Редиска

Я нашу тундру сразу полюбила. Она совсем не такая оказалась, как на картинке в учебнике: поле, чахлые кустики, скучное небо… И больше ничего нет. Я так и запомнила: тундра – это где ничего нет. Глупости! Всё тут есть. Даже деревья попадаются. Между Норильском и Талнахом – лиственницы, целый лес. Среди них еле растут истонченные полупрозрачные березы и лысоватые ёлки. Ну и кусты тоже – ива да ольха, ёж-можжевельник с синими бусинами ягод, костистый шиповник да рябина – на севере она кустится у самого корня, и к осени лист у нее делается румяно-розовым от холода.
Озёр в тундре так много, что вся суша – это их берега, оттого земля здесь широка и пустынна, взгляд долго летит над водой, над пологими безлесными холмами, пока не упрется в лиловые хребты на горизонте.

Осенью ягод полно – голубика, черника, брусника на каждом шагу. Их столько, что ради горстки даже нагибаться лень. Ягоду здесь запасают ведрами, вычесывая стебли самодельными железными комбайнами – гибридом совка и гребенки. Руками – только морошку рвут, но ее мягкие пахучие малинки отходят рано и вообще не в счет. У нас комбайна нет, поэтому мы грибы брать будем, раздумываю я, пока лязгающий, пахнущий бензином «сто второй» автобус везет нас на турбазу.
Выходим у моста через Норилку – широкую и мутную, как разлившаяся печаль реку, берега ее точно ракушками облеплены моторками, сараями, перевернутыми плоскодонными лодочками. Мост, шагая на бетонных ногах, уходит на ту сторону к Талнаху, а мы – остаемся.

Турбаза «Зорьки рыбацкие» – деревянный, резной теремок на пригорке. Вокруг, соединенные дощатыми мостками разбросаны гостевые домики под красными крышами. Но чуть в сторонку – и будет как везде: всхолмленья да овражки, топкие, звенящие комарьем поймы озер, рыжий ивняк, источенный ржавчиной ольховник.
Расходимся всяк в свою сторону – не строем же по грибы идти. Авось не потеряюсь. Да и где тут блудить – с одной стороны Норилка, с другой – дышат в небо бурым сернистым газом длинношеие трубы заводов, и их ядовитое дыхание улетает далеко-далеко.

Хороших грибов в тундре мало. Белых вовсе нет, но подберезовиков, маслят, желтопузых моховичков найти можно. Зато любая поганка, на которую и глядеть-то живот сводит, съедобна. В школе говорили: мол, на у нас Севере не то, что на материке – ничего ядовитого не растет. Ну не знаю. Тут повсюду серые мухоморы раздавленные валяются, что-то никто на них не польстился. А от приличных грибов – одни пеньки. Ясное дело, возле турбаз вон сколько народу пасется, все кочки утоптали.

Надо бы подальше зайти, да одной тревожно – тундра, мало ли что… Но если вдоль реки держаться – то можно, пожалуй. Шла-шла, глазами по кустам шарила, пока не набрела на заросли карликовой березы, где среди кудрявого ягеля рассыпались рдяные сыроежки – сопливые, как ребячьи носы. Но едва я опустилась на корточки, воздух надо мной загудел, заколыхался от гнуса. Карликовая береза – не дерево, одно название! Кустики чуть выше травы, с медными, как копеечные монеты листьями – приют кровопийц, подыхавших без меня с голоду. Ох, давно я от грибов так не бегала – сигая через гати и торфяные кочки, давя бруснику и сшибая на бегу ольховые шишки.

Свирепая гнусь не отставала, но ветер вдруг рванул желтые подолы кустов, ощетинил сухие метелки иван-чая, погнал навстречь его серый пух, и погода для комаров стала нелетной. Я перевела дух и огляделась. Тундра все же не лес – далеко видать. Но ни реки кругом, ни построек – и куда я, балда, забежала? Прислушалась – справа вроде трасса шумит. Значит, мне туда.
Назад идти труднее. Куда ни поверну – всюду озера, их только начни обходить… До зимы петлять будешь. Зато грибы попадаться стали. Болотные подберезовики с извилистыми ножками, твердые и холодные как речные камушки зеленые сыроежки, рыжеголовые осиновики. Шум дороги приблизился, но озеро, вдоль которого я шла, все тянулось, берега его скрывала осока – попасть на ту сторону нечего и мечтать.

И тут я увидела крышу – она стояла прямо на земле и еле слышно шелестела, вся голубовато-прозрачная, как разбавленное норильское молоко. Я остановилась и на всякий случай помотала головой. Крыша никуда не делась. Толстый полиэтилен «дышал» под ветром и там, внутри, кто-то ворочался. Не будь вокруг тундра, я бы уже узнала теплицу, но здесь – на вечной мерзлоте среди обглоданных газом лиственниц мысль о грядках просто не могла прийти в голову. Неподалеку возле кустов торчала синяя, блестевшая свежей краской бочка, от нее к озеру спускалась набитая стежка, а с другой стороны, заслоненная ивняком, виднелась обшитая горбылем хибара с трубой.

Клеенчатая завеса на дальнем краю парника была откинута. Я заглянула внутрь. Среди засохших огуречных плетей и побегов зеленого лука, стоял на карачках мужик в штормовке и ел какую-то ботву, как козел. Выпятив зад, подпертый грязными подошвами резиновых сапог, он что-то откусывал с сочным хряпом и при этом одобрительно мычал себе под нос, всецело поглощенный своим занятием.
– Эээ… здрасьте, дяденька, – сказала я. – Вы не знаете, где тут на турбазу пройти?
Мужик вздрогнул и повернул ко мне плешивую голову.
– Какую турбазу? Ты откуда взялась?
Я замешкалась, не зная, на какой вопрос отвечать, но дядька, увидев мою корзину, сам обо всем догадался:
– А-а-а, грибочки… – он поднялся, отряхнул портки и бесцеремонно сунулся в мой кузовок, – Хороши-и… – оглаживая заскорузлыми пальцами их сафьяновые шляпки, пробормотал он. Глазки у него замаслились. Небось самому таких хочется.
– Я думал ты купить… – рассеянно сказал он.
– Чего купить? – удивилась я.
– А вот! – он как мыша за хвост вытянул из кармана штормовки мелкую чумазую редиску,
– Знаешь, какая ядреная! На, пожуй, – дядька ловко обтер ее о штанину и сунул мне, – ну как?
– Вырви глаз! – признала я. – Неужто вы сами вырастили?!
– Что ж я, по-твоему, украл ее? – обиделся он.
– Так в тундре же не растет… – промямлила я.
– У Семёныча – всё растет! – всхорохорился дядька. – Смотри! – он кивнул на свое хозяйство. – И лучок, и укропчик… Огурцы вот летом были, горькие правда. Редиски третий урожай снимаю. На базаре – по полтине пучок,– похвастал он. – Но тебе уступлю. По сорок копеек возьмешь?
Я покачала головой.
– Ну по тридцать пять? Даром, считай, отдаю…
– У меня денег нет, – с сожалением сказала я.
– Нету?.. – мужик поскреб в затылке, – Ну тогда это… может, сменяемся? – он кивнул на мою корзину.
Я засопела. Грибов жалко – сколько я их собирала! Но принести из тундры редиски… это вам не сыроег в кустах наковырять. То-то мои удивятся!
– Соглашайся! – уговаривал дядька, – Хорошая редиска, не пожалеешь.
– Ладно, – решилась я, – а на сколько пучков?
– Не боись, не обижу, – усмехнулся огородник. – Давай-ка свою корзинку.

Труся к турбазе по указанной Семёнычем тропке, я только головой вертеть успевала, разглядывая встречные огородики, разбросанные по тундре вдоль шоссе остовы теплиц, крытые толем баньки и любовно обихоженные балки. Видать тяга к земле держится в северянах крепче, чем корешки укропа в мерзлом торфянике – его дядька от души навалил в мою корзину, прибавив несколько лохматых связок к редиске и зеленому луку.

Увидев, какую добычу я несу, мои руками всплеснули, и даже ругнуть забыли, что ушла в такую даль, не сказавшись. Назад в город ехали долго, собирая по пути пахнущий костром и мокрой тундрой усталый люд. На мою корзину поглядывали с любопытством. Кто-то вздохнул рядом: «Пахнет-то как! Окрошкой что ли…»
Битком набитый автобус потряхивало. В ногах у пассажиров звякали ведерки и бидончики с ягодами, тулились объемистые мешки и короба, полные грибов, облепленных мелким тундровым сором. Грибники деловито обсуждали удачу, делились рецептами засолки и мечтали о жареной картошке. Я вспомнила свои подберезовики, вздохнула: «Эх, зря отдала!..», потом про Семёныча подумала – добрый он, вон сколько всего мне напихал. Пускай тоже тундрового поест.

Дома стала выкладывать на кухонный стол тонкоперый усатый лук с белыми головками, толстые, обвязанные черными нитками пучки укропа. Потом взялась за редиску и только тут разглядела – под ней в корзине нетронутые лежали все мои грибы.