Сполохи угасающей памяти. Гл. 22. Камчатка, Вилючи

Глава XXII

КАМЧАТКА, ВИЛЮЧИНСК

Однажды Борис, старый друг по поющему спецфаку, предложил «передохнуть» пару лет на Камчатском полигоне. На этот полигон из Баренцева моря и Плесецкого полигона «швыряли» болванки испытываемых межконтинентальных ракет как сухопутного, так и морского базирования. Это происходит и в наши дни. Там же, на Камчатке, располагалась и последняя на материке станция связи со спутниками и космическими кораблями. Связисты станции свято хранят первую запись разговора с Гагариным, когда он заканчивал полет над территорией страны. В ней он по-дружески пожелал им кончать трепаться.
Немного подумав о предложении, он согласился. Борька мог устроить все, в пределах их структуры. Брали туда с женой и ребенком. После почти суточного перелета с пятью посадками: Новосибирск, Иркутск, Якутск, Магадан на ИЛ-18, они устало плюхнулись на бетонную полосу аэропорта Петропавловска-Камчатского, в Елизово. В штабе управления, к большому своему удивлению, он узнал, что по распоряжению свыше его направляют не на полигон, а на базу ядерных подводных лодок в Советский (ныне Вилючинск). Уже в наше время по телевидению передавали посещение этой, тогда сверхсекретной базы, президентом Путиным. Всю дорогу на базу их постоянно сопровождали: слева – Авачинская бухта, а справа – два горных исполина, Корякский и Авачинский вулканы. Оба были наряжены в огромные белоснежные шапки. На мосту через горную речку Паратунку проверили документы и открыли шлагбаум. Здесь, на военно-морской базе, он, наконец, оправдал свою морскую форму и курсантскую юность. Устроили его по тем временам превосходно. Предоставили двухкомнатную квартиру с видом из окон на двухэтажную школу и стадион. Все это на фоне тех же, одетых в белоснежные ушанки, вулканов и мыса Казак, который крутой медвежьей спиной всплывал над гладью Авачинской бухты. Всю прибрежную полосу бухты было плохо видно из-за дикого парка. Он тянулся вдоль прибрежного пляжа, состоявшего из декоративно извивающихся в экзотическом танце каменных берез. Но на фоне мыса Рыбачий, посреди широко раскинувшейся глади Авачинской бухты, были видны мирно отдыхавшие корабли «Чажма» и «Чумикан». Они поражали воображение своими огромными белыми шарами антенн. После запуска космических кораблей и работы со спутниками они уходили далеко в Тихий океан, осуществляя последнюю их связь с Восточным полушарием. В открытом океане они выстаивали в заданном квадрате по несколько месяцев. Рассказывали, что когда во время работы передатчиков на палубе «Чажмы» неожиданно появилась кошка, то на камбуз она вернулась голая, без единой шерстинки. Жесткость излучения этих передатчиков велика. Но сейчас их футбольные команды, азартно жестикулируя и истошно крича на весь городок, сражались в футбол под его окнами. Они ничем не отличались от азартных дворовых команд его детства. Таких райских условий жизни у него никогда не было, да и не будет в дальнейшем.
Первую неделю проходила очень неприятная акклиматизация и привыкание к разнице во времени в девять часов по сравнению с Питером. Материковый обед приходился здесь на полночное время, поэтому ночью нестерпимо тянуло на кухню к холодильнику, а днем спать. Еще оказалось, что необычайно чистый морской воздух Камчатки был напрочь лишен живых земных запахов. Цветы не пахли, не было даже насекомых и комаров. Все побережья морей имеют свои неповторимые запахи. Черноморское побережье бывает разным: в Крыму воздух напоен степными травами, а на Кавказском побережье пряной сладостью. Балтийское море в районе Финского залива отдает затхлостью, а Баренцево арктической свежестью. Карское – только что выпавшим свежим снегом. С Тихого океана веет бескрайним простором, густым запахом соли и водорослей. Но на самой Камчатке – просто ничем! Корейские яблоки и австралийская баранина тоже без запаха и вкуса. Ходила даже поговорка: «На Камчатке цветы не пахнут, а женщины не умеют любить». С последним он бы не согласился.
Здесь, как и в Заполярье, шла двойная выслуга и двойной оклад, но условия были иными. Рассказывают, что однажды Никита Сергеевич решил посетить эти красивейшие места, а заодно и отменить льготы. Но когда он подходил на корабле к Камчатке, неожиданно взорвался вулкан. Облако пепла накрыло корабль вместе с генсеком, пострадали его чесучовый костюм и соломенная шляпа. Корабль тут же развернулся и взял курс на Владик (Владивосток). Льготы были сохранены. Конечно, вулканы взрываются не каждый день, но трясет Камчатку постоянно, чаще не ощутимо, но иногда всерьез.
Буквально перед его прибытием было землетрясение в восемь баллов. Борис тогда только прилетел с женой и дочкой. Женщины были настолько напуганы, что тут же собрали вещи и улетели обратно в Питер. Несмотря на сейсмостойкое строительство, с домов полетели трубы, здание морского порта пошло трещинами, но больше всего жертв было в мореходном училище. Землетрясение застало курсантов за завтраком, на втором этаже. Когда после первого толчка кто-то крикнул: «В окна!» – все стали выпрыгивать. Можно представить, что творилось на земле. Но самая настоящая трагедия произошла на Камчатке и Курилах раньше, в сороковых годах. Когда огромная волна цунами опустошила тихоокеанское побережье полуострова и Курильские острова. Тогда волна перехлестнула через один из островов, смыв в океан всю воинскую часть вместе с постройками и техникой. На Камчатке, недалеко от базы, на берегу реки Большая Сарання и Тихого океана располагался рыболовецкий совхоз. В считанные минуты он был смыт гигантской волной. Пограничники, прилетевшие на вертолете с погранзаставы, что находилась недалеко на высокой сопке, обнаружили только одинокую женщину. Она беспомощно бродила среди голых фундаментов бывшего поселка. Все рыболовецкие суда и постройки были смыты. Они были заброшены огромной массой воды высоко в сопки, и никто из жителей не выжил, кроме женщины, которая в этот момент оказалась в погребе. Когда она открыла захлопнувшийся люк, то оцепенела от ужаса. Не только ее дом, но и весь поселок с людьми – все исчезло. Но с ума она сошла только после того, как вместе с пограничниками обнаружила свою дочку высоко в сопках, насаженную на сук дерева. Узнала она ее только по платьицу. С тех пор она поселилась на базе в Советском. Она постоянно сидела у входа в магазин «Якорь» с протянутой рукой. Весь пережитый ужас застыл в этой скорбной фигурке, в опустошенных глазах хрупкой, безвременно поседевшей женщины. Петропавловск-Камчатский, да и базу подводных лодок, спасло узкое горлышко входа в Авачинскую бухту.
Ему, в дальнейшем, не раз приходилось наблюдать цунами на берегу Авачинской бухты. Оно походило на питерское наводнение. Вода медленно прибывала и так же медленно отступала, как после тяжелого вздоха. Но на берегу открытого океана все происходит иначе. У побережья на отмели волна вырастает до огромных размеров и всей своей мощью обрушивается на берег, сметая все, что попадается на ее пути.
Если с цунами ему повезло, то землетрясения ему пришлось испытывать неоднократно. Уже на следующей неделе после приезда он проснулся от странного ощущения. Какая-то неведомая сила сначала хорошенько его потрясла, затем стала волочить по кровати. Его прижимало к спинкам кровати то пятками, то макушкой. Медленно, спросонья, до него дошло, что это землетрясение. Люстра размашисто болталась под потолком. Телевизор прыгал на тумбочке, как живой. Панели стен ерзали и смещались относительно друг друга. Проснулась жена, в комнате появился босоногий, заспанный сынуля. Наконец-то глава семейства сообразил, что надо действовать, и взял бразды правления в свои руки. Первым делом успокоил жену, а сыну предложил игру: «А ну-ка, качни сильнее». Ему это понравилось, и он несколько успокоился. В данной ситуации полагалось либо встать в проем двери, либо бежать на улицу, да подальше от дома. Второй вариант понадежней, но уж очень глупо торчать голышом на улице. К тому же ты можешь оказаться там один только со своим семейством. На Камчатке эта дилемма постоянно мучает всех, упорно терзают вопросы: «А какой будет следующий толчок? Сильнее или начнет стихать? Бежать посреди ночи на улицу или перевернуться на другой бок?» Все тот же гамлетовский вопрос: «Быть или не быть…»
Полуостров трясет постоянно, то тише, то сильнее. Днем, на ногах, небольшое землетрясение можно и не заметить. Но при сильном толчке земля ходит ходуном, деревья раскачиваются, а дома идут волнами. В повседневной жизни об этом не задумываешься, но иногда…
Местные жители коряки оказались доброжелательны и приветливы, не в пример некоторым, склонным к завышенной самооценке, якутам. Виной тому, вероятно, найденные на их территории богатые месторождения алмазов и других ископаемых. Богатство порой портит людей. Впервые он увидел их в первозданном виде зимой в аэропорту Якутска. Самолет приземлялся, стюардесса объявила, что температура в аэропорту минус пятьдесят два. Все же было решено размять онемевшие ноги – позади почти сутки полета. Надев шинель и шапку, он бодренько сбежал по трапу. Сначала ничего особенного не почувствовал, до вокзала было всего метров восемьдесят. Но этого вполне хватило, чтобы оценить эти пятьдесят градусов и влететь в здание вокзала пулей. Но то, что он обнаружил внутри, заставило мгновенно забыть об этих минусах. Суперсовременный вокзал был полностью забит якутами в малахаях. Они занимали все пространство вокзала, все кресла и сплошь покрывали телами великолепный, полированный каменный пол. От оттаявших с мороза шкур и тел в воздухе стоял такой густой аромат, что можно было вешать топор. Заскочив в буфет и хлопнув для храбрости сто граммов коньяка, он мгновенно выскочил на спасительный якутский мороз. Весь дальнейший путь до Магадана и Петропавловска-Камчатского его преследовал этот удивительно стойкий, сногсшибательный аромат. Что это было за переселение кочевников-оленеводов, он так и не узнал. Якутия удивительный край. Летом, в жару, вызревают арбузы, а зимой морозы в пятьдесят не редкость, не говоря уже о полюсе холода – Верхоянске.
В самом Петропавловске народ был разношерстный – от беспаспортных бичей со всей Колымы, включая Магадан, до мальчишек-романтиков, сбежавших из дома и плававших матросами на рыболовецких судах. Огромные плавучие консервные заводы и рефрижераторы были полностью укомплектованы исключительно женщинами по найму со всех концов страны. Только на родной базе в Вилючинске было привычное окружение.
Тем временем он приступил к изучению своих непосредственных обязанностей и знакомству с новыми сослуживцами. Что касается подземных комплексов, то они оказались ему знакомы еще по Сибири. Отличались только своими размерами, и это было понятно – вооружение подводных атомоходов было компактнее. Поэтому он быстро нашел общий язык с инженерными собратьями, хотя, к сожалению, из поющих «спецов» здесь никого ни оказалось. Среди новых сослуживцев ему особенно понравилась пара из Геленджика. Славка, высокий, стройный красавец, обладал недюжинным голосом и приличным слухом. Он прекрасно исполнял классические арии и романсы. Особенно ему удавалась ария Кончака из «Князя Игоря» и речитатив Ратмира из «Руслана и Людмилы». Вскоре они подружились семьями. Прямым антиподом ему был Сережка из московской инженерной академии. Это был страстный охотник и рыбак, владелец двух белоснежных лаек с волчьими янтарными глазами. Их хозяин был коренастым крепышом с восточным разрезом глаз, в прошлом серьезно занимавшийся борьбой. Он отличался неуемной страстью к рискованным аферам. Деньги он любил и умел их добывать, но легко с ними расставался. Женщины, помимо охоты, были его второй страстью.
Однажды Сергей подошел к нему с просьбой помочь. Дело в том, что за мысом Казак у него были поставлены капканы на норку. Охота там была удачливой, но в последнее время произошло что-то непонятное. Норка перестала попадать в капканы, хотя привада съедается полностью и аккуратно. Просьба была неожиданной, он ни разу не обмолвился о своем пристрастии к охоте. Но вскоре выяснилось, что вместе с ним на Камчатку прилетели и легенды о его славных охотничьих подвигах в Арктике. Он никак не ожидал такой всесоюзной известности. А гарнизонные охотники базы тут же единогласно выбрали его председателем охотколлектива. Надо иметь в виду, что охота и рыбалка были привилегированной забавой не только королей, императоров и политбюро компартии, но и отрезанных от цивилизованного мира офицеров баз и полигонов.
Мыс Казак – это сопка, выступающая медвежьей тушей в Авачинскую бухту. В зимнее время года она покрыта глубоким снегом и редкими голыми деревьями. С трудом, по глубокому снегу, он, Сергей и лайка Белка взобрались на ее округлую спину. А скатившись вниз к бухте, тут же приступили к осмотру капканов. Следов норки не оказалось, но привада съедена, чудеса! Белка крутилась сзади, а Сережка перезаряжал капканы и раскладывал свежую приваду. Неожиданно, краем глаза, сопровождавший его многоопытный напарник заметил, как Белка метнулась назад, за скалистый выступ. Он осторожно заглянул за край скалы и был поражен увиденным. Белка очень деликатно, буквально ювелирно вытаскивает приваду, при этом, нисколько не потревожив капкан. Вот это работа! Заметив его, она мгновенно бросилась к хозяину, подобострастно виляя не только хвостом, но и всей своей хитрой задней частью. Наказания она не избежала.
Сергей все свободное время пропадал на охоте, поэтому с ним постоянно что-нибудь случалось. Однажды весной он неожиданно встретился с рассерженным медведем. Надо сказать, что камчатский медведь необычайно крупен и агрессивен, особенно после голодной зимней спячки. Но в этот раз он поступил, можно сказать, по-джентльменски. Сережка тогда блеснил рыбу в ущелье реки Большая Саранная, когда неожиданно сверху на него посыпались камни. Он решил, что это обычный камнепад, и отошел чуть в сторону. Но и на новом месте все повторилось. Тогда он поднял голову, присмотрелся и остолбенел – прямо над ним на скале красовался огромный медведь. Заметив, что обнаружен, он взревел и спустил вниз очередной валун, тот с тяжелыми ударами полетел вниз, увлекая за собой целый камнепад. Сережка даже не заметил, как очутился на берегу океана. И только тогда он понял, что занял чужое место рыбалки. Медведь же, рассерженный неслыханной наглостью, решил его прогнать – негоже занимать чужие места!
Вскоре после знакомства с предстоящими сослуживцами его пригласили на знаменитую камчатскую рыбалку. На территорию базы рыбнадзор не допускался, а с пограничниками, располагавшимися по сопкам на берегу океана, у них была дружба. Среди приглашенного начальства он обнаружил человека в милицейской форме и был крайне удивлен. Для военной базы это было ново. Оказалось, что из-за большого количества гражданского населения, особенно на судоремонтном заводе в Сельдевой бухте, было принято решение создать на базе Советскую власть со всеми ее атрибутами: исполкомом, милицией, вытрезвителем, ГАИ и т. д. А первым мэром был назначен гражданский человек со странной фамилией Зелепукин. Погрузившись на вездеходы, они отправились рыбачить на Малую Саранную. Это было необычайно живописное устье горной реки на берегу океана. Недалеко от реки разбили лагерь, задымился костер. Не мешкая, надули лодку и спустились в устье реки на разведку. В океане, перед самым устьем, в прозрачной морской воде неподвижно стояли у самого дна плотные косяки рыбы. Зрелище напоминало несколько искаженную разметку шахматной доски. Хорошо были видны их мощные, с тусклым вороненым отливом спины. Он сразу понял, что, как только начнется прилив, вся эта армада устремится в реку на свое родительское нерестилище, откуда когда-то крошечными мальками скатились по этой реке в океан. Много лет они бороздили его просторы, взрослея и набираясь сил, а в конце жизни возвратились в ту же реку, на то же нерестилище, чтобы дать жизнь новому поколению и сразу погибнуть. Насколько беспощадна и удивительна природа!
Способ предстоящей рыбалки прибывших на Саранную полностью зависел от пристрастий каждого рыбака. Но основной, самый добычливый способ все же, сводился к элементарным погрузо-разгрузочным работам: из сети в лодку, из нее в мешок, затем на вездеход. Сразу после первого захода он отказался так рыбачить. Никакого азарта и романтики, элементарная, грубая физическая работа. Поражало то, что эта мощная и красивая рыба совершенно не сопротивлялась злодеянию. Она была обреченно послушна, как евреи при конвоировании на уничтожение.
Дома отливавшее старинным серебром чудо было вывалено в ванну. Жена была в шоке. Что делать с рыбой!? Срочно была вызвана бывалая женщина с третьего этажа. И тут, как назло, погас свет. Разделка рыбы и приготовление икры происходило при свечах, как таинственный ритуал тайного сообщества. Но радости это изобилие красной рыбы и икры не принесло. Уже через неделю она так приелась, что от нее стало воротить. Он вспомнил муки Верещагина из фильма «Белое солнце пустыни»: «Опять эта икра!» А вот огромные клешни вареных королевских крабов да икра минтая из магазина «Океан» были всегда всласть. Особенно когда сокрушишь хрустящий, розовый панцирь фаланги, поднесешь к губам, и в рот польется ароматный живительный сок даров океана. А бутерброд с маслом и соленой икрой минтая, да с круто сладким, ароматным чаем! Ему было только одно непонятно, почему во время войны, когда все полки магазинов были заставлены банками с крабами, их никто не брал. И это в голодные годы! На Камчатке ему больше всего нравилось ловить с сыном на удочку «гидрокурицу», как называли камбалу. Да, пожалуй, нельму на спиннинг с пирса или лодки в Авачинской бухте. Вот это была настоящая рыбалка.
Теперь на традиционной выездной рыбалке он предпочитал просто любоваться покрытыми осенним золотом сопками. Особенно на фоне величественных вулканов, с нахлобученными на макушки белоснежными колпаками. Так он поступил и в тот раз, когда его спутники решили на резиновых лодках спуститься ниже по течению реки. Он блаженно растянулся прямо на земле рядом с палаткой. Вдруг со стороны крошечного островка, отделенного от противоположного берега узенькой протокой, раздался оглушительный рев. Он замер и притаился. Внимательно присмотревшись, он заметил рыбачившего на островке медведя. Он стоял задом к протоке и, подхватывая лапой очередную проплывавшую мимо рыбину, энергично перебрасывал ее через себя на берег. Но она попадала точно в протоку и, благодарная, поспешно уплывала прочь. Когда медведь решил, что наловил достаточно, то круто развернулся, но, не обнаружив добычи, разразился таким гневным ревом, что с деревьев посыпались листья. Изумленный зритель еле сдержался, чтобы не расхохотаться и этим навлечь на себя гнев разъяренного рыбака. Медведь, решив, что сегодня не его день, лихо развернулся и, перемахнув через протоку, скрылся в зарослях леса.
На Камчатке существует только два прекрасных времени года: весна да осень. Зимой из тропических широт приносит столько влаги, что выпадающий над Камчаткой снег заваливал все дороги и дома по второй этаж. Вся снегоочистительная техника выводилась на дорогу с первой упавшей снежинкой, порядок был жесткий. Когда после такого снегопада идешь по прочищенной дороге, то стоящие слева и справа вертикальные стены снега в три и более метра высотой отливают в лучах солнца сказочной голубизной. Но если такая непогода неожиданно застанет где-нибудь в лесу, быть беде. Так однажды при нем и было. Рыхлый влажный снег буквально в считанные минуты завалил двух охотников. Идти, когда снег по пояс, было невозможно, плыть или ползти – тоже. Они насквозь промокли, барахтаясь в рыхлом влажном снегу и скончались от переохлаждения. Лето, как правило, было холодным и сырым, с частыми дождями и шквалистыми ветрами. Дождь хлестал по Камчатке напористо и зло. Солнечные дни были большой редкостью, тогда температура могла подняться до семнадцати градусов. Зато осень щедро одаривала все живое прощальным солнечным теплом, ярко золотя поднебесные волны сопок, словно извиняясь за мрачную жестокость лета. Это было Камчатское бабье лето. После долгих ненастных гнетущих месяцев в душе просыпалась светлая, тихая умиротворенность и легкая грусть. Что же касается красавицы весны, то она на Камчатке хороша своим ярким солнечным светом, отражающимся на девственном, ослепительном белом снегу. Это было время лыжных прогулок и катаний с крутых сопок. Снега было настолько много, что он лежал даже в мае, когда воздух уже был теплым и ласковым. В Советском излюбленным местом для катания был «Рефлектор» – уютная маленькая долина, окруженная тесно сомкнутыми, крутыми сопками. Удивительное место, особенно для весеннего ритуального загара. Солнце, отражаясь ласковым теплом от окружающих кольцом белоснежных сопок, покрывало тела ровным, необыкновенно нежным загаром. Женщины бальзаковского возраста, как королевские пингвины, стояли посреди долины, подставляя свои личики нежным лучам весеннего солнца, не забывая при этом налепить на носики маленькие бумажки. Молодежь в японских купальниках и плавках лихо слетала на лыжах с сопок, покрытых жестким настом. Хотя падение в таком пляжном наряде приводило к немалым травмам. Наст, как наждак, обдирал кожу до крови. А в это время Сашка, его маленькое чадо, уже учившееся в первом классе, торопливо работая палками, тщетно пытался обогнать ушедшую вперед маму. В такие дни забывались все тяготы и невзгоды повседневной, непростой жизни.
Еще одним бальзамом на душу была «Зарница» – термальный профилакторий на берегу реки Паратунка. Он был построен для жителей Советского на берегу горной реки, живописно извивающейся среди пышных сугробов. Вокруг бассейна располагались сказочные рубленые домики с островерхими крышами, каждый на несколько человек. А немного поодаль виднелся приземистый и удивительно нездешний, как бы пришедший из сказок Андерсена, дом. Удивляли в нем низко сидящие в уровень с сугробами большие окна, состоящие из маленьких шибок. Когда входишь внутрь этого чуда, то поражает просторный длинный зал и массивный деревянный стол во всю его длину. Вдоль стола тянулись такие же добротные, деревянные, покрытые лаком скамейки. Вид из окон на пышные белоснежные сугробы и извивающуюся между ними черную ленту реки поражал своей рождественской, открыточной сказочностью. В самом же центре этого удивительного городка, утопая в пышных снегах, клубился белым паром похожий на пруд бассейн, с горячей и необыкновенно целебной водой.
Ритуал купания был установлен раз и навсегда. По воскресным дням гости «Зарницы» прибывали на лыжах с тяжелыми рюкзаками и располагались по домикам. Через несколько минут двери домиков распахивались и из них выбегали их обитатели в плавках и купальниках. Босиком по рыхлому снегу они направлялись к бассейну и разом бросались в горячую, парящую воду. Блаженство необыкновенное, особенно когда на нос тебе плавно ложатся легкие снежинки, а вокруг бассейна расположились округлые спины сугробов, да свисающие под тяжестью снега ветви причудливых каменных берез. После ритуала омовения от тяжести накопленных за неделю грехов, все отправлялись по домикам, но уже через короткое время собирались в домике – гостиной. Содержимое рюкзаков тут же вываливалось на длинный общий стол. Начиналось пиршество с дружным хохотом от воспоминаний о забавных случаях вперемешку с сомнительными анекдотами. Очень часто мишенью шуток становился необычайно полный и неуклюжий, но обаятельный и добродушный капитан второго ранга Капитьянц. Он был списан с подводного атомохода на берег, как говорили злые языки, из-за того, что перестал пролезать в люки отсеков. Действительно, он очень походил на Винни-Пуха после обеда у Кролика.
Рассказывали, что когда он развелся с женой, то подал на алименты. Все были в шоке. Многое прояснилось, когда девочки остались с ним, а супруга улетела на материк к своему давнему другу. Затем все дружно и весело вспоминали, как Капитьянц рыбачил. Однажды его сослуживцы отправились порыбачить на речку Паратунку. К ним неожиданно примкнул и никогда не интересовавшийся рыбалкой Капитьянц. Ему более опытные товарищи выдали снасть – длинный шнур. К концу его привязывался крепкий крючок с грузилом. Снасть раскручивается над головой и как можно дальше забрасывается в воду, а затем быстро вытягивается на берег. Поскольку рыбы много, то крючок какую-нибудь из них да зацепит. Капитьянц энергично раскрутил грузило, но оно неожиданно и коварно стало по инерции закручиваться вокруг него. Вскоре он был спеленат бечевой, как младенец. На беду, из-за поворота реки появился катер рыбнадзора. Они сбавили скорость и, направив прожектор на браконьера, стали ждать, когда злостный нарушитель наконец-то распутается. Но вскоре нервы у них сдали, что-то еще раз рявкнув в «матюгальник», они врубили движок и скрылись за поворотом. Из кустов раздался гомерический хохот. Всей компанией они еле-еле распеленали незадачливого браконьера. А на следующий день по всей базе прошел слушок, что браконьера Капетьянца даже рыбнадзор не берет.
Вскоре при судоремонтном заводе в соседней бухте Сельдевой, где сооружался огромный док для подводных лодок, открылся филиал Хабаровского судостроительного техникума. Необходимость в нем назрела уже давно, с кадрами было туго. Особенно не хватало среднего инженерного звена и рабочих. С рабочими доходило до того, что приходилось брать беспаспортных бичей с Колымы и Магадана. За какие-то несколько минут работы по откручиванию гаек в зоне с повышенной радиацией они получали приличные деньги и кратковременный медицинский отпуск. Для них ничего не стоило, например, слетать в Магадан попить пивка, оно на Камчатке было в дефиците. Завоз продуктов с материка осуществлялся по морю, поэтому грузовое судно, по нашему плановому разгильдяйству, могло прийти, например, только с картошкой или, как однажды, только с французским коньяком. Поэтому бичам из Сельдевой однажды пришлось вместо портвейна «Агдам» набивать авоськи французским коньяком «Наполеон». Устроившись в подъезде ближайшего дома, они хлестали его из горлышка, матерясь на весь подъезд. Возмущение срывалось на властях, за то что привозят всякую дрянь вместо приличного портвейна.
Открытие судостроительного техникума в Сельдевой было для его жены подарком свыше. Женщине получить работу на закрытой военной базе или полигоне было необычайно сложно. Но она к тому времени подружилась с женой адмирала, директора завода, и, естественно, обе были приняты в техникум преподавателями иностранных языков. Учитывалось еще и то, что в Питере она преподавала в Политехническом институте. К тому же, директор техникума, молодой симпатичный парень Вадим, поселился с семьей в их подъезде, только этажом выше. Он частенько заходил к ним в гости поболтать. Естественно, что расписание занятий составлялось таким образом, что уже к маю обе подруги заканчивали работу и до октября вылетали в Питер на отдых. Для жены это было сказочным везением, но для мужа не очень. Хотя он тоже уходил в эти месяцы на каникулы. Заканчивалась его преподавательская деятельность по обучению сына чтению, шахматам, лыжам и рыбалке. Но если сказать по правде, то эта роль преподавателя ему нравилась.
За все время существования венных баз и полигонов в их закрытых жилых городках складывались не только общие, но и свои, присущие только данному месту традиции. Это обуславливалось географическим и климатическим положением, закрытостью, общностью судеб и общим уровнем образования. Такой сложившейся традицией в Советском была встреча Нового года. После шампанского и рюмки водки в семейном кругу все шумной толпой вываливались к новогодней елке в центре городка. Там заранее были приготовлены санные горки и другие забавы из снега и льда. Всеобщее веселье продолжалось на открытом воздухе. Время от времени кто-нибудь громогласно объявлял, что приглашает желающих к себе на фирменных крабов в особом соусе собственного приготовления. И так до утра. Никогда нельзя было предугадать, где закончишь праздник, все друг друга знали или хотя бы виделись в городке и на службе.
Но у Советского была и своя традиция, которой очень гордились. Это праздник рыбки мойвы. В этот вечер все население собиралось за полосой лесного парка на берегу Авачинской бухты. Там, вдоль прибрежных деревьев, цепочкой тянулись гаражи знаменитого «Яхт-клуба». Это было любимейшее место встреч настоящих мужчин. Напротив гаражей и широкого пляжа простиралась водная гладь бухты, до самого мыса Рыбачий, у пирса которого виднелись мощные рубки атомных подводных крейсеров. А на черном вулканическом песке пляжа в этот праздник маленькой рыбки влево и вправо разбегались цепочкой костры. Это был только их праздник. Отовсюду слышались смех и музыка, дети носились с ведерками и сачками. То был великолепный черный пляж, на котором никто никогда не загорал и не купался – все же северная часть Тихого океана. Еще севернее были только Чукотка и Аляска. Чернота же пляжного песка была плодом творчества Камчатских вулканов. Праздник шел своим чередом, когда над бухтой неожиданно раздавался радостный клич: «Мойва!» – и сразу все бросались к набегавшей волне, кто с ведром, кто с сачком, а кто и с лопатой. Набегающая волна бурлила и сверкала, переливаясь серебром нерестящейся рыбки. Все дружно принимались ее черпать и выбрасывать на пляжный песок. Тихоокеанская мойва очень напоминала балтийскую корюшку, но была крупнее и жирнее. Да и знаменитого огуречного запаха корюшки, к сожалению, не было! Рыбку тут же принимались готовить на кострах и начиналось традиционное хождение в гости от костра к костру. Отовсюду звучала музыка и песни. Наступившая ночь была темна, были видны только догорающие костры да цепочка огней на недалеком пирсе.
От этого пирса, который находился недалеко от «Яхт-клуба», утром и вечером, по расписанию, отправлялся паром на Петропавловск-Камчатский. Конечный пунктом его маршрута через Авачинскую бухту был пассажирский порт Петропавловска, где располагалось здание морского вокзала. Порт находился в небольшом ковше почти в центре города, где за высокой скалистой косой располагался рыболовецкий порт Синеглазка. Именно здесь, на скалистой косе, при входе в ковш, и развивались события по защите Петропавловска-Камчатского от англо-французской эскадры в XIX веке. События происходили в период сражения за Севастополь. Как известно, в Крыму Россия потерпела поражение. Но не многие знают, что на Тихом океане наши моряки и местные охотники успешно отразили нападение совместной вражеской эскадры, практически уничтожив хваленую английскую морскую пехоту. В результате французский адмирал застрелился, а объединенная эскадра была вынуждена ретироваться в Европу, предварительно похоронив убитых недалеко от мыса Казак. Это место с тех пор так и назвали – Тарья (могила). Руководил защитой Петропавловска-Камчатского адмирал Загоруйко. Понимая, что единственный военный парусник «Аврора» не сможет противостоять вражеской эскадре, он приказал затопить его при входе в ковш бухты, предварительно сняв пушки и установив их на скалистой косе. По всей Камчатке были разосланы гонцы с распоряжением, чтобы немедленно прибыли вооруженные охотники и казаки для защиты города от непрошеных гостей. В Петропавловск стали прибывать на оленьих и собачьих упряжках охотники, казаки и местные жители с допотопными, но хорошо пристрелянными ружьями. Матросы с «Авроры» и немногочисленный гарнизон заняли боевые позиции на мысу, возле батареи. Весь остальной люд в малахаях из звериных шкур рассыпались, по охотничьему разумению, среди скал и кустов, надежно замаскировавшись. Английские морпехи после обстрела побережья из корабельных пушек предприняли попытку высадиться на косу. В прославленных красных мундирах, с ружьями новейшего образца они были уверены в успехе. За ними были сражения в колониях Африки, покоренные Индия и Китай. Но тут произошло нечто невероятное. С вражеской батареей и солдатами все было привычно, ее громили из корабельных орудий. Но еще на подходе к берегу, в шлюпках, они стали неожиданно нести ощутимые потери. Ну а при высадке вообще творилось что-то невероятное. Противника нигде не было видно – ни брустверов, ни боевых построений, ни строгих мундиров. Никого! А солдаты валились снопами. И так повторялось раз за разом, с каждой попыткой высадится. Бывалые охотники знали свое дело. Эскадра долго стояла в Авачинской бухте в раздумье. От прославленных королевских морпехов мало что осталось. Это была катастрофа, это был позор – потерпеть поражение от крохотного гарнизона! Французский адмирал застрелился. Тогда, по договоренности с адмиралом Загоруйко, были собраны трупы и похоронены у мыса Казак. А объединенная эскадра с позором отправилась восвояси. Почему-то сегодня мы постоянно твердим о своих поражениях, а успехи и блистательные победы забываем, но еще чаще принижаем. Зато на скалистой косе до сих пор стоят пушки наших доблестных предков с затопленной в ковше «Авроры».
Из этой же бухты намного раньше отправлялись в плавание и два парусника экспедиции Беринга: «Святой Петр» и «Святой Павел». Петр Первый повелел им определить, где кончается его Империя и есть ли пролив между Азией и Америкой. После открытия пролива между материками, возвращаясь на Камчатку, Беринг скончался. Он был похоронен на одном из островов Тихого океана, повторив судьбу Баренца, скончавшегося от цинги и похороненного на одном из островов Баренцева моря, когда пытался штурмовать Северный полюс с Новой Земли.
Надо сказать, что освоение Сибири, Дальнего востока, Чукотки и Западного побережья Америки представляет собой удивительную историю. Если освоение Нового Света европейцами являло захват и насилие, то русские начинали с походов казаков в Сибирь как продолжение войны с захватчиками монголами. Они гнались за ними так успешно, что в азарте проскочили мимо самой Монголии, вышли к Тихому океану и, перемахнув через него, оказались в Америке. Обнаружив, что ни монголов, ни татар там нет, они мирно расположились среди индейских племен. Они освоили территорию почти всего Западного побережья Северной Америки, вплоть до будущего Лос-Анджелеса, основав там форт Росс. И совсем немного не дотянув до нынешних границ Мексики. Заметим, что весь этот гигантский маршрут они прошли без войн, геноцида, как и по всей Сибири. Удивительно, но они совершенно мирно уживались среди народов не только Сибири, но и племен индейцев Северной Америки.
Если прибываешь в Петропавловск-Камчатский порт на водном транспорте, то при выходе из морского вокзала сразу попадаешь на серпантин круто извивающейся дороги. Она ведет вверх, в город. С правой стороны до самой центральной улицы тебя сопровождает унылая подпорная стена высотой метра в три-четыре, а за ней в голубое небо устремляются два исполина – Авачинской и Корякский вулканы. И каждый раз, глядя на эту стену, он вспоминал Геннадия, однокашника из поющего спецфака. Гена также проходил службу на одной из баз Камчатки. Однажды он отмечал какой-то праздник у друзей в Петропавловске. Возвращаясь поздно вечером на катер, он спешил. Было уже темно и, ориентируясь лишь по сиявшим внизу огням порта, смело двинулся прямо вниз по склону, сквозь кромешную темень к долгожданному маяку надежды, наперерез подпорной стены. Но на первом же ее повороте, ослепленный яркими огнями порта, он полетел на асфальт с высоты четырех метров. Спасло его только альпинистское прошлое, да праздничный наркоз. Удивительно, но при этом он заработал всего лишь несколько синяков. А когда поднялся, то спокойно, но уже как положено, по асфальту дороги, пришлепал в порт на свой катер. А в Финвале, на берегу океана, он однажды вступил в бой с цунами, проявив себя геройски, за что и получил заслуженную медаль. Будучи популярным на Камчатке бардом, он тут же сочинил по этому поводу песенку. Вот несколько строк про цунами, наших мужчин и преданных женщин:

Ордена к груди прижали,
Вверх на сопку побежали.
Женщины остались греть обед.

Его песни гремели тогда не только на всех судах Петропавловска, но и во многих портах за рубежом. Да так громко, что Геннадием всерьез занялся особый отдел. Спасли его только популярность да наличие поклонников из среды особистов.
В том же Финвале, на берегу океана, под сопкой велись работы в легководолазных гидрокостюмах. Гена ненадежно затянул пояс, и перетекший в ноги воздух перевернул его вверх ногами. На поверхности океана торчали лишь его раздувшиеся бахилы, а сам он повис вниз головой, изо всех сил пытаясь перевернуться. Пришлось его товарищу ножом вспороть брючины гидрокостюма. Когда на поверхности появилась физиономия Гены, глаза у него были как у окуня. С тех пор он стал внимательно слушать инструкторов по подводному плаванию. В Финвале он и женился – на красавице камчадалке, а приехав в Питер, развелся. Вот его строки, написанные в Питере по этому поводу:

Мы стоим у замерших львов
И молчим, ты в лису, я в бороду,
Цепенеет в глазах любовь.

А вот с Тихоокеанским рыболовецким флотом вновь прибывший камчадал был знаком только издали, по профилям судов рыболовецкого порта Синеглазка. Их экипажи он наблюдал лишь в официальных передачах по телевизору да в ресторане, где они шумными компаниями отмечали благополучное возвращение из морей. Тогда со сцены какого-нибудь из них громогласно объявлялось поздравление от одного БМРТ или сейнера другому и заказывалась в их честь музыка. Гуляли морячки весело и шумно, сразу было понятно, что Петропавловск – это, прежде всего, рыболовецкий порт. Но неожиданная встреча в аэропорту с зареванным матросиком лет семнадцати открыла ему глаза на обратную сторону медали рыболовецкой романтики. Он встретил его в зале ожидания, когда поджидал вертолет с севера. Разговорились, матрос поведал свою нехитрую историю. Выяснилось, что он родом из Тамбовщины, начитался книг, грезил морской романтикой. Накопил втайне от матери денег и сбежал из дома прямо на Тихий океан. Надо сказать, что на рыболовецких судах работа тяжелая и грязная, берут в матросы всех, кто подвернется. Много бичей с Колымы и всяких прочих сомнительных личностей. Романтик впервые вышел в море. Свершилось! По возвращении в порт новые дружки и встречавшие их подруги прямо на пирсе взяли его под белы рученьки – и по притонам. Очнулся через несколько дней без денег, из общежития выгнали. Он пожалел парня, купил ему билет и отправил обратно в Тамбов с условием, что он из дома ни на шаг. А несколько позже, когда за рюмкой чая в ресторане познакомился с капитаном сейнера, то узнал, что это типичная история. Капитан, старпом и боцман с рыболовецких судов перед выходом в море по всему городу отлавливают матросиков, а затащив на судно, сразу выходят на рейд, чтобы те не расползлись. В море выходят лишь тогда, когда экипаж окончательно протрезвеет. Однажды капитан пригласил его в гости на свой сейнер, что стоял у стенки. Каюта маленькая, тесная, но, самое главное, везде преследует неистребимый, назойливый рыбный запах. Тихоокеанский краб и все остальные камчатские деликатесы хороши, но добывать их очень непросто.
У жителей Петропавловска имеется и свой, знаменитый термальный источник. Он называется Паратунка, по названию одноименной реки. По субботам и воскресеньям жители города приезжают сюда понежиться в горячей целебной воде. Температуру ее можно выбирать, приближаясь или удаляясь от бьющего из недр ключа. Вода проточная, из бассейна она сразу стекает в реку Паратунка. Но когда он посетил эту здравницу, то ему сразу не по вкусу пришлось слишком близкое соседство разнообразных, разнокалиберных и незнакомых тел, да и разношерстная толпа в раздевалке. Там же на реке Паратунка, только немного ниже по течению, но в пределах видимости, стоит еще один, двухэтажный профилакторий. В нем экипажи подводников проходили реабилитацию после длительного пребывания под водой. Сюда экипаж в полном составе привозили сразу после длительных походов. Но, все же, «Зарница», что была на территории базы, несомненно, комфортабельней, уютней, да и сделана с большей фантазией и вкусом.
В Петропавловске-Камчатском, как и во многих городах Отчизны, центральная улица, естественно, была имени Ленина. Она относительно благоустроена, но стоит только шагнуть за угол, как сразу попадаешь в заброшенный горный аул. Но в центре города было почти благополучно, и даже имелся свой концертный зал. Он располагался все на той же центральной улице, которая плавно огибала сопку и спускалась к небольшому озеру, за которым начинался рыболовецкий порт. Здесь однажды произошла его неудачная попытка попасть на концерт Антонова.
Как-то летом по всему городку разнеслась весть, что в Петропавловск прилетел Антонов и что сегодня его единственный концерт. Упустить такую возможность было преступлением, песни Антонова ему нравились какой-то светлой душевностью и теплотой. К сожалению, паром отправлялся в Петропавловск слишком поздно. Этой неприятностью он поделился с Сергеем, тот мгновенно предложил свою помощь, назначив свидание через полчаса в «Яхт-клубе». Когда он прибежал на место встречи, моторная лодка была уже на воде, а Сережа «при параде». Мгновение – и они мчались по бухте, оставляя за собой мощный фонтан воды и длинный пенистый след. Расстояние до Петропавловска составляло примерно миль двенадцать (около двадцати километров). Но в спешке они не заметили, что буксиры растаскивают противолодочную сеть. Это означало, что вот-вот на входе появится подводный атомоход. Так оно и вышло, они встретились почти в проходе. Сергей прибавил ходу и резко сманеврировал, откуда-то с поднебесья рубки раздался нелестный рык по «матюгальнику». Сергей прибавил еще, и они разом выскочили на простор. Но это было только начало. В бухте Синеглазка он стал закладывать вокруг рыболовецких судов и плавбаз такие виражи, что дух захватывало. «Матюгальники» гремели уже со всех сторон. Но каково было их разочарование, когда выяснилось, что концерт уже начался. Входные двери были закрыты наглухо, а зал, как потом рассказывали, был забит до отказа. Все старания и риски оказались напрасными. Домой шлепали по бухте, как побитые псы. На следующий день по базе было проведено расследование о нарушении правил судоходства, но никто их не выдал. А много лет спустя, в новостях по Первому каналу сообщили, что в Авачинской бухте произошло столкновение сейнера с атомной подводной лодкой. Этого можно было ожидать давно, учитывая особенности рыболовецких экипажей и нашего менталитета. А несколько раньше наша лодка в подводном положении столкнулась в Тихом океане с американской субмариной. И это на таких-то океанских просторах! Но как они нашли друг друга?! Просто чудом наш атомоход успел поднырнуть под американский, хотя рубкой все же содрал у нее с корпуса кусок резины. Американская субмарина всплыла и в надводном положении направилась в сторону Японии. Наша же в подводном положении вернулась на свою базу. Застрявшую на лодке трофейную резину сразу отправили на исследование, а один маленький кусочек в качестве сувенира оказался у штурмана атомохода. Этого штурмана он хорошо знал. Тот был человеком интересным и необыкновенно эрудированным. Дружить с таким человеком, и особенно слушать его рассказы, было одно удовольствие. Но, к сожалению, через год его списали по зрению.
Неоднократно летая в отпуска из Европы в Азию и обратно над огромными просторами матушки России, он постоянно мечтал своими глазами повидать то, что прячется в этой бескрайней, загадочной тайге, медленно проплывающей где-то внизу. Особенно манило «славное море, священный Байкал». И однажды он решился. После посадки в иркутском аэропорту вышел из самолета и сразу оформил остановку. Выйдя на площадь у аэропорта, он взял такси и отправился в центр города. Таксист высадил его у какого-то огромного мрачного здания на центральной улице. Иркутск, как и многие другие крупные города России, представлялся посетителю центральной благоустроенной улицей, за которой следовали обветшалые деревянные домики позапрошлого века. Пробегавшую мимо миловидную девушку он мимоходом спросил, что можно в Иркутске посмотреть проезжему иностранцу. Она остановилась, внимательно осмотрела его непонятную морскую форму и стала подробно с вдохновением рассказывать о ее родном городе. Сразу стало понятно, что он не в Москве. Слово за слово, и она решила сама провести небольшую экскурсию. Она показала ему весь город и, прежде всего, деревянные домики, где когда-то жили ссыльные декабристы. По ходу экскурсии оказалось, что она работает в том мрачном здании, возле которого высадил его таксист. Оказалось, что в этом институте принимают и определяют пробу золота со всей Колымы. Он в шутку спросил, а нельзя ли попробовать на ощупь самородок или хотя бы золотой песок знаменитых приисков? И уж совсем неожиданно получил ответ, что он должен погулять, а через полчаса подойти к окну полуподвального помещения и по сигналу протянуть ладонь в форточку, через решетку. Когда он выполнил весь ритуал, то был поражен, действительно, в ладонь ему насыпали горсть золотого песка. Песок оказался на удивление тяжелым. Несколько секунд покачав его на ладони, он тут же вернул его обратно. С опозданием до него дошло, чем могла обернуться эта глупая затея. Выпорхнувшему из здания милому экскурсоводу он ничего не сказал, но попросил проводить до ближайшей гостиницы. На это она незамедлительно ответила, что он может на пару дней остановиться у нее и что родители будут ему рады. Такая открытость и гостеприимство сибиряков просто поражали. Отказать было невозможно.
Собственный деревянный дом был просторен и уютен. Угнетало только здание тюрьмы, расположенной неподалеку. В зарешеченных окнах ее мелькали гримасничающие, отнюдь не печальные женские лица. Первым делом хозяин с хозяйкой посадили его за стол и выставили все, что было в доме – в первую очередь бутылку водки, а под нее байкальского омуля «с душком». Припасы хранились тут же, в подполье. Он давно слыхал о байкальском омуле, и особенно «с душком». Внешне он оказался похожим на обыкновенную селедку, а специфический «душок» появляется после того, когда рыба долго хранится. После знакомства с красной камчатской рыбой, «легенда Байкала» обернулась полным разочарованием. Но он не подал виду и с удовольствием закусывал сибирскую водочку омулем с «душком». На следующий день была запланирована поездка на Байкал, в поселок Лиственничная. Это была иркутская зона отдыха на берегу знаменитого озера.
Рано утром они сели на автобус и через некоторое время оказались в небольшом поселке. На туристической базе взяли напрокат палатку и необходимый туристический инвентарь. Палатку и костер устроили прямо на берегу Байкала-батюшки. Солнышко радостно ласкало прибрежные кедры и серебряными бликами играло на бескрайней водной глади. Где-то на горизонте виднелась полоска противоположного берега, там проходила железная дорога. Подойдя к воде, он поразился ее идеальной прозрачности. Каждый камушек высвечивался всеми своими гранями и красками. Грех было не искупаться в этой манящей свежести. Он быстро разделся, несмотря на бурные протесты милого экскурсовода, и с разбега нырнул в воду. Но так же быстро, как пингвин в Антарктиде, оказался на берегу. Вода неожиданно обожгла его своим ледяным холодом. Как может быть обманчива природа! А ведь так была приветлива и ласкова эта манящая прозрачность. В итоге все обернулось шутками и хохотом под рюмку местного спиртного. Добрым словом он вспомнил отца сибирячки, который покачал головой и всучил ему заветную бутылочку, когда гость решительно объявил, что обязательно искупается в Байкале.
Погода была прекрасная, настроение превосходное. Под вечер у ласкового костра он впервые услышал легенду о Байкале и его дочери Ангаре: как красавица Ангара сбежала от сурового отца Байкала к любимому молодцу Енисею. Костер выхватывал из темноты склоненные ветви деревьев и золотил нежное личико юной сибирячки. Где-то в темноте еле слышно ворчал суровый Байкал.
Возвращались в Иркутск на катере. В Ангаре, как и в Байкале, с борта теплохода можно было свободно различить в далекой глубине прозрачной воды каждый разноцветный камушек. А вокруг проплывали живописные горы, покрытые величественными островерхими кедрами. Все дышало простором и невозмутимым спокойствием. Наутро очаровательная подруга проводила его в аэропорт, оставив после себя впечатление чистоты и свежести, как прозрачная красавица Ангара.
Самое удивительное, но за время пребывания на Камчатке он только один раз, да и то под конец своего пребывания, посетил знаменитую Долину гейзеров. Он гонялся по всей стране за впечатлениями, а рядом было чудо, которое могло пройти мимо его. Это чудо располагалось у залива Кроноцкого и официально именовалось Кроноцким заповедником. Поразительно, но это чудо было открыто только в сороковых годах прошлого века. Уникальность его в том, что в долине, наглухо окруженной горами, били и струились самые удивительные по форме и ритму термальные источники. Иногда это были малозаметные горячие ключи и ручейки, а иногда взмывали в небо на большую высоту столбы горячих фонтанов. Причем форма их была необычайно разнообразна: от вертикальных мощных столбов до шаровидных облаков воды и пара. Они неожиданно вырывались из-под земли, затем надолго пропадали, чтобы опять так же внезапно устремиться вверх. Иногда источники беззаботно бурлили очаровательными, маленькими ключиками. Растительность вокруг них приобретала сказочный окрас. Трава и растения могли быть розового, голубого, красного, изумрудного или синего цвета. Такое можно наблюдать у источников и в других местах Камчатки, но в миниатюрной копии. Они тоже поражают, но не так, как в масштабном театральном представлении долины Гейзеров, Кроноцкого заповедника. К сожалению, недавно все это чудо природы смыло мощным селевым потоком. Но ученые убеждены, что долина в ближайшее время восстановится, и это уже происходит.
Почти сразу после посещения долины Гейзеров на их базу пришло письмо из Петропавловска от рыбнадзора, с предложением провести совместную инспекцию рек региона на предмет браконьерства. Им предлагалось сплавиться по горной реке Авача. Транспорт по доставке в горы к истокам реки они брали на себя. Предварительно позвонив другу Борису, он согласовал мероприятие на воскресенье. Предложение было заманчивым, но рискованным. Авача была быстрой порожистой горной рекой с небольшими водопадами, перекатами и завалами. Да и встреча с браконьерами в диких непроходимых местах малоприятна. Но уж очень было заманчиво обозреть Камчатку не с берега океана, а с высоты центральных гор хребта. К тому же ссориться с рыбнадзором было недальновидно.
Высадили их высоко в горах, на берегу реки. Не теряя времени, они надули резиновую лодку. Оказалось, что это самый надежный вид транспорта не только во льдах Арктики, но и на сплаве по горным рекам Камчатки. Нельзя было мешкать. К концу дня они должны были спуститься в Авачинскую бухту, где на берегу их будет встречать ГТСка. В противном случае начнется их поиск.
К сожалению, разглядывать великолепные виды камчатских хребтов и вулканов приходилось нечасто. Сразу после спуска резинки на воду ее тут же подхватило быстрое течение. Их понесло вниз по извивающейся, то грозно грохочущей, то тревожно затихающей горной реке. Они приступили к своим штатным обязанностям. Борис, находившийся на носу, впередсмотрящий, должен был предупреждать об опасности, а также держать наготове привязанную к лодке «кошку», чтобы в подозрительно спокойных местах забрасывать ее в воду на предмет браконьерских сетей. И если она попадется, то подтянуться к ней, обрезать и свалить в лодку. Второму члену экипажа выпало быть кормчим. Это значило править лодкой, одновременно уворачиваясь от нависших над рекой деревьев и хлестких веток. При этом необходимо как можно реже таранить валуны, топляки, не терять голову на перекатах и водопадах. Самым нежелательным было столкновение с подводным валуном – мгновенно можно было оказаться в ледяной воде от мощного удара под мягкое место. Таков недостаток и благо резиновых лодок. Обычная лодка в такой ситуации просто получила бы пробоину и пошла ко дну. Все шло более или менее гладко, если бы кормчий не решил на крутом повороте схватиться за ветку над головой. Мгновенно его сдернуло с надувного сиденья, и он повис над водой, зацепившись пятками за корму, а руками за злополучную, далеко не оливковую ветвь. Мягкое место опустилось в ледяную купель. Еще немного, и он разжал бы онемевшие пальцы, и погрузился бы в холодную бурлящую купель. Но тут на помощь пришел Борис. Когда лодка дернулась и остановилась, он оглянулся и мгновенно сообразил, в каком положении оказался его кормчий. Он висел, беспомощно растянутый над водой, между лодкой и деревом. Забросив кошку за злополучную ветвь, он быстро подтянул лодку под воздушного акробата, затем помог ему перевалиться через борт. Пришлось сделать остановку и развести костер, чтобы просушиться. А заодно отведать ухи из браконьерской рыбы, которую собрали в конфискованных сетях. В Авачинскую губу они спустились вечером, когда уже подступала ночная темнота, Петропавловск был весь в огнях. Встречающие уже беспокоились и начинали размышлять о дальнейших действиях. Но за их терзания, в качестве награды, они получили браконьерские сети и несколько великолепных рыбин. А о случившемся конфузе защитники природы стыдливо умолчали.
На Камчатке стояла теплая убаюкивающая осень. В воздухе веяло легкой осенней грустью. На семейном совете было единогласно решено осуществить давно обещанную сыну поездку на Малую Саранную.
И вот, навьючив на Сережкин мотороллер «Тула» палатку, провизию, ружье и все остальное, ранним утром отправились в путь. Оставили позади Сельдевую бухту с заводскими цехами и огромным доком, мыс Рыбачий с прислонившимися к пирсу задумчивыми атомоходами. Как усталые киты, те тускло поблескивали на утреннем солнце своими мокрыми черными спинами. Вскоре они нырнули под ветви деревьев горной дороги. Проехав около часа, свернули на еле заметную тропу, а дорога продолжила змеиться вверх на сопку, где располагалась погранзастава. Неожиданно тропинка вырвалась на широкий простор. Перед глазами распахнулся огромный, дышащий свежестью и соленой влагой океан. Из него на берег выползал гладко вылизанный приливами пляж с необыкновенно черным и тонким песком. Все это великолепие упиралось в изумрудные сопки-великаны, сквозь которые вырывалась на простор беспокойная и шумная речушка Саранная. Она дробилась на мелкие протоки и спешила слиться с океаном, покидая загадочный полумрак ущелья. Мелкий черный песок у кромки прибоя был захламлен морскими дарами. Океан выбрасывал на берег все, что считал для себя ненужным: обрывки сетей, детали шлюпок и прочие напоминания его морских штормовых буйств. Тут же кружили чайки, лакомясь зазевавшимися крабами, морскими ежами, останками рыбы. Но это нисколько не портило ощущения простора и чистоты. Сын с энтузиазмом принялся гонять по гладкому пляжу мяч, а жена в задумчивости бродила вдоль кромки прибоя, разглядывая выброшенные обломки чьих-то судеб. На долю же главы семейства выпала проза быта. Он принялся устанавливать палатку на небольшой полянке недалеко от реки. Поспешил запастись дровами, развести костер – в общем, создать условия для будущего ночлега. Но оказалось, что это только начало выпавших на его долю трудов и забот. Когда после ужина с дымком все заползли в палатку и благополучно угомонились, он краем уха уловил недовольное урчание и сразу понял, что это значит. Так урчит только медведь, недовольный тем, что кто-то вторгся на его территорию. Упаси Боже, если это самка с пестуном! Но почему она не уводит его, а кружит вокруг? Ночью бежать было и опасно, и невозможно. Успокоив заворчавшую сквозь сон жену, он выбрался из палатки, раздул погасший костер и зарядил ружье жаканом. Круглая пуля не такая убойная, но в зарослях надежней, она меньше рикошетит от веток. В темноте зверь мог напасть с любой стороны, палатка не спасет. Пришлось жечь костер до рассвета. И всю ночь зверь бродил где-то рядом. Жена никак не могла взять в толк, почему он до утра просидел у костра. И только дома он поведал им про свои страхи. К чему было пугать их в лесу, среди ночи. А так впечатление от поездки осталось у них прекрасное, на всю жизнь. В квартире, на третьем этаже, медведь был уже не страшен.
Но самое сильное впечатление он произвел на домочадцев, когда однажды заявился домой абсолютно голый, завернутый в драный кусок овчины. Виной был все тот же Серега. Он долго уговаривал его сходить на катере в устье реки Паратунки, чтобы поохотится. Была поздняя осень. Сезон охоты давно закрыт, но он от кого-то узнал, что там задержались утки. Уже выпал снег, вокруг островков образовался лед, но вода в устье не замерзала. Река теплыми источниками подогревала устье. К тому же она приносила сюда много всякого корма, поэтому здесь и скопились задержавшиеся утки. В конце концов, ему удалось уговорить, и они отправились на запоздалую утиную охоту. Но в пылу охотничьей страсти был пропущен момент отлива, и они неожиданно оказались на мелководье, среди многочисленных разбросанных по всему устью небольших островков. И тут стало понятно, что им предстоит долгая мучительная ночевка, в ожидании прилива, на открытой всем ветрам дюралевой «Казанке». Тогда было принято решение высадиться на одном из островков, где виднелся кустарник и торчало из снега несколько деревьев. На нем можно было попытаться развести костер и дождаться прилива. Им предстояло высадиться на припайный лед, а это непросто. Разогнав катер, они как можно дальше врезались в припай. Но, как только он ступил на лед, так в тот же миг оказался под водой. Тяжелая меховая одежда потянула ко дну. Отлив был мощный, и его тут же затянуло под лед в глубокую промоину. Голова неожиданно стала работать хладнокровно и четко, как механический счетчик. Он посмотрел вверх. Справа виднелось удаляющееся пятнышко слабого света, похожее на далекую звездочку. Значит, ему туда. В этот момент он почувствовал под ногами дно. Присев, сгруппировавшись, он изо всех сил оттолкнулся и стал отчаянно работать руками и ногами, продвигаясь к этому спасительному светлому лучику. И уж совсем неожиданно вынырнул рядом с катером. Вокруг нетронутый лед. Тем временем Сергей, как на борцовском ринге, схватил его за воротник и мощным броском перекинул в лодку. Отдышавшись, незадачливый ныряльщик разделся догола. Сергей протянул ему бутылку водки и помог натереться с ног до головы, а остаток залил внутрь. В отсеке бака нашелся огромный тулуп, весь рваный, в прорехах. Завернувшись в него, он залег на дно лодки, на рыбины (деревянные решетки). Весь дрожа от холода и пережитого, он только тогда по-настоящему испугался. В дальнейшем Сергей, которому досталось согревающей жидкости только на донышке бутылки, поведал, что всю ночь, чтобы согреться, ему пришлось бегать по короткому маршруту с кормы на нос и обратно. Один раз он попытался пристроиться рядом, под шкуру, но получил такой отпор, что полетел через весь катер на корму. С пьяным другом договориться не удалось. А сам он проснулся только под утро, с уже начавшимся приливом. Они завели мотор и, наконец, вырвались на простор Авачинской бухты. Вскоре впереди, на фоне уже побелевших сопок, появились строения городка. От «Яхт-клуба» до дома путь проходил через лесную прибрежную полосу каменных берез. Дальше, за комбинатом бытового обслуживания, находился его дом. В это ранее утро заводской люд направлялся на автобус, подвозивший их на работу в бухту Сельдевую. Они с интересом уставились на что-то голое в драной шкуре и ботинках на босу ногу, бегущее со стороны комбината бытового обслуживания. Один из них задумчиво заметил, что в ателье стали неплохо шить на заказ. Но кто-то ему возразил, что в таком наряде возвращаются только от любовницы при очень ревнивом муже. Заспанная жена, открывая дверь, заметила, что это не самая его удачная шутка. Но самое удивительное, что после этой купели он не подхватил даже насморка. Сергей же поплатился сильнейшей простудой.
Накануне первого дня рождения на Камчатке, к нему с таинственным видом подошла сотрудница. Она по секрету сообщила, что его сослуживцы решили сами организовать торжество по этому случаю. Пусть он ни о чем не беспокоится и ждет приглашения. Действительно, в назначенный срок к его подъезду подкатил ГАЗик и несколько раз просигналил. Когда они с женой сели в машину, то им плотно завязали глаза, сообщив, что это похищение. По знакомым поворотам он сообразил, что они направляются в сопки. Со все еще завязанными глазами их долго спускали по лестнице куда-то вниз. По гулким шагам и характерному запаху он определил, что они в подземном бункере. В застывшей тишине лязгнули засовы металлических дверей. Их ввели в глухую комнату и усадили на какую-то скамью, сняли повязки. Была кромешная темнота и гробовая тишина. Неожиданно вспыхнул свет, и гулкое бетонное помещение огласилось криками поздравлений. Перед ними стоял длинный дощатый стол, застеленный старыми газетами. Вдоль стола с обеих сторон тянулась цепочка хорошо знакомых физиономий. Сам стол ломился от деликатесов и напитков, а у каждого гостя справа, под рукой, стояла алюминиевая кружка спирта с морской водой. Жива традиция! Так в первый и последний раз он отмечал свой день рождения под землей в сооружениях, которые сопровождали его почти всю жизнь. И это хорошо знали его друзья.
Срок пребывания на Камчатке подошел концу. Провожала она его привычной летней погодой. Дни стояли прохладные, пасмурные, ветер хлестал наотмашь тугим промозглым дождем. На прощание было решено отправиться на материк теплоходом по Тихому океану до Владивостока. Затем поездом через всю Сибирь до Свердловска. Уж очень хотелось посмотреть всю необъятную ширь матушки России. А из Свердловска до Питера можно и самолетом. Впервые путь на материк был не по воздуху, а по океану. Отправился он в дальнее турне не один, а с сыном-отличником, только что окончившим первый класс. Ему очень хотелось, чтобы у него осталась память о Тихом океане, Владивостоке, Амуре, Сибири, Урале. Для матери двухнедельный вояж представлялся слишком сложным, и она вылетела домой самолетом. Из Петропавловска-Камчатского вышли на теплоходе «Ильич» под вечер. Миновали Авачинскую бухту, попрощались на выходе в океан с Тремя братьями – это три скалы, дружно торчащие из воды при входе в бухту. Надо сказать, что во Владивосток ходили два океанских лайнера – «Ильич» и «Крупская». Они были получены в качестве репатриации у Германии, как и «Россия», что ходила на Черном море. Лайнеры были огромными и необычайно комфортабельными, с богатой отделкой. Но ходили они обычно полупустыми. Пять суток по океану не каждому по душе, особенно когда спешишь на материк по делам или в отпуск. Было как-то странно бродить по этому огромному безлюдному судну, заглядывая в скучающие рестораны и бары. Сыну скрашивала плаванье команда курсантов-подводников, возвращавшихся с практики в питерское Балтийское училище подводного плавания. И он быстро вошел в их среду. Благодаря непринужденности в общении, да еще в своей импортной японской одежде и лакированных туфельках, мальчишке легко удавалось покорять сердца не только курсантов, но и скучающих барменш. И он этим активно пользоваться. Он свободно входил в бар, залезал на высокий стул и требовал лимонад или мороженое. Ему никогда не отказывали, так как он всегда легко и охотно поддерживал светскую беседу. Для барменш и официанток это было единственное развлечение на протяжении всего изнурительно пятисуточного рейса.
В первую же ночь после выхода в океан разыгрался шторм. К утру огромную посудину раскачало основательно. Шторм вскоре, к счастью, прекратился, но раскачавшаяся громадина продолжала по инерции переваливаться с бока на бок все пять суток, до самого Владика. К удивлению отца, сын переносил качку совершенно спокойно, продолжая свои набеги на бары. Для отца было загадкой, как он может так уверенно ориентироваться в этих палубах, трапах и переходах. Он жил своей жизнью, спокойно и с достоинством, хлопот с ним не было никаких. А вот многие пассажиры выглядели неважно, старательно обходя стороной рестораны и буфеты. Лайнер шел курсом на юг, вдоль Курильской гряды. Справа по борту из воды торчала длинная гряда островов, очень похожая на караван горбатых верблюдов. Однажды выйдя на палубу, чтобы подышать и полюбоваться Курилами, он увидел забавное зрелище. Сын играл в огромные шахматы со своими друзьями подводниками. Шахматная доска была изображена прямо на палубе, а фигуры были примерно в рост юного шахматиста. Вокруг собралась любопытная толпа из пассажиров и курсантов. Саша перетаскивал свои фигуры сам, не давая помогать никому. Оказалось, что он обыгрывал их всех подряд, никто из пассажиров или курсантов не мог сыграть с ним даже вничью. Отец был горд за своего ученика, но не менее отца восхищались им его друзья-подводники. Все было прекрасно, как вдруг, со стороны кормы раздался звук моторов тяжелого самолета. На бреющем полете с боевым разворотом с кормы на них неслась серая четырехмоторная громадина военного самолета. Он заметил, что лопасти одного двигателя не вращались. С грохотом она пронеслась прямо над мачтами лайнера, но он успел все же заметить на голубовато-сером фюзеляже опознавательные знаки американских ВВС. Он не раз слышал, да и читал в газетах, об облетах американцами наших кораблей. Но то было где-то с кем-то, а тут – наяву с тобой. И он почувствовал на себе, как это тревожно. Кто знает, что вздумается психу-пилоту. Ведь он же видел, что это мирный лайнер! В памяти всплыл 1941 год, пикирующие «Юнкерсы» и разрывы бомб вокруг вагонов их состава. Он часто слышал от подводников, как действует американская система обнаружения «Орка», но то военные игры, а здесь мирные люди. Наглость и открытое хамство американцев поражают.
Плавание по океану приближалось к концу, когда впереди по носу в вечерних сумерках стала всплывать из воды Япония. Когда подошли ближе и легли курсом через пролив на запад, бросился в глаза поразительный контраст. Слева та же островная земля, что и справа, но левая, японская, вся в огнях от летящих огней машин, сияния фонарей, бешеной пляски реклам. И все это от подошвы сопки и почти до самой вершины. А справа наша земля, где царит сплошная темень, и только одинокая лампочка погранзаставы тоскует в кромешной безысходности. Где-то японцев можно понять, но не простить. Прошли по проливу Лаперуза мимо Сахалина, камушками с крутого бережка в нас никто не бросался. Наконец, Владик! Загроможденная и захламленная, но устойчивая земля все же, приятней идеально чистой, стальной, но ненадежной палубы. Первым делом взяли железнодорожный билет до Свердловска. Оставалось несколько часов побродить по городу. Владивосток весь разбросан по сопкам, прошлись по его центральной улице, полюбовались заливом Золотой Рог, на остров Русский посмотрели издалека. А ему так хотелось посмотреть там на военно-морские творения его дяди Гриши. Войну он провел в этих местах. В сувенирном магазине взяли на память белый коралл с надписью на мраморной подставке «Владивосток». Пообедали в шикарном ресторане дарами моря и отправились на вокзал.
На перроне они были удивлены огромным количеством японцев возле их вагона. Вероятно, они тоже решили поближе рассмотреть Россию, и не только через пролив или из иллюминатора самолета. Похоже, что они тоже решили, что сквозь разрывы облаков успешно можно обозревать только унылую бескрайность тайги. Японцы почему-то стали активно фотографировать Сашку. Отец никак не мог понять, чем же он им так приглянулся? Может быть, японской одеждой с камчатской толкучки? В Хабаровске впервые встретились с Амуром, величием и широтой он напоминал Волгу. Это были родные края директора судостроительного техникума Вадима из Вилючинска. Вадим много рассказывал об этом городе, но они только слегка приостановились и помчались дальше. Автономная Еврейская республика запомнилась лишь чахлыми покосившимися сосенками на болотистой местности да пьяным русским мужиком на телеге, пережидавшим на переезде поезд. Отцу очень хотелось показать сыну Байкал, железная дорога огибала его по южному берегу. Но поезд, к сожалению, проходил эти места ночью. А как хотелось их показать! Пришлось ограничиться рассказом. В Иркутске мысленно попрощался с Ангарой и удивительно гостеприимной сибирячкой. Зато в Красноярске встретились с избранником Ангары – могучим Енисеем. Много воспоминаний навеяла станция Тайга, ее буфет, где каждый раз при пересадке приходилось ждать прибытия поезда Яя – Асино. А вот и река Чулым, спасшая когда-то его и его команду от таежного верхового пожара. На огромном вокзале Новосибирска припомнилась станция Сеятель, где начиналась его сибирская одиссея, Новосибирский оперный театр и хрупкая маленькая балерина, провожавшая его навсегда с этого вокзала. За окном проплывали места его молодости.
К концу путешествия стало очевидно, что малолетнему отпрыску, да и его отцу тоже, порядком надоели тесное купе, монотонный стук колес под полом да бесконечное мелькание за окном. Уже две недели они беспрерывно в движении по нашим бескрайним просторам. Но и поездка подходила к концу. В Свердловске они сразу взяли билет на самолет до Питера. До вылета еще три часа, было решено осмотреть город. Пришла смелая мысль взять такси и одним махом околесить все главные достопримечательности города. За дополнительную плату таксист взялся сыграть роль гида, но сначала почему-то завез их в таксопарк. По спиральному пандусу взлетели на третий этаж, сын был в восторге. Вероятно, эти виражи входили в дополнительную плату. Затем он прокатил их по центру города, показал Политехнический институт. Сейчас он известен как место, где наш первый президент набирался ума-разума, чтобы в дальнейшем развалить страну. Таксист с заговорщическим видом предложил им показать дом Ипатьевых, где была расстреляна царская семья. В то время будущий президент еще не успел зачистить место преступления. Но уже через несколько лет он прольет слезу по убиенным, на похоронах в усыпальнице Романовых на Заячьем острове. В Питер они прилетели уставшие, но набитые до макушки впечатлениями. Жена встретила их с нескрываемым сочувствием.


И опять он вернулся к безрадостной действительности. Сразу за скалой открылся вид на вдающийся вглубь острова узкий залив. Раньше он полюбовался бы этим живописным фьордом, обрамленным грозными скалами, но не сейчас. Сейчас это означало приличный крюк на пути к цели, а целью была вышка наблюдателя в самом конце городка, который уже появился на далеком противоположном берегу неясными, крохотными предметами. Долгожданная цель неожиданно отодвинулась от него на несколько долгих километров. Пришлось уходить от пролива вглубь острова, чтобы петлять между скал без троп и дорог, а это непростое дело, когда с трудом волочишь ноги. Подавив в себе раздражение и бесполезную злость, он стал медленно преодолевать новое препятствие. Ему вспомнилась Киргизия с ее живописными горами и трудными тропами.