1241. Поход в Центральную Европу и смерть Угэдея
6749 г. от С.М, 638-639 (с 11.7) г.х., год Быка (16.1.41-5.2.42)
Нашествие монголов на Польшу: взятие Сандомира (13.II), Кракова (22.III), битва при Лигнице (9.IV). Вторжение в Венгрию: взятие Ваца и Эгера (17.III), битва на р.Шайо (11.IV).
Cмерть Угэдея (7.XII.1241)
ЕКЕ МОНГОЛ УЛУС
ЮАНЬ ШИ. цз.2. Тай-цзун (Угедей) [1.1, с.492-493].
Весной, во 2-й луне, года синь-чоу, 13-го [от установления правления], [Угэдэй] охотился в озерах долины Цекцер. У императора случилась болезнь, и [он] издал указ о помиловании в Поднебесной заключенных в тюрьмах. Император поправился.
Осенью, ван Кореи Коджон прислал одного из сыновей в заложники.
Зимой, в 10-й луне, [Угэдэй] указал Махмуду Ялавачу ведать делами ханьского народа.
[В день] дин-хай 11-й луны была большая охота. [В день] гэн-инь [Угэдэй] вернулся к горам Э-те-цзинь-гу-ху-лань. Абд-ар-Рахман преподнес [Угэдэю] вино. Император получал удовольствие от пития, [он] всю ночь [пил] и оттого занемог. На рассвете [дня] синь-мао император почил в походном дворце. Находился на престоле 13 лет. Продолжительность жизни [составила]— 56 [лет]. [Угэдэй] был погребен в ущелье Циняньгу. Посмертно поименован как Инвэнь-хуанди, храмовое имя — Тай-цзун.
Император обладал обширными и крупными способностями, душе [его] были присущи искренность и великодушие, [его] духовная сила вовремя смиряла телесную, и [он] начинал дела без ошибок, Хуася был богатым и многонаселенным, табуны коней и овец были наполнеными, путешествующие не ... продовольствии. Времена [Угэдэя] именовались как «великое спокойствие в государстве».
СУН ЦЗЫ-ЧЖЭНЬ. Елюй Чу-цай [1.8].
Когда весной [года] синь-чоу во 2-ю луну (14.III.-12.IV.1241) его величество тяжко заболел и [у него] стал останавливаться пульс, императрица, не зная, что предпринять, вызвала к себе его превосходительство и спросила у него [совета]. Его превосходительство сказал: “Двор ныне держит на службе дурных людей. В Поднебесной среди узников постоянно находится много несправедливо обвиненных. Поэтому неоднократно наблюдались небесные знамения. Нужно объявить великое помилование в Поднебесной!”.
В доказательство [он] привел пример, [связанный с] его превосходительством Сун Цзином (танский министр и поэт), когда [планета] Марс вышла из созвездия знака зодиака. Императрица было хотела немедленно провести его (т. е. помилование). [Но] его превосходительство сказал: “Нельзя без приказа государя”. Вскоре его величество немного пришел в себя и императрица доложила ему [о необходимости объявления помилования в Поднебесной].
Его величество не мог говорить и только кивнул головой. Когда было объявлено помилование, [у него] возобновился пульс.
Зимой к 11-й луне (4.XII.1241-2.II.1242) его величество уже выздоровел. [Но] его превосходительство, высчитав на “числах великой единицы”, доложил, что [ему] не следует выезжать на охоту. [Но] все из свиты императора сказали: “Если не поскакать на коне и не пострелять из лука, то [больше] нечем и развлечься!”. [Его величество] преставился после пяти дней охоты (4-й день 11-й луны года синь-чоу (7.XII.1241).
РАД. О болезни Угедей-каана и его смерти [1.2, т.2, с.42-40].
Каан очень любил вино и постоянно находился в опьянении и допускал в этом отношении излишества. [Это] с каждым днем его все больше ослабляло; сколько ни старались приближенные и доброжелатели удержать его, [это] не удавалось. Наперекор им он [еще] больше пил. Чагатай назначил одного эмира в качестве шихнэ, чтобы он не позволял [ему] пить больше определенного количества. Так как он не мог нарушить приказ брата, то вместо маленьких чаш выпивал большие, дабы число [чаш] оставалось то же. И тот эмир-блюститель тоже [от себя] давал ему вина и составлял общество, чтобы при удобном случае стать инаком. Его служба не принесла каану никакой пользы. У каана был баурчи, сын Абикэ-беги, сестры Соркуктани-беги, которую Чингиз-хан выдал за Кяхтей-нойона. Каждый год Абикэ-беги по совету Соркуктани-беги приезжала из китайской страны, где был ее юрт, на служение [к каану] и, устраивая пир, потчевала [его]. На тринадцатый год по восшествии его на престол она, по обыкновению, приехала и вместе со своим сыном, который был баурчи каана, поднесла каану кашу [с вином]. Ночью во время сна каан от чрезмерного [количества] выпитого вина скончался. Стали злословить при содействии хатун и эмиров, что Абикэ-беги и ее сын подносили чашу [с вином] и, наверное, дали каану яду. Илджидай-нойон, который был молочным братом каана и влиятельным эмиром из рода джелаир, сказал: «Что за вздорные слова? Сын Абикэ-беги – баурчи, он ведь всегда подносил чашу, и каан всегда пил вина слишком много. Зачем [нам] нужно позорить своего каана, [говоря], что он умер от покушения других? Настал его смертный час. Надо, чтобы больше никто не говорил таких слов».
Так как он был умным человеком, то понимал, что причина этой смерти – излишество и постоянное опьянение. Он знал, что последствия от излишества в питье вина бывают так пагубны. По словам монголов, каан воссел на престол в хукар-ил и скончался в следующем году, соответствующем месяцам 638 г.х., который был 13-м годом [его царствования]. А в летописи ходжи Ала-ад-дина сахиб дивана Ага Мелика ал-Джувейни, да помилует его Аллах, рассказывается так: он умер в барс-ил, соответствующий 5 дню месяца джумада II 638 г.х. [11.XII.1241]. Останки Угедей-каана и запретное место его [могилы] находятся на горе, весьма высокой, на которой лежит вечный снег и которую называют ..., а в настоящее время ее называют ... С этой горы берут начало ... мурэн, ... и ..., которые впадают в реку Ирдыш. От той горы до Ирдыша два дня пути. А Чапар зимует в пределах тех рек.
У каана был лекарь по имени …. Дату его смерти он выразил намеком в таком виде в стихах и послал в Мавераннахр одному [своему] другу.
В году халат мокрота его увеличилась больше, чем в [любом] другом году,
День и ночь давала знать о пьянстве [даже] профанам,
[Это] в полной мере способствовало уничтожению его здоровья.
Да будут уведомлены [люди] об этом и о содействии этому вина.
АБУЛГАЗИ. ч.4, гл.1. О государствовании Угадай-хановом [1.04, с.466-467].
По отсутствии семи лет, сын его Каян, также и племянники его, возвратились из своего похода в землю, которая выше упомянута, и которую они совершенно покорили Могуллской державе. По случаю славного успеха в сем предприятии, также и для велики пользы, приобретенной в Китае, Угадай-хан велел собрать всех старшин фамилий свих подданных, и учинил им богатый и чрезвычайный пир. Сказывают, что число тех, которые были на сем пире, было столь велико, что не возможно было счислить. Спустя не много времени после того Угадай-хан нечаянно впал в претяжкую болезнь, от которой умер в кратком времени к великому сожалению всех его подданных, в лето 642.
ГАН МУ. Син-чеу. Царства Сун, правления Шунь-ю 1-е лето [2.2].
Осенью, во 7-й месяц, Корейский Король Ван-тхун, дал родственника своего в заложники Монголам.
Прежде сего Монголы воевали Корею, и Корейцы многократно были разбиваемы: почему снова представивши дань, просили о мире. Монголы требовали, чтобы Король Тхунь сам приехал к Хану, и тогда война прекратится. Ныне Тхунь послал к Монголам родственника своего в заложники.
Зимою, в 10-й месяц, Монголы определили Илга-цзиду Губернатором в Пекине.
Ему препоручено управлять общественными делами Китайского народа. Яо-шу определен при нем советником.
В 11-й месяц Монгольский Угэдэй скончался. Шестая Ханьша, по фамилии Наймагинь, объявила себя правительницею.
Угэдэй царствовал 13 лет; скончался на 56 году от рождения; во храме Предков назван Тхай-цзун. Имел наклонность к пьянству, особенно в последние годы. Елюй-чуцай неоднократно увещевал его; но Хан неслушал: почему однажды, показывая ему железный ободок, изоржавевший от вина, сказал: «Это железо, будучи вином съедено, приняло такой вид. Что же сказать о пяти черевах человека?» После сего Монгольский Государь несколько уменьшил меру вина. Во вторый месяц сего года болезнь усилилась и пульс перервался: шестая Ханьша незнала, что делать; она позвала Елюй-чуцая и просила у него совета. Елюй-чуцай в ответ сказал, что ныне должности препоручают людям недостойным; продают места и торгуют судопроизводством, многие содержатся в тюрьме безвинно. Надлежит даровать прощение в поднебесной. Ханьша немедленно хотела произвести сие. Елюй-чуцай сказал ей, что без повеления Государя неможет сделать сего. В скорости Монгольский Государь несколько пришел в чувство. Ханьша предложила о даровании прощения, и он скорее всего согласился на сие. По издании прощения, пульс пришел в обыкновенное состояние.
В 11-й месяц, болезнь усилилась. Елюй-чуцай, по выкладкам на числах великой единицы, нашел, что ненадлежит ему выезжать на звериную охоту. «Если нестрелять с коня, сказали приближенные: то что за удовольствие?» И так выехал на охоту на 5 дней. На возвратном пути приехал к Отэгу-хулань-оле, где Уньдур-хамар представил ему вино. Хан веселился до самой полуночи, а на другой день скончался. Прежде Монгольский Государь утвердил, чтобы наследовал по нем внук его Шилмынь. Ныне Ханьша позвала Елюй-чуцая, и спросила его о сем деле. Елюй-чуцай сказал: «Этого я, как вельможа посторонней Фамилии, знать немогу. Есть завещание покойного Императора. Должно поступить по оному». Ханьша не послушала: почему объявила себя правительницею в Хорини. Шилмынь был сын Кучуня, четвертого сына Монгольского Государя.
В Чен-ду Генерал Тьхян-ши-сян отложился и с городом покорился Монголам. Губернатор Чень-лун-чжи умер.
Из Дахаевой армии Ван-ши-сянь с прочими опять вступил в Шу, и обложил Чен-ду. Чень-лун-чжи защищался около 10 дней, и поклялся жить и погибнуть вместе с городом. Генерал его Тьхянь-ши-сянь тайно передался к Монголам и в ночи отворил им ворота. Северныя войска ворвались в город. Несколько сот человек, составлявших дом Чень-лун-чжи, все умерли. Сам Чень-лун-чжи в клетке препровожден в Хань-чжеу. Ему велено склонить начальствующого Ван-кхуй покориться. Чень-лун-чжи громким голосом закричал: «великий муж умирает, но непокоряется». И так он убит. 3 тыс. солдат, бывшие в городе, начали сражаться: но по взятии города, все изрублены Монголами
Объяснение. Тьхянь-ши-сянь с городом покорился неприятелям. Сие преступление весьма важно: почему прямо написано: отложился и сим показано, что вина его непростительная. Чень-лун-чжи, будучи взят в плен, непокорился. Весь дом его предан смерти; а он в клетке препровожден в Хань-чжеу, дабы принудить Генерала Ван-кхуй сдаться. Судя по его словам: великий муж умирает, но не покоряется, можно видеть, что сердце его единственно исполнено было долгом к Государю, и можно ли говорить о нем в одно время с теми, которые, как Тьхянь-ши-сянь, ослепляясь выгодами, забывают Государя; изменяя престолу, покоряются неприятелям; алкая славы и обольщаясь мгновенным, получают вечное поношение в потомстве? Почему исключительно приписано ему сохранение долга.
В 12-й месяц Монгольский Посланник Юйлимасай. с прочими прибыл на Хуай. Комендант взял его под стражу.
Монгольский Посланник Юйлимасай приехал для переговоров о мире. При нем находились около 70 человек. Юйлимасай говорил им: «Я с вами еду на юг по Государеву повелению. Жители страны Чу коварны; если случится какое несчастие, надлежит умереть, чтобы непостыдить препоручения Государя». Они скоро прибыли на Хуай. Коммендант, стращая их оружием, говорил: «Судьба ваша в моей руке. Вы находитесь между жизнию и смертию. Если покоритесь, то чины и достоинства ожидают вас; в противном случае, нет вам пощады». Юйлимасай сказал на сие: «Я еду на юг с бунчугом, для открытия дружбы между государствами: но вы, напротив, склоняете меня к нарушению справедливости. Я избираю смерть - и кончено». Комендант, видя, что неможет принудить, заточил его в крепость Фэй-ху-чжай, что в Чан-ша.
Объяснение. От путешественника, едущего для открытия дружбы между двумя государствами, зависит спокойствие и опасность государства: поистине недолжно оскорблять его. Ныне заточивши Посланника, сим нарушили право справедливости; отнюдь ненадлежало делать сего. Дом Сун, заточивши иностранного Посланника, сим навлек бедствия и смятения. Не сам ли причиною оных? Почему прямо написано: заточил, в осуждение его ошибки.
КИРАКОС. гл.29. О том, как ишхан Аваг был отправлен к хакану на Восток [4.1]
Когда минуло немного времени, [татары] отправили Авага к своему царю, которого называли ханом, в далекое путешествие на северо-восток, поскольку они делали так со всеми вельможами, которых желали почтить, — посылали к нему, а потом поступали с ним сообразно его приказу, ибо [татары] во всем подчинялись приказу своего царя. Сам шихан тоже, надеясь облегчить участь свою и своей страны, изъявил желание ехать. Все воссылали богу молитвы о благополучном возвращении его оттуда, ибо ишхан по природе был добр, а кроме того, они надеялись, что поездка принесет пользу и ям.
А он, поехав, предстал перед великим государем, предъявил ему письмо военачальника их и сообщил о причинах своего прибытия, дескать, прибыл, чтобы служить тебе. Услыхав это, великий государь любезно принял его, дал ему в жены татарку и послал его обратно на родину. [И еще] он предписал своим военачальникам вернуть [Авагу] его страну и с его помощью постараться подчинить всех мятежников, что именно и было сделано.
Как только он вернулся на родину, [татарские] военачальники исполнили повеления своего государя. Тогда им изъявили покорность сын Закарэ Шахиншах, и шихан Ваграм, и сын его Ахбуга, и Гасан, коего звали Джалалом, владетель области Хаченской, и многие другие. И каждому из них возвращены были его владения, а также [было сделано] и снисхождение на некоторое время.
Затем стали притеснять их податями, постоянными своими посещениями и требованием [выделить] воинов. И, невзирая на притеснения подобного рода, а также еще более тяжкие, они никого не убивали. А по прошествии нескольких лет [татары] стали особенно притеснять ишхана Авага, так как были они крайне жадны, а [Аваг] не мог удовлетворить желания всех. Они не довольствовались тем, что ели и пили, а требовали еще драгоценной одежды и коней, так как очень их любили. Поэтому они забирали лошадей отовсюду в стране, и никто не решался открыто держать лошадь либо мула — разве только скрывали где-нибудь для отбывания военной повинности. Ибо, где бы ни нашли они [лошадь], отбирали, более того, если на ней оказывался их знак (ведь каждый военачальник клеймил весь свой, а также отобранный [у населения] скот, выжигая на теле [животного] свой знак) и если даже [лошадь] была куплена у них самих, люди из другого отряда отнимали [лошадь] и наказывали [владельца] как вора. И это делали не только высокопоставленные, но и рядовые [татары]; особенно сильно стали они притеснять [местное население] с тех пор, как умер могущественный начальник Чагатай. Его ночью убили мулехиды. И по этому случаю была ужасная резня — убивали пленных, находившихся в стане. Муж сей (Чагатай) был другом Авага, и после его смерти множество врагов поднялось против [Авага].
Однажды в доме Авага один из них, не очень уж знатный, пришел в шатер, где восседал Аваг, и когда тот не столь поспешно встал навстречу ему, [татарин] начал бить Авага по голове нагайкой, которая была у него в руке.
При виде этого служители ишхана, возмущенные оскорблением, нанесенным ишхану, их господину, хотели избить этого человека. Но шихан удержал их, хотя и был разгневан. Человек тот, которого звали Джодж-Буга, ушел, уведя с собой и товарищей своих, намереваясь той же ночью убить ишхана. Узнав об этом, [Аваг] еле убежал к грузинской царице, ибо та еще не покорилась и скрывалась в неприступных твердынях Грузии.
Все эти беспорядки совершались еще и потому, что великий военачальник их по имени Чармагун онемел, одержимый бесом и недугами, но власть все еще оставалась за его домом — страной правили его жена и сыновья вместе с управителями, ибо хакан велел, даже если [Чармагун] умрет, кости его возить вместе с войском, так как муж тот был очень удачливый и даровитый.
Когда Аваг убежал, вельможи приуныли и стали осуждать того человека (Джодж-Бугу), послали вслед за ним нарочных, [прося] не восставать против них, клялись ему не делать ничего худого. И для большей убедительности его владения передали Шахиншаху, считая его братом Авага. А Аваг написал письмо и послал хакану, дескать: «Я не вышел из повиновения тебе, а просто убежал, чтобы спастись от смерти, теперь жду твоих приказаний».
И пока он мешкал с отъездом и ждал ответа великого государя, эти обнаружили все сокровища, спрятанные им в крепостях, и завладели ими. И из страха перед своим государем снова и снова посылали к Авагу гонцов, прося его вернуться.
И когда Аваг вернулся в войско, тут же пришел приказ хакана своим воинам, предписывавший не причинять Авагу никакого зла, и письмо к Авагу с дарами, [чтобы тот] смело поехал бы к нему и [ничего] не боялся. Тогда, воздав [Авагу] почести и удалив из стана людей, намеревавшихся убить его, послали его, а вместе с ним и некоего начальника, по имени Тонгуз-ага, прибывшего, чтобы взыскать по приказанию хана подати со всего населения, к грузинской царице Русудан с предложением покориться великому государю.
Прибыв к ней, они уговорили ее покориться великому государю и не бояться ничего. И, взяв у нее войска, вернулись к пославшим их с мирным договором на следующих условиях: царица вместе с только что коронованным сыном — мальчиком Давидом — изъявляет покорность, а они не должны нарушать договора.
КИРАКОС. гл.30. О резне в землях Хаченских и о благочестивом ишхане Джалале [4.1]
Мы уже очень кратко рассказали о том, что сотворили со страной нашей бешеные воины, называемые татарами. Расскажем теперь и о крае Хаченском: о том, что они сделали там. Они совершали набеги по всем направлениям и даже по жребию делили [страны]. Некоторые из их военачальников, с хорошо снаряженным, тяжело вооруженным войском и всем лагерным имуществом вторглись в нее (Хаченскую страну), многих из тех, что жили в открытых местах, убили я угнали в плен. Затем стали воевать с теми, кто убежал, и с теми, кто укрепился в твердынях. Кого обманом, а часть и насильно [заставили спуститься с гор], одних убили, других взяли в плен, однако же большинство укрепилось в надежных местах, которые из-за неприступности своей назывались Хавахахац, и, обосновавшись там, считало себя в безопасности. Но так как погром был делом рук господа, татары взобрались тайком и неожиданно вошли в крепости, предали всех мечу, а часть сбросили с вершины скалы. И так много было сброшенных вниз, что трупы покрыли землю, а кровь текла, подобно ручью. Не пощадили никого. И долго еще можно было видеть кости, собранные, подобно камням, в кучи.
Пошли они и на благочестивого шихана Гасана, прозванного Джалалом. Сын сестры великих шиханов Закарэ и Иванэ, [ишхан Гасан] был человек благочестивый и богобоязненный, кроткий и мягкий, жалостливый и нищелюбивый, неутомимо молящийся, подобно отшельникам в пустыни. Где бы он ни находился, неукоснительно исполнял дневную я ночную службу, как в монастыре. Ночь же на воскресенье проводил [обычно] на ногах в бдении и без сна в память воскресения спасителя. Очень любил священников, был любознателен, с радостью читал божественные заветы.
Благочестивая мать его после смерти своего мужа Вахтанга, называемого также Танкиком, устроив трех своих сыновей — Джалала, Закарэ и Иванэ, поехала в святой город Иерусалим я провела там долгие годы в покаянии, чем привела в изумление всех, кто видел или слышал об этом, ибо все, что у нее было, она раздала, подобно Елене, жене Абгара, нищим и нуждающимся и кормилась трудом рук своих. Там она и умерла, и бог прославил [эту женщину], прославившую его, — свет в виде свода снизошел над могилой ее, чтобы побудить и других к подобной благотворительности.
Мудрый ишхан [Джалал], как только узнал о наступлении неверных, собрал всех жителей своей страны в крепость, называемую по-персидски Хоханаберд. И когда [татары] пришли, чтобы осадить ее, и увидели, что взять крепость невозможно, стали предлагать ему заключить с ними дружеский мир. И тот мудро склонился к их намерению. А затем и сам он прибыл к ним с подарками. [Татары], воздав ему почести, вернули ему его владения и даже добавили кое-что, затем приказали ему выходить год за годом вслед за ними на войну и спокойно жить под их властью. А [Джалал] разумно распорядился страной своей: все, что нужно было для нужд гонцов, прибывающих к нему, будь то пища или что иное, он собирал и держал при себе и даже от себя добавлял и отдавал им это, когда они являлись к нему, и [татары] не притесняли [население] страны, а просто приезжали к нему. А в других областях не делали этого, поэтому [татары], где только могли, везде притесняли их.
КИРАКОС. гл.32. Краткое описание внешности татар [4.1]
Поскольку мы вознамерились оставить грядущим поколениям [наш труд] как память о себе и надеемся избавиться от гнета, довлеющего над нами, опишем вкратце для любознательных читателей внешность и язык их (татар). Внешний вид их был адским и наводил ужас. Борода не росла, лишь у некоторых росло несколько волосков на губах или подбородке, глаза узкие и быстрые, голос тонкий и пронзительный. Живут они долго.
Когда бывает, что поесть, они едят часто и жадно и пьют, а когда нет ничего, терпеливо переносят [голод]. Питаются всеми животными без разбора — чистыми и нечистыми, предпочитают же всему конину, которую делят на части и варят либо жарят без соли, затем крошат на мелкие куски и едят, макая в соленую воду. Одни едят, сидя, подобно верблюдам, на коленях, а другие — просто сидя. Одну и ту же пищу подают как господам, так и слугам. Перед тем как пить кумыс или вино, кто-нибудь из них берет большой сосуд в одну руку, в другой держит малую чашу, которой черпает из большой, затем разбрызгивает сначала к небу, потом [в сторону] востока, севера и юга. И только тогда тот, кто брызгал, отпивает немного и передает [чашу] старшему. Если кто-нибудь приносит им еду и питье, сперва дают пить и есть принесшему, а лишь после этого сами едят и пьют, чтобы избежать отравления.
Они берут столько жен, сколько хотят, однако прелюбодействующих с их женами умерщвляют, а сами, где только встретится, безо всякого разбора живут с иноплеменницами. Воровство же ненавидят, вплоть до того, что жестоко казнят [за это].
У них нет богослужения, они не поклоняются [никому], но божье имя упоминают часто, при любом случае. И мы не знаем, воссылают ли они хвалу богу сущему или призывают другое божество, да и они тоже не знают. Но обычно они рассказывают вот что: государь их — родственник бога, взявшего себе в удел небо и отдавшего землю хакану. Говорили, якобы Чингис-хан, отец хакана, родился не от семени мужчины, а просто из невидимости появился свет и, проникнув через отверстие в кровле дома, сказал матери [Чингиса]: «Ты зачнешь и родишь сына, владыку земли». Говорят, так он и родился. Эту [легенду] рассказал нам ишхан Григор, сын Марзпана, брат Асланбега, Саргиса и Амира из рода Мамиконянов, который сам слышал ее как-то от одного знатного человека, по имени Хутун-ноин, из [татарской] высшей знати, когда тот поучал молодежь. А когда кто-либо из них умирал или если убивали кого, то, бывало, много дней подряд возили [его труп] с собой, поскольку, [как им казалось], бес, вселившийся в него, говорил вздор и долго бормотал. Бывало, что [труп] сжигали, чаще же хоронили в землю, в глубокой яме, я вместе с ним складывали оружие его, и одежду, золото, серебро, и всю его долю [имущества]. А если это был кто-либо из знати, зарывали вместе с ним в могилу слуг и служанок его, как говорили они, для прислуживания ему. [Зарывали вместе с ним] и коней тоже, ибо, говорили они, там происходят жестокие сражения. А когда хотели сохранить память об умершем, распарывали брюхо коня и через это отверстие вытаскивали все мясо без костей, затем сжигали внутренности и кости и зашивали шкуру, как если бы [у него] все тело было [в целости]. Потом, заострив длинный шест, продевали его через брюшину в рот лошади и так поднимали ее на дерево или [водружали на] какое-либо возвышенное место.
Женщины их были колдуньи и гадали об всем; без повеления своих колдунов и кудесников [татары] не пускались в путь — [делали это] только с их разрешения.
Язык их дик и непонятен нам, ибо бога они называют тангри, человека — эрэ, аран, женщину — эме, апджи, отца называют эчка, мать — ака, брата — ага, сестру — акатчи, голову — тирон, глаза — нигун, уши — чикин, бороду — сахал, лицо — йюз, ниур, рот — аман, зуб — схур, сидун, хлеб — отмак, быка — окар, корову — унэн, барана — гойна, ягненка — гурган, козу — иман, лошадь — мори, мула — лоса, верблюда — таман, собаку — нохай, волка — чина, медведя — айтку, лису — хонкан, зайца — таблга, тула, курицу — тахеа, голубя — кокучин, орла — буркуи-гуш, воду — усун, вино — тарасун, море — наур-тангыз, реку — моран-улансу, меч — иолту, лук — ныму, стрелу — сыму, царя — мелик, патрона — ноин, великого патрона — екка ноин, страну — эл, иркан, небо — гога, солнце — наран, луну — сара, звезды — сарга, хутут, свет — отур, ночь — сойни, писца — битикчи, сатану — барахур, элэп и тому подобные варварские названия, которые в течение многих лет были нам неизвестны, а теперь поневоле стали известны.
Вот главнейшие и знатнейшие из них (татар): первый и великий, глава и повелитель всех войск Чармагун-ноин, человек, обладающий судебной властью и судивший. Вместе с ним заседают Исрар-ноин, Гутун-ноин, Тутун-ноин и Чагатай — военачальник, которого убили мулехиды. Много еще было [у них] военачальников и бесчисленное число воинов.
КИРАКОС. гл.33. О сирийце Рабане [4.1]
Бог-провидец, желающий существования всех [тварей], по человеколюбию своему явил среди них (татар) мужа одного, сирийца по происхождению, человека богобоязненного и благочестивого, которого называли отцом их государя, хакана. Собственное имя его было Симеон, но звали его Рабан-ата: рабан по-сирийски значит «учитель», а ата — по-татарски «отец». Узнав о беспощадной резне христиан татарскими войсками, он явился к хакану с просьбой обратиться к своему войску с посланием — не уничтожать без разбора невинных людей, которые не воюют с ними, а оставлять их [в живых], чтобы они служили ему. Тот послал самого [Рабан-ату] с большой и пышной свитой и указом, обращенным к своим военачальникам, который предписывал во всем слушаться его повелений. И, прибыв, он принес много пользы христианам, избавив их от смерти и плена. Построил также церкви в мусульманских городах, где [прежде] люди не осмеливались называть имя христово, а особенно в Тавризе и Нахичеване, где к христианам относились еще более враждебно, так что они не решались открыто появляться или ходить [по улицам], не то чтобы строить церкви или водружать кресты. А он строил церкви, водружал кресты, заставлял бить в трещотки днем и вечером, открыто ходить на кладбище и хоронить умерших, как принято у христиан, с крестами, свечами, евангелием и службой. Сопротивлявшихся он казнил смертью. И никто не осмеливался ослушаться его приказа. Все войско татарское почитало его, как если бы он был их государем: без него ничего не задумывали и не предпринимали.
Его торговые люди, снабженные тамгой, т. е. знаком и грамотой, свободно странствовали по всей стране, никто не осмеливался подойти к людям, которые называли имя Рабана. Все военачальники татарские посылали ему дары из своей военной добычи. Сам [Рабан] был человек кроткого нрава, воздержанный в пище и питье: лишь один раз в день — вечером — он принимал немного пищи. Таким вот образом посетил бог народ свой в бедствии с помощью мужа сего. Многих татар он крестил. Все боялись его и трепетали перед ним из-за его чудесного нрава и прославленного имени.
Когда писалось это место в моем сочинении, был 690 (1241) год армянского летосчисления, [было это] в период царствования в армянском Киликийском царстве благочестивого Хетума, при жизни брата его, военачальника Смбата Храброго, и ишханац-ишхана Константина, отца их. В период патриаршества на святом престоле Григора добродетельного старца Константина, восседавшего в крепости Ромейской, и архиепископства владыки Барсега, брата царя Хетума, являвшегося наместником католикосского престола, в период патриаршества в агванском католикосате кроткого и человеколюбивого владыки Нерсеса, восседавшего в те дни в монастыре, называемом Хамши, в гаваре Миапор, и в период архиепископства племянника его, недавно рукоположенного Иованнеса, в период владычества татар над всем миром, в то время, когда мне исполнилось сорок лет или около этого.
УЛУС ДЖУЧИ
ДЖУВЕЙНИ. ч.1, гл.40. О конниках келеров и башкирдов [1.7, с.127-128].
Когда русы, кифчаки и аланы были уничтожены, Бату решил приступить к истреблению келеров и башгирдов, которые есть многочисленные народы, исповедующие христианство и, как говорят, граничат с землей франков. С этим намерением он собрал свои войска и выступил на следующий год. А те люди были самонадеянны от своей многочисленности, мощи своей власти и силы своего оружия; и когда они услыхали о приближении Бату, они также выступили ему навстречу с 400.000 конников, каждый из которых был знаменитым воином и считал побег позором. Бату послал вперёд своего брата Сибакана с 10.000 отрядом, чтобы разведать их численность и сообщить о степени их силы и могущества. Сибакан выступил вперёд, повинуясь его приказу, и к концу недели вернулся и доложил, что число их вдвое превышало число монгольского войска, и все они были превосходными воинами. Когда две армии подошли ближе друг к другу, Бату поднялся на вершину холма и весь день и всю ночь он ни с кем не говорил, а только молился и причитал; и он велел мусульманам также собраться и возносить молитвы.
На следующий день они приготовились к битве. Широкая река разделяла две армии. Бату отправил ночью один отряд, а потом переправилось и его [главное] войско. Брат Бату лично участвовал в сражении и предпринимал одно наступление за другим, но неприятельская армия была сильна и не отступила ни на шаг. И тогда сзади подошло [главное] войско; и одновременно Сибакан перешел в наступление со всеми своими полками; и они бросились на их королевские шатры и перерезали веревки своими саблями. И когда монголы опрокинули их шатры, войско келеров дрогнуло и обратилось в бегство. И никто из того войска не уцелел, и те земли тоже были покорены. Это было одним из их величайших подвигов и одной из самых их жестоких битв.
РАД. Летопись царевичей Кипчакской степи [1.2, т.2, с.45].
В хукар-ил, в год смерти Угедей-каана, в весенние месяцы они [царевичи] отправились через горы Марактан к буларам [полякам] и башгирдам [венграм]. Орда и Байдар, двинувшись с правого крыла, пришли в область Илавут; против [них] выступил с войском Барэ, но они разбили его. Затем Бату [направился] в сторону Истарилава, сразился с царем башгирдов, и войско монгольское разбило их. Кадан и Бури выступили против народа сасан и после троекратного сражения победили этот народ. Бучек, через Караулаг (Валахию) пройдя тамошние горы, разбил те племена [Кара]улага , оттуда, через лес и гору Баякбук, вступил в пределы Мишлява и разбил врагов, которые там стояли, готовые встретить его. Отправившись упомянутыми пятью путями, царевичи завоевали все области башгирдов, маджаров и сасанов и, обратив в бегство государя их, келара (короля), провели лето на реке Тиса. Кадан выступил в поход с войском и завоевал области Такут, Арберок и Сараф и прогнал до берега моря государя тех стран, короля. Так как он [король] в городе Теленкин, который лежит на берегу, сел на корабль и отправился в море, то Кадан пустился в обратный путь и дорогою, после многих битв, взял города Улакут, Киркин и Кыле. Слух о смерти каана [еще] не дошел до них [царевичей].
ЮАНЬ ШИ. цз.121. Субудэй [1.1, с.503-504].
[В год] сииь-чоу, Тайцзун приказал чжувану Бату и прочим пойти карательным походом на владетеля племени русских Е-ле-бань. Ему было нанесено поражение, город Ту-ли-сы-гэ был окружен, но не взят. Бату подал доклад [императору], [чтобы] прислали Субэтая руководить сражением, Субэтай выбрал из хабичи войско и пятьдесят с лишним человек [их] це-лянь, которые усердно работали на него, и в одном сражении захватил Е-ле-бань. [Субэтай] выдвинулся вперед, атаковал Ту-ли-сы-гэ и за три дня овладел им, полностью взял племя тех русских и вернулся. Проходя горы Ха-цза-ли, напали на владетеля племени венгров — короля. Субэтай был в авангарде, вместе с чжуваном Бату, Орду, Шибаномх и Каданом, которые продвигались по отдельным пяти дорогам. Люди говорили так: «Войско короля исполнено силы, не сможем легко продвигаться».
Субэтай выдвинул отличный план — заманить его [короля] войско к реке Хонин. Войска чжувана находились в верхнем течении, [где] мелководье и лошади могут перейти вброд, кроме того посередине имелся мост. В нижнем течении, [где] вода глубокая, Субэтай хотел связать плоты для скрытной, подводной, переправы, выводящей в обхват врага сзади. Не [дождавшись] переправы, чжуван первым перешел вброд реку для сражения. Войско Бату стало бороться за мост, но вместо закрепления [там], из [числа] латников, вместе с его [Бату] подчиненным военачальником Бахадуром, утонул каждый тридцатый. Сразу после переправы чжуван, ввиду множества приближающихся врагов, захотел потребовать возвращения Субэтая, с запозданием рассчитывая на него. Субэтай сказал так: «Ван желает вернуться — [пусть] сам возвращается. Пока я не дойду до города Мача на реке Дунай — не вернусь!» и помчался к городу Мача. Чжуван таюке подошел [к городу], затем атаковал, захватил его и вернулся назад.
Все ваны соединились и Бату сказал так: «Во время дела на реке Хонин Субэтай опоздал помочь, погиб мой Бахадур». Субэтай ответил так «Ван хотя знал, что в верхнем течении мелководье, все равно завладел мостом, чтобы переправиться и сразиться, не узнав, что я в нижнем течении [еще] не завершил связывание плотов. А сегодня знай себе говорит — я опоздал, и думает, что именно в этом причина». Тогда Бату тоже уяснил [дело]. Позже, на большом сборище, пили кобылье молоко и виноградное вино. Говоря про события во время похода на короля, сказали так: «Все, что захватили в то время, — это заслуга Субэтая!»
ВАССАФ. О Джучи (прод) [3.9]
Бату стало подмывать желание покорить келарей и башгирдов, исповедывавших веру Иисусову ***. Могущественный царевич двинулся в поход. Они (неприятели), рассчитывая на неприступность (своих) крепостей, также явились на бой с 400.000 всадников, из которых каждый равнялся защите целой армии храбрецов. При встрече обеих сторон преградой между (ними) оказалась глубокая река. Бату послал своего сына с одним туманом для переправы (через реку), а сам, взошедши на верхину холма, смиренно и немощно молился всевышнему, единственному подателю благ, бодрствовал (всю) ночь с сердцем, пламеневшим, как светильник, и с душою, веявшею, как утренняя прохлада, провел ночь до (наступления) дня. На другой день, по восходе солнца, войска с обеих сторон выстроились в боевой порядок. Сартак с одним туманом ринулся навстречу врагу; этот отряд спустился по склону горы в точности как горный поток. Подобно обрушивающейся (на людей) предопределенной судьбою беде, которую никто не в состоянии отразить, они (монголы) устремились на лагерь врага и мечами разрубили канаты шатровых оград точно так (как рассекаются) узы дружбы с негодяями. Страх и ужас овладели бесподобными жителями Келара; большую часть войска (их монголы) сделали добычею львов и пищею гиен. Страны эти также были присоединены к (своим) сестрам.
ЛАВРЕНТЬЕВСКАЯ ЛЕТОПИСЬ [1.1, т.1, с.201]
В лето 6749… Того же лета Татарове победиша Угры. Того же лета Татарове убиша Мстислава Рыльского.
ТРОИЦКАЯ ЛЕТОПИСЬ [1.1, т.1, с.225]
В лето 6749… Убиша Татарове Мстислава Рыльского.
ИПАТЬЕВСКАЯ ЛЕТОПИСЬ [7.1, т.2, с.178-180]
Дмитрови же Кыевьскомоу тысяцкомоу Даниловоу, рекшу Батыеви: «Не мози стряпати в земле сей долго время ти есть на Угры уже пойти. Аще ли встряпаеши, земля ти есть силна, сберуться на тя, и не пустять тебе в землю свою». Про то же реч ему види бо землю гибнущу Рускую от нечестиваго. Батый же послоуша совет Дмитрова идее во Угры. Король жь Бела и Каломан сретоша и на реце Солоной; бившимся им полком, бежаша Угре. И гнаша их Татаре до реке Дуная. Стояша по победе три лета.
Прежде того ехал Данило князь ко королеви во Унры, хотя имети с ним любовь любовь сваться: и не бы любови межи има и воротися от короля. И приехав в Синеворлодьско во манастырь святая Богородица, наутрия же возстав виде множество бежавших от безбожных Татар, и воротися назад в Угры, не може бо пройти русское земли, зане мало бе с ним дружины. И оставив сына своего во Уграх и не вдасть и в руки Галичаном, ведааа неверствие их, про то его не поя собою, идее изо Угры во Ляхы, на Бардуев, и приде во Судомир. Слыша о брате си и о детех, и о княгини своей, яко вышли суть из Русское земле в Ляхы пред безбожными Татары, и потоснуся изыскати их, и обреете их на реце, рекомой Полц. И возрадовашася о совокупленьи своем, и жалишася о поебеде земле Русское и о взятьи град от иноплеменник множества. Данилови же рекшу, яко «не добро нам стояти сде близ воюющих нас иноплеменников, идее в землю Мазовскую ко Болеславу, Кондратов усынови». И вдаст ему князь Болеслав град Вышегород, и бысть ту, донеже весть прия, яко сошли суть из земле Русской безбожнии, и возвратися в землю свою. И приде ко граду Дорогочину и восхоти виити во град, и весьно бысть ему, яко «не внидеши во град». Оному рекушу, яко «се был град наш и отец наших. Вы же не изволисте виити в он», отъеде. И отъеде мысли си, иж Бог послеже отмстье створи держателю града того и вдасть и в руци Данилу. И обновив и созда церковь прекрасну святой Богородици, и рече: «се град мой, прежде бо приях и копьем».
Данилове же со братом пришедшу ко Берестью, и не возмогоста ити в поле, смрада ради множества избьеных: не бо Володимера не оста лживый, церкви святой Богородици исполнена трупья, иныа церкви наполнены быша трупья и телес мертвых. Потом же Михаил идее от уя своего на Володимер, сыном своим, и оттуда идее Пинску. Ростислав же Володимерич приде к Данилу во Холм, одержал беаже Бог от безбожных Татар. Ростислав же показа правду свою, яко не есть совет с Михаилом…
В лето 6749… Приде же Курил печатник князя Данила, со 3000 пешец и 300 конник, и вдасть им взятии Дидьков град. Оттуда же пленив землю Болоховьскоую и пожег, оставили бо их Татарове, да им орют пшеницю и проса…
ГУСТИНСКАЯ ЛЕТОПИСЬ [7.1, т.2, с.339-340]
В лето 6749. По пленении Киевском, на лето, пойде безбожный Батый на землю Волынскую и Подолскую: во первых приде ко граду Лодяжку и постави окрест его пороков, инее може стены разбитии. И потом прелести людей. Еже отверзоша ему град; он же вшед во град всех людей изсече. А град запали огнем. И оттоле пойде до Каменца Подольского и не може его взятии, а Кременца такоже не могоша взятии, Володимер же взяша и люди в нем изсекоша, а град запалиша. А потом прийдоша до Галича. Его же взяша и огнем сожгоша. А люди изсекоша. А иных в плен поведоша; и прочие грады и села Володымский и Подольский огнем и мечем погубиша. Потом, по совету Дмитрову, пойдоша во Угры; изыйде же противу ему Беля, король Угорский. Со всеми силами, и стретошася с Татары на реци Солоной, и бишася крепко; но премножены бывшее Угры побегоша, а Татаре гнаша по них и поплениша землю Угорскую, даже до Молдовы и Дуная, за три лета пленяющее ю. Данило же Романович пойде из Угор в ляхи, и обреете тамо жену свою и дети в Судомере. Избегших от Татар; и взем я пойде в землю Мазовецкую ко Болеславу, сыну Кондратову. Иже любезнее его прият и даде ему град Вышеград, дондеже найдоша Татаре из земле христианские. На тою же зиму приде Батый в ляхи, и плениху ю за три лета. В то время и король Польский Болеслав, глаголемый Стыдливый, со матерью своею Гримиславою и бояры избеже из земле. Татары же всю землю Лядзкую мечем пройдоша. И вся грады и села огнм пожгоша, тогда и Краков стольный град Польский пожгоша; король же возвратися в землю, доидеже услыша. Яко Татаре пойдоша в свою землю.
ХРОНИКА ВЕЛИКОЙ ПОЛЬШИ. Гл.71. О первых татарах, которые проникли в Польшу и Венгрию [6.16]
В году 1241 Батый, татарский хан, со своим войском — народом многочисленным и жестоким, пройдя Русь, вознамерился вторгнуться в Венгрию. Но, прежде чем он достиг венгерских границ, он направил часть своего войска против Польши. Они в день Пепла опустошили и город и Сандомирскую землю, не пощадив ни пола, ни возраста. Затем они через Вислицу пришли в Краков, подвергнув все опустошению. Недалеко от Ополья их встретили князья [Владислав] опольский и [Болеслав] сандомирский и начали было с ними сражаться, но бежали, не имея возможности сопротивляться, ни их многочисленности, ни воле Божьей. И, таким образом, упомянутая часть татарского войска, опустошив Серадз, Ленчицу и Куявию, дошла до Силезии. С ними Генрих, сын Генриха Бородатого, князь силезский, польский и краковский, со многими тысячами вооруженных [воинов] храбро встретился на поле у крепости Легница и, уповая на Божью помощь, уверенно с ними сразился. Но с соизволения Господа, который иногда допускает избиение и своих за их пре ступления, знаменитый вышеупомянутый князь Генрих вместе со многими тысячами несчастных людей пал на поле боя. С ним вместе пал подобным образом князь Болеслав, прозванный Щепелка. Когда Батый, татарский князь, вторгся в Венгрию, ему преградили дорогу венгерские короли, братья Бела и Коломан. Последние, потеряв в сражении большую часть своего войска, обратились в бегство. Так, Батый, опустошая Венгрию, жестоко убивая людей от мала до велика, не щадя ни пола, ни возраста, переправился через реку Дунай. Пробыл он в этом королевстве год или более, учинив жестокую резню в народе и нечестивое разорение городов.
ДЛУГОШ. История Польши [6.6]
Когда князь Генрих выходил со своими отрядами из города Легницы, чтобы начать войну с татарами, с ограды церкви Богородицы, где в предыдущий день были принесены дары (буквально: принесены жертвы) Господу ради защиты для князя и его войска, выпал камень и пролетел возле головы едущего в своих прекрасных латах князя и едва не разбил ему голову. Тот случай все восприняли как предостережение с неба либо же – что и было на самом деле – за злое колдовство (ворожбу). Указывал же он, несомненно, на опасность, с которой в битве, что должна была наступить, столкнется князь Генрих и его войско.
Пройдя предместья Легницы, на равнинах и полях, что раскинулись при реке Нисе, остановился с войском и разделил его на четыре части. Первую часть составляли крестоносцы и разговаривающие на разных языках добровольцы, собранные меж разных народов. Для их пополнения, чтобы ряды оказались более сплоченными, ибо немного было иноземных солдат, добавили золотокопателей из города Золотая гора (там находились золотые шахты). Предводительствовал ими сын моравского маркграфа, Болеслав. Вторую часть составляли краковские и великопольские рыцари, которыми предводительствовал брат покойного краковского воеводы Владимира, Сулислав. Третью часть составили рыцари из Ополья. Предводительствовал ими опольский князь Мечислав. Четвертую составлял Поппо из Остерны, великий прусский (?) магистр с братьями и своим рыцарством. Пятой (!) частью руководил сам князь Генрих. Были с ним силезские и вроцлавские оруженосцы, лучшие и знатнейшие рыцари из Великой Польши и Силезии и к тому же некоторое число других, нанятых за жалование. Столько же было отрядов татарских, но значительно больших по численности, лучших по вооружению и военному опыту. И каждый из тех отрядов сам, в отдельности, превышал все войско поляков.
Когда же 9 апреля, в понедельник после октавы (после восьми дней?) Пасхи оба войска встретились на поле, которое зовется Добрым Полем – либо от плодородной земли, либо оттого, что раскинулось широко на все стороны, первым приняло бой войско, что состояло из крестоносцев, наемников и золотокопателей (потому как получило, по позволению князя Генриха, ту честь, о которой рьяно испрашивало). Обе стороны сошлись в жестокой сече. Крестоносцы и иностранные рыцари разбили копьями первые шеренги татар и двинулись вперед. Но когда дошло до рукопашной – на мечах, татарские лучники так окружили со всех сторон отряды крестоносцев и иностранных рыцарей, что другие – польские – отряды не могли прийти им на помощь без того, чтобы поставить себя в опасное положение. Отряд тот пошатнулся и, в конце концов, лег под градом стрел, подобно нежным колосьям под градом (ибо много среди них было людей без щитов и панцирей). А когда пали там сын Дипольда, моравского маркграфа, Болеслав и другие рыцари из первых рядов, остальные, которых также проредили татарские стрелы, отступили к отрядам польским. Два следующих польских отряда под предводительством рыцаря Сулислава и князя опольского Мечислава подхватывают битву, которую и провели бы удачно и стойко с тремя отрядами татар, подводящих здоровых воинов на место раненных, и нанесли бы татарам мучительное поражение, ибо были защищены от татарских стрел польскими арбалетчиками. Ряды татарские сначала отступили, а вскоре, когда поляки нажали сильнее – обратились в бегство.
В это время, некий татарский отряд, неизвестно – русского либо татарского происхождения, очень быстро перемещаясь здесь и там между одним и другим войском, ужасно кричал, обращая к обоим войскам противоположные слова. Орал по-польски: "Biegajcie, biegajcie", что значит: “Бегите, бегите”, приводя поляков в оторопь, по-татарски же призывал татар к битве и стойкости. На то опольский князь Мечислав, уверенный, что это крик не врага, но друга, который подает правдивый, а не обманный знак, бросил битву и бежал, увлекая за собой большое число воинов, особенно тех, кто был подчинен ему в третьем отряде.
Когда князь Генрих увидел то собственными глазами и когда ему донесли об том другие, начал вздыхать и плакать, говоря: “Gorze nam sie stalo”, что означало: “Пало на нас великое несчастье”. Но не пораженный, все же, окончательно бегством Мечислава и людей из его отряда, вводит о в бой свой четвертый отряд, составленный из наилучших и опытнейших воинов. Три татарских отряда побеждены и разбиты двумя польскими полками, что вспоминались ранее, наисильнейшим образом громит их, кладет трупом и обращает в бегство. Но подходит четвертый, больший, нежели все три, отряд татар, в котором был хан Батый. Возобновляет битву, приносит помощь подавленным и рассеянным татарам и в страшной атаке напирает на поляков. Но так как поляки не уступали и решили искуситься победы, некоторое время длится жаркая битва между обоими войсками. Когда в ней пала значительная часть именитых татар, немного не хватило, чтобы поляки одержали полную победу.
Татары же, когда поредели их шеренги, начали уже думать о бегстве. Была в татарском войске среди иных хоругвей одна гигантская, на которой виднелся такой знак: Х. На древке же той хоругви было подобие отвратительной черной головы с подбородком, укрытым порослью. Когда татары отступили и склоняясь уже к побегу, знаменосец при том штандарте как можно сильнее потрясал той головой, торчащей высоко на древке. Изошли из нее тот час же и разошлась над всем польским войском пар, дым и туман с такой сильной вонью, что в силу ужасного и несносного смрада сражающиеся поляки едва ли не сомлели и став едва живыми, оказались неспособны к битве.
Известно, что татары с начала своего существования и до дня сегодняшнего использовали всегда в войнах и вне их искусства и умения ведовства, ворожения, предсказания и волшебства и их же применили они в сражении с поляками. И нет среди варварских народов другого такого, который больше верил бы в свои ворожбы, предсказания и волшебства, когда надо принять какое-либо решение. И вот татарское войско, полагая, что уже почти победивших поляков под воздействием дыма, тумана и смрада охватил великий страх и словно бы какое-то одеревенение, подымает ужасный крик, обращается против поляков и разбивает их ряды, которые до того были сомкнуты, и там, в великой резне, славно погиб сын моравского маркграфа Дипольда, князь Болеслав, прозванный Шепёлка, с многими иными знаменитыми рыцарями, а магистр тевтонцев из Пруссии, Поппо, вместе со своими претерпел страшное поражение, и обращены оставшиеся поляки в бегство.
Но храбро сражающегося князя Генриха не покинуло еще его войско. Но когда остальные поляки бежали, татары окружили князя, чтобы атаковать его и спереди и сзади. Но не покинул он, не смотря на то, битвы, но, убивая попадающихся ему на пути татар, сумел пробиться сквозь их ряды. Малая же горстка <его людей>, однако, легко была побеждена и оказалась уничтожена превосходящими силами врага. Уже возле Генриха осталось лишь четыре рыцаря: брат убитого под Хмельником краковского воеводы Владимира Сулислав, воевода глоговский Клеменс, Конрад Конрадович и Ян Иванович. Пока другие были заняты битвой, эти четверо с огромным трудом и напряжением сопровождали князя, стараясь дать ему бежать, ибо сохранив князя, сделали бы поражение не столь болезненным и позорным. И возможно, удался бы их план, но конь князя, многократно раненый, отставал. Татары же узнали князя Генриха по внешнему виду и быстро его догнали. С тремя рыцарями, ибо четвертый, Ян Иванович оторвался от них, был он окружен татарами. Какое-то время сражался с ними, защищаемый лишь тремя своими рыцарями. И хотя Ян Иванович, прорубившись сквозь вражеские ряды, привел князю свежего коня, полученного от княжеского слуги Ростислава, а князь Генрих, сев на коня, держась за Яном Ивановичем, который прорубал для него дорогу среди врагов, смог вырваться, но когда во время бегства Ян Иванович был ранен, князь Генрих не смог бежать и вырваться и вновь окружили его татары.
Потерявший всякую надежду на бегство, начал вновь с великой отвагой сражаться с татарами, то с правой, то с левой стороны. Но когда поднял правую руку, желая ударить татарина, заступившего ему дорогу, другой татарин ткнул его копьем под мышку. Князь, опустив руку, упал с коня, смертельно раненный. Татары, громко крича и подняв невыносимый шум, хватают его и вытягивают из битвы на расстояние двух выстрелов из самострела, отрубили мечом голову и, сорвав все знаки отличия и одежды, бросили голое тело.
Великое же число панов и шляхты польской обрело в той битве славную и мученическую смерть за веру и оборону христианской религии. Славнейшими и известнейшими среди них были, как мы о том вспоминали выше: брат краковского воеводы Владимира Сулислав, глоговский воевода Клеменс, Конрад Конрадович, Стефан из Вежбной и сын его Анджей, сын Анджея из Палчницы Клеменс, Томаш Пётрков и Пётр Куша.
Ян Иванович, которого догоняли девять татар, сумел, убегая, соединиться с двумя своими оруженосцами и рыцарем Лукманом, при котором тоже было два человека из слуг, несмотря на 12 ран, ему нанесенных, напал на своих преследователей, девятерых татар, когда те для отдыха остановились в некой отдаленной на милю (!) от поля битвы деревеньке, и восьмерых из них положил трупом, а девятого захватил как пленника. Позже вступил он в доминиканский монастырь, где и жил набожно и богобоязненно (…)
Татары, одержав полную победу над князем Генрихом, его войском и остальными князями, которые пришли ему на помощь, после сбора добычи, желая знать, сколь велико число убитых, отрезав каждому трупу одно ухо, наполнили ушами доверху девять больших мешков. Вздев вверх на довольно длинном копье голову князя Генриха, подходят под замок (город же со страху перед татарами был сожжен). Показывают голову князя Генриха гарнизону замка и через толмача приказывают, чтобы из-за поражения и смерти князя отворили ворота. Но когда защитники замка дали им должный отпор, говоря, что вместо одного мертвого князя осталось у них много княжат, сынов славного князя Генриха, татары, опустошив и спалив все вокруг Легницы, пошли на Отмухов.
РОГЕРИЙ. Гл.14. О мнении простых венгров [6.3, с.26-27]
Когда по истечении года Господня венгры были по-прежнему враждебно настроены по отношению к королю, во время близкое к Рождеству Господню стало известно, что татары опустошают смежные с Русью границы Венгрии. Оповещенный гонцами король для защиты Русского перевала, который называется Монтана и через который открывается доступ в Венгрию, направил палатина своего старшего комитат с войском. А по всей Венгрии он объявил, чтобы как вельможи, так и те, кто называются королевскими слугами, а также вышеупомянутые комиты и имеющие отношение к замкам собирали войска, чтобы, когда король скажет, быть готовыми. Когда об этом было объявлено по всему королевству, венгры из-за своей чрезмерной изнеженности этому не поверили, заявляя, что о татарах ходило много разных слухов, и всегда оказывалось, что эти слухи обращались в ничто, отчего и говорили: «Опять рождено то, что уже погибло». Другие утверждали, что эти слухи распускает кто-то из церковных прелатов для того, чтобы, будучи позванными римским понтификом на празднование, не идти в Рим; такое мнение было у них. Однако всем известно, что калочский архиепископ Угринг для себя и своих приближенных посылал в Венецию за галеями и что они были королем против своего желания отозваны с дороги. Другие, столь же многочисленные, утверждали, осуждая короля, что команы сговорились с русинами, чтобы одновременно с ними напасть на венгров, от которых они претерпели много зла и которыми часто бывали разорены. И из-за этого преждеупомянутый Кутен более чем на год со своими людьми опередил русинов, чтобы узнать порядки венгерской земли и язык. И когда он узнает о приближении русинов, то поднимет против короля восстание, а русины без труда смогут захватить горные проходы, придут к нему на помощь и смогут быстро опустошить любую часть Венгрии, высмеивая и терзая короля из-за того, что тот сам привел команов в свою землю. И в этом сходились весьма многие из венгров.
РОГЕРИЙ. Гл.15. О совете короля против татар [6.3, с.27-28]
После этого в Великий пост, продолжая свой путь и таким образом все более и более усиливая слухи, король спешил к некому поселению, называемому Буда, которое находится на берегу Дуная и в котором он имел обыкновение справлять Четыредесятницу (ибо место это считалось более скромным). И когда были созваны архиепископы, епископы и другие старейшины королевства, он принялся усердно размышлять о том, что нужно предпринять, часто призывая и увещевая их, чтобы каждый из них держал наготове своих наемных воинов. Кутен же, который с женой, сыновьями, дочерьми и некоторыми своими старейшинами, словно подозреваемый и соучастник злодеяний, был призван королем, и по общему решению, дабы не смог избежать возмездия венгров, был заключен под стражу.
РОГЕРИЙ. Гл.16. Что сделал король Бела после того, как был извещен палатином о приходе татар [6.3, с.28-29]
Около середины Великого поста (10.III.1241) к королю поспешно явился один из воинов палатина, сообщив, что татары уже подошли к Русскому перевалу и уничтожили заставы и что палатин не верит, что сможет долго им сопротивляться, если только король немедленно не пришлет ему помощь. Король же, все еще не веря, не имел тогда у себя вооруженных воинов. И пока король пребывал в подобной нерешительности, через четыре дня, в одиночестве, явился сам палатин, который скакал день и ночь, чтобы сообщить ему, что на двенадцатый день после наступления марта на перевале было сражение с татарами, и когда почти все его люди были стрелами и мечами жестоко изранены, он с немногими из них ушел, и о том, что произошло, он пришел возвестить своему королю. Но, хотя король от плохих известий неблагоразумно пришел в изумление, он все же собрал архиепископов, епископов и прочих своих комитов и баронов, сурово и твердо им предписывая, чтобы каждый из них, собрав свои войска, когда того потребуют настоятельная необходимость и очевидная польза, был бы готов без промедления вернуться к нему. Также он велел вацскому епископу магистру Иштвану, арадскомуг и чанадскому обители святого Спасителя настоятелям, чтобы они немедленно отправились к королеве, поспешили с ней к границам Австрии и там, у границ, ожидали бы развития событий. Также в своих письмах он попросил австрийского герцога, чтобы тот как можно быстрее присоединился к нему и приказал всем команам, чтобы те к нему, не мешкая, явились. Сам же король, когда было собрано войско из городов Эстергом и Фехервар, которые отстоят друг от друга на один день пути, перешел Дунай и в большом, богатейшем тевтонском селении, которое называется Пешт и находится напротив Буды на другом берегу Дуная, сделал привал, ожидая там прихода с войском государей, комитов и баронов.
РОГЕРИЙ. Гл.19. Имена пришедших в Венгрию татарских королей [6.3, с.29]
Король королей и господин пришедших в Венгрию татар звался именем Бату. В войске начальником под ним был человек, называемый всеми могущественным Бохетором (Субудэй-багатур). Каданг из скромности назывался лучшим. Коактон, Феикан, Пета, Хермеус, Хеб, Окадар считались среди татар старшими королями, хотя были среди них и прочие многочисленные короли, властители и вельможи, которые с пятьюстами тысячами" вооруженных воинов устремились в венгерское королевство.
РОГЕРИЙ. Гл.20. Каким образом татары разорили Русь и Команию [6.3, с.29-31]
После того как общими усилиями татары совершенно разорили Русь и Команию оставив нетронутыми пограничные рубежи Венгрии, они отошли на расстояние четырех или пяти дней пути, чтобы при возвращении как для лошадей, так и для самих себя можно было найти пропитание, а также чтобы слухи о них как можно меньше доходили до венгров. Когда же они истощили пропитание в упомянутых королевствах и начали угрожать захватить Венгрию, их главный господин Бату, отпустив всех своих родственников один с немногочисленным войском отправился напрямик к упомянутому Русскому перевалу, который находится ближе всего к тому месту, где король собирал войско. И когда было разбито войско комита палатина, он захватил этот перевал и через него устремился в Венгрию. Король Петаг спешил в Венгрию, ведя свои войска из Польши, где им был убит один из польских герцогов разрушен знаменитейший город Вроцлав и учинена достойная жалости резня, с с подобной же жестокостью он проник и в землю герцога Моравии, которому не смогли помочь остальные герцоги. Король Кадан, в течение трех дней по бездорожью пробиваясь через леса между Русью и Команией, пришел к богатой Рудане - расположенному среди высоких гор селению тевтонцев и королевскому серебряному руднику, где собралось неисчислимое множество людей. Но поскольку были они людьми воинственными и не испытывали недостатка в оружии, то, когда стало известно о приходе татар, они через леса и горы вышли из селения им навстречу.
Кадан, изумившись множеству вооруженных людей, показал спину, изображая бегство от них. Тогда эти люди, вернувшись с победой и отложив оружие, принялись опьяняться вином из-за чего и исчезла тевтонская ярость. Татары же, внезапно появившись, ворвались в поселение с многих сторон, как будто не было ни рвов, ни стен, ни прочих укреплений. И произошла бы из-за этого великая резня, если бы только люди, не видя, что они не в состоянии сопротивляться татарам, не отдали бы себя полностью под их покровительство. Кадан же, получив под свое покровительство это поселение, присоединил к своему войску комита поселения Арискальда с шестьюстами отборными вооруженными тевтонцами, намереваясь идти с ними через леса. Бохетор, перейдя с остальными королями реку, которая называется Зерех пришел в землю епископа команов и, когда были разбиты собравшиеся для сражения люди, принялся ту землю приводить в полную покорность. Я же возвращаюсь назад к королю Венгрии, который находился в упоминавшемся поселении Пешт, дабы случившееся с ним было описано более полно.
РОГЕРИЙ. Гл.21. Что предприняли татары, после того как овладели перевалом [6.3, с.31-32]
Завладев перевалом, самый главный господин татар принялся уничтожать поселения и меч его не жалел ни пола, ни возраста; после чего он что есть сил устремился навстречу королю. Приблизившись к Пешту на половину дневного перехода, перед воскресеньем Страстей Господних в день Венеры, он принялся беспрестанно посылать своих людей к поселению, сообразно присущему ему коварству сжигая все и уничтожая. На следующий день он отправил других, а может быть, и тех же людей, которые совершали то же или даже худшее. Но король никого не отправил для того чтобы, выйдя, сразиться с ними. И когда казалось, что татары ушли, они возвращались, а когда считалось, что возвращаются, опять уходили, весь день надсмехаясь над венграми. То же самое они делали и в день Господень. Калочский же архиепископ Угрин весьма тяжело переносил то, что они, словно грабители, столько добрых людей приводили в замешательство, и еще тяжелее, что король ему и его людям казался малодушным. Поэтому,выйдя вопреки повелению короля с немногими из своих людей наружу, он захотел сразиться с татарами. Но те, обратя спины, начали понемногу отступать. Архиепископ, увидев это, принялся во весь опор их преследовать. Достигнув болотистой местности, те ее быстро миновали. Архиепископ же, не сворачивая, ибо был он от них весьма близко, поспешно вошел в болото, и поскольку он со своими людьми тяжестью оружия давил на землю, перейти болото или же вернуться был уже не в состоянии. Татары, быстро возвратившись, окружили болото и, посылая в стрелы дождем, всех их там перебили. Архиепископ, возвратившись к поселению в полном беспорядке с тремя или четырьмя из своих людей, имел не малый гнев на короля как из-за своих погибших людей, так и из-за того, что король не оказал ему никакой помощи.
РОГЕРИЙ. Гл.22. Каким образом был разрушен город Вац [6.3, с.32]
В Страстное Воскресенье часть войска короля королей Бату подошла к городу Вац, расположенному на берегу Дуная в полудне пути от селения Пешт, в котором тогда со своим войском остановился король. Когда этот город был полностью взят и захвачен, они направились к церкви и церковным зданиям, которые были укреплены подобно замкам и в которых собрались люди из города и окрестных поселений. Татары их отважно победили, завладели церковными сокровищами, а каноников и прочих лиц, а также знатных женщин и девиц, кого не хотели убивать мечами, сожгли в огне. Итак, в Страсти Господни горожане Ваца претерпели мучения, чтобы удостоиться общей участи с Господом Иисусом Христом.
РОГЕРИЙ. Гл.23. Каким образом австрийский герцог напал на татар [6.3, с.33]
Точно неизвестно но рассказывают, что австрийский герцог по просьбе короля пришел в Венгрию, но с небольшим количеством людей и, словно не зная о происходящем, невооруженный. И когда кто-то из татар по обыкновению приблизился к Пешту, он, вооружившись и сев на коня, вышел им навстречу. И когда они уже должны были сойтись, татары, как это было у них принято, показав спины, исчезли. Но герцог, пришпорив своего коня, нагнал одного из них и поразил его копьем так, что сломанное древко копья повергло татарина с коня на землю. Когда же другой из них - канезий, то есть старший, захотел прийти поверженному на помощь герцог, выхватив находившийся
возле седла клинок, одним ударом отсек ему руку. Тот, выпав из седла, сразу же скончался. Прочие же татары, обратившись в бегство, подхватили упавшего и вместе с лошадьми привели его к своему войску. Венгры же, узнав о произошедшем, принялись единодушно упрекать короля и прославлять того герцога.
РОГЕРИЙ. Гл.24. Каким образом был убит король команов Кутен [6.3, с.33-34]
Как бы то ни было, среди венгров существовало убеждение, что Кутен, который со своими людьми, как уже было сказано, находился при короле под стражей, был отнюдь не непричастен к описанным выше великим злодеяниям; и поскольку все помыслы венгров были все еще о пришедших команах, а не о татарах, народ восклицал против него: «Убей! Убей! Он причастен к разорению Венгрии!». И, упрекая самого короля, часто говорили: «Пусть наш король, приведший ненавистных команов, сражается сам». Другие же восклицали: «Пусть сражается король вместе с теми, кем убраны наши поля».
Король, слыша множество упреков, отправил к Кутену человека с приказанием, чтобы тот немедленно пришел к нему. Но Кутен, часто слыша крики народа и опасаясь насилия, хотя и был невиновен, передал королю, чтобы тот на него никоим образом не нападал, а прислал бы человека, у которого была бы власть его к нему отвести и уберечь от расправы. Когда же посланник отнес этот ответ обратно королю, великий крик пронесся среди толпы: «Убей! Убей!». Вооруженные венгры и тевтоны внезапно пришли во дворец, в котором был Кутен, и хотели ворваться к нему. Кутен же со своими людьми, притаившись с луками и стрелами, не позволял венграм к себе подойти. Но когда явилось множество людей, команов схватили; и когда всем находящимся там команам были отсечены головы, они эти головы выбросили из окон дворца в толпу. Одни приписывали это злодеяние австрийскому герцогу, другие же говорили, что это было сделано по приказанию короля. Однако после того как стала известна истина, что Кутен к этому греху не имел никакого отношения, обвинявшие короля признали, что не похоже на правду, чтобы король, который воспринял Кутена из святого источника и под присягой пообещал ему безопасность, мог совершить такое злодеяние. Я не хочу выяснять, что произошло на самом деле, пусть это установит кто-то из потомков - тот, кто их осудит или воздаст им благодарность равным образом по делам их.
РОГЕРИЙ. Гл.25. Что сделали команы, когда узнали о смерти своего короля, и как король Бела выступил против татар [6.3, с.34-35]
Итак, пока татары днем и ночью жгли окрестные поселения, калочский архиепископ настойчиво просил короля, чтобы тот немедленно выступил с войском против них. Когда же герцог вернулся в Австрию, и, в особенности, когда прибыло главное королевское войско, король, выйдя из города, неспешно выступил против татар. Призванные же против татар команы были повсюду, и они единодушно пришли бы королю на помощь, но их привел в сильное замешательство слух о смерти их господина Кутена; волнуясь, они совершенно не знали, куда им следует идти. Когда же сообщения о смерти Кутена стали приходить все чаще, венгерские крестьяне, ненавидя команов, всюду начали на них нападать, грабя и истребляя их без всякого милосердия. Те же, видя, что их убивают, собрались воедино и стали не только защищаться, но и сжигать окрестные поселения, а сельских жителей, не боясь последствий, брать в плен.
РОГЕРИЙ. Гл.26. Каким образом чанадский епископ оказался в руках команов [6.3, с.35-36]
Когда Бульзо Чанадский и Миклош сын Бора, спеша присоединиться к королевскому войску, с большим количеством знатных жен, детей и домочадцами направлялись к северным пределам Венгрии, встретившиеся им команы начали наижесточайшее сражение против них. Они же, не имея возможности сопротивляться, почти все были перебиты мечами. Епископ же, который во время сражения с небольшим числом людей малодушно бежал в повозке, был схвачен. Команы, разоряя землю так же, как и впоследствии татары, собравшись воедино, переправились с этого берега Дуная и, разрушая, устремились к Мархии. Люди же из Мархии, зная об этом, собрались воедино и, выйдя им навстречу, сразились с команами на границе и, будучи побеждены ими, превосходили один другого в бегстве. Так команы, воспользовавшись их легкомысленностью, жестоко мстя за смерть своего господина, захватили Мархию. Убивая венгров, они так приговаривали: «Это тебе за Кутена». Разграбив лучшие поселения, а именно Франкавиллу, сенаторию святого Мартина и другие, захватив множество добра, лошадей и скота, разорив землю, они ушли в Булгарию.
РОГЕРИЙ. Гл.27. Каким образом епископ Варадина был обманут татарами [6.3, с.36-37]
Епископ Варадина Бенедек, по повелению короля собрав большое войско и желая прийти к нему на помощь, узнал, что татары разрушили город Эгер и что жители города и прочие люди, которые собрались для его защиты, одни сгорели, другие были убиты мечами, а добычу, сокровища епископа и церкви татары соответственно похитили. Имея за несколько дней до этого столкновение с немногочисленным татарским отрядом, победив их и набравшись от этого смелости, епископ, распустив войско, стал их преследовать. И если бы он держал свое войско собранным воедино, то не погиб бы. Татары, заранее зная об этом, притворились, что прошли дальше, а на самом деле остановились. Поскольку у них было множество коней, а самих татар было немного, они задумали следующее. Приготовив как можно больше чудовищ и страшилищ, они усадили их на свободных лошадей так, как будто бы это были воины. Этих лошадей они отвели за некий холм с небольшим числом своих прислужников, приказав им, чтобы, когда они сойдутся в бою с венграми, те вышли и, построившись в боевые порядки, медленно проследовали бы к ним. Сами же татары ожидали венгров на равнине. Когда они появились, комит Бох с другими воинами, которые пришли с епископом и считались лучшими в Венгрии, опустив поводья и решительно устремившись вперед, учинили самое жестокое столкновение с татарами. Поскольку татар было меньше, подставив венграм спины, они притворились, что начали отступать к холму. И тогда те, со страшилищами, построившись в боевой порядок, вышли из-за горы, чтобы сделать, как было уговорено. Венгры, видя это и думая, что против них замышлены козни, показали спины и немедленно обратились в бегство. Татары же, быстро на них набросившись, рубя и убивая, причиняли им какие только могли жестокости. Епископ же с небольшим числом воинов вернулся в Варадин и, немного подождав, пока соберется сколько-нибудь воинов, переправился через Дунай и ушел.
РОГЕРИЙ. Гл.28. О несчастной битве, учиненной королем Белой с татарами [6.3, с.37-39]
Когда король, как уже было сказано, выйдя из поселения Пешт, выступил со множеством вооруженных людей против татар, те, прекратив жечь поселения и внезапно разом собравшись вместе, стали уходить по той дороге, по которой пришли. И как одни не торопясь неотступно следовали за теми, так и те изображали перед первыми, что убегают. И когда они пришли к некому водоему, называемому Шайо, который находится неподалеку от города Эгер и переходит в Тису, венгры, переправившись по мосту через этот водоем, остановились и разбили лагерь, оставив на мосту стражей, которые ночью должны были нести охрану. Татары же, переправившись через это болото, расположились на равнине поблизости от этого водоема. И хотя он был велик и полон грязи, у татар не было уверенности, что его нельзя будет перейти без моста. Король тем временем ободрял своих людей, чтобы те мужественно готовились к битве, вверяя своей десницей хоругви старшим. Венгры же, надеясь на свою многочисленность, высмеивали Белу и по приведенным выше причинам к битве ни сердцем, ни душой не готовились. Они хотели, когда король будет погублен, все лучшее забрать себе, считая, что ущерб будет небольшим и его понесут лишь некоторые, а не существенный и для всех. Ведь именно так, по их мнению, прежде всякий раз в Венгрии и происходило: внезапно появившиеся команы разорили часть королевства и ушли прежде, чем венгры успели собрать войска, сами же венгры тогда то же самое учинили с Команией. Но сейчас все было не так, и случившееся дальше менее всего походило на бывшее прежде. Однако тысяча воинов все же была оставлена на всю ночь для охраны войска. Что же дальше?
Татары, найдя брод, ночью со своего берега все вместе перешли к венгерскому войску и, на рассвете окружив его, принялись выпускать по венграм бьющие как град стрелы. Венгры же, поскольку их перехитрили и захватили врасплох, хотя и влезали вооруженными на своих коней, но при этом ни воины не могли своих господ найти, ни господа своих воинов. И хотя они начали сражаться, бились они без воодушевления и вскоре начали отступать. Стрелы же падали так часто, что затмевали сражающимся небо и летели по воздуху подобно стае жуков и саранчи. Итак, не имея возможности выдерживать обстрел, венгры стали покидать боевые ряды. Король же, воистину, не мог построить свое войско. И если венгры вперемежку из разных мест шли в сражение, то татары, выступив им навстречу, стрелами заставляли их бежать из боевых рядов; так что те от громкого крика и страшной тесноты настолько устали, что король и калочский архиепископ, которые, боясь паники и от рассвета до полудня пребывая в этой сумятице, ни просьбами, ни уговорами никого убедить не могли.
Наконец, когда венгры уже явно начали проигрывать, брат короля герцог Коломан с теми из своих людей, кого в этой сутолоке смог найти, смело напал на татар и бился с ними большую часть дня, веря, что остальные венгры его поддержат, но обманулся в этом. Ибо, хотя многие и хотели вступить в битву, сражаться они не стали, но, когда татары по собственной воле чуть отступили и предоставили им необстреливаемый выход многие венгры, привлеченные этой дорогой, покинули войско. Ею воспользовалось столько людей, насколько она была широка; а об участии в битве среди них не было и мысли. И когда король велел им сражаться, они вышли более для бегства, чем для битвы. Татары же, ожидая королевское войско, никоим образом себя не выдавали. И когда уже со многих сторон королевскому войску был виден выход, король, неузнанный татарами, с небольшим числом воинов по дороге отправился к лесу. Герцог же Коломан, постоянно днем и ночью меняя лошадей, с другой частью войска устремился в Пешт. Не по главной дороге, которую венгры сделали ровной, а по дороге, лежащей в стороне от главной, с опущенными поводьями он спешил к переправе через Дунай. И хотя горожане его упрашивали, чтобы он немного помедлил, по крайней мере до тех пор, пока не будут приготовлены корабли для переправы госпожей их жен, однако он не задержался и не склонился к их словам: сказал, чтобы каждый сам заботился о себе. Опасаясь преследователей, он в одиночку переправился через Дунай и бежал в Шомодь,г в некое место, которое называется Сегезд. И хотя горожане из Пешта с семьями спешили переправиться, первыми нахлынули татары и те из горожан, кто не был утоплен в Дунае, оказались убиты мечом.
РОГЕРИЙ. Гл.29. О бегстве епископа города Печа [6.3, с.40]
Печский епископ Берталан, видя гибель венгерского войска и заметив, что татары, ворвавшись в лагерь, жгут шатры, не по главной дороге, а через поля со многими
воинами обратился в бегство. И когда некоторые из татар во весь опор устремились за ним в погоню, неожиданно появился комит Ласло, который, ничего не ведая о случившемся, распустив многочисленные хоругви, со своим войском шел на помощь королю. Епископ, узнав венгерскую хоругвь, повернул ему навстречу. Татары же, обнаружив против себя множество воинов, повернули назад и принялись преследовать других венгров. И так, ускользнув из их рук, комит с епископом спаслись.
РОГЕРИЙ. Гл.30. О погибших в этой битве епископах и прочих клириках [6.3, с.40-42]
Среди оставшихся в войске и бежавших по главной дороге к Пешту было произведено такое опустошение и столь многие тысячи людей были убиты, что долгое время количество потерь оставалось неизвестным, и вернувшимся из-за неисчислимости несчастий верили с трудом. Вот кто погиб из старших клириков эстергомский архиепископ Матьяш, которого король, как из-за его верности, так и по причине того, что они воспитывались вместе, сильно уважал и к чьим советами с большим доверием относился в самых трудных делах. Калочский архиепископ Угрин - человек самого благородного происхождения, никогда не отказывавшийся улаживать важные и трудные мирские дела: это в его присутствии венгерская знать боялась даже вздохнуть, это перед ним чувствовали себя ничтожными как знатные, так и простые люди. Дьерский епископ Георги, который был и благородного нрава, и в книгах сведущ; трансильванский епископ Рейнольд и епископ церкви Нитры, который был известен своей похвальной жизнью и самым честным нравом; отпрыск знатного рода королевский вице-канцлер сибиуский препозит Миклош, который, прежде чем самому покориться необходимости погибнуть, залитым кровью мечом заколол одного из самых знатных татар; бачский архидиакон Ерадий; эстергомский архидиакон магистр Альберт, который лучше прочих разбирался в законах. Их тела так ужасно были порублены клинками, что после того как люди вернулись, хотя и были проведены многочисленные разыскания, они не смогли их полностью опознать.
Относительно же общего числа погибших, знатных и простолюдинов, которые утонули в болотах и водоемах, были сожжены огнем и умерщвлены мечами, ни у кого из смертных не может быть уверенности. Ибо тела многих убитых лежали на полях и дорогах, одни с отсеченной головой, другие расчлененные на части, многие были сожжены в поселениях и церквах, в которых пытались скрыться. Эта погибель, это уничтожение и опустошение тянулись на расстоянии двух дней пути - столько земля была окрашена кровью. Тела возвышались над землей подобно тому, как стоят на пустынных пастбищах стада скота, овец и свиней, или подобно тому, как стоят в каменоломнях вырубленные для строительства камни. Тела многих утонувших находились в водоемах, съедаемые обитающими в воде рыбами, червями и птицами. Земля приняла во владение окровавленные тела тех, кто покоился, будучи уязвленным копьями, саблями и стрелами; небесные птицы и зубастые звери, как домашние, так и лесные, беспрестанно глодали их кости. Огонь забрал тех, кто был сожжен в церквах и поселениях. Иногда эти тела тушили собой огонь. За короткое время они не могли быть съедены, и часто во многих местах позднее находились завернутые в шкуры почерневшие кости: не ставшие легкой добычей ни для различных зверей, не поврежденные ни каким-либо иным образом. Побывав во власти первых трех элементов, эти тела достались четвертому. Воздуху же, который называется четвертым элементом, прочие три передали исходящее от тел зловоние. И настолько он был поражен и испорчен этим зловонием, что люди, которые на дорогах, в полях и лесах от ран оставались полуживыми и по случайности смогли уцелеть, погибали от зараженного воздуха. Итак, и жестокий воздух к этой погибели не был непричастен. Что же говорить о золоте, серебре, конях, оружии, одеждах и прочих вещах столь большого числа людей, которые погибли как в сражении, так и в бегстве? Лошади с седлами и сбруей без седоков разбегались по лугам и рощам, и от шума они сделались до такой степени неистовыми, что выглядели потерявшими рассудок. Они были напуганы, поскольку не могли отыскать своих господ, и им следовало либо умереть от меча, либо покориться власти других; их ржание можно было принять за стоны и слезы. Серебряные и золотые сосуды, шелковые одежды и прочие ценные для людей вещи были брошены в лесах и полях теми, кто старался как можно быстрее избежать преследования, и не было никого, кто собирал бы их. Татары же столь были заняты умерщвлением людей, что, казалось, совсем не заботились о добыче.
РОГЕРИЙ. Гл.31. Каким образом татары поделили добычу после одержанной победы и каким образом с помощью добытой королевской печати писали поддельные письма [6.3, с.42-43]
После победы и триумфа татарского войска, когда все награбленное в том беспорядке: испачканные кровью одежды, лошади, золото и серебро, когда все это, окрашенное в алый цвет, подобно грудам камней и кучам плодов, вместе было собрано для дележа и раздачи, повелитель с наиболее знатными из татар, получив на этом дележе найденную у писца королевскую печать, чью голову они ужасным мечом отсекли от тела, уже твердо полагая землю своей и опасаясь, чтобы люди, услышав о бегстве короля, обратясь бегство, не уклонились бы от борьбы, измыслил одну хитрость, которую они и учинили. Первым делом они поделили всю Венгрию за Дунаем и назначили неким из знатнейших татарских королей, которые все еще не пришли в Венгрию, свой удел; и, подав им весть, велели, чтобы те поторопились, ибо не было им уже никакого препятствия.
При помощи неких венгерских священников, которым до сих пор сохраняли жизнь, они составили для знати и простолюдинов по всей Венгрии от имени короля разнообразные подложные письма следующего вида:в «Песьей свирепости и ярости не бойтесь и свои дома не смейте покидать. Хотя, вследствие некой неосмотрительности, как замки, так и шатры мы покинули, понемногу, Бога нашего милостью, мы вновь замышляем их отвоевать, возобновляя против своих врагов искусное сражение. И потому обратитесь к молитве, дабы милосердный Бог позволил, чтобы перед нами склонились головы наших врагов».
Эти письма были разосланы через тех венгров, кто им уже сдался и кто ввел в заблуждение и меня, и всю Венгрию. Ибо мы питали такое доверие к этим письмам, что, хотя каждый день и узнавали противоположное, но, поскольку там, где происходили столкновения, царило смятение, мы, чтобы проверить слухи, никоим образом не могли отправлять гонцов, а противному верить не хотели. Итак, в завоеванной Венгрии не было дороги для бегства. Но поскольку продвижение короля мы оставили без внимания, возвращаемся назад к его передвижению, или, как более правильно, к его возвращению.
РОГЕРИЙ. Гл.32. Что делал король Бела после поражения своего войска, и как он был схвачен и ограблен австрийским герцогом [6.3, с.43-45]
Итак, убежав от войска, Бела днем и ночью с самым небольшим числом людей продвигался к пределам Польши и оттуда прямиком, чтобы догнать задержавшуюся в Австрии королеву, со всей поспешностью спешил в Австрию. Герцог же Австрии, как известно, замышляя в своем сердце недоброе против короля, лицемерно был с ним любезен. Но оставшийся без войска король, поскольку он среди стольких смертоносных стрел и отравленных мечей выжил единственно по Божьей воле и был весьма утомлен долгой дорогой, оставаясь возле водоема, благоразумно воспользовался для сна тем временем, за которое была приготовлена еда. Пробудившись же от сна и увидев герцога, он был сильно обрадован. Герцог же, говоря слова утешения, старался убедить короля, чтобы тот переправился через Дунай, где в безопасности сможет остановиться и отдохнуть. Воистину, король, когда услышал об этом, ничего плохого не подозревая, наивно поверил сказанному герцогом. Ибо герцог говорил, что у него есть замок на другом берегу и там он сможет лучшим образом почтить короля, хотя в душе он намеревался не почтить его, а смутить. А король, надеясь избежать Сциллы, попал к Харибде, и как рыба, желающая избежать сковороды и не быть поджаренной, бросается на угли, так и король, надеясь избежать зла, столкнулся с еще худшим. Ибо австрийский герцог, замыслив коварство, своевольно схватил короля и потребовал от него вернуть некоторую сумму денег, которую, как он утверждал, король некогда у него отнял. Куда же больше? Король, не имея возможности спастись из его рук, выплатил ему должные деньги частью монетой, частью золотыми и серебряными сосудами. За часть же той суммы он отдал ему в залог три соседних с Австрией комитата своего королевства. И хотя те золотые и серебряные сосуды представляли величайшую ценность, герцог их вместе с камнями оценил только в две тысячи марок. Герцог же, немедленно вступив во владение замками тех комитатов, для защиты от татар повелел собрать с обитателей их же собственные деньги. И точно неизвестно, если кому-то это интересно, какую сумму герцог получил в итоге. Ибо одни сообщали о семи, другие о девяти, а остальные о десяти тысячах марок. Но против правды он пойти не смог, ибо заключил тайный договор и скрепил его присягой. Когда же они были освобождены, король со всей поспешностью отправился к бывшей неподалеку своей супруге. Соединившись с ней, он немедленно отправил за помощью к имперской и римской куриям вацского епископа Иштвана. Тем временем сам он с теми, кого смог собрать, расположился возле Сегезда.
РОГЕРИЙ. Гл.33. Каким образом австрийский герцог ограбил бежавших венгров и о вторжении тевтонов в Венгрию [6.3, с.45-46]
Герцог, с удивлением увидев, что венгры единодушно обратились в бегство, собрал множество воинов и отправил их против венгров в Венгрию. Таким образом, татары разоряли на одном берегу Дуная, тевтоны же грабили на другом и те поселения, которые могли, предавали огню. Войдя в город Дьер, они заняли замок и старались силой захватить сам город. Венгры же с обоих берегов, объединившись и вооружившись, придя, взяли город и сожгли всех находившихся в замке тевтонов. Герцог же, придя в сильное бешенство и опасаясь спасшихся от татар венгров, которых он собрал в Австрии и обещал покровительство, не довольствуясь тем, что причинил королю, домогался и от них некоторого количества денег на защиту своих замков и городов. Итак, как только был найден этот повод, хотя как тевтоны, так и венгры были весьма богаты и деньгами, и вещами, он их беспутно довел до крайней бедности. А несчастные венгры терпеливо переносили и то, что сначала претерпели самые суровые лишения от диких хищных зверей, и что потом, раздетые, были брошены в пустыню и отвергнуты. Но хотя они и были брошены, мы возвращаемся к татарским королям, которые после этого пришли в Венгрию.
РОГЕРИЙ. Гл.34. Каким образом татары захватили город Варадин, и каким образом они настойчиво стремились к Мосту Тамаша и далее [6.3, с.46-51]
Король Кадан, как уже было сказано в другом месте, после того как была завоевана Рудана и был схвачен комит Арискальд, отобрал для себя шестьсот наилучшим образом вооруженных тевтонцев, которые были под властью этого комита. После того, как те указали путь для татарских предводителей, татары, пройдя через леса и рощи, скалы и пропасти, внезапно появились в окрестностях города Варадина. Поскольку этот город был в Венгрии весьма знаменит, в нем в большом числе собрались знатные женщины и простолюдинки. Хотя епископ с некоторыми канониками ушел оттуда, я с оставшимися был там. Когда было замечено, что замок с одной стороны разрушен, мы снова его укрепили большой стеной, чтобы, если не сможем защитить город, иметь возможность найти убежище в замке. После того, как однажды внезапно появились татары, я усомнился в том, что мне следует оставаться в этом городе. Уходить в замок я не желал, а убежал в лес, где постарался прятаться как можно дольше. Татары же, быстро захватив город и предав огню большую его часть, не упустили ничего за пределами стен и собрали добычу. Они перебили на улицах, в домах и на площадях как мужчин, так и молодых и пожилых женщин. Куда же больше? Они не обращали внимания ни на пол, ни на возраст. Совершив все это, они внезапно ушли оттуда и все оставили по своем уходе.
Расположившись на расстоянии пяти миль от замка, они вовсе не приходили сюда на протяжении многих дней, так что бывшие в замке посчитали, будто татары ушли, испугавшись укреплений замка. Ибо укреплен он был глубокими рвами и деревянными башнями поверх стен, и было в нем множество одетых в панцири воинов. И когда татары изредка появлялись для наблюдения, венгерские воины более всего заботились о том, чтобы преследовать их. Поскольку татары много дней не приходили к замку, люди поверили, что те навсегда ушли отсюда. Воины и прочие, кто находился в замке, уверившись в их уходе, в большом числе вышли из замка и поселились в уцелевших домах. Итак, хотя, придя на рассвете, татары многих из находившихся там не заметили, все же они перебили большую часть тех, кто не смог убежать в замок. Тут же окружив замок и никоим образом не медля, они установили против новой стены семь машин и принялись днем и ночью выпускать камни до тех пор, пока она не была разрушена. Разрушив стены и башни, они сделали приступ и, овладев замком, пленили воинов, каноников и всех прочих, кто при взятии замка не был убит мечом. Знатные же дамы и девицы пожелали укрыться в соборной церкви. Татары забрали себе оружие воинов и посредством самых жестоких пыток отобрали у каноников, что у них было. Поскольку в соборную церковь они сразу войти не смогли, принеся огонь, они сожгли и церковь, и бывших в ней знатных женщин, и всех остальных, кто там оказался. В прочих же церквах они совершали столь великие злодеяния с женщинами, что было бы лучше не говорить о них, дабы людей не подвигнуть к совсем уж дурному. Бывшая же за городом в поле знать, горожане, воины и каноники - все без всякого сожаления были перебиты.
После этого они полностью разорили могилы святых, нечестивыми ногами попрали мощи, благовония, кресты, золотые кубки, сосуды и разорили все прочее, отданное для сооружения алтаря. Они приводили в церкви попеременно мужчин и женщин и после позорного их употребления там же их и убивали. После того, как нестерпимое зловоние стало исходить из тел мертвецов, оставив все, они ушли оттуда, и это место осталось пустынным. Прятавшиеся в соседних лесах люди вернулись туда, чтобы найти что-нибудь съестное. И когда они осматривали руины и тела умерших, татары неожиданно вернулись и не оставили в живых никого из выживших, кого там вновь обнаружили. Так беспрестанно там каждый день совершались новые убийства. И хотя многих перебить татары так и не смогли, они оттуда ушли. Мы же, прятавшиеся в лесу от облав, ночью убежали к Мосту Тамаша, большому тевтонскому поселению, находящемуся за рекой Кризией. Но тевтонцы нас через мост пропускать никак не желали. Напротив, они требовали, чтобы мы вместе с ними защищали их хорошо укрепленное поселение; что многим из нас было не угодно. Затем мы добрались до некого острова, который был сильно укреплен людьми из Агии, Вайданы, Герота и из многих прочих окрестных поселений. Поскольку дальше идти я не желал, я стал у прокуратора и прочих властителей того места просить позволения остаться с ними. На тот остров никто не мог попасть иначе, как по одной очень узкой и защищенной дороге, где через милю были сооружены трое ворот с башнями; а кроме них на всей протяженности острова, длиной в милю, были сооружены другие сильные укрепления. Когда я увидел столь защищенное место, оно мне понравилось, и я там остался. Но был на острове обычай, который позволял вход единицам, но в уходе всем наотрез отказывал. И пока я там со своими слугами оставался нескольких дней, от дозорных стало известно, что поблизости появились татары. Зная, как сохранить лошадей, взяв одного проводника и одного слугу, а каждый из нас имел трех лошадей, я тайно покинул остров, и ночью мы направились прямиком к Чанаду, городу, находящемуся за рекой Моризией, который отстоял от этого места на восемь миль. Поскольку мы всю ночь скакали так быстро, как только могли наши лошади, на рассвете мы прибыли в Чанад. Но днем раньше татарами, которые вошли в Венгрию с другой стороны, был он взят и разрушен, и те края были полностью ими заняты, так что мы не смогли перейти даже через реку. Поскольку наши лошади были утомлены, а люди из тех пределов разбежались кто куда, вернуться мы никоим образом не могли. Спрятав лошадей в каких-то хижинах, сами мы, пока было светло, укрылись в ямах.
Когда же наконец наступила ночь, не без великих трудностей мы смогли пройти через расположение татар к прежнему месту своего пребывания. С искривленными бровями, со стыдом мы вернулись на остров. И пока мы пребывали в таковой опасности, мои слуги, которые были оставлены для заботы о лошадях, и прочие, у кого были мои деньги и одежда, бежав с острова, были настигнуты татарами и перебиты мечами; я же остался на острове почти без средств с одним слугой. После этого усилился шум, и упомянутое тевтонское поселение, Мост Тамаша, на рассвете захватили татары, и кого они не захотели брать в плен, с ужасной жестокостью перебили суровым мечом. Когда об этом стало известно, волосы встали дыбом на моем теле, начало тело мое трепетать и дрожать от страха, язык жалобно заикаться. И понял я, что наступил момент жестокой смерти, когда выжить уже нельзя. Глазами сердца я увидел убийц, и ледяной смертный пот выступил на моем теле. Увидел я и убитых, беспрестанно ожидающих смерти, не имеющих возможности протянуть руки к оружию, защитить себя, пойти в безопасное место и даже представить себе его. Чего же больше? Я нашел людей, едва живых от страха. В то время, пока я пребывал в смятении, на меня снизошло милосердие Иисуса Христа: будучи одним из самых старших на острове, я принялся созывать людей, чтобы как можно лучше защититься. Вместе с прочими людьми я покинул остров, взяв с собой двух детей прокуратора и некого моего гостя. С последним из оставшихся у меня слуг, изображая, что собираюсь дальше идти, на самом же деле я спрятался в лесу, сообщив отцу детей, что из-за страха я не хочу возвращаться на остров, и, полагая, что если оставлю тех детей с собой, то он мне пришлет все необходимое.
Когда на рассвете были доставлены съестные припасы, тотчас же, окружив остров, пришли татары. Когда начало казаться, что те хотят напасть на остров по воде, люди на острове, обманувшись, направились к защите тех мест. Татары же, устремившись с другой стороны к оставленным без защиты воротам, взяли их и, войдя на остров, не нашли никого из наших, кто бы выпустил в них стрелу и либо на коне, либо пеший вышел против них. Что и как, сколько и как много там несправедливого и страшного они совершили, приводило в ужас не только меня, видевшего это, но и людей, слышавших об этом. Потому, когда была похищена одежда, там остались обнаженные тела мужчин и женщин, частью расчлененные, частью нет. Многие из тех, кто остался, посчитав, что через три дня татары уйдут, для пополнения съестных припасов возвратились на остров. Будучи схвачены прятавшимися там татарами, они вернулись лишь в очень небольшом числе. Я же, скрываясь в лесах, всеми покинутый, просил о помощи, и кому я прежде давал многое, теперь едва подавал мне милостыню. Так что, когда ночью голод и жажда проявились более жестоко, я был вынужден пойти на остров, чтобы найти спрятанные муку и мясо или что-либо другое съедобное. И все, что я ни находил ночью, я уносил в лес. О, знайте и смотрите, насколько это была жалкая жизнь! Спустя десять или двадцать дней я пришел на остров переворачивать тела мертвых: подумайте, сколько было стенаний, сколько зловония, сколько страха. Нет человека, как мне кажется, кто не был бы устрашен такими запавшими мне в душу видами кушаний. Мне следовало или найти какую-то яму, или вырыть себе укрытие, или наломать ветвей, где я смог бы укрыться, в то время как татары, рыская в густоте терновых кустов, тени лесов, глубине вод, рыская словно псы, зайцы и кабаны, высматривали тех, кто скрывался в уединении одиночества. В тех лесах они искали на протяжении месяца и более. И поскольку в тех местах всех людей они не смогли уничтожить, то прибегли к новому виду обмана.
РОГЕРИЙ. Гл.35. Каким образом татары обманули тех, кто прятался в лесах [6.3, с.51-52]
Они поймали некоторых из прячущихся в лесах людей и выказали им свое сочувствие такими словами, что любой захотел бы им поверить и, убежденный их твердым обещанием безопасности, вернулся бы домой. И поскольку в лесу люди уже умирали из-за недостатка пищи, их словам полностью верили; и все, кто там прятался, возвращались в свои дома. А поскольку леса там были большие, и не было числа людям, которые там прятались, через три дня земля была вновь заселена; при этом каждое поселение выбирало себе того короля из татар, которого само желало. После этого, поскольку было время урожая, люди собрали плоды и их, а также солому, сено и все прочее, сложили в амбары. Вместе с нами находились многочисленные татары и команы, которые смотрели, радовались и веселились, оттого что отцы дочерьми, мужья женами, братья прекрасными сестрами выкупали свои жизни, склоняя тех к прелюбодеянию; и от всего этого было им лишь то утешение, что жена или дочь бывали обесчещены в присутствии мужа или отца. Назначили канезиев, то есть бальи, которые следили за справедливостью, заботились о своих лошадях, животных, оружии, имуществе и одежде.
Моим управляющим был один из таких господ, и управлял он почти тысячей поселений, а было канезиев всего почти сто. У нас был мир и покой, а также была соблюдена надлежащая и одинаковая для всех справедливость. Им были отданы самые красивые девицы, но овец, быков и лошадей их предводители за значительный выкуп вернули. Собирались же канезии почти каждую неделю. Я же, чтобы посмотреть на их жизнь, чтобы узнать кого-нибудь из их старейшин, чтобы понять, можно ли себя выкупить из плена, часто приходил к ним со своим канезием. Все канезии в послании получили наперед некое повеление, чтобы к ним с дарами из определенных поселений явились мужчины, женщины и дети. Мы немало боялись этих известий, не имея понятия о внутренней подоплеке дела. Я решил, что лучше идти с самими канезиями к войску, чем с такими сомнениями оставаться в поселении. И поэтому, раздетые и разутые, мы остались близ охраны повозок в шатрах неких венгров, которых татары избрали для своих дел. Канезии же, подойдя к приготовленным дарам, взяв их, отвели всех собравшихся в одну долину и там, обманным образом раздетых и обнаженных, всех их перебили.
РОГЕРИЙ. Гл.36. Каким образом автор этой песни попал в руки татар [6.3, с.52-53]
Когда до меня дошли слухи о том, что венгры оказались в некотором подчинении у татар и я, как уже было сказано, сдался им, татары заставили меня выполнять различные работы, и, превратив в раба, считали, что я был удостоен великой милости. И пока в течение нескольких дней я оставался с ними, у меня всегда перед глазами была смерть. Видел я среди них бесчисленных команов и татар, возвращающихся отовсюду с добычей, скотом, вьючными животными, нагруженными повозками и прочим добром. И когда я спросил: «чье это?» - было мне отвечено, что некой ночью они захватили все, что было оставлено и, окружая поодиночке поселения, опьяняли мечи кровью погибших, так что во всех тех поселениях лишь очень немногие смогли спастись, спрятавшись в лесах и пещерах. Таким образом та земля полностью обезлюдела. Однако ни плодов, ни сена, ни домов они не трогали, но оставляли все это в неприкосновенности. Поэтому я твердо уверился, что они хотели в тех краях зимовать или отправить туда свои семьи, чтобы зимой там найти для лошадей кров и пищу. Все это впоследствии оказалось истиной. Ибо людей они из осторожности оставили до времени на свободе, чтобы те собрали посевы и виноград, но при этом татары не хотели, чтобы те съели собранное.
РОГЕРИЙ. Гл.37. О разрушении нового поселения и монастыря Эгрес [6.3, с.53-55]
Чего же больше? Когда татары начали собираться в окрестностях Арада и Чанада, они вышли к некому новому поселению под названием Перг. В нем, оставив эгресский цистерцианского ордена монастырь, где в свою очередь, будто в укрепленном замке, пребывали воины и многие знатные женщины, собрались люди из поселений. Татары к этому месту не хотели подходить, пока земля вокруг не будет полностью опустошена. Иногда некоторые из них приближались, но от венгерских воинов они предпочитали держаться на большом расстоянии; отчего венгры твердо уверовали, что благодаря своей силе останутся невредимыми. Наконец, после разорения всей той земли, татары, небольшим числом своих воинов собрав множество плененных русинов, команов и венгров, со всех сторон окружили большое поселение и выслали вперед на битву захваченных венгров, а после того, как все они были перебиты, - русинов, исмаилитовг и команов. Татары же, стоя позади них, смеялись над гибелью их и падением, и те из них, кто отступал, попадали в водоворот мечей. Сражаясь днем и ночью, за одну неделю засыпав рвы, они захватили поселение. Воинов и знатных женщин, которых много пребывало вне города в поле, они отправили в одно место, а простолюдинов - в другое. И когда деньги, оружие, одежда и прочее добро были у них отобраны, и после того как некоторым дамам и девицам была сохранена жизнь, и они были уведены для утех, все прочие были жестоко перебиты секирами и мечами. Те же, кто остался в живых и по воле случая лежал среди мертвых, хотели укрыться, испачкав себя чужой кровью.
О скорбь, о жестокость и ярость точно взбесившихся людей! Ибо тот, кто в здравом уме мог бы вообразить себе погибель всех этих людей, назвал бы это место землею крови. Наконец спустя несколько дней, они захватили и упомянутое убежище - эгресский монастырь, и когда, будучи окруженными многими машинами, находившиеся в нем оказались не в состоянии сопротивляться, они, чтобы сохранить жизнь, передали себя в руки и на милость татар. Но, после того как ушли некоторые монахи, которым татары это охотно позволили, с оставшимися было сделано то же, что и прежде с другими, а знатные женщины и самые красивые из девиц были оставлены ими для поругания. Куда больше? Если бы по отдельности были рассмотрены отдельные битвы и творившиеся невообразимые жестокости, они устрашили бы сердца говорящих и от страшных звуков зазвенело бы в ушах. Если бы каким-то образом те страшные звуки были разнесены по всему свету, государи думали бы по-другому. И вот так татары за теплое время года сообща все разорили вплоть до границ Австрии, Богемии, Моравии, Польши, Силезии, Комании и до самого Дуная.
АНОНИМНОЕ СОЧИНЕНИЕ О ВТОРЖЕНИИ ТАТАР В ПОЛЬШУ, МОРАВИЮ И ВЕНГРИЮ [6.3, с.111-113]
Земля, называемая Семиградьем была полностью опустошена и разорена. Спустя три недели после Пасхи, четвертое татарское войско, которое опустошило Польшу и победило христиан, минуя Моравию, пришло в венгерскую землю. В городах и поселениях, почти во всех из которых жили тевтонцы, татары сразились с ними, победили и, за исключением тех, кто спасся бегством, всех их перебили. Один из королей или государей неверных, который, как говорят, присутствовал при смерти [прежнего?] венгерского короля или даже убил его, примирился с [новым?] венгерским королем. Будучи связан с ним давней дружбой, утверждая, что вместе со всеми идет в поход на татар, он коварно напал на него. Уйдя от него как друг, он переметнулся к татарам и заключил с ними союз. Примкнув к татарам, он выступил против венгерского короля и его людей. В неком месте той земли он пленил и перебил почти 60 тысяч христиан. Затем он болгарским королем...
Алеф. Вся польская земля обезлюдела! Ее жители убиты мечом, города разрушены, священники скитаются, девицы его печальны, и горько самой земле.
Гимель. Улицы ее в скорби, ибо не узнан и не в ней рожден, кто ходит по ней. Тарзийский народ, Тарзийский народ, вернись в свою землю!
Далет. Ушло от Аповии все ее великолепие, города ее разрушены, селения и дома преданы огню, золото и серебро расточено, добро страны роздано чужим. Чужие проели плоды трудов ее ... упал венец с ее головы. Дети уводятся в плен, юноши пощажены для рабства. Народ варварский, народ нечестивый, вернись в свою землю!
Хей. Страх и трепет, Моравия, объяли тебя, нечестивый враг окружает тебя и отовсюду угнетает тебя. Луком и мечом он погубил твоих сильных, не жалеет ни пола, ни возраста ... поедали, все драгоценности разграбили, остальное предали огню. Народ в[арварский] ... Венгрия, твой покой, твои праздничные дни были обращены в совершенную печаль
ФОМА СПЛИТСКИЙ. Гл.XXXVI. О татарской напасти [6.1, с.104-113]
На 5-й год царствования Белы, сына короля Венгрии Андрея, и на 2-й год правления Гаргана губительный народ татар приблизился к землям Венгрии. А ведь тому уже было много лет, как слух об этом народе и ужас перед ним распространились по всему свету. Они прошли от восточных стран до границ рутенов, разоряя земли, которые они пересекали. Но благодаря сильному сопротивлению рутенов они не смогли продвинуться дальше; действительно, у них было множество сражений с народами рутенов и много крови было пролито с той и другой стороны, но они были далеко отогнаны рутенами. Поэтому, свернув в сторону, они с боями прошли по всем северным землям и оставались там двадцать лет, если не дольше. А потом, пополнив свои воинские соединения прежде всего за счет племен куманов и многих других покоренных ими народов, они снова повернули против рутенов. Сначала они окружили и осадили один очень большой город христиан по имени Суздаль и после долгой осады не столько силой, сколько коварством взяли его и разрушили, а самого короля по имени Георгий они предали смерти вместе с огромным множеством его народа. Двинувшись оттуда по направлению к Венгрии, они разоряли все на своем пути.
В то время, а именно в 1241 год от воплощения, 6 октября в воскресный день снова произошло солнечное затмение, и весь свет померк, всех объял сильный ужас, как и во время того затмения, которое произошло три года назад, о чем мы упоминали выше.
[Прим. См: http://www.secl.ru/eclipse_catalog/1241_10_6.html]
Итак, когда весть о пагубном нашествии татарского народа дошла до венгров, она была принята ими за шутку или бессмысленный вздор — то ли потому, что такие разговоры они часто слышали беспричинно, то ли оттого, что полагались на силу войска своего королевства. Да и расслабились они от долгого мира, отвыкли от тяжести оружия; находя удовольствие лишь в плотских радостях, они закоснели в бездействии и лени. Ведь венгерская земля, щедрая всяким добром и плодородная, давала возможность своим сынам благодаря достатку наслаждаться неумеренной роскошью. Какое же другое стремление владело молодежью, кроме как расчесывать длинные волосы, холить свою кожу, менять наружность мужчины на женское обличье? Целые дни они проводили в изысканных застольях и приятных развлечениях. С трудом они просыпались в третьем часу дня. Проводя всю свою жизнь вместе с женщинами в солнечных лесах и восхитительных лугах, они не могли представить себе грома сражений, и ежедневно они предавались не серьезным делам, а пустякам. Впрочем, более здравомыслящие, обеспокоенные роковыми вестями, опасались нападения губительного народа. Поэтому они беспокоили короля и вельмож многократными призывами, чтобы те приняли меры предосторожности против великого несчастья, чтобы нападение Нечестивого народа не было внезапным и чтобы он не принес беспечным людям больших страданий.
И наконец-то король, подталкиваемый этими призывами, выступил к границам своего королевства, дошел до гор, которые располагаются между Рутенией и Венгрией и далее до границ пелонов. Оттуда он объехал и осмотрел все ненадежные подступы к стране и распорядился устроить длинные заграждения, вырубив мощные леса и завалив срубленными деревьями все места, которые казались легко проходимыми. А по возвращении он распорядился собрать всех князей, всех баронов и вельмож своего королевства, и все лучшие силы венгерского войска он сосредоточил в одном месте. Прибыл и его брат король Коломан со всеми своими силами.
Явились и пресулы Венгрии, которые, не довольствуясь скромным количеством челяди сообразно церковной сдержанности, везли несметные богатства, а впереди вели большие военные отряды. Прибыли архиепископы Матфей Эстергомский и Хугрин Калочский, оба со своими суффраганами; за ними следовало великое множество прелатов и монахов, которые стекались к королевскому военному лагерю, как овцы на заклание. Тогда они начали обдумывать общий план действий, потратив немало дней на рассуждения о том, как бы разумнее встретить приближающихся татар. Но так как разные люди имели разные мнения, то они и не пожелали прийти к какому-либо единодушному решению. Одни, скованные безмерным страхом, говорили, что нужно временно отступить и не вступать с ними в бой, поскольку это — варвары, от которых нет надежды на спасение и которые завоевывают мир не из жажды власти, а из страсти к наживе. Другие по глупому легкомыслию беспечно говорили: «При виде нашей многочисленной армии они тут же обратятся в бегство». Вот так те, кому была уготовлена скорая погибель, не смогли прийти к единому решению.
И тут, пока они медлили с решением и попусту тянули время, к королю прискакал нежданный гонец с верным известием о том, что неисчислимое множество татарского народа уже пересекло границы королевства и находится поблизости. Тогда, покинув собрание, король и королевская знать начали готовить оружие, назначать командиров соединений, сзывать многочисленное войско. И, выступив от окрестностей Эстергома, они переправились через Дунай и направились в сторону Пешта, являвшегося большим поселением.
Вот так почти уже на исходе Четыредесятницы, прямо перед Пасхой великое множество татарского войска вторглось в королевство Венгрия. У них было 40.000 воинов, вооруженных секирами, которые шли впереди войска, валя лес, прокладывая дороги и устраняя с пути все препятствия. Поэтому они преодолели завалы, сооруженные по приказу короля, с такой легкостью, как если бы они были возведены не из груды мощных елей и дубов, а сложены из тонких соломинок; в короткое время они были раскиданы и сожжены, так что пройти их не представляло никакого труда. Когда же они встретились с первыми жителями страны, то поначалу не выказали всей своей свирепой жестокости и, разъезжая по деревням и забирая добычу, не устраивали больших избиений. Во главе этого войска были два брата, старшего из которых звали Ват, а младшего — Кайдан. Они выслали вперед конный отряд, который, приблизившись к лагерю венгров и дразня их частыми вылазками, подстрекал к бою, желая испытать, хватит ли у венгров духа драться с ними. Что же касается венгерского короля, то он отдает приказ отборным воинам выйти им навстречу.
Построившись и удачно расположившись, они выступили против них в полном вооружении и строгом порядке. Но отряды татар, не дожидаясь рукопашного боя и, как у них водится, забросав врагов стрелами, поспешно бросились бежать. Тогда король со всем своим войском, почти по пятам преследуя бегущих, подошел к реке Тисе; переправившись через нее и уже ликуя так, будто бы вражеские полчища уже изгнаны из страны, они дошли до другой реки, которая называется Соло. А все множество татар встало лагерем за этой рекой в скрытом среди густых лесов месте, откуда венграм они были видны не полностью, а только частью. Венгры же, видя, что вражеские отряды ушли за реку, встали лагерем перед рекой. Тогда король распорядился поставить палатки не далеко друг от друга, а как можно теснее. Расставив таким образом повозки и щиты по кругу наподобие лагерных укреплений, все они разместились словно в очень тесном загоне, как бы прикрывая себя со всех сторон повозками и щитами. И палатки оказались нагромождены, а их веревки были настолько переплетены и перевиты, что совершенно опутали всю дорогу, так что передвигаться по лагерю стало невозможно, и все они были как будто связаны. Венгры полагали, что находятся в укрепленном месте, однако оно явилось главной причиной их поражения.
Тогда Ват, старший предводитель татарского войска, взобравшись на холм, внимательно осмотрел расположение войска венгров и, вернувшись к своим, сказал: «Друзья, мы не должны терять бодрости духа: пусть этих людей великое множество, но они не смогут вырваться из наших рук, поскольку ими управляют беспечно и бестолково. Я ведь видел, что они, как стадо без пастыря, заперты словно в тесном загоне».
И тут он приказал всем своим отрядам, построенным в их обычном порядке, в ту же ночь атаковать мост, соединявший берега реки и находившийся недалеко от лагеря венгров.
Однако один перебежчик из рутенов перешел на сторону короля и сказал: «Этой ночью к вам переправятся татары, поэтому будьте настороже, чтобы они внезапно и неожиданно не набросились на вас».
Тогда король Коломан со всем своим войском выступил из лагеря; за ним последовал со своей колонной архиепископ Хугрин, который, конечно, и сам был мужем воинственным и смелым, всегда готовым к бою. В полночь они подошли к указанному мосту. Тут какая-то часть врагов уже перешла через него; завидев их, венгры тотчас напали на них и, мужественно сражаясь, очень многих положили, а других, прорывавшихся назад к мосту, сбросили в реку. Поставив стражу у начала моста, они в бурном ликовании вернулись к своим. Так что весьма обрадованные победным исходом, венгры уже почувствовали себя победителями и, сняв оружие, беззаботно проспали всю ночь.
Татары же, поставив на своем конце моста семь осадных орудий, отогнали венгерскую стражу, кидая в нее огромные камни и пуская стрелы. Прогнав таким образом стражу, они свободно и беспрепятственно переправились через реку— одни по мосту, а другие вброд. И вот, когда совсем рассвело, взору открылось поле, наводненное великим множеством татар. Часовые же, добежав до лагеря и крича что есть мочи с трудом смогли поднять спавших безмятежным сном. Разбуженные, наконец, печальной вестью, они не торопились, как того требовала минута великой опасности, схватить оружие, вскочить на коней и выступить против врагов; но, не спеша поднявшись с ложа, они норовили по своему обыкновению причесать волосы, пришить рукава, умыться и не особенно стремились ввязываться в сражение. Однако король Коломан, архиепископ Хугрин и один магистр воинства тамплиеров, как и подобало отважным людям, не предавались, как прочие, безмятежному сну, но всю ночь не смыкали глаз и были начеку, и как только они услышали крики, сразу же бросились из лагеря. А затем, надев на себя воинские доспехи и построившись клином, они смело бросились на вражеские ряды и какое-то время с большой храбростью бились с ними. Но так как их было ничтожно мало в сравнении с бесчисленным множеством татар, которые, словно саранча, постоянно возникали из земли, то они, потеряв многих своих товарищей, вернулись в лагерь.
И Хугрин, будучи человеком безупречной смелости и бесстрашия, возвысив голос, стал бранить короля за беспечность, а всех баронов Венгрии обвинять в праздности и косности, в том, что в столь опасной ситуации они и о своей жизни не подумали, и не позаботились о спасении всего королевства. В результате некоторые решились отправиться с ними, а другие, пораженные внезапным страхом, словно обезумевшие, не знали, какой стороны держаться и куда благоразумнее направиться. И так трое упомянутых предводителей, не медля, еще раз вышли [из лагеря] и вступили в бой с врагами. И именно Хугрин с такой отвагой устремился в самую гущу врагов, что те с громкими криками бежали, как от ударов молнии. Подобным образом и Коломан, и тамплиер со своими соратниками-латинянами истребили много врагов. Когда тяжело раненные Коломан и архиепископ не могли более сдерживать напор толпы, они еле выбрались к своим. А магистр тамплиер погиб со всем отрядом латинян; многие из венгров тоже пали в этом бою.
И вот приблизительно во втором часу дня все многочисленное татарское полчище словно в хороводе окружило весь лагерь венгров. Одни, натянув луки, стали со всех сторон пускать стрелы, другие спешили поджечь лагерь по кругу. А венгры, видя, что они отовсюду окружены вражескими отрядами, лишились рассудка и благоразумия и уже совершенно не понимали, ни как развернуть свои порядки, ни как поднять всех на сражение, но, оглушенные столь великим несчастьем, метались по кругу, как овцы в загоне, ищущие спасения от волчьих зубов. Враги же, рассеявшись повсюду, не переставали метать копья и стрелы. Несчастная толпа венгров, отчаявшись найти спасительное решение, не представляла, что делать. Никто не желал советоваться с другими, но каждый волновался только о себе, будучи не в силах заботиться об общем спасении. Они не защищались оружием от ливня стрел и копий, но, подставив спины, сплошь валились под этими ударами, как обычно падают желуди с сотрясаемого дуба. И так как всякая надежда на спасение угасла, а смерть, казалось, растекается по лагерю перед всеобщим изумленным взором, король и князья, бросив знамена, обращаются в бегство.
Тогда оставшиеся воины, с одной стороны, напуганные повальной смертью, а с другой — объятые ужасом перед окружившим их всепожирающим пламенем, всей душой стремились только к бегству. Но в то время как они надеются в бегстве найти спасение от великого бедствия, тут-то они и наталкиваются на другое зло, ими же устроенное и близко им знакомое. Так как подступы к лагерю из-за перепутавшихся веревок и нагроможденных палаток оказались весьма рискованно перекрыты, то при поспешном бегстве одни напирали на других, и потери от давки, устроенной своими же руками, казалось, были не меньше тех, которые учинили враги своими стрелами. Татары же, видя, что войско венгров обратилось в бегство, как бы открыли им некий проход и позволили выйти, но не нападали на них, а следовали за ними с обеих сторон, не давая сворачивать ни туда, ни сюда. А вдоль дорог валялись вещи несчастных, золотые и серебряные сосуды, багряные одеяния и дорогое оружие. Но татары в своей неслыханной жестокости, нисколько не заботясь о военной добыче, ни во что не ставя награбленное ценное добро, стремились только к уничтожению людей. И когда они увидели, что те уже измучены трудной дорогой, их руки не могут держать оружия, а их ослабевшие ноги не в состоянии бежать дальше, тогда они начали со всех сторон поражать их копьями, рубить мечами, не щадя никого, но зверски уничтожая всех. Как осенние листья, они падали направо и налево; по всему пути валялись тела несчастных, стремительным потоком лилась кровь; бедная родина, обагренная кровью своих сынов, алела от края и до края. Тогда жалкие остатки войска, которыми еще не насытился татарский меч, были прижаты к какому-то болоту, и другой дороги для выхода не оказалось; под напором татар туда попало множество венгров и почти все они были поглощены водой и илом и погибли. Там погиб и тот прославленный муж Хугрин, там же приняли смерть епископы Матвей Эстергомский и Григорий Дьерский и великое множество прелатов и клириков.
О Господи Боже, почему ты обрек на столь жестокую кончину, осудил на столь ничтожное погребение облеченных церковным саном, назначенных для служения тебе? Поистине многие приговоры твои непостижимы. Несчастные страдальцы, насколько больше они могли бы помочь себе и своему народу добрыми делами и горячими молитвами, вознося их в святых храмах к твоему грозному величию, чем ночуя в лагере мирян, препоясавшись материальным оружием.
Вот так священники сделались тем же, что и народ, один отряд объединил их в сражении, и общая гибель стала для них наказанием. Тогда если кто и смог выбраться из этого омута, не имел никакой надежды избежать смерти от меча, потому что вся земля, как от саранчи, кишела вражескими полчищами, которым было чуждо всякое чувство милосердия, чтобы пощадить поверженных, пожалеть пленных, отпустить изнемогших, но которые, как дикие звери, жаждали только человеческой крови. Тогда все дороги, все тропинки были завалены трупами.
И вот миновал первый день всеобщего истребления, за которым последовали другие с еще более мрачными предвестиями. Так с наступлением вечера, когда татары были уже утомлены и отправились отдыхать, жаждущим бегства не открылось свободного прохода. Куда бы они ни сворачивали в полной темноте, они натыкались на тела несчастных, еще дышавших или стонавших от ран, но большей частью неподвижных, спавших вечным сном, раздувшихся, как кожаные мехи. В первую ночь ужас охватывал при виде такого количества мертвых, валявшихся всюду, словно бревна или камни. Но в последующие дни ужасные картины стали привычны, и страх уступил воле к спасению. Так что иные, не отваживаясь бежать при свете дня, мазали себя кровью убитых, прятались среди трупов и таким образом находили у мертвых надежную защиту.
А что мне рассказать о чудовищной жестокости, с которой каждый день они терзали города и села? Согнав толпу кротких женщин, стариков и детей, они приказывали им сесть в один ряд, и, чтобы одежды не запачкались кровью и не утомлялись палачи, они сначала стаскивали со всех одеяния, и тогда присланные палачи, поднимая каждому руку, с легкостью вонзали оружие в сердце и уничтожали всех. Более того, татарские женщины, вооруженные на мужской манер, как мужчины, отважно бросались в бой, причем с особой жестокостью они издевались над пленными женщинами. Если они замечали женщин с более привлекательными лицами, которые хоть в какой-то мере могли вызвать у них чувство ревности, они немедленно умерщвляли их ударом меча, если же они видели пригодных к рабскому труду, то отрезали им носы и с обезображенными лицами отдавали исполнять обязанности рабынь. Даже пленных детей они подзывали к себе и устраивали такую забаву: сначала они заставляли их усесться в ряд, а затем, позвав своих детей, давали каждому по увесистой дубинке и приказывали бить ими по головам несчастных малышей, а сами сидели и безжалостно наблюдали, громко смеясь и хваля того, кто был более меток и кто одним ударом мог разбить череп и убить ребенка. Куда уж дальше? У них не было никакого почтения к женщинам, любви к детям, сострадания к старости; с одинаковой жестокостью уничтожая весь род человеческий, они казались не людьми, а демонами. Когда они подходили к обителям монахов, навстречу им, как бы выказывая должное почтение победителям, выступал собор клириков, облаченных в священные одежды, распевающих гимны и славословия, с дарами и подношениями, чтобы вызвать их сострадание к себе. Но те, совершенно лишенные милосердия и человеколюбия, презирая религиозное послушание и насмехаясь над их благочестивой простотой, обнажали мечи и без всякой жалости рубили им головы. А затем, вламываясь в ворота, все разоряли, поджигая постройки, оскверняя церкви; они разрушали алтари, раскидывали мощи, из священных облачений делали ленты для своих наложниц и жен.
Что же до короля Белы, то он с Божьей помощью, едва избежав гибели, с немногими людьми ушел в Австрию. А его брат король Коломан направился к большому селению под названием Пешт, расположенному на противоположном берегу Дуная; в это место, прослышав о неудачном исходе войны и узнав о гибели всего войска, сбежалось великое множество венгров и людей из других, обитавших по обоим берегам Дуная народов, поскольку они возлагали надежду на массу собравшегося тут простого народа — пришлого и местного. Но король Коломан отговаривал тех, кто лелеял дерзновенные замыслы и считал, что они в состоянии противостоять небесному мечу. Он советовал им лучше пойти в другие места в поисках надежного укрытия для своего спасения. Но так как они не приняли спасительного совета, король Коломан отделился от них и ушел за реку Драву, где было место его постоянного пребывания.
А толпы простого народа с присущим им безмерным упорством стали укреплять местность, возводить вал, делать насыпь, плести ивовые щиты и в суете делать всяческие приготовления. И вот, прежде чем главные работы были выполнены наполовину, внезапно появились татары, и страх и малодушие охватили всех венгров. Тогда свирепые предводители [татар] как хищные волки, ненасытность которых разжигается неутолимым голодом и которые обычно с вожделением смотрят на овчарни, выглядывая добычу, так и эти, подчинясь звериной натуре, осматривают все селение дикими глазами, раскидывая необузданным умом, выманить ли венгров наружу или, ворвавшись к ним, одолеть в сражении мечом. В результате, став лагерем вокруг этого селения, отряды татар со всех сторон пошли на него в наступление, с ожесточением забрасывая его стрелами и меча в центр его тучи копий. Венгры, затеяв неудачный мятеж, со своей стороны пытались изо всех сил защищаться, используя баллисты и луки, выпуская на боевые порядки врагов огромное количество копий, бросая множество камней из камнеметных машин. Но пущенные прямо в цель смертоносные татарские стрелы разили наверняка. И не было такого панциря, щита или шлема, который не был бы пробит ударом татарской руки.
И вот однажды, когда бой длился уже два или три дня и достойный жалости народ уже понес огромные потери, несчастные ослабевшими руками не оказывали никакого сопротивления, а местность не была в достаточной мере защищена, татары предприняли стремительное наступление, и в дальнейшем уже не было ни стычек, ни какого-либо противодействия. Тогда несчастных стали истязать с такой яростью и неистовством, что это не поддается описанию. Поистине вся эта зараза затопила Пешт. Именно там меч Божеского возмездия более всего обагрился кровью христиан. Так что когда туда вступили татары, что еще оставалось несчастному народу, как не сложить руки, стать на колени, подставить шею мечу. Но жестокое варварство не насытилось морем пролитой крови; страсть к убийству не иссякла. Во время резни стоял такой треск, будто множество топоров валило на землю мощные дубовые леса. К небу возносился сгон и вопль рыдающих женщин, крики детей, которые все время видели своими глазами, как беспощадно распространяется смерть. Тогда не было времени ни для проведения похоронных церемоний, ни для оплакивания смерти близких, ни для совершения погребальных обрядов. Грозившее всем уничтожение заставляло каждого горестно оплакивать не других, а собственную кончину. Ведь смертоносный меч разил мужей, жен, стариков и детей. Кто смог бы описать этот печальнейший из дней? Кто в состоянии пересчитать стольких погибших? Ведь в течение одного дня на небольшом клочке земли свирепая смерть поглотила больше ста тысяч человек. О, сколь же жестоки сердца поганого народа, который без всякого чувства сострадания наблюдал за тем, как воды Дуная обагрялись человеческой кровью.
После того как их жестокость, казалось, насытилась совершенными убийствами, они, вышедши из селения, подожгли его со всех сторон, и тотчас на виду у врагов его поглотило ненасытное пламя. Одна часть несчастного народа с женами и детьми бежала в обитель проповедников, полагая, что величайшая опасность не настигнет укрывшихся за толщей стен. Но стена обители нисколько не защитила тех, кому было отказано в Божеской помощи. И в самом деле, когда подошли татары и всей мощью навалились на обитель, всех ожидала погибель, и в огне устроенного ими пожара самым ужасным образом было уничтожено почти десять тысяч человек вместе с обителью и всем добром. Свидетельством такой великой и страшной резни является множество непогребенных костей, которые, собранные в большие кучи, представляют для видевших их чудовищное зрелище.
Тем временем татарские полчища, опустошив всю Трансильванию и выгнав венгров из задунайских земель, расположились в тех местах, собираясь остаться там на все лето и зиму. А чтобы устрашить тех, кто обитал на другой стороне Дуная, они сложили на берегу реки многие кучи из несметного количества собранных тел. А некоторые из них, насадив на копья детей, как рыб на вертел, носили их по берегам реки. Они уже не знали ни счета, ни меры захваченной Добычи. Кто сосчитал бы бесконечное множество коней и других животных, или богатств и сокровищ или несметную военную добычу, которой радовались разжившиеся ею враги? Сколько же было пленников, мужчин и женщин, юношей и девушек, которых они держали под строгой охраной, принуждая к разным рабским повинностям?
Тогда из-за столь тяжелого несчастья, свалившегося на христиан, один монах был охвачен безмерной скорбью, дивясь и томясь горячим желанием постичь причину того, почему всемогущий Бог позволил мечу язычников разорить венгерскую землю, когда там и вера католическая процветала и церковь пребывала в силе и благоденствии; и как-то ночью ему было видение и он услышал голос: «Не удивляйся, брат, и приговор Божий пусть не кажется тебе несправедливым, потому что, хотя милосердие Божее и выдержало многие преступления этого народа, но Бог никак не смог стерпеть нечестивого распутства трех епископов». Но о ком именно это было сказано, мне достоверно не известно.
В это время прибыл со всей своей семьей и задержался у Загреба вернувшийся из Австрии король Бела. И вокруг него собрались все те, кто смог избежать татарского меча, и они оставались там все лето в ожидании исхода событий.
ФОМА СПЛИТСКИЙ. Гл.XXXVII. О свойствах татар [6.1, с.113-116]
Теперь я немного расскажу о свойствах и облике этого народа по тому, как я смог узнать об этом от тех, кто с особым вниманием исследовал этот предмет.
Их страна расположена в той части света, где восток соединяется с севером, и упомянутые племена на своем родном языке называют себя монголами. Доносят, однако, что расположена она по соседству с далекой Индией и король их зовется Цекаркан. Когда он вел войну с одним соседним королем, который обесчестил и убил его сестру, то победил его и уничтожил; а его сына, бежавшего к другому королю, стал преследовать и, сразившись с ним, уничтожил его вместе с тем, который готовил ему убежище и помощь в своем королевстве. Он вторгся с оружием и в третье королевство и после многих сражений возвратился с победой домой. Видя, что судьба приносит ему удачу во всех войнах, он стал крайне чванливым и высокомерным. И, полагая, что в целом свете нет народа или страны, которые могли бы противиться его власти, он задумал получить от всех народов трофеи славы. Он желал доказать всему миру великую силу своей власти, доверясь бесовским пророчествам, к которым он имел обыкновение обращаться. И потому, призвав двух своих сыновей, Бата и Кайдана, он предоставил им лучшую часть своего войска, наказав им выступить для завоевания провинций всего мира. И, таким образом, они выступили и почти за тридцать лет прошли по всем восточным и северным странам, пока не дошли до земли рутенов и не спустились, наконец, к Венгрии.
Название же татары не является собственным именем народа, но они зовутся так по названию какой-то реки, которая протекает в их краях; или же, как считают некоторые, «тартар» означает «множество». Но хотя и было их огромное множество, однако в упомянутом сражении, как говорят, у венгров войск было больше. Но нет в мире народа, который был бы так искусен в военном деле, который бы так же мог побеждать врагов будь то стойкостью или военной хитростью, особенно в сражениях на открытой местности. Кроме того, они не связаны ни христианским, ни иудейским, ни сарацинским законом, а потому им не ведома справедливость и не соблюдают они верности клятве. Вопреки обычаю всех народов они не принимают и не посылают посольств ни в отношении войны, ни в отношении мира. Внешним видом они вызывают ужас, у них короткие ноги, но широкая грудь, лица у них круглые, белокожие и безбородые, с изогнутыми ноздрями и узкими, широко поставленными глазами. Доспехи их представляют собой некое одеяние из кусков воловьих кож, составленных наподобие металлических пластинок, однако они непробиваемы и очень надежны. Шлемы у них и железные и кожаные, мечи — серповидные, а колчаны и луки прикреплены по-военному к поясу. Их стрелы длиннее наших на четыре пальца, с железными, костяными и роговыми сильно заостренными наконечниками. Основание стрел настолько узкое, что едва ли подходит к тетиве наших луков. Знамена у них небольшие с полосами черного и белого цвета с шерстяным помпоном на верху. Лошади у них малорослые, но сильные, легко переносящие голод и трудности, ездят они на них верхом на крестьянский манер; по скалам и камням они передвигаются без железных подков как дикие козы. А после трехдневной непрерывной работы они довольствуются скромным кормом из соломы.
Равным образом и люди почти не заботятся о запасах еды, кормясь исключительно грабежами. К хлебу они испытывают отвращение и употребляют в пищу без разбора мясо чистых и нечистых животных и пьют кислое молоко с конской кровью. У них имеется великое множество воинов из разных покоренных ими в войнах народов, прежде всего куманов, которых они насильно заставляют сражаться. Если же они видят, что кто-либо из них немного страшится и не бросается в исступлении навстречу гибели, они немедленно отрубают ему голову. Сами татары неохотно подвергают свою жизнь опасности, но если кого-либо из них настигнет смерть в бою, они тут же хватают его и, перенеся в укромное место, зарывают в землю, заравнивая могильный холм и утрамбовывая это место копытами лошадей, чтобы не было заметно следов погребения. Почти ни одна из быстрых рек не является для них препятствием, через которое они не могли бы переправиться верхом на лошадях. Но если они натыкаются на какую-либо непреодолимую водную преграду, они сразу же сплетают из прутьев корзины наподобие лембов; покрыв их сырыми кожами животных и нагрузив их снаряжением, они садятся в них и переправляются безбоязненно. Они пользуются войлочными и сделанными из кожи палатками. Лошади у них настолько хорошо приручены, что сколько бы их у одного человека ни было, все они бегут за ним, как собаки. И как много ни собралось бы людей, они, как немые, не проронят почти не звука, но и ходят молча и молча сражаются.
Итак, после краткого рассказа об этом вернемся к основной теме. Когда в конце концов над венгерским народом была одержана победа и слух о величайшем несчастье быстро разнесся повсюду, почти весь мир содрогнулся, и все провинции охватил такой страх, что, казалось, ни одна из них не сможет избежать нечестивых рук. Говорят, сам римский император Фридрих думал не о сопротивлении, а о том, как бы ему укрыться. Тогда многие ученые люди, изучавшие древние писания, заключали, главным образом из слов Мефодия мученика, что это и есть те народы, которые должны явиться перед пришествием Антихриста. Тогда начали укреплять города и замки, волнуясь, что они хотят пройти до Рима, опустошая все на своем пути.
А король Бела, опасаясь, как бы татары, перейдя Дунай, полностью не разорили остальную часть королевства, послал в город Альбу взять мощи блаженного короля Стефана, а также многие церковные ценности, и переправил все это со своей женой — госпожой Марией и маленьким сыном Стефаном, тогда еще двухлетним младенцем, в приморские края, прося и наказывая сплитчанам взять все это на хранение, а королеву с сыном принять под свою верную защиту. Но госпожа королева по прибытии, поддавшись на уговоры некоторых соперников сплитчан, не пожелала посетить Сплит, а забрала все королевские сокровища и разместилась в крепости Клис. Вместе с ней пришли также многие знатные Дамы, у которых татары убили их мужей. Подеста же Гарган и сплитские нобили не раз приходили к госпоже и настоятельно просили ее, смирив свой гнев, удостоить город своим пребыванием, но королева отказалась. И все же, оказывая ей многочисленные почести, они часто являлись к ее Двору с дарами и приношениями.
Тем временем король Коломан из мира сего блаженно переселился к Господу. Был он человеком, более склонным к благочестию и религиозности, чем к упрарлению государственными делами. Похоронили его в обители братьев-проповедников у Чазмы в укромном мавзолее, поскольку татары — этот нечестивейший народ — злодейскими руками оскверняли могилы христиан, прежде всего наиболее знатных, и раскидывали их кости.
ПИСЬМО венгерского короля Белы IV папе Григорию IX от 18 мая 1241 г. [6.8]
Святейшему во Христе отцу Григорию божьей милостью святой римской церкви верховному понтифику Б[ела] той же милостью король Венгрии [изъявляет своё] во всём насколько должное, настолько и благочестивое почтение. Поскольку католическая вера по воле Господа дала всходы в венгерских пределах, как наши прародители со всеми подчинёнными их власти, так и мы, после того как приняли на себя управление королевством, с подлинным благоговением и почтением имеем римскую церковь матерью и наставницей. [И чтобы] ваше святейшество было лучше осведомлено, мы вам достоверно сообщаем о несчастном и горестном уделе, доставшемся нам и венгерскому королевству от свирепствующего подобно жестокому зверю татарского войска. Ибо недавно, во время близкое к празднику Воскресения Господня (31.III.1241), с великой силе и в большом числе они пришли в Венгрию, и всех, кого только смогли отыскать, не обращая внимания на пол и возраст, убили остриём меча, церкви и освящённые божественным именем места осквернили огнём, убийством людей и другими своими преступлениями, хвастая, что всех и главным образом христиан покорят своему господину. Просим мы и умоляем, пусть прозорливость вашего святейшества, ради помощи христианскому народу, даст нам и венгерскому королевству совет и явит спасительную помощь. Своим усердием вы сможете предотвратить гибель всего мира, и пусть из-за небольшого промедления не разорвёт волк агнца на куски, и не случится это с тем, кому вы стараетесь помочь. Для того чтобы более полно рассказать вам о прочем, мы посылаем к вам очевидца случившихся событий, почтенного отца, любезного и верного нам вацского епископа С[тефана], надеясь, что к сообщённому им о нас вы отнесётесь с несомненным доверием.
Дано в Загребе в XV июньские календы. (18.V.1241)
УКАЗ германского короля Конрада IV Гогенштауфена [6.3, с.126-127]
Конрад, сын господина августа императора Фридриха, Божьей милостью избранный в римские короли, присно август и наследник иерусалимского королевства, всем ему любезным государям, комитам, рыцарям и всем прочим имперским подданным, находящимся в низовских" пределах, шлет свою милость и благорасположение.
Во имя чести Иисуса Христа и для защиты христианской веры в прошедший праздник Пятидесятницы, в Эслингене, на общем совете многих государей, магнатов и прочих имперских подданных против называющих себя татарами и поклоняющихся чужим богам варварских народов, мы приняли всепобеждающий знак креста, с таким, однако, предварительным условием, что из-за этого мы не будем в какой бы то ни было степени зависеть от верховного понтифика, но защитим расположенные по эту сторону Альп земли империи от нашествия упомянутых татар. Этот крест мы будем нести вплоть до праздника Блаженного Мартина, а если против этого татарского народа к чести Господа понадобится нести дольше, то и далее, намереваясь в октаву близящегося праздника Иоанна Крестителяг благополучно собрать наше войско возле Нюрнберга, чтобы затем с вами и всеми верными Христу доблестно выступить против татарских псов. Настоятельно просим и увещеваем всех вас поступить к чести и к славе креста нашего Спасителя, всюду сообщая об этом для погибели того народа. Мы всячески готовим вас, чтобы от того, кто желает не смерти грешника, но чтобы тот скорее обратился к покаянию и спасся, была бы вами к вечной славе получена достойная награда.
КОНРАД IV. Военные наставления [6.10]
1. Пусть государи сами не ищут татар в поле, но защищают свои границы; ведь если им, божьим попущением, случится потерпеть поражение, они уже не смогут своих воинов собрать воедино.
2. Пусть с ними будут баллистарии.
3. Пусть [у них] не будет [с собой] пива, но хлеб они пусть [тщательно] берегут.
4. Пусть съестные припасы свозятся не к Рейну, а в защищённые места.
5. Также, пусть [всякий] имеющий доход в три марки возьмёт [с собой] щит, который называется «сетцишильт».
6. Также воспрещаются беспрестанные кутежи и драгоценные одежды.
ПИСЬМО австрийского герцога Фридриха II Бабенберга германскому королю Конраду IV от 13 июня 1241 г. [6.3, с.131-133]
Своему славному господину Конраду, сыну божественного августа светлейшего римского императора Фридриха, избранному в римские короли, Фридрих, Божьей милостью герцог Австрии и Штирии, господин Краины с подлинным благоговением изъявляет готовность служить.
По мере сил мы возносим благодарность Господу нашему Иисусу Христу, который разными способами испытывает своих верных в их чувствах и поступках и который вам и всем государям дает понять, дабы ради защиты имени Распятого и чести империи вы бы обильно и сильно вооружились. И поскольку ваша светлость требует, чтобы мы ей сообщали о состоянии, продвижении и деяниях татар, из-за которых, как известно, венгерское королевство у пределов Чехии и за Дунаем было разорено и обращено в совершеннейшую пустыню, как вы того и требуете, мы пишем обо всем, что свирепость преждеупомянутых татар внезапно и беспутно учинила у границ нашей земли, у которых они медлили некоторое время, опасаясь нашего соседства; ибо при этом погибло несколько сотен человек, из которых триста или более были перебиты нашими людьми. О состоянии же венгерского королевства и его королей (о чьем поражении и бегстве вам уже известно), а также обо всем, что чешский король претерпел от свирепости во время вторжения татар, вы можете более подробно узнать от самих государей, испытавших несчастье этого смерча, нежели чем сейчас мы сможем поведать и рассказать о перенесенном ими и причиненном им. Относительно же прибытия вас и собранного вами войска по зрелом размышлении мы советуем вашей светлости, чтобы вы, заранее обеспечив себя различными съестными припасами и баллистариями, свое появление с баварскими, франконскими, швабскими и рейнскими рыцарями подготовили надлежащим образом и без ущерба для нашей земли. Ведь в силу разных причин она уже опустошена так, что не сможет в изобилии доставить пришедшим необходимое, однако, благодаря нашему усердию, все же даст, что сможет.
Другие же государи вместе с саксонцами, мейсенцами и тюрингенцами пусть идут через разоренное чешское королевство, чтобы затем, объединившись, мысоборно смогли бы защитить не только границы империи, но также и часть Венгрии, где их, т. е. татар, пребывание особо тягостно для империи, ибо сейчас они там возводят многочисленные укрепления. Зная, что сила и крепость неверных татар таковы (это мы изведали на личном опыте, столкнувшись с ними в Венгрии и учинив сражение с ними, а когда мы, потерпев поражение, ушли, это изведали оставшиеся король и королевство Венгрии), что позволяют защититься от них с помощью разных доблестей и ума, мы отправили особых послов и письма королям Франкии, Испании, Англии и всем прочим знатным господам, кто относит себя к христианам, чтобы хотя бы так этому смерчу было оказано действенное сопротивление. Итак, поскольку они находятся в двух днях пути от границ нашей земли и готовятся со дня на день напасть и принести нашей земле тяготы и разор, мы опасаемся их соседства; ведь стало известно, что теперь все их силы, которые прежде были рассеяны по разным королевствам, одновременно собраны воедино. Наконец, пусть знает ваша светлость, что с ними добыча из разоренных ими прежде сорока королевств и что после их поражения ее будет достаточно, чтобы богатствами и почестями возвысить двадцать королевств.
Нашего посланника, которого мы отправили к вашей персоне, мы просим как можно быстрее отправить обратно, чтобы с его помощью, лучше приготовившись к вашему приходу, мы могли бы учинить для вас подобающую встречу. Мы же намереваемся быть настолько послушны вашей светлости, что вы будете извещены [обо всем] в не меньшей степени [чем мы сами], и вам будет поведано обо всем сообщаемом нам.
Дано в Вене, в июньские иды.
ПИСЬМО Римского Папы Григория IX венгерскому королю Беле IV от 16 июня 1241 г. [6.3, с.136-138]
Григорий епископ, раб рабов Божьих, возлюбленному во Христе сыну нашему знаменитому венгерскому королю Беле шлет свое приветствие и апостольское благословение.
Услышав стенания и плач возвышенной скорби, из-за многих горестей преисполнившись печали, мы горько рыдали из-за того, что ниспосланный с небес суд уже повсеместно истребляет христианский народ, меч неверных беспрестанно губит верных, а клинок язычников жестоко безумствует среди христиан. Умноженный крик злодеяний человеческого рода, достигнув ушей Создателя, того, кто, словно не видя, молчал до настоящего времени, кто, словно терпя, ожидал от своего народа исправления, заставил обнажить меч мстителя несправедливостей и обрушившейся карой за грехи убрать от глаз своего терпения мерзость бесчестных поступков. Поэтому все, чьим сердцем завладел страх Господень, облачившись во власяницы и посыпав себя пеплом, с вздохами и слезами пусть молят божественное милосердие, чтобы тот Наилучший, кто во все времена привык быть выше зла и кто всегда усерден к прощению, приказал вернуть обнаженный меч в ножны и, излив свой гнев на народы, которые его не знают, сжалился бы над народом, помеченным знаком Сына своего. Мы же уповаем, что, хотя Бог и решил изобличить нас строгой бранью, он не желает истребить от лица своего те королевства, которые призывают имя его; и даже стремится избавить от вечного наказания тех грешников, для которых, ради порицания нашего народа, старается употребить благодеяние временной кары: ибо хотя искушение смерти в пустыне и поразило некогда сыновей Израиля, однако гнев Господень на них длился недолго.
Однако, хотя мы и были сильно опечалены из-за насилий над всеми верными христианами, из твоих писем, пролив немало слез, мы узнаем и о скорби венгерского королевства, которое в значительной степени было захвачено во время татарского нашествия. Чем яснее в твоих письмах мы обнаруживаем благоговение перед Богом и апостольским престолом, чем более явно [в тебе?] мы узнаем светлой памяти твоих прародителей и блистательное королевство в стремлении быть угодным церкви, тем более сильная и ни на что не похожая печаль преисполняет наше сердце. Возлагая большую надежду на того, кто хотя и дал ассирийскому королю Синнахерибу возможность напасть на землю Израиля, однако, раздраженный сокрушением Иезекии, за ночь истребил множество врагов, мы ободряем твое спокойствие, усердно призываем и молим Господа Иисуса Христа, твердо надеясь на того, кто сделал невредимым простой народ, а взгляд надменный унизил. Побуждаем тебя смело и мужественно, как и подобает королевскому могуществу, напасть на татар, защитить венгерское королевство и католическую веру, которая, как известно, от них особенно пострадала. Ведь чем усерднее и отважнее ты будешь сражаться, тем более величия и чести стяжаешь своему имени.
Мы же тебя и венгерское королевство в такой нужде не можем и не должны оставить без помощи, деятельно стараясь с согласия Господа подавать [тебе свои] помощь и совет.
Принимая тебя и твою семью под свою и апостольского престола защиту, тебе и всем, кто, приняв знак креста, выйдет против этих татар на защиту венгерского королевства, мы даем отпущение грехов и щедро раздаем индульгенции, которые обычно на общем совете выдаются отправляющимся в Святую Землю.
Дано в Латеране в XVI июльские календы, в лето нашего понтификата XV.
Таким же образом и знаменитому королю и герцогу Славонии Коломану.
ПИСЬМО Римского Папы Григория IX вацскому епископу Иштвану от 16 июня 1241 г. [6.3, с.141-143]
Григорий епископ, раб рабов Божьих, почтенному брату ... вацскому епископу шлет свое приветствие и апостольское благословение.
Услышав стенания и плач возвышенной скорби, из-за многих горестей преисполнившись печали, мы горько рыдали из-за того, что ниспосланный с небес суд уже повсеместно истребляет христианский народ, меч неверных беспрестанно губит верных, а клинок язычников жестоко безумствует среди христиан.
Умноженный крик злодеяний человеческого рода, достигнув ушей Создателя, того, кто, словно не видя, молчал до настоящего времени, кто, словно терпя, ожидал от своего народа исправления, заставил обнажить меч мстителя несправедливостей и обрушившейся карой за грехи убрать от глаз своего терпения мерзость бесчестных поступков. Поэтому все, чьим сердцем завладел страх Господень, облачившись во власяницы и посыпав себя пеплом, с вздохами и слезами пусть молят божественное милосердие, чтобы тот Наилучший, кто во все времена привык быть выше зла и кто всегда усерден к прощению, приказал вернуть обнаженный меч в ножны и, излив свой гнев на народы, которые его не знают, сжалился бы над народом, помеченным знаком Сына своего. Мы же уповаем, что, хотя Бог и решил изобличить нас строгой бранью, он не желает истребить от лица своего те королевства, которые призывают имя его; и даже стремится избавить от вечного наказания тех грешников, для которых, ради порицания нашего народа, старается употребить благодеяние временной кары: ибо хотя искушение смерти в пустыне и поразило некогда сыновей Израиля, однако гнев Господень на них длился недолго. Однако, хотя мы и были сильно опечалены из-за насилий над всеми верными христианами, из твоих писем, пролив немало слез, мы узнаем и о скорби венгерского королевства, которое в значительной степени было захвачено во время татарского нашествия. Чем яснее в твоих письмах мы обнаруживаем благоговение перед Богом и апостольским престолом, чем более явно [в короле?] мы узнаем светлой памяти [его?] прародителей и блистательное королевство в стремлении быть угодным церкви, тем более сильная и ни на что не похожая печаль преисполняет наше сердце. Возлагая большую надежду на того, кто хотя и дал ассирийскому королю Синнахерибу возможность напасть на землю Израиля, однако, раздраженный сокрушением Иезекии, за ночь истребил множество врагов: тебе, брат, строго повелевая ради добродетели послушания, мы сообщаем и надеемся, что ты не пренебрежешь этими спасительными напоминаниями.
В Венгрии и в соседних странах словом креста, через тебя, по данному тебе от Бога благоразумию, и через других достойных этого людей мы назначаем католических мужей, чтобы они высматривали как возможную от татар погибель для всех христиан, так и заботились бы о завоевании всеобщего спасения. А также чтобы они, надеясь на того, кто сделал невредимым простой народ, а взгляд надменный унизил, для защиты этого королевства смело и мужественно приняли знак креста. Всем, кто выступит против вышеназванных татар, мы позволяем дать отпущение грехов и щедро раздаем индульгенции, которые обычно на общем совете выдаются отправляющимся в Святую Землю. И если кто из отмеченных крестом был скован цепями отлучения за разбой и кражи у людей церкви или за поджог, то пусть, согласно твоей предусмотрительности, совершенные ими насилия и ущерб искупит надлежащим образом. Чтобы их отсутствие, из-за необходимости прибыть к апостольскому престолу, не стало бы слишком тяжелым и непомерным, в согласии с церковными правилами мы передаем тебе позволение пользоваться правом разрешения от грехов.
Дано в Латеране в XVI июльские календы, в лето нашего понтификата XV.
ПИСЬМО Римского Папы Григория IX от 16 июня 1241 г. с призывом помогать венгерскому королю Беле IV [6.3, с.146-147]
Григорий епископ, раб рабов Божьих, почтенным братьям архиепископам и епископам, а также любезным сыновьям аббатам, приорам, архидиаконам, препозитам и прочим церковным прелатам и клирикам, к кому попадут эти письма, шлет свое приветствие и апостольское благословение.
Услышав стенания и плач возвышенной скорби, из-за многих горестей преисполнившись печали, мы горько рыдали из-за того, что ниспосланный с небес суд уже повсеместно истребляет христианский народ, меч неверных беспрестанно губит верных, а клинок язычников жестоко безумствует среди христиан. Ибо как, не без пролития многих слез, мы узнали из писем нашего возлюбленного во Христе сына венгерского короля Б[елы], не знающие Бога татарские народы Господним попущением частично захватили венгерское королевство и хотят не только погубить оставшуюся часть, но и всю христианскую землю стремятся превратить в пустыню. Однако чем более явно король Венгрии и его прародители следовали божественным благоволениям и чем более они были пылки в своем благочестии, тем сильнее во все времена было наше сострадание этому королю и его королевству. Если когда-либо случится так, что этот король со своими спутниками окажется в ваших пределах, захочет через них пройти или сделает там остановку, то всех вас мы ободряем, передавая через апостольские послания отпущение грехов, и настойчиво увещеваем со всем почтением его принять. Стремясь достойно, как и подобает этому государю, обращаться с ним, не причиняйте никакого ущерба ни его людям, ни имуществу, мужественно и усердно защищайте его от притеснений других, а также охотно и доброжелательно приходите ему на помощь. Этим вы вскоре сможете заслужить божественное расположение, и мы полагаем, что если кто-то нам и церкви во всем этом проявит уважение, воздав королю почестями и послушанием, тому мы будем обязаны ответным благодеянием.
Дано в Латеране в XVI июльские календы, в лето нашего понтификата XV.
Таким же образом пишем знаменитым королям, комитам, баронам, правителям городов и прочих мест, к кому попадут эти письма.
ПИСЬМО Римского Папы Григория IX некоторым духовным лицам загребского диоцеза от 16 июня 1241 г. [6.3, с.149-150]
Григорий епископ, раб рабов Божьих, возлюбленным сыновьям ... загребскому и ... из Чазмы загребского диоцеза настоятелям и ... старшему загребскому ордена братьев-проповедников шлет свое приветствие и апостольское благословение.
Поскольку из писем любезнейшего во Христе нашего сына венгерского короля Б[елы], не без пролития многих слез, мы узнали, что не знающие Бога татарские народы Господним попущением частично захватили венгерское королевство и хотят не только погубить оставшуюся часть, но и всю христианскую землю стремятся превратить в пустыню, и тем сильнее было наше сострадание этому королю и его королевству, чем более явно этот король и его прародители следовали божественным благоволениям и чем более они были пылки в своем благочестии, мы категорически повелеваем вам посредством церковной власти не допустить притеснений короля и его семьи теми и т. п., кем после нашествия уже были, или, если вы обнаружите впоследствии, будут захвачены королевские земли. Пусть притеснители вернут эти земли упомянутому королю. Что если не все и т. п.
Дано в Латеране в XVI июльские календы, в лето нашего понтификата XV.
ПИСЬМО Римского Папы Григория IX аббату монастыря Хайлигенкройц цистерцианского ордена патавского диоцеза от 19 июня 1241 г. [6.3, с.153-155]
Услышав стенания и плач возвышенной скорби, из-за многих горестей преисполнившись печали, мы горько рыдали из-за того, что ниспосланный с небес суд уже повсеместно истребляет христианский народ, меч неверных беспрестанно губит верных, а клинок язычников жестоко безумствует среди христиан. Умноженный крик злодеяний человеческого рода, достигнув ушей Создателя, того, кто, словно не видя, молчал до настоящего времени, кто, словно терпя, ожидал от своего народа исправления, заставил обнажить меч мстителя несправедливостей и обрушившейся карой за грехи убрать от глаз своего терпения мерзость бесчестных поступков. Поэтому все, чьим сердцем завладел страх Господень, облачившись во власяницы и посыпав себя пеплом, с вздохами и слезами пусть молят божественное милосердие, чтобы тот Наилучший, кто во все времена привык быть выше зла и кто всегда усерден к прощению, приказал вернуть обнаженный меч в ножны и, излив свой гнев на народы, которые его не знают, сжалился бы над народом, помеченным знаком Сына своего.
Мы же уповаем, что, хотя Бог и решил изобличить нас строгой бранью, он не желает истребить от лица своего те королевства, которые призывают имя его; и даже стремится избавить от вечного наказания тех грешников, для которых, ради порицания нашего народа, старается употребить благодеяние временной кары: ибо хотя искушение смерти в пустыне и поразило некогда сыновей Израиля, однако гнев Господень на них длился недолго. Мы сильно обеспокоены всеобщим угнетением верных, без тех особых дней и великая печаль наполнила наше сердце, ибо, как не без пролития многих слез мы узнаем из писем знатных мужей герцогов ... Австрии и ... Каринтии, татары, после уже подвергшегося нападению и в значительной степени завоеванного ими венгерского королевства, не разбирая пола и возраста, опьяняя свои мечи кровью всех, кого могут схватить, желают напасть на чешское и германское королевства, обратить в пустыню всю христианскую землю и погубить нашу веру. Возлагая большую надежду на того, кто хотя и дал ассирийскому королю Синнахерибу возможность напасть на землю Израиля, однако, раздраженный сокрушением Иезекии, за ночь истребил множество врагов: тебе, брат, строго повелевая ради добродетели послушания, мы сообщаем и надеемся, что ты не пренебрежешь [этими] спасительными напоминаниями.
В Венгрии и в соседних странах словом креста, через тебя, по данному тебе от Бога благоразумию, и через других достойных этого [людей] мы назначаем католических мужей, чтобы они высматривали как возможную от татар погибель для всех христиан, так и заботились бы о завоевании всеобщего спасения. А также чтобы они, надеясь на того, кто сделал невредимым простой народ, а взгляд надменный унизил, смело и мужественно приняли знак креста против упомянутых татар и для защиты этих королевств. Всем, кто выступит против вышеназванных татар, мы позволяем дать отпущение грехов и щедро раздаем индульгенции, которые обычно на общем совете выдаются отправляющимся в Святую Землю. И если кто из отмеченных крестом был скован цепями отлучения за разбой и кражи у людей церкви или за поджог, то пусть, согласно твоей предусмотрительности, совершенные ими насилия и ущерб искупит надлежащим образом. Чтобы их отсутствие, из-за необходимости прибыть к апостольскому престолу, не стало бы слишком тяжелым и непомерным, в согласии с церковными правилами мы передаем тебе разрешение пользоваться правом разрешения от грехов, а также право разрешать от обета тех, кто ради исцеления от своих грехов намеревался отправиться в Святую Землю или куда-либо еще.
Дано в Латеране в XIII июльские календы, в лето нашего понтификата XV.
Таким же образом ... провинциальному приору братьев-проповедников Германии.
ЭНЦИКЛИКА ПРОТИВ ТАТАР императора Фридриха II Гогенштауфена от 20 июня 1241 г. [6.3, с.160-164]
Фридрих, Божьей милостью римский император и присно август, иерусалимский и сицилийский король, всем верным ему комитам, свободным, министериалам и всем прочим находящимся в Швабии людям изъявляет свою милость и доброе расположение.
А. Ревность наших забот, с которой мы, как отец империи, следим и заботимся о ее спокойствии, побуждает нас с большим опасением относиться не столько к явным, сколько к возможным угрозам и не пренебрегать осторожностью до тех пор, пока мы с помощью явных доказательств не обретем в этом полной уверенности. И чем большим может быть вред, тем более неукоснительной и внимательной должна быть осмотрительность. По этой причине мы, кого из-за близости места эта печалящая нас и горестная для всех молва достигла первой, желая, чтобы тем яснее и определеннее вы знали об этом, сообщаем вам, что татары уже достигли границ империи; да узрите вы, что мы не скрываем от вас эту опасность.
В. Настало время очнуться ото сна, настало время бодрствовать и умом, и сердцем. Уже лежит секира у корней дерева, уже добрался до плоти меч и по всей земле слышен голос тех, кто угрожает погибелью всему христианству.
Хотя уже давно мы слышали о них, но, несмотря ни на что, боялись верить услышанному и предпочитали не верить. При этом те далекие события мы обдумывали столь долго, вплоть до нынешнего времени, не только из-за отдаленности опасности, но и из-за большого числа отважных государей и их людей, которые тогда противились оружию и ярости пришедших татар. Но вдруг, перебив всю знать, которая одна только и была для них препятствием, спася для ига вечного рабства самое небольшое число их подданных, они, как говорят, приближаются уже к границам Римской империи.
Как мы твердо6 уверены, мать нашей религии и веры, святую римскую церковь, татары желают осквернить, а столицу и главный город нашей империи по праву господства или лучше [сказать] насилия - захватить. Как уже было сказано, из-за большого расстояния у нас была уверенность и мы были убеждены, что татары не смогут застичь нас врасплох. Однако, заботясь о будущем, мы никогда не пренебрегали тем, чтобы подолгу и самым усердным образом, хотя и втайне, не обдумывать, насколько мы готовы встретить эту опасность, если бы ныне каким-либо несчастным образом нас бы коснулась [их] злоба. Всю свою жизнь отказывая себе в утехах, которые доставляют щедроты нашего сицилийского королевства, из-за возобновления давнего мятежа миланцев и из-за учинивших беззаконие их доброхотов, все свои помыслы мы устремили к верным нам, собранным воедино войскам нашей империи, через тернии гор и морей возвращающимся в Германию после укрощения и усмирения безумия нашего перворожденного сына, который покушался лишить нас северного престола. Эти войска мы расположили у пределов изобильной Италии, дабы, повсюду установив мир в пределах нашего господства и заставив мятежников подчиниться нашим указам, имперская десница тем безопаснее и тем успешнее могла бы обратиться к поражению наших общих врагов, чем более могущественно и спокойно было бы ее правление. По этой же причине отца и главу нашей веры, римского понтифика ... многими проявлениями кротости и лаской изо всех сил мы старались склонить к единодушию, ради защиты Господа и людей не упуская ничего из имевшегося в нашем распоряжении. Но, как страдая мы повторяем и плача вспоминаем, вероломство древнего ядовитого змея оказалось настолько сильнее нашей осмотрительности. Стремясь к погибели всего мира, верность наших подданных он обратил в вероломство и - какая боль! - словно мачеха лишил нас сладости материнской груди.
Итак, хотя мы и вынуждены поступать против своей воли, ради всеобщего блага надлежит будущим и предполагаемым убыткам от татар предпочесть уже существующие и известные угрозы. Однако от посла венгерского короля, почтенного вацского епископа, мы узнали о близости татар, которые, миновав непроходимые воды, леса и горные хребты, победив войска всех противившихся им народов, как чума уже свирепствует от восточных пределов вплоть до западной стороны. Делая частые переходы и постоянно думая о средствах достижения нашей победы, мы направились прямиком к Городу, где, если [в лице] верховного понтифика сын обретет отца, и у апостольского престола ради своей веры он получит совет, то он, как римский август, католический император и прославленный победитель мятежников не усомнится и нисколько не замедлит ради защиты христианской веры лично прийти и явить всю мощь своих войск. Мы же хотели бы, чтобы и прошлое ласкало нас приятными воспоминаниями, и во время нынешних невзгод мы доверяли своему отцу. О, если бы мы знали, что, положившись на благоразумие и честность нашего отца, мы можем, не опасаясь измены, оставить у себя за спиной своих подданных и, позабыв о прочих заботах, обратиться к истреблению татарской мерзости!
Однако, как с грустью мы вспоминаем, прежде, в то время как мы переправлялись через море для помощи Святой Земле в борьбе с сарацинами, которые не меньше татар преследуют нашу веру, наш любезнейший отец, призвав себе на помощь имперских подданных из Милана и других мест, пока мы направлялись в заморские страны, свирепо напал на наше сицилийское королевство и, что еще страшнее было узнать, через своих легатов он запретил всем верующим во Христа оказывать нам помощь в деле Христа Распятого. Мы были немало этим напуганы, да и кто не остолбенел бы, столкнувшись с такими невзгодами. Впрочем, оказавшись поблизости и своим благочестием, без насилия обратив на себя его внимание, к чему мы и стремимся, мы сможем обсудить с ним и это Божье дело. И поскольку не безосновательно мы полагаем, что, стараясь вернуть отцовские и дедовские владения, а не беззаконно узурпируя чужие, мы поступаем справедливо, то верховный понтифик непременно придумает лекарство от той беды, которая из-за нашего несогласия, как говорится, уже стоит у наших дверей. Ведь нам кажется весьма правдоподобным, что слух о различных наших несогласиях придает татарам немалую смелость и что, разделившись, королевство нашей веры легко будет ими разорено. Вы же, о верные, кто знает об этой чуме, ибо она близка, не предавайте свои сердца и тела бездействию и отдыху, но, пока мы, в меру своих сил и возможностей, держим совет и печемся о делах нашей империи и мира, настолько же доблестно и сами готовьтесь. И когда римский понтифик перестанет противиться всеобщему благополучию и не будет равнодушен к христианской вере, но вместе с нами и прочими государями, которых к этому мы побуждаем посредством своих писем и послов, ревностно присоединится к Божьему делу, тогда и вы, обдумав все средства и способы, которыми вместе с нами, если позволит Господь, сколь быстро, столь и успешно вы сможете противостоять этим опасностям, доблестно придете на помощь всем христианам и нам. И пусть Божья сила будет не столько наблюдать за римской империей, сколько помогать ей. Вот и венгерский король через вацского епископа изъявил согласие подчинить свое королевство нашей власти, если только, истребляя татар, мы укроем его щитом нашей цезарской защиты.
Дано в лагере под Сполето, в 12 июльские календы, 14 индикта.
ПИСЬМО императора Фридриха II Гогенштауфена венгерскому королю Беле IV (2-я пол. июня 1241 г.) [6.3, с.174-177]
Фридрих и т. п. Восстановление чести империи, на которой основывается наше и прочих государей величие и которая из-за смут была попрана в Италии, по твоему и других государей совету так долго занимало наше внимание, что мы менее всего жалеем как о своих различных утехах и упущенных королевских выгодах, так и о беспрестанных трудах наших приверженцев, на протяжении столь многих лет помогающих нам в летние и зимние времена.
Ведь вопреки обычаю остальных государей, которые из унаследованного добра извлекают особые и частные прибыли для себя, мы, напротив, постоянно тратим имущество, богатства и людей из унаследованного нами от нашей матери-августы королевства и причитающиеся нам из него доходы ради пользы общего дела и увеличения империи. Так что теперь, когда мы, благодаря Господу, чьим предыдущим победам мы всегда были рады, почти завершили свои труды, полностью и почти во всем победив и подчинив себе врагов, у нас остается лишь самое незначительное дело, выполнив которое, мы уповаем на осуществление всех своих чаяний и что удачным образом и триумфально, к общей как нашей, так и прочих государей чести, закончатся все наши италийские дела. Только что узнав, что по слухам варварские народы татар, обуреваемые страстью к насилию, вторглись в венгерское королевство, видя, как горит соседняя стена, мы думаем помочь тебе своим опытом: ведь действуя прямо и по доброй воле, относясь к этому, как к своему собственному делу, как к помощи всем христианам и необходимой защите католической веры (что и велит нам долг имперской службы), мы и должны всеми силами противодействовать недругам христианской веры. Однако самая суровая необходимость непреодолимо требует отсрочки в этом деле.
Ведь тяжкие имперские дела, выпавшие преимущественно и прежде всего на нашу долю, после стольких бранных трудов и пролития германской крови, и, наконец, германскими мечами уже почти доведенные до конца, мы не должны оставлять незаконченными даже ради самого небольшого промедления. Ибо будет только хуже, если италийские народы, в отсутствие своих господ действуя по своему обыкновению, после нашего ухода с легкостью все наши труды и потраченные богатства обратят в ничто.
Возобновить же свои труды для нас будет еще более тяжело, а для империи это представит новую опасность. Появилось еще и другое удручающее и явное препятствие, которое разрослось из некогда возникшей ссоры между нами и римским понтификом. Опыт прошедшего времени говорит о грядущей грозе, ибо законные опасения, которые могут исчезнуть в спокойные времена, теперь постоянно занимают наш разум: дабы, когда мы отправимся на войну с враж дебными варварами, свой домашний враг, объединившись с некоторыми нашими воспрянувшими мятежниками и морскими разбойниками, которые всегда с радостью пользуются нашим отсутствием, не вторгся бы в наше королевство (подобно тому, как он поступил прежде, когда мы уходили в заморские страны ради служения Иисусу Христу); ведь внутренней болезни всегда легче причинить вред. И потому во всем мире не без сильного удивления говорят о тебе и об остальных государях, что мы, услышав и узнав о несчастном приходе неверных татар, которые стремятся к уничтожению церкви и империи, а также к гибели всего христианства, предвидя просьбы государей, отправили к апостольскому престолу специальных послов, на коленях умоляя верховного понтифика, чтобы все помехи, которые он словом и делом чинит нам и чинить не отказывается, увидев нужду своей западной провинции, он перестал бы чинить и позволил бы нам беспрепятственно обратиться к защите нашей веры и христиан.
Так мы поступили, чтобы ты или другие государи не осуждали наше промедление, о котором ты совершенно справедливо говоришь. И когда после долгих войн и борьбы с мятежниками, исчерпав свои сокровища и людей, утомившись от трудов стольких лет, заботясь об этом настолько, насколько и остерегаясь козней этого человека, мы положим конец нынешнему несогласию, то, в безмятежности тишины приведя в порядок свой дом, накопив силы и собрав множество людей, мы тем скорее обратимся к войне с нашим общим врагом. Поэтому, когда все это не привело к успеху, мы направили свои победоносные шаги к Городу и теперь приближаемся к римским пределам, желая быть сопричастными древним и наследственным правам империи, которыми наши предшественники-августы прежде по праву своего происхождения и чести обладали как в империи, так и в королевствах, и которыми, после столь долгого пренебрежения, с твоей и других государей помощью мы снова сможем быть заслуженно вознаграждены. К миру же, которого мы всегда горячо желаем, мы употребляем как теперешний случай, так и в будущем намереваемся еще настойчивее к нему стремиться, если только наша усердная просьба не ожесточит слух и душу упрямого человека, не укрепит несогласие, из-за чего он не возжелает примирения. Мы же уповаем этим своим шагом принести вселенной благо мира; после чего, мирно устроив Италию, предоставив свое королевство Божьей защите, обремененные богатствами и собрав множество людей, получив вожделенное благословение святой матери церкви, мы выступим. И если Господь Саваоф, под чьим водительством мы выступим и кем мы возглавляемы, поможет нам, то с небес нам будет дарована победа, которую мы привыкли одерживать над всеми своими врагами, и мы победим татарские полчища. Между тем мы поощряем твое и твоих людей стремление ради противодействия нападениям и вторжению нашим общим врагам обратиться к избранному в римские короли, возлюбленному нашему сыну Конраду: с тем, чтобы не позволить ему учинить сражение с ними на открытой местности до тех пор, пока мы не явимся с большим войском для полной победы над ними.
ПИСЬМО Римского Папы Григория IX венгерскому королю Беле IV от 1 июля 1241 г. [6.3, с.174-177]
Григорий епископ, раб рабов Божьих, возлюбленному во Христе сыну, знаменитому венгерскому королю Беле шлет свое приветствие и апостольское благословение.
Когда мы обращаем острие ума к тайнам сердца, среди прочего, что о верных Христу в различные времена мы препоручаем памяти, непорочная вера твоих предков и их искренняя набожность кажутся нам достойными особого внимания.
Наследуя им не только по своему происхождению, но и в следовании их наставлениям, ты тем чаще в нас воскрешаешь память о них, чем усерднее подражаешь их поступкам. При этом Твоя Светлость так всегда была знаменита своим искренним благоволением и непоколебимой верностью церкви, что, являя их своим подданным, она пылко и почтительно стремилась к этой славе среди прочих государей мира, а также деятельно и неустанно старалась эту славу поддерживать своей неутомимой десницей. Поэтому, как и подобает твоим и твоих предков заслугам, римская церковь тебя, отмеченного таким благочестивым званием, с особой нежностью нося в глубине своего сердца, без всяких сомнений обвивая руками непорочности, отличает своей любовью, дабы среди прочих королей тебя выделяла особая прерогатива нашей благосклонности и милости. Добродетель твоих родителей в потомстве сына совершенно точно соберет более обильный урожай доблестей, чем было рождено от отцовского корня. Во всяком случае, мы настолько ревнуем твоей королевской чести, так стараемся выгоду твоего королевства уберечь от потерь, что, присно увеличивая свои неусыпные старания, словно соучастники твоих успехов мы более всего радуемся росту твоего благополучия и сильнее печалимся о причиненном тебе бедствиями ущербе.
Услышав же недавно, что татары, намереваясь разорить венгерское королевство, такое в нем учинили опустошение, что кровавым мечом и жестоким убийством совершенно истребили его обитателей, словно стрелой мы были поражены тяжкой болью. Такая невыразимая горечь опьянила нас, что глаза обильными слезами излили сильную печаль сердца. И тем большая туча смятения проливается над нами, чем горше мы сами оплакиваем тяжко израненную церковь, узнав, что ты, как знатный сын церкви, был жестоко угнетен таковой гибелью верующих. Однако, какими бы пагубными не казались те злодеяния и стенания христиан от совершенного дикостью того народа разорения, обращая глаза разума к Нему и находя основание всякой надежды в Том, кто если когда и обращался к свирепости злодеяний и невыносимости помыслов, обрушивая на людей бич своего мщения, то, помня о милосердии, после строгости наставления проявлял мягкость сострадания и после розги исправления протягивал руку утешения, мы уповаем, что пламенем веры ты будешь подвигнут против неверных, мужеством сердца будешь укреплен против их покушений и при помощи всемогущей десницы Его божественной власти сможешь везде им противиться, и да сможешь ты избежать изгнания в другие страны. Кроме того, бодрствуя в усердной заботе, присно оказывая тебе как самому дорогому сыну апостольского престола милостивые благосклонности, мы по мере сил советом и поддержкой деятельно стараемся помогать пребывающему в таковой нужде Твоему Превосходительству. К этому добавляем, что если называемый императором Ф[ридрих], измучившись сердцем и обретя в смирении дух раскаяния, почтительно уйдет по повелению матери церкви, церковь будет готова восстановить с ним мир, который к Божьей славе, ради приращения католической веры и прав церкви, принесет христианам покой, чтобы тем легче и быстрее церковь могла бы помочь и тебе.
Дано в Латеране в июльские календы в лето нашего понтификата XV.
ПИСЬМО венгерского короля Белы IV германскому королю Конраду IV Гогенштауфену [6.8]
Славному господину Конраду, божьей милостью знаменитому королю Германии Бела, той же милостью король Венгрии, [шлёт своё] приветствие и готовность предложить свои услуги.
Мы вынуждены из глубины [души] излить стенания горечи и скорби и обратить нашу радость в грусть и печаль из-за выпавшей на нашу долю несчастной участи и страшась уничтожения [всех] христиан. Ибо Спаситель, утомлённый выше меры пороками нашего времени и изобилием прегрешений, поднял такую бурю, что волны не просто швыряют кораблик верующих, но, кажется, [совершенно] его потопят. Если только, побуждённый криками и воплями страждущих и народа, находящегося в опасности, [Спаситель] уже не позволит затянуться промедлению и вскорости не придёт на помощь. Ибо тот, чьей волей всё определено, из-за человеческих грехов, чтобы крепче была наша вера, привёл из восточных пределов варварские народы, которые сами себя называют «тартарами». Числом и множеством подобные саранче, не без бесчисленных убийств горестных людей, лишая жизни c и разоряя местных жителей, они продвигаются по землям или королевствам Венгрии, а также Боззии и Бризции. Не без великой печали в сердце мы сообщаем, что они захватили – какой ужас! – всю задунайскую часть нашего королевства, кроме некоторых замков и крепостей, которые до сих пор упорно защищаются. Этот народ не имеет жалости ни к чьей участи, полу или возрасту, но [напротив], жаждет крови всех и погибели. Нас же, надеющихся, желающих и в душе готовых с помощью всемогущего Бога мужественно сопротивляться вражеским полчищам, после бывшего с ними сражения, из-за неблагосклонной к нам судьбы [закончившегося] не без тяжёлых и значительных потерь в людях и имуществе, он попустил пасть. [Он так поступил], чтобы мы избавились от своих грехов, куда мы и бросили якорь нашей надежды.
Впрочем, как мы точно знаем, с наступлением зимы они грозятся сразу же выйти к [границам] Германии, намереваясь после этого завоевать все [прочие] королевства и земли. Хотя речь здесь ведётся не только о наших делах, но и, некоторым образом, о делах всех христиан, поскольку наша крепость отчасти уже объята пламенем, мы спрашиваем и призываем ваше превосходительство: когда из-за уважения к имени Иисуса Христа и наших просьб вы соизволите без того ущерба, какой приносит промедление, поспешить со своим нападением на этих неверных в нашу, мало того – в защиту всех христиан, различными увещеваниями побуждая к этому благочестивому делу и своих подданных? Чтобы помимо вознаграждения, которое в этом случае вы приумножите у Бога, мы также смогли бы должным образом отблагодарить вас и наградить. Со своей стороны, если кто будет удостоен божьей милости и отправится к нам [от вас], пусть сообщит нам о своём приходе, чтобы на границах нашего королевства мы смогли бы подобающим образом его встретить. Если же посланец будет докладывать как наш посланник, то удостойте его своим доверием и расположением.
МАТВЕЙ ПАРИЖСКИЙ. Гл.5. Об ужасном разрушении, [причиненном] бесчеловечным племенем, называемым тартарами [6.2]
В продолжение же этих дней племя это бесчеловечное и лютое, не ведающее законов, варварское и неукротимое, которое тартарами зовется, предавая безумным и неистовым набегом северные земли христиан ужасному опустошению, повергло всех христиан в безмерный страх и трепет. Вот уже и Фризию, Гутию, Польшу, Богемию и обе Венгрии в большей их части, после того как правители, прелаты, горожане и крестьяне бежали или были убиты, неслыханной жестокостью как бы в пустыню превратили. Среди письменных свидетельств об этом событии, посланных в близлежащие края, сохранилось свидетельство в таких словах:
Послания о вышесказанном, направленные герцогу Брабантскому.
"Любезному и всегда высокочтимому господину и тестю нашему, светлейшему владыке герцогу Брабантскому Г[енрих], божьей милостью граф Тюрингенский, палатин саксонский, [выражает] искреннее желание и готовность служить на благо ему. Несчастья, издревле в Священном писании предреченные, по грехам нашим посланные, и поныне не иссякают и ширятся. Ведь некое племя жестокое, бесчисленное, беззаконное и свирепое, вторглось в соседние с нами пределы и заняло [их] и уже до самой Польской земли дошло, многие другие земли пройдя и народы [их] истребив. О них как от собственных послов, так и от короля Богемии любезного брата нашего, мы получили уведомление и [услышали] призыв, чтобы мы поспешно приготовились для подмоги ему и для защиты правоверных. Ведь доподлинно и досконально известно нам, что это племя тартарское намерено приблизительно через неделю после пасхи жестоко и стремительно вторгнуться в земли Богемии, и если не прийти ему вовремя на помощь [против них], они [татары] причинят неслыханное разорение. И так как соседняя с нами стена уже занялась и ближняя земля ждет опустошения и другие уже опустошаются, мы, взывая в тревоге и слезах, просим помощи и совета у бога и соседей, братьев наших, во имя вселенской церкви. И поскольку промедление смерти подобно, все мы настойчиво просим вас [внять нам], чтобы взялись за оружие и поспешили нам на подмогу во имя как нашего, так и вашего избавления, скорее снарядив многочисленное войско, созвав не медля могучих и храбрых представителей знати с подвластными им людьми, чтобы пребывали они в состоянии готовности [к бою], когда мы снова направим к вам наших послов. Мы же через содействие прелатов наших, проповедников и миноритов, возглашаем повсюду крестовый поход, ибо речь идет о царе распятом, назначаем молебны и посты и призываем к войне за Иисуса Христа все наши земли. К этому также прибавим, что большая часть этого гнусного народа с войском, [состоящим] из всех, к нему примкнувших, опустошают Венгрию с неслыханной жестокостью, да так, говорят, что король [ее] с трудом сохранил ничтожную часть [своих владений]. И чтобы в немногих [словах] выразить многое, [скажу, что] церковь и народ северных стран настолько угнетены и подавлены всеми этими бедствиями, что такого никогда и никому не доводилось претерпевать от начала мира".
Дано в год благодати 1241, в день, когда поют "Возрадуйся, Иерусалим!"
Послания такого же [содержания] были направлены герцогом Брабантским парижскому епископу.
Подобным же образом написал английскому королю архиепископ кёльнский.
Ведь из-за этого ужасного раздора, гибельного для церкви, который возник между господином папой и государем императором, назначены были во многих краях посты и молебны с щедрой раздачей милостыни, дабы господь, сжалившись над народом, низринул гордыню тартар, ибо он равно торжествует над врагами своими как с малыми, так и с великими [народами].
И вот когда угроза бича господня нависла над народом, получив известие об этом, сказала мать короля франков, достопочтенная и любимая богом женщина, королева Бланкия: "Где ты, сын мой, король Лодовик?"
А он, приблизившись, сказал: "Что с Вами, мать моя?"
А она, глубоко вздохнув, зарыдала, но, будучи женщиной, она все же не по-женски осмыслила эту нависшую опасность и сказала: "Что же нам делать, сын мой возлюбленный, при столь страшных событиях, ужасный слух о которых прошел по земле нашей? Ныне неудержимое нашествие тартар грозит полным уничтожением всем нам и святой церкви".
Услышав это, король со слезами, но не без божественного внушения ответил: "Да укрепит нас, мать моя, божественное утешение. Ибо если нападут [на нас] те, кого мы называем тартарами, то или мы ниспровергнем их в места тартарейские, откуда они пришли, или они сами всех нас отправят на небо".
И [этим] как бы сказал: "Или мы отразим их [натиск], или, если случится нам быть побежденными, то мы отойдем к богу как истинные христиане или мученики".
И эта речь, достойная упоминания и похвалы, воодушевила и вдохновила не только франкскую знать, но и жителей прилежащих пределов.
Узнав об этом, государь император (Фридрих II) христианским правителям, и прежде всего - английскому королю (Генриху III), написал в таких выражениях:
ПИСЬМО императора Фридриха II Гогенштауфена английскому королю от 3 июля 1241 г. [6.2]
Фридрих император и прочая приветствует короля Англии.
Мы не можем умолчать о деле, которое особенно касается как Римской империи, чей долг — проповедовать Евангелие, так и всех королевств мира, исповедующих христианскую религию, [ибо] всему христианскому миру грозит всеобщее уничтожение. И хотя до нас правда об этом событии дошла совсем недавно, все же мы предложим ее вашему вниманию. Ведь не так давно с крайних пределов мира, из южной области, вышел народ, варварский по происхождению и образу жизни, который долго скрывался в выжженном солнцем поясе, в раскаленной пустыне, [и] который потом в северных краях, внезапно захватив [эти] районы, долго пребывал и множился, как саранча, и нам неизвестно, по месту или по происхождению называется [он] тартарами. Не без умысла божьего сохранился он до сего времени для порицания и исправления его [божьего] народа — о, если бы не для истребления всего христианского мира! Ведь нашествие принесло с собой всеобщее бедствие, опустошение всех королевств и гибель плодородной земли, по которой прошел народ нечестивый, не щадя [никого, невзирая на] пол, возраст или положение и намереваясь уничтожить весь род человеческий, считая себя единственными достойными править во всех землях благодаря своей великой и безмерной силе и численности.
И вот, убивая и грабя все, что ни попадалось им на глаза, и оставляя за собой всеобщее опустошение, упомянутые тартары (более того — выходцы из Тартара) пришли в обильно населенную местность куманов. И так как они не щадят своей жизни, а луки являются для них самым привычным оружием, наряду со стрелами и прочим метательным оружием, каким они постоянно пользуются (отчего и руки их сильнее, чем у других [людей]), [то] они наголову разбили [куманов]. А тех, кого не спасло бегство, сразил их кровавый меч. Но соседство [их] не особенно-то заставило рутенов, живших неподалеку, быть начеку, чтобы, по крайней мере, обдумать, как защититься от непривычных набегов этого неведомого народа, которого они боятся, как огня. Ибо они нападают внезапно, чтобы грабить и истреблять.
От внезапных набегов и под натиском этого варварского народа, который, словно гнев божий и молния, стремительно обрушивается, пал крупнейший из городов этого королевства Клева (Киев), и все это знаменитое королевство после того, как жители его были уничтожены, предано было опустошению. Что должно было послужить знаком для соседнего [с ними] Венгерского королевства, чтобы вооружаться и возводить укрепления, [но оно] безмятежно пренебрегло этим. Их король (Бела IV), ленивый и чрезвычайно беспечный, у которого тартары требовали через вестников и послания, чтобы он, если жаждет жизни для себя и своих [подданных], поспешил снискать их расположение передачей [в их руки] себя и своего королевства, даже и такой испуганный и настороженный этим, не подал примера ни своим, ни чужим в том, чтобы со своими подданными начать тщательнейшим образом готовиться к обороне и защите от [их] набегов. Но пока они, презирая врагов из надменности или по неведению, мирно спали по соседству с недругом, доверившись природным укреплениям (Карпаты), те, ворвавшись, словно вихрь, их внезапно окружили. А венгры, неожиданно окруженные и разбитые, ибо были не подготовлены, прилагали все силы, чтобы выступить им навстречу. И [когда] расстояние примерно в пять миллиариев (миль) отделяло тартарское войско от венгерского, тартарские передовые [отряды] стремительно ворвались в рассветном полумраке, и, быстро окружив венгерские укрепления и убив сначала прелатов и уничтожив всю знать, которая выступила против них, погубил вражеский народ великое множество венгров, учинив неслыханное побоище, — едва ли припомнится с древнейших времен какое-либо сражение, подобное этому. А король бежал, едва спасшись от гибели, на самом быстром скакуне. Он, в сопровождении немногих спутников, поспешил в доставшееся его брату Иллирийское королевство, чтобы там, по крайней мере, найти убежище. А победители, ликуя, захватили укрепления и военную добычу побежденных.
Вот уже и большую и плодороднейшую часть Венгрии за рекой Дунаем они жестоко опустошают огнем и мечом и, жителей ее [уничтожая], дерзко угрожают смести остальное, о чем мы узнали от ватиенского епископа (Стефан II), посла упомянутого короля Венгрии, направленного к нашему престолу, а затем — к римскому. Он, проезжая сначала через наши владения, дал свидетельство того, что видел, и в высшей степени истинно свидетельство его. Равным образом мы очень подробно узнаем об этом из посланий возлюбленного сына нашего Конрада, избранного королем римским, наследника августейшего [императора] и Иерусалимского королевства навечно, и от короля Богемии (Вацлав I) и от герцогов Австрии (Фридрих II) и Баварии (Оттон II), а также со слов [их] вестников, на опыте убедившихся в близости врагов. И мы вняли [этим сообщениям] не без великого душевного волнения.
Действительно, как стало известно и [как] гласит опережающая события молва, неизмеримое войско их продвигается, разделившись на три горе несущие части, ибо господь потворствует их пагубным замыслам. Ведь одна [часть была] послана против пруктенов (прассов) и вошла в Польшу; повелитель, той земли пал от учиненного ими побоища (Легица, 4.IV.1241), а потом и все то королевство было ими разорено.
Вторая [часть] вторглась в пределы Богемии и была остановлена благодаря мужественному отпору, оказанному им королем этой страны.
Третья [часть] промчалась по Венгрии, подступив к границам Австрии, Поэтому страх и трепет, порожденные безумными зверствами вторгнувшегося врага, побуждают к действиям отдельных [владык]; сама необходимость, которую усиливает непосредственная опасность, требует выступить против них и зовет всех властителей земных, и прежде всего — христианского мира, спешно объединить общие усилия [в борьбе с ними].
Ведь народ этот дик и не ведает человечности и законов. Однако он имеет повелителя, за которым следует, которому послушно повинуется и [которого] почитает и величает богом на земле. Что касается роста, то люди они низкорослые, но крепкие, коренастые и кряжистые. Они жилисты, сильны и отважны и устремляются по знаку своего предводителя на любые рискованные дела. У них широкие лица, косой взгляд; они издают ужасные крики, созвучные [их] сердцам. Одеты они в невыделанные воловьи, ослиные или конские шкуры. Доспехи у них [сделаны] из нашитых [на кожу] железных пластин; ими они пользуются до сего времени. Но, о чем не без сожаления можем сказать, теперь-то они вооружились награбленным у побежденных христиан оружием, лучшим и более красивым, дабы, [по замыслу] разгневанного бога, мы были преданы более позорной и страшной смерти [нашим] собственным оружием. Кроме того, [теперь] они владеют лучшими конями, вкушают изысканнейшие яства, наряжаются в красивейшие одежды. Эти тартары, несравненные лучники, возят [с собой] сделанные из кожи пузыри, на которых спокойно переправляются через озера и быстротечные реки. Говорят, что, если не хватает пищи, кони их, которых они ведут с собой, довольствуются древесной корой и листьями и корнями трав; и все же в нужный момент они всегда оказываются чрезвычайно быстрыми и выносливыми.
Мы же все это, насколько могли, предвидели и часто предуведомляли в посланиях и через вестников Ваше королевское величество, равно как и других христианских правителей, серьезно советовали и требовали от Вас, чтобы процветала среди тех, кто восседает на тронах, единая воля, любовь и мир, чтобы утихли распри, которые довольно часто причиняют вред государству Христа, [и чтобы они] живее поднимались в согласии против той опасности, которая недавно возникла, так как ожидаемая стрела ранит менее опасно, и чтобы общие враги, готовясь в путь, не радовались, что среди христианских правителей процветают такие раздоры.
О боже! Как и сколько раз желали мы унизиться, всячески изъявляя добрую волю [к этому, только] чтобы папа римский (Григорий IX) прекратил распространяемое по всему миру поношение нас по причине его неприязни к нам и обуздал свой неразумный гнев, чтобы мы могли умиротворить наших законных подданных и управлять ими в состоянии мира, [а] не защищал бы тех, кто выступает против нашего авторитета, немалая часть которых до сих пор находит ласку и защиту с его стороны. Так, когда бы мы мирно уладили дела и усмирили наших восставших подданных, в борьбе с которыми мы потратили огромные денежные суммы и истощили человеческие силы, мощь наша еще возросла бы и усилилась в сопротивлении общему врагу. Но поскольку собственная его воля была для него законом и он не сдерживал безудержный поток [своей] речи и не считал нужным воздержаться от бесчисленных попыток к раздорам, то он к радости мятежников, тяжко злоумышляющих против чести и славы нашей, через своих легатов и нунциев приказал возгласить против меня, правой руки и защитника церкви, крестовый поход, который следовало бы начать против тирании . тартар или сарацин, вторгшихся в Святую землю и захвативших ее. А так как наше самое неотложное дело — освободиться от внутренних врагов, то как отразить нам и варваров? Ибо через лазутчиков своих, которых они повсюду высылают вперед, они, хотя и не направляемые божественным законом, но все же сведущие в военном искусстве, узнали об общественном разногласии и о беззащитности и ослабленности земель; и услышав о раздоре королей и распрях между королевствами, они еще более воодушевляются и поднимаются.
О, сколько сил придает радостное воодушевление! Итак, имея в виду и то, и другое, .мы, с божьей помощью, приложим силы и энергию, дабы отразить опасность, грозящую церкви как со стороны внутренних врагов, так и со стороны варваров. Мы решительно повелели возлюбленному сыну нашему Конраду и другим знатным людям нашей империи всеми силами препятствовать мощному вторжению врагов-варваров. Также и Вашу светлость во имя общего дела творцом веры нашей христианской, господом нашим Иисусом Христом от всей души умоляем как можно скорее подготовить действенную помощь, постоянно размышляя и заботясь, о себе и своем королевстве, которое да сохранит бог в состоянии процветания. Мы требуем этого во имя пролитой крови Христа и родственного союза, связующего нас. И пусть они присоединятся к нам, чтобы стойко и мужественно сражаться за освобождение христианского мира и [в борьбе против] врагов, уже готовых вторгнуться в пределы Германии, словно во врата христианского мира, совместными силами обрести заслуженную победу во славу войска господня. Да не пройдет это незамеченным Вами и да не покажется подлежащим отсрочке. Ведь если, не дай боже, они вторгнутся в пределы Германии и не встретят у входа преград и препятствий, то остальные ворвутся внезапно, [как] молния грозы, которая, мы убеждены, разразилась по слову божьему, ибо мир запятнан разными позорными делами и охладела любовь во многих, кем должна бы проповедоваться и упрочиваться вера, и по гибельному их примеру мир запятнан суетой и разного рода симонией и тщеславием.
И пусть Ваше величество позаботится, пока общие враги бесчинствуют в соседних краях, чтобы как можно скорее оказать им сопротивление Вашими силами; ибо из земель своих они движутся с тем намерением, чтобы, невзирая на [грозящие] жизни опасности, подчинить себе весь Запад, упаси господи, и веру и имя Христа погубить и уничтожить. И из-за неожиданной победы, которая им с соизволения божьего до сих пор сопутствовала, они дошли до такого невероятного безумия, что уже мнят, [будто] королевства мира принадлежат им и что королей и владык, подчиненных презренной их власти, они попирают и унижают. Уповаем же только на господа Иисуса Христа, с чьим именем мы до сих пор торжествуем свободные от врагов наших, чтобы и они, которые вырвались из мест Тартарейских, потеряв свою гордыню, испытав на себе силы Запада, выступившего против них, были бы сброшены в свой Тартар. И не будут они гордиться, что прошли безнаказанно столь многие провинции, одолели столь многие народы, совершили столь многие злодеяния, когда непредвиденный жребий, вернее -сам Сатана, увлечет их, обреченных на смерть пред победоносными знаменами могучей Европейской империи, как только Германия, поднявшись бурно и пылко на войну, родоначальница и питомица отважного рыцарства Франция, воинственная и смелая Испания, славная мужами и оснащенная флотом богатая Англия, изобилующая неутомимыми бойцами Алеманния (Швабия), морская Дания, неукротимая Италия, не ведающая мира Бургундия, беспокойная Апулия с пиратскими и непобедимыми островами в морях Греческом (Эгейском), Адриатическом и Тирренском, Крит, Кипр, Сицилия с островами и землями, прилежащими к океану, кровавая Гиберния (Ирландия), бодрым Уэлсом; озерная Шотландия, ледовая Норвегия и прочие знаменитые и славные на западе расположенные королевства [создадут] свое отборное войско, возглавляемое хоругвью с животворящим крестом, которого страшатся не только мятежные народы, но и восставшие демоны.
Дано на обратном пути после взятия и разорения Фавенции, в 3-й день июля.
ПИСЬМО императора Фридриха II Гогенштауфена английскому королю от августа 1241 г. [6.3, с.191-193]
Фридрих и т.п. английскому королю и т.п…
Когда наше победоносное войско находилось в римских пределах, куда с жаждой мира и с мольбой о преодолении великого раздора специально прибыло и Наше Высочество, нас достигла людская молва, что в .. день текущего месяца августа Папа Григорий, который, содействуя всеобщему раздору, отказывался мириться и заключать с нами мирный договор, оставил человеческие дела; едва преступил пределы последнего августа тот, кто силился навредить Августу. Воистину, скончался тот, из-за кого на земле не было мира, процветал раздор и многим угрожала погибель. Его кончине мы весьма сочувствовали, и хотя из-за его явных беззаконий и враждебных преследований по отношению к нему мы испытывали определенную неприязнь, однако мы бы хотели, если бы в те дни Даритель Спасения позволил, чтобы нашу почтенную мать святую римскую церковь и престол римской империи, на котором, по воле Господа, мы восседаем, он оставил бы в вожделенном мире и с утихшими раздорам, а возникший из-за этого мятежа великий соблазн, весьма тягостный в нынешние времена для всех верующих во Христа, тогда же бы и исчез. Но поскольку с высот Творца всего открылось обратное, тот, кто знает о скрытых советах злонамеренных и предвидит дела раздора, дабы утешить вопль христиан, пусть поставит на апостольском престоле мужа по сердцу своему, который исправит кривду своего предшественника, сделанное дурно улучшит, позаботится о мире во всем мире, а нас приведет и направит к материнской любви церкви. Свои горячие мольбы и все свои усилия мы обращаем к тому, чтобы новым главой Божьей церкви стал друг мира и ревнитель справедливости, и тогда мы, как преданный сын, поднимемся чтобы почтить нового отца; и если только не возвратятся прежние преступления и неприязнь, то ему для попечения о католической вере и свободе церкви мы предоставим всяческую свою благосклонность, защиту и покровительство. И тогда, по воле Господа, мы примем скипетр империи, а наша Римская империя будет готова к проповеди Евангелия, дабы усилиями своих мужей избавить католическую веру и свою мать церковь от всех вражеских нападений. Это важно особенно теперь, когда из восточных тартарских пределов пришел враг, который, разорив земли всех королевств, через которые лежал его путь, и поправ множество различных народов и людей, стремится до основания уничтожить как само имя, так и ревнителей христианской веры; и которому, благодаря поддержке вновь назначенного отца римского понтифика, при помощи королей и государей всего мира, мы надеемся доблестно противостоять. Уверенно принимая причину Бога, который спас нас из гущи недругов, дабы те не смогли нас запутать и направить ясные наши пути под свое ярмо. Вы же, всецело доверяя Божьему обещанию и нашим чувствам, радостно воспрянув, помыслы своих сердец готовьте к миру, а тела крепите нужным оружием для того, чтобы вместе с нами поразить высокомерие явившихся врагов-татар.
Дано возле Крипта-Ферраты," в месяце августе, XV (XIV) индикта.
Продолжение: 1242. Завершение Великого Западного похода http://www.proza.ru/2015/10/27/38
Введение и источники http://www.proza.ru/2015/08/05/1755
Последнее редактирование: 6.11.2017
Свидетельство о публикации №215102500137