По банановым республикам без охраны Гондурас

ПО БАНАНОВЫМ РЕСПУБЛИКАМ  БЕЗ ОХРАНЫ
ГОНДУРАС
     Проворный босоногий матрос в застиранной до потери контура футболке и неясного цвета штанах кидает нам кабельтов и показывает, как его нужно завязать за лодочную уключину. Энди ругается, что нас потрет-поломает о патрульный катер разыгравшейся волной.  Тогда из рубки, расположенной прямо за пулеметом, выходит офицер в песочного цвета форме, а за ним другой  матрос с автоматической винтовкой М-16 наперевес. Дело начинает плохо пахнуть, но  Энди, видимо, знает коды общения с полицией по обе стороны границы. На вопрос  офицера, куда это мы намылились, он исчерпывающе отвечает:
- Плывем в Омоа, господин офицер! Груза нет, только вот этого гринго оставлю, и  сразу домой!         
- Виза есть? Что везете? – Придирчиво осматривает дно лодки офицер. Но у нас и, по-честному, нет ничего, кроме канистр с горючим и моего рюкзака.                - У меня временный вид на жительство, Ваше Превосходительство! – Льщу я офицеру, намеренно подымая его чин перед подчиненными. – Выдан Миграционным Департаментом по личному ходатайству Министра Культуры Гондураса, господина Пастора Фаскеля.                - Покажите! – Требует офицер, но вид у него уже не такой грозный, а, скорее, так,  для порядку насупленный.
     Я медленно достаю пенал с документами (все-таки под прицелом находимся!) и  вытаскиваю из него пластиковую карточку Департамента Миграции страны со своей  фотографией и соответствующей подписью чиновника. Маневрируя на волнах, протягиваю ее через борт катера, пока Энди держит его обеими руками, стараясь уменьшить качку. Босоногий матрос нагибается к поручням, берет карточку и протягивает ее старшему по званию. Тот осматривает карточку со всех сторон, но смотреть там особо нечего, и он требует еще и мой паспорт до кучи, а заодно и идентификационную карточку Энди. Повторяем процедуру передачи документов на другой борт.
     Карточку Энди офицер осматривает мельком: этого добра он каждый день видит не меряно. А вот мой паспорт дает чиновнику возможность показать свою значимость в деле охраны государственной границы от нашествия иноплеменник. Не спеша перелистывая страницы сперва слева направо, потом справа налево, потом снизу вверх, потом  сверху вниз, присматриваясь к визам разных стран, где я побывал, и к моей физиономии на предмет ее соответствия фото в паспорте, чиновник всячески подчеркивает, что  они тут, панимашь, не хреном груши околачивают. 
- Вы выехали с территории Гондураса неделю назад? – Спрашивает он, разглядывая  выездной штемпель  и обнаруживая тем самым навыки логического анализа получаемой информации.          - Так точно, господин офицер! – Вспоминаю я подобострастную магическую фразу  из лексикона армий всех народов нашей планеты.                - А почему выехали по суше через Агуас Кальентес, а возвращаетесь морем? – Пытается он подозревать меня в коварстве пока еще не понятного ему самому замысла и вывести на чистую воду.                – Это потому, господин офицер, что выезжал я в Гватемалу, а возвращаюсь из Белиза, с которым у Гондураса нет общей сухопутной границы! – С готовностью бравого солдата Швейка отвечаю я. Но  офицеру ответ явно не нравится.               
- Сам знаю, что нет! – Хмуриться он, вероятно, заподозрив меня в насмешке над своими познаниями в географии.  – Цель приезда в Гондурас?                - Живу я здесь. – Отвечаю со всем отпущенным мне небом смирением. А сам думаю о том, как хорошо, что не  все анекдоты имеют интернациональную популярность!
     Офицеру придраться вроде бы не к чему, но, тем не менее, он требует, чтобы мы  следовали за катером до таможни в Омоа. Энди недовольно смотрит на меня, намекая,  что если его судно задержат, за простой заплачу я. Не знаю, чем его утешить. Просто говорю, что это, наверно, происходит потому, что мне по-любому нужно ставить  въездной штемпель в паспорт, а у офицера патрульного катера его по определению нет и быть не может. Однако одна мысль мне все же приходит в голову.
- Господин офицер, если у Вас вопросы только ко мне, может, Вы будете так великодушны и отпустите лодочника? Ему ведь назад в Белиз надо плыть. – Обращаюсь я к офицеру со всей вежливостью и убедительностью.                - А ты что, только его хотел отвезти? – Кивает на меня офицер. – Никаких товаров  брать в Омоа или Пуэрто-Кортес не  собирался?                - Да нет, мой господин. – Отрицательно кивает головой Энди. – Только хотел высадить грингито и сразу назад.                - Так сколько же он тебе заплатил за такое дело? – Усмехается офицер и понимающе кивает то ли удаче Энди, то ли моей глупости. – Ладно, можешь не отвечать. Ну, что с тобой, поросенком, делать? - Размышляет он вслух, продумывая, наверно, с кого можно будет содрать больше – с меня или с моего перевозчика. Потом, взглянув косо на своих подчиненных, видимо, решает, что лучше все-таки будет иметь дело со мной. И притом без  свидетелей, на берегу.                - Вы свободны. – Объявляет он о своем решении Энди. – В следующий раз за незаконную перевозку мигрантов экспроприирую лодку вместе с мотором и горючим.  Понятно?                - Конечно, понятно, господин офицер! – Прикладывает с выдохом облегчения руки  к сердцу Энди. – Прошу покорно простить за доставленное беспокойство. Никогда  больше не повторится, Богом клянусь! – И добавляет мне шепотом исподлобья: где  мои деньги?
Я, как будто прощаясь, жму ему руку и передаю из ладони в ладонь две стодолларовые  бумажки. Ему приходится поверить, что они действительно стодолларовые. Ведь не  разглядывать же их под перекрестными взглядами бдительной команды пограничного катера во главе с неподкупным офицером!
     Ему отдают его карточку, Энди отвязывает кабельтов от весельной уключины и  весело отталкивается от государственного борта, на который я уже успел перебраться.  Меня усаживают в угол тесной рубки и последнее, что я вижу, это как Энди опять-таки  с одной попытки заводит мотор, разворачивает лодку, переключает скорость и машет  нам рукой на прощанье. Его контакт с гондурасскими властями на сегодня завершен. Счастливчик!
     Паспорт и карточку мне не отдают, но офицер уже вовсе не кажется мне таким же  недоступным, как, скажем, дно Марианской впадины. Мотор у катера совершенно  жутко ревет на полном ходу, но, тем не менее, он подробно меня расспрашивает, что я делал во время своего путешествия в Гватемалу и Белиз, и что я собираюсь делать в Гондурасе. Я так же подробно, в деталях, отвечаю, памятуя о золотом правиле поиска  адекватных кодов коммуникации с местным населением.
     В Гондурасе я сейчас работаю по контракту с GTZ (Немецкое Техническое Агентство), которое, в свою очередь курирует проект сохранения Биосферы реки Платано.  Моя задача – собрать образцы устного и музыкального наследия этносов, населяющих  территорию этого национального парка, записать их на современные информационные носители, обработать в студии и подготовить к записи на компакт-диск. Одновременно  с изготовлением информационного буклета о проекте в целом.
     Я замечаю, что чем больше я рассказываю о значимости проекта для мирового  сообщества и, прежде всего, для самого Гондураса, чем подробнее я описываю всю сложность исследовательского и технического процессов, чем непонятнее звучат приводимые мной термины и характеристики, тем чаще на меня поглядывает мой пленитель. После двадцати минут разглагольствований и обретения уверенности в правильности подхода к решению возникшей с погранслужбой проблемы, я решаюсь  применить тяжелую артиллерию и упоминаю имена известных в стране людей, и даже  членов правительства, которые лично заинтересованы в успешном завершении проекта. Офицер явно озадачен.
     Перед ним стоит дилемма: или он, в соответствии со служебными инструкциями и личными интересами, задерживает меня до момента, так сказать, разъяснения личности за определенную плату, или «разъясняет», но сразу же отпускает по закону с пожеланиями дальнейших успехов в творческой работе. В первом случае, неизвестно  как оно ему аукнется, даже если его оберегают высочайше утвержденные правила и подписанные приказы, в другом он теряет возможность немного подправить личное финансовое благосостояние за счет явно нарвавшегося русо. Я не спешу пока ему помочь с выбором решения. Сперва сойдем, дружище, на берег.
     Но вот на мысу показались гигантские купола прибрежного газового хранилища, а чуть позже среди пальм мелькнула каменными фортами старая испанская крепость Омоа. Мы к берегу не подходим, а, не снижая скорости, плывем себе дальше. Это куда  же меня везут? Не иначе, в Пуэрто-Кортес, главный порт страны. Наконец, еще через  десяток километров мы подъезжаем к деревянному пирсу недалеко от самого порта, пришвартовываемся и выходим по неровным доскам на берег. Сохранившееся с колониальных времен одноэтажное здание таможни приютило заодно и офис пограничной службы. Туда мы и идем с офицером и одним из матросов. Я чувствую себя не то, чтобы арестантом под конвоем,  но и явно не свободным туристом в гостеприимной стране. 
     В душном помещении с унылым вентилятором на потолке находятся несколько  столов, отгороженных от посетителей стойкой. За двумя сидят люди в такой же форме, как и у взявшего меня в плен офицера. Они равнодушно поднимают головы на нас, вошедших, лениво приветствуют коллегу и снова утыкаются в лежащие перед ними бумаги. Мне говорят сесть на деревянную скамью у стены и ждать. Прошу разрешения взять воду из отобранного рюкзака. Офицер приказывает для начала вытащить из него все содержимое на стол возле стойки, затем осматривает мои нехитрые дорожные принадлежности и передает мне бутылку с водой.
     Я пью сам, предлагаю воду сидящему рядом конвоиру, но тот, испуганно взглянув  на своего босса, вежливо отказывается. Офицер набирает какой-то номер на стареньком телефонном аппарате, долго ждет ответа и, раскрыв мой паспорт, начинает  диктовать кому-то на другом конце провода мои персональные данные. Оттуда переспрашивают, он повторяет раз, другой, смотрит зачем-то на меня, потом зачитывает номер и срок действия моего вида на жительство и наконец, кладет трубку на место.
- В службе миграции сказали задержать Вас до выяснения, кто Вы такой и действительны ли Ваши документы. – Сообщает он мне, вытирая выступивший от долгого телефонного общения пот на лбу. – Это не арест, просто задержание до момента установки личности.                - Я понял, господин офицер. – Со всей учтивостью соглашаюсь я. – Вот только нельзя ли мне выйти на воздух. Ну, Вы понимаете.                - Сопроводи сеньора! – Приказывает тот моему конвоиру, уже начавшему дремать  от духоты. – И глаз с него не спускай. Понял?                - Си, сеньор! – Браво отвечает моментально вскочивший на ноги матрос. И мы выходим на свежий воздух. Только не подумайте, что по-российски свежий!
     Мест облегчения поблизости не видно, и я прошу конвоира отойти подальше от  присутственного заведения, к скрытому за буйной зеленью пустырю. Тот не имеет  ничего против, и мы идем, непринужденно переговариваясь о том, о сем, и останавливаемся у первых попавшихся кустов. Ощущения у меня, как у яичницы на сковородке! Я представляю себе несчастных испанцев в медных кирасах и шлемах, с алебардами в руках,  расхаживающих под полуденным солнцем по бастионам крепостной стены Омоа, и  мне становится еще хуже, чем было только что в душном помещении таможни. Ну, и вонь, прости Господи, тут должна была стоять вечером в казарме, когда они снимали свои тяжелые доспехи!
     Мой конвоир тем временем закуривает сигарету, наслаждаясь минуткой спокойствия в тени огромного миндального дерева - almendra. Его листья длиной почти в локоть и шириной в полторы ладони, плотным зонтиком закрывают ствол и околоствольное пространство от раскаленного, как адский костер, солнца. Чем дальше от моря, тем  меньше ветра, особенно в болотистых низинах типа той, где мы сейчас стоим. Работать, двигаться, да просто думать в такой непроницаемой духоте даже привычному к жаре человеку чрезвычайно трудно, а уж тем более нам, жителям северных широт. Да, самое гениальное  испанское изобретение всех времен - это послеполуденная сиеста!
     Жаль, что все хорошее так быстро заканчивается! Выкурив сигаретку почти до фильтра, матрос кивком приглашает меня в обратный путь. Прогулка, положенная по закону пойманному с поличным нарушителю государственной границы, подошла к концу. В  помещении служащие так же лениво поднимают на нас головы и так же безнадежно  опускают их обратно в постылые бумаги. Вентилятор, кажется, еще более замедлил  свое унылое вращение, явно отказываясь работать в таких нечеловеческих условиях. Я  обреченно плюхаюсь на скамью. Сколько еще той жизни нам осталось?
     Только через два долгих-предолгих часа раздается звонок. Офицер отвечает, изредка поглядывая на меня, внимательно выслушивает разъяснения столичного коллеги,  кивает головой в знак согласия с указаниями невидимого начальства и, наконец, кладет  трубку.
- Вам придется заплатить штраф в размере пятисот лемпир (местная валюта, названная так в честь полулегендарного индейского вождя Лемпиры) за неправильное  оформление документов при пересечении границы. – Внушительно, как судья, зачитывающий обвинительный вердикт, объявляет он. И добавляет чуть мягче: - По закону  у Вас должны были отобрать вид на жительство и депортировать из страны за нарушение миграционного режима. Но директор миграционной службы лично распорядилась  ограничиться лишь штрафом.                - Я полностью осознаю недопустимость повторения своего поступка, господин  офицер! – Не сдерживая радости по поводу скорого освобождения, говорю я ему. – Я  искренне благодарен правительству Вашей республики и лично Вам за благосклонное  решение по моему вопросу. Прошу принять искренние уверения в совершеннейшем  моем почтении (последнюю фразу я, разумеется, добавляю про себя!). 
     Офицер передает мне рюкзак и документы, а потом, как бы ненароком, спрашивает, куда я сейчас направлюсь. Типа, если на автобусную остановку, то у него как раз  заканчивается рабочий день, и он может подвезти меня до нее. Я окончательно рассыпаюсь в изъявлении благодарностей и прошу разрешения подождать его на улице.  Разрешение дается, и я немедленно покидаю пограничное учреждение, окончательно оставшееся к концу рабочего дня без живительного кислорода. Собираются до дому, до хаты и остальные служащие. 
     Уже пять вечера. До столицы я сегодня все равно не доберусь. Поэтому придется  ночевать в Сан-Педро-Сула, экономической, как его зовут гондурасские СМИ, столице  страны. Город и вправду намного активнее во всех планах, чем Тегусигальпа. В столице в основном пилят бюджетные деньги, а в Сан-Педро полно предприятий, на которых создается не менее 50 процентов национальной продукции, включая идущую на  экспорт. Добавьте сюда близость к главному порту страны – Пуэрто-Кортесу, идеально ровную местность, способствующую быстрому строительству любых технопарков и  профильных учреждений, деловую активность горожан, большая часть из которых –  мигранты в третьем поколении, и вы получите реальное представление об облике этого  быстро растущего города. Туда-то мне сегодня, кровь из носу, и надо попасть.
     Мой любезный офицер закрывает двери офиса на замок, наклеивает на дверные  створки полоску бумаги, ставит на нее личную печать и подходит ко мне.
- Вам очень повезло, что я сегодня был на дежурстве. – Начинает он, подойдя ко мне  вплотную. – Если бы на моем месте был другой офицер, Вам пришлось бы как минимум сегодняшнюю ночь провести в тюремном изоляторе. А там, знаете ли, немного  жарковато.                - Господин офицер! – Обращаюсь я к нему со всем пиететом. – Я ничуть не сомневаюсь, что только благодаря Вашему великодушию я смогу сейчас отправиться дальше по своим делам.  Уверяю, что я не премину при первой же возможности упомянуть о Вас, как о достойнейшем представителе миграционной службы и настоящем профессионале своего дела, лично госпоже Директору Ангелине Уйоа.                - Спасибо, спасибо. – Кивает небрежно мой собеседник. – Но, право, не стоит упоминать о моей скромной персоне госпоже Уйоа. Я всего лишь выполнял служебные инструкции и действовал в соответствии с регламентом нашего Департамента.                - Чем же я могу быть полезен Вам, мой сеньор? – Спрашиваю я, заранее предугадывая ответ.   Но мне уж очень любопытно, в какой форме будет изложено его коммерческое предложение.                - Часто ли вы выезжаете за пределы страны? – Отвечает он вопросом на вопрос.                - Да, чуть ли не каждый месяц.                - И как путешествуете? По земле, по морю? Или самолетом?                - По-всякому бывает. Но морем я вернулся в Гондурас в первый раз. Надеюсь, и в  последний.                - И как далеко Вы обычно путешествуете? – Продолжает выпытывать мой недавний  пленитель.            - Да по-разному. Сейчас вот в Гватемале и Белизе был. Бывает, в США и Европу летаю. Как только закончу работу по контракту, надо будет опять в Майями или Новый Орлеан ехать, выпускать окончательный продукт.                - Ага, в Майями! Это хорошо. – Оживляется офицер. Берет меня двумя пальцами за локоть и приглашает пройти в свою машину, припаркованную в тени гигантской акации. Так, идем. А дальше-то что?                - А если я попрошу Вас передать родственнику в Майями посылочку, сможете  это сделать? – Спрашивает он, подойдя к машине. А вот такого поворота я никак не  мог предположить!                - Ну, это смотря какая будет посылочка!  – Отвечаю с показной нерешительностью.                – Да, сущий пустяк! Это будет небольшой сверток размером, ну, чуть меньше головы человека. – Он  очерчивает в воздухе размер воображаемой посылки и внимательно смотрит на меня,  отслеживая мою реакцию. Только бы не ляпнуть чего лишнего по своему дурацкому  обычаю! Ведь я все еще у него, как бы, в гостях. Надо поиграть в непонятки!               
- Ну, тогда это не проблема!  – Говорю. – Посылка у Вас с собой? Или где-то забрать надо?                - Вы телефончик свой и адресок вот здесь черкните. – Протягивает он мне блокнотик. – А в Тегусигальпе Вам позвонят от моего имени. И, когда будете готовиться к поездке в Майями, Вам привезут посылочку прямо домой. Идет?                - Конечно, идет! – Говорю. А сам рад-радешенек, что никуда ехать не надо сейчас и ничего брать не надо. А то доказывай потом первому встречному патрулю, что ты не  хохлатый попугай и здесь только проездом! – Только давайте сейчас уже поедем до автобусной остановки, а то я засветло до Сан-Педро не доберусь.                - Ну, вот и хорошо! – Говорит мой неподкупный офицер, открывая дверцу машины. – Садитесь,  нам недалеко. В Сан-Педро еще до темноты будете.
     Расставшись с офицером, вздыхаю с неподдельным облегчением. Это ж надо было в такую авантюру залезть! Ведь все на меня в Белизе смотрели, как на инопланетянина, когда я делился своими планами по переезду морем в Гондурас. Что же это за тяга такая во мне сидит сделать все так, как, может никто из нормальных людей до меня не делал? Какие такие выгоды, экономические или политические может принести мне мое сумасбродство? Что заставляет меня, сломя голову, кидаться в очередной экстрим? Кого я удивить-то хочу своим безрассудством в последний год ХХ века? Ведь  вчера старина Энди чуть не выгнал меня из дому только за то, что я слегка упомянул в застольном разговоре тему наркотрафика. Н-да, горбатого, похоже, только могила  исправит…
     Все эти мысли вихрем кружат в моей голове, пока я еду пыльной каменистой дорогой на бывшем школьном автобусе, привезенном сюда откуда-то с юга США доживать  свой железный век. Дорогу готовят к асфальтированию, и наш автобус, равно, как и остальной транспорт, проезжающий по ней, служит бесплатным дополнением к дорогостоящим каткам-уплотнителям. Но вот мы выезжаем из города, и становится значительно легче.  От Пуэрто-Кортес до Сан-Педро асфальт уже уложен, и автобус тут же прибавляет скорость, показывая, что есть  еще порох в пороховницах у старой фордовской гвардии.  Все мы, кто едет в нем в этот предзакатный час, только рады такой прибавке.

ПО БАНАНОВЫМ РЕСПУБЛИКАМ  БЕЗ ОХРАНЫ
САН-ПЕДРО-СУЛА
     Еще сорок минут – и мы въезжаем в сумеречный Сан-Педро. «Только бы застать Гийермо дома», - думаю я про себя. А то ведь парень молодой, всего 37 лет, упорхнет куда-нибудь на вечеринку и жди его потом до 3х часов утра. Правда, он живет с матерью, но и она ведь тоже может пойти в гости к подруге, да и остаться там легко на всю ночь. По улицам допоздна в Центральной Америке больно-то и не погуляешь. Разве  только в Коста-Рике. 
     Прошу водителя остановить машину в самом начале Avenida Circunvalacion (Кольцевая автодорога). Здесь, неподалеку, и живет мой приятель Гийермо Карранса. В окнах знакомого домика горит свет, и калитка в решетчатом железном заборе не заперта.  Прохожу маленьким палисадником с кустиками роз и пеонов, стучу в массивную дверь из настоящего красного дерева, и на пороге показывается Гийермо.
- Ай, карахо, ты какими судьбами здесь?! – Удивляется он скорее радостно, чем недоуменно и жмет мне руку. – Ну, проходи, проходи, мама как раз дома, а мне надо срочно  убегать.                - Да я вот из Белиза…, - начинаю было рассказывать я свою печальную историю  убегающему. Но мама Гийермо быстро прерывает меня:                - Проходите, проходите, Вы же знаете, это Ваш дом! – Говорит она с искренней  радостью. Я верю в ее гостеприимство, я ведь уже дважды останавливался у них. А говорить, что это ваш дом, считается у местного населения частью обязательного даже  в небогатых семьях этикета.                - Мне правда нужно уйти,- говорит Гийермо, - я тут устроился на работу в спортзал  к родственникам. Они закупили тренажеры всякие новомодные, ну, а меня поставили следить, чтоб эту технику не поломали после принятых анаболиков посетители. В девять закрою заведение и можем сходить куда-нибудь. Сегодня, кстати, в Арабском клубе будет презентация русской водки компанией Хорхе Кауаса. Хочешь пойти? У меня есть пригласительный от парня из их общины.                - Вообще-то хочу, но там ведь дресс-код какой-то наверняка есть. А у меня, кроме дорожного обмундирования, нет ничего с собой.                - А ты что, моим костюмом побрезгуешь, что ли? – Иронически вопрошает Гийермо.  – Ладно, давай. Мама, дай что-нибудь поесть русскому и через два часа покажи ему мой гардероб. Я побежал.                - Донья Гладис, я могу принять душ? – Спрашиваю у мамы упорхнувшей пташки.                - Конечно! – Отвечает эта милая женщина. – Сейчас принесу Вам чистое полотенце. 
Она выходит в соседнюю комнату и через минуту возвращается. – Вот, держите. А я пока  приготовлю Вам что-нибудь поесть. Пару яиц с жареной фасолью и авокадо?                - Разумеется, буду очень признателен! – Отвечаю. Бросаю свой рюкзачок на диван,  достаю из него свежее белье и отправляюсь в душ. День заканчивается лучше, чем  предполагалось.
     Пока моюсь, ужинаю с доньей Гладис и рассказываю ей о своих приключениях за последнюю неделю, проходит полтора часа. Мы уже давно закончили с едой и сейчас  благодушно беседуем за стаканчиком кока-колы со льдом. Она не притворно изумляется моим похождениям по заграницам и сама поддерживает беседу, пересказывая  последние события местного значения и поглаживая забравшегося к ней на колени  кота. Точно так же, не отрывая взгляда от проворных спиц и изредка подтягивая клубок  ниток поближе, пересказывала мне события, случившиеся за день в деревне, моя  бабушка.
- Вы знаете, - говорит она,  - в последнее время по улицам после заката нельзя ходить спокойно. Развелось столько молодых бандитов, они объединяются в кланы – мары - и грабят лавки и кафе, задирают прохожих, воюют друг с другом. Ужас! Алькальдия ничего сделать не может, или не хочет, кто знает? А Гийермо приходит домой поздно. Я так волнуюсь. Иногда в спортзале приходится задерживаться, пока не уйдет последний  посетитель. А что прикажете делать? Ведь клиенты деньги платят. К тому же, к ним ходят несколько очень важных персон. Даже один депутат парламента. Так просто из  заведения их не попросишь. Я часто не могу заснуть, пока не услышу, что сын вернулся. А он мне только говорит, мама, не беспокойся, ничего не случится, я всех в нашем  районе знаю. Даже бандитов, говорю? Хорошенькое дело! Купил мне с первой зарплаты новый телевизор. Правда, красивый? Он его в кредит оформил. А то все сейчас  стало так дорого, что даже на еду с трудом хватает. Вы знаете, почем сейчас refresco? Пять лемпир! Пять!! А ведь только в начале девяностых, я очень хорошо помню, было всего 2 лемпиры. Вот так купишь его в лавке, возьмешь этот пакетик с трубочкой и думаешь, пьешь и думаешь, не пора ли на воду переходить. А маисовая мука? А фасоль? Все растет непомерно, буквально все! Как Гийермо будет жить, когда я умру? Я просто не представляю!
- А ты не умирай! И все будет здорово! - Вернувшийся Гийермо с порога сам отвечает на этот риторический мамин вопрос, избавляя меня от обязанности поддерживать беседу о делах житейских. Потом смотрит на меня: – А что это ты до сих пор не при параде?                - Так мы, это…ужинали! – Нахожусь я. – И вот как-то незаметно заговорились с доньей Гладис.   Она так увлекательно рассказывает о вашем житье-бытье!                - Ну, если она рассказывает, тогда мне все понятно! – Смеется Гийермо. – Она у нас любит порассказывать всякие разности. Особенно свежим слушателям, правда, мама?                - Ой, да ну тебя! – Ворчит донья Гладис, начиная усиленно собирать со стола посуду  и смахивать невидимые обыкновенному взору крошки. – Перед человеком неудобно – такой болтушкой выставляешь.                - Мама, я тебя люблю, ты же знаешь! – Обнимает ее Гийермо. Целует и добавляет: -  А теперь быстро одеваемся - и в клуб. А то там уже с семи вечера представление идет.
     Быстро переодевшись (костюм подошел, а вот туфли великоваты оказались), выскакиваем на Кольцевую, чтобы поймать такси. К счастью, тут недалеко ресторан Burger King, а возле него дежурит пара «бомбил». Гийермо договаривается о таксе с одним из них, мы садимся в порядком раздербаненный за долгие годы непорочной службы  Datsun и уже через десять минут подъезжаем к воротам Арабского клуба. Охранник  недоверчиво осматривает машину, явно не принадлежащую респектабельным членам  сего заведения, но учтиво, как и подобает вышколенному слуге, спрашивает, что нам угодно.
     Гийермо протягивает ему два пригласительных, в которых на отличной вощеной  бумаге написано, что дон Хорхе Кауас и компания имеют честь пригласить нас на презентацию российской водки «Смирнофф», официальными дистрибьюторами коей они  отныне будут являться в Гондурасе. Ворота открываются, и таксист подвозит нас по  окруженной клумбами с подсветкой дорожке к ярко освещенному входу. Возле входа  стоят несколько групп лощеных сеньоров с бокалами и сигарами в руках и оживленно  что-то обсуждают. Гийермо оглядывает их, не находит, очевидно, никого из знакомых и приглашает меня пройти в зал.
     Зал по размерам не уступает баскетбольной площадке. Вот только полы покрыты  не ламинатом, а великолепным мрамором, отражающим, как в зеркале, свет бесчисленных хрустальных люстр, развешанных под высоким потолком в геометрической строгости арабской каллиграфии. Количество драгоценного красного дерева, пошедшего на отделку стен, позволяет предположить, что для создания этой красоты, наверно, пришлось вырубить «на государственные нужды» целый гектар тропического леса.  Официанты в белых рубашках с черными бабочками снуют туда-сюда с подносами на растопыренных пальцах, как чайки меж прибрежных скал, обнося гостей-птенцов  напитками и легкими закусками. Вдоль стены выстроилась шеренга покрытых белоснежными скатертями столов с хромированными посудинами, под которыми горит неугасимый огонь. За столами еще одна команда из официантов накладывает желающим  в тарелки что-то горячее из посудин. А на помосте, где только что, по-видимому, были  торжественно заявлены суверенные права семейства Кауас, эмигрантов из Палестины в третьем поколении, на дистрибуцию водки в республике, вовсю наяривает джазовый квинтет. Все смешалось в доме гондурасском!
     Гийермо, наконец, находит знакомое лицо в толпе, состоящей из солидных бизнесменов, их в пух и прах разодетых и увешанных брюликами жен, а также таких, как мы,  бесталанных халявщиков. Он тащит меня чуть не через весь зал к небольшой группе молодых людей, стоящей особняком от их респектабельных родителей.
- Ола, Пабло!               
- Как дела, Гийермо?               
- Смотри, хочу представить тебе моего друга из России.               
- А, очень приятно! Это Вы будете поставлять водку моему отцу?                - О, нет, нет! – Тороплюсь я откреститься от чуждого мне бизнеса. – Я здесь проездом, ненадолго.               
- А почему ненадолго? – Спрашивает мой новый знакомый и подмигивает своим приятелям. – Наши девушки не так хороши, как в России, да? – При этих словах новоявленного Дон Жуана все присутствующие взрываются дружным смехом, как по команде.                - Да нет, ваши девушки очень даже ничего! – Успокаиваю я его, и тут уже вся честная  компания дружно гудит в одобрение. Я хочу было еще добавить нахальному юнцу, что все же россиянки мне как-то больше по душе, чем коротконогие метиски, но решаю продолжить разговор в другом русле.               
- А мы было подумали, что Вы приехали представить Ваш продукт, но расстраиваетесь, что ни одна из наших красавиц Вам не пришлась по вкусу! – Не унимается Пабло. Компания снова гогочет. Да что ж это такое? Ни о чем больше с юным поколением  и поговорить нельзя, что ли?! 
     Но тут к нам подходит невысокий плотный человечек с полупустым бокалом и широчайшей улыбкой под пышными, аккуратно подстриженными усами. В больших  черных глазах человечка горят озорные искорки. А искорки света хрустальных люстр  отражаются в приличного размера залысинах на идеально круглом черепе человечка.  Я уже встречал этот антропологический тип в Иерусалиме, где один из его представителей, одетый в кафтан с галунами и шаровары, с посохом в руке и ятаганом за поясом торжественно шествовал во главе праздничной колонны. Этого традиционного карнавального персонажа, как мне сказали, тоже звали Kawas, что в переводе с арабского значит «лучник». Стоящий передо мной представитель семейства Кауас, похоже, научился добиваться своих целей и без применения холодного и метательного оружия. Хотя  фиесты тоже любил.
- Как дела, молодежь? Что это вы все смеетесь, да смеетесь? Я тоже хочу свою порцию.                - Да мы тут анекдоты травим, дон Хорхе! – Поясняет кто-то из друзей Пабло. – А  сейчас вот этот парень, - он кивает на меня, - нам историю про маленькие, незаметные,  всего в  полмиллиона, группки китайцев-диверсантов в России рассказал. 
Я недоуменно вытаращиваюсь на молодого, но бойкого не по годам паренька. Опять  подстава, ну, что за народ?!               
- Да? – Поворачивается ко мне продолжатель великого торгового рода Кауас. – Очень  приятно познакомиться. Вы и в самом деле из России?                - Ну, сейчас я из Белиза вообще-то. - Поясняю я с интересом разглядывающему меня  алкодилеру палестинских кровей. – Но так, да, настоящий русский. С настоящим российским паспортом.               
 -  А по-русски пить водку Вы тоже умеете? – Любопытствует, явно с намерением, дон Хорхе.               
- Это целый стакан одним залпом, что ли?               
- Ну, да, как в том фильме, где Шварценеггер офицера КГБ играет? Как там его? – Дон пощелкивает пальцами, стараясь припомнить.  - «Красная жара», кажется.                - Ну, могу, но сейчас что-то не хочется. – На всякий случай обрезаю я дальнейшие  попытки розыгрыша со стороны хитроумных потомков Ходжи Насреддина и иже с ним.               
- Нет? Ну, что ж, жаль. – Не перестает хитро улыбаться дон Хорхе, и озорной зайчик с его залысин перескакивает на очки одного из угорающих со смеху членов молодежной компании. Потом зайчик возвращается обратно в стекло моего бокала. – У меня для Вас было появилось весьма интересное коммерческое предложение.      - Да? Какое же? – Тут уже у меня начинает пробуждаться любопытство. К тому же, пара пропущенных стаканов джин-тоника со льдом начинает оказывать благотворное действие на мои, изрядно потрепанные днем, нервы.               
- Извольте! – Дон Хорхе берет меня под локоть (где-то сегодня меня уже брали таким  же манером!) и, улыбнувшись компании, отводит в сторону. – Все просто и изящно.  Вы выходите на подиум, я представляю Вас, как моего официального поставщика, наливаю Вам из только что открытой бутылки бокал водки, Вы выпиваете, разбиваете  его, как у вас говорят – «на счастье», говорите в микрофон несколько слов, ну, типа  «cheers!» или «prosit!» и я Вам даю за это две тысячи лемпир! Представляете, пять  минут – и две тысячи лемпир! Ну, что скажете?? Две тысячи!!
     А что мне говорить? Настрой у меня после джин-тоника боевой, нервы восстановились, даже кураж какой-то пошел. Раззудись, плечо, размахнись, рука! Да, и то сказать, обычно ведь мы сами платим за горячительные напитки, а здесь мне дадут почти двести долларов только за то, чтобы я выпил стакан и хрястнул его потом об пол. Так чего ж его не хрястнуть, если добрые люди так душевно просят? И-эхх, гуляй, душа!  Правда, мозжечок свербит мыслишка, что из меня тут хотят клоуна сделать, типа заезжего медведя с балалайкой, но это мы еще посмотрим, кто здесь зверушкой плюшевой окажется! Короче, согласился я. Вышел на подиум, дон Хорхе меня представил аудитории, официант откупорил на глазах у всех новую бутылку «смирновки», налил в фужер  (темнота, не знает, что такое стакан граненый!), я сказал почтенной публике на чистом  русском языке «на здоровье, мать вашу гондурасскую!», выпил и шмякнул фужер об  задрапированный тканью подиум. 
     Народ в зале поначалу безмолвствовал. Может, кто-то по-русски все-таки понимает и уже пистолет из-под полы потихоньку вытаскивать начал? Вот это будет тогда  история с пожеланиями! Но тут увернувшиеся от осколков фужера музыканты начали восхищенно кивать головами, и артистический дон Хорхе (генетику не проведешь!),  наконец, тоже  зааплодировал. Вслед за ним взорвались овациями и остальные присутствующие. Уж не знаю, поставили ли они для этого свои бокалы и закуски на пол, дали  подержать соседям или просто проглотили всю снедь разом от изумления. Но, кажется,  про «гондурасскую мать» все-таки не поняли. Я спустился с подиума, дон Хорхе пожал  мне руку, в сторонке передал конвертик с купюрами, и тут с восторженными возгласами увидевшего первый раз в жизни белого человека во всей его красе и мощи к нам подлетел Гийермо.
- Ну, мужик, ты и дал жару! – Заорал он мне в самое ухо. – Здесь никто ничего подобного не видел! У нас вакерос в кантинах и то так не отжигают. Хотя, они-то агуардиенте (самогон), конечно, хлыщут, а не чистую водку. Но все равно круто, реально круто!               
- Что-то мне немного не по себе, дружище. Голова тяжелая. – Отвечаю. – Все-таки, день долгий был. И нервный. Может, домой пойдем?               
- Да ты что!? – Изумляется мой приятель. И подмигивает. – Вечер только начался. Пабло с ребятами хотел тебя по девочкам прокатить.               
- Нет уж, увольте меня от ваших прокаталок! – Решительно отвергаю я его предложение. 
     Физическая усталость после целого дня приключений плюс почти пол литра крепких напитков – это вам, знаете ли, не мелочь! Но потом понимаю по его враз погрустневшему лицу, что ему вовсе не улыбается ехать со мной домой и провести остаток вечера в непринужденном общении с новым телевизором. Что же мне делать-то, братцы?  И тут мои томления прерывает подошедший сбоку гладко выбритый господин неопределенных лет, в безупречном смокинге и с обернутым салфеткой стаканом в холеной  руке. На оттопыренный мизинец правой руки у господина нанизан золотой перстень  с черным камнем в форме квадрата Малевича. Я тут же вспоминаю сцену появления  Воланда на Патриарших…
- Я восхищен Вашим выступлением! – Сходу заявляет он. И протягивает визитку,  которую я беру в слегка зомбированном состоянии. - Разрешите представиться: Эпаминондас Маринакис.               
- Очень приятно! – Говорю. А сам про себя думаю: «Это что еще за Онассис гондурасский»?               
- Можете называть меня просто Пами, если Вам так будет удобнее. Меня так зовут  друзья.                - Хорошо, Пами. – Говорю. Что-то очень быстро я стал друзей находить в последние сутки. Надо, пожалуй, притормозить слегка. Поберечь печень.          - Я занимаюсь продажей автомобилей. – Продолжает напористый господин. - Но у  меня есть и другие проекты. В частности, мы хотим организовать консорциум с некоторыми местными бизнесменами и голливудскими актерами. Построить для них, знаете ли, приватный отель на одном из островов Залива – Гуанаха. Этот остров открыл Колумб и назвал его «Сосновым» из-за обилия на нем, соответственно, сосен. Представляете, что значит для уставших от съемок и светской жизни звезд несколько дней в полном одиночестве в роскошном отеле, в необитаемой части острова? Чистейшее море, йодированный воздух напополам с легким сосновым амбре, свежайшая еда, невидимая, но вышколенная прислуга и никаких тебе папарацци!                - Я в восхищении! – Поддакиваю я. Понять бы еще, за каким бесом ты мне это все рассказываешь, любезный! Однако Гийермо уже заметно повеселел и слушает господина автодилера раскрыв рот. Что ж, валяй, и я послушаю за компанию.                - Как раз завтра сюда прилетают Кристофер Ламберт и Клаудия Шиффер. – Грек делает эффектную паузу, чтобы я смог оценить масштаб готовящегося мероприятия. Я  оценил и даже приоткрыл, по примеру Гийермо (но не столь широко, как он!) рот в знак признания их заслуг перед прогрессивным человечеством. - Я собираюсь устроить  вечеринку в моем поместье, и был бы счастлив увидеть Вас среди моих гостей.                - Польщен, весьма польщен! – Склоняю я еще ниже голову в благодарственном жесте. Однако пить такими темпами на потеху местным миллионерам и их оскароносным гостям мне вовсе не улыбается. – Но я завтра собирался вернуться в Тегусигальпу. У меня там, видите ли, концерт.                - Да? А на чем, позвольте спросить,  Вы играете? – Любопытствует, больше для приличия, хитроумный потомок Одиссея, то ли оттягивая мой окончательный отказ, то ли выигрывая время для обходного маневра.               
- На гитаре бацаю.               
- О, так может быть, я Вас ангажирую на завтрашнюю вечеринку? А концерт Вы перенесете на следующую, скажем,  неделю. Экономически Вы не прогадаете, уверяю Вас.               
- Да, но реклама-то уже прошла. Люди, возможно, уже запланировали свое время. Так с публикой не поступают.               
- Ну, Вы можете сказать, что заболели. – И не думает отступать горбоносый проныра. – Или что  Вас задержала миграционная служба.               
- А причем здесь мигра? – Настораживаюсь я. Они тут что, все друг друга знают что ли, и новости передают быстрей, чем по Интернету? Типа, гондурасское «сарафанное»  радио??               
- Да нет, это я просто так вслух подумал. – Отмахивается грек, чем успокаивает меня  немного. – Так что, согласны? Это ведь может дать Вам уникальную возможность  лично познакомиться со звездами. И кто знает, как обернется в будущем для Вас такое  знакомство. Да и, к тому же, все расходы по размещению и транспорту до столицы я возьму на себя. И это помимо гонорара!                - Ну, не знаю…- Говорю я весь в тяжких раздумьях. Концерт-то у меня на следующей неделе. Это я так, приврал слегка, чтобы набить себе цену. Но домой к семье, и вправду, хотелось бы пораньше попасть. А, ладно! В самом деле, любопытно будет поглядеть и пообщаться с небожителями. За руку там подержаться. А вдруг они такие же, как и мы? – Хорошо, Пами, я останусь в Сан-Педро и приеду к Вам на вечеринку.               
- Вот и славно! – Улыбается довольный грек. – Завтра я заказываю Вам полулюкс  в «Копантл Сула» и присылаю машину с шофером к пяти часам. Пожалуйста, будьте  готовы. Честь имею!
     Гийермо наконец захлопывает рот, судорожно сглатывает слюну и провожает автодилера и латифундиста долгим восхищенным взглядом. Я же, утомленный до полного безразличия событиями сегодняшнего дня и, чего греха таить, порядком таки охмелевший, неприкрыто зеваю, чем привожу своего верного приятеля в состояние легкой досады. Типа, ну, вот почему этому скучающему русскому так и прет фортуна, а  мне, истинному санпедранцу – ровным счетом  ничего? Да еще зевает так, что рискует вывихнуть себе  челюсть!
- Гийермо, - говорю я уже почти без эмоций от усталости, - хорош дуться! Давай возьмем такси, доедем до дома, я лягу спать, а ты хоть до утра отправляйся по своим бабам. Только дай мне поспать, Христа ради. Иначе я завтра этим голливудцам такие перлы наиграю, что нам с тобой дорога в респектабельные дома Сан-Педро и Филадельфии будет навеки заказана!                - Лады! – Сразу соглашается мой приятель. – Только вот предупрежу Пабло и поедем.
     Через минуту он возвращается вместе с Пабло. Оказывается, тот любезно согласился подвезти нас. Тем более, что езды здесь ночью от силы пять минут. Мы выходим  на парковку. Шикарный белый «Лэндкрузер» дружелюбно мигает пару раз фарами и нежно бибикает в ответ на приглашение сигнализационного брелка Пабло. Мы залезаем по хромированным подножкам в огромный салон, отделанный кожей и неизменным  красным деревом, осторожно выруливаем задом и подъезжаем к знакомым воротам. На сей раз охранник только отдает молча честь увесистому внедорожнику и его юному хозяину, и ворота распахиваются. За воротами Пабло немедленно втапливает педаль газа  до упора, покрышки сперва обиженно взвизгивают от такого незаслуженно грубого с  ними обращения, но потом прочно сцепляются с цементным покрытием дороги, а я сразу чувствую, что самолеты не только по воздуху летают.
     Полет по ночному полупустому городу длится ровно пять минут и завершается  мягкой посадкой возле знакомого палисадника. На приглашение зайти Пабло резонно отвечает, что ему лучше оставаться в машине – так будет спокойнее. Гийермо чуть  не под руки доводит меня до дверей. По счастью, донья Гладис еще не спит, смотрит какую-то очередную мыльную оперу по своему новому телевизору. Она было пытается  встать и что-то предложить, но Гийермо почти силком усаживает ее обратно на диван. Ведет меня в комнату, выдает комплект чистого белья, включает вентилятор, желает  хорошенько выспаться и пулей вылетает навстречу романтическим приключениям в  компании Пабло и его внедорожника. 
     Без сил опускаюсь на матрас, вытягиваю ноги. Последнее, что вижу перед обрывом в сонную пропасть – это длинноволосый, исподлобья глядящий Кристофер Ламберт в плаще до пят и с длинным мечом Небожителя. Он прыгает, опираясь на меч, через  Мексиканский залив прямо в приватный отель на острове Гуанаха, как Елена Исимбаева прыгает, опираясь на шест, через планку на мат. Или как дон Педро де Альварадо  прыгнул через кольцо изумленных индейцев, опираясь на копье, в седло на спине пока  еще терпевшей его до поры, до времени, лошади.

ПО БАНАНОВЫМ РЕСПУБЛИКАМ  БЕЗ ОХРАНЫ
ДЕНЬ ВТОРОЙ
     Солнце натопило старенький домик доньи Гладис до температуры безостановочного потения ее русского гостя. Вентилятор тщетно гоняет душный воздух по комнате, не остужая его ничуть. Я с трудом поднимаю тяжелую, после вчерашних подвигов во славу национального продукта, голову с мокрой от пота подушки. Голова, явно не согласная с таким к себе отношением, немедленно начинает кружиться вместе со стенами и потолком в противоположном лопастям вентилятора направлении. Так, надо закрыть глаза и упорядочить дыхание, вспоминаю я совет бывалых выпивох из студенческого общежития  творческих ВУЗов на Хорошевке. Но тут в дело вмешивается тошнота, неожиданно подкатившая «стремительным домкратом» из обиженного вечером желудка. Пора, говорит она, идти пугать унитаз!
     Очищение естества в коленопреклоненном состоянии дает обильную и липкую испарину по всему телу, а затем и долгожданную индульгенцию от томления потрепанного вчерашними приключениями духа. Дышим, дышим. По счастью, во время моей стремительной  передислокации из спальни в туалет по пути не попалось никого, перед кем мне стало бы стыдно и мучительно больно за беспечно, без закуски, выпитый алкоголь. За исключением, разве, кота, мирно спавшего после своих ночных похождений на коврике возле  туалета. Я задел его нечаянно в угаре панического броска к спасительному резервуару,  и он немедленно оповестил об этом всех остальных обитателей дома душераздирающим «ммьяяя-ууу»! Из комнаты, где отдыхал еще один любитель ночных похождений по девочкам, тут же раздалось недовольное «ааа, puta!», после чего я услышал шум свалившегося на плиточный пол тела. Затем по полу шаркнули тапочки, дверь со скрипом растворилась, и на пороге появился сам недовольный хозяин кота в банном халате на голое тело и с изрядно помятым лицом.
- Ты чего мне спать не даешь? – Сипит недовольный Гийермо. Причем, совершенно не понятно, к кому он обращается конкретно. Мне почему-то кажется, что к коту. Поэтому я оставляю его вопрос без ответа и иду к умывальнику отмывать физиономию от липкого похмельного пота и остатков извергнутой пищи.                - Который час? – Продолжает, зевая на весь дом, гондурасский дон Жуан. На сей раз я предполагаю, что, поскольку кот у него все же не говорящий, то отвечать все-таки предстоит мне. Отрываю физию от спасительной водяной струи: - Половина двенадцатого уже. Солнце прямо над крышей дома зависло. Или не чувствуешь?               
- Я чувствую, что недоспал, по крайней мере, два часа. – Бухтит Гийермо. – Ты уже  завтракал?               
- Благодарю, что-то не хочется! – Одно только упоминание о еде вызывает у меня новый желудочный спазм. – А пива у случайно тебя нет?                У случайно меня есть! – Усмехается мой приятель, понимая, что правильную речь  без пива восстановить мне вряд ли скоро удастся. – В холодильнике сбоку была пара банок. Что, тяжеленько деньги зарабатывать на презентациях?               - Есть маленько, - отвечаю, раскупоривая алюминиевую запотевшую баночку, - но  щас все устаканим.
     Делаю несколько больших глотков и опускаюсь на диван перед телевизором. Дышать становится намного легче, голова перестает гукать в ответ на каждый резкий поворот, и сердце наконец отказывается от попыток выпрыгнуть прочь из ослабшего  тела. Кот, забыв былые обиды, оставляет свой коврик и устраивается рядом, сладострастно урча. Как же ты выносишь, мяукалка, такую духоту в своей шубе? Нее, чесать тебе пузо я не собираюсь, в твоих зарослях наверняка обитает больше паразитов, чем во всех разом лабораториях кафедры микробиологии Пастеровского института. Вот пивка в  мисочку налью, похлебай, полечись, я не жадный! Чо, не хочешь? Ну, тогда мне больше достанется...
- А где твоя мама, Гийермо? – Спрашиваю, когда ко мне возвращается способность  мыслить.                - Не знаю. Наверно, на рынок пошла. – Подумав, он добавляет: - Хотя, в этот час по рынку лучше не ходить. – Он открывает пошире стеклянные жалюзи и отодвигает в сторону занавески, облегчая проход воздуху. Потом включает телевизор и предлагает: - Давай я тебе пару яиц с фасолью пожарю. Будешь?            
- Буду! – Говорю. Пиво уже успело успокоить tunica mucosa моего нежного желудка, и голод начал потихоньку формироваться где-то в районе чуть пониже эсофагуса.                - Тогда я пошел на кухню.               
- Не забудь зайти по дороге в туалет!               
- А-ха-ха, как смешно! – Передразнивает меня Гийермо. Но в туалет все же заходит.
     Я окончательно пришел в себя и отправляюсь в душ. Пока моюсь, Гийермо успевает поджарить яйца с беконом и фасолью, положить все это на две большие тарелки и принести их на обеденный стол в гостиную. По телевизору показывают пять тысяч двести двадцать седьмую серию «Клона», перемежаемую каждые десять минут рекламой  местной продукции. Есть там и автомобили «Шевроле Монза» из салонов Пами Маринакиса. Наверно, такой за мной сегодня и пришлют ближе к вечеру.
- Что будешь пить? – Спрашивает Гийермо. – Рефреско, кофе? Или еще баночку  пивка?                - Нет, хватит уже пива, - говорю, - давай кофейку лучше сообразим. У тебя какой есть?               
- Да все такой же, как и всегда. Кофе «Майя». Мама только его и берет в лавке.               
- Постой-постой, это такие пакетики-фильтры с бурой массой непонятного происхождения?                - Пакетики, да. Фильтры отдельно продаются. А что, собственно, тебе не нравится?                - Да ведь это же пойло натуральное!               
- У нас его все пьют. Другой кофе только в супермаркете продается. За ним туда специально, что ли, ехать?               
- Да, нет, не надо. Я лучше коки выпью.               
- Как знаешь. – Немного обиженно говорит мой приятель. Он прав, дареному коню в зубы не смотрят. Нечего выпендриваться по пустякам.
     Мы заканчиваем завтрак, перейдя на другую тему. Гийермо спрашивает, проводить ли меня до отеля, но я отказываюсь, только прошу одолжить прикид еще на один вечер. «Копантл Сула» - лучший отель в городе, расположен на той же самой Кольцевой автодороге, только с южной ее части. Добраться до него не представляет для меня абсолютно никакой проблемы. Тем более что такси, как показал вчерашний вечер,  всегда дежурит неподалеку. Так что мы спокойненько доедаем завтрак, я помогаю  Гийермо вымыть посуду, собираю свой рюкзачок, беру кейс с костюмом и туфлями и душевно прощаюсь с ним, прося передать мою самую искреннюю благодарность его милой маме. 
     «Копантл» встречает меня уютной размеренностью своего внутреннего микрокосмоса, огороженного от остального мира высокой каменной стеной и непререкаемым авторитетом главного идеолога обособленного отельного пространства –  моей хорошей знакомой Майрой Морийо. На огромной территории отеля, благодаря  ее неусыпным стараниям и всеобъемлющему контролю за выполнением собственных  распоряжений, нет и намека на какую-либо спешку или суету. По необъятному лобби,  украшенному сувенирными бутиками с горами поделок из резного камня и красного  дерева, пахнущему то ли пряностями напополам с фимиамом, то ли искусно созданным ароматом тропиков посреди индустриального города, я дохожу до стойки. Там меня уже ждут и после оформительных формальностей приставляют белл-боя, который и провожает меня к месту сегодняшнего ночлега. С верхнего этажа открывается панорамный вид на прямоугольный исторический центр города. Прямо за границей  отельной территории шумит Кольцевая, а внизу блестит заманчивой прохладой большой бассейн. Даю пареньку на чай, он открывает передо мной мини-бар (спасибо, не  надо!), проверяет телевизор и кондиционер и оставляет наслаждаться долгожданной  прохладой. Я немедленно засыпаю. Во сне меня берет озноб. Я стаскиваю с широкой  кровати покрывало и одеяло, укутываюсь ими по самый подбородок, но ничего не помогает. Наконец, терпению моему приходит предел, я вскакиваю и вырубаю напрочь  озверевший в своем усердии кондиционер. Вот тебе и тропики!
     По телевизору нахожу новостные американские каналы Fox и CNN и проверяю, что случилось с миром за то время, пока у меня не было возможности смотреть кабельное телевидение. Мир, как оказывается, остался абсолютно прежним и даже не заметил моего временного отключения от основного информационного поля современной цивилизации. Судите сами:
-  В Гватемале и Сальвадоре крестьяне перекрыли в очередной раз Панамериканскую магистраль, 
- Билл Клинтон поклялся на Библии в верности своей жене,               
- с трудом вылезший из самолета Борис Ельцин с перепоя чуть не упал в коварные объятия Ислама Каримова,               
- корреспондент канала в Никарагуа, сеньорита Крупская Ильич Рамирес, с микрофоном  у хорошенького ротика восторженно рассказала телезрителям о последней выходке  команданте Даниеля Ортеги.
В общем, все, как всегда. Лучше в бассейн спущусь.
    В бассейне и около него было немноголюдно. Папа с дочкой и сыном, да молодая  пара неопределенной национальности. Вообще, на всей территории отеля было как-то  пустынно. Единственная организованная группа, которая мне попалась на глаза сегодня в лобби, была экипажем самолета Delta Airlines, чей обратный рейс в Атланту был отложен до завтра. Да и то эти американцы куда-то исчезли сразу после регистрации. Я их не видел ни у бассейна, ни в ресторане, ни где-нибудь еще на бескрайних просторах отеля вплоть до полудня следующего дня, когда мы снова встретились у frontdesk.  Такая всеобщая умиротворенность навела меня на мысль выпить настоящего кофе в гостиничном баре, что я и сделал, помывшись после бассейна в душе и приведя себя, елико возможно, в состояние готовности к предстоящему звездному мероприятию. За  питием кофе (только что сваренного в моем присутствии, а не из каких-то там пакетиков!) меня и  застал шофер, присланный Пами.
     Мы вышли на безбрежную парковку отеля, сели в компактный «Шевроле Монза» (как я был прав!) и поехали. Ехали почему-то не по Кольцевой, а от нее, в сторону горной гряды Эль Мараньон, опоясывающей Сан-Педро с запада. Как пояснил шофер, поместье шефа расположено в аккурат на самой вершине этой сплошь покрытой лесом  гряды, в национальном парке. А разве можно строить личное жилье в национальном  парке, спросите вы? Можно, отвечу я. Конечно, если вам позволяют ваши деньги и ваши связи. А у Пами таковых, похоже, было в избытке.
      С широкой площадки, или, вернее, с аккуратно постриженной лужайки на самом краю обрыва открывался сногсшибательный по своей красоте вид на весь Сан-Педро. У  подножия хребта был различим и «Копантл», из которого я отбыл всего лишь полчаса назад. Гигантский комплекс отсюда выглядел как спичечный коробок, не больше.  Город готовился к окончанию трудового дня, шумел и дымил напоследок, но сюда, на вершину, не доносилось ничего – ни запаха, ни звука. Только ветер порывами налетал на растущие в сторонке за домом деревья, да на стоящие перед самым обрывом дощатую веранду и качели. На веранде расторопные мучачос в неизменно белых рубашках и черных  брюках накрывали убранный белоснежной скатертью стол. Ветер не хотел, чтобы в его  владениях что-то делалось наперекор его воле, и постоянно задирал накрахмаленное  полотно. Появившаяся из дому сеньора, по виду - хозяйка, вынесла с собой горсть прищепок и властно повелела официантам закрепить с их помощью непокорную скатерть.  Меня сеньора в упор не хотела видеть.
- Извините, - подошел я сам к ней, - а где сеньор Пами? Он пригласил меня сегодня к  вам на прием.
     Дама смерила меня с ног до головы царственным взором, сразу устанавливая, кто есть кто в данных обстоятельствах и, утвердив этим взором свои права и мои обязанности на предстоящую вечеринку, решительно повернулась к дому передом, а ко мне  задом, на ходу бросив, что дон Пами скоро будет. Я было, более по инерции, чем по  желанию, тоже сделал шаг в направлении ее дворца, но был решительно остановлен  коронованной особой на дальних подступах к нему и возвращен подбородочным кивком на место моей предыдущей дислокации. То есть, сиди, паря, тут и не дергайся. Мы  будем иметь тебя в виду и позовем, когда будешь нужен.
     Естественно, мое первое желание после такого отрезвляющего душа а-ля Шарко,  было сказать даме нечто подобное тому, что я пожелал досточтимым бизнесменам вчерашним вечером в Арабском клубе. Но, во-первых, дама ретировалась так поспешно, что моя реакция не поспела за ее победным аллюром. А во-вторых, добираться-то мне  назад  до отеля на чем? В таких местах ведь таксисты не дежурят! В общем, остался  сидеть я в компании резво снующих от кухни к столу официантов на стуле, на краю горной пропасти, разделяющей сливки общества от его сыворотки. 
     Тяжкие мои размышления по поводу углубившегося в последнее время социального  расслоения и концентрации 80% мирового богатства в руках 5% избранных внезапно  нарушили дикие крики и лошадиноподобное ржание. Как оказалось, эти звуки издавались группой только что прибывших на внедорожнике молодых людей в количестве четырех человек. Из второй машины появился Пами и еще несколько незнакомых мне синьоров. Они поспешили за первой высадившейся на поляну группой. Но молодые  люди, целиком и полностью занятые своей увлекательной игрой, похожей на нашу  чехарду, не обращали на сопровождение никакого  внимания. Весело перекликаясь,  они менялись поочередно в качестве прыгунов и предметов, через которые прыгают, до тех пор, пока двое из них, оседлав двоих других, не заверещали недуром и не сошлись в нешуточном поединке, пытаясь повалить друг друга. Наконец, одна из пар, в результате коварного бокового прохода, сумела зацепить седока противника за рубаху и опрокинуть его на зеленую травку, огласив при этом окрестности звуками, смешавшими в себе завывание койота и хрюканье торжествующего тапира. В седоке победившей пары  я узнал заслуженного артиста Голливуда и Малибу господина Кристофера Ламберта. 
     Он еще раз оперся на свою лошадь, то есть на молодого человека, служившего ему  таковой, и перепрыгнул через него точь-в-точь, как я видел во вчерашнем сне. Только  вместо меча у него был под руками хребет приятеля. Но взгляд был точно такой же,  как в фильме «Highlander», всепроникающий и героический. Отряхнувшись и заправив  рубахи в просторные штаны, компания во главе с победителем, наконец, обратила  внимание на амфитриона, терпеливо ожидавшего окончания затянувшейся дионисии.  Пами предложил гостям пользоваться его домом, как своим, обещал через полчаса  подать приготовленное на углях мясо теленка, а пока нижайше просил дорогих гостей промочить горло и подкрепиться расставленными на столе разнообразными закусками в изящных тарталетках. 
     Сопровождавшие Пами усатые и наодеколоненные сверх всякой меры сеньоры не стали долго ломаться и тут же налили себе по полбокала «Джонни Уолкера» на кубики льда. Молодые люди тоже чего-то кинули себе в рот, но долго наслаждаться  французской кухней им не позволили невесть откуда нарисовавшиеся девицы из числа хозяйских родственниц и фрейлин королевского дома Маринакиса. Я было попробовал подсесть к звездному гостю и даже сказать что-то ему для знакомства, но бойкая сеньорита с декольте почти до сосков легко отобрала у меня его внимание. Ну, какой я ей был, в самом деле, конкурент??
     Сопровождавшие Кристофера ребята оказались аргентинцами. С ними я познакомился быстро. Однако, тема для разговора, похоже, во всей Латинской Америке была  всего лишь одна…
- Я был три месяца назад в России. –  Заявил один из них. – И даже выучил несколько фраз по-русски.               
- Да? Какие же? – Поддержал я разговор.                - «Вотка нет!» – Горделиво поведал он. Потом продолжил: – «Я тебиа лублу!» - А потом подумал немного и выдал напоследок еще один перл: - «Трахатса на фсю ноч!»
     Признаюсь, первые фразы, которые я выучил по-испански, были совсем о другом. Но… В чужой монастырь со своим уставом не ходят, а здесь, похоже, был уж совсем  чужой. И даже вовсе не монастырь. Посмотрим, что будет дальше. 
     Дальше подоспело мясо. Оно было действительно чрезвычайно вкусное и душистое, с легкими следами от решетки, на которой было поджарено. Я, конечно, не отношу себя к категории продвинутых мясоедов, но сравнить его могу только с тем, что  подают в бразильских и уругвайских ресторанах. Там тебе за входной билет этого мяса  нарезают столько, сколько сможешь съесть, и все оно, до последнего кусочка будет таким же сочным, свежим и душистым. Ну, а степень прожарки уж сами выбирайте. Все  будет исполнено в точном соответствии с полученными инструкциями. Как говорится  в скотоводческих странах, ноблесс оближ! 
- Пами, это восхитительно! – Похвалил его почти русскоговорящий аргентинец. – Я думал, что такое мясо только в Аргентине подают.               
- Это особая мясная порода, которую сюда завезли как раз из Аргентины. – Пояснил  довольный хозяин. – Здесь ее выращивают в провинции Оланчо, там огромные сочные  пастбища на плоскогорье. Мясо настолько мягкое, что его даже в Израиль экспортируют. Да-да! - Тут он даже показал руками, как далеко по миру путешествует несравненное оланчанское мясо. – Еще добавки, дорогие мои?         - Нет, нет! Мучас грасиас! – Подал голос синьор Кристофер.                - Тогда прошу наполнить ваши бокалы, господа, и насладиться виртуозной игрой на  гитаре нашего русского гостя! – И показал, гад, на меня. 
     А я ведь даже гитару не расчехлил, не то, что разыграться не успел. Ну, ладно, будет  вам тема с вариациями! Иду за инструментом (мне его одолжили сегодня в студии  Макса Урсо, где я записывался пару раз), пробую струны – вроде настроено. Что  ж, начнем помаленьку. Начинаю с битловской «Мишель», аргентинцы с Ламбертом  подпевают по-французски, процесс пошел. Прощупав, как следует, гриф, продолжаю  зажигательным, но малоизвестным фокстротом. Публика немедля заскучала. Перевожу все в шикарный блюз Уэса Монтгомери, который даже у знатоков джаза из Нового  Орлеана всегда проходил на «ура». Реакция та же. Гости по одному встают и отправляются к столу за добавкой вискаря. Ламберт чуть ли не в одиночестве дослушивает меня  до конца и вежливо благодарит по-английски. Сейчас он похож не на бесстрашного Небожителя, а на опечаленного пастора Алека из фильма «Убить священника». Как  раз перед тем, как его убил идеологически непримиримый агент польской охранки. Я  почему-то отвечаю, что, к сожалению, почти не говорю по-французски. Ламберт спрашивает, при чем здесь французский, если благодарил он по-английски? Смотрит на меня с недоумением и снова поворачивается к нетерпеливой декольтированной особе.  Сеанс связи, надо думать, окончен.
     Пами созывает молодую компанию обсудить детали завтрашнего путешествия на  Гуанаху. Ламберт и аргентинцы уходят в дом, девицы кидаются увлеченно обсуждать, кому какая роль достанется на острове, а ко мне подсаживается один из усатых  родственников Пами. Раскурив толстую сигару и отхлебнув хороший глоток виски, он  обращается ко мне.
- Надо тебе было ранчеро сыграть! А ты джаз какой-то затеял.                - Может быть. - Соглашаюсь.  – Но со мной репертуар никто, извольте заметить, не обсуждал.               
- Ты посмотри, как у нас мариаччи работают. – Продолжает синьор делиться со мной  технологиями продвижения культурных продуктов. – Они ведь начинают играть то, что  надо, еще когда заказчик даже слова сказать не успел, а только подумал об этом!               
- Сеньор, я ничуть не преуменьшаю гармоническое чутье мариаччи, но я, к несчастью, не принадлежу к их славному цеху. Кроме того, ни один мариаччи из всех мне известных (а повидал я их на своем веку немало, уж поверьте!) никогда и ни за что не воспроизведет на своем инструменте то, что вы только что слышали в моем исполнении! – Заявляю я доброхоту и начинаю складывать гитару в футляр.  - А ты зря обижаешься. – Незлобиво отвечает мой наставник на трудном пути творческого становления и выпускает колечко дыма. – Ты мог бы зарабатывать большие деньги, если бы был популярен. А популярность приходит только тогда, когда знаешь, чего от тебя ждет публика и выдаешь ей это.               
- Не могу с Вами не согласиться, мой господин! – На прощанье говорю я синьору. – Но есть одно маленькое «но».               
- Да? Какое же? – Прищуривается он то ли от попавшего в глаза дыма, то ли от сомнения.                - Сегодня, за исключением господина Ламберта, я играл для публики, которой я вовсе не собираюсь угождать. В следующий раз зовите к себе ваших мариаччи. Всех благ! – И ухожу с поляны с гордо поднятым хвостом. Как носуха в Тикале!
     Прохожу мимо экзальтированных девиц и негостеприимного коттеджа. Ни девицы, ни дом не обращают на меня ни малейшего внимания. На парковке давешний шофер на маленькой «Монзе» курит в компании других членов обслуживающего персонала. Я  прошу его отвезти меня обратно в «Копантл». У него, видимо, есть указания от шефа так со мной, не оправдавшим вельможных ожиданий, и поступить. Так что без долгих разговоров мы садимся, согнув ноги в  коленях, в компактный седанчик греческого олигарха Гондураса и едем к месту дислокации. Оно, это умиротворяющее место, мне явно понравилось больше, чем сегодняшняя тусовка на прихватизированной вершине национального парка Эль Мараньон. В бассейн, срочно в бассейн!
     Переодевшись в белоснежный гостиничный халат, выхожу один я на дорожку, освещенную тусклыми фонариками. Бассейн тоже с подсветкой, но она внизу, а надо мной – полуночное звездное небо. И я плаваю на спине до тех пор, пока вода не смывает с меня неприятные впечатления от неудачного выступления, а небо не навевает воспоминания о том, как в прошлом году нам с дочерью пришлось надолго задержаться в Сан-Педро по непредвиденным обстоятельствам.

ПО БАНАНОВЫМ РЕСПУБЛИКАМ БЕЗ ОХРАНЫ
КОПАН
     Одно время я работал в Министерстве культуры и спорта Гондураса и ездил по всем  департаментам страны с сольными концертами практически ежемесячно. Министерство оплачивало мне не только сами концерты, но и все командировочные расходы, включая бензин для нашего семейного «Форда-Бронко», который я приобрел годом ранее в Хьюстоне. Этот выгодный во всех отношениях контракт мне удалось получить благодаря доктору Родольфо Пастору Фаскелю, тогдашнему министру культуры. Доктор Фаскель был историк по образованию и призванию, и, пожалуй, такого разносторонне одаренного и в высшей степени доброжелательного человека я не встречал больше никогда за все время моих странствий по Латинской Америке. Неудивительно, что мы быстро стали друзьями. Он не раз обедал у нас, ну, а мы не раз навещали его в фамильном имении возле Сан-Педро и в пляжном домике в поселке Тела. Особенно мне запомнился один из визитов, когда он предложил моей жене прокатиться на лошади, приученной к так называемому «перуанскому шагу». Практичные испанцы, устав трястись  в седле во время длительных перемещений по чрезвычайно пересеченной местности Анд, обучили своих лошадей этой иноходи. При таком аллюре животное выбрасывает вбок ноги, практически не поднимая хребет, а значит, и седло со всадником. К сожалению, супруга моя не нашла взаимопонимания даже с покладистым перуанцем, и тот  буквально через секунду отправил ее изящным движением в густую траву подучить теорию верховой езды.
     Далекий предок Родольфо служил офицером в наполеоновском флоте и был ссажен с корабля на берег в бывшей испанской крепости Омоа после дуэли с другим  офицером. Император Бонапарт вполне практично запрещал своим лейтенантам без  пользы истреблять друг друга, поощряя их, в то же время, сколько угодно отдавать за него жизнь на полях сражений. Предок Родольфо обладал, по-видимому, незаурядным темпераментом и практической смекалкой, потому, как в наследство следующим  поколениям рода Фаскель он оставил огромные поместья возле Сан-Педро и в Санта- Барбаре. Сам Родольфо обожал деревенский быт, разводил на фамильных ранчо коров  и лошадей, и ни в грош не ставил комфорт, а тем более – роскошь. Что не мешало ему  оставаться одним из самых богатых и влиятельных людей в Гондурасе. Он, и жена его  Кармен, директриса государственного Музея антропологии и истории, напоминали  мне наших русских интеллигентов, каким-то чудом сохранившихся до конца ХХ века во враждебной среде революций, войн, бытового предательства и идеологических преследований.
     В тот раз у меня были плановые концерты и в самом Сан-Педро, и в Санта-Роса-де-Копан – старинном испанском городке, где население, в отличие от остальной страны,  было преимущественно белокожим. Санта-Роса, помимо всего прочего, был, да и до  сих пор остается, центром ручного производства сигар, технология изготовления которых сохранилась неизменной с колониальных времен. Белокожие обитатели города не  только умеют ловко закатывать сигары в рабочее время, но и очень любят повеселиться, когда трудовые будни заканчиваются. Поспособствовать этому веселью в один из церковных праздников я и был направлен.
     Как всегда в подобных случаях, мы с моей дочерью позавтракали в нашем доме,  заехали в Министерство на бульваре Лос-Просерес, взяли точный адрес и контакты  уполномоченного в Санта-Росе, талоны на обслуживание на близлежащей автозаправке “Esso” и залили по ним полный бак бензина. Потом через забитый донельзя центр города выехали на бульвар Вооруженных Сил и через четыре часа были уже на въезде  в Сан-Педро. Въезжать мы, однако в город не собирались, а вместо этого повернули налево, на дорогу в Санта-Росу и Окотепеке, приграничный с Сальвадором поселок. Еще  часа два и – вот он, старинный городок.
     Проезжая по мощеному еще в колониальные времена булыжником центру, я обращаю внимание дочери на открытые окна полуподвальных помещений местных  сигарных фабрик. В них за столами, в напряженно-сосредоточенной позе, сидят белолицые работницы с аккуратно убранными, как у наших крестьянок, в платки волосами. Каждая наклонилась к столу и проворно работает руками, вначале насыпая резаный табак, а потом закатывая его в торпеду из широких бурых листьев. Время от времени  работница берет полукруглый короткий и острый нож, у которого вместо деревянной  ручки намотан кусок полотна, и что-то кроит им по табаку. Видимо, отсекает лишнее.  Потом начинает раскатывать сигару снова, как раскатывают тесто для пельменей наши  домохозяйки. Потом еще раз берет нож, подрезая концы, закатывает самый кончик  сигары и кладет готовую торпеду в ящичек перед собой. Прелесть!
     Находим нашу уполномоченную. Ею оказывается миловидная женщина лет тридцати пяти от роду, с зелеными глазами и застенчивой улыбкой на по-европейски белокожем лице. Она провожает нас сначала в отель, где моя утомленная долгой дорогой  семилетняя дочурка немедленно забирается с ногами на кровать и включает телевизор  в поисках диснеевских мультиков, а потом мы с ней едем в один из местных колледжей, где мне и предстоит дать сегодняшний концерт. 
     По традиции концерт, как и все мероприятия с большим скоплением публики, будет  проводиться в спортивном зале колледжа. Ну, что ж, хорошо еще, что не на открытой  баскетбольной площадке. На свежем воздухе акустика для гитары наиплачевнейшая.  Не спасают никакие микрофоны и звукоусилительная аппаратура. Ветер в любой  момент может вмешаться в процесс исполнения, причем не на стороне исполнителя.  Да и сам звук, каким бы громким он не был, тут же растворяется в открытом воздухе до степени полного недоумения. В общем, лучше старинных кафедральных соборов я  помещений для гитарных концертов в американской глубинке не встречал.
     Народ уже собрался в зале. Все оживленно переговариваются, смеются, похлопывают друг дружку по плечам, размахивают для усиления эффекта руками, в общем  – радуются жизни во всех ее проявлениях. У стен стоят столы со всякой снедью, из которой лично мне очень нравятся знаменитые местные rosquillas – солоноватые  баранки из песочного теста и рагу в горшочке, приготовленное из всего, что растет  на огороде и хрюкает в хлеву – tapado. Пока я угощался, предварительно настроив  гитару и попробовав микрофон, на сцену бодро поднялся какой-то мужик в европейском костюме и ковбойских полусапожках. Он воодушевленно поздравил земляков с  праздником, зачитал какие-то объявления (из чего я понял, что он работает в городской  администрации) и призвал всех повеселиться от души. После чего, дождавшись конца  аплодисментов, алькальд представил меня почтенной публике, и я, схватив гитару, поспешил на сцену, на ходу  дожевывая песочную баранку. 
     Концерт прошел, как мексиканская коррида. Публика не переставая разговаривала,  отвлекаясь на исполнителя в центре арены, только когда слышала знакомую мелодию,  или когда раздраженное гитарное расгеадо заглушало ее гул. В такие моменты мне казалось, что еще немного накала – и аудитория начнет отмечать каждый мой удачный пассаж дружным «оле»! Слава Богу, что на сцене не появился другой обязательный  участник корриды с повязанными атласной ленточкой рогами. Вместо него по окончании выступления к микрофону опять подбежал галопом алькальд, поблагодарил  меня за представление и пригласил выпить. В общем, бой закончился бескровно, и на следующий день с утра пораньше мы с дочуркой уже уехали из города, увозя с собой на память связку душистых сигар.
     Путь наш лежал в Копан, знаменитый город древних майя, находившийся в полутора часах езды от Санта-Росы. Руины Копана были обнаружены только в XIX веке,  как, впрочем, и большинство других останков городов-государств этой цивилизации.  Главной достопримечательностью городища является прекрасно сохранившаяся площадка для сакральной игры в мяч. Ее-то, а также только что воссозданную по эскизам современных дизайнеров гробницу основателя и правителей Копана мы и собирались  посмотреть. Змеи и Ягуары, Обезьяны и Ракушки – каких только имен не носили венценосные особы вплоть до момента захоронения в этой гробнице. И лишь одному из  них – Кролику тринадцатому не выпала судьба упокоиться в мавзолее своих предшественников. Он, видимо по несчастливой порядковой очереди правления, проиграл войну соседнему королевству Киригуа, был взят в плен и подвергнут процедуре изъятия  сердца обсидиановым ножиком.  Жаль его. Говорят, он очень благоволил искусствам и  ремеслам. Гробница наверняка приобрела бы еще более пышный облик, успей он приготовить в ней местечко для себя самого. 
     Расположенный рядом с бурлящей (особенно во время сезона дождей) горной  речкой, Копан встретил нас в то утро, как первых и долгожданных своих посетителей.  В  этот ранний час никто и ничто не мешало нам досыта находиться по просторным  площадям, старым, потемневшим от времени, каменным лестницам, полюбоваться на  иероглифы памятных стел (пониже, чем у Марка  Аврелия и Траяна, но тоже ничего  так себе!) и прочувствовать мощь династии Copaneca, воплощенную в непохожей на  все остальные городские строения гробницы. Цокольный этаж высотой около шести  метров, оштукатуренный и покрытый ярко-красной охрой, надстройки над ним, с  барельефами, причудливо раскрашенными в желтые и зеленые цвета, как пасхальный  пряник – все это было настолько не похоже на грязно-серые развалины других городов  майя, что казалось случайно занесенным сюда каким-нибудь залетным НЛО! Не знаю,  как выглядел оригинал во времена, когда в него заносили на вечный покой их бывших королевских величеств, но на меня, простого смертного, даже через разделявшее нас  тысячелетие его реплика произвела неизгладимое впечатление. 
     Площадка для игры в мяч и вправду сохранилась в первозданном виде. Во всяком  случае, кроме подстриженных газонов, никакого другого следа вмешательства представителей Министерства культуры страны я не обнаружил. Пара белохвостых оленей  размером со взрослую козу, спугнутая нашим появлением, вприпрыжку убегает с луга  перед площадкой, оставляя нам для обозрения все необъятное пространство сакрального центра Копана. Бог дождя древних майя, присев на одно  колено, прикладывает  руку к груди в знак гостеприимства, а другую, с горящим факелом, протягивает в сторону площадки, как бы приглашая нас вступить в ритуальную игру. 
     Игру эту довелось увидеть воочию первым испанским священникам, пришедшим  в Центральную Америку вслед за конкистадорами и описавшим ее в своих трудах.  Площадка ограничивалась двумя покатыми стенами с уклоном приблизительно в двадцать градусов.  На каждой стене было по три фигуры с кольцом для мяча. В Копане это были фигуры попугаев гуара. Играющие команды должны были, используя свои  колени, бедра, грудь и плечи, забросить тяжелый каучуковый мяч, иногда размером с голову ребенка, в эти кольца, не давая ему скатиться на поле. Игра происходила в дни  религиозных праздников и только при полной луне, вместе с факелами освещавшей  саму площадку, игравших на ней, а также сидящих на ступенях амфитеатра представителей тогдашней элиты города.  Пространство между стенами олицетворяло собой  весь подлунный мир, и принесенного в жертву капитана проигравшей команды жрецы  майя волочили по всему полю, окрашивая его кровью зеленую траву площадки, чтобы ублажить своих безжалостных богов.
     Мы с дочкой, шутки ради, тоже пытаемся поиграть на площадке припасенным заранее мячиком, пока сюда не нагрянули туристы с гидами. Но получается у нас из рук  вон плохо. Даже резиновый мяч никак не хочет удерживаться в воздухе, так и норовит  скатиться со стены на запретное поле. Что уж там говорить про закинуть его в одно из  колец! Нам и близко-то от них послать его никак не удается. Поиграв таким образом несколько минут и изрядно употев, я решаю, что впечатлений нам с дочкой на сегодня  вполне достаточно. Слава Богу, что никакой такой жрец или там парковый блюститель  не наблюдал за нашей игрой, и теперь не будет пытаться вырезать сердца проигравших обсидиановым ножом или там, железным мачете!
     У входа в парк несколько автобусов уже привезли первые группы посетителей. Дело  идет к полудню. Мы садимся в наш верный «Форд» и благодарим древний Копан за  хорошо проведенное время. Застегиваю ремень безопасности на дочери и на себе, завожу мотор и выезжаю на шоссе. По дороге видим длинный-предлинный, плетеный из  лиан и веревок мост, перекинутый с нашего берега реки на мощное дерево по другую  сторону. Решаем сфотографироваться. Дочурка осторожно идет по раскачивающемуся все больше и больше мостику, держась за поручни. Ступив на место точно над урезом стремительной воды, боязливо останавливается и поворачивается ко мне с вопросительным лицом. Я не понуждаю ее идти дальше. И так достаточно. После того, как  снимки сделаны, снова забираемся в машину и продолжаем путь. Я снова застегиваю свой ремень, но забываю про ее. 
     Дорога начинает карабкаться вверх, асфальт обрывается, уступая место мелкому  гравию, и я снижаю скорость до восьмидесяти километров в час. Речка, которую мы  пересекли минут пять назад по бетонному мосту, недовольно шумит в ущелье слева  от дороги. Видать, горы ее совсем уж зажали меж собой. Дорога уходит вправо, за  скалу. Я слегка поворачиваю гидравлический руль. За поворотом начинается спуск.  Навстречу нам, метрах в двухстах, поднимается пикап с сидящими по бортам людьми.  Здесь все так ездят. Беру чуть правей, чтобы увеличить расстояние между машинами и слегка нажимаю на педаль тормоза, чтобы уменьшить скорость на спуске. Зад внедорожника внезапно заносит влево, мы вот-вот чиркнем по скале, и я выворачиваю руль  в обратную сторону почти до конца. Машина резко разворачивается в сторону ущелья,  встречный пикап отчаянно сигналит, и я снова выворачиваю руль до упора, только  теперь в обратную сторону. Пикап пролетает мимо, но наша машина теперь полностью теряет управление, дочка кричит от страха, и мы переворачиваемся раз, другой…
     Когда я прихожу в сознание, мои колени оказываются в неестественном положении на уровне лица, тело удерживает ремень, а голова упирается в крышу, на которой машина проскользила по предательскому гравию почти до обрыва. Правая рука пытается  нащупать дочь, но нащупывает только пустое кресло. Комок подступает к горлу, от  ужаса начинает бешено колотиться сердце и нестерпимо, наверно, от прихлынувшего потока крови, болеть голова. Расстегиваю ремень, падаю кренделем на крышу и выдавливаю ногами осколки стекла на водительской двери. Вываливаюсь на проклятый  гравий и, не знаю каким органом чувств, но явственно слышу голос дочурки, зовущий «папа, папа»! Вскакиваю на негнущиеся, непослушные ноги и - слава тебе,  Господи! – вижу стоящую, трясущуюся (но стоящую прямо!) мою маленькую дочку.
     Подбегаю к ней, обнимаю, спрашиваю, где болит, а она только плачет и плачет от  страха. Осматриваю ее, ощупываю дрожащее маленькое тельце. На коленях и локтях царапины, на голове шишка, но все кости, а главное – позвоночник - целы! Как же это  возможно, Господи? Она же вылетела непостижимым для моего понимания образом на одном из переворотов в открытое окно почти трехтонной машины, которая лежит сейчас в десяти от нас метрах на собственной крыше и продолжает вращать по инерции  своими колесами?? Я не могу найти объяснения случившемуся в поле досягаемости  обыкновенного человеческого разума. Да и не пытаюсь, честно говоря. Все, что я могу  сделать после пережитого, это стать на колени, крепко обнять дочку и шептать ей что- то успокаивающее, беспрерывно гладя по голове и целуя растрепанные волосы. 
     Из остановившегося выше, почти у поворота за скалу, пикапа к нам спешат на помощь люди. Возбужденно обсуждая случившееся, они подходят, что-то спрашивают,  наверно, предлагают помощь. Какая уж тут помощь, братцы, после того, как небеса  мне только что оставили живой и практически невредимой мою единственную дочь?  Вот разве машину поможете поставить обратно на колеса. Дочка отпускает меня и мы с мужиками на «раз-два, взяли!» с нескольких попыток переворачиваем тяжеленного  «Форда». Стоя на собственных колесах, он смотрится естественнее, чем когда был  вверх тормашками, и я осматриваю его.
     Боковые стойки слегка покорежены, они выдавили, хоть и  не до конца, стекла со  стороны пассажирских кресел. Но они выдержали вес огромной машины, выдержали, и тем спасли мне жизнь. В остальном, если не считать нескольких продольных борозд  и сколов на корпусе, да еще изрешеченного осколками стекла моего концертного костюма, никаких особых повреждений я не обнаруживаю. Спасибо за помощь, мужики,  вот вам немного на пиво. Спасибо и тебе, Генри Форд, и твоей заслуженно процветающей по сей день корпорации, за участие в спасении терпящих крушение. Не думаю,  что я отделался бы так легко, будь мы в машине производства российского автопрома. 
     Пока длится осмотр, со стороны Копана подъезжает эвакуатор. Его никто не вызывал. Просто чисто случайно. Хотя, после случившегося я что-то не очень верю  в случайности, но какая, в общем, разница? Мы затаскиваем «Форда» с помощью лебедки на платформу, садимся с дочкой в кабину и покидаем проклятое место. На  гравии от нас остаются только осколки стекол, да большое масляное пятно. Эвакуатор неторопливо едет по дороге в Сан-Педро, я прокручиваю в голове кадр за кадром наше сегодняшнее утро и пытаюсь понять, что же я опять сделал не так? Задремавшая было от тряски, дочь просыпается, смотрит на меня и неожиданно говорит: «Папа, я знаю, что  ты не виноват. Ты сделал все, чтобы спасти нас». Спасибо, лапушка. Но я вовсе не  уверен, что сделал все, как надо. Ни на дороге, ни там, на площадке для ритуальной игры в мяч в древнем и страшном Копане.