Педагогическая поэма

Начну колоть орех и при этом рассматривать скорлупу.
О ядре - позже.
Так вот роман Владислава Мефодьевича Шаповалова "Серые великаны" и заключен в скорлупу умолчания, недочтения и рецензий, написанных, как мне кажется, без знания дела. А я прочел все отклики на роман, напечатанные под одними с ним обложками. И скажу, что не согласен ни с одним рецензентом.
Теперь ядро.
"Серые великаны" - это не производственный роман. И не деревенская проза. И не сатира.
Это роман-пророчество, почти эпос, ибо не случайно в нем утоплено - извините за каламбур - слово " утопия". Это роман о вечном стремлении духа высвободиться от власти плоти, выраженном через литературных героев.
Меня роман втянул, как удав кролика. Сначала я читал его, как собрат по перу читаете собрата по перу. Ревносто и сторожко. Вот здесь - здорово сказано : "шире расступались телеграфные стролбы" Это о замедлении поезда, вид из вагона. Я бы так не додумался. А вот обидно до слез, что додумался не я, а Мефодьевич : "У детей нет глупых глаз".
Это как "Рукописи не горят".
Чтоб уж не возвращаться: по языку "Серые великаны" - это лучший учебник. Проследите , хотя бы, за речью школьного завхоза Кондитера. Это же кладезь крестьянской мудрост! Это словно перешедший из буниского "Живого Дерева " Яков: "Берем вагон. На бумаге - одно, на весах другое". О современной жизни у Кондитера знания тоже почти эпические : "О русская земля - ты уже вся в бутылках".
Вообще, лепка образов в романе горельефная. Герои проступают с книжного листа ощутимо, в две-трети корпуса. Вот сам гвоздь повествования - директор Сутормин. Несомненно, автор мог создать Сутормина, лишь сам побывав в директорской , извините, шкуре. Например, такой штришок. В кабинете директора учителя рассаживаются не так, как ему хотелось бы. Об этом написать мог только сам директор. Я только теперь начал понимать, почему наш редактор районки кривил губы всякий раз, когда на планерке кто-то нарушал привычный выбор стульев. А в романе директор живет в авторе зримо, даже больше, чем писатель. "Ученик не боится нашего крика. Зато мы боимся его молчания"
И вот этот директор в писателе оказался нужнее писателя. Потому что через восприятие Сутормина мы воспринимаем колхозные безобразия острее, и верим ему безоговорочно, как прямому участнику.
А дела там творятся беспросветные.
И это особенно очевидно нам, читателся сегодняшнего дня, И этого не видели читатели и рецензенты семидесятых-восьмидесятых годов, когда роман был напечатан. Да - тогда можно было принять "Серых великанов" и за производственный роман, и за деревенскую прозу, и даже за сатиру.
Нынче мы видим в "Серых великанах" роман-катастрофу.
Теперь можно сколько угодно сетовать по поводу исчезновения великой страны. Можно валить на Горбачева, на Ельцина.
Но виноват еще прежде председатель колхоза Тронский. И тьмы таких тронских, сидевших повсеместно. Тупых, наглых, водимых волосатой рукой.
Я в начале романа, при появлении жены Тронского, уже потирал руки, предвкушая писательский провал Шаповалова. Ну - не может у передового председателя, заочника института, еще молодого человка быть такой мужеподобной, извините, скотины, не способной внятно связать пары слов. Сутормин вынужден принять её в школьную библиотеку, где Тронсткая выдает ученику на руки "Апчехова".
Но уже к середине романа стало очевидно, что Тронские муж и жена - одна сатана. За умением держать паузу у председателя не оказалось ничего. Ни знаний, ни сердца, ни ума. И уже одно это определило противостояние между директором и председателем.
И тут меня писатель Шаповалов больно прищемил еще раз. Когда я дошел до того места в романе, где решалось - какой породы кроликов завести в школе , и остановились на серых великанах - я решил, что роман не удался. Я-то изначально думал, что там будет о других серых великанах. О Брежневе, например, о Суслове...
А тут - кролики.
Но я уже упоминал о удаве? Меня уже втянул сюжет и язык. И еще я понял, что от Мефодьевича нужно всё время ждать неожиданностей. Прищемить он умеет...
А события в романе неторопливо идут своим чередом. Школа строит звероводческую ферму. Местом выбран речной остров, где создается кроличьий рай на земле. К делу подключилось все село - дети, родители, ученики.
Где-то в этом месте романа я вдруг вспомнил уже упомянутое слово "утопия". Отдельный отсров, рай...Где-то я уже слышал?
Ба! Да это же прообраз справедливого общества.Урания, город Солнца, страна пресвитера Иоанна... Считай - коммунизма. Не знаю - понимал ли сей исподний смысл кроличьего острова сам Шаповалов - но мне смысл открылся . И сразу стало ясно, что кончиться это добром не может.
Оно и не кончилось добром.
Оно продолжилось откровенным издевательством над кроликами,школой, детьми и директором. Когда выкормленных сообща кролликов повезли на мясокомбинат- они там оказались никому не нужны. А председатель прямо заявил, что ему выгоднее сдать двух поросят, чем возиться со школьными кроликами.
У председателя своя шлея. "Сначала навоз, потом культура"
Ведь странно в романе не то, что не сошлись характерами директор и председатель. Страшно, что они оба оказались частью костоломной системы. Частью мира, где унижение человеческого достоинства являлась стержнем идеологического идиотизма, где крестьянский труд нарочито показывался детям уже сызмальства как позорный, тяжкий и пустой. Показателен разговор Сутормина с женой о настоящих серых великанах - не кроликах.Мудрый Шаповалов уже тогда разглядел их сущность. Вот разговор Сутормина с женой :

-Погубят они...
-Кто они?
-Серые великаны.
-Что погубят?
-Отечество.

Школьное поколение романа "Серые великаны", воспитанное в этом ключе, и получило в свои руки Россию уже в девяностые годы.
А вы говорите - Горбачев, Ельцин...
В романе есть образ колхозного шофера Вани Емельянова. Это пронзительный рассказ об искалеченной душе, в общем-то, хорошего чеоловека. В школе звезд с неба не хватал. Село из своих когтей его не выпустило. Вот он помаленьку шоферит и пьёт. Пьет и шоферит. Катится, как тогда говорилось, по наклонной.
Но когда в трудную минуту председатель не дает детям автобус, чтобы съездить на заслуженный слет кролиководов, и затея на волоске - не откликается никто.
А Ваня Емельянов подгоняет к школе свой грузовик.
Можно сколько угодно распинаться о Моральном кодексе строителя коммунизма. А можно просто вот так - вопреки воле начальства подставить плечо в тяжкий час.
Далбше Ваня Емельянов исчезает из повествования. Но сколько таких Вань в те годы умерли от водки, погибли на лесоповалах, не дали такого же доброго и нужного потомства, какими были сами.
... Я читал роман, и мне казалось, что это тот напиток, которым калики перехожие угостили сидящего на печи Илью Муромца. Нет, конечно, в богатыри я не мЕчу, но то, что потекло от романа по жилам, придало силы ,- это точно. У меня, конечно, была в семидесятые своя жизнь, и свои взгляды на ту жизнь и те годы. И всегда терзали сомнения. Может - я слишком придирчив? Или мне просто такая судьба досталась...неправильная, что ли? От моего неумения, неуклюжести, завышенной планки? А весь советский народ жил замечательно,строил коммунизм, и если бы не эти предатели - Горбачев с Ельциным - мы бы уже жили в земном раю?
Нет! - говорит Шаповалов, и это нет подкрепляет картинкой разодранных учебников истории, уничтоженных на уроке самими школьниками. Это сильная картина, убийственная. И хотя роман заканчивается на осторожном подъеме, мы-то теперь знаем, что это был не подъем, а трамплин.
Перед прыжком в бездну.

...
Владиславу Мефодьевичу в эти дни исполянется 90 лет. Он в жизни сделал столько, чего мне и сотой доли не довелось. Он фронтовик, учитель,писатель. В сей ипостаси Мефодьевич мне и известен. Но я уверен, что , работай с ним в школе - я бы и там учился у Шаповалова.А попади с ним на фронт - постарался бы, чтобы он взял меня с собой в разведку...

Владимир Калуцкий