Поминки по счастью

Долгими вечерами Станислав Облонский сидел у окна своей невзрачной квартиры, располагавшейся в старом обветшалом доме на самом краю Вроцлава, и размышлял о безжалостном времени, убивающем мечты, и об одержимых шатунах, бродящих мрачными тенями в зыбких сумерках. Что движет ими, какая злая сила побуждает их говорить, работать, идти на войну убивать, заниматься всеми теми постыдными делами, от которых отворотило бы счастливых сынов Эллады в дни человеческой юности?..

И казалось Станиславу, что нет ни конца, ни края человеческой глупости и злобству, будто из самых глубин преисподней тянутся незримые чёрные нити, повелевающие всеми этими шатунами с мёртвыми американскими улыбками на лицах и с тёмными мёртвыми глазами, в глубине которых навеки застыло тяжёлое суицидальное страдание и будто бы призыв из ада: «Помоги мне»...

Быть может, какая-то часть их душ, принадлежащая богу, всё это понимала и сознавала, но дьявольские узы крепко держали их, этих несчастных узников в тюрьме демиурга в этом жутком космосе чёрных дыр, освещаемом светом звёзд, погасших миллионы лет назад....

А что, думал Станислав, если я один во всей вселенной? Что, если всё окружающее – лишь иллюзия, и я один, совершенно один? Во всём космосе, во всей вселенной, среди этих холодных мерцающих звёзд и сгорающих на заре болидов? Тогда кто же породил меня?..

Станислав пытался вспомнить лица своих умерших родителей, Малгожату и Иеронима Облонских, но не смог. Он никогда не чувствовал к ним привязаннности, они, как и все эти шатуны вокруг, казались совершенно чуждыми и иллюзорными. Станислав протянул руку к зеркалу и взял фотографию своих родителей, но и на ней увидел лишь мёртвые американские улыбки и тёмные глаза, в глубине которых было лишь вечное невыразимое страдание и будто бы призыв из ада: «Помоги мне»...

А в тёмной холодной ночи сияли холодные колючие звёзды и ледяной ветер шатал кроны старых дерев, помнящих Вроцлав без электрического света и шумных машин. Но и тогда неугомонные шатуны бродили и сновали всюду, вечно что-то делая, вечно куда-то спеша, вечно наблюдая друг за другом украдкою: не зародилась ли в ком-нибудь хоть одна божественная искорка, не посмел ли кто-нибудь мечтать, не нахлынуло ли на кого-нибудь вдохновенное чувство чистой радости, жаждущей проявиться в песне, стихах или любви?.. Дьявол не любит этого. Здесь, в тюрьме демиурга, дозволено только работать, не задавая вопросов, страдать, болеть и умирать в полном опустошении, бессилии и с горьким чувством утраты, будто вся жизнь была какими-то поминками по счастью...

Время от времени Станислав доставал револьвер, в котором была одна лишь пуля, крутил барабан и приставлял ствол к виску, чуть погодя нажимая на курок. Если бы в этот момент к его телу был прикреплён сердечный датчик, он не показал бы ни малейшего отклонения в ритме жизнедеятельности сердечной мыщцы... Услышав щелчёк, впрочем, Станислав вздыхал, испытывая волну огорчения, и утешал себя тем, что однажды револьвер всё же выстрелит...

Он хотел уйти так, под светом этих холодных звёзд, чтобы отправиться в долгий путь через пучины космических бездн и постараться найти хоть одну живую душу, чтобы не быть в этом жутком зловещем одиночестве...