Ампутация

               
     Шел 1975 год. Недавно я вернулся из США, где специализировался по детской онкологии. Получив современные сведения о диагностике и лечении опухолей у детей, мне не терпелось применить их на практике. Как раз в это время в отделение поступила 13-летняя девочка, у которой диагностировали костную саркому с поражением бедра. К сожалению, процесс был запущен, и диагноз поставлен слишком поздно. Единственно, что могло помочь ребенку, так это ампутация – удаление ноги на уровне средней трети бедра. Я отлично понимал, что ампутация – трагедия, особенно для девочки, но другого выхода не было. Но как сказать об этом ребенку и получить от нее согласие на операцию.
      Несколько дней подряд я общался только с мамой девочки, которая понимала ситуацию и была готова дать согласие на ампутацию ради спасения дочери. Потом я стал аккуратно разговаривать с больной о планируемом лечении, избегая названия операции. Но настал момент, когда она напрямую спросила меня о том, как мы собираемся ее лечить.
     - У тебя серьезное заболевание кости, - сказал я ей, и в этом случае без операции не обойтись. Мы постараемся полностью удалить опухоль, но если нам это не удастся, то придется делать ампутацию, так как это даст шанс на успешное лечение.
    - А что это за операция? – спросила она.
    Когда я нарисовал ей план операции, она заплакала.
    - Без полного удаления опухоли надежды на излечение не будет, - сказал я. – И ты должна выбирать между жизнью и смертью. Человек ты уже взрослый и можешь самостоятельно принимать решения. Кстати, твоя мама дала предварительное согласие
на такую операцию, конечно, при этом нам нужно получить и твое. Со своей стороны я сделаю все, чтобы ты через месяц после операции уже гуляла по отделению без помощи посторонних.
     На другой день мы получили их обоюдное согласие на ампутацию как крайнюю меру.
После этого девочку стали готовить к оперативному вмешательству. За семь лет работы в отделении мне не приходилось выполнять ампутаций, но когда-то наступает такой момент.
     Трудно словами описать твое ощущение, когда ты рассекаешь ткани, перепиливаешь кость и кладешь ампутированную ногу в таз. Внутри тебя как будто бы что-то обрывается.
Закончив операцию, я долго не мог придти в себя, сидя на диване в ординаторской. Но такая уж у нас работа, - думал я. Главное, может быть через свои страдания и страдания  больного, постараться помочь в беде.
      В течение нескольких последующих дней я не отходил от постели девочки, пытаясь ее как-то отвлечь. Главная же забота падала на мать, которая с честью выполняла свой материнский долг.
     В один из дней я позвонил в институт, изготавливавший протезы, и поговорил с одним из мастеров. Обрисовав ситуацию и состояние девочки, я убедил его сделать протез как можно быстрее. Несмотря на длинные очереди, мастер согласился осмотреть больную и уже на месте принять решение.
     Как только позволило состояние раны ребенка, я заказал машину, и мы поехали в протезный институт. Сделав необходимые замеры, мастер обещал сконструировать  пробный протез через пару недель.
     Нужно было видеть радость на лице девочки и ее матери, когда, превозмогая болевые ощущения, она медленно ступала по коридору отделения, опираясь на палку и руку матери. День за днем девочка ходила все увереннее и увереннее и постепенно привыкала к новой жизни. Все это время она получала противоопухолевую терапию по американской методике. Нам всем тогда казалось, что самое страшное уже позади: психологический барьер был успешно преодолен, химиотерапия заканчивалась.
    Однако жизнь распорядилась по иному. После выписки из отделения ребенок находился с матерью на даче. Они приезжали в больницу каждые три месяца, и все было поначалу в порядке. Но во время очередного обследования в легких были выявлены большие округлые тени – метастазы, а это означало конец всем нашим надеждам. В то время помочь девочке уже было нельзя.