Лекарство для души

   Стоял один из последних дней уходящего лета. В этот день я решила навестить одну мою пациентку. Ей 78 лет. Живёт она одиноко, но окружение друзей вносит достаточно оживления в её жизнь.
   Участница Великой Отечественной войны - старшей медицинской сестрой дошла до Праги с нашими войсками, инвалид первой группы... Много лет она посвятила изучению историко-архивных документов, будучи научным сотрудником одного из отделов областного архива; и до настоящего времени оставалась научным консультантом. В течение двадцати лет продолжалась её переписка с Валентином Пикулем.
   Сильный, самобытный характер пожилой женщины не мог не привлечь в своё время
моего внимания. Когда читала её рассказы о несгибаемых большевиках, то поражалась способности
извлечь такую изюминку-огонёк из ленинских работ... (что ныне отсутствует в отношении к самому Ленину).
   И вместе с тем это была женщина до самых кончиков ногтей, живущая радостным ощущением того, что она - ЖЕНЩИНА!
   Жила Елена Михайловна (так звали мою пациентку) в отдельной двухкомнатной квартире.
Я позвонила в дверь и услышала в ответ слабые, шаркающие шаги, затем еле слышное: "Кто там?" Надо признаться, я давно не навешала её - с моим переездом в Подмосковье наши встречи стали редкими. И всё-таки застать столь удручающую картину я никак не ожидала.
   В вазах с застоявшейся водой стояли увядшие астры, в комнатах же летало столько мошкары...
На всём лежала печать запустения, тоскливости. А лицо... Обвислые щёки, потухший взгляд, опущенные плечи - на это тяжело было смотреть.

   Сработала сила привычки: мы сели за стол друг против друга, и после традиционных вопросов о
самочувствии, житье-бытье я попросила Елену Михайловну послушать мои "Бусинки".
   "Бусинки" - это короткие стихи, своего рода психологические рецепты.
Каждая из "бусинок" содержит решение той или иной проблемы, которую ставит жизнь перед нами. Сталкивалась ли с проблемой сама непосредственно или её нёс в себе пациент - не имело значения, потому что каждого пропускала через своё сердце. И иначе сердце нельзя лечить (работала кардиологом в поликлинике). То же встретите у Левитана:"сердце лечить можно только сердцем".
   Ещё я столкнулась с таким жизненным явлением: просто рассказываешь о той или
иной трудности, её решении и видишь, что рассказ не находит живого отклика у собеседника. Тогда я решила облекать мысль в стихотворную форму, и - удивительное дело! - внимания, интереса больше чем достаточно.
   Я попыталась раскрыть природную сущность этого явления. И в этом мне помог... Гёте. Известно, что стихи - это ритм. А в "ритме, - пишет в "Максимах и рефлексиях" поэт, - есть нечто волшебное;
он заставляет нас верить, что возвышенное принадлежит нам". Так что я столкнулась ни с чем иным, как со стремлением человека возвыситься - а ведь это врождённое стремление, о чём мы совершенно забыли.

   "Бусинок" было около трёхсот. Моя пациентка, конечно, не могла сама их читать, но согласилась слушать. Она слушала, закрыв глаза, иногда просила повторить, и именно в том месте, где я сама ощущала - мысль не доведена до конца; это свидетельствовало о напряжённом внимании, с каким меня слушали. Прошёл час, другой. Чтение продолжалось. Мы не обращали внимания на назойливую мошкару - настолько углубились в чтение. Идёт третий час - мы не поднимались с места.

   Вспоминается эпизод из жизни Гёте, описанный его биографом Эккерманом ("Разговоры с Гёте"). В один из душевных кризисов на склоне лет великий поэт слёг, отказался от пищи, никого не хотел видеть. В доме царит тяжёлая атмосфера ожидания близости конца. Приезжает друг Цельтер, "...входит к больному. Тот молча протягивает ему "Элегию" (как бы вместо истории болезни):
"Читай вслух!" Цельтера чтение с листа незнакомых стихов не смутило. Он читает "Мариенбадскую элегию"* один раз, потом во второй и в третий раз. "Читаешь ты хорошо, старина", - говорит Гёте. Два лечащих врача всё это слышат из смежной комнаты: чудят-де старики!
   Но вот поди же! Пациент после этого диковинного психотерапевтического сеанса чувствует себя бодрее. Впервые после долгого поста принимает пищу. А спустя неделю Цельтер едет восвояси в 
гордом убеждении, что на сей раз ему удалось "вырвать из когтей смерти возлюбленного друга"..."

   Но вот прошло уже четыре часа, как мы начали чтение. С последней "бусинкой" я оторвала голову от страниц, взглянула на лицо напротив меня и... о чудо! В глазах я увидела живой блеск, ум
и до того знакомую мне улыбку! Ожила комната. За каких-то полчаса я справилась с мошкарой, навела порядок в запущенной квартире, и обе счастливые, довольные, мы начали новый день.

   А спустя некоторое время пришёл подробный отчёт о проделанной моей "подопечной" исследовательской работе на пушкинскую тему. Вот отрывок из её письма:
   "Дорогая Галина Николаевна! Вы забыли о своей подопечной, откликнитесь, моя хорошая. Передала в редакцию газеты "Рязанские ведомости" очередной материал из серии "Пушкин и
рязанцы". Два материала уже опубликованы, это о соученике Пушкина Сергее Григорьевиче Ломоносове - видном дипломате; другой материал - об Измайлове, рязанском предводителе дворянства, страшном взяточнике, издевавшемся не только над своими крепостными. но и над обедневшими дворянами, - он послужил А.С. Пушкину прототипом для создания его Троекурова в повести "Дубровский". Теперь вот закончила и передала в редакцию материал "Пушкин и Лунин" - и т.д. и т.д."

   Вы спросите, что же чудотворного было в "Бусинках"?
   Ответ всё у того же гениального немецкого поэта:
         
             "Так что ж осталось, если всё пропало?
             Любовь и Мысль! А разве это мало?"

   Любовь и Мысль - вот что было в "Бусинках". Одной из них я закончу рассказ:

             В страдании будь человечным,
             И в радости будь ты мил...
             И мир останется вечным -
             Ты светом его озарил!


   P.S. Рассказ написан в 1999 г., основан на реальном событии, посвящён Александре Михайловне Сторожевой, писателю, общественному деятелю. Кроме того, что она была моей пациенткой, она была мне старшим другом, товарищем...
   С её уходом из жизни в 2004 году оборвалась последняя живая ниточка, связывавшая меня с Рязанью - моим родным городом.

     *Из всего написанного им Гёте больше всего любил "Мариенбадскую элегию".