успеть в городок, уладив все дела.
- Лучше за пять дней, Элай Джонович!
- Надо за пять – буду за пять! Но я отнесусь к этому делу со всей серьезностью и жду встречного от тебя, Колобов!
- Я постараюсь!
- Я знаю тебя, Егор. Ты - человек увлекающийся, а значит: забывчивый! Так, вот – не забудь! О!  -  Тут учитель дёрнул Егора за рукав и указал на декорации.- Смотри - началось! Наши на штурм пошли! Съемки начались! Ох, сколько наших сегодня в больнице окажутся! А, ведь: Выпускной Бал сегодня! Ну, Порывалов, ну, подлец! А, ведь, рассчитал. Воспользовался, что на праздники многие в городок слетятся. Подгадывал, шкура! Я все в и-нете пропишу. Долго я смотрел на это со стороны. Но только раз, лично, с глазу на глаз, сказал ему свое мнение - он хмыкал только…
Согласно плану съемок на стены ринулась толпа озверевших нелюдей , Причем некоторые из них падали, вдруг, ни с того ни с сего, валялись  и корчились разнообразно. Егор догадался - стрелы и камни, в них попавшие, дорисуют после. И еще что б - Кровище!
Приставили лестницы, полезли. Лестницы стали ломаться сами по себе, а  народ стал  сыпался в ров, заполненный жижею, и корчился уже там. Вдруг, все, что оказались во рву, разом завизжали и забарахтались активнее. 
 « А это их смолой полили!» – мелькнуло  у Егора.
И вот он – Герой! Отбрасывает щит и шлем, скидывает кольчугу, рвет на себе рубаху белую  и выдергивает из «мертвых тел» два гладиса.  Кричит, что-то, издалека непонятное, и бежит к стене. Вонзая  в стену гладисы эти - короткие мечи - лезет вверх. Силища не мерянная у парня –  всё в живую. Перелез и исчез.  «Похотливая сцена останется вне зрения» - прокомментировал себе Егор.
За бугром, напротив крепости, громыхнуло. Раздался утробный подземельный вой,  полыхнуло огнем и запахло натуральным  пожарищем. Из   смрада дымного вылетела эскадрилья Змей Горынычей – и давай поливать землю струями огненными. Снизу, сначала послышались непонятные  крики,  потом и крепкие нецензурные слова.   Люди разбегались, даже  «мертвецы» задергались и, не выдержав жара, повскакивали, матерясь. Их монтажер сотрёт, если что. Да и не попало это «восстание мертвецов» в кадр - центр событий уже переместился дальше, к стене крепостной непосредственно. Ожоги массовки – издержки производства.
«Порывалов забыл предупредить об таких мелочах? Или что-то пошло не так? Совсем не так!» - встревожился Егор.
Два трехголовых дракона сделали перед стеной «свечку» – фигуру высшего пилотажа -  а третий, как баран в эту стену врезался, со всей дури.
«Ох, не Миша ли там, часом?!» К стене понеслось несколько флайеров - один медицинский, остальные пожарные, заливая по пути  округу потоками воды и пены.
 Копец …
Драконы сделали разворот, и пошли в атаку снова. «Там же пожарники уже! Там уже пеной всё залито. Какие съёмки? Куда драконы летят?!» - Егор уже и сам забегал, взад-вперед.
Вдруг, из-за стены вылетела огромная стрела –  бревнышко, десятисантиметровое по толщине – и попало в одного из драконов, пронзив того насквозь.  Дракон пошел вниз. Вниз, вниз -  прямо к пригорку, где режиссер с бригадой командирствовал. Там, вскочили все с кресел и забегали.
 Егор поднес к глазам мобильник и нажал несколько раз «зум», увеличивая картинку – приближая событие. Честно: очень хотелось разглядеть в деталях режиссера Порывалова, и порадоваться его неприятностям.
Ассистенты метались по пригорку из стороны в сторону: что-то собирали, роняли, опять поднимали, а режиссер, схватившись за голову, стоял и подпрыгивал на одном месте. А рядом с ним подпрыгивал худенький человечек в сером плаще, в почти таком же, какой мелькнул на записи в мобильнике соседа Миши.
«А почему: «почти такой же»? А может – точно такой же! Может, этот приятель Порывалова,  и есть таинственный незнакомец у  дома?». Егор был озадачен совпадениями.
Дракон не долетел до режиссера совсем  не много. Он врезался в подножье бугра, опрокинулся, перевернулся - раз, другой, и на третьем кульбите всё-таки накрыл собой верхушку холма. И там хоть слегка, но досталось всем… Режиссеру, и   его подозрительному знакомцу, точно!
И на душе потеплело….
Пора было садиться во флайер, и лететь  с этого побоища.
…
Егор на флайере добросил учителя до города. Они приземлились на парковке рядом с площадью.  Флайер Егора лифт спустил на нижний этаж, а Егор с учителем пошли к людям.  Егор сверкал парадной формой с регалиями и знаками наград. Учитель же в привычном  скромном пиджаке, но не затмил его ученик своими эполетами – с учителем здоровались первым, а потом уж с Егором. Причем, прежде чем произнести: «здравствуйте!» его предварительно с головы до ног оглядывали. Как новогоднюю блескучую елку - красивую и бесполезную.
«По улицам комод водили…»,- подумал Егор. Ему  стало неловко, и он деликатно удалился от наставника, от его учительской среды, традиционно сдержанной в проявлениях - ко всяким носителям погон и прочих атрибутов власти, любой власти.
 Да, по любому: это их День. Это их сегодня будут чествовать – преподавателей, наставников, учителей. И, вон тех: повзрослевших мальчиков и девочек.
В этот день  центральная площадь городка была, как бы разделена на две неравные половины, и противопоставлена самой себе. Себе  –  идеальной, полной надежд, волнующейся. И, реальной - спокойной и уверенной, и ностальгирующей, слегка. Выпускники этого года, и их учителя – вверху, а напротив – весь город.
Когда-то город отпустил от себя в школу детей. Сегодня город примет в себя Граждан.  Сегодня, рожденные во второй раз, наделенные отныне правами, которых никогда не было на этой планете не у одного простого человека, они отметят беззаботным веселием последний день «бесправного» детства.
Неожиданно, на задумчивого Колобова налетела буря красок, тонких изящных рук. Подхватила и закружила  со смехом стайка удивительных красавиц, да  так, что  Егор вмиг почувствовал себя пьяным и дезориентированным напрочь. Он, вдруг, не смог определить, он забыл: где находится север! Это было немыслимо для него, как капитана, как летчика военно-воздушных и космических сил, и, тем более: как чемпиону города по экстремальному туризму!
Вдруг, одна красавица взяла его за лицо обеими руками и чмокнула в губы, и только когда она  отодвинулась от него, Егор понял – это его родная сестра. Остальные же: её подружки одноклассницы - изумительно воздушные! Но Маша средь них другая….
 Взрослая красавица с немыслимо притягательной внутренней мощью в темно бардовом платье. Такая незнакомая: чужая и близкая,  гипнотизирующая и отражающая, гравицирующая  и отталкивающая - одномоментно.
«Боже мой! Боже мой…»,- застряла в голове Егора единственная фраза и не хотела уходить. Все аналитические, проекционные  способности, и прочие, трезвомыслительные, потенциалы ухнули куда-то,  оставив лишь желание отдвигать стулья, открывать двери, расталкивать любопытных  на пути…. И что ни будь протягивать  этой сударыне в руки: … цветок розы, ожерелье камней, бокал вина…
- Сегодня мы говорим: Враг Человеческий - Гордыня. Или то - не только  сегодня? Или всегда человек топтал все живое разумное, ради себя единственного -  единственно и, безусловно: разумного и доброго, любимого….
Гремели над площадью речи, речи правильные, нужные. А в голове и душе Егора что-то всё разладилось, стало боком и супротив.
-…Скромность, смирение, всепрощательность, жалостливость. Но, как ни обкладывай словами, понятиями эту сущность, низводя её  лишь до черты характера, до: «одной из…», делая её, как бы и не существенной вовсе….
 Мы знаем, что это наш стержень. Явленный, особенно как-то, в русском мире, в русском человеке, и  имя ему – Терпение.
« Вытерпим всё, всё перенесем, всё преодолеем, встанем из мертвых и – победим!». Так жили наши предки. И Вам так жить, уже вопреки, не Нищете и Тяжестям, а вопреки Достаточности и Легкости. Кажущейся достаточности и легкости бытия….
Торжественная часть собрания напутственных речей не затянулась.
Выпускники сидели смятенны. И, кажется: ясно всё! Но впереди их ждут первые  настоящие испытания. И не далеко факт, что никто не сломается, не опустится, не отойдет на легкий вариант - «Типа: тоже Гражданин». Впереди годы посвященные Защите.
Одни будут реально бегать с автоматами по лесам, и прыгать с парашютами.
Другие будут чистить санитарные зоны. Летать на помощь во всякие Африки, Азии. Туда, где  катастрофы сменяются  обыденными несчастиями, и где  преступность: «forever». Летать туда, где новейшие заразы грызут человека – «пробуют на зуб» новые препараты, генные модификации, материалы и технику….
А кто-то пойдет в Соц Защиту. И не инспекторами, и врачами, а санитарами,  сиделками. Это им - не спать над умирающими. Им выносить их испражнения, им разбираться с впавшими в депрессию или пьянство родителями. Им спасать детей. Всё по настоящему. Всё через себя - пропуская чужие патологии, всю  «дурную наследственность» человечества. А коллеги присматриваются, примечают самое для жизни важное – Настоящий ли ты? Или твое участие - для галочки?
И, вдруг,  приглашают одного молодого человека куда-то туда, о каких местах он и не подозревал даже. И  предлагают  ему поприще, о котором и не мечтал.
А перед другим молодым человеком, то одни  двери закрываются, то другие… И ни кто ничего  не скрывает от него. Ему объясняют, что это дело не его. Ему повторяют из школьной программы, с добавлениями из личного опыта – о видимости и бытии, о симулякрах, о внушенных ценностях и ложных целях. Ему говорят о свободе, которая сама выбирает, и о долге Гражданина, который ни кому, ни чего не должен. Ему говорят – «ищи себя, парень!»
А он ничего не понимает и тупо хочет в начальники.
Впрочем, именно: «в начальники хотеть» - теперь редкость. Все издалека видят грозовую ауру над взявшими на себя бремя зашкаливающей ответственности.
Хотят, чаще и банальнее: В балерины - без координации, в боксеры - без кулаков, в ученые - без головы, или типа того…
Молодые граждане будут ошибаться. И снова искать, и снова упорствовать.
Ведь, впереди - целая жизнь.
И вот сейчас они будит делать  свой первый символический шаг в неё.
 С молодежно- учительской половины разделенной площади начинался изогнутый мост. На горб которого, по шаткой дуге, каждый молодой человек входил по одиночке. Его имя звучало на всю площадь, для всех собравшимся. Выпускника слепили фотовспышки, его снимали на видео со всех сторон. Молодой человек проходил дальше - а там мост обрывался. Под обрывом моста  - натуральная, хоть и символическая, лужа. Вот в неё  молодой человек - красивый такой,  нарядный - и должен был спрыгнуть. После, пройти к горожанам,  взрослым и не очень, и сесть с ними за стол.
Лужа была хоть символическая, но с реальной, маркой грязью. И молодежь прыгала в неё радостно, не жалея одежек. Одежки для того и предназначены, что б их испортить сегодня перед всеми!
Прыгайте, пока не высоко, пока это только грязь местная – мелкая и беззлобная….
Не страшно! Дальше будет, если не страшнее, то – серьезнее.
После того, как последний выпускник перебрался по оборванному мосту на ту сторону, мост опустился. И к горожанам перешли преподаватели. Их имена тоже  громко оглашали,  только в лужу они не прыгали - они из неё, по сути, только, что вышли. И так  - каждый год…
Это было началом общегородского праздника. Первые столы на площади, после эстрады и танцплощадки - для выпускников и их родителей. Остальные граждане садились за столы на своей улице, каждый.
Все улицы городка сходились к площади их «Кузнецкого района, города Кузнецка, Новосибирской области». Так именовался городок в качестве административной единицы.  А у Нижебродцев был свой уклад, свои ценности, как и своя школа, так же как и площадь. И  была третья школа, школа-интернат в социальном пригороде – там свой праздник….
В одной школе - две тысячи учеников, в другой - десять тысяч, а в третьей, может, и сотни не наберётся. Что бы школы были разные  и не сливались в одну, в виду какой-то: «нерентабельности». Главное: не численность, главное – уклад! Уклад жизни общины, города, деревни, корпоративного поселения, в котором люди живут вахтовым методом и не больше шести месяцев в году. Везде, без различия: уклад  -  главное!
Егору  место опекали тетя Нина и тетя Лида, с обеих сторон. А напротив  - сосед Кузьмич пристроился.
Почему-то у Кузьмича было все на замках!
Это возмущало полгорода, где уже не помнили, в каком поколении перестали запирать двери. Но Кузьмич был упорен в привычках.
Он внучатому племяннику объяснял: все проблемы его - от обилия мыслей.
 Они не оставляют мелочам места. Некогда ему искать какую- то вещь мелкую, но прямо сейчас необходимую. Вещь не находилась – ни на положенном месте, ни где. В итоге: Кузьмич забывал уже про всё и – злился. По-настоящему, так: о весь голос и на высоких тонах, колотя и ломая подвернувшиеся предметы.
Кузьмич не любил незваных гостей, и вообще – гостей. Он не любил холод, он не любил жару, он не любил дождь. Он очень не любил начальство, даже им же самим и избранное. А больше всего Кузьмич не любил злиться. Много мебели ломалось, и никто не звал в гости. А в гости Кузьмич ходить любил, и говорить там, рассказывать всякое.
Для того – замки. Что бы - не злится. Если замок, значит: там никого кроме Кузьмича не было.
В сарае, в холодильнике, в ящике шкафа, в чемоданчике – никто не шарился, не брал,  не передвигал. Только Кузьмич, только он сам, и все должно быть на месте – в принципе.
Но вопреки всем принципам на месте чего-то, да не было! И Кузьмич, что ни будь искал периодически, то есть – регулярно.
Ходил кругами и бурчал под нос себе: « где ж ты, зараза, где подевалась…», но главное, он теперь знал – злится не на кого!
Кузьмич вспоминал  и цитировал, одного пожилого, как и он товарища, который сказал как-то: «обрети дух мирен и вокруг тебя спасутся тысячи.»
  «Дух мирен» все-таки не обретался у Кузьмича полностью. Зато хоть злоба на других не прыгала, терзала только его.
 Но и горожанам иногда доставалось, если было за что. Поэтому Кузьмич и называл себя: «Полу-спасатель».
Егор   покушал плотно, под напевы местных музыкальных талантов, и осмотрелся: народ уже вошел в первую  стадию застольной турбулентности – пошли разговоры за жизнь.
- Вон, Акопов – свой кусок тайги разлинеил проспектами ,как в парке времен Павла Петровича.
- Кто такой?
- Неважно, из нижебродских.
- Павел Петрович?
- Нет, Акопов.
- А вот у Иванова, кажется, и не сделано ничего: тропинки и буреломы, а в нужном месте и ручеек как бы сам собой, и скамеечка, и кружечка, а прямо по курсу - вид тебе изумительный, и благодать полная…
-….Мы, на Ямале, поселок обветшалый восстанавливали, под особую территорию. Вывезли на материк последний газпромовский клан – последних потомков династии заполярных сторожей….  Дремучие, как жрецы индуские! Только не на многоруких божков молятся, а – на трубы, большого диаметра…
-  Стальная паутина Прошлого…
- Бесполезная.
- Не совсем…
- Ну: «мало полезная».
- Только весь вид портит.
- Местные  - за то, чтоб убрать. А Союзные никак не определятся…
Егор слушая разговоры мужиков, вспомнил – из недавно прочитанного, из того, что при новой должности знать положено – из «Хроник Ордена Садоводов»:
После того как рухнул  Газпром - канули для Русского Союза в историю человеческих сожительств последние поселения на производственной базе. Где: не только посты менеджеров, уже рабочие места передавались по наследству. Где вырастали кланы вечных пользователей, «прокладок» и перепродавцов, мафии арендаторов  и анонимных акционеров. Все «Профессионалы» - полные значимости, надутые гордыней - не подступится! И это - при русском социализме! Газпром, который только номинально числился русской компанией, принадлежал, в основном зарубежным акционерам, то есть – неизвестно кому, то есть – Корпоратократии.  Врагу № 1. Внешнему и Внутреннему.
 Но Газпром ни кто не крушил, собственность не отбирал. Монстр издох сам.  Лишь только настала Эра Новой Энергетики,  и никакие разработки местных сланцевых месторождений были тут не при чём.
А ликвидацию  производственных поселков через расселение поддержал Орден Садоводов. Обломали эти сухие веточки с Древа Жизни.  А то по тем селениям не просто маразм, там начали зарождаться тупиковые, сорняковые, но настоящие религиозные культы.
И кто-то из мужиков за столом, вторил размышлениям Егора:
-…Расселили. Теперь все  на новых местах. Теперь будет у буровика  - сын летчик, внук  сыщик, а невестка  - дизайнер. Лучше, чем: «…твой прадед был на подхвате левого коромысла, дедушка на подхвате левого коромысла, папа на подхвате левого коромысла! А ты, сынок, почему сегодня за правое коромысло держался? А завтра, глядишь: на родного папку, с ножом кинешься?»
За столом засмеялись, а потом закричали, приветствуя свежего гостя, с двадцатилитровым бочонком в руках.
- Баур! Привет!
- Что несешь, надрываешься?
- Кумыс! Свежайший! Лёгкий, весенний! Самый аромат всех степных трав!
- Сколько пью твоего кумыса, ни каких трав не распробую…
- Наливай!
- Может, на утро – вместо пива?
- А мы и сегодня не напиваемся. Наливай!
Через минуту и перед Егором очутилась пол-литровая кружка с молочным напитком. Хотя мужиков из этой шайки-лейки он знал слабо, но, верно, они его помнили – остальное не важно.
Бауржан, принесший кумыс, положил на стол длинный свиток. Подождал, пока люди выпьют и обратят внимание на его действия, а дождавшись, стал разворачивать. На красном фоне – черно-белые снимки  чего-то промышленного, и по горизонту – вышки, вышки и вышки нефтяные.
- Раритет привез - в музей!  Плакат старинный, какого года не знаю.
Плакат развернулся полностью. На нём можно было прочитать:
«Хватит качать нефть Великого Казахстана! Займемся грандиозными делами!»
Мужики стали комментировать:
- Времён Революции, точно!
- Или: «до-»…
- Или: до-революции, точно!
Если для России «Большой Проект», это воспитание нового человека - вообще и в частностях, то для Казахстана планировали, одну энергетику: Джунгарские Ворота, Семипалатинский Полигон, горные стремины… Но после поворота части стока сибирских рек и оводнения юга – где фруктовые сады встали сплошным лесом, а в Томском Научном городке заново открыли энергетические тайны Николы Теслы, в Казахстане победили сторонники эко-развития и Нео-Кочевого Нео-Пастбищного скотоводства.
После такой  фразы в тех степных краях принято добавлять: « И, слава Богу!»
Передвижные ангары для зимовки, передвижные морозильники и мясоконсервные заводы, пастухи на флайерах – из края в край -   от Иртыша до Волги, на тысячи километров! Несметные стада. Мясо для всей Евразии! В то время, как Япония, Китай, да и, считай, вся юго-восточная Азия кушает мясо из…. Ну, нельзя за русским столом говорить о том, что за «мясо» едят японцы и китайцы!
-….Пашут степь раз в пять лет, хитрыми способами, на больших летающих мясорубках. С воздуха же и засевают. Отборными многолетними травами. Густые травы. Я с флайера спрыгнул. Нужда была, как бы проветрится, срочно. Трава по пояс, и - густая! Засасывает, как трясина в болото. Я и проветриться забыл. Выдергивали меня из травы, срочно.  Скинули канат с флайера. Как морковку с грядки сдёрнули,  только ботинки чпокнули на прощанье.  Они в той траве и остались, всосало их…. Кругом стада несметные – бычки с бульдозер, кони – за два метра в холке…. И кочуют они до зимних ангаров. А устанавливаются они в степи там, где зима застанет!
Рассказывал Бауржан. Он вообще-то работал  раньше за полярным кругом  - титановую губку добывал. А на родину предков пристрастился летать  отдыхать, как бы. Особенно спешил в степь  весной… Так как в заполярье  жить больше шести месяцев нельзя, если ты не из местных, то отпуск слишком долгий получался. И постепенно Баур перешел от простого катания на лошади по степи, к присматриванию за стадами, потом пересел уже на особый флайер, потом освоил ветеринарию… Никто только толком не понимал, он сам – в том числе: зачем он на север, хоть на три месяца, но возвращался. Поговаривают городские дамы, что любовь у него там, неразделенная. Но вот зиму он проводил в городке…
Камчатка и Кубань, Карелия и Приморье, Тянь-Шань и Кавказ…, -  откуда только не слетелись в родной городок его горожане. 
Большинство из мест привычных:  пол страны жило вахтами. Но были земляки, прилетевшие издалека. Из Европы. Из Латинской Америки. Из несчастной Индии,  висящей, словно, над бездной. С окраин беспокойной, уже сто лет воюющей, Китайской  Бестолковой Вселенной.
В проход меж столами втиснулся местный чиновник, толкаемый под локоток, как баржа буксиром - грудастой супругой. Чиновник краснел, потел, и, протискиваясь между спинами, извинялся во все стороны.
Его дочка, выпускница, шла поодаль и грызла ногти. Она отвернулась от зрелища папашиных скользких потуг. А он продолжал протискиваться  меж горожанских задниц, ставших недвижимые, словно каменные. На чиновничьи здоровканья -  одни хмыканья, да мычания в ответ.
 Чиновнику городской управы  на прошлой неделе указали на некое не соответствие цифр, причем – не однократное,  в данных по материально-энергетическому обеспечению  поселка соц защиты.
Так Чинушу – вот ведь фамилиё! - инфаркт хватил.
А, ведь, ему даже гражданские права не приостановили - лет на пять, что часто бывает. Его всего лишь отставили от ответственности за бюджетные, то бишь – общенародные средства. Навсегда отставили.
Еще вчера,  кажется, лежал в реанимации - бредил с трубкой в носу. А, смотри -  идёт! Потеет, пунцовеет и  покрывается белыми пятнами, - а идёт. И, о том: какой он хороший, народу рассказывать не надо.  То, что мужчинка он скользкий – «с дермецом» –  считали все,  из местных жителей.
Отставлен,  а вот пришел  - на стыдобище. Наверно, по супружьей инициативе – она у него интриганка  известная. Когда она, решительная, прошла вслед за мужем, к столу,  закрепленным за их кварталом, оказалось, что на места их семейства никто и не покушался.
Мадам, вся приготовленная к скандалу даже расстроилась.
Только уселось семейство цифирьного червя, как с другой стороны ряда столов случилось людское волнение.  Словно сам собой очистился проход, и легла, вдруг, ровная дорожка. По ней смущенно шел неброский  человек.
 Егор  не сразу узнал его – загорелого, в светлом летнем костюме. Он привык видеть его в различных видах  армейской формы  или в безпогонном камуфляже - на пасеке, в саду яблоневом, в поле клеверном.  Он даже по дому ходил в парадном кителе – называя его: «пижамой».
Это был майор Терехов. Военный пенсионер, инвалид второй группы по лишению правой руки до локтя, ракетчик космического базирования, герой  орденоносец….   Двадцать лет отмотавший  сиделец и нераскаянный убийца.
Честный офицер.
На почве чести он отличился дважды.
 В кошмарных условиях Венеры, какая-то дрянь подскочила от поверхности планеты и врезалась в  космический корабль. Корабль потерял управление – командир его просто бросил. А Терехов – старший штурман - врезал командору по морде, и, отшвырнув от пульта управления, крикнул командиру десанта, чтоб  связал засранца. И взял с управление на себя.
 За сии неоднозначные действия Терехов был награжден орденом. За спасение корабля получил в подарок шикарный флайер. А за всё остальное был подвергнут содержанию на гауптвахте. И задержан в продвижении по званию на два года.
 А однажды, уже на стационарной базе, там же на Венере, Терехов зашел к начальнику базы и застрелил его.
О чем тут же сообщил на землю и запросил своего ареста.
Ничего докладывать он не стал. Заявил, что так потребовала его честь. После выяснилось, что начальник базы имел несанкционированные контакты с представителями двух космических кораблей «Золотого Созвездия», то есть  - с врагами. Которые «де юре» - были как бы и не враги. А «де факто» – всегда.
Двадцать лет на Особых Территориях – «для убийц, с сохранением воинского звания». Но через два месяца сам отказался от таких «тепличных» условий – жить среди подобных ему - замаравшихся людей чести, но честь  не запятнавших. Он затребовал перемещения  себя на особую территорию № 009: «для убийц с блокированными правами Гражданина», то есть -  патологическими типами, по-настоящему: откровенно бесчестными. Говорят: он там исполнил до краёв своё Право на справедливость…
О жизни своей на той, Особой Территории, он особенно не распространялся. Известны лишь факты из «медицинской карты гражданина Терехова, М.И.» В больничный блок доставлялся шесть раз, с тяжкими увечьями. Один раз переправлялся на Материк – обгоревший, и еще один раз - с начисто, по локоть, отрубленной рукой.
Два года назад он вернулся в городок. В пустой дом. Жена уехала, а детей у них не было… Дом, Терехов  передал в жилищный фонд. И, на свои средства - без положенного по соц обеспечению возмещения за дом - продав свой эксклюзивный флайер, прибавив офицерские, полученные по выслуге сполна, ведь, звания с него никто не снимал, купил  за городом хутор. Где, на четырех законных гектарах, разбил поля клевера и донника, и поставил пасеки.
При его приближении отцы семейств степенно поднимались, а молодые люди вскакивали и спешили пожать руку майору. Когда Терехов поравнялся с местом дислокации  чиновничьего семейства, Чинуша видно, что-то вспомнил. Вилка, не донесенная до рта, выпала из онемевших пальцев,  а лицо стало белее   скатерти. Но майор прошел мимо -  на него и не взглянув. И Чинуша вздохнул глубоко – «А кто его знает, что у такого зверья на уме?». Явно – ничего интеллигентного, либерального!
И что ему там шепчет его честь?
И что это такое, вообще - Честь? Типа: гордыни, но без тщеславия?  Или типа:  совести, но без жалости?
Когда майор, наконец-то сел, то мявшийся Кузьмич не вытерпел – уже принявший пару, тройку стаканчиков винца - не усидел. Встал,  и, подняв очередной бокал под укоризненные взгляды подружек тети Лиды и тети Нины, прокашлялся. И хорошо поставленным голосом двинул  длинный пламенный тост:
- Есть места, где права гражданина перестают быть главными, где вперед выступают понятия чести.  Это всегда там, где куется щит и меч державы, где ведутся исследования на самом пике неизведанного. Это там, где решения принимать должен один командир. Во мраке - перед мордой врага, перед пропастью космических бездн. Это там, где только вера и стойкость, где забывают себя. Там - Честь. Но если командир тебя обманул, то сам лишился чести, и автоматически лишил чести всех подчиненных, и тебя – в том числе. Такому командиру – суд чести. Тогда единственное спасение чести товарищей, это – лешение чести командира. А если товарищи слепы? То будут и глухи! Честь - не гордыня, ей свидетели не обязательны. Но Закону нужны факты. Улики, свидетельские показания, алиби….  И если, во имя чести, человек должен идти на преступление. То также, во имя чести, он должен идти к Закону и принять от него наказание. Так – было, и так – будет. И так -  правильно! По Божески, и по Граждански. Выпьем, земляки, за то, что б не переводились в нашем городе  такие люди – люди чести. Без них мы - лишь  пыль на памятниках архитектуры!
И сказав всё это, Кузьмич протянул бокал майору.
Терехов засмущался, но встал. А увидев, что к нему тянутся десятки рук, принялся  кланяться вовсе стороны.  Опрокинув бокал вина, быстро вернулся на место. Не любил он экзекуций, а публичных  - особенно.
Подружки Кузьмича оставили своего поклонника, начали усиленно подчивать теперь майора - подкладывать всяких яств ему в тарелку. И он принялся, наконец, есть  - размеренно, не торопливо.
 Егор впервые за день, как-то сразу расслабился и  ощутил,  вдруг, спокойствие – бездонное, неколышное.
Он смотрел, как кушает этот человек. Отдалились звуки  веселья, и беспокойства молодых канули под стол. Время спряталось за тенью сосны, которая ровным, едва зыблемым ответом вечности накрыла край стола, где сидел скромный гражданин и кушал.
 Как трапезничает проголодавшийся с трудов, претерпевший в жизни, но до жизни не жадный человек - это немудренное действо, где-то сродни молитвы -  можно созерцать  бесконечно. Только «молитва» та, у таких людей, короткая…
И не видел Егор, как к Чинуше  подобрался и сел  рядом худощавый серенький человечек, с рукой на белой перевязи и ссадинами на невзрачном лице…
- Здравствуйте, Сан Саныч!
- Мы не знакомы, кажется…
- Ну, как же! Ну, не со мной вы танцевали, согласен! Не на мне вы лифчик расстёгивали. В « Москоу Дьюти Фри», как мы отдохнули, а?! Не помните? Жаль…
- О чем это Вы? Я крикну сейчас!
-Зачем? Рассказать о продаже списанных аккумуляторов, которые оказались   еще очень… с ресурсом. Номер счета-то, вот, у меня! А где он находится? Читаем латинский шрифт: «… US Standard Bank, Monte Carlo, Golden Gift, namber…»
- Тихо! Тихо…, что вам нужно?
- Не пугайтесь так! Сколько вам дали? А-а! Уволили без права на должность! Всего лишь!
- Вне бюджета. Навечно…
- Что так, траурно? Идите на рынок. А могут лет пятнадцать прописать  - лечения на свежем воздухе, осваивая территории Сибири, в компании таких же, как вы: спекулянтов общественным достоянием…
- Что вам нужно? Умоляю….
- Да, не Родину продавать…. Мелочь!  Данные на Колобова, Егора Юрьевича, и членов его семьи. Номера счетов его  - социальных, там: трудовых, служебных, бонусных… Коды вызова.  А, давайте, всё! Чего вы копаться будете, выбирать? Они в банке данных  - все, в одной стопке лежат…
- Я, знаете, отставлен от дел…
- Но Вы в курсе: что и как. В общем: не захотите переезда из Сибири в Сибирь, найдете повод появиться на старом рабочем месте, и как-то скопировать файлы… Сегодня все гуляют,  сегодня и дерзайте!
Чинуша опустил голову и вздохнул. А поднял голову – никого! Будто и не было маленького серого человечка. И не было озвученных кошмарных для него фактов жизни. Не было ничего! Да, да, да! Но Чинуша из-за стола встал. А ноги сами понесли его в сторону городской управы, мелкой трусцой…..
Егор, казалось: заснул, с открытыми глазами.
Но кто то, проходя мимо, все-таки вырвал Егора из созерцательной нирваны. Это девчонка, проскользнув   за спиной, кольнула своим каблучком его пятку.
Егор огляделся и  заметил, что выпускная молодежь, да и не только, куда-то тихонько из-за столов слиняла.  Куда, не трудно догадаться.  Егор  вспомнил свой выпускной, свои старшие классы.
И пошел… в музей.
Музей давно стал местом уединений молодежи. Егор даже не знал, закрывался ли он, когда-нибудь, на ночь… 
Так и есть! Войдя в музей, миновав палеолит и прочие темные века Сибири, он поднялся на второй этаж, где в обрамлении из знамен и плакатов времен революции  1917-го года и гражданской войны сидела молодежь. По всякому, где подвернулось, расселись выпускники. На журнальных столиках громоздились ящики напитков, кто-то включил негромко музыку – «Он хату покинул, пошел воевать, что б землю в Гренаде крестьянам отдать»,- видно, из тех времён песня. И под этот фон, ребята  в который раз делились своими планами на будущее - с воспоминаниями ушедшего детства, вперемежку.
Егор нашел взглядом сестру. Она сидела на тачанке - на голове буденовка, и потягивала через трубочку коктейль, из одного стакана, с парнем в белогвардейской фуражке. Там же были и остальные её одноклассники - в различных одеждах  из того лихолетья, повынимав их из витрин. На пачке ламинированных газет того периода, с лозунгами: «Вся власть советам! Земля – крестьянам! ...» - лежали нарезанное сало и огурцы.
Маша его не заметила, и, её не тревожа, Егор сел сбоку,– послушать: о чем мечтается молодежи. Разница в десять лет!
 Один парень вещал, что надо параллельно галактическому макрокосмосу двигать научные изыскания глубже  - в микрокосмос. И, явно переходил на бред: об уменьшении исследователей будущего до размеров инфузорий, хотя бы….
Кто-то  сказал, что уйдет в Китеж-град, года на три: дабы  выключить  мышление, напрочь, и доверится в созерцании чувствам. И тут же его кто-то спросил, с малым ехидством:
- А какую диету ты себе назначишь? А? В очередной раз опять, что-то экзотическое?
 – Нет, я как-то не думал об этом. Надену черную рясу и, наверно, перестану жрать совсем.
 – Три года?!
 – Там посмотрим, -  будущий пустынник был безмятежен.
- И что? Положить  с прибором на Защиту?!
- Ты, старая, рехнулась. – Сказал будущий аскет и бросил в девчонку подушкой - думкой атласной, расшитой императорскими вензелями. -  Конечно, в десант, на годик.
- Поп-десантник… Тебе не кажется, Юлииус, что это стало некой нормой?
- Увы, Жозефина, современные врачеватели душ предпочитают  обретать навыки снайперской стрельбы и рукопашного боя, за место психоаналитического практикума и философского дискурса.
- Фи! Как всё опошлилось.
- Упростилось, мадам, упростилось! Грубую надежность предпочитают витиеватой тонкости. Нынче в моде мужланство!
- Я, так понял, вы уже чемоданчики пакуете? На золотое созвездие эмигрируете? В золотой миллиард приписываться?
- Алекс, это даже не смешно! Это в тебе говорят немецкие гены – если это считать юмором!
- Куда еще, такие утонченные личности, как мы с Юлиусом, можем стремиться? Непременно в Пермь! В Столицу искусств!
Вдруг, от лестницы раздается знакомый голос:
- Можно к вам, молодые люди?
Маша оттолкнула  коктейль, и как была  - в бальном платье,  будёновке и босиком  - бросилась к майору и повисла на шее.
- Маша, задушишь! – Прохрипел, смеясь, Терехов.
Егор тоже встал и услышал за спиной шепотки.
- А что: майор - родственник Машки?
- Нет у него родственников, один он…, давно. Он одноклассник её отца.
 - Колобовой?! Того, что погиб?
- Ну, а какого еще?!
Отмахнувшись от добровольцев помощников, майор присел рядом с Егором:
- Егор, у меня к тебе просьба …
- Без проблем, Михал Иванович!
- Не шуми Егорка, не на параде… Завтра залети ко мне: медку возьми для Машки,  и  там – ори, сколько хочешь. Пчелы тебе быстро объяснят – кто, где хозяин…
Разговоры выпускников вернулись в прежнее русло, но теперь: нет, нет, да поглядывали молодые на боевых «стариков», и может что-то менялось в их, не только словах, но и планах…
 -Васька, он на Амур двинет – крокодилов выращивать.
-Васька хитрый. Ваське это параллельно в зачет пойдет, как служба в Защите!
- Васька вообще безголовый! Лучше б он в десантуру пошел. Молчи Вася! Там, на Амуре тебе голову и откусят, она у тебя лишняя.
- Соня поехали со мной! Я прошу! Это очень, очень…
Тут Ваське рот и заткнули, страстным поцелуем.
- Маша, а ты не раздумала на Соц. Выселки перебираться?  Тебя же  Сергей Степанович обхаживал, и Инна Ахметовна,- что бы ты в нашей школе осталась.
- Ты ж, в школе нашей, тем же и будешь заниматься!
- Нет! На Выселках не будет и тени  ваших довольных рож!
- Тебе подай, что б ущербные и обделенные…
- Избитых, некормленых деток…
-…Дабы вести нравоучительные беседы с их бедолагами – родителями.
- Нет! Исследовать!
- Истерические и Депрессивные типы…
- И брать анализы.
-….И брать анализы.
- ….И, с некоторыми мыслями! Сделать это грязное дело своим призванием, но уже – научным!
- …И, действенно воспитательным.
- Практики и методики наработаны давным –давно…
- А Маша все равно станет великим ученым, и победит нано-механизацию.
- Истребит «нано-золотушников», как вражеский класс. И станет профессором.
 – И будет над воротами выселок выбито: «Здесь Марья Колобова, будущий академик, реализовала  свое Первое Гражданское право – право Защиты себя и Родины - в защите Детей».
 – А пока, она походит по социальному жилью. Пообщается с тяжелыми родителями…
- А где и за продуктами сходит, а где и просто – пол вымоет!
-  Рубашки, штаны постирает….
 – Соц работник низшей категории – приравнивается к солдату первого полугода службы.
 - Да…
 – А с пятницы по понедельник - в полевой лагерь. С автоматом через плечо: кроссы бегать, по мишеням стрелять, «добровольцев» перевязывать…
- Бедная Маша…
- Ксёнзерский, не жалоби! Ты же на Соц выселках со мною будешь. Рядом!
- Да?! Как это я запамятовал… Ты там только меня не бей…. 
- Да, пошли Вы! Полудрки! – Вспылила Маша.
Она выскочила из тачанки и бросилась вниз по ступеням, стуча каблучками.
- Маша, ты куда?!
Спросил кто-то один, но удивились все.
А с первого этажа ответ:
- На реку!... Топиться!...
Такого за Машкой не водилось. Она пикировалась бы на словах до конца, и победила б, под конец - всех рассмешив.
Когда Маша сбежала вниз, то увидела закрытую входную дверь. Старинную кованную дверь, тяжеленную, без всяких гидравлических прибабахов. И потому – всегда открытую. Экспонат кузнечного зодчества 19-го века.
И ярость редкостная охватила её.
«Ах, Вы - так!». И с неимоверной силой дернула дверь, распахивая её. И, наверняка: хлопая ею об стену, на которой - мозаичное панно ювелирной работы.
Пламенная девушка убежала. А хлопка дверью не получилось.
Кованная дверь ударила об что-то мягкое, невидимое. Лишь на второй день старик, смотритель музея, ища источник мертвящего запаха, в поисках дохлой крысы, или еще кого из вредителей, наткнется за привычно открытой дверью на что-то, руками осязаемое, но – невидимое.
Это был неизвестный гражданин, вернее: его труп, одетый в редкий и дорогостоящий экземпляр камуфляжа–невидимки, не русского производства. Русскими спецподразделениями такой тип не применялся вообще – очень неудобен, тяжел, сковывает движения. У спецназа был на «вооружении» мерцающий вариант «невидимки». Ведь, для выполнения задания полная, до «прозрачности» невидимость нужна крайне редко, а если нужна, то на очень краткий, в несколько секунд, период завершения атаки. Проще просканнировать окружающую среду и слиться с ней.
В руках у мёртвого гражданина был инъектор. Анализ показал: в инъекторе вещество вызывающее тяжелое поражение  организма, по симптоматике схожее с церебральным параличом крайней запущенности, когда выворачивает суставы, немеет язык, гортань и периодически конвульсии сотрясают всё тело.
В общем: приятнее, только смерть.
Итак, Маша убила своего убийцу и даже не заметила. Бывают такие девушки.
Пройдя, пробежав несколько шагов Маша, вдруг, остыла. Остановилась и огляделась удивленно. Тишина вокруг, ночь загустела, но  вот, вот дернется и уйдет, потому, что время рассвета.
Чего это она всбеленилась, вдруг? Поражалась сама себе Маша. Но, не возвращаться же! И пошла на реку – встречать рассвет.
Маша шла к реке. За дверью остывал труп. А на втором этаже музея продолжалась жизнь.
– А я в энергетики! – Крикнул один, радостный, а все скривили физиономии,- скучно, не спорю. Зато - стажировки!  Как можно чаще, и как можно дальше!
- И экзотичнее!
- Неделю скучаешь на стационаре, и неделю вертишься, в каком ни будь: Венос-Айросе или Рахат-Кале. Развиваешься!
- Братья и Сестры! Все мы равно не бесполезны! Как минимум – мы живем, думаем, чувствуем и тем наполняем ноосферу. Вселенское назначение Хомо Сапиенса! Исполняется в любом виде, в любом положении – вертикальном и горизонтальном, на горной вершине и на мягком диване, бодрствуя и спя…
Услышав это, Терехов усмехнулся печально, и сказал Егору в полголоса.
- «Копаться в земле, дышать синевой и попутно латать ноосферу»,  -   говорил мне один старый товарищ, с юмором шарашника  из 20-го века. Когда мы долбили землянку кайлом, по переменке, при минус тридцать…
Егор понял – если посиделки скатились до столь плоской софистики, значит: ребята истощили свой мозг и пора окунать черепки в  воду.
Егор захлопал в ладоши, встал и объявил громко:
- Ребята, не клюйте носом! Давайте на речку! Я - за перевозчика.
- И я, ребят, подвезу.  – Сказал Терехов, и добавил, встав рядом с Егором, - В воду хочется.
- На двух флайерах все не улетим….
-  Сядете на крыльях!
- А, так можно?…
- Со мною можно! Без меня нельзя!
- У Егора набор спасательных поясов и страховочных канатов? – проговорил  Терехов, с непонятной интонацией: то ли спрашивает, то ли утверждает.
- Так точно!- подтвердил Егор, и добавил радостно, - даже можно падать. По одному разу….
До речки долетели - успели к самому рассвету. С крыльев никто не упал. Даже не пытался.
- А я никогда и не замечал, что оно, вот, такое…
- Кто: «оно»?
- Солнце… На самом, самом рассвете. Да, ты погляди!
- Что: «погляди»?
- Да оно, ё… Плоское!
- Да…, точно. Плоское солнце рассвета.
- Ну, надеюсь, оно надуется к полдню. Ох, жарко будет!
Встретив рассвет, все бросились в реку.
Даже майор,  переглянувшись, с Егором  - не выдержали. Вояки, покряхтев, сбросили одёжи, и пошли степенно в баламученную бывшими школярами реку.
Они кружили долго, без брызг, мудрые тюлени, вокруг гурьбы  и гогота молодняка.  Предпоследним из воды вылез Егор. Терехов – последним. И, только целующаяся парочка,  застрявшая на берегу,  увидела, мельком, спину майора. И страшные шрамы на ней…
Дома Егора ждал чай и три румяные подруги – Машка, Дашка и Сонька. Видно, что девчонки уже и в баню после речки успели.
- Маш, я, вот что думаю… Может: ну, его -  этот отпуск? Ты со следующей недели на соц выселках пропадать будешь, а мне: что делать? Всех и так увидел. Поговорил, поел, попил…  Выйду-ка я, на службу … Кстати! Залети к Михал Иванычу на хутор. За мёдом…
- Я же тебя и рассмотреть, толком не успела…
- Маш, да я ж здесь рядом буду. Законные выходные – дома. Клянусь!
- То есть, мы будем, как самая настоящая семья!?
- Она, самая…
- Когда улетаешь?... Завтра, послезавтра?
- Зачем: «завтра»? Сегодня.
- А –а.. А я думаю: к чему  этот разговор,  в семь утра… Чтоб на службу не опоздать!
- Ты не обижайся…
- Я и не обижаюсь…. Девчонки, разве по мне видно, что я обижаюсь?
- Нет, Маша, не видно. – Сказала подруга Даша.
-  Маша, ты не обижаешься. Ты, Маша, в ярости. – Конкретизировала подруга Соня.
- Кстати, Егор Георгиевич, вы, когда  из Оренбурга звонили, помните?
Встряла подруга Даша.
- Ну, звонил…
- Маша вас простит, я уверена. Вы только скажите, а что за мужчина с вами рядом стоял?
- Дарья! Прекрати!
Раскрасневшаяся, вдруг, Маша шлепнула Дашку по руке.
-Со мной стоял? В Оренбурге? Когда я домой собрался?
Дашка не унималась:
- Да, да! Когда сказали, что на выпускной успеете!
- Со мной стоял… - Егор вспоминал,- со мной был… Тимофей! Наш инфор, разведчик…
- Примечательный молодой человек, товарищ Егор.
Даша удовлетворилась.
- Согласен, госпожа Дарья. Очень примечательный. Исключительно.
Вспомнился Тимофей, вспомнился Оренбург. И, вдруг, изморозью по извилинам. Он вспомнил маленького человечка на пригорке, рядом с режиссёром. Он видел его в Оренбурге! Тогда пропал эсминец. После пропала сверхмощная энергетическая батарея с боевого корабля. А до того он  «потерял» бумажник - с удостоверением,  соц картой и предписанием к месту службы…
Там, там он был, этот невзрачный человечек! И утром вчера, это он, безусловно, отирался возле Егорова флайера.
И, уже без всякой логической связи, ему представились Особые территории,  поселения  – вид сверху. Там он начнет службу. Уже сегодня.
Защемило сердце  и подумалось:
«Что-то будет…»


16.
VIVA LA MUERTE!
2145 год, июнь. Северная Америка, Скалистые горы, «Гнездо Драконов».

*
- Мессир…
Кто-то поскребся по  спине Властелина.
 «Ангелла. Кто себе еще может позволить такое», подумал мессир, продолжая просматривать новости.
- Колобов Егор покинул Кузнецк. Его гравилет направился в сторону Особых Территорий.
Мессир наклонил голову, сообщая тем, что информация принята.
Личный пресс- секретарь Властелина, Анжела, продолжала:
- Агент «Тур-Профессор» пересек Уральский хребет и активировал устройство «Пси-Спайдер»
Тут мессир раскрыл уста:
- Приятно, когда всё идет по плану.
И с хорошим настроением продолжил просмотр новостей.
…На закрытии международной торговой  конференции  в Гаване объявлено о пролонгировании контракта между сообществом независимых поставщиков  и торговыми предприятиями Конфедерации Европейского и Русского Союзов о поставках субтропических, тропических продуктов питания (кофе, какао, бананы и прочие)  в Арктическую и субарктическую зоны Конфедерации, на «прежних» условиях. Каковы эти «прежние условия»  детально  не прояснено до сих пор. Ясно, что это энергия  и защита в обмен на колониальные товары. Но: в какой мере -  энергия, а в какой-  защита?
… В космическом пространстве на средине пути между Землей и Марсом исчез транспортный корабль   «Юнион Карго 038.». Можно поздравить человечество с  началом «долгожданной» эре космического пиратства? Кто спонсирует «вольных и отвязных» космических  флибустьеров?...
…Знаменитый и эксцентричный   ученый Турун Бажад.  из индийского штата Гоа заявил, что способен останавливать цунами и прочие гео- сейсмические катаклизмы. Он якобы нашел фразу- код  которой уговаривает матушку –Землю обуздывать свои порывы. Последнее мини-цунами в Индийском Океане не переросло в катастрофическое, лишь благодаря его уговорам стихии производимые им в течение двух недель со борта научно- исследовательского корабля  «Морской Владыка»…
…В  био-физической лаборатории Цюрихского Университета, находящейся изолированно в горах,   погиб весь персонал. Видео камеры наблюдения зафиксировали, как сотрудники лаборатории с посиневшими лицами  активно уничтожали друг друга  с применением лабораторного оборудования и предметов мебели.…
Научно-производственная корпорация «Ксадэв», филиал «Желтой Звезды и Крылатого Змея» объявиа о наборе добровольцев на условно бесплатную модификацию тел для жизнедеятельности в агрессивной среде атмосферы Венеры. В  научный городок- крепость Огул,  уже прибыла первая партия «добровольцев» преступников из Шанхая. Просочились не подтвержденные данные о разработках в этом же филиале -  проекта модернизации человека для жизнедеятельности  в безвоздушном пространстве открытого космоса…
…В свободную продажу поступил новый Вербальный Ретранслятор мыслей от  фирмы VAW. С его помощью вы сможете полноценно  общаться со своими домашними любимцами. Закрытые разработки этой фирмы, кстати, давно используют военные. Посредством суггестивных имплантатов заставляя собак, дельфинов и других животных  подчинятся сложным приказам отдаваемых голосом…
…Войска Китайской провинции Сычуань окруженные под городом Цзяньси неожиданно прорвали кольцо осады. Вооруженные силы провинции Фуцзянь отступают, неся огромные потери в живой силе и технике…
…Объединённые оккупационные силы латиноамериканских независимых государств на территории бывшего государства Колумбия  получили ощутимую поддержку от Конфедерации Европейского и Русского Союзов в виде эскадрильи гравилетов. Все летчики эскадрильи – волонтёры из Латинской Америки, прошедшие обучение в учебных центрах Конфедерации и стажировку в боевых операциях…
Мессир пометил на экране: «Послать специалистов. Сбить два, хотя бы один гравилет. Указать грязным метисам их место!»
…В Нигерии обнаружен, пропавший месяц назад посол Европейского Союза. Прибит к воротам собственной резиденции. Ноги по голень обглоданы, язык вырван. На момент обнаружения посол был еще жив…
… Новости из Ниццы. Контрольный пакет акций крупного развлекательно- гостиничного комплекса «Эльдорадо Франс» принадлежавший через подставных лиц мафиозному клану «Алердиани» продан совершенно неизвестной на рынке недвижимости фирме «Cool Waters»…
Мессир отбил на экране: «послать  графу букет белых роз с моей визиткой. На визитке написать: «Спасибо…»
В городе Томске начала работу научная конференция «Голоса земли и лесов»………
…состоялась мировая премьера Космического Фэнтези «Викинги Галактики». При всей сногсшибательности некоторых эпизодов, ощущение, что монтажер склеивал фильм на коленке между  аппаратной и туалетом…
Мессир хотел было что-то написать, но раздраженно перелистнул новостной экран.
 Дальше шли сообщения  конфиденциального характера:
Доклад резидента Гуру, из Индии. «…На месте встречи с агентом Тринадевятовым обнаружены тела наших сотрудников: агента Грубого и исполнителей  076  и 102…»
Доклад агента Нагира из  Индии. «Бывший агент Тринадевятов, объявленный в розыск братством, арестован полицией штата Кашмир  и передан программе «Международного Перемещения Преступников». Отправлен в Сибирь на Особую Территорию «09»….»
Мессир облегченно вздохнул и написал на экране: «Как говорят русские: «Не мытьем, так катаньем».
Доклад  агента Белого, из города Кузнецка, Сибирь «Получил и переслал  личные данные и архив личного дела Колобова Е. Г. При проведении операции был ранен, прошу  двухнедельного отпуска, для поправки здоровья…»
Мессир чиркнул: «Согласен.»
Доклад агента Белого, с борта аэролета рейса  «Новосибирск – Берлин»: «После отбытия на проведение операции по травмированию Колобовой Марии, спецагент Тихий  в пункт эвакуации не прибыл,  на связь не вышел…»
Мессир написал: «Объявить в розыск спецагента Тихого».
Дальше на экране возникла надпись: «Интервью детскому журналу «Колобок» дает известный во многих областях  специалист, старейший садовод Сибири Ведагор Парфёнович…»
Мессир напрягся и приблизился непроизвольно к экрану, где добродушный старичок беседовал с милой девушкой, сидя на скамеечке под яблоней:
 «… наши дети не догадываются, и  не могут догадаться,  по самой сути детства, насколько враги ихнего счастья серьёзны. Они очень  вооружены и оснащены, очень обучены и натренированы. Они  коварны и строят ужасные планы, подлости и грязи полные. Узнай о них в подробностях  родители наших детей  - они  поседели бы.
Но мы успели воспитать уже не одно героическое поколение. Наши дети и сами не знают – кто они, на что способны, да и мы – воспитатели не знаем пределы их способностей.
Но мы знаем об одной удивительной особенности нашей Вселенной – стоит повести её  ребенку, чистому душой и сердцем безоглядно правильно  и просто идти по своему Пути, как они сокрушат все планы врагов, раздавят все их подлости  и мерзости, походя, не замечая всей их серьёзности. Даже физически уничтожая врагов -  не замечая. И пойдут дальше, перепрыгивая через какой- то хлам,  мусор неожиданный на дороге. И  всё - в перед, в Будущее. К трудному Совершенству.
Потому, что наши дети живут в основном потоке Вселенской судьбы. В мейнстриме истории. Потому, что с ними Бог!
А враги наши  – на обочине истории. Им  позволено только лаять. Они нужны, что б растители Будущего были в тонусе.
И мудрецы из врагов это чувствуют. Но иначе – не могут. Гордыня  не позволяет. И долгий пройденный путь. Путь пройденный, годы прожитые, порой -  как длинный предлинный хвост. Уже знаешь, что не туда шел, что всё не правильно, ошибся и хочешь повернуть, но «хвост» не дает.
 Хвост Прошлого, как колея -  которая твоя, которая  неотвязна и всегда с тобой…
Ведагор Парфенович отвел взгляд от милой корреспондентши  и посмотрел прямо в камеру. Прямо на  него, на мессира. Прямо ему в глаза. Так показалось Властелину.
-…Да, они такие, наши дети. Они идут, а позади них чудеса,  вихри  и бури.  Обновленная восстающая из смрада планета, очеловеченная природа, раскрытие талантов и потенций. Созвучие небес и душ. А наши дети не замечают того. Потом,  что с ними  Бог. А Бог и с ними потому, что не в гордыне  вознамерились они, встав вровень, соратничать Богу. На скале и ветру, с мечом в руке. А потому, что опускаются они на колени  пред сирыми и убогими, поверженными. И помогают им, тащат их и лечат. А те вырываются из рук, бьются в конвульсиях - крутит их тысячелетнее наследство болезней, рвет пакость и чернь  жилы, сворачивается бессильная кровь…  А  наши дети подымают их и держат. И  лечат, лечат…
Властелин злобно ударил по экрану. Видеоролик отключился.
- Это он - мне говорил, – зашипел мессир. – Про гордыню и бессильную кровь. Про длинный хвост.
- Мессир… Кажется, Садовод  сделал предложение договориться. Когда произносил аллегорию про «Длинный хвост Прошлого»…
Неуверенно произнесла пресс-секретарь.
Мессир замолчал. Испоколися. Встряхнулся.
- Да, что-то есть… благодарю, Ангелла.
Властелин принялся прохаживаться и говорить, как бы с своей помощницей, но более сам с собою:
-…А может, все-таки,  нам встать на развитие всех - вопреки всему? Без  отбора, всех – без исключений? Этих людишек, развивать,  вопреки им самим? Развивать не желающих развиваться  – в первую очередь? Как это у русских?
- У русских не так, мессир. Вернее: у них так было при ихнем коммунизме, двести лет назад!
- Да, оставьте  Анжела Грей, у всегда одно и тоже! Что значит – «ихняя соборность»?! Что значит – «ихняя «консенсусная демократия»»?!
 - Всё ихнее - всегда тот же самый тоталитаризм…
- Но нюансы , моя дорогая, нюансы! Вы забываете, где кроется дьявол! В нюансах. Темные прожилки тьмы. Чернь по клинку…  Нужна новая агентурная сеть. Прежние информаторы из России, из Сибири – особенно, несут бред…
- «Русский Проект», 21-го века. Третья сила… Но они же сами видят перед собой, то же, что и мы, тот же человеческий материал.
Вот – человеческий мусор. Дефекты машинерии жизни.
Вот - кто должны стать, но не могут.
Вот - кто могут стать,  но не хотят.
А вот: те, кто не должен стать, но – могут. И становятся, и есть. Вот они - стальные мышцы, рубленные челюсти – а в глазах алчность. Но ни капельки там - о великом,  ни ниточки к вечности…
И они станут рыцарями Будущего? Они - на голой скале, на леденящем ветру - будут стоять с мечом в немеющих от усталости руках, и биться в бесконечной длящейся тьме за призрак будущего солнца? Биться, даже зная, что бой проигран, проигран навсегда?
Ну, а кто вместо них? Эти прекраснодушные задроты за клавиатурами? Эти мечтатели с кисточками, карандашиками у мольбертов? Дети алкоголиков и наркоманов? Потомки смердов и проституток?
Чушь!
Но Русские пытаются вытаскивать и их.
Но, разве тренирующий мышцы, сознание и волю - в игре и радости - сравниться с тем, кто накалил их в злобе мира, в отчаянии, на краю гибели?
Тренированный играми радости и счастья - не вцепится в кусок сырого мяса. А воспитанный злобою – вцепится. Вцепится, сожрет и выживет. А «Радостный» сдохнет. Сдохнет от голода. Или от голода обессилит. И тогда его сожрет воспитанный в злобе.
У воспитанного злобою - безупречная реакция на выживание, на хватание и пожирание.
А воспитанный в радости, как бы его не обучали, к чему бы его не готовили - все равно, хоть, на секунду, но задумается. Прежде чем ударить.  Задумается и проиграет. Проиграет тому, кто не задумывается.
Так, во злобе - ставкой на зло, мы победим.
И в победе мы останемся волчьей стаей. Где все против всех. И тьма всё гуще и гуще. И солнце - всё дальше, всё призрачней… Зло пожирает самое себя. И бессмысленна победа, достигнутая ценою зла
- Но Садовод говорил, только что, в ролике, что: « их детям и задумываться не надо – убивают походя, не замечая..»
- А, с ними – Бог… Старый сказочник.  Мы еще посмотрим,  как они будут разваливаться на куски после наших запланированных акций…
Вы молоды, Ангелла, и Вас не посвятили…. Я посвящаю, мне можно. Был Договор. Между нами:, Властелинами, и Садоводами. … Они утвердили  в Международной практике «Право человека на  раздельное проживание», мы им навязали  программу «Международного Перемещения Преступников». Но это лишь видимая часть Договора. Договор значительно шире и глубже, договор тайный.
Это всё спор о Человеке - старый, старый спор.
И сегодня, это лишь Тайм аут, продолжающийся  последние 130 лет, который взяли Садоводы и Властелины. Тайм Аут от жестких решений и действий. На  один срок. Они меряют в 16 поколений, мы установили предел в 500 лет. Разрешение спора, его итог - рождение Нового человека.
 Но мы так и не договорились  что такое новый  вообще и в принципе Новый человек.  Садоводы, их самая  приземленная плебейская часть уверяет, что критерием - честь и совесть.  есть они, а более и не надо…  И, типа: они уже победили. И на  этом «основании» готовы порвать Договор. А мы говорим о Силе. Мы говорим о Мощи. Не только коллективной , но – индивидуальной и без условной.
И вот недавно мы зафиксировали некие токи в психосфере планеты. Еще слабые, но – определенные. Явно: не случайные вихри. Токи обретают направление, образуют течения. Мир меняется. Безусловно, это родовые схватки Нового человека. И, где бы он не родился, чьими бы усилиями – он должен быть у нас.
Анжела приготовилась делать пометки за Властелином:
- Итак, подведем предварительные итоги. Прокол в Оренбурге… Не удалось похитить новейший эсминец.
- Но батареи получены, а это – изумительно мощные бомбы, при правильном использовании. Не хуже ядерных, только без остаточной радиации. – Вставила Анжела.
-  Покалечен агент  Белый…
- Германии погиб  агент Скользкий. – Напомнила пресс-секретарь.
- Глупо, погиб.  Но аппаратура тур-профессору передана. В Индии мы потеряли троих сотрудников сразу.
-  В Африке – еще троих.
-  Ох, уж этот Тринадевятов! Но будем считать это естественным отбором.  Потому, что Тринадевятов не Садовод, не принципиальный противник. И, вообще:  он, в сущности, не человек. Он - стихийное бедствие. И, как правильно направленный ураган, он движется в заданном направлении. Он отправился-таки в Сибирь,  на территорию для особо опасных рецидивистов, убийц. То, что нужно. Его не  надо готовить и накачивать. Он сам – бомба. И он – взорвется. Пошлите туда, сдайте русским провокатора – убийцу, которого они ищут, которого не жалко. И всё получится, как надо.
- А  агент Серый в Кузнецке… Он – исчез.
- Но агент Белый передал  данные,  в том числе генно- биометрические, Егора Колобова. Кажется: сделано всё необходимое. Но – достаточное ли? Для Начала Акции Прикрытия? Тем более – для основной Операции? Всё – на грани.
- Так, какие действия? Операцию в России отменять? Ставить на паузу?
Властелин, вдруг, повернулся к  Ангелле   и неожиданно улыбнулся, широко по-американски, во весь рот.
- У нас есть в Сибири не только Тринадевятов. У нас там есть  еще парочка бомб. К тому же – у нас, практически, теперь в руках комиссар Особых Территорий. Молодой человек Егор поможет нам – одним своим характером, поможет.  А потом мы его сдадим садоводам, как нашего агента. Это справедливо,- и потрогал шрам на щеке, об отце Колобова Егора память. - И это прекрасно…
Мессир замолчал, вдруг, и повернувшись к окну долго посмотрел на заснеженные горные вершины.
- Хвост Прошлого… Поздно… Мы вступили в союз с…, со Злом. Но мы так не хотели проиграть…
Он словно задыхался и оправдывался перед кем-то. Но вот он одернул на себе мундир и повернулся к пресс- секретарю с привычно жестким лицом:
- Нет. Ничего не отменять… «Делай что должно и будь что будет»!
Анжела тоже сжала губы:
- У меня срочные данные расшифровки  пси-импульсов сканирования мозга тур-профессора: «Глубокая кодировка в Амазонии  научным сотрудником одного из подразделений «Желтой Звезды и  Крылатого Змея», Альбером Месскором. Тур профессор  завербован, он получил задание от латиносов и … Не доложил.
- Так...
- И еще... Тур профессор в Германии встречался с садоводом. Доклад внешнего наблюдения.
- Та-а-ак!!!
- И об этом – доложил. Без нажима. Добровольно.  Ничего серьёзного. Садовод - друг и учитель его дядюшки, Отто Хольте  - пастора, и его биологического отца.
- «Ничего серьёзного»?! Любое общение с Магистром ордена Садоводов превращается в серьёзное! В очень серьёзное - по мимо вашей воли. И вы даже не вспомните о том, если  магистр пожелает. Вас, Ангелла ,я гляжу тоже в  вел заблуждение этот его добродушный,  даже тщедушный вид, на видео! Я его – знаю. Лично. Давно знаю… О, Кей. Будем ждать. Включит «Пси- спайдер» тур- профессор или нет. И всё  станет ясно. Всё – в последний момент….
- Всем подразделениям быть в полной готовности?
- Да, в самой полной! Как говориться: «Отдыхать можно. Но: сидя и не снимая сапог».
-  Как только «Пси-Спайдер» окончательно установит и передаст координаты Русского сверх-человека,  включится протокол самоуничтожения. Взрыв через три минуты.
- Техника не подведет? Ангелла,  какова мощность заряда?
- Распылит «Пси-Спайдер» на микрочастицы.
Мессир бросил недовольный взгляд. Пресс-секретарь поспешно добавила:
- … И Гравилет разнесет. Но, на  части несколько большие…
- Значит, «Друг, Франц» отправится в ад?
- Мессир, этот пункт назначения -  всего вероятней….
- Для всех предателей! И, еще бы: поскорей «друг Альбер» завершил свой проект в Амазонии. И его – туда же отправить, вслед за «другом Францем».
-…И, вот еще…
Женщина убрала планшет подмышку, раскрыла папку и вынула бумажный документ на нескольких страницах. Особо важные документы в канцелярии Властелина подавались на бумаге. Во всех этих её действиях только сам мессир мог прочесть некоторую неуверенность. Она сомневалась в чем-то,  скорее всего в том документе,  который подавала мессиру, на свой страх и риск.
- Что там еще? Чего Вы замялись? Ангелла, это на вас не похоже.
Анжела протянула бумаги.
Мессир взял их, небрежно пролистал и начал читать, где-то со средины:
 «… Надо силы иметь - мороку сопротивиться. И встать позади Золотой Ягуаны, и взяться руками за шипы, из её спины торчащие, те - которые ее золотые и пурпуровые одежды пробившие. И пройти за нею след. В след по коридорам восхождения и отчаянья. Взойти и встать на рубеж встречи Ра-света. Тогда ты обретешь божественную ипостась на 1200 лет…
Обретешь тогда ты свое Индивидуальное воплощение в Боге. Обретешь свое качество ипостаси, и само имя: « Ар – Ра – Ирр - Белобог – Чернобог – Один – Тор - Локки – Перун – Велес – Кришна – Шива –Индра - Зевс – Арест – Вакх - Гор - Анубис - Озирис»  …. Ипостась обретенная есть результат Генезиса диктата  вашей сущности и ответа, соответственно, одной из прасущностей  самой Золотой Ягуаны…
Мессир раздаженно перелистнул пару страниц:
- «…Грубо: ты возьмёшься только за те её шипы, которые тебе соответствуют. Прочие  отшвырнут тебя, уколют или просто ударят током. И каждый пойдет за Ягуаной в свой духовный рост   - кто прямо, кто подпрыгивая, а кто и на карачках, а кто и змеясь во след…»
Властелин шваркнул папку об пол:
-… «Ягуана»!!! Экспериментаторы, докопались! Как это мы раньше пропустили. Анэннербэ, «общество Туле», АНБ, ЦРУ… Хотя, нет… Я не прав, ведь: были же какие-то невнятные намёки. А мы… А теперь это делают другие И кто?! Ускоглазые! Азиаты и Латиносы!  Тьфу!...
Властелин выпил воды и немного успокоился:
- И, в принципе, это паранормальное бессмертие от грязных Латносов и китайцев - вызов. Это вызов всем нам. Нет! Такого бессмертия нам не надо! Мы сами уже достигли практического бессмертия. Но бессмертия, лишь - мысли, мозга, но  - тлеющем в тщедушном теле…
Он повернулся к пресс-секретарю и вытянулся по стойке смирно. И Анжела выпрямилась  и вытянула руки по швам.:
- Нужен акт ! Кто-то думает иначе? Нужен акт… Кое-кто из нас, слишком задержался в этом неправильном мире. Идей не рождает, в работах не участвует...
…
Утром под телекамеры совершилось построение всего Ордена. Чрезвычайное собрание, Хранители слетелись со всей планеты. Властелин потребовал, что бы братья одели сверкающие металлом латы. Средневековые или точно под старину сделанные рыцарские доспехи. Такая парадная форма одевалась только при объявлении или в ходе войны.
На середину плаца вывели двух старцев нацистов. Вернее:  их выкатили на инвалидных колясках.
Вдруг, Анжела дотронулась до своего уха. В наушник ей что-то передали. Передали что-то замечательное. Настолько, что она порозовела и  сообщила  Властелину:
- Мессир, «Пси- спайдер» зафиксировал мощный Всплеск Пси-энергии. Сейчас происходит корректировка результатов и сверка со спутником! Через минуту, две будут точные координаты.
- Это знак. – Сказал мессир и указал на старцев посредине плаца. - Значит: всё правильно.
 Старцы, дребезжа и заикаясь,  зачитали свои послания, где клялись в верности учению и Пути, и лично Властелину. Сообщили о своей вере в торжество их дела. И о согласии своём с необходимостью высокого самопожертвования, не только молодыми,  но и старыми, уже неспособными наравне со всеми нести тяготы Пути и вершить дело.
После чего  старцы сползли со своих инвалидных кресел и  стали на колени.
Взвыли трубы с силою иерихонской. Взметнулся лес рук в прощальном приветствии.  Описали смертоносные круги двуручные мечи. Слетели с плеч головы старцев.
- Конец маразму, – произнес мессир.
- А мессир не думает, о том, что остальные маразматики, в страхе задумают покуситься на Властелина? - Произнесла Ангелла мессиру в ухо.
- Мессир об этом думает. И это было бы хорошо. Сразу бы избавились от всей обузы.  Если, они не решаться в течение сорока дней…. Придется мне за них самому придумать их Заговор.
- Браво, мессир…
Вдруг пресс-секретарь напряглась и отстранилась от мессира.
- Что случилось?  - Спросил Властелин, не оборачиваясь.
Ангелла ответила сразу, слегка взволнованно.
- «Пси-Спайдер» включил протокол самоуничтожения.
- Координаты объекта получены?
- Да, - Анжела протянула было мессиру планшет со спутниковой картой и координатами, но удержала.
Что что случилось. Секретарь даже постучала по своей наушной гарнитуре.
- Мессир  координаты объекта получены. Одного… Объекта… Их сейчас сканируется три…
- Что?
Пресс-секретарь была в растерянности.
- Три! Три объекта. Причем два объекта перемещаются….
- Перемещаются?! Координаты, немедленно!
- Они вышли из зоны сканирования. Мы не смогли зафиксировать их координаты. Только направление!
- Почему, черт побери?!
-Они же перемещались … Со сверхзвуковой скоростью! – Лепетала пресс-секретарь.
 И мессир зарычал в бешенстве.
- Отмените протокол самоуничтожения «Пси-сканнера»!
Ангелла была испуганна:
- Мессир, это невозможно.
Властелин заскрежетал зубами.
В это время на плацу закончилась церемония водружения на поленницу костра тел и голов зарубленных старцев. Факельщики подошли с четырех сторон и ждали сигнала.  Распорядитель церемонии умоляюще смотрел в сторону  балкона, где тихо исходил яростью Властелин. Но мессир взял себя в руки, подошел к краю балкона, вскинул в приветствии руку и воскликнул:
- Вива Ля Муэрте!
Факела коснулись дров. Смертное одро вспыхнуло с четырех концов.  И многотысячный  хор ответил Повелителю Льда:
- Вива Ля Муэрте!
«Да здравствует Смерть!»



Посёлок Нечаевка, октябрь 2014-го года.