Лёха

  Была середина мая, и солнце еще не жарило по-настоящему, а уютно припекало голову и плечи смягчаемое прохладным ветерком. В Белокуриху я приехала только на день вместе с братом; он – в качестве докладчика на очередном форуме, посвященном, наверняка, чему то очень важному, я – просто за компанию.

  В это посещение Белокуриха меня приятно удивила. Кроме привычного радостного восторга, который вспыхивает по возвращению в горы, в этот раз к ощущениям примешивалась еще и некоторая гордость за соотечественников и малую родину. Пансионаты и санатории выглядят вполне современно; окружающие парки вычищены и ухожены, скамейки, урны и беседки свежевыкрашены и еще не несут на себе отпечаток активного использования, как в разгар сезона; со всех сторон, то и дело, доносится шум газонокосилок. В сочетании с цветущими яблонями и черемухой, зелеными предгорьями и золотистыми солнечными лучами, на изголодавшегося за зиму по сочным краскам горожанина все это производит впечатление почти европейского пейзажа. Всю первую половину дня я гуляла по курортной зоне, стараясь не пропустить ни одной тропинки. Осознание того, что большинство сейчас сидит в унылых офисах, удваивало удовольствие. Наслаждаясь бездельем и созерцанием , я потягивала сухое вино, предусмотрительно перелитое в пластиковую бутылку из-под газировки. Почувствовав, что ходить больше нет сил, я решила расположиться на лавочке в тени и наблюдать за нарядными пожилыми отдыхающими санаториев.

- Девушка! Я, конечно, пьяный в г*вно… , но вы такая красивая!

  Столь тонкий комплимент выкрикивал молодой мужчина в спортивном костюме, спешивший ко мне неуверенными шагами. Рост ниже среднего, убедительное скопление опыта в области талии, светлые волосы и влажные голубые глаза – наружность в целом непримечательная. Он был действительно пьян, из-за чего воспаленные глаза моргали реже обычного, но говорил он внятно. Устроившись на соседней скамейке, он начал стандартный допрос при знакомстве: как зовут, откуда, в каком санатории отдыхаешь и с кем. Говорил он с большими паузами, как бы часто задумываясь. Я не очень терпимо отношусь к пьяным незнакомцам и уже хотела уйти, но его следующее заявление резко переменило тон разговора и заставило меня остаться.

- Я разведчик. Я в Чечне был. Да так-то, ничего страшного там и не было. Мне больше всего запомнился снег. Вот знаешь, белый такой снег, и тихо все. Тишина. Помню было второе или третье января. Объявили перемирие. Никто не стрелял три часа. Ни они, ни мы. Мы называли это затишье «Новым Годом», хоть уже и январь наступил. Просто, знаешь, такой кайф, что можно стоять и просто курить. По тебе красные точки пляшут, но никто, с*ка, не стреляет. Кайф. А что это у тебя? Дай мне тоже, пожалуйста. А то что-то губы сохнут…

  Я протянула ему свой бальзам для губ, он залез в баночку пальцем и жирно намазал губы.

- Я, вообще, очень Володьку найти хочу. Это друг мой. Снайпер. Отличный снайпер, вот такой. Мы с ним всю Чечню вместе были. Ты знаешь, он мне столько раз жизнь спасал. Все и всех видел – где снайпер сидит, где растяжка… Раз идем, он мне: «Стой, Лёха! Стой, говорю! Не шевелись!» я стою, замер: — «Че такое, Вован?», — «Ты че, не видишь?», — «Нет», — говорю, -«Вон, смотри! Видишь – блестит.» А там растяжка. Тоненькая такая леска на солнце поблескивает. Вот какой он был! Вовка… Искал я его. Вроде, он где-то в Новосибирске был. Нашел я один адрес, писал ему туда, писал. Тишина. Но недавно баба какая-то мне ответила, что, мол, не пиши сюда, убили Володьку. Вот так то. Но я чет не верю. Не мог такой человек умереть. Не могли его убить. Хотя… Может, как раз такие люди долго и не живут… А что ты пьешь? Дай мне!

  Я дала ему глотнуть из бутылки. Он поморщился, не понравилась ему «эта кислятина». Он на пару минут как будто забыл, о чем говорил. Стал повторяться о том, какая я красивая и, вроде бы, вернулся к линии знакомства, но опять внезапно вспомнил историю.

- Да… Володьку бы мне очень хотелось найти. Я здесь первый раз. Мне нравиться, что здесь горы. Как то все вспомнилось. Я помню раньше, в Чечне, я по горам в бронежилете и со всей этой хе*ней бегал. Представь, семьдесят два килограмма на мне сверху было, и ничего, нормально. А сегодня я в гору по тропинке в одной футболке поднялся, так чуть легкие не выплюнул. Да… Я тогда прям крепкий был, спортивный. Девятнадцать лет мне было. А щас тридцать три. Вот ты бы вышла замуж за человека, которому тридцать три?

- Ну да. А что?

- Да? Ну много лет же уже…

- Нормально. Совсем еще не много.

- Да? Ммм… Знаешь, мы вот с Володькой заходили в дом, например. Я гранату на первый этаж бросаю, забегаем, Вовка сразу всех снимает. Я даже не знаю, как он успевал увидеть их, кто где. Все видел. Бывает, сидим с ним в доме, он, раз-раз, посмотрит через прицел, а винтовка у него классная была, прям отличная. Посмотрел и говорит: «Там баба сидит, вон там еще одна, а в том доме на третьем этаже мужик.»

  Я недоуменно переспрашиваю, что еще за бабы.

- Да, а ты не знаешь? Там тогда в Чечне очень много девчонок-снайперш было. Володька на винтовке зарубки ставил, чтобы помнить, скольких убил, но баб никогда не отмечал. Не любил он баб убивать. А ведь часто красивые девчонки были… Молодые… Раз мы одну в плен взяли. Канадку. Да, там много наемников было. Симпатичная девчонка, тоже девятнадцать лет. Спрашивали ее: «Ты вообще здесь зачем? Тебе то что тут делать?», — а она: «Я буду стрелять, пока все русские не сдохнут!», — «Зачем тебе это? Почему такая ненависть?» Мда… А она отвечает: «Потому что все русские – свиньи!» Вот так. Мозги у нее были промыты по-полной. Жалко было, конечно, девчонок убивать. А они, знаешь, какие подлые? Девки снайперши специально так стреляли, чтобы не убить сразу, а ранить по-страшнее. По ногам нам стреляли, по яйцам. Вот представь, ты идешь, а тебе по яйцам стреляют! Слушай, давай пройдемся что ли…

  Мы пошли до ближайшего торгового ряда, где Лёха купил себе полуторалитровую пластиковую бутылку местной медовухи. Я слушала его рассказ, не перебивая, а только изредка задавая уточняющие вопросы. Ведь для меня, в мои двадцать пять, война в Чечне до встречи с Лёхой была не реальной, а просто воспоминанием из детства, когда родители включали скучные выпуски новостей вместо мультиков. Следует отметить, что, не смотря на степень опьянения, он держался прилично: говорил без лишнего мата, одет был опрятно, не позволял себе никаких вольностей кроме банальных комплиментов, которые он вставлял в свой рассказ в самых неожиданных и неподходящих местах. По дороге выяснилось, что Леха сам из Кирова и работает на железной дороге главным инженером, поэтому он и попал в санаторий железнодорожников в Белокурихе. Алексей рассказал, что, хоть он и отвечает за подачу исправных тепловозов для пассажирских поездов, никакого технического образования у него нет, и в тепловозах он ничего не понимает. Всю работу делают рядовые механики и инженеры, а он только подписывает бумаги. Как он попал на работу в ОАО «РЖД» осталось для меня загадкой.

  Мы устроились за столиком в уличном кафе, чокнулись пластиковыми бутылками, и он рассказывал дальше.

- Вот ради чего все это было? Ради того, чтобы ты здесь сейчас могла сидеть. Мы знали, что воюем за таких же вот, как и мы сами, пацанов и девчонок. А сколько нас таких убили, ранили, покалечили! Я вот раз грузил «двухсотых» и «трехсотых», столько их было, что я из сил выбился. Психанул. Говорю: «Все! На*ер! Не буду я их грузить больше!» Мне там один парень попался, моего возраста примерно. Он мне говорит: «Слышь, тебя как зовут?», -я ему: «Лёха я», — а он: «А я Саня. Лёха, прикинь, какая-то ху*ня мне обе ноги отстрелила!» и ржет как ненормальный. В шоке он был, или под наркотой, не понимал еще. Я его несу и думаю: «Мда… Проснешься ты завтра, Саня, увидишь свои культи…» А давай за тебя выпьем! У тебя такие губы красивые! Давай выпьем!

  Мы выпили по глотку каждый из своей бутылки.

- И вот, все-таки, мне тогда больше всего снег запомнился. Медленно падают белые хлопья, и так тихо-тихо кругом. И Володька. Найти бы его, сесть, поговорить. Он мне столько раз жизнь спасал! Ты вообще знаешь схему, как войну ведут? Нет? Ну там как, значит, было — сначала идет БТР с разведкой. Это мы. Мы должны расчистить дорогу, чтобы потом колонна безопасно прошла, а в конце закрывающий БТР. Вот мы так едем раз, а я пьяный дурак, жарко мне, каску снял, еду верхом на БТРе, ржу как конь. Мне Володька орет: «Слезь! Идиот! Снимут тебя! Слезь, сука!» А я не слушаю, сижу пьяный. Он идет с винтовкой, прикрывает меня. Троих снял. Да, если б не он…

- Как пьяный? А где вы там выпивку брали? – наивно удивилась я.

- А нам привозили. И выпивку и травку. Вовка, тот, вообще, все время бухой был. Видишь, я то смерть видел - но уже как результат. Бросишь гранату, забежишь в дом, а там уже кто-то мертвый. Это в Грозном так все время было. А Вовка, тот же видел в прицел, как он сам убивает человека. И стрелял он метко, прям мог точно попасть. Одной девке снайперше прямо в глаз попал. Мы ее потом нашли. Он всегда стрелял, чтоб сразу насмерть. В сердце или в голову. Не как они – по яйцам нам стреляли. Ой, знаешь, я никогда не думал, что в армии можно сексом заниматься. Да, а у нас там все было.

  Он резко сменил тему. Его полторашка с медовухой опустела уже наполовину.

- К нам в лагерь как-то пришли две чеченки. Одна молодая девчонка, симпатичная была. А другая – взрослая уже, пухлая такая.
Я выразила недоверие к тому факту, что чеченки могли добровольно прийти к русским, да еще и не взорвать их.

- Нет. Были разные. Ты пойми, война шла, им идти было некуда, вот они и жили у нас. Мы их для хозяйства оставили. У нас там баня была. Мы туда мыться ходили. Я вот раз тоже пошел, а там мне эта молодая чеченка попалась… В общем, так и жили. Нас пятеро было. Вот. А я же потом с Катькой жил. Пять лет жили, но что-то не срослось. Не знаю даже. Эх, не гожусь я, видать, для этого. Сейчас у меня другая – Светка. Но я с ней тоже расстанусь. Не то все как-то, знаешь. Ты знаешь, а я ведь извращенец. Мне нравиться, когда несколько мужиков и одна баба. Да. А ты? Тебе бы так хотелось?

- Нет. Я максимум еще на одну девушку согласилась бы, и то, вряд ли.

- А мне не интересно так. Да. А вообще, у меня все нормально. И деньги есть, и квартира у меня в центре крутая. Но что то меня все это не радует. Не знаю даже. А вот скажи, ты бы со мной могла?

- Нет. Меня бы испугало, что ты в Чечне был, и что ты пьешь.

- Да? А что? Катька мне говорила, что я приду пьяный, бывает, песни свои чеченские послушаю и спать ложусь. И все. Ничего такого страшного я не делаю. Что-то спеть хочется.

- Ну спой.

  Лёха, не задумываясь, встает и начинает петь: «Расплескалась синева…» Поет громко и, надо сказать, достаточно неплохо. Поет припев дважды и грузно садится обратно за стол. Прохожие удивляются, кто-то смущенно улыбается, кто-то возмущенно перешептывается.

- Мне когда десять лет было, отец подарил мне велик. Новый велик, из магазина. Подарил мне его и говорит: «Вот, береги его, храни, аккуратно езди.» Потом мы с ним домой пошли, он мне картошки пожарил. Я эту картошку ем, а он на меня смотрит. И у меня такое чувство, что я ему понравиться должен. Я сижу за столом, ем картошку и стараюсь бате понравиться. Утром я на этом велике в поход уехал. Меня нагрузили всякой крупой, консервами. На следующий день вечером, когда вернулся, уже цветы… Батя повесился. Он у меня работал спасателем в Чернобыле. Там когда авария случилась, он без всякой защиты туда лез. Не слушал никого. Хапнул он там много радиков и болел очень. Он когда повесился, записку написал, что у него хер не стоял, вот он и повесился. Мамка после этого пить начала. Все пропила. Морковку, картошку, лук – все пропила. Денег не было, есть было нечего. Я в школу ходил, там один раз в день ел. Меня там кормили, как социальная помощь. Мать потом себе нового мужика нашла, но лучше не стало, они вместе дальше пили. Меня все к себе бабушка звала, чтобы я с ней жил. А я не шел, мне чего-то как-то стрёмно было. Денег вообще не было, и я пошел воровать. Тогда же девяностые годы были, я быстро в одну компанию попал. А я тогда спортом занимался, спортивный такой был, дрался хорошо, хоть и невысокий. Мне доверили две заправки. Прикинь, в шестнадцать лет мне две заправки доверили! Потом мать умерла, а я к бабушке ушел. Денег была куча с тех заправок. Мне на все хватало, только бабушка переживала сильно. Все говорила, чтоб я это бросил, что не надо мне это. А я тогда уже кураж поймал. Потом, правда, менты пришли. Меня арестовали, посадили, и мент один со мной разговаривал. Говорит: «Отдай заправки!», — а я молчу – борзый был, он: «Отдай по-хорошему», — я так долго-долго на него посмотрел и отдал. Мне потом другое поручили, а там скоро уже в армию забрали.

- А после Чечни что было?

- Ну мы как в Грозном расстались с Володькой, так я его больше и не видел. Я институт закончил. Работал в фирме одной, у нас в Кирове крупная. Но потом мы с шефом не сошлись во мнениях и я ушел. А сейчас вот на железной дороге работаю, хоть и не понимаю в этом ни *рена. У меня все нормально. У меня зарплата шестьдесят тысяч, а еще у меня медаль есть за ранение, я за нее тоже деньги получаю. Но я и сейчас ворую. Да, я себе отдаю отчет в том, что я ворую. Как? Я списываю тепловозы. Тепловоз то я списываю, а что у него внутри две тонны офигенного масла и всякие медные детали, это у них нигде не учтено. Я масло сливаю, все, что можно с него скручиваю, с этого, тепловоза, а потом им же это опять и продаю. Вот так то! Так у меня Infinity черная, квартира крутая трехкомнатная в центре. И шмотки дешевые я не покупаю, даже трусы. Хочу, чтобы и у бабы моей трусы дорогие были. Вот!
А знаешь, что мы с Володькой чудили? У нас такой прикол был: я иду, типа поссать, снайпер, которого Вовка держит, на меня отвлекается, и тут-то Вован его и снимает. А вообще в Чечне красиво. И здесь красиво. А ты мне свой телефон дашь?

  Телефон свой я ему не дала. Я заверила его, что была рада знакомству, и пожелала всяческих благ. Как ни странно, пьяный незнакомец расположил меня к себе. Лёхин рассказ меня, конечно, очень взбудоражил, и я несколько дней была под впечатлением от этой встречи. Мой брат закончил заседать на своем важном форуме, и мы поехали домой. Когда мы выезжали с парковки, я видела, как бывший разведчик, шатаясь, шел к санаторию железнодорожников. Так мы и попрощались с Лёхой.