О моих товарищах

               
       Многие моряки, да почти все, это люди много повидавшие, пережившие
разные жизненные ситуации. Не всегда хотят свои приключения вынести на
всеобщее обозрение, обсуждение. Всегда сдерживает скромность и внутренняя
деликатность. Кажется им, что неудобно свои воспоминания, переживания на людское обсуждение выносить. Мой товарищ Анатолий Георгиевич Радюкин
из таких, но он написал свои воспоминания, и я с его разрешения их публикую.
               
                ЛЮБОВЬ  И МОРЕ.
               
      Первый курс в мореходном училище незаметно. Подъем,  зарядка, завтрак,  занятия,  обед,  самоподготовка, строевые занятия, ужин, личное время и,  наконец,  желанная команда  -  «отбой».   За 6 месяцев мы освоили программу за 9 и 10 класс.
      В конце дня мальчишки, по 15-16 лет выматывались так, что эту команду повторять было не надо. Среди нас были 8 курсантов, отслуживших армию, и которым командир роты капитан-лейтенант Лисовский,  поручил поставить службу на должный уровень – организовать повседневную жизнь. Кроме учебы и строевых занятий мы ходили в наряды по роте, по столовой, по училищу – мыли коридоры и гальюны, чистили картошку, носили продукты и убирали территорию.
      Мое  детство   прошло в деревне,  где пришлось  и работать, и себя обслуживать,  поэтому  я чувствовал себя вполне самостоятельным,  что и не понравилось нашему старшине:
      – Курсант Радюкин, ты почему не спросил у меня, когда и где брать ведро и тряпку, ты почему указываешь дневальному, как полоскать швабру? - Ну и т.д. и т.п. 
       За мою самостоятельность он почему-то сразу невзлюбил меня. И поэтому команду «отбой» я кричал через день. Приходилось пропускать занятия и получать «неуды». Но я терпел и не отступал от своих привычек жить самостоятельно и с достоинством, что особенно бесило нашего старшину. Видно было, что он прошел дедовщину в армии, хлебнул ее по ноздри, и сейчас отыгрывался на нас.  Даже его одногодки, которые были на особом положении, и в наряд не ходили, говорили ему:
       – Барыкин, угомонись, не издевайся над  пацанами.
       И вот наступил июнь. Мы, почти все,  перешли на второй курс.  Из 65 курсантов осталось 58. Семеро не выдержали и были отчислены. Впереди было лето. Начальник радиотехнического факультета на последнем занятии сказал:
       – У вас впереди есть два с половиной месяца. Вы можете спокойно, кто желает, поехать домой. Но было бы прекрасно, если бы вы начали привыкать к морской жизни. Вы можете самостоятельно пойти в порт и  попробовать наняться на пароход на практику. Пароходство распорядилось, чтобы  с согласия капитана вас могли брать на суда.
      На следующий день я отправился в порт. Порт Владивосток был, как бы,  границей нашей Родины, и пройти в порт просто так было невозможно. Я предъявил свой курсантский билет ВОХРе, и чудо – меня пропустили. Я медленно шел по причалам и смотрел во все глаза на черные корпуса пароходов.  Море пахло мазутом, из бортовых шпигатов судов лилась вода, скрипели швартовы на мощных кнехтах. Корабли слегка качались и кланялись, как бы радушно приглашали  – поднимайся к нам, на борт.   На борту  у трапа стояли вахтенные матросы с красными повязками и со строгими лицами, провожая  взглядами. По всему было видно, что им, в родном порту, хочется выйти в город, кого-то ждали дома, а у кого-то в каюте сидели друзья или родственники.
        У одного парохода я задержался. На борту было написано его название – «Миклухо - Майклай». У него было две жилые надстройки – кормовая  и в средине корпуса.  Он стоял у причала, огромный, весь черный, белея надстройками, а высоко, в небо,  поднимались желтоватые мачты, с  тонкими паутинками антенн. Я стал подниматься по крутому трапу, хватаясь за леера руками и ожидая от вахтенного матроса,  с суровым лицом,  вопроса – чего надо?  Но тот неожиданно улыбнулся и спросил:
       – В душ, помыться?
       Во Владивостоке всегда была проблема с водой, и курсанты-старшекурсники часто ходили помыться на пароходы,  в отличие от нас, первокурсников, которых водили в баню строем, один раз в неделю. От Эгершельда, где было расположено наше училище,  до Луговой, где была баня -  километров пять. Зимой, в черных шинельках, с двумя рядами желтых пуговиц, гремя брезентовыми ботинками, мы шли в баню, тратя на дорогу два часа. В нашем училище не было горячей воды.  А порт был рядом. 
       -Нет, мне бы капитана.
       -А по какому вопросу?
       -На практику хочу.
       -Ну,  хватит с тебя и старпома, – вахтенный нажал на рычажок, и раздалось два коротких звонка. Вышел старпом.
      -Вот, курсант к капитану, просится на практику.
      -Кем будешь, моряк?
      -На радиста учусь.
      -Ну, тогда тебе к шэ-рэ-эму.
      -К кому?
      -Так  сокращенно зовут начальника радиостанции.
      Старпом кивнул мне головой, приглашая следовать за ним, и стал подниматься по трапам, наверх. На самом верху, перед выходом на мостик, была открыта дверь, откуда слышалась морзянка.
      -Николаич, к тебе. -   Старпом легонько толкнул меня в спину, в радиорубку.
       Из кресла поднялся симпатичный мужчина, лет сорока, и, как оказалось, двухметрового роста.
     -Так-так. Давай знакомится – Алексей Николаевич, а это Дима  - второй радист. - Мне пожал руку Дмитрий.
      -Знаешь, Анатолий, мы зашли во Владивосток, как бы, проездом. Гружены мы пенькой и джутом назначением на Петропавловск-Камчатский и тебе, наверное, лучше на другой пароход, который идет куда-нибудь за границу. А тут каботаж. Оттуда мы вернемся и опять возьмем груз из Владивостока на Магадан. Лето, «полярка», завоз груза на Север. Понимаешь?
      -Так у меня еще нет «визы», возьмите меня.
      -Ладно, сейчас схожу к капитану. Присядь.
      Вернулся он не скоро, мы с Димой уже успели сходить в кают-компанию, где меня накормили до отвала. Николаич довольно улыбался:
      – Ну,  Дмитрий. Поздравляю тебя с повышением. Так как у нас на борту есть третий радист, то капитан мне разрешил остаться на рейс дома. Как вовремя ты подошел, Анатолий. Но в штат тебя, сам понимаешь, зачислить не можем. Приглядывайся, знакомься с аппаратурой, что-то уже умеешь?
      -Нет, ответил я честно, только теория, и немного – азбука Морзе.
      – Ну, ничего, жить будешь у Димы в каюте, у него есть второй ярус, а питаться – в столовой рядового состава. Ну, братцы, я побежал собираться, и домой. Через двадцать дней увидимся. - Пожал нам крепко руки и радостно потопал вниз.
       Дмитрий сделал важное лицо:
      - Без моего разрешения ничего не трогать! Понял?
      - Так точно – ответил я.
      - Здесь не армия, можно отвечать и  проще. Пошли в каюту, покажу, где будешь спать.
      Мы спустились на две палубы ниже  и Дмитрий открыл дверь, пропуская меня вперед.
     - Вот твоя кровать, на втором «этаже».  Садись на диван, и рассказывай.
     - Мне еще нечего рассказывать – ответил я. В море я был только на катере, когда плыл из дома во Владивосток, да еще на ялах, на веслах,  и под парусом ходили. А ты давно в моря ходишь?
     - Уже второй год.
     - А что это за пароход, какого типа?
     - Тип «Либерти», означает «свобода», любимое слово американцев.  Сухогруз. Его американцы во время войны сварили, один из первых, сварных пароходов. Построили  его в 1943 году,  на один переход, чтобы продукты и оружие из Америки в Советский Союз перевезти. Одноразовый пароход. А работает уже 24 года.  Ну ладно, ты располагайся, вечером, в 19.30 ужин. В душ и спать. А я сбегаю, прошвырнусь  по городу, может, чего веселого увижу. - И ушел.
       Я забрался на второй ярус и уснул. Проснулся от громкого разговора и смеха. В каюту зашел Дмитрий с какой-то женщиной.
     - Ну, Анатолий, у меня гости. А это - мой практикант, - сказал важно Дима.
     - Иди-ка вниз, подойди к вахтенному, он определит тебя на ночевку. Ты
не обижайся, мы тут будем шуметь, на гитаре играть, да песни петь. Не выспишься. Иди.
       Я спустился вниз, поужинал. Ужин был сытный, не то, что в мореходке. И первое, и второе, и салат. Компот. Все поели и разошлись, а я остался сидеть в столовой. Дневальная, молодая девушка, которая подавала ужин, а теперь убирала посуду со столов, спросила:
     - Ты чего тут сидишь?  Не знаешь куда идти, заблудился на пароходе?
     Тут зашел в столовую немолодой мужчина и девушка ему сказала:
     - Боцман, вот курсант чего-то тут сидит.
     Боцман подошел ко мне и спросил:
     - Ты, чего тут?
     - Я на практику, а у радиста Димы гости. Вот не знаю, где ночевать.
     - Идем.
      Боцман завел меня в пустую каюту, щелкнул выключателем. Каюта была огромной, в ней было четыре кровати в два яруса.
    - Заселяйся. И, если хочешь, живи здесь. Правда, скучно тебе будет, одному. Как захочешь.
    И я остался.
    Заснул, как убитый.   Ночью проснулся, от того, что звенели звонками передвигающиеся по рельсам, огромные краны, похожие на чудовищ.  Наверху кранов были два прожектора и, казалось, что это древние ящеры с горящими глазами.  Я вышел на палубу. Светало. По бухте Золотой Рог бегали работяги-буксиры, перекликаясь короткими гудками. Одни тащили огромные пароходы, другие, рейдовые катера, развозили моряков на пароходы, стоящие на рейде. Сердце мое наполнилось радостью – я на пароходе. Да еще с таким именем, о котором я столько читал, и на кого хотел походить. Я чуть ли не плясал от радости. Весь Мир открывался передо мной.  Завтра я увижу море. А затем и Тихий океан.
      На следующий день,  утром, я проснулся от вибрации – корпус парохода трясся – работала машина. Я вышел в коридор и увидел, как открылась дверь с задрайками, и оттуда донесся грохот. Человек вышел. И захлопнув эту дверь, прошел мимо:
      – Доброе утро.
      – И тебе доброе.
      Я не удержался, подошел к этой двери и открыл ее. Меня обдало запахом гари, дыма.
     - Хорошо, что я  учусь не на механика, – мелькнуло в голове. И я быстренько побежал наверх.
      Послышалась морзянка. Дверь в радиорубку была открыта. В кресле, с наушниками на голове, сосредоточенно что-то записывал Дмитрий. Заглянув ему через плечо, я увидел, как мелким, но разборчивым почерком, Дмитрий писал прогноз погоды. Закончив, он коротко сказал мне:
      - Привет, пошли.
Мы прошли на мостик. Там находилась куча народа – все были сосредоточены. Изредка отдавались команды по УКВ рации, звенел телеграф.
    - Михал Ильич, прогноз погоды.
    - А карту – факсимиле, принял?
    - Да.
    - И как погода, вкратце?
    - Почти штиль.
    - А это практикант?
    - Да, Анатолий.
    - Ну, идите, не мешайте.
    Капитан отвернулся. У него был усталый вид.
    - Отдать буксир, – сказал лоцман и попрощался с капитаном за руку.
    - Удачного рейса.
    - Спасибо, до встречи.
    Лоцман спустился на буксир и наш «Миклухо-Маклай» двинулся на выход из «Золотого Рога».
   - Дима, я на палубу, посмотрю на море.
     Мы прошли мимо бухты Диомид,  рыбный порт и … пароход слегка качнуло, а затем, покачиваясь, вышли в открытое  Японское море, мимо острова Скрыплева.  Отправились в плавание, курсом на север, назначением на Петропавловск-Камчатский.
     В тот момент, когда качнуло пароход,  подкатил комок к горлу, и тошнота охватила все мое тело. Кое- как, цепляясь за поручни, я дошел до своей каюты, и все, что было у меня внутри, вылетело в раковину. Включив холодную воду, я пытался умыться, и как - то прийти в себя, но это было выше моих сил. Рвотные судороги не прекращались. Я лег  на кровать, и мне стало ненадолго  лучше. Но очередные рвотные позывы не дали мне полежать. Я опять повис на раковине. Сколько времени это продолжалось – не знаю. В каюту, без стука, зашел Дмитрий. Глянул на меня и все понял:
     – Ну, полежи часок, пройдет. Я за тобой зайду.
     Обессиленный, я лежал на кровати, периодически переползая к раковине, и обратно. И тут, в воздухе,  стал распространяться запах еды. И рвота моя усилилась до судорог. Затем я забылся и заснул.
    - Эй, Анатолий, вставай, все уже пообедали, только тебя жду, - улыбалась в дверях дневальная.
     Я открыл глаза, сел, и снова все поплыло перед глазами, тошнота навалилась с новой силой. И я рухнул опять на кровать.
    - Не могу,-  промычал я.
    - Я сейчас тебе сухариков солененьких принесу.
    - Не-е-ет…- мычал я, подползая к раковине.
       На следующий день  я не мог подняться с кровати, а когда поднимался через силу, то рвотные судороги охватывали меня с новой силой. Два раза за день заглядывал ко мне Дмитрий, поглядев на меня и покачав головой,   молча уходил..  На пятый день ко мне в каюту зашел судовой врач, парень лет тридцати:
     - Ну, как самочувствие?
     - Подыхаю…
     - На, выпей. - На меня из стакана   пахнуло лекарством. Я замычал, и пополз к раковине.
     - Принесите лимончик, и порежьте   мельче, - попросил доктор дневальную. Та быстро принесла.   
     - Бери по кусочку, и соси. Понял?  Если душа примет, то еще макай лимон в сахар. Понял?
     - Да.
     - Ну, лежи.
     Так прошло еще два дня. Поднялся я на ноги, когда «Миклухо-Маклай» стал заходить в Авачинскую бухту. От  слабости меня шатало, но вдруг захотелось есть.  Пошел в столовую, штаны на мне висели и не падали только из-за ремня.
    - Ну, наконец-то сам пришел,- рассмеялась дневальная.
    -  Меня Света зовут. А это пекарь Люда. Кушать будешь?
    - Немножечко.
    - Да уж, понятно, на вот, рассольничьку похлебай.
    Съев полтарелки, я стал подниматься наверх.  Зашел в радиорубку.
    - Ожил? Молодец, отдохнешь  день-другой, и домой. Капитан распорядился тебя отправить самолетом.
     Дима был деловит:
     – Сейчас пойду к третьему штурману, возьму денег и поеду за билетом.
     - Ну,  нет, никуда я не полечу.
     - Тогда идем к капитану.
     Зашли на мостик, где капитан по УКВ радиостанции разговаривал с порто- флотом.
     - Михаил Ильич, не хочет практикант лететь.
    Капитан обернулся:
    -  Мне покойники на борту не нужны. Вопросы есть?
    - Товарищ капитан, мне уже легче, я уже поел, и чувствую себя  лучше.- Я бормотал и с мольбой смотрел на него.
    - Оставьте на борту, я исправлюсь, честное слово.
    - Понимаешь ли, мне пассажиры не нужны,   да еще те, которые прижмуриться хотят.
   - А я это от безделья, если бы  дали  какую работу, то  и не было бы ничего.
  - А тут ты прав,-  улыбнулся капитан, - боцмана ко мне. Пришел боцман.
     - Михаил Ильич, я на якоре плотника оставил, что случилось?
     - Принимай в палубную команду курсанта, обеспечь его каждый день работой. Понял? И чтобы не сачковал.
     - Понял. Идем,- сказал мне боцман.
     - Когда ошвартуемся, найди меня. 
    Наш «Миклухо-Маклай» был ошвартован у причала, подали трап, стали готовиться к выгрузке. Все моряки были заняты работой, и только я был, как неприкаянный.  Нашел боцмана, который мне сказал: – Жди. -  Минут через сорок позвал. Зашли в шкиперскую, затем в малярную:
    - На тебе кирку, будешь отбивать ржавчину. Вот тебе еще котелок с суриком. Отобьешь и закрасишь. Возьми вот еще робу, переоденься. Вперед.
     И стал я не бесплатно хлебать щи. Когда один, а когда и с напарником, стал работать. Потом мне боцман доверил турбинку ,  которая работала от электричества, и зачищала ржавчину . Четыре дня стоянки пролетели незаметно. А в последний день, перед отплытием, боцман отпустил меня на берег:
     - На рубль, походи по городу, а то был на Камчатке, станут спрашивать друзья, что да где. А ты и не видел ничего.
      Выйдя за проходную, я поднялся на сопку, и с нее увидел всю Авачинскую бухту, которая по размерам сама была как море, и противоположный берег был едва различим. Весь рейд был усеян стоящими судами и суденышками, рыбаками и военными кораблями. Оглянувшись назад, я увидел город,  серые, пятиэтажные бетонные дома, некоторые были опоясаны железными полосами. Купив мороженое, я уселся на лавочку и вдруг, почувствовал, как задрожала земля под ногами, и завыла тревожно сирена. Люди побежали, я тоже побежал в порт. Через полчаса я был на причале, но «Миклухо-Маклай» уже отошел, а я остался на берегу. Я спросил у  проходящего мимо человека, который, на моих глазах слез с крана:
      – Что мне делать, это долго продлится, это землетрясение?
      - Ничего, морячок,  такое часто бывает. В месяц, иногда,  трясет  раз по пять.
      - А пароходы чего ушли?
      - Наверное, объявили «цунами», вот и отошли от причала, а то ведь выбросит, посмотри, вон в то место, видишь?
      Я увидел небольшой сейнер, который лежал на берегу.
    - Вот как бывает. А ты иди в диспетчерскую, свяжись по УКВ с теплоходом.-       И показал, куда идти.
      Поднялся наверх, в двухэтажное здание. На двери было написано: «Диспетчер». Постучавшись, зашел. Там стоял шум и гам, несколько человек, перекрикивая друг друга, разговаривали с невидимыми абонентами по УКВ радио.
     - Тебе чего?
    - Мой пароход ушел, а мне что делать?
    - Как называется?
    - «Миклухо-Маклай»
    - По УКВ разговаривал, умеешь?
    - Нет.
    - Держи трубку, нажимай на тангенту, и говори, отпустил – слушай.
    - «Миклухо-Маклай», ответьте диспетчеру, тут ваш человек.
    - Товарищ капитан, это практикант, что мне делать?
    - Попроси диспетчера отправить тебя катером, к нам, на рейд.
    - Понял. - Диспетчер покивал головой:
    - Сиди внизу, жди, как только соберутся все, кто отстал от теплоходов, пошлю катер. Но катер тоже пока на рейде.
    Спустившись вниз, я увидел человек десять, потом стали подходить еще люди. Расселись, кто на лавочке, кто на крыльце, моряки курили, болтали и смеялись. Когда уже стемнело, нам объявили, чтобы мы шли на причал, где нас ожидает рейдовый катер.  Через два часа я поднимался по штормтрапу, который мне спустили. В темноте, на высоту, которая мне показалась бесконечной, цепляясь за балясины, я взобрался на борт. Ноги дрожали.
     - Ну, как погулял?
     - Спасибо, хорошо.
     - Боцман, - окликнул старпом,- почему трап не опустили, мог бы в темноте и пожалеть парня.
    - Пусть привыкает, на море и не такое случается
    - До утра, наверное, будем на якоре.
     Рано утром, наш теплоход опять подошел к причалу, и стал выгружаться.  Вечером, в балласте,  вышли в море.
     На следующее утро, борясь с тошнотой, и периодически перегибаясь через планширь борта, я прошел на полубак, где меня ждал боцман. 
    - Ты опять? А ну, за работу! Ишь, привык придуряться. Это я искореню. Держи котелок с краской и марш работать.
    Да, недаром на флоте боцмана зовут «дракон».
    Погода стояла солнечная, небольшие волны изумрудами перекатывались, и, ударяясь слегка о борт, брызгами окатывали мое лицо. И от этого становилось легче, а, увлекшись работой, я перестал замечать качку. И когда я понял, как это хорошо, дышать соленым ветром, какая красота вокруг, сколько прекрасного меня ждет впереди, то я запел: «Раскинулось море широко…».  Значит, Море приняло меня, и полюбило. И любовь наша оказалась взаимной.
     Через семь дней мы пришли в порт Владивосток.
     – Зайди к капитану, - сказал боцман.
    - Все, мой друг, спасибо за работу. Пароходство посылает нас в Индию. Окончишь мореходку – приходи.  Вот, держи справку, что трудился у нас,  характеристику. - И пожал мне руку.
     Спускаясь вниз по трапу, я гладил черный, шершавый борт «Миклухо-Майклая» и шептал – до свидания, еще увидимся.
     Я вернулся из отпуска 28 августа и, когда нас стал спрашивать командир роты, кто и как провел лето, оказалось, что я был единственным, кто ходил в море, чем заслужил уважение среди курсантов нашей роты, и вызвал еще  большую неприязнь старшины роты.
    Через полтора года, на очередных политзанятиях, (я уже был избран комсоргом роты),  мы прочитали в газете «Дальневосточный моряк», что теплоход «Миклухо-Маклай», попав в жестокий шторм, переломился и затонул  в Южно-Китайском море. Все были спасены, и только боцман погиб, спуская шлюпку.

    P. S.
       С Анатолием Георгиевичем я несколько лет работал на одном судне.
Я капитан, он начальник судовой радиостанции. Несколько лет мы уже не
работаем вместе. Я пенсионер, Анатолий нашел достойную работу на берегу,
но совместная работа в море до сих пор  не забывается. Дружба нормальных
мужиков, скрепленная непростой работой в море, крепче, чем рабочие отноше-ния офисных работников.