***

На улице было зябко, и Гоша съёживался в своей тонкой олимпийке. Он старался дышать потихоньку, не пускать много холодного воздуха в лёгкие. Очень быстро он запыхался и остановился покурить возле универмага. Откуда-то доносилась песня группы "Hi-Fi". На остановке метрах в пятидесяти стояла только одна девушка в красном или около того, берете. Гоша закурил, в пачке у него осталось ещё 4 сигареты. На задней стороне пачки - надпись "онкозаболевания" и, видимо, страшная картинка. Гоша усмехнулся. "Онкозаболевания" и абстрактные "страдания" с "зависимостью" пугали Гошу не так, как надпись "импотенция". Даром, что к ней была самая смешная картинка из всех представленных на сигаретных пачках.
Гоша закурил, в пачке осталось ещё четыре сигареты. Он посмотрел сначала на картинку "онкозаболевания", потом на берет на остановке. На улице было зябко, и Гоша в своей тонкой олимпийке съёжился сначала до размеров берета, а потом до сигаретной пачки. Ему стало страшно, даже импотенция не пугала его так, как прежде. Я лепрекон, подумал Гоша, лепрекон с золотишком. Ему стало ещё страшнее, он пустился в пляс около универмага, играла группа "Hi-Fi", зачем всякие модники слушают модные ремиксы на песни подобных групп, подумал Гоша, а лепрекон, хихикая, ответил ему, что так не стыдно слушать то, что слушать стыдно, подпевать тому, чему подпевать западло.
Слово "западло" привелу Гошу в чувство. Он перестал бояться, а танец согрел его. Гоша вернулся к своим первоначальным размерам. Он решил, что надо зайти в универмаг, чтобы опять не замёрзнуть и не стать маленьким. "Дорогая, я уменьшил Гошу", пронеслось у Гоши в голове стремительно, и локомотив страха снова начал подъезжать к гошиной станции, как тот грязный полупустой автобус, сожравший девушку в красном берете. Она залезла к нему в пасть добровольно, и тот лениво двинулся дальше, чтобы переварить её по пути вместе с её беретом, похожим на ягодку, развороченную маленьким взрывом на полянке в ясный погожий денёк.
Гоша поспешил забежать в универмаг, и чудом успел. Запрыгнув на последнюю ступень стоит, большой, и смотрит на салатики и морковку по-корейски, на разбитную бывалую женщину за прилавком. Тут весело и грязно, грязно, поэтому Гоша проходит дальше через дверь, к ящичкам, к ячейкам, куда надо сдавать вещи, но Гоше сдавать нечего (разве что золотишко?), поэтому он проходит к продуктам. Тут светло и свежо, особенно рядом с молочными продуктами, свежо, но не зябко. Сохраняй размеры, Гоша, советует он сам себе. Сохраняй размеры, хоть это и не просто, когда повсюду снуют люди. Они отвлекают его. Пугают своим неумением и нежеланием соблюдать дистанцию. Глупые люди солнце на блюде съедят, если дать им эту возможность. Некоторые из них, многие из них носят головные уборы в помещении, и как же нелепо смотрятся их меховые шапки, когда они выбирают докторскую колбаску или куриные грудки. Гоша слышит жужжание, оно исходит от этих головных уборов. Три человека в безобразных меховых шапках: дородная женщина лет пятидесяти, её, видимо, муж - сухонький мужичонка, склонившийся над сардельками и тридцатилетний мужик, любитель пива "Охота крепкое". Вся его корзинка набита стеклянными бутылками, они призывно позвякивают в такт жужжащей на голове этого Васи шапке. Так поезд несётся по рельсам прямо вдоль полок с продуктами. Тележки, обезумев, прыгают на рельсы, и поезд переезжает их, гнёт, превращая в огромные брекеты на зубах той девочки, с которой Гоша целовался в четвёртом, кажется, классе. У неё были белые носки и раздристанные сандали, на которые Гоша не мог смотреть без отвращения. Брекеты его не смущали. Они целовались на школьном дворе, и Гоша был счастлив. Когда поезд походя разрезал её ноги в сандалях, Гоша заплакал и схватил первое, что попалось ему под руку. Это был батон, красивый, как эльфийский меч, светлый, как волосы той девочки.
Гоша, крича, сбивал батоном меховые шапки с покупателей. С толстухи и её высохшего мужа шапки слетели сразу, и, не переставая страшно жужжать,
летали вокруг Гоши. Он отмахивался от них как мог, пытаясь достать батоном до головы алкоголика, последнего человека, оставшегося в меховом головном уборе. Тот пятился назад, приговаривая "бля, бля, бля", крестясь одной рукой, а другой крепко держась за ручку корзинки с пивом. Гоша стремительно становился маленьким, но продолжал отчаянно сражаться, пока охранник универмага не ударил его дубинкой по голове. Гоша упал на пол. Шапки пропали из поля зрения. Муж с женой голосили так, что заглушили причитания третьего. Охранник кричал где-то над Гошей: "Ты что, охуел, а?! Ты что, охуел?!". Гоше было всё равно, к кому охранник обращается.
Кровь со лба попала Гоше в левый глаз. Тогда Гоша закрыл правый, и свет от ламп на потолке стал красноватым, как берет той девушки с остановки. Это было красиво, но не то чтобы очень. Гоша улыбнулся. Он снова становился большим.