Глава 24 Убийцы

 В отеле, где я остановилась, жутко душно. По ночам я и так не сплю, но вот днем становится совершенно невыносимо. Отвратительное место выбрала для остановки, однако, но что поделаешь – единственное, где есть подходящий подвал. Моя верная Эмре заботливо овевает мое тело веером. Что эта проклятая тварь, которую заставили охотиться на меня, со мною сделала? Я – Древняя хладнокровное чудовище, ужасная преступница, чувствую жару. Огонь костра палит меня каждый раз, когда подхожу к камину. Мне никогда, даже в сильные грозы, не бывает холодно.
 Я обязательно отомщу той шотландской шлюхе. Совсем скоро.
 Я тяжело вздыхаю и поднимаюсь на постели. Все-таки, далеко не всегда хорошо то, что ты лишена возможности спать. Иногда мне все еще хочется закрыть глаза и погрузиться в царство Морфея. Но – нет. Таким как я, сон не полагается. Так решил Орден когда-то, и обрек наше племя на страшные муки.
 Эмре преданно смотрит мне в глаза. Прелестная девушка с голубыми глазами и волосами цвета вороньего крыла. Единственная, кто не испугался, когда я забрала ее от родителей, не кинулась от меня, как от дикого зверя (хотя, я и есть зверь), но, бросившись к моим ногам, пообещала верно служить, что бы не случилось. Я так долго проверяла ее, столько времени не могла довериться. Но – когда все же убедилась, что она – моя главная находка, вручила ей в руки свою жизнь. И с тех пор ни разу не пожалела об этом.
 Я ласково касаюсь ее щеки кончиками пальцев, и она замирает, одарив меня благодарственной улыбкой. На ее нежных щечках играет румянец. О, безусловно, она была бы прекрасным экземпляром для моей коллекции, но предпочитает быть палачом, а не жертвой.
 - Спасибо, Эмре! – говорю я, встав с постели. Плотнее кутаюсь в халат, хоть такая духота вообще предписывает ходить нагишом, благо мое тело все еще прекрасно.
 - Желаете чего-нибудь еще, госпожа моя?
 - О Дракуле нет никаких вестей? – не питая особых надежд спрашиваю я.
 - Увы, госпожа. Он затаился. Его следы нигде не обнаружены.
 Я тяжело вздыхаю. Я приехала сюда, дабы повидать Господаря, преклонить перед ним голову – и вот, его нет. Неужто я не успела, и он уже покинул Лондон? Нет, нет, сжимаю я виски, чувствуя, как ноет что-то в области сердца (видимо, сохранилась привычка той поры, когда я еще была человеком).
 - Плохо, милая. Очень плохо. У нас мало времени. Я должна найти Дракулу до того, как обнаружу Охотницу. Боюсь, одной мне с ней не справится.
 - Но, госпожа моя, она однажды не смогла вас убить, разве такое сейчас возможно? – горячо восклицает моя дорогая помощница, преданно смотря на меня своими огромными глазами-озерами.
 - Нет, Эмре, но она, без сомнения приведет подруг. Точнее, подругу, как ее там? Джейн Уизерби, кажется? И тогда мне точно не сдобровать. Если только Господарь Влад не будет со мною. Вместе мы победим. Ведь, поговаривают, эта английская кобыла питает к нему сильную слабость.
 Эмре подходит ближе, и, я чувствую, хочет что-то мне сказать. Повернувшись к ней, я дарю ей ободряющий взгляд. Она облизывает губы и тихо спрашивает:
 - Госпожа, а вы уверенны, что Дракула захочет вступить с вами в союз? Говорят, он очень обмяк с тех пор, как живет под именем Александра Грейсона. К тому же, как он узнает о вас? Ведь вы не были знакомы при жизни? Поверит ли он в то, что ваша история – не легенды?
 С улыбкой, я подхожу к ней:
 - Милая моя Эмре, ведь меня не случайно назвали Мамой Дракулой, не так ли? Мне кажется, мы с Господарем поладим. Я не верю, что он обмяк, дорогая. Ведь история рисует его нам, как беспощадного и кровавого тирана, жестокого Колосажателя. Что же до легенд, Эмре, то тот, кто сам стал легендой, просто не может не верить в них.
 - Но ведь он пожалел ту Охотницу, моя госпожа, - все еще сомневаясь, упрямиться моя служанка. – Она проиграла битву – но осталась жива. Разве это не говорит о  том, что все, что рассказывают о Кольщике – правда?
 Я втягиваю носом воздух, чувствуя, как растет во мне раздражение. Какой бы замечательной не была моя Эмре, но иногда она все же бывает слишком дотошна и навязчива.
 - Я уверенна, милое дитя, что у Господаря были свои причины на то, чтобы отпустить Охотницу живой. Я намерена спросить у него об этом, когда мы встретимся – отвечая я тоном, ясно дающим понять, что разговор окончен.
 Эмре замолкает и покорно опускает голову. К счастью, за столь долгое время общения со мной, она уже научилась ловить каждый мой вздох и оттенок в голосе, и понимает – дальнейшие расспросы бессмысленны.
 Я хожу по комнате. Хотя бы спал этот невыносимый жар! Я словно бы в огромном котле у Люцифера горю, хотя мне даже дорога в ад не полагается. Жара отвратительно влияет на мою красоту. Наверняка, я выгляжу очень уставшей. Это страшно, что я чувствую и реагирую на все, как человек, давно уже человеком не являясь. 
 На это меня обрекла та шотландская Охотница, да будет проклята и она и ее маленькое отродие!
 Я не спеша подхожу к зеркалу, и опасливо смотрю на свое отражение. Так и есть – я ужасно выгляжу. Когда я поняла, что стала вампиром, помню, очень обрадовалась, ведь теперь мне, наконец, не нужно было бояться старости. Но – я старею! Это невероятно, не понятно, однако же, проклятье Ордена в лице его Ловца вампиров, ударило в цель. Я вампир, но я и человек – чувствую жару, нечто похожее на усталость, иногда у меня что-то ноет в груди, словно бы там есть сердце. Я никому об этом не говорю. Только моя Эмре знает, но она сама догадалась. Из моих же уст об этом не сказано и слова. Я мечтаю, что Господарь избавит меня от этого проклятья, или что нам удастся вместе разрушить Орден, и тогда оно само исчезнет. Но пока же мне приходиться терпеть горькие напоминания о том, как ужасно быть просто человеком.
 У меня красные, голодные глаза, блеклые волосы и совершенно помятый вид. Я бы сказала, что выгляжу сейчас, как мужчина, после ночного кутежа. Абсолютно угнетающее зрелище.
 Я медленно поворачиваюсь к Эмре, и вижу, как блестят ее глаза в ожидании моих указаний:
 - Эмре, я бы хотела принять ванну.
 Я смотрю на нее тем особенным взглядом, который всегда позволял ей понять, что именно я имею в виду. Эмре улыбается, глаза ее горят огнем истинной страсти, и она покорно идет за мной в подвал, где ждут своей участи мои прекрасные жертвы. Когда мы оказываемся в подвале, и я вижу клетки, внутри меня словно бы рождается новая жизнь. Это такое прекрасное чувство, когда к твоим соскам вдруг приливает кровь и жаркое желание растекается по венам!
 Я хожу мимо клеток с девушками, предвкушая, какой чудесный вечер меня ждет. Они все столь красивы и на их личиках застыла невинность. Они великолепны даже грязные, голодные и одетые в жалкие лохмотья, даже воняющие потом и немытым телом – великолепны. Они – мой ключ к наслаждению, мои врата в рай.
 Я всматриваюсь в их лица, ища, кого бы сегодня пустить на кровь для моего тела, и, в конце концов, нахожу ее в самой последней клетке.
 Подойдя ближе, пристально смотрю сначала на Эмре, а потом и на девицу, чтобы ни у одной из них не осталось сомнений в моем выборе:
 - Как зовут тебя, милое дитя? – спрашиваю я, стараясь быть как можно более вежливой.
 Она поднимает на меня огромные глаза. Даже перед кончиной они горят огнем неповиновения и я взрываюсь от хохота – обожаю приручать норовистых кобылок!
 Протянув руки к решетке, милая Эмре, тут же превратившаяся из кроткого ангела в настоящую Сатану, хватает девицу за грудки и крепко трясет ее, словно мешок с опилками:
 - Как зовут тебя, маленькая дрянь? Отвечай, когда с тобой госпожа разговаривает!
 Несколько секунд она сердито сопит, но потом выкрикивает мне прямо в лицо:
 - Мария!
 - Значит, Мария. Думаю, что Магдалина. На мать Христову, во всяком случае, ты совсем не похожа. Я помолюсь за тебя, когда ты умрешь. Ведь кто-то же должен отпеть твою душу.
 Я делаю знак служанке, и Эмре вытаскивает ее из клетки. До моих ушей донеслись стоны других обреченных на смерть. Они сегодня провожают еще одну свою сестру, а значит, каждая из них может стать следующей.
 Я внимательно наблюдаю, как она выходит, негодующе сбросив руки моей товарки с плеч. Удивительная, надо признаться, девушка! Едва ли не единственная среди тех, кого я видела, которая идет на смерть так, как счастливая невеста к алтарю. И это помогло мне принять решение. Я веду ее не вглубь подвала, где ждет работы моя смертоносная машина, а к себе в номер. Эмре, несколько удивленная таким моим решением, тем не менее не произносит ни слова и смиренно движется за нами.
 В номер она пришла так же молча, с горда вскинутой головой. Ее непослушные кудри раскидались по щекам, но она не спешит их откидывать. Когда я вновь смотрю на нее, она не роняет ни слова, не издает ни единого звука, только сверлит меня глазами, полными ужаса.
 Я приближаюсь к ней вплотную, так, что ощущаю жар ее юного гибкого тела, и шепчу прямо в открытые губы:
 - Ты – смелая девушка, Мария.
 Когда я прикасаюсь ладонью к ее теплой щеке, она резко отворачивается, словно я только что дала ей пощечину. Я улыбаюсь: о, эта упрямость юности, как она завораживает! Словно бы она спасет ее от верной гибели.
 Но, едва увидев ее, я поняла, что хочу запомнить ее такой – прелестной и непокорной. И решила сделать свой королевский подарок.
 Я сажусь на самый край ванной и, без всяких прелюдий, спрашиваю:
 - Ты видела, как работает моя машина, не так ли?
 - Да. – все с тем же вызовом в голосе отвечает она. – Я не боюсь, знай! Я не буду умолять тебя о смерти, как другие!
 Я улыбаюсь.
 - Да. Я уже это поняла. Обычно мне очень нравится смотреть на муки твоих сестер по несчастью. Но для тебя я сделаю исключение. Мне хочется запомнить тебя такой – непокоренной, гордой, сопротивляющейся. Надо сказать, это забавно слышать из уст такого жалкого создания, как ты.
 Я приближаю губы к ее уху и шепчу:
 - Обещаю, ты умрешь быстро!
 Она ничего не успевает ответить. Подоспевшая сзади Эмре всадила ей в сердце мой именной кинжал прямо в сердце и имя Эльжбетты Батори, выгравированное на нем, снова окрасилось кровью. Я смотрю на ее согнувшееся пополам тело, на выпученные в ужасе глаза, еще недавно бывшие такими голубыми, на маленькие пальцы, в последние секунды жизни сжавшиеся в кулаки, я вижу, как течет по моей ванной ее сладкая кровь и испытываю наслаждение, какое не получала никогда ни от чего другого. Восторг огромными волнами поднимается по моему телу, подкатывает к горлу и вырывается в победоносный радостный крик. Я снова это сделала! Опять приблизилась к вечной немеркнущей красоте!
 Кровь Марии густа, как вино, и (это я поняла, опустив палец в воду и облизав его) сладка, как спелый виноград. Это великолепно. И я ликую.
 Ванная уже достаточно наполнена водой и кровью. Скинув с себя халат, я ложусь в нее и погружаюсь в пучину самого сладкого запаха на свете. Я ласкаю свое тело этим кровавым даром, тру руки и ноги, с удовольствием умываю лицо. Во мне бушует такое счастье, какого еще никогда не было при жизни.
 Двери в ванную распахиваются и я вижу ее. Рыжие волосы Лукреции спутаны, а глаза горят диким огнем, когда она видит мой пир. Она подходит ко мне, как хищница, выгнув спину, и недобро шипит:
 - Принимаешь ванну без меня?
 С очаровательной улыбкой, я подвигаюсь под самый край, освобождая ей место. Она скидывает халат, и ложиться рядом. Но я ее не интересую. Распаленная видом и запахом крови, она погружается в нее, оскаливает зубы и пьет.
 Когда в ванной остается только маленькая лужица, Лукреция поднимает голову. Ее лицо залито кровью, а рыжие веснушки и волосы стали бардовыми. Но глаза ее горят счастливым огнем:
 - Ты говорила, скоро мы будем охотиться.  У меня уже заканчивается терпение. Скажи же, когда?
 Я выхожу из ванной и тщательно вытираюсь полотенцем. Потом пожимаю плечами.
 - Думаю, на будущей неделе можно начать развлечение, милая.
 Лукреция спрыгивает на пол следующей и касается холодными пальцами моей шеи. Ее глаза совсем потемнели и она шипит, словно кобра:
 - Если ты лжешь мне, Эльжбетта, клянусь, я тебя просто уничтожу! Ты знаешь, я не шучу, и не предупреждаю дважды.
 С неизменной улыбкой на устах, я подхожу к ней и глажу ее волосы, ставшие от крови бордовыми. И в нежном порыве шепчу:
 - Не волнуйся, Лукреция. У каждого убийцы есть свой срок, когда убивать. Наш настанет совсем скоро.
 - Обещаешь? – все еще недоверчиво спрашивает она.
 И я торжественно киваю:
 - Клянусь!