Президент несуществующей республики

- Я хочу написать книгу, - сказал Лёша, густо пахнув на меня ликёро-водочным дурманом.
- Зачем? – резонно спросил я, ковыряя кусок сыра на своей тарелке.
- Как зачем? Что за вопрос! Я хочу излить свой жизненный опыт на читателя, даруя возможность учиться на моих ошибках, - протянул он, многозначительно чавкнув оливкой.
- Боюсь, от такого душа читатель сожмётся, как мужское достоинство, неожиданно помещенное в сугроб, - не менее резонно заметил я, продолжая археологические раскопки сыра. – О чем же ты хочешь поведать?
- О несправедливости, борьбе, победе разума над чувствами, в общем, о жизни, о борьбе, о…
- Ну, это тянет страницы на две, и то, если разбавить фактами о юмористической ценности шуток ниже пояса, - вставил я, закончив, наконец, клеточное деление куска сыра. – К тому же, у тебя борьба два раза. По твоим словам – так у тебя рассказ о двух драках на почве недолива пива, закончившихся примирением на почве распития этого самого пива. Плюс – шутки ниже пояса. Две самые гениальные страницы, когда-либо написанные о победе пива над разумом.
- Вот что ты утрируешь? Я из лучших побуждений! У меня даже название готово, – горделиво повёл испачканным в соусе носом Лёша.
- Дай-ка угадаю. «Ларёк неопалённый»? «Кружка безмолвия»? «Рождённый в пене консенсус»? «Справедливая длань продавщицы»? – поток оригинальных названий нарастал наравне со степенью их идиотизма.
- Боже, с тобой невозможно говорить серьёзно! Рубишь все высокие порывы, как бутылка водки – восьмиклассницу! – воскликнул Лёша, насупившись. – Между прочим, название – важная часть любого сочинения, это я тебе говорю! С названия все начинается, пока твой труд без названия – шиш с маслом ему цена. А вот с названием! Да там, может, и вправду только две страницы «склеены льдиной», но если название стоящее, раскрывающее суть, то даже эти две страницы сразу войдут в историю!
Лёша явно разошёлся не на шутку, потому как процесс его жестикуляции перешёл в неконтролируемый итальянский режим. Я решил сжалиться и проявить маломальский интерес к его будущему детищу, хотя бы ради установления перемирия и освобождения звукового пространства для очередного тоста. Я человек культурный, отпивать, как барышня, во время разговора не привык, а Лёша, кажется, был на волосок от обиды чернее чёрной дыры в четверг. По чертежам чертят, конечно. Четырёх. Чумазых? Ой, что-то меня понесло. Вернемся к животрепещущему Лёше и его острой, как понос после острого перца, обиде. Во всяком случае, гримаса на его лице указывала именно на такой вид обиды, не меньше.
- Ну хорошо, как же ты назовешь сей опус? – задал я долгожданный Лёшей вопрос, уныло пригвоздив зубочисткой труп сыра к куску «любительской». Лёша засветился, как бешеный светлячок с передозировкой солнечного света на излёте полярного дня.
- «Президент несуществующей республики»! – гордо воскликнул он, взмахнув перед моим носом куском колбасы, которая, находясь в плену законов физики, была вынуждена выскользнуть из его пальцев и приземлиться на стол со смачным шлепком. Я же решил быть осторожным и постараться все-таки привести своего перевозбуждённого собеседника к поднятию и распитию чарки, вопреки законам физики.
- И о какой республике речь? – спросил я осторожно, как тракторист, стоящий у дырки в стене с видом на женскую баню, спрашивает, сочно шепча, у своего товарища, уже прильнувшего к вышеуказанной дырке: «Ну что, что-нибудь видно?», ожидая услышать что-нибудь о возрождении соцреализма и преображении нашей неумытой действительности умелыми стилистами нового толка.
- О несуществующей! – тожественно воскликнул Лёша, поднимая многострадальную колбасу с пола, уже, скорее всего, заселенную микробами также густо, как Москва – «москвичами».
- Это, конечно, ясно из названия, но всё же, можно немного разъяснений будущему восхищенному читателю?
- Ну, смотри, есть президент.
- Допустим.
- Есть республика.
- Тоже могу представить.
- Она есть, но её нет! – победно воскликнул Лёша, продолжая упражняться в жонглировании колбасой.
- А президент-то знает, что её нет? – спросил я, выдавливая кусок жира из «любительской» куском сыра на зубочистке.
- Нет! – радостно ответил Лёша. – Но сама республика – знает!
- У республики есть разум? – удивился я.
- Конечно!
- А у президента?
- Что за глупый вопрос, конечно, нет, он же президент, - пренебрежительно ответил Лёша, смертельно сжав кусок колбасы между пальцами. Мне показалось, я услышал ее предсмертный всхлип. – Представь, он президент, у него есть республика, а у республики  - народ, но республика не существует, а президент и народ – существуют, думая, что республика тоже существует, но её, на самом деле, нет!
- Её нет, но у неё есть разум?
- Именно поэтому её и нет!
- Разумно, - заметил я, пытаясь разобраться-таки в этом потоке белиберды.
- Смотри, все начинается с того, что президента выбирает народ, думая, что у них республика и это законно, он вступает в должность, выбирает себе кабинет министров, пишет указы, ездит по стране, выступает по телевидению, а потом бац!
- Что «бац»? Он просыпается на лавочке в парке, заботливо накрытый газеткой, испачканной демократией и селедкой в томатном соусе?
- Нет! Хотя это интересно. Хм. Я подумаю над твоей идеей.
- Пожалуйста, не надо, - искренне попросил я, заранее беспокоясь о психическом здоровье всех будущих читателей «Президента».
- Так вот, бац – и он понимает, что он лишь марионетка, а управляют им силы иного толка и он пытается разобраться, в чём дело, начинает искать ответы на свои вопросы, при этом занимаясь обычными президентскими делами…
- Ты-то, конечно, отлично знаешь всё о быте президентов, - не удержался я от едкого замечания.
- Это не важно, - пропустил его мимо ушей обычно обидчивый Лёша. – Это же несуществующая республика, там президенты не такие, как у нас, совсем, совсем не такие.
- Утопия! – вздохнул я.
- Даже лучше! – воскликнул Лёша, наконец, проглотив многострадальный кусок колбасы и потянувшийся к рюмке. Я, словно ястреб на добычу, накинулся на этот шанс, спешно ухватившись за свою рюмку и, вскинув ее стремительно, но аккуратно, без всплеска, провозгласил:
- За утопию!
- За утопию! – повторил Лёша и опрокинул рюмку. Я последовал его примеру и вернулся в кондицию, достаточную для прослушивания Лёшиного бреда.
- Так вот, занимается он своими президентскими делами, живет, можно сказать полной, но двойной президентской жизнью: с одной стороны, работает на народ и республику, о которой он еще не знает, что её не существует, а с другой – ищет, ищет ответы на свои вопросы. И вот, наконец, он выходит на одного человека, которого, допустим, зовут Вилор…
- Причем тут, прости, Ленин?
- Какой Ленин, ты о чём?
- Ну, Вилор – это же «В.И. Ленин – организатор революции». Одно из тех странных имен-аббревиатур, типа Даздрапермы.
- А это что?
- «Да здравствует первое мая». У тебя что, детства не было?
- Почему?
- Ну, я узнал об этих перлах мира имён в пору босоногого детства от родителей.
- Нет, мне такого не рассказывали, - покачал головой Лёша. – Ну хорошо, не Вилор, пусть будет Геннадий.
- Вот это переход, - заметил я. По мне, так между Вилором и Геннадием пропасть, сочетающая в себе свойства пространственно-временного континуума и черной дыры. В четверг. Когда четыре чумазых чертёнка… Блин, опять понесло куда-то…
- А с Геннадием-то что не так? – спросил Лёша, но решил не давать мне повода перебить его рассказ поучающей лекцией. – В общем, он встречает Геннадия, который ужасно таинственный тип и, как оказывается – бывший президент.
- Геннадий – бывший президент? – с недоверием спросил я, как бы намекая на нереальность такого развития событий.
- Да оставь ты в покое это имя! Геннадий, Вилор, Коля, без разницы! Суть не в этом, а в том, что он – бывший президент, а в том, что о нем, почему-то, никто не помнит. И вот, он рассказывает президенту…
- Подожди, а его как зовут? Не может же быть, что в твоей книге только у Геннадия есть имя, - я еле сдержал смешок. Или не сдержал. Неважно, Лёша его не заметил, зато принял во внимание моё замечание и на его лице отчаянно отразился умственный процесс. Отразился заметно, потому что его лицо сжалось в куриную попку от натуги.
- Пифагор Иванович Смердюков, - выдала куриная попка, громким выдохом стравливая достигшее критической точки давление в черепе.
- Пифагор?! – я чего угодно ожидал, но только не Пифагора. Пифагор – это уж совсем. – Да еще и Смердюков? Ты сам-то такого бы выбрал? Даже в несуществующей республике? В параллельной вселенной, где все наоборот? В ином измерении, где люди ходят задом наперёд, разговаривают попкой, а лицом делают всякие непристойности? Смердюков, ну ты дал стране угля, ей-богу, Лёха, убил просто!
Я ржал, как конь, выпущенный на волю к табуну молодых и привлекательных лошадок, каждая из которых была в яблоках, причём, скорее, по размеру это были дыни. Или арбузы. А степень моего восторга выражалась именно в децибелах. И чем громче я ржу, тем больше у меня шансов в этом утонченном обществе скакунш. Скакуншей? «Надо потом в словаре посмотреть, как же конь женского пола в роли скакуна называется», - подумал я, продолжая смеяться. Лёша же не разделял моей веселости, а, судя по выражению его лица, его острый, как грелка, ум, снова начал работать, пытаясь придумать достойное имя для главного героя, да еще и президента. Видимо, ему это пока не удалось.
- Иванов Иван Иванович. Имя я потом придумаю, сейчас суть не в этом! – отчаявшись, воскликнул он, пытаясь снова совместить русло нашего разговора с рекой своего будущего повествования.
- Как удобно, за него уже все документы во всех организациях заполнены, - продолжал я давиться от смеха, шлёпая себя по коленям ладонями как тюлень-дегенерат. – Шаблонный президент, всем пример! Ой, не могу…
Лёша рассердился. Когда Лёша сердится, его лицо багровеет, а на пальцах начинают шевелиться волосы. В его глазах начинают плескаться багровые реки расправы над обидчиком и, зная Лёшу давно и плотно, я мог сказать точно: первой в расход пойдет недопитая бутылка в паре с моей головой. Будет неприятно и обидно. Я - человек дальновидный, поэтому конфликтную ситуацию замял профессионально, в стиле вечеринки в гараже на окраине: схватил бутылку первым и вскричал, как ненормальный:
- Ну, чё, Лёха, выпьем за президента! За республику! За несуществующую! – и залихватски налил по рюмашке, балансируя бутылку на указательном пальце правой руки. Не дав ему опомниться, я сунул ему в руку рюмку, чокнулся, громко выпил, еще громче выдохнул, оглушительно занюхал рукавом и, для верности, рыгнул. Лёша такого напора не ожидал и, как загипнотизированный, повторил то же самое, даже музыкально передав тембр моей отрыжки. Талант! После этого он немного успокоился: это было заметно по вновь идеально уложенным волосам на пальцах и отсутствию кровожадности во взоре. С другой стороны, вполне возможно, что лучше бы он меня вырубил, так как теперь мне придется снова окунуться в быт несуществующей республики во главе с существующим президентом. Я даже немного пожалел о том, что пожалел свой череп уже секундой позже.
- Ну так вот, президент Иванов, в смысле, Пифагор, то есть Смердюков, да тьфу ж ты! Президент, в общем, общается с этим Геннадием. И знаешь, что?
- Что? – обалдело спросил я, смахивая крошки со стола себе в ладошку.
- Геннадий ему рассказывает, как сам докопался до правды! А правда вот в чем: все, кто президента окружают, не настоящие! Это всё астральные проекции масонов высшего порядка! Они манипулируют им так же, как манипулируют и другими общественными деятелями, создавая иллюзию существования республики как таковой!
- О как! – пробормотал я, пересыпая крошки в другую руку.
- Именно! – вскричал Лёша, вскакивая со стула. – Но этот Геннадий говорит ему, мол, не лезь на рожон, друг, мы с тобой их раскроем и все эти масоны получат по мошне, а их золотой поток накроет простых граждан и тогда…
- Прости, что накроет простых граждан? – я, признаться, не поверил своим ушам, такая метафора была слишком извращенной даже для Лёши. С фантазией у меня все в порядке, поэтому подробная иллюстрация процесса «разбивания золотоносной мошны» не заставила себя долго ждать, как, впрочем, и очередной оскорбительный для автора смешок.
- Фу, пошляк! – воскликнул он, снова садясь. – И как тебя женщины терпят!
- Ну, женщины существа тонкие, они таких параллелей обычно не проводят, - начал, было, я защищаться. – А вот ты, взрослый человек, а туда же: «мошна», «поток»...
- Не важно, не важно, - перебил вновь меня Лёша. – В общем, он ему говорит: «друг, мы их раскроем, да так, что у всего мира уши захлопают от восторга!» и они придумывают ужасно хитроумный план, как всё это провернуть. Но тут президент знакомится на банкете с Розитой, которая...
- Подожди, а это что за героиня бразильского сериала? «Спит Розита и не чует, что на ней моряк ночует», а? «Вот проснется Розита и прогонит паразита», так что ли?
- Ой, ну что ты пристаешь ко мне с этими именами! Я потом все придумаю так, как следует. Ну, пусть будет Катей.
- Роковая женщина президента – Катя?
- Ну, Селестина, - предложил Лёша.
- Кто? Это из того же сериала, что и Розита, что ли? А где остальные? Может, ну его, Геннадия, а? Хосе Игнасио! Президент – Педро Пабло Консуэло де Монтойя! Роковая баба – Кончита Суарез дель Попиндеро де Балабуза! Цвет и сок нации! Что не имя – история!
- Да ё-моё! -  вскричал Лёша, хватаясь за стол обеими руками и зачем-то начиная его трясти. – Имена не важны сейчас! Важен сюжет! Фабула! Амбула! Преамбула! Завязка! Развитие событий! Кульминация! Катарсис! Мощнейший финал!
Лёша опять вскочил, и на этот раз стулу не повезло: он опрокинулся и бутафорская, по большому счету, спинка, шумно отскочила куда-то под частично разложенный диван.
- Подожди, это выходит, название книги – ой как важно, а название героев – вообще не важно? Ну какой из Пифагора, например, президент? Да еще и Смердюкова! Какая из Кати роковая женщина? Конечно, Екатерина Великая той еще штучкой была, но взглянем правде в глаза: в современности Катя – это робкое существо с лупоглазой моськой и крупными зубами. Геннадий – это странный мужик из глубинки, верящий в лечение почечных камней четырехчасовой мочой, собранной в полнолуние на левом берегу реки, идущей чётко с севера на юг. Селестина? Это что за силосная тина? Имена должны быть реальными, иначе, как говорил классик, «не верю!»
- Хм, может, ты и прав, - задумчиво протянул Лёша, пытаясь придвинуть стул за пустое место, заменившее стулу спинку. Наконец, его рука нащупала стул (немного ниже предполагаемых координат) и он снова уселся, выражая лицом основные симптомы мыслительного процесса. Не к добру, ой не к добру я наблюдаю это сложноподчинённое выражение уже не в первый раз за сегодня! Лёша - человек простой, человек действия, настоящая «белокурая бестия», только без мозгов и ростом не очень вышел, зато действует – как рубит! Раз – и оттяпал кусок бревна. Вместе с пальцем на ноге. Или ррраз – и схватил крошку за заднее место. А она – это он. Бывает! Вдруг повезло бы? «Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть» - вот его девиз по жизни. У Лёхи всегда так: всё или ничего, причём, обычно думать он и не начинает. Просто делает и всё. Порыв для него – самая важная часть самого бытия, без порыва он даже в туалет не ходит. Видели бы вы его в очереди в уборную! Одухотворенное лицо революционера! Он сейчас бросит бомбу в царя! Не задумываясь, не планируя! Просто потому, что – порыв!.. «За отечество! Ура!»
Но вот думать, мыслить, а уж тем более – задумываться – это всегда было не про него. Видимо, серьезно его эта идея с книгой зацепила. «Эх, а мне-то что делать?» - подумал я, тоскливо косясь на пустую рюмку и раскисшую от жары закуску.
- Ну-ка, помоги мне с именами, - наконец, снова заговорил он. – Давай придумаем, как можно назвать президента, чтобы понятно сразу – Человечище! А Геннадия так назвать, чтобы было ясно: таинственный хрен, чего-то знает, а, может, всего и не договаривает! А баба... Мммм...
Видимо попытки описать эту нимфу ввергли Лёшу в юношеские мечтания об идеальной деве грёз. Этот короткий перерыв дал мне отличный шанс разлить по рюмкам водку и, пока Лёша не опомнился, выпалить:
- За женщин!
Лёша, отвлёкшись от грёз о незнакомке, со щенячьим восторгом поддержал тост и быстро опрокинул в себя огненную воду.
- Так что там с твоей роковой женщиной?
- Ну, она такая... Такая... Роковая, - выдавил из себя пикап-мастер от бога.
- Как Анька из пятого подъезда? – услужливо подсказал я. Анька, кстати говоря, была объектом вожделения половины района, но в руки никому еще не далась, провоцируя разрастающиеся слухи о том, что, она либо лесбиянка, либо вздыхает по кому-то, кто взаимностью ей не отвечает. А вот по ней вздыхал Лёша. И не первый год, кстати говоря. Правда, гулять с лупоглазой Катей ему это не мешало. Думаю, попадись ему Розита с Селестиной – он и там мимо бы не прошёл. Такой человек! Порыв!
- Анька... Нет, она мелковата! Тут нужен калибр побольше! Ну, например, Анжелина Джоли, а? Такая, чтобы ух! И умная, - закончил свою тираду Лёша.
- Тогда это точно не Анька, - хохотнул я. – Анька барышня хрупкая и тупенькая, как наконечники стрел первых гомо сапиенс.
- Но-но, я бы попросил! Попридержи своих гомо, этого еще никто не знает про неё точно! – начал снова заводиться мой свежеиспеченный литератор. – Анька, она такая...
- Но Анька - не Анжелина, - резонно заметил я.
- Это да, - грустно выдохнул очевидное заявление Лёша. – Так ты поможешь мне с именами? Давай придумаем президента. Может, Алексей?
В его голосе промелькнули надежда и самолюбование – самые неприемлемые нотки при знакомстве с женщинами устройстве на работу. Что, в общем-то, почти одно и то же.
- Нет, президент Алексей – голодранец какой-то!
- Это почему голодранец?! – воскликнул Лёша, вскакивая и снова травмируя стул.
- Ты-то, может, и не голодранец, а вот я много голодранцев с таким именем знаю, так что ассоциации – самые неприятные, - попытался я довести до него свою мысль. Вроде бы его проняло. Видимо, этих голодранцев он тоже знал.
- Слушай, а как нынешнего-то президента зовут? Он вроде ничего такой, мощный дядька.
- Ты что, за печкой живешь, что ли? Домовёнок Кузя? Как можно не знать, как зовут президента?
- Память на имена у меня плохая, а новости я принципиально не смотрю, у меня от них нервный тик случается, а иногда – словесный понос. Бывает, и обычный прихватывает, - поделился со мной интимными подробностями будущий Достоевский. – Что-то, вроде, слыхал, что он во второй раз уже президент, а до него такой, вроде, коротенький был, как его... Собакевич? Кошкин! Нет, там какое-то другое животное было... Рысин! Нет, не то. Ладно. А сейчас вроде что-то направляющее такое... Железнодорожный? Нет. Дорогин! Тропинкин! Тропин?
Попытки Лёши вспомнить имя текущего президента Российской Федерации ужасно меня развеселили, в то время как сам новоиспечённый литератор активно морщил лоб.
- Всё, я сдаюсь, - устало проговорил он, взмахивая руками, как бабуля. – Как его зовут-то? И того, и другого тоже скажи. Я всю голову сломал!
- Коротенький, по твоему описанию, это... Ой, не могу! – я продолжал захлёбываться от смеха, в то время как Лёша нашел себе более полезное занятие – разливал. Знает, зараза, чем заткнуть душевные потоки! – Кхм. Ладно, предыдущий был Медведев, а этот – Путин, так что ты недалёк был от истины.
- Нет, эти фамилии мне не нравятся, - раскритиковал действующих политиков Лёша. – Не то!
Я воздвиг рюмку на невидимый пьедестал и пафосно произнёс:
- За критический ум!
- За соответствие имён характерам, как у Грибоедова! – добавил Лёша. Мы выпили. Я доел посыпанный крошками и замученный мною же кусок сыра. Лёша мечтательно нюхал газету.
- Думаю, президента назовем так: Иван...
- Дурак? – предположил я.
- Сам ты дурак! – сердито зашипел на меня Лёша. – Опять весь полёт мысли обрубаешь, как...
- Водка – восьмиклассницу, я понял, - закончил я за него.
- Так вот, Иван Силов, считаю, идеальное имя для такого героя. С одной стороны – Иван, то есть, человек свой, русский, сосед, родственник, кровиночка! Народ таких любит, -  не дал себя сбить с мысли Лёша.
- Ты прямо-таки политолог, - заметил я.
- А Силов – отличная фамилия. Сильный человек – сильная страна!
- Разве это не будет означать, что он все вопросы силой решает? Такое вряд ли кому понравится, - снова заметил я.
- Тогда пусть будет двойная фамилия! Как у Петрова-Водкина. Пусть будет Силов-Добрин! Иван Семёнович Силов-Добрин, лучший на свете кандидат в президенты! Сильный кандидат за сильную Россию! Добрый кандидат за справедливую Россию!
- Прямо не человек, а кнут и пряник в одном лице, - перебил я Лёшину восторженную эскападу.
- Да что ты придираешься! Не человек – кремень выходит! Всё, решено!
- Ну, хорошо, Силов-Добрин, Шилов-Бобрин, Пилов-Шноблин, - продолжил я ассоциативный ряд. – Давай дальше. Кто там, Геннадий? Как зовут Геннадия?
- Как-то странно называть Геннадия, я уже к нему привык, - признался Лёша, горестно вздыхая и выуживая из своей тарелки шерсть Пупка - моей собаки (мне показалось забавным, что если назвать собаку «Пупок», по всему дому будет шерсть «из Пупка», но, на деле, прогулки всегда сопровождались конфузами и недопониманием со стороны широкой общественности, так что я уже много раз пожалел, что мне вообще пришла в голову мысль назвать так бедное животное).
- Ну, раз он Геннадий, так пусть хоть фамилия будет мощная, так, чтобы тень от Геннадия на самого героя не попала, - предложил я.
- Давай! – согласился Лёша, на радостях бросая шерсть обратно в тарелку, прямо в недра винегрета. – Геннадий... Он такой таинственный и крутой, как Джеймс Бонд. Еще и преданный забвению бывший президент! Кого там предали забвению, не менее крутого? Эээ... Ленина? Может, дать Гене фамилию Владимиров?
- Ленина-то как раз предали куда угодно, только не забвению, вон он, лежит в Мавзолее, как будто только вчера положили! – резонно заметил я, пододвигая бутылку поближе к себе и готовясь стратегически налить еще по одной. – Геннадий Владимиров – совершенно не примечательный персонаж, на мой взгляд.
- Да, наверное, ты прав. Слабовато. Не тянет на крутого мужика! Кто у нас крутой?
- Игорь Крутой?
- Глупости! Так никто не называет дословно.
- Сказал человек, назвавший главного героя Силов-Добрин, - закончил за него я.
- Да иди ты!
- Подумаем, - сказал я, сдерживая возможно назревающий конфликт и ловко разливая «по маленькой».
- Давай, - согласился Лёша, косясь на рюмку. – За силу мысли и её полёт!
- За авиацию души! – дополнил я, мы чокнулись и осушили наши чарки.
Все знают, алкоголь расширяет сосуды, круг общения и раскрывает души, давая выпившему человеку супер-способности. Видимо, Лёша достиг критической массы,  так как Лёшу и прорвало.
- Геннадий Таинственный? Секретов? Мистериев? Тайнов? Хитров? Вайс? Умнов? Проныра! Тонкий? Изворотов? Подковерный?
- Постой, паровоз! – воскликнул я в попытке усмирить этот поток сознания. – Какие там Секретовы-Изворотовы, ты что? Ты же не хочешь сразу раскрыть его персонаж? Нужна фамилия и простая, и с изюминкой. Чтобы вроде бы и понятно, откуда она такая, фамилия эта, а вроде бы и с подковыркой. Вон, вспомни, у Грибоедова – Скалозуб! Молчалин! Вроде бы – ничего такого, а все ясно по ходу дела становится. А лучше еще – вернуться к простой фамилии. Может, даже и Владимиров сойдет.
- Это почему?
- Не думаю, что такой секретный человек, которого, тем более, предали забвению, скажет своё настоящее имя, - предположил я.
- Пожалуй, - согласился Лёша, фривольно почесавшись и снова сложив лицо думательной трубочкой.
Тут я вдруг осознал, что, незаметно для себя, не только включился в обсуждение этого будущего выкидыша отечественной литературы, но и принимаю в формировании его канвы самое непосредственное участие. Еще, не дай бог, сделает меня соавтором! Лёша же, не замечая гримасы первородного ужаса на моем лице, продолжил:
- Геннадий Плахов! По-моему, отлично придумано, а? Он возложит себя на плаху ради будущего мира!
- Тебя, видимо не смущает созвучность фамилии с... – хотел я было предостеречь о возможных и не нужных ассоциациях с народным лекарем всея Руси, но потом передумал. Что я, самый ответственный тут, что ли? – Хотя, отличная идея!
- Вот! Я тоже так думаю! Мы почти справились! А роковая женщина? Анька точно не подходит.
- Точно.
- Тогда, может, что-то иностранное? Будет шпионкой! Нет, разведчиком!
- А есть разница? – спросил я, снова разливая.
- Не знаю. Но шпионка – стерва, а разведчица – приятная няша.
- Вот это классификация, - сказал я, готовясь выпалить какой-нибудь тост.
- Да так и есть! – воскликнул Лёша, махнув руками и выбив рюмку из моих.
Я с неподдельным сожалением проводил укатывающуюся вслед за спинкой стула под диван рюмку. Теперь за ней только спасательный отряд посылать... У меня там находилась мини-Нарния, не хуже женской сумочки. Потому как диван имел, в силу ограниченного пространства, два положения: недоразобранное и разобранное. Передвинуть его не представлялось возможным: он был окружен мебелью, как партизаны в лесу – фашистами, а пол под ним предательски вспучило, навеки приковав диван к этому месту в углу. Лёша, однако, потери бойца не заметил и продолжал рассуждать на тему трепетности женских имён и степеней стервозности.
- Лола? Нет, пошло. Зинаида? Не то... Зоя, Вера, Нюра, Юра, тьфу ты! Кира! Нет, стервозина какая-то. Надежда? Слишком просто. Аглая?
- Сальмонелла?
- Что? – спросил Лёша.
- Что? – передразнил я. – Сальмонелла.
- Сальмонелла? Это еще что за вариант?
- Ну, Аглая, конечно, настоящее имя, но по мне, так очень похоже на бактерию звучит.
- Может быть, может быть. А ты что предлагаешь? Алевтину? Ефросинью?
- Зачем же сразу Ефросинью. Незачем нам такие крайности. Может, раз уж ты отмёл Нюру, Веру и Юру, сделаем ставку на что-то с привкусом итальянских виноградников?
Лёша покосился на полупустой буфет, где и намёка на выжимки итальянских виноградников не было.
- Это как?
- Изабелла!
- О! О! О! – восклицал Лёша, ища горлышком бутылки мою рюмку. Головоломка явно не складывалась. Я встал, достал рюмку из другого набора (как-то так вышло, что из всех наборов их осталось по две, видимо, в рядах посуды происходило сокращение штата до необходимого минимума, причем, без моего ведома) и поставил ее на стол примерно в том районе, где Лёша шарил бутылкой. Наконец, стыковка произошла.
- За роковую женщину! – выпалил тост Лёша и рывком выпил. Накрыл голову газетой и смачно втянул в себя «запах сплетен на кино и телевидении». Я от него тоже не отстал, но ограничился последним не лишённом девственно-круглой формы куском «любительской».
Я подумал о том, что эту лавочку пора сворачивать. Что «Литературная газета» удавится, если из-под пера Лёши выйдет это произведение. Про Ваню Силова-Добрина, Гену Плахова и Изабеллу. Не меньше, чем Росселини. Я отчаянно встал, собираясь переместиться на неразобранный диван и разобрать его, применив к нему свой вес. Я встал, но, к сожалению, только астрально. И где эти манипулятивные масоны, когда они так нужны?
Лёша же был полон энтузиазма. Он резко стащил с себя газету, и я увидел, как страшно горят его глаза. Я почувствовал себя загнанным в угол, я был совсем как мой диван: вокруг меня вот это нагромождение словесной мебели, а пол моего сознания вспучило безумной фантазией.
- Смотри, Изабелла будет у нас без фамилии! Никто не знает, как её зовут по-настоящему. И, конечно, Иван в неё влюбляется. А она – ему помогает. Точнее, он думает, что помогает. А на самом деле – ею тоже управляют масоны. Но она – особенная, она помнит, кем была до того, как стала марионеткой, сопротивляться она не может, но все чувствует и искренне любит Ивана! Геннадий всё про неё знает, да только Иван ему не верит. Масоны узнают, что Геннадий вернулся. И тут заворачивается!..
Я уже заранее жалел, что спрашиваю:
- А откуда Гена вернулся? – он мне был уже как родной.
- Как откуда? Из заточения! Он как граф Монте-Кристо. Как Мандела!
- Допустим, - я решил быть немногословным, к тому же, этому способствовало ухудшение работы речевого аппарата и значительно увеличивающейся тягой ко сну. Я подпер голову рукой и стал, судя по отражению в буфете, выглядеть загадочно-задумчиво, почти даже романтично.
- И вот, Иван узнаёт, что в стране – иллюзия власти. Что, на самом деле, и республики-то не существует, вообще стран не существует, всё это – бутафория и фарс! А нужно это всё для того, чтобы... – Лёша хитро на меня посмотрел и налил еще по одной. – Что это с твоей рюмкой?
- Повзрослела, - ответил я, надеясь, что пересказ будущего шедевра закончен.
- Ну, за успех! – с чувством произнес Лёша и выпил.
- Да, - продолжал быть немногословным я и тоже выпил. Хотя, наверное, уже не стоило. Очень хотелось лечь, но для этого надо было встать, а для этого надо было еще посидеть. Квест года!
Внезапно в дверь настойчиво позвонили. Я всегда знаю, когда звонят настойчиво, потому что при интенсивном нажатии на мой звонок он имеет тенденцию к неприятному удару током, результатом которого, обычно, является вскрик звонящего. Зато сразу ясно, кто пришёл. Ойкнули очень коротко, мило и тоненько. Это была явно женщина, но, судя по потоку непечатных и неженственных слов, это была не моя муза, утонченная и воздушная (такой, по крайней мере, она мне казалась, когда мы еще встречались), а какая-то чужая тётя.
Лёша встрепенулся. В общем-то, я его не виню, мы сидим вдвоем уже довольно давно, а для такого порывистого вьюноши, как он, долгое отсутствие женского фактора вызывало печаль и глубокую скорбь. Правда, со своими президентами и масонами он так увлекся, что поволока вожделения появилась в его взоре лишь сейчас, после мелодичного, как старый трамвай «ой» и непечатного сопровождения.
- О, Изабелла пришла! – воскликнул он, по-моему, излишне перевозбуждаясь. – Открыть?
Я представил себе, как этот неконтролируемый самец кенгуру набросится на бедное создание. Ещё я представил, что бы она сказала, учитывая уже продемонстрированный крепкий лексикон. Я поспешно пресёк Лёшин энтузиазм.
- Я сам, мало ли кто там, - многозначительно сказал я, вращая глазами (со стороны могло показаться, что это я для устрашения, но, на самом деле, это чтобы не вырубиться где-нибудь на подходе к коридору). Я подошел к двери и вгляделся в глазок – образчик времен использования бычьего пузыря на окнах. Ничего не разглядев, кроме женственных очертаний, я открыл дверь и увидел перед собой саму Анжелину Джоли. Точнее, вышеупомянутую, строптивую и недоступную Аньку.
- Привет, - промолвила эта прелестница своим слегка хрипловатым голосом. – Можно я зайду?
- Ну... Не то, что бы я тебя выгонял, но я немного занят.
- Ага, - протянула Анька, уже снимая обувь и куртку. – Чувствую по запаху, чем ты занят. Я, вообще-то, не просто так пришла.
- Это понятно, - сказал я, хотя мне вообще ничего не было понятно. В голове была полная каша из Анжелины, Аньки, Ивана-дурака, Гены, масонов и печали об утраченной рюмке. – Ну, излагай.
- Послушай, я не знаю, что ты обо мне думаешь, но я о тебе совсем иного мнения, - начала сразу с загадок Анька. – Я знаю, что обо мне говорят всякие... Умники, но это вообще не правда. Вот ты, ты такой... Ну, джентльмен, что ли. Я пришла, потому что давно хотела сказать тебе, что...
Из комнаты раздался голос Лёши.
- Ну, где ты там застрял? Тащи эту няшу сюда!
- У тебя Лёша? – быстро спросила Анька.
- Да, - постарался также быстро ответить я.
- Тогда я потом лучше зайду, - неожиданно сказала она и начала надевать сапоги, смешно прыгая на одной ноге. – Ты же знаешь мой номер, да?
- Возможно, - ответил я, хотя, по-моему, у меня в мобильном только два номера: родителей и Лёшин. И то, потому что Лёша сам его записал.
- Наверняка нет, - с непонятной горечью произнесла Анька и сунула мне в руку бумажку с номером. – Позвони, когда будешь один, ладно? Я зайду.
- Как скажешь, - пожал я плечами.
- Ему не говори, что я приходила, ладно?
- Как скажешь.
Анька быстро выскользнула из квартиры, а я остался стоять посреди прихожей, подпирая шкаф и планируя перемещение в комнату. Тут я вспомнил, что там Лёша, а, значит, и его «Президент несуществующей республики». Вздохнув, я отправился на неминуемую казнь растленного и поруганного разума.
- Эй, а где няша? – сразу спросил о главном Лёша.
- Няша была не наша, ушла, - ответил я, ошибочно садясь снова за стол. «Надо было сразу на диван!» - пронеслось у меня в голове. Но топливо кончилось, а вставать снова не было ни сил, ни желания.
- А кто это был?
- Так, одна Анжелина, - сказал я опрометчиво. Лёша подозрительно сощурил глаза.
- Так, подожди... Судя по ругани и ошметкам духов, это могла быть только МОЯ Анжелина! – Лёшу накрыло внезапным озарением. И приступом ревности. – Это что? Это почему? Это откуда? А? И давно? Да как ты! Да я! Тут! К тебе! А ты! Ах ты!
Будущий Стругацкий с Хайнлайном в одном флаконе стремительно терял способность выражать свои мысли в понятной другим форме. Я вяло отмахивался от его попыток ударить меня вилкой в глаз.
- Ну что ты орёшь? Я не знаю, чего она припёрлась. Я с ней не общаюсь, это твоя муза, не моя.
- Да она всем Анжелинам Анжелина!
- Ну, хорошо, она конфетка. Успокойся только.
- Так значит вот как! Конфетка? За моей спиной?!
 - Да что ты заладил? У неё спроси, чего она приходила! Я не в курсе. Может, денег одолжить хотела. Увидела мою нещипаную рожу и ушла.
- Да зачем ей деньги, у неё всё есть! – мечтательно воскликнул Лёша, что, однако не помешало ему продолжать свою угрожающую деятельность вилкой. – Чего от тебя ей надо? Ты же пузырь!
- Я кто?
- Пузырь, пузырь, пузырь! – взвыл Лёша, отбрасывая вилку под диван. Еще одного воина унес жестокий Стикс... С другой стороны, чёрт с ней, с вилкой, меня тут, кажется, оскорбляют в самой наглой форме.
- Чего это я пузырь? – решил я уточнить на всякий случай. Не люблю ошибочно бить морду, знаете ли. Воспитание – не пропьешь!
- А того!  Пустышка! Не друг, а так, резиновая уточка. Никакой поддержки, никакого сочувствия. Кусок ты, - подытожил Лёша.
- А вот с этого места можно поподробнее? – я все пытался найти суть проблемы, с одной стороны, и избежать кровопролития – с другой.
- Да никакой помощи, никакого толка от тебя! Всё время занят, всё время где-то ходишь. Я думал – на работе, а теперь понятно, с Анькой ошиваешься, хоть и знаешь, как я её... Как мне её... Ух! Бурбон! Монстр! – и, не выдержав накала собственной патетики, набросился на меня с кулаками. Тут я порадовался, что вилка улетела в небытие, потому как моя способность к движению слегка деградировала. В итоге мы оказались на полу, вяло дубася друг друга, а с дивана на нас также вяло и безучастно смотрел Пупок. Не знаю, сколько бы еще продолжился этот цирк, если бы не стук в дверь. Если стучат – значит, свои, потому что чужие - звонят в звонок и их бьёт током. А свои – наученные.
- Послушай, Лёш, а ведь я могу легко доказать, что Анька в первый раз ко мне сегодня пришла, - продолжая изображать поединок сказал я.
- И как же? – гневно, но немного наигранно и устало спросил Лёша.
- Ты сам подумай, если бы она тут часто бывала, стала бы она звонить в звонок? Ты когда в последний раз в него звонил? В 98? Потому что знаешь, что дёрнет током. Неужели я бы постоянной гостье не разъяснил такого? Я что, садист?
Лёша задумчиво отвесил мне пощечину. После чего отвалился от моего офицерского тела, как вампир, насытившийся жертвой, и сказал:
- Пожалуй, можно тебе поверить. Ты не такая, прям, сволочь, чтобы девушек током бить. Может, я даже слегка погорячился.
- Спасибо за комплимент, - искренне проговорил я. На короткий миг наш небольшой пикник снова перешел в разряд мирных демонстраций. Но тут в дверь снова постучали.
- А это кто? – спросил Лёша.
- Сейчас узнаем, - сказал я и пополз к входной двери. За дверью меня ждал сюрприз. Вообще, я принадлежу к тем снобам, что считают, что шутка, повторенная дважды – это верх неприличия в мире юмора. А если с первого раза не понятно – то читайте «Мурзилку». Поэтому увидев за дверью Аньку (опять, снова, еще раз, можно сказать как угодно), я немного оторопел и расстроился.
- Я подумала, что тянуть не стоит, - с порога заявила она, скидывая сапоги в районе моего лица. – Всё сейчас выясним.
- Кто там?! – возопил из комнаты Лёша.
- Это я! – очень типично ответила Анька. Мгновение – и Лёша был в прихожей. Его лицо лоснилось от чувства невероятной радости, а глазки, налитые кровью, подозрительно на меня косились.
- Анька! Какая встреча! Проходи-проходи, - засуетился самоназначенный новый хозяин дома. – Вот, тут у нас стульчик есть, а тут – салатик, а вот водочка...
- Да уж, с вами без этого никогда не обходится... – пробормотала Анька.
Я, наконец, вернулся в лоно своей единственной комнаты и предложил даме новую, чистую рюмку. Правда, почему-то опять из другого сервиза.
- Так что же привело тебя в мои пенаты? – спросил я без задней мысли и тут же получил самый озлобленный взгляд, на который был способен Лёша. Не дав ей ответить, он затараторил:
- О, а ты знаешь, что мы тут делали? Мы тут кое-что сочиняли! А знаешь, кто? Я!
- Что? – переспросила Анька. Я её не виню, если бы меня здесь не было последние несколько часов, я бы тоже не понял ни слова из того, что он сказал.
- Я пишу книгу, - горделиво протянул Лёша, ожидая феерической реакции на своё заявление.
- Это интересно, - сказала Анька без особого энтузиазма, рассеянно погладив Пупка. Лёша отсутствия восторга не заметил и продолжил вываливать на Аньку совершенно не нужную ей информацию.
- Так вот, книга будет – улёт! Главный герой – просто мечта! Сюжет – закручен! Ты представляешь?! – перешёл на фальцет Лёша. – Республика, которой нет!
- А она об этом знает? – отстранённо поинтересовалась Анька, странно смотря на меня.
- Конечно!
- А её президент?
- Конечно, нет! – радостно воскликнул Лёша.
- Разумно, - резюмировала Анька. Лёша опять засветился этим странным полярным светом, а я задумался о схожести нашего мышления и, в частности, реакции на Лёшин бред.
- Послушай, Лёш, давай пока отложим твою беллетристику, хорошо? Я хотела с вами поговорить.
Лёша, было, насупился, но, видимо вспомнив, что слова принадлежат его Анжелине, его музе, его мечте, передумал дуться и с интересом взглянул на неё.
- В общем, мы ведь давно знакомы, правда?
- Да! – выпалил Лёша, видимо, думая, что участвует в викторине и может получить приз за скорость. Я промолчал, не видя смысла повторять Лёшкин ответ. Анька устало на него взглянула, но потом перевела взгляд на Пупка (смешно же звучит, а?).
- И все эти годы я чувствовала себя несчастной, потому что любила одного человека, но он был очень прочно занят...
- Для тебя я всегда был свободен! – воскликнул Лёша, трясущейся рукой хватая огурчик. Анька пропустила его замечание мимо ушей.
- Но вот, совсем недавно я узнала, что со своей музой он расстался. Сначала я подумала: «вот он, мой шанс!», а потом вспомнила, что его лучший друг влюблён в меня уже довольно давно... И решила, что нужно оставить всё, как есть. А потом, как любая женщина, передумала. И пришла сюда. Увидела этого человека и поняла, что ему плохо одному, а его друг не способен заменить ему музы.
Лёша непонимающе моргал, вскидывая брови, сжимая в руке пресловутый маринованный огурец. Я, кажется, начал понимать, откуда начинать понимать (удивительно, какие мужчины, всё-таки, тугодумы в сфере любви), но не решался сделать предположения вслух. К счастью, Анька оказалась более смелой, возможно потому, что она готовилась к этому выступлению, а мы – нет.
- И, подытоживая... Я бы хотела быть с тем, кого люблю. Давай хотя бы попробуем? – сказала она, смотря прямо, не мигая, на меня. Лёша смотрел то на меня, то на неё, как болельщик на матче по настольному теннису, всё еще пытаясь задушить бедный огурец. Анька продолжила: - Я не хотела никогда тебя обижать, Лёш, но я никогда не могла представить себя с тобой и мне жаль, что после стольких лет отказов тебе я вот так признаюсь, что люблю твоего лучшего друга. Я так наделась, что ты влюблён в свою Катю! Но тот факт, что ты продолжаешь эти бесконечные смущающие меня комплименты, говорит сам за себя. Я тебя прошу, не обижайся на меня, но я так устала скрывать свои чувства!
- Я думал, ты разведчица, а ты полная шпионка! – сказал Лёша и, в порыве, сожрал, наконец, огурчик.
- Что? – переспросила Анька.
- Ничего! – сердито кинул Лёша, разливая водку. – За долбанный шпионский треугольник, мать его!
Я сидел в полной прострации. Думаю, если масоны захотели бы управлять моим телом – сейчас был бы идеальный момент, чтобы в него вломиться. Я тоже взялся за рюмку и отпил, как девчонка. Анька тоже взяла свою и опрокинула её, как мужчина. Затем встала и направилась к выходу. Одевшись и уже в дверях, она задержалась:
- Позвони, как разберетесь со своей несуществующей республикой, - сказала она и улыбнулась мне.
Как только за ней закрылась дверь, Лёша вспорхнул с покалеченного стула прямо в мои обессиленные объятия.
- И как это понимать, а? А?! Что ты молчишь, резиновая ты дырка! Я тут делюсь, распинаюсь, а ты! Исподтишка! Нож в спину! – распинался Лёша, махая руками.
- Да что я?! - Наконец, во мне проснулось что-то наподобие чувства самосохранения и принципиальное безразличие, выпестованное годами, куда-то разом пропало. – Для меня всё сказанное ей (я не решился назвать её по имени, не знаю, почему) – такая же новая информация, как и для тебя! Думаешь, я не обалдел? Когда вот так приходит женщина, которую активно и неприкрыто, не смотря на свои многочисленные отношения, вожделеет твой лучший друг, и говорит, что любит тебя, а не твоего друга, который активно и неприкрыто... В общем, ты понял. А сам я только с пылу с жару холостяк. Буквально, только из печи, подогреваемой адским пламенем жестокости и мужененавистничества (это такой красивый способ назвать бывшую «стервой», по мне, так не хуже «шпионки»). Мне-то что делать? Как реагировать? Я не знаю.
Лёша, вроде, немного успокоился. По лицу было видно, что он снова думает. В его руке снова был огурец. Я, воспользовавшись моментом, снова налил «по маленькой». Подумав еще немного, он решительно схватил рюмку, поднял её, поднявшись сам, и громогласно заявил:
- За неизвестность будущего! Ура! – и быстро выпив, вышел из-за стола. Я выпил с ним, в недоумении следя за его сборами.
- Ты куда?
- Я – домой. В конце концов, у меня там лупоглазая, щербатая няша. Пять раз уже звонила, между прочим.
- Подожди, а что... Как? Как мы поступим?
- Я не знаю, как ты поступишь, это же твоя жизнь, не моя.
- Но что ты думаешь?
- Я? Я ничего не думаю, я устал, - как-то слишком разумно и взросло ответил Лёша. – А вообще – знаешь, кто на самом деле президент несуществующей республики?
- Я? – сделал я смелую догадку.
- Выходит, ты, - грустно согласился он. – И я из твоей республики выхожу.
- Но безвизовый режим сохранится?
- Только в сезон отпусков, - задумчиво ответил Лёша, напяливая шапку. Мы оба улыбнулись.
- А книга? – не знаю, зачем спросил я.
- Еще обсудим, - сказал Лёша, закрывая за собой дверь.
Я снова сел, но теперь, наконец, на диван. Пупок смотрел на меня грустно и как-то особенно по-собачьи. Я аккуратно прилег рядом с ним, вызвав громкое рычащее недовольство таким наглым вторжением, но сон, почему-то, такой желанный еще час назад, не шёл, а все мои мысли были об Ане. Странно, я никогда не думал о ней как о девушке, наверное, потому, что она была для меня частью Лёши, его огромного эго, даже не смотря на то, что взаимностью она ему никогда не отвечала. А еще я подумал, что проиграл Лёше тысячу рублей, потому что, всё-таки, Аня – не лесбиянка.
Я лежал, прислушиваясь к сердцебиению Пупка (каждый раз смешно, ну ей-богу) и думал, что делать дальше. И решил, что раз уж карты раскрыты и секретов больше нет, то почему бы не попробовать? Я перевернулся на другой бок, вызвав новую волну рыка. Подумал еще немного (наверняка и мое лицо было похоже на куриную попку) и позвонил Ане, посчитав, что она вряд ли спит после такого разговора.
Она быстро взяла трубку, подтверждая мою догадку.
- Да?
- Это я, - банально ответил я.
- И?
- И... Это мы.
Она громко выдохнула в трубку. Затем тихо проговорила:
- Придешь сейчас?
- Да, - она молча положила трубку. Я резко встал, снова разбередив Пупка. Немного посмеялся над его именем (в миллионный, наверное, раз). И начал собираться. Расчесывая щеткой щетку своих волос, я снова вспомнил о лёшиной книге и её безумном сюжете и вдруг, как озарение, также гениально и легко, как и мысль запить водку пивом, мне пришла в голову концовка этого будущего бестселлера:
«Геннадий отдал в последний раз честь. Президент, бережно неся на руках Изабеллу, навсегда покинул овальный кабинет. Конец».