Как пальмы съели овец

                Как пальмы съели овец

Герб нашего города изображает козу на зеленом лугу. Если у самарца спросить: «Почему это рогатое животное является символом города?» – то он вряд ли ответит. Даже многие краеведы ссылаются на какую-то случайность – мол, когда-то наши предки увидели горную козу в Жигулях и перенесли ее на герб. Другие говорят, что Самара была крепостью и оборонялась от врагов также неистово как разъяренная коза, бьющая рогами, противника. Одним словом – это символ бодливости и возможно жесткого характера местных жителей. Нам же все представляется гораздо проще.
Князь Г. О. Засекин строил крепость не на пустых землях. Во все заволжские дали простирались бескрайние пастбища кочевников. По реке Самарке проходила граница двух великих степных государств: ниже по течению – Ногайская орда, выше – Казанское ханство. Ногайцы, киргизы (казахи) перегоняли здесь огромные стада крупного рогатого скота и курдючных овец. Слава местных пастушечьих собак, способных биться с волками и вести стадо точно по маршруту без всяких карт распространилась далеко за пределы края. Этих огромных мохнатых помощников человека называли меделянами. До сих пор в деревнях существует выражение «меделянская сука», в котором отражена агрессивность и прекрасные сторожевые качества этой поволжской породы. Местность была подходящей для скотоводства: море травы и воды. Помимо самой реки Итиль (Волги) плато прорезали бесконечные, мелкие притоки. Только вслушайтесь в звучание их названий на исконном тюркском языке: Кинель, Сок, Кондурча, Безенчук, Бузулук, Иргиз, Курумоч, Сызрань, Крымза, Моча и другие. Сколько в этих словах какой-то неожиданной и тревожной музыки. В них навсегда застыл особый аромат степных трав. Они напоминают, что эти земли чужие для славян, и как бы ждут возвращения старых хозяев со своими улусами, юртами. Всю эту древнюю историю и воплощает в себе коза на Самарском гербе.
К середине XIX века скотоводство в Самаре достигло наивысшего расцвета. Европа требовала все большего количества сала и хорошо платила за него. Петербург становится центром мировой продажи сала. Его биржа получала из различных губерний миллионы бочек с продуктом. Там все эти объемы сортировались по качеству. Всего было 11 сортов, три из которых доставлял в столицу купец 1 гильдии Плешанов Иван Михайлович. Он владел единоличным правом на вывоз сала из Самары. Умелый бизнесмен на вырученные деньги закупал огромные партии сахара, которые шли в родной город. За эти успешные операции ему было присвоено звание Почетного гражданина Самары.(Трехвековая годовщина города Самары. Самара, 1887г.с. 375-377)
Наш край давал Санкт-Петербургу желтое, мыльное и темное сало. Желтое было двух типов: одножарное из чистого говяжьего сырца, двужарное – более темное с примесью бараньего. Мыльное сало белого или желтого цвета вытапливалось из баранины. Низшего сорта, темное и с тяжелым запахом производилось из всех остатков. Имея перед собой неограниченный европейский рынок, самарские предприниматели поставили дело всерьез и широко. На огромных просторах губернии животноводы киргизы разводили многочисленные стада овец. К середине XIX века Самарская губерния вышла на 4-е место среди 49 губерний Европейской части Империи по количеству овец, а по крупному рогатому скоту была всего лишь на 33. Все лето стада кочевали и набрав около 14 пудов веса подходили к Самаре. На реке Самарке располагалось 20 салганов.
На двух из них действовали городские бойни. Вход туда запрещался всем, недостигшим 18 лет. П. В. Алабин рассказывает: «Убой производится с начала сентября до конца октября, иногда до начала ноября. В день забивается 50 голов крупного рогатого скота и более 5 тысяч овец». Тушки сразу пускались в обработку. Отделялась шкура, мясо, кости. Сало перетапливалось в огромных чанах и сливалось в бочки. Обслуживающий персонал получал в день 4 фунта свежей баранины на 1 человека. Хозяин кормил их три раза в день наваристыми щами, пшенной кашей с салом и лучшими сортами пшеничного белого хлеба. При этом работать приходилось с 5 утра до 20 вечера. Рабочие салманщики считались в городе самыми крепкими, здоровыми мужчинами. П. В. Алабин отмечает: «Во время холерной эпидемии в Самаре в 1870 г. не было холеры на салганах». Бывали даже случаи, когда людей с ранними признаками холеры отправляли на скотобойни и проработав там с месяц, они полностью выздоравливали. С подобным состоянием попавшие в больницу, умирали. Старожилы рассказывали, что салманщиков за большие деньги даже нанимали выносить трупы из чумных бараков. Возможно, что работа на салотопнях повышала иммунитет.
Главными скотопромышленниками в Самаре становятся братья Шихобаловы и братья Курлины. Они получали до 50% барыша с вложенных капиталов. Антон, Емельян иМихей Шихобаловы построили на Самарке 10 скотобоен. Эти промыслы развивали также С.Я. Дьяков, Овчинников, В.З. Карпов, Хохлачев, Кузнецов. Самарского сырья не хватало, и они закупали целые стада у Оренбургских и Уральских казаков, а также у киргизов на территории нынешнего Казахстана. Самарские бизнесмены скупали сало на ярмарках, базарах других городов. Регулярно с городских причалов шли баржи на Москву, груженые до отказа бочками. Интерес к местному товару проявляла и Османская империя. К.П. Головкин пишет, что мясо солилось в больших чанах и продавалось зимой. Кишки шли в струны и колбасные изделия. Эти продукты закупались немцами, которые имели в Самаре свое представительство.( ГАСО,Ф.815, оп.2, д.2,с.19). В Самаре возникает кустарное производство, напрямую связанное с животноводством. Скорняки калмыки научились мастерски обрабатывать овечьи шкуры. Они же делали из них замечательные теплые тулупы. Касимовские татары развозили эту продукцию по всей России. На местном волжском диалекте бараньи шкурки назывались мерлушками. Татары установили к 80-м годам 19 века свою полную мерлушковую монополию. За изготовление тулупов они часто платили мерлушковыми лапками. Целые тулупы за большие деньги продавались в столицах, а сшитые из мерлушковых лапок, недорого шли на местные рынки.
Для холодной заснеженной России мерлушковые тулупы оказывались незаменимой одеждой. 0ни согревали крестьян, извозчиков, ямщиков. Не случайно «мерлушка» звучит так тепло и ласково, как бы согревает душу. Помимо овчинных тулупов, ремесленники шили тапочки, фуражки, шапки, перчатки, резали ремни, изготовляли кошельки, чемоданы, саквояжи. Каждый мастер по коже имел свои секреты, готовил дубильные pacтворы по фамильным рецептам. Товары из кожи реализовывались почти в тридцати точках города. Только на Троицкой площади кожевенными изделиями торговали Ананьев С. И., Быков В. К., Васильев С. П., братья Воронцовы Г. Д. и В. Д., Зейдельман Г., Кобылкина А. А., Середняков С. Ф. и другие.
Однако животноводство в губернии процветало недолго. В 90-е годы XIX века в старый Свет хлынул поток пальмового и кокосового масла. Этот продукт оказался дешевле. Он начал вытеснять русское сало. Выгоднее стало выращивать пшеницу твердых сортов, которая всегда имела спрос на мировом рынке. Шихобаловы одними из первых принялись распахивать свои огромные земли в губернии. Пастбища резко сократились, и животноводство стало второстепенной отраслью хозяйства. В салотопенное и кожевенное дело перестали вкладывать капиталы. Затухала слава самарских мерлушек. Умерла традиция. Только в Оренбурге в пуховых платках еще сохраняется то тепло, что оставили в память о себе скотоводы-кочевники.