Я - дочь офицера. ч. 1 Бражка

               
                Бражка.

- Ох! Бражку чай поставить  надо бы,- озабоченно кряхтит бабушка Фрося,- ведь люди придут вас-то проводить.
 Это ж…,  это надо было!  Ведь  дитя у вас!  Светланка то - ещё и вовсе младенец! Ведь всего  три месяца намедни  исполнилось, ан  нет…. – всё, собирайся опять в дорогу.
- Что ж делать, мама, увещевает её мой отец.
- Никто не виноват, разве что сам…     Выбрал себе профессию такую…
- Ну, будет тебе, мама, ведь война закончилась давно.  Кишинёв далековато, конечно же, от нашего Горького, но….  – поддерживает мужа моя  мамочка.
И немного помолчав, глядя на отца глазами полными любви и возможно  гордости за мужа, добавляет.
 - Знала за кого шла, за офицера!
       Кряхтя и продолжая бурчать и проявлять явное неудовольствие скорым  отъездом старшей дочери, зятя и обожаемой всеми членами её большой патриархальной семьи, своей  Светланки, первой и пока единственной внучки и племянницы, бабушка вышла.
    Вскоре она вернулась, но не одна, а с  пятнадцатилетним сыном Николаем, несущим огромную, едва ли не с него самого ростом, пустую  стеклянную бутыль.
Бутыль эта из толстого  чуть голубоватого стекла казалась мне по малости моего тогдашнего возраста и роста огромной, использовалась крайне редко, в самых значимых для семьи случаях, когда собиралась вся-вся наша многочисленная родня.
    Ведь в этой семье спиртное по-сути не почиталось, да и некем было.
Дедушка, перенесший все прелести Первой Мировой, частенько хворал,взрослый  сын Василий, тоже фронтовик, почти пожизненно в командировках, Николай мал.
   Да и бабушка была очень строгой матерью. Это только со мной, своей внучкой она была вся средоточием бесконечной доброты. И вся она: и взгляд, и улыбка, и даже дородность её - эту доброту излучали. И сердцем и тельцем своим, прижавшись к ней, я чувствовала это тепло, доброту её, исходящие из неё, матери- бабушки целого рода.
И только сама став бабушкой, я поняла, что к внукам нашим мы испытываем возможно ещё большую любовь и нежность.
       Я и сейчас очень хорошо помню эту знаменательную бутыль из толстого прозрачного стекла, применявшуюся разве что только в особо важных случаях с настаивавшейся в ней дымчато-розовой бражкой, заменявшей в те нелёгкие послевоенные годы, по-видимому, лёгкое вино.
       Ставилась она, эта примечательная бутыль, в одном и том же месте, в тёплом углу прихожей, недалеко от большой  уютной русской печи, выходившей нутром своим в кухню.
      Бабушка знала, что делала, ведь со всеми двоюродными, крёстными, тётушками, дядюшками, соседями и просто собиралось немалое число людей и всем-всем всегда-всегда хватало места в хлебосольном доме моей бабушки Ефросиньи.


                (продолжение следует)