Мессар Акше. Хроника правления Серафима IV. 4

7.

     Деревня наша – место хорошее. Только и не думайте, что мы тут природой какой-нибудь любуемся – у нас свое понимание этого дела. Во-первых, от города далеко, а от соседней деревни, ну, где ярмарка обычно проводится, наоборот, близко. То есть не совсем близко, в один день не обернешься, но это и есть хорошо, повод задержаться на день-другой, передохнуть….

     А что касается красоты всякой, то мы тоже разумеем, только тут с лучше всего с пригорка смотреть – есть, между прочим, на что. Дорога, например, у нас ровная, не городская, конечно, камнями не выложена, зато прямая. Опять же, идет через всю деревню, а не как у соседей, кусками. Вот. Дорога, значит, а по обе стороны дома стоят. Рядком. Одна оградка закончилась, другая начинается. За оградкой, у нас, в каждом дворе садик. Дикушки, конечно, потому как за породистую яблоню – налог, за породистую грушу – опять же, налог. Как впрочем, и за все остальное, а с дикушки какой спрос, растет себе и растет. Ну, тут есть, конечно и хитрости, но они такие, наши местные, доморощенные…. Здесь же, конечно, старосте нашему спасибо надо сказать, он эти хитрости наши, вроде как бы не видит. Вот. За домами огороды наши. По левую сторону, за огородами, река, а за ней – лес-бор. По правую, значит, сторону, земли хозяйские, ну, то есть старосты. Мы их называем Охотничьими. Там наша работа. От третьего утреннего звона и до первого вечернего звона. А там дальше, то есть после звона этого, мы уже сами себе хозяева. Мы с соседом всегда в корчму ходим. Но это все наши мужики ходят, горло промочить, дела обсудить, ну и за молодуху какую подержаться – кровь погонять…. Вот, значит, второй звон честно пропускаем, а вот после третьего и домой пора. Кто может, идет сам, а кто не может – не вопрос – соседи доведут. Но тут не без беды, конечно. Есть у нас пара гуляк, так те и после четвертого звона сидят…. Но так про тех и речи нет – небось, в каждой деревни есть свои такие же…

     А мы, значит, про деревню. От дома старосты до нашей деревни, будет, километров десять, это если по дороге, а если напрямки, через рощу, то совсем мало. А с Охотничьего поля, ну, то есть, нам с работы, по дороге километров пять, потому как, через рощу мы ходим редко, чтобы не возвращаться. Поэтому и ходим по дороге, как благородные…

     А домой, после корчмы, придешь – на столе ужин. Хозяйка полы вымыла, сарафан на ней цветастый, а из-под него рубашка чистая, травой пахнет. Ходит вокруг стола незаметно, но смотрит внимательно. Где тарелочку пододвинет, где крошечку смахнет – старается. Оно и понятно, ярмарка на носу. А потом, понятное дело, за занавеску, пару раз и ей надо угодить. Так и живем. Тихо, мирно. Королю послушные, Богу не противные…. Да…. А что – такие времена. Нет, раньше, сам-то я того, когда по-другому было, не застал, только по рассказам знаю – ну, что мальцом еще, успел в уши нахватать. А что греха таить, оно и теперь, тоже бывает интересно послушать, о прежнем, про старинное житье-бытье…

     А вот дед наш, даже и не знаю, сколько ему лет-то сейчас – он по молодости большой оторва был. И из деревни бегал, в волонтерах числился, даже с соседями воевал, ну то есть, там был, в соседнем Королевстве. Мало того, даже показать себя сумел, за что получил от Короля вольную. Еще не так давно видел я эту бумагу, то есть, может, она и сейчас где-нибудь валяется, если конечно, дед ее по старости того… Он ведь смолоду сам себе на уме, а уж когда старость подошла, так и не поймешь вовсе, то ли придуривается и нас морочит, то ли действительно, из ума выживает… Ну это ладно. Я о чем говорил-то…

     Ага, ну да, конечно… Дед как раз и рассказывал. Ему главное поднести пенного надо, для разгона, так сказать. А потом еще и вопрос какой-нибудь позаковыристей задать…. И тогда все – уши открывай, и хоть весь день сиди и слушай. А когда он разойдется, о-о-о, тогда его, даже если захочешь, не остановишь. Руками машет, глаза слезятся, иной раз и до пены дело доходит. Глядишь на него и думаешь – все, хана тебе дед – сейчас же и помрешь. А-а-а, не тут-то было, полежит пару дней, помается, и глядишь, к следующему празднику как огурец. Сидит в корчме и на выпивку монеты клянчит. Вот такой он, дед-то наш…

     Так, значит, ярмарка…. Ну, ярмарка – это праздник большой, готовимся загодя. На отъезд, староста обычно тельца колет, и в корчме, до второго звона, пенное бесплатно. От второго до третьего, это уж кто как хочет, но после третьего корчма закрывается – такое правило, потому как утром в дорогу…

     Да что там говорить, даже церковь на ярмарку звонит по-другому, чтобы, значит, никто с выпивки, не сбился. Не мы придумали – родители наши, потому и нам не к лицу непочтение выказывать и такое полезное правило отменять. Традиции блюсти след. А со второго дня ярмарки Большие мены – закон…

     Если баба успела надоесть, или, там, бесплодная или наоборот, подолом машет, или еще чего похуже…, веревку специальную ей на шею, да на ярмарку, на площадь – менять. Поэтому бабы у нас тихие и смирные. Мененая жена, она в любом дому долго не держится. Да и берут ее не как жену, а так, по хозяйству пособить, пока хозяйка с брюхом, или расплатиться с кем охочим. Все равно через год-другой за ворота, все равно чужая – не жалко. После третьей мены, бабу из деревни гонят. Узелок ей в руки и пусть идет себе с Богом. Мы люди добрые. У соседского старосты строго – три мены и головушкой под камень. У нас тоже так было, но когда церковь построили, священника своего завели – староста строго запретил. Есть, оказывается какая-то там книга, так там прописано, что лишать жизни, даже бабу, нехорошо. А нам, какая разница, что просто ее выгнать, что головой под камень – у такой бабы, все равно, путь один – в город. Ежели повезет, то пристроиться в какой-нибудь корчме, прибираться, или, может, какой хозяин пожалеет, возьмет в дом, за хозяйством присматривать, а остальные… остальным выбор невелик. Можно, конечно, на паперти кормиться, можно в стыдном дому, но это только если баба не стыдливая. А по-другому – одна дорога – помается такая, помается, а потом глядишь, ночью, на лунной убыли, веревочку пристроит и все дела…

     В городе, при губернаторском казенном доме, даже человека специального держат, то есть как специального, вот случилось у такой бабы полное расстройство дел, денег на веревку и то – нет, так она к нему. А он и веревку даст, и местечко покажет, ну и там, если что, дверку от любопытного глаза придержит…. Да, ну и хоронят таких за казенный счет. Потому как понятно – баба менянная – плакать о ней никто не будет. Мало ли их, баб – да в любой деревне всегда имеется десяток лишних, всегда можно новую, целую присмотреть…

     Так значит, ярмарка. Прошла менная неделя – пошли дела денежные. Оно и понятно, ведь на то она и ярмарка. Один продает – другой покупает, и оба до крови торгуются. Потом, значит, другой вопрос…. У нас такого не бывало, а вот в соседней деревне, мужики сильно со старостой своим поссорились. Так они всей деревней с места снялись и отправились, куда глаза глядят. А что, так тоже можно, закон-то разрешает. Правда, уходишь без всего. Ну, какую-нибудь скотину мелкую можно за собой утянуть или там, птицу, ну и естественно, что загодя припрятать успел. А дом, хозяйство, понятное дело, остается. Потому на такое решаются редко, но все-таки, случается…

     Так вот, а по ярмаркам обычно доверенные, ну то есть от других старост, люди ездят, и таких вот мужиков высматривают. Мало ли что, может, какой староста лишней землицы прикупил, надо же ее обхаживать, а мужик-то он, как известно, на землю, прежде всего иного падкий…

     Вот, дела сделаны, остается еще мелочь всякая – новости городские – это мы с большой охотой, ну а еще, клоуны там всякие, шуты, тоже интересно посмотреть. Выпивка дешевеет – хорошо, но тут глаз да глаз нужен, потому как выпивку ставят и дурные люди. Вербуют, значит, в армию. Это как бывает. Угостили тебя, значит, и пока ты лыка не вяжешь, бумажку тебе под нос, палец приложи и готово дело, ты уже не крестьянин порядочный, а голытьба солдатская. Землицу, значит, уже не потом поливаешь, а кровушкой собственной. А как известно, это из пота крестьянского хлеб родиться, а из кровушки солдатской – всякая нечисть… Но крестьянин-то, он, между прочим, не пальцем деланный, идешь, к хозяину корчмы, даешь ему, значит, монетку и просишь присмотреть. Тут тоже все понятно – не родился еще такой корчмарь, который от лишней монеты откажется. Да и дружить корчмарю выгоднее с крестьянином, нежели чем с солдатней…

     И самое последнее на ярмарке – это Указы Королевские. По другому-то, какой гонец дойдет до нас с бумагой, а на ярмарке почти все собираются. Вот там Королевские Указы, обычно и читают. А главное, их толкуют, потому как крестьяне поголовно народ неграмотный, и всякие слова бумажные ему непонятные. А так, стоит молодец в мундире и орет во всю глотку, что Король наш Серафим IV, в очередной раз удумал. А рядом стоит какой-нибудь староста или крестьянин из образованных, и переводит на наш, сиволапый язык, каким образом, значит нам, этот Указ Королевский исполнять. Чтобы, значит, и под плети не попасть, или, того хуже, на галерах не оказаться…

     Так всегда бывало, как ярмарка, так и сыплются на нас Королевские выдумки…

8.

     Это утро в Королевском дворце началось необычно. Хотя нет, нарушение Королевского этикета, вещь не просто необычная, она, прямо скажем, тревожная. Ибо Королевский этикет – часть традиций, а традиции, как известно, основа основ…

     Не спавший всю ночь Серафим IV, не дожидаясь утреннего туалета, вышел к Королевским министрам. Без Королевской накидки, без державы и жезла, да к тому еще и в шерстяных носках. Министры в первое мгновение оторопели и молча воззрились на своего Короля. А тот словно так и надо было, попробовал устроиться на Королевском троне, по пути отмахиваясь от Первого Министра, который двинулся к нему с папкой. Первый министр вынужден был остановиться. А Король, так и не сумев найти подходящего сидячего положения, опять поднялся и заговорил:
- Сегодня ночью был у меня гость…

     По приемной сквозняком пронесся шепоток. Небывалую для здешних мест новость Королевские министры тихо передавали друг другу. Правда, было непонятно, что именно так поразило министров, то ли сам факт прибытия гостя, то ли время, которое он выбрал для визита.
- Мы говорили, - продолжал, тем временем, Серафим IV повышая голос, - о многом говорили, о многом и долго – до самого утра. Не буду пересказывать подробностей нашего разговора – это Королевский секрет…

     А вот это сообщение было встречено полным молчанием – на памяти присутствовавших здесь министров, никогда еще Король не использовал подобного словосочетания. А Серафим IV, не обращая внимания на реакцию кабинета министров, тем временем, продолжил дальше:

- Приказываю, - он повернулся к составителю Королевских указов, - записывай за мной. Приказываю – к истечению недели представить на рассмотрение и обсуждение прожект по возрождению в Королевстве благородной рыцарской породы.
- Ваше Величество, но…
- Тихо. Я еще не все сказал, - Король вновь повернулся к Составителю Королевских указов, - записывай дальше - приказываю, подготовить Указ, по которому, всякий имеющий должность при дворе обязан будет обучиться фехтованию на мечах, и в последствии, иметь его при себе для постоянного ношения…
- Ваше Величество…
- В том числе каждый Королевский министр, - пресек возможные возражения Серафим IV. И, кроме того, как только будет найден мастер, при дворе и при городской управе будут открыты фехтовальные классы. Я, между прочим, и сам намерен обучиться этому благородному искусству. Все понятно?
- Ваше Величество, - зашумели, а по чести сказать, так и заорали присутствующие, да еще и на разные голоса, совершенно забыв о правилах хорошего тона и Королевском этикете, но Серафим IV, остановил всех разом:
- Завтра, все завтра. Вы будете задавать вопросы, потому что прямо сейчас, я отправляюсь спать. Я все сказал…

     И точно. Сказав, сошел с возвышения, на котором располагался Королевский Трон, быстрым шагом проследовал перед своими министрами и скрылся в Королевских покоях, то ли не замечая недоумения и тревоги на лицах подданных, то ли, не интересуясь вовсе данным обстоятельством…

     Впрочем, надо быть честным – не недоумение это было, и вовсе даже не тревога, нет – в таком состоянии людей оставляет молния, ударившая прямо перед вами. Да, никак не меньше. Многие из стоявших, даже зашевелились не сразу. Это был тот самый, настоящий удар молнии, а между прочим, некоторые из присутствующих были не робкого десятка, некоторые даже сами затевали кое-какие реформы…. Да. Вот земельную, например, ее и по сей день считают наименее неудачной из всех остальных, не в пример денежной. Которая, как на грех, началась с зимы без снега, а перешла, так и вовсе в лето, но уже без дождей. Да-да, некоторые из, них, то есть, из присутствующих здесь, тоже были в свое время реформаторами. Но это – это было слишком, даже для них…

     Вошла стража и стала у дверей, и когда небо все-таки не рухнуло, а огненный смерч не обратил Королевский дворец и всех присутствующих в нем в прах, Королевские министры начали приходить в себя. Сначала тихо, а потом громче и громче, начали они задавать вопросы. Точнее, просто произносить их, потому что кому именно, следовало адресовать эти все их «почему?» и «зачем?», было неизвестно. Зато, как обычно, первому досталось тому, кто и был Первым:

- Ну, спасибо, удружил! Тоже, Первый министр называется…, - а так всегда бывает – больше всего претензий именно к нему. А к кому же еще, скажите?! Кто должен предугадывать желания Короля. Впрочем, на этот раз Первый министр был действительно ни при чем.
- Господи, да Бог свидетель, не знал я ничего. Он мне ничего не говорили, - отбивался господин Майер. Но раздражение и испуг были слишком велики, чтобы люди прислушивались друг к другу. Они просто говорили…
- Что же будет-то теперь, а господин Майер…
- Эка чего удумал. При оружии, да еще каждый день тренироваться… А если у меня сердце больное…
- Это только начать надо, а потом дело и до дуэлей дойдет…
- А рыцари, рыцари, ну где их теперь найдешь-то, где?!
- Замки-то порушили, как же теперь-то?
- Замки-замки. А земля…
- Боже мой, конечно, ведь еще и земля…

     Как только было произнесено это слово, словно кто-то взмахнул волшебной палочкой. Тишина воцарилась в зале. Вопрос земли – всегда самый больной вопрос, а здесь явно намечался очередной передел, что в свою очередь означало…
- Ну-ка, перестаньте голосить, - почти приказал Королевский маршал.

     Все послушно и повернулись к нему, а тот приложил к губам палец, требуя молчания.

- Перестаньте горлопанить. Здесь не место для этого.
- А где же?
- Сегодня, в полдень у меня. Приглашаю всех.
- А зачем это?
- Придете – узнаете.
- Э-э-э, нет. Меня не ждите, - замахал руками Министр по Королевским налогам и финансам.
- А я никого и не неволю, - усмехнулся Адин Гоор, числившийся тем самым Королевским маршалом, но очень нехорошо усмехнулся, даже недобро, почти зло.
- И не надо на меня так смотреть, - попробовал воспротивиться господин Неро, - не надо…

     Но на него тут же зашикали остальные.
- Не хотите приходить, господин Неро – не надо. Подумаешь цаца какая…
- Конечно, у него земли почти нет, ему терять нечего…
- Точно-точно, одни дома, да деньги казенные…

     Королевский маршал снова потребовал, чтобы все замолкли, правда, на этот раз в более грубых выражениях.
- Что за бабский вздор! Не хотите приходить – не надо. Я, собственно говоря, приглашаю тех, кто считает себя Королевским министром, а главное, намерен и дальше им оставаться. Так что, сегодня, в полдень…

9.

     Деда пришлось звать дважды. Первый раз за ним просто сходили, и попросили прийти, мол, по общественной надобности – дед закивал, мол, конечно, сейчас приду, ждите. На следующий звон пошли еще раз, но уже с наказом, без него не возвращаться. С правильным наказом, потому что дед уже начал готовиться ко сну, совершенно забыв, что где-то там, в корчме его ждет общество. Еле-еле утолкли старого…

     Зато пока его ждали, все успели пересобачиться. Как только друг друга не обзывали, если бы в дело не вмешался староста, точно дошло бы до рукоприкладства. Так-то оставлять нас, сиволапых вместе, да надолго, особенно когда мы в расстройстве…

     В общем, сидим, злые, хмельные и смотрим на дверь. И вот, наконец, появляется дед. Расхлистаный, весь какой-то взъерошенный. Ей Богу, пугало огородное, а не почтенный человек. Зашел в корчму, поклонился всем, и даже прощения попросил, за то, что заставил ждать честной народ. Мы в ответ пошумели, пообозвали его всяко и простили. А что с него взять, если никто даже и не помнит, когда родилось это чудо…

- Садись, дед, - прервал его поклоны староста.
- Благодарствую, - все-таки еще раз поклонился дед, прошел вперед и устроился на скамье. Оглядел нас вопросительно, мол, чего хочет честная компания, а если чего и хочет, то почему не наливает.
- Принеси-ка хозяин пенного деду, - скомандовал староста, и поторопился уточнить, - но только самого слабого, чтобы не развезло.

     Хозяин молча налил кружку требуемого напитка, а потом, даже и до деда сам донес.
- Благодарствую, добрый человек…

     Общество дало деду сделать хороший глоток, а потом ждать стало невтерпеж. Начал, как принято, староста.
- Дед, я слышал, память у тебя хорошая, - староста сел рядом с дедом на лавку, давая возможность и нам присесть где-нибудь рядом.
- А это как посмотреть, - резонно уточнил дед, - вот ежели про вчера будешь спрашивать, уволь. Для меня его, как и не было…
- Вчера мы и сами пока помним, - ухмыльнулся староста.
- …а вот ежели про давнишнее время, тогда, пожалуйста. Про молодость свою помню еще кое-чего…
- Нам про это и надо.
- Ну, спрашивай, отвечу, - разрешил дед, - только горлу пересохнуть не давай.
- А это, смотря что, ты расскажешь.
- А ты знай, спрашивай… Не томи…
- Говорят, например, что ты рыцарей благородных застал. Было дело?
- Врут, благородных почти не застал…
- Как это?
- А вот так. Застал, только самых последних – к тому времени их уже почти перебили.
- Ну, продолжай…
- А что продолжать-то?
- А что помнишь про них, то и продолжай.
- Ну, я тогда совсем малец был, мало что помню…
- А мы у тебя не про имена спрашиваем, - прикрикнул на него староста, - расскажи, какие они были.
- Какие они были? Тех, кого я помню, так, бедолаги без земли, без денег. Да вообще без всего. Одеты были в тряпье какое-то. Грязные, больше больные…. И тощие, потому как благородные, ну то есть рыцари эти, работать вовсе не умели.
- А что умели?
- Говорили про них, что воевать умеют. Но только я думаю, врали. Какие из таких хилых могут быть вояки. Дашь ему кулаком по голове, он и падает.
- Скажешь, что и ты их кулаком бил, - усмехнулся староста, но старик был не из тех, кто попадается на такие простые вопросы.
- Говорю же, я тогда малец был. А вот папаша, мой, это да. Правда, ему, что рыцарь, что бык, потому как он и одного и второго с ног валил, потому, как сильно здоровый был…
- Ты ладно, нам про папашу своего сказки рассказывать. Ты про рыцарей давай…
- Ладно, про рыцарей, так про рыцарей… Но только что сам слышал. Не больше, не меньше.
- Говори уже, не отнекивайся…
- Короче, как рассказывал мне папаша, была когда-то особая порода благородных, и назывались они – рыцари. Все принадлежало им, земля, леса, золото, замки, и все такое прочее. Но самое главное было в том, что и сам Король был рыцарем, точнее, самым главным рыцарем, поэтому и выходила этим благородным такая благодать. Ходили эти первые рыцари всегда при оружии, ну и чтобы хоть чем-то занять себя, устраивали турниры…
- Чего-чего устраивали?
- Турниры. Это что-то вроде ненастоящей войны. Что с тобой такого не бывало, что ли, когда тебе хочется кулаками помахать…
- Ну, это только спьяну…
- А тебе никто и не говорит, что они были трезвыми. Вот представь, ходят все с оружием, да еще и выпивши, понятное дело кто-нибудь кого-нибудь задирать начнет. Вот, а Король и придумал, эти самые поединки – они, кстати, дуэли назывались. И как рассказывали, забавное это было зрелище, тем более, что проводилось оно при стечении всякого любопытного народа…. Вот захотел ты посмотреть – приходи и смотри. Понятно?
- Это что ли, как мы на ярмарке на всяких шутов смотрим, - уточнил староста.
- Вот-вот. Чтобы, значит, себя позабавить, ну и чтобы нас сиволапых повеселить…

     Не понятно это было, очень непонятно. Общество, значит, переглянулось и потребовало продолжения: