Фон важнее фигуры

«Дальше не понять тебе пока,
Ибо здесь от слов не будет толку,
Если только кисточкой по шелку,
Если только птицей в облака…»
(Из песни)


1.



     Не надо бороться со злом. Потому что зла не существует. Все что получаешь и теряешь, все это в голове. Ницше умер, да и Бог умер. Вот такие слова сказал ему отец, когда отправлял сына за хлебом. Какой денек счастливый, солнце во всю светит, прохожие в футболках ходят по парку. Настроение у всех праздничное. Клаус вышел из дому, чтобы пойти в магазин за хлебом. По дороге он увидел черный грузовик, что ехал со стороны домов справа от него. Вдруг паника охватила человека, ему стало казаться, что это не к добру. Он быстро перебежал дорогу и побежал в сторону болота. По колено в грязи он бежал, камыши цеплялись за его куртку. Он добежал до воды, чуть было не упал в воду, прыгнул на островок. На островке был пенек, сел на него и осмотрелся. Вокруг лишь топь, некуда идти, до берега метров сто. А вдали он увидел фары машины, ему показалось, что эта та самая черная машина и она приехала за ним. Он закрыл глаза, и ужас заполнил его тело. Он не мог шевелиться, ему хотелось покоя, домой очень хотелось, чтобы там лечь на кровать и забыться. Дома его ждали отец и мать. Обед на столе: гречневая каша и борщ. Вот только хлеба нет. Родители ждут его, но его все нет да нет. В Китай ему ехать надо, там опиума много, там ему будет по вкусу лапша и быт. Там нет зависти и злости. В Китае все как один молятся на вождя, а потому и живут тысячу лет. Сто лет – это лишь возраст ребенка. Пятьсот лет – это возраст старшего сына. Они сны про небеса видят наяву, а потому и войн у них нет, они все браться там и сестры. Вождь их всех сплотил в один кулак, кто нападет – тот умрет сам, от своей злости. Вождю ничего не стоит устроить джихад против мира тьмы. Он миллиард людей может бросить на другую страну. Например, США может уничтожить легко. Силой мысли. Гипноз проявит свой мощный, и все американцы станут прыгать с Бруклинского моста и тонуть дружно в течение года. В Китае не врут, там честь в цене. Там девушки не пьют, ибо они каратэ занимаются, а парни не курят, ибо ушу заняты с детства. Джем едят яблочный, а потому и счастье им всегда светит, не воруют, не грубят. Предать не могут друг друга, молятся земле, которая дает им пшеницу. Работают всегда вместе. По триста человек в офисе или на плантации. Все песни поют про вождя, веселятся на концертах, на которых вождь на гитаре играет джаз. В каждом уезде свой клон вождя. Их тысячи, этих клонов вождей, но сам оригинал вождя в одном лишь Пекине живет. 

      Клаус выбрался на поле, уже темнело, вдруг он увидел фары красной машины. Она подъехала тихо к полю. Тут снова в его мозгу мысль: за мной приехали орлики. Стал по полю бродить и на деревья смотреть. Подошел к дереву, поднял красный лист с земли. Теперь уже нет ощущения славного денька. Кажется, что за ним следят, что ему надо домой добраться как-то. Он не может идти к дороге, надо обходить ее вдоль реки. На дороге стоит белый автомобиль. Ему кажется, что опасность исходит из этого автомобиля. Орля дал парню свою накладную. Получив ее, парень исчез во тьме болот. За болотами города сипло гудят, испаряются на ветру дома и спортплощадки. Все кругами мчится планета, прощается с миром человечество, оно хочет свободы за пределами Земли. Они тут для того, чтобы уйти. Сталин не велит никому уходить – уйдешь, так тебя с того света достанут и статью дадут за суицид. Смерть всегда за левым плечом, так что не спи. Жизнь ради брака и семьи ему не по вкусу. Все это бред для мещан. 

      Над болотами бабка летала и вызывала кадавров. Когда-то тут было кладбище. Гробы всплывали и плавали по болоту. Клаус, увидел эту бабку и жутко испугался. Надо же занять себя в этой Вечности. Пьеса «На дне» в театре идет, и Клаус хочет пойти на нее, но болото манит его и он не может выбраться из болота. Хлеб съели вороны, теперь уже ночь наступила и он понимает, что бабка его заколдовала. Не найдет он больше дороги домой. Красная, белая и черная машина – это лишь приманки. Бабка их вызвала в сновидение Клауса, чтобы тот к болоту прибился, а дальше она с ним будет работать напрямую. Будда сидит в саду, он созерцает Клауса, который застрял в болоте. Красный сад заманил романтиков из всех концов вселенной. Они тут сидят на скале и смотрят в небосвод, что раскинулся внизу.
   
      Кладбище не разбухает, какое было, такое и осталось, а железные дожди бьются о крышки гробов и растут руки из-под земли чьи-то навстречу солнцу. Клаус сидит в склепе и смотрит вокруг. Одни кресты светятся в темноте. Какой-то светофор устроили на кладбище, вот так развлекаются они. Красные, белые, желтые, синие кресты. Мигают себе, а возле них паучиха черная танцует, она ростом в собор. А вокруг нее пляшут генералы, чиновники, мещане, банкиры, президенты. Она, станцевав с ними пару часов, убивает их: просто пожирает заживо. Право на смерть она им дает: убедительно так дает, мол, вы все мои рабы, жуете жвачку и смотрите телевизор, вы мои рабы и точка. А вокруг кладбища город растет, но люди в городе все хотят денег и ради денег врут и убивают себе подобных. Их трупы ходят по улицам и улыбочку строят друг другу. Мол, мы красной помадой губы покрасили, мы успешные. Смерть - сладкая, смерть - соблазн, иди в преждевременную смерть. Это - как бы возвращение в матку, в предельную простоту. Проблема то главная, центровая заключается в том, что жизнь, которой мы живем - банальна! Банальна, примитивна, придумана и проработана не нами и устроена так, что при всех горестях человеческих это теплица, теплица, а не Путь.

       Клаус, сидя в кафе, говорил мещанам, что пили кофе:
- Вы все, слушайте меня, ибо вы спите. Вам всем нужна катастрофа для того, чтобы человек, что живет в вас, услышал голос жизни. Вы ничего не слышите, пока не попадете под машину, пока вас не ограбят, пока вы не сделайте аборт, пока у вас не умрут все родственники, которые кормили и поили вас. Вот и хорошо вам всем теперь: сидите и пьете кофе, а вот снаружи, в истинной реальности, ледяные ветра дуют, инфернальный мир атакует, мы все из шинели Гоголя вышли. Скажем ему спасибо за «Вия». Да, черт возьми, последний симптом, с которым ты борешься в жизни
и  который тебя душит по жизни,- это личность. Других симптомов нет. Потеря или  хроническое  отсутствие  чувства юмора показывает  тяжесть  заболевания собой. Вы все тяжело больны своими личностями. Вы все психи.  Сейчас  ведь  мало кто сатанизмом  страдает, ибо всем страшно выйти за пределы самого себя. Все хотят идти "наверх", а "вниз" никто не хочет. Все хотят чисто так в рай попасть. Инволюция  почему-то  считается очень  западло.  Все хотят в эволюцию. То есть: не  успели  воплотиться, как начинают развоплощаться. Еще не проспались, а хотят уже пробудиться. Еще титановый панцирь носят на спинах, а уже на облака засматриваются.
     В кафе официанты носили кофе и пирожки, мещане жевали бутерброды с сыром и смотрели на то, как за окном ловкие акробаты прыгали на одной ноге возле телефонной будки. Все ели и сонными глазами смотрели на пейзаж за окном. Официанты выполняли будничную работу, им просто платят за то, что они тут ходят по кругу. На новый год им даже выплатят тысячу гривен премии. Начальство обещало.
   
   Вот в будке телефонной кто-то базарит. Клаус подошел ближе и услышал чей-то нежный голос.
- Опиум умеет ждать, - хоть пять лет, хоть двадцать пять, а он все равно тебя дождется. Никогда не живи как все люди. Сказано ведь, что «войдете узкими вратами». Да, такие слова он слушает с удовольствием. Но кто в телефонной будке стоит? Никто. Открыл дверь – никого нет. Самое основное, что мешает человеку нормально жить, нормально развиваться и нормально умереть, это страх. Не столько привязки, сколько страх. Если страха нет, то жизнь и смерть - одно и тоже.



2.



     Дома провалились под лед, в избе Клаус сидит на печке и слова в воздухе зависли, простые слова, истинные, бумажные пряники кушает, точит бумажные грамоты, а в печке дрова горят, в печке голоса слышны, то духи о чем-то вещают. Все лишь одна ночь, но в аду. Вдалеке нет городов. В избе нет еды, под снегом вся еда. Идти к реке, чтобы лед пробить ломом, чтобы в проруби ведро кинуть и воды набрать для чая. Ветер бьется о крышу хижины, коты орут в колодце. Если так и дальше будет идти, то Клаус заберет свои вещи отсюда и пойдем в город. Купит хлеба, талон на продукты родителям принесет. Сеет разумное, доброе, вечное. Кует себе в кузнице он мечи. Продает их эльфам. Эльфы ночами змеями становятся и заползают в глазницы фараона. Вместо тепла зелень стекла. Вместо окна – дым. Эльфы демонами орудуют легко, демоны им подчиняются. В избушке, на краю села, эльфы творят беспредел: убивают заклятиями местных мужчин. У того коня отобрали, у того жену, у того пашню, у того из колхоза зерно увели на сто тонн. Председателя колхоза заморили до смерти. Ему уже черти начали всюду мерещится. Такие вот дела. Стали дни короче, бабки пищать начали, мол, мы уже работать в темноте не хотим, пусть Клаус идет на гитаре играть в ДК, мы хотим джаза! Хлора нам не надо, подавайте-ка культурного денька. Мы просто устали жить как рабы, мы хотим праздника, нового дня, в котором не будет место красным датам в календаре. Мы тоже с умом, мы хотим программы такой для себя, чтобы вместо коров в коровнике, мы перед собой видели пони, чтобы мы катались на них по пустыням. Мы устали звездам выкать, вот в чем дело, мы познали сладость тыкать. Будем смело тыкать вождю, народы пусть идут на Олимп, а диктатор пусть убивает сам себя, мы не будем на него ишачить. Мы тут в селе сидим, рубанком доски выравниваем, самогон пьем, желаем вам счастья. Вы заслужили. Работали всю жизнь на Союз, а потому всем вам здоровья и любви крепкой. Наши танки на Запад идут, враг будет наказан. 

    Вот корабль, там моряки на нем продают джинсы, пластинки, гитары. Парни идут к кораблю и несут бидоны с молоком. Будет обмен. Матросы на палубе стоят и смотрят на лица парней. Парни идут через ледник, лед сверкает на солнце, день выдался чудесным. А вот за тем белым от снега холмом, стоит домик Сени, что недавно умер от алкоголизма. Сеня лосей стрелял, продавал их мясо морякам, но пил ужасно много и каждый день. Сеня оставил жену и двоих детей. Теперь они выживают, как могут. Сеня первым всегда в порту напивался на вырученные от продажи рогов и мяса деньги. Друзья говорили: не пей так много. Но Сеня говорил, что душа требует размаха и шири. Что не будет цедить водку, ибо это весьма буржуазно, пить умеренными дозами. Тут либо все, либо ничего. Либо пан, либо пропал. Сеня пил в баре и танцевал с медведем, играл на балалайке, но все-таки помер. Лес отпоет парня. По лесам шла похоронная процессия. Сеню бросили в сугроб у опушки, а голуби летали над телом, ведь телу немного лет. Меркнет всюду день. Вот корабль приплыл в город, вот он и уплыл из города. И так всегда. Так было всегда и будет впредь. Нет ничего нового под солнцем.
 
     Клаус под душем стоит, на него падают холодные капли воды, на кафельном полу сидит его подруга Алиса. Она пришла к нему голой по зимним сельским дорогам. Ее отец выгнал за то, что та сожгла при нем его христианские книги на кухне. Он велел ей раздеться под дулом ружья. Та сняла с себя всю одежду и ушла к другу. Теперь она сидит на кафельном полу возле умывальника. Ждать ей надоело, и она зовет к себе друга. Тот направляет струю воды на нее и прыгает к ней на пол. Они валяются на полу, целуются, а холодные струи бьют об их тела интенсивно. Под душем валяются вот уже десятый день, не могут оторваться друг от друга.
 
    Вот рынок книжный, но продавцов нет, а вот и поселок, там все горит. Клаус с приятелями ходит по рынку и собирает книги, ходит по поселку и собирает все вещи в домах, которые оставили местные жители. Так и живут парни. Все деревья в огне, платки черные валяются на земле, в киосках горят газеты. Пожар захватил весь поселок. Местные жители испарились куда-то. Тут лишь огонь и ничего кроме огня. В пламени брод есть. Они идут по огненным полям навстречу солнцу. Числа в его уме вертятся. Числа и ничего кроме них. Букв не видит нигде. Числа повсюду. Они атакуют его, бьют его в горло своими руками. Огромные нули и единицы бродят по улицам, что охвачены огнем. Числа не горят. Парни с разбегу рухнули в овраг, на дне которого текут ледяные ручьи. В этих ручьях они видят свои лица, а лица такие яркие, словно бы это даже и не их лица, а каких-то существ неземных.

   В Токио позвали его, пришлось лететь на самолете, в аэропорту встретили его друзья. Говорят, пошли с нами греться в одно заведение, там чаны подогревают и прикол в том, чтобы из горячего чана быстро прыгать в холодный бассейн. В этом сила, брат, понимаешь? Он прыгнул в чан с горячей водой и ахнул. Слишком горячая вода. Прыгает в холодный, а после пьет черный чай, а после прыгает в чан с горячей водой. Вот, а рядом с воротами ребенок голый бегает, его мать ушла за околицу, дабы показать свое голое тело прохожим случайным. Ребенок бьет в дверь, но не может открыть ее. Мать специально закрыла дверь со стороны улицы. Она стоит у дуба, белочки рядом танцуют, а прохожие смотрят на нее, а она им улыбается в ответ. Ребенок рычит, ему страшно без мамы. Японцы в чанах курят травку. Клаус, нырнул в чан с холодной водой, закрыл нос, не дышал пару минут, а после вынырнул и засмеялся. Жизнь в Токио ему не по вкусу, тут слишком много суши, сакэ, анимэ, ему очень хочется уехать в другие страны. Гнать машину на Луну, там будет изучать жизнь местных аборигенов. В раковом корпусе бабка умирала и дала мне сто долларов, мол, за то, что я читаю ей Бодлера. Я всю ночь читал ей «Цветы зла». Она мне дала денег, и мне на морфий хватило вполне. Говорит, что морфий даст мне сновидения наяву.



3.




    А дыни, что росли на поле, были ярко-желтые, улыбались они ему своими белыми улыбками. Клаус взял гитару и сел на обочину дороги. Автостоп ему казался выходом из колеса сансары. В монастыре буддистов он ликовал: им всем по тридцать лет и тут еще никто не умирал. Пурген съели арабы, что продавали арбузы на рынке. Тут и Клаус идет по рынку, и им простой вопрос задал: кто я? Они хотят в Сибирь отправиться, дабы там медведей убивать. Там шаманы им покажут где раки зимуют. Арабы, забили трубку, сели в чан с горячей водой и стали курить. Звездное небо освещало их домик. У входа сидела большая белая собака и ела косточку. Прохожие ели дыню, ощущали, что их нервы восстанавливаются к ночи. Ключик висел на руке Клауса, тут его прохожий заметил.
- Живи, как хочешь, а меня узнал хоть? Откуда у тебя этот ключик? Кто да? Демоны мои тебе дали аль нет?  – спросил тот.
    Тут вороны вылетели из колодца и улетели к звездам. Палка валялась у ног прохожего. Он поднял палку и бросил ее за горизонт.
- Я из дома, где дым над водой постоянно висит. Мы курс держим на область солнца. В доме нашем халва на столе лежит, мы случайно бродим по планете, ищем братские могилы, в которых лежат кости героев. Да, теперь тут культ героев, кто пошел на войну – герой, кто дома сидит – пан. Герои и паны – кто прав? Кто верен чести, присяге, ордену, культу? Мы тут примус чиним и никого не трогаем. Все мы лишь созданы из людей. А вот помню, что в том доме был огромный чердак. Чердак высотой в метров сто. Там горы были позади дома. Горы отображали лица тех, кто жил в доме. Кто-то играл на гитаре, кто-то лепил чудищ из глины, кто-то алхимией занимался, кто-то в бильярд играл. Такие вот новости из дома. Я там крышу чинил и трубы латал, чтобы черный дым находил себе выход без всякой печали. Пусть дым черный в небо летит себе легко. Мы с якутами рыбу ловили, продались с потрохами японцам. Они купили нашего капитана и корабль. Сами не знали зачем это все произошло. Я все свои деньги отдал японцам. Просто взял и отдал. Словно морок нашел на меня. Мои слова все истлели. На трамвай даже не могу сесть: нет денег. Совсем диким стал. Пуля из серебра не берет меня и вода святая не берет. Монотонный голос во снах убаюкивает, то, наверное, мое бессознательное в бой активно идет с силами хаоса. Другие боги отвернулись от меня, им нет дела до логоса, что во мне сидит. Сила логоса не дает мне уплыть. В логос верю, ибо существую. Без веры в логос нет смысла жить. Даже думы тяжкие перед сном дают силу житью. Думы так тяжелы, что хочется от них всегда спать. Голова думами забита, словно сарай птицей. В каждом доме живут герои труда, герои серпа и молота. Наша страна впереди всей планеты. Наш народ непобедим. Я бродягам отдал свой завтрак, свой ужин и обед. Умею быть полезным. Бродяги мне спасибо говорят. Я им в ответ: «Пожалуйста». Может быть, и мне бродягой стать, буду по свету ходить и просить еды, а кто не даст, на того порчу наведу. Так и жить буду: день за днем буду бродить по миру, высунув язык, кометой буду летать над землей. Метеоритом стану и разрушу планеты солнечной системы. Улечу далеко за горизонт, туда никто не летал еще. Стану первым космонавтом. Мне ничего не надо от мира. Я вне мира. Я вне системы. Но я много хочу в иных мирах. Там я жадный по-настоящему. 

       Арабы плывут по пустыне на своем корабле, им легко так плыть, на корабле славный Клаус, стреляет из ружья по каретам королей. В пустыне в упор застрелил быка, что нес на себе президента Америки. Пустил пулю быку промеж глаз. Это простыня на ветру летает, он по ней стреляет, арабы смеются, мысли их спутались, они опиум курят, крутят трубку в руках, простыня уже вся в дырках. Липкие пальцы у парня, он трогает свой подбородок, из него выходит белый гной. Раскинулись шатры возле оазиса, там султан пьяный в ложе лежит и жует халву, а над ним девы с молотками стоят, мух бьют, что кружат над головой босса. Клаус стреляет по ним всем, а они падают на песок и становятся жабами и прыжками уходят в сторону воды. Дыры в мундире у шейха, он падает на песок и улыбается. Из дыр вылетают стрекозы синего цвета. Это просто его иллюзорная смерть. Тело в землю проросло, и пальма до неба выросла. Восток тонкое дело. Шутить с Востоком нельзя. Мулы тебя быстро затопчут и сделают из тебя мыло. Стоит муляж миража на песке, все путники ведутся, ибо слепые от рождения. В башне из слоновой кости живет рабыня, что все сама делает: шьет, кушать варит, пили дрова, печь топит. Ее взял русский князь и держит ее тут взаперти сто лет подряд. Клаус, забил трубку, зарядил маузер, прицелился и выстрелил чуть ниже колпака князя. Тот уже спать хотел, в окно глянул, и тут-то пуля прилетела нежданная и ровно в цель. Рабыня, увидев это дело, выпрыгнула из своего окна прямо в воз с сеном и убежала себе куда глаза глядят. Думала, что убьют, но за ней никто не гнался. Она никому не нужна. Пуля прилетела и попала ровно в цель. И все, кто был тогда на площади, стали забывать азбучные истины. Всем тем, кто стоял тогда на площади, во сны стал приходить черный цыган, который дарил им футболки и свитера. Из морей вылез голый король и на площади облился горячим шоколадом прямо из чана, что стоял на костре. Жители Востока не шутили, когда говорили, что им без короля не жить. Они молили Аллаха, чтобы тот жалел короля и пулю увел прочь. Да, увел, вместо короля убит русский князь, но народ шокирован такой выходкой. Никто не заметил Клаус, ибо тот смешался с толпой. Надел себе белый балахон и тихо застыл на месте около бархана, по которому ползали скорпионы. Кромешный ужас на лицах арабов, им мерещится тот день, когда все миры уйдут в пустоту, тогда не будет больше воды в колодцах, тогда дети забудут своих отцов, а матери будут лететь на Марс в поисках чего-то чистого и светлого.



4.



     Клаус сидит во дворе и рисует на листьях клена кораблики. Много корабликов. Надеется, что уплывет в Африку, где сможет показать себя во всей красе туземцам. Далеко-далеко, в области лесной, стоит его космический корабль, до него тысячи километров надо идти. Все в угоду своему духу он делает. Он хочет выяснить кто живой в том корабле. Его друзья с Луны на нем прилетели. Но не факт что они живы после посадки. В автобусе сидит он и смотрит на пейзаж за окном. Идет стройка века: мужики асфальт кладут в Сибири, копают бабы каналы, чтобы реки вспять повернуть. Патриоты пытаются башню вавилонскую создать, вокруг колодца сидят рыцари, пьют абсент. Дабы все было так, как вождь заповедовал. Леса теперь уничтожают жуки, они пожираю деревья. Стальные жуки, в которых сидят красные рабочие, они уничтожают леса. После них ничего нет. Словно Мамай прошел. В колхозе сегодня обнаружили сарай, в котором есть двойное дно. Это теперь скандал на всю область. Сколько пшена себе мужики забрали, а государству дулю сложили. На мулах едут красные комиссары искать виновных. В их штанах лежат гирлянды новогодние. В их папках лежат ежи. В их головах хранятся желуди. В их желудках плавают в арахисовом масле ржавые сундуки. В храм зашли, помолились, попа обняли, расцеловали, попили водочки, закусили огурцом. Сталин им на мобильный телефон позвонил и велел дело расследовать, а не прохлаждаться. Жизнь - это билет в выделенное состояние, а смерть - билет домой. Сталин, узнав об этом, поклонился в ноги Клаусу, говорит ему, мол, ты здоровый, а я больной, ты заветы Ленина хранишь в себе, а я предал Ильича, ты в коммунизм веришь, а я ни капли веры в него не имею. Ленин устроил дискотеку в ДК им. Льва Толстого. Сюда приехал Гитлер, сняв свой пиджак, он вошел в зал и улыбнулся ребятам, что играли на гармони, стоя у входа в коридор. На сцене Гитлер сиял, его речи слушали колхозники, Сталин и Ленин. В первых рядах сидели члены НКВД. И вот Гитлер сказал такую вещь:
- Моя бабка умирала, я сидел рядом с ней, она дала мне тысячу долларов за это и сказала, чтобы я обратился к американским банкирам, дабы после хорошего кредита напасть на СССР. Но я решил, что стану монахом, ведь воевать не буду, не хочу убивать себе подобных. Чаю мне пить, а миру бы под откос идти. К черту мировую гармонию. А еще, братья и сестры, я мясо не ем, я буддист в душе. Никакой войны. Мир вам дети мои. Я ваш Господь Бог.
   Публика хлопала в ладоши и кричала: «Слава Будде! Богу слава!». Тут на сцену вышел Ленин. Он покашлял, вытер полотенцем свою лысину и произнес:
- Мы тут все на мели, мы покажем свою силу мировым силам зла. Капитал будет уничтожен. Мы представляем миру новую волну революционного движения. Мы за мир во всем мире, но без капитала. В наших колхозах молока так много, что мы весь Запад завалим им. Это победа!
 Люди, встав со своих мест, изо всех сил хлопали в ладоши. Женщины и мужчины стояли со слезами на глаза. Тут на сцену зашел Сталин, а Клаус, сидя в первых рядах, решил сфотографировать вождя народов. Сталин, выкурив трубку, сказал своим твердым как металл голосом. 
- Друзья, мы тут ради одного – ради победы коммунизма над капитализмом. Смерть капитализму. С нами все революционеры планеты Земля. Германия с нами. Нас поддерживает немецкий народ. Пойдем воевать с Америкой. Уничтожим ее. Слава СССР! Слава Советам! Мы пришли, чтобы дать вам волю.
- Героям слава! – ответили дяди и тети.
- Слава советскому народу! Слава Пану! – крикнул Сталин в битком набитый зал.
- Смерть капиталистом! Слава всем нам, железным людям! – криком ответил яростно дружно народ.
        Гитлер, обнявший Ленина за талию, пил лимонад и рассматривал собачек, что пили воду у ручья за пыльным окном. Он тоже мечтал завести себе собаку, чтобы было о ком заботиться, чтобы не быть одиноким на старости лет. Ленин же любил кошек и всегда и везде кормил кошек салом бараньим.   
      Клаус ушел в подвал проявлять снимки. Да, огромный же у нас вождь. Монстр. Мы ему дадим все блага цивилизации. Мы разбудим в нем демона. Мы захватим все планеты солнечной системы. Мы идем в тишине…




5.

   


     Пьяные бабки зашли в автобус и стали петь песни. Улицы наполнены призраками, народ решил показать преданность вождю, в их руках флаги, в их руках плакаты, на который написано «Мир спасет безумие». Пассажиры хлопали в ладоши, в фонтанах купались лебеди, чайки летали над каналами, лисы устроили себе логово в кустах парка. Никто не пытался быть мрачным, бабки танцевали, водитель пел тихонько в микрофон:
- Бабы лишь спасут мир, бабы и только. И больше никто не спасет. Если война – бабы детей нарожают. Бабы спасут сальный мир. Без баб нет смысла жить. Кругом одни бабы! Наши сердца мертвы, мы выпали из великой пустоты. А мечта нас манит, мы дети ее, но нас солнце ранит, нас склюет воронье. Мы вообще не понимаем себя, мы спим, ничему не верим, мы себя не знаем. 
    За окном автобуса проносились воинские части, в которых мамаши и невесты целовались с призывниками. Парни в зеленой форме стояли на плацу и кричали:
- Мы клянемся, что отдадим душу и тело ради нашего вождя. Мы докажем всему миру, что мы казацкого рода. Вождь есть мессия. Он империю создает, а мы лишь винтики в механизме. Нам ничего не надо, лишь бы вождь был доволен. Мы и дачу построить ему если что сможем. И умирать будем на поле боя, если вождь другой страны вдруг внезапно нападет. Мы люди маленькие. Мы ничего не решаем. Как вождь скажет, так и будет.
  Одна из бабок сказала Клаусу:
- В моем селе раньше было столько рыбы. Зверей. Ягод. Теперь нет ничего. Даже клуб, который построили лет двести назад, уже разрушен. Березы растут на втором этаже. Вот стоит рядом с клубом солдат с автоматом, то памятник. Этому памятнику три сотни лет. У него уже автомат поломан, но никому дела нет. Село на грани распада. Местные жители смотрят телевизор и пьют самогон. А вот раньше...
Другая бабка говорит Клаусу:
- А вот мой отец всю жизнь пахал в городе, строил дома, чтобы купить домик в селе. Купил, так дед и баба переехали к нему из города. У него там серая кошка была. Но у него болят колени. Он ради нас работал всю жизнь, а мы пока что не отплатили ему тем же. Он как-то поехал за грибами в лес, и увидел, что в автобусе одни бабы. Все мужики ушли на фронт. Марс атакует, пытается нашу деревеньку поработить. Бьют проклятых марсиан наши мужики вилами и топорами. А мой отец все грибы собирает в лесах. Мыть теперь будем ваши кости. После смерти вашего тела, мы будем их чистить, чтобы все увидеть. Черные кости – плохо жил. 






6.



   
       В гостинице он идет по лестнице и навстречу ему поднимается блондинка с крашеными губами. Она улыбается ему, но Клаус бьет ее ногой в живот и она падает на пол и не может встать. Вокруг туристов масса, все обсуждают это падение женщины. Все думают, что она оступилась, что сама виновата в падении. Клаус же выходит на улицу и идет в магазин «Арарат», там он садится за стол хозяина и считает деньги, которые заработал магазин за этот день. Около десяти тысяч рублей. Тут заходит настоящий хозяин и достает саблю из ножен.
- Эй, ты, пошел вон! – кричит он от гнева.
Клаус берет деньги и молча выходит на улицу. Солнце уходит на запад.
- Опасайся блондинок, ведь они к миру стали передом! – кричит ему, высовываясь из окна, хозяин.
   По улицам идут блондинки, в их руках мобильные телефоны, они звонят случайным абонентам и говорят «будь как все». Моряки в барах пьют абсент и смотрят на сцену. На сцене идут танцы: бабы в красных сарафанах туда-сюда бродят и ноги вскидывают. А за ними карлики на протезах прыгают.  Моряки кидают им доллары прямо на сцену. Море их манит, ведь там денег можно заработать. Он идет по темным улочкам и понимает что это лишь сон. Вот село за городом, зашел в первую хату: за столом сидит мужик и пьет водку. Да, мужик пьет и тоскует по дочку. Она в городе в массажном салоне работает. А ему хочется, чтобы она с ним жила и делала ему массаж все время.
- Малый, садись за стол, садись, мацу давай есть со мной. Заходи, гостем будешь! Я считаю, что только мужчина ценен, а вот бабы нам не нужны. От них одна тоска. Для меня сексом заняться, все равно, что стакан воды выпить. Понимаешь ли, бабы лишь для развлечения созданы, чтобы плоть свою ублажить. Думаю все время о смерти. Руки дрожат, ничего делать не могу. Молоко вечно выбегает из кастрюли. Никак не могу контролировать этот процесс. Просто могила исправит меня. Я – набор недоразумений и ничего больше. Работаю на стройке всю жизнь, коплю деньги на дом, чтобы жены и ее родственников обрадовать. Попал под каблук – каюсь. Привязался к ней, а потому не могу быть собой. Молоко не могу нормально подогреть, смерть даст покой мне. Уже не хочу быть просветленным, могила лишь даст просветление. В шестнадцать лет стал сам жить. Без родителей. Пошел на стройку. Стал бетон мешать, работал как волк. Зато денег скопил и в двадцать лет купил квартиру в центре Чернигова и пару машин легковых советского производства. Такие дела. Сам всего достиг. В двадцать пять уже жена и двое детей. Вот так. Считаю, что я жил тогда для других, а для себя не жил, но теперь поздно для себя жить. Только могила исправит меня. Тогда, на том свете, уже для себя и поживу. Враги украли мои машины, спалили мой дом. Но у меня есть дети, но они забили на меня, а потому в селе этом чертовом сижу и пью самогон. Хочу, чтобы ты понял, что жить для других есть зло. Собак не стал бы на цепи держать. Никогда. Это так мрачно, когда собака сидит на цепи. Пьет, ибо существует.

 

7.

     Клаус сидел в парке и слушал разговор двух подруг, что сидели возле него. Ему не хотелось идти в подвал, хотелось послушать, чем же живы люди или животные. Лодка с любовниками плыла по каналу, собачники выгуливали своих питомцев, лысые парни битой били по мячам, которые им кидали их друзья. Одна из подруг говорит другой:
- Я до тридцати лет жила вот так. Рисовала картины и продавала их. Рисовала бесов, продавал их в церковь, там мое творчество могло помочь одержимым. Клин клином вышибают. После шла на базар за водкой. А после шла к женатым мужчинам, которые любили выпить. Помню одну картину. Я в квартире одного толстого мужика, вокруг него бегают дети, жена на кухне возится с обедом. Мы валялись на полу, и он сказал мне, что он после меня не может со своей женой спать неделями. Вот так. Я сказала ему, что мне нравятся толстые мужики, которые пьют водку. Это так романтично. А он усмехнулся и дал мне пощечину. Говорит. Мол, бью, девушка, вас наудачу, чтобы было с кем выпить и с кем прилечь. А на уроках математики я слушала радио, вот такие дела. Не могла решать задачи, мне было скучно. Жила в городе, где матросы одни жили. Спала с ними. Памятник матросам там стоит в центре города. Вот так. Памятники матросам стали сносить космонавты, что заселяли город.
      Клаус, выйдя из парка, закрыл плотно за собой огромную железную дверь. Кажется, теперь отпустило, стало легче, он в себя впитывает всю грязь и мерзость мира. Душа болит именно от этого. Он тяжело болен душой. 
      За ним шла тетка в черном пальто, она пела себе под нос:
- Я родилась на помойной яме. Мне нет дело до других. Буду сама по себе. Без мужа и детей. В воздухе висеть мне суждено. Между небом и землей. Я словно суицид совершила. Просто нечисть, которая пугает мещан. Брожу, словно тень, совсем измоталась. Нет координат. Некуда идти. Думать ни о чем не хочется. Буду выть с тоски на луну, буду назло миру кричать о своей тоске.
     Он ускорил шаг и она от него отстала. Вдруг, около универмага, она кричит ему изо всех сил:
- Парень, вы имеете свой мир? А я уже нет. Я десять лет в Сети с парнями переписывалась. Злобу на них уже не имею. Они мне голову морочили, я им верила. Они ко мне не приехали. Я к ним не приехала. Просто садисты, а я доверяла им, думала, что они любят меня. Вампиры. А я лишь жертва. Донор. Хочу высокого парня, с черными длинными волосами, с бородой, чтобы он мне детей сделал. Чтобы сам мог в лесу избу построить. Так вот хочу я себя проявить. Но уже таких парней нет. Все лишь о себе думают. Обо мне никто думать не будет. Никто. Они все себя любят, все лишь о себе думать. Я никому не нужна. Всю жизнь дома просидела. За экраном ноутбука. Вот же идиотка. Поздравляю вас всех с днем рождения! Мой отец всю жизнь на стройках работал, чтобы купить себе домик в селе и брату квартиру. Моя мать его не любила и быстро выгнала из своей квартиры. Он купил домик в селе за пять тысяч долларов и живет там. Куры гуляют по двору, все в их помете. Стоит клуб разбитый. Коровники стоят пустые. Поля не сеют. Кругом энтропия. Одна разруха. Он там живет и в город ездит на стройку. Говорит, что кругом лишь пустота. Что жизнь есть страдание. Что смерть всех уравняет. Что просветление его лишь в могиле будет. Такой мрачный он, что я к нему не могу ездить. Он так грузит, что хочется застрелиться. Все проблемы от семьи, не так ли? Кто мне поможет решить мои проблемы? Кто? Никто. Кто меня отпоет? Никто. В пустоте родилась, в пустоте и умру. Хотя умирать не собираюсь, ведь не рождалась же я даже. Из социума не могу выйти, а все потому, что слаба. 


     8.
 


     Ну вот теперь он снова в своем городе, идет за хлебом, теперь уже болото высохло, он теперь уже в курсе всех новостей планеты. Ревет мотоцикл у клуба, в клубе мужчины танцуют, девчата смотрят на них и улыбаются. В центре клуба Клаус хлеб ест, говорит, что голоден, что не ел сто лет. Сны его наяву шокировали обывателей. Он, сидя в баре, пытался им рассказать их, но они говорил, мол, не стоит, мы так не любим сны, в том числе и твои, нам бы выпить пива и подумать о теплом месте в Африке. Кто мы? Куда идем? Чьи сыны? Мы так несчастливы, мы не знаем что делать на планете. Иисус сказал: нищие унаследуют царство небесное. Луковое поле решил охранять парень. Пришел туда, говорит, мол, буду сторожем, кормите и поите меня, а я буду тут страдать без алкоголя. Пил же много лет, пил потому, что больно жить, что один я на белом свете, нет никого, кто бы понял меня, да в добавок ко всему, я сам не люблю себя. Корейцы говорят, охраняй, но не вздумай лук менять на водку, узнаем – убьем. Ночью мотор машины слышит он, встает с земли, выходит из палатки, перед ним бугай в черном плаще. Бугай говорит хриплым голосом:
- Бартер такой будет: я тебе бутылку водки, ты мне ящик лука.
      Клаус понимает, что с детства не мог вот так себя держать, он не мог быть таким наглым и проворным, а потому и стал пить, чтобы забываться, уходить от всего известного. В тринадцать лет стал пить во дворе своего дома, отец с войны пришел и уехал в Сибирь работать на стройке, мать дояркой в колхозе работала и ее целыми днями не было дома. Во дворе трудился плотник Егор, трудился день и ночь, делали из дерева великанов, что могли до луны руками доставать. Вот и научил его Егор пить. Пьешь водку без закуски, пьешь молча, ни на кого внимания не обращаешь, все тебе чужие, весь мир тебе чужой, не с кем говорить, не с кем воевать. Пил он водку с Егором и шел в подвалы спать на теплых трубах. Так и прошло десять лет. Клаус уже вырос, но все равно без водки жить не может. Жил как-то с женщиной, которая была старше его на двадцать лет. Не любили друг друга. Просто жили от скуки. Она ушла к другому, он остался в ее бараке, но барак снесли краном, а потому он и пошел по свету бродить. Искать место краше, где можно пристроиться, чтобы не тосковать по лунным ночам, ведь лунные ночи давали ему силу видеть свои сны наяву.
    Вот и теперь начальник поля понял, что сторож продает товар налево, вызвал Клауса к себе и дал ему денег и отпустил на все четыре стороны. Вокруг поля бегали девушки и собирали малину. От них веяло жизнью, Клаус давно уже не знал: зачем живет на свете белом. Все пройдет как яблонь белый дым. Задымился вечер, дремлет кот на брусе, кто-то усмехнулся: «Нам легко, не гуси». Девушки в белых платьях, рвали малину и смеялись, Клаус подошел к ним, а они на него смотрят и еще больше смеются. Вид у него еще тот: дырявые башмаки, рваный пиджак на голое тело, джинсы с заплатками, шляпа отцовская ветхая как борода Ноя. Ему вдруг стало стыдно, что он в таком виде стоит перед ними.
- Чего смеетесь, чего? – вдруг зачем-то спросил он.
А они даже не ответили ему, словно бы вопроса и не было. Они от него стали уходить к реке, дабы искупаться, но он решил не идти за ними. В них кипит жизнь, ключом бьет, он ничего не может дать им. На них еще нет пятен смерти.
      По тропе идет в город, а в городе бабы продают гусей на рынке, он стоит около них и просит милостыню. Никто не дает денег. Тогда он садится на колени, ставит икону перед собой и голову к земле клонит. Кто-то кинул пару рублей. Пришел вечер. Люди идут и смотрят на него, думают, что пропадает человек на ровном месте. Рубли снова бросают в его коробку.