Мамино платье
Откуда она в её-то возрасте всю эту музыку знала? А чего там было не знать, если радио никогда не выключалось?! В те времена классическая музыка была в почёте и лилась, можно сказать, непрерывно, - хочешь, не хочешь, запомнишь. А уж для впечатлительных-то людей, оу…! Так что, оно, то громче, то тише (в зависимости от настроения домочадцев), и днём, и ночью нашёптывало классику на Алькину душу, настойчиво формируя вкус и уверенно приподнимая планку в её, так сказать, воспитании в плане мировой музыкальной культуры,
Ну, допустим, в названия и кто композитор, Алька, конечно, не вникала, - оно ей надо?! - но спеть могла, что угодно. И только два произведения сковывали Альку по рукам и ногам, - Па-де-де из «Щелкунчика» и I концерт Чайковского. От них Алька будто впадала в ступор. Она тут же садилась куда-нибудь, замирая с расширенными глазами и ртом, и еле сдерживала слёзы и дыхание. Алька всегда напряжённо ждала в них одного и того же момента (это она потом узнает, что момент этот называется кульминацией), после чего слёзы уже не то что брызгали из глаз, а ручьём лились. Потом, наконец, высвободившись из плена, и Алька облегчённо выдыхала и непонятно чему улыбаясь.
А ещё она любила ночь и луну. Тайком, чтобы родители не заметили, что она не спит, Алька, лёжа на животе, всматривалась в тёмный проём окна, с восхищением разглядывая таинственный диск и звёзды. Чёрт-те что творилось в это время в голове у этой девчонки! И в кого она такая?.. Мать, глядя на Альку, только вздыхала, но почти никогда не ругала. Даже после того, как Алька изрезала для куклы одно единственное её, крепдешиновое, выходное, чёрное платье, с красными редкими тюльпанами.
- Господи, Алька! Что ж ты наделала, а?!
- А оно ж сёрано тебе не нравилось, сёрано оно… мало было.
- Да с чего ты это решила, что оно мне мало?!
- Ну, ма, ты жа ж его сёрано не носишь! Сама жа ж сказала, что малО ликуда
надеть!
- А-а, мАло ли куда…. Ну-да, ну-да….
Мать, подперев щёку, посмотрела на Альку долгим печальным взглядом.
- А кукле, значит, как раз?
- Да, - решительно дакнула Алька.
- Ах, ты ж моя… закройщица!.. Горе ты моё луковое….
Мать ещё раз покрутила в руках то, что осталось после «умелых ручек» дочери, но… нет, спасти уже платье было невозможно. И она, ещё раз вздохнув, положила красивую тряпку в коробку с игрушками дочери и пошла к плите, готовить обед. На том всё и закончилось. Стыд за испорченное единственно торжественное платье матери вернулся к Альке аж через десятилетия, и опять без упрёка, а как курьёзный случай.
Свидетельство о публикации №215102701095