Строгий режим

      
      Начиная с пелёнок, в которые по старинке нас крепко кутали, чтобы из дома не убежали раньше времени и чего-нибудь в общественных местах не натворили, получали мы образование. Программу обучения мы выбирали всё-таки собственноручно без оглядки на авторитетное мнение мам, пап и бабушек. Каждый своё брал и жадно впитывал, сколько бы огорчённые родные и близкие ни пытались наставлять на путь истинный, по которому мы шли бы унылые и понурые, изнывая от смертельной скуки. Этого не бери, это не говори! Из рогатки по курам не стреляй! Вот так и живи: туда ты не лезь, этого ты не делай, а здесь вообще бегать тебе нельзя и громко не кричи, когда в доме лежит покойник. И всё без курева!
      Учили мы буквы и слова, всё в точности запоминали, чему нас учили, и в первую очередь хватали крепкие выражения, сгоряча запущенные в нас домашними учителями по причине упрямого непонимания воспитательного процесса.
      Главный замысел того образования заключался в том, чтобы чадо, получившее жизненный опыт на всероссийской почве, хотя бы в детском возрасте в тюрьму не попало, пока родители ещё живы, пока не отошли в мир иной спокойные за будущее демократической державы.
      Неподалёку от нас жила вполне благополучная приличная семья. По нынешним временам, многодетная – у родителей было трое сыновей. И ещё один – сын главы семейства от первого брака – жил в Пскове вдали от папы. Ему повезло.
      Вася Халимов, так звали папу официально, бабушка называла «Вася-баиншЫк», уважаемый человек, занимал солидную должность – заведовал сельской баней. Если он выпивал, то меру знал, и никогда лежачим на траве или в канаве мы его не видали, несмотря на увечье ноги от ранения, которое было получено в войну. Обе войны – финскую и германскую – прошёл, как говорится, от звонка до звонка, вернулся живой, но без ноги. Деревянный протез рос почти от колена. Но чтобы он ходил с костылями, я не помню. Как отец, с точки зрения местного населения, считался образцовым. Прилепилось к нему, кроме бабушкиного «Вася-баиншик», и другое неофициальное прозвище. Иногда почему-то его звали «Вася-халь», например, глядя вслед и восторженно любуясь при этом на его хромую уверенную походку, когда он уходил домой из «Голубого Дуная» – так назывался местный кабак.
      Пацанов он воспитывал в труде, активно вовлекая в домашнее хозяйство, где были и козы, и корова, и телята были, и овцы, и, конечно, имелся поросёнок, живший уединённо в загородке, даже кролики, целая колония усиленного режима, в клетках отбывала пожизненный срок. Деток отец держал тоже в строгом режиме и наказывал за провинности, совершённые как на бытовой почве, так и за схваченные в школе двойки, а за тройки по поведению драл он особенно. Буфет, в котором стояла всегда бутылка, уходя из дома, запирал на ключ, чтобы не было у школьников соблазна. И бивал даже, но исключительно в воспитательных целях, примерно раз в неделю, чтобы и на следующей неделе худого не сделали, а в далёком будущем, не дай бог, они в тюрьму не попали.
      Ребята оказались упрямые. Двое из них в ранней молодости заимели по две ходки. Третий по причине болезни часто бывал в отъёзде – где-то лечили его от туберкулёза – и, быть может, по этой уважительной причине от тюрьмы, от которой не зарекаются, убежал.
      По части чумы и сумы как дела сложились, я не знаю. Но точно известно: ещё в восьмом классе один из бедолаг, неоднократно сидевших после, сломал папе сразу два ребра и ключицу и ещё вывихнул челюсть ему железным чайником, когда папа подбивал бабки по итогам домашнего обучения, проводил заключительное собеседование, чтобы надёжно уберечь чадо от уголовного преступления. В результате этого выпускного экзамена и без того хромоногий папаша попал в больницу с новыми увечьями, а сынуля, целый и невредимый, несмотря на усиленные педагогические курсы, поехал на первую отсидку и был определён на профессиональное уже обучение в колонию для малолеток. В колонии тоже не справились, а потому была ещё ходка, и ещё была... То есть история повторилась, как и с котом Васькой, с которым вообще долго не церемонились: с ним провели всего две беседы под кроватью, а после третьего раза, сделанного котом опять в то же место, жестоко его повесили – повторяю, в эру «немилосердия», когда европейские стандарты к нам не прививались.
      Четвёртый сын, что жил в Пскове, которого папа не воспитывал вообще, стал хорошим человеком с большой буквы, успешно учительствовал, в городе был уважаемым и в добром здравии ушёл с почестями на пенсию.
      Многие друзья детства – не один и не два, а больше – хотя бы один разок ещё до армии в зоне побывали, страшно удивив своих первых наставников чрезмерно ранним развитием.
      Не всякое образование нам идёт впрок. Самые ценные знания мы получаем, наступая на собственные грабли. И чаще всего при удовлетворении научного любопытства.