Война и я

                ВОЙНА И Я
   Казалось бы, чего это я, всего лишь 70-ти лет от роду, чуть не в участники боевых действий лезу? К чужой славе примазаться хочу? Да нет, просто для нас, мальчишек из киевской подлипской «милицейки», та война с рождения стала частью нашей жизни. Как и для большинства киевских мальчишек, видевших и разрушенный Крещатик, и «одностенные» дома. Такие, от которых остался словно бы разрез – с видом на квартиры с чудом сохранившимся шкафом и кроватью, виляющей от вибрации отопительной батареей и лестницей в подъезде, по счастью, с несохранившимися средними маршами.
            ОТ «ТРЁХЛИНЕЙНОГО СТВОЛА» ДО «ШМАЙССЕРА»
                и двух «МАКСИМОВ»
….В мою квартиру я в августе 1944-го въехал даже в «беспроектном» состоянии. Сначала жили в 9-й. Спали кто где, частью и на полу – пока из Ленинабада не прибыл багаж. Затем перешли в 10-ю, в которой прошла вся моя посегодняшняя жизнь. В 10-й было на одно стекло больше...
     В феврале 1945-го отца, майора НКВД, со всем «поштом» офицеров моей «милицейки» отправили в командировку в Западную Украину «восстанавливать советскую власть: говорили, отправляют на две недели, вышло – на три месяца. Туго им там было – не то слово. Я вполне мог бы появиться на свет божий сиротой, ибо отец, заблаговременно меня «заложив» где-то в сентябре, в мае 45-го привёз «с Западной» прожжённую пулей ушанку. Сверху след был, как раз над переносицей….
    Себя помню примерно с 4-х лет. Каким-то образом у нас в квартире оказался ствол от винтовки. Отец говорил – от австрийской. Не сильно ржавый и снаружи, и внутри, ствол в хозяйстве был вещью очень нужной: бабка Анна Матвеевна Матвеева перемешивала им капусту, когда квасила её в 60-литровой деревянной бочке. У приятеля Валерки Овчинникова ствол для квашения капусты был от самозарядки.
   Какая была самая главная игра у послевоенных пацанов? Конечно, в войну! Попытались выходить со стволами, но сразу «пропадала маскировка» - куда с ним спрячешься? Потому предпочитали поднимать большой и оттопыривать указательные пальцы, изображая пистолеты: «Трах Витька!» «Трах Валерка»! И молчи, как мёртвый! Это получалось плохо: ну, как же не подсказать или показать товарищу по команде, что «супостат приближается»?
     С той Западной Украины отец привёз две круглых банки с патронами: от «ТТ» и от «Нагана». Как их мама не прятала, как не просила отца их сдать, брат всё же банку «наганных» вскрыл, и бросил несколько штук в костёр, на котором строители грели воду. После внеплановой стрельбы отец мигом куда-то пристроил остатки боеприпасов…
    Игрушек у нас как-то не было. Самыми любимыми были стрелянные гильзы от тех же «ТТ» и «Нагана», которые отец в изобилии приносил со стрельбищ после довольно частых соревнований старшего комсостава уже МВД-МГБ. В 52-м году он занял на них второе место. Стрелять он любил, поэтому и нас с братом приучал к таковому действу сызмальства.
    Был у него «Вальтер -6,5». Вот он и стал нашим первым оружием. В доме лесника «Диброва», что между Клавдиевом и Немешаевом, в 35 километрах от Киева, мы делали первые стрельбы по лягушкам в болотце, в котором было полно пиявок и…вьюнов. Я меткостью не отличался, но отец видел наше с братом огромное желание пострелять и не расстраивался.
    Боевое крещение я прошёл в 1955 году, когда с 15 шагов попал из «ТТ» в дерево толщиной сантиметров в 15. Отец, вытирая мой нос, разбитый отдачей пистолета, довольно улыбался: «Ну, сын, ты прошел боевое крещение. Теперь ты запомнишь, что руку в локте при стрельбе сгибать нельзя».
    А в 1950-м году мы отдыхали на Ольгиной даче, что в 6 км от Клавдивеа по дороге на Макаров. Братец с соседским Колькой–непоседой (бабка звала его «туды пидем, сюды пидем» - полезли на чердак. Я через какое-то время стал проситься к ним. Брату – 10, мне – 5. «Дай слово, что бабушке ничего не скажешь!» «Н-н-ну!» «Мы с Колькой немецкий автомат между брёвен нашли. Да вот обоймы и патронов найти не можем. Молчи, мы будем искать»
   Я поспешил поделиться своей радостью с «бабаней». Она изменилась в лице, подошла к чердачной двери: «Ну-ка, слазьте оттоль! И ружьё тащите сюды!» «Автомат» она произносила «антомат», но «ружьё» ей нравилось больше всего. «Да нет у нас ничего». «Закрою на чердаке, пока ружьё не отдадите!» Братец погрозил мне кулаком, но «ружьё» отдал, без подзатыльника…
    Вечером пришла сестра Роксана. Узнав про «ружьё», Рона загорелась: «Надо его испытать». Володька сказал с досадой: «Магазина к нему нет». Бабка дала ему подзатыльник: «Вы, черьти, и скобяную лавку найдёте!» Сведущая Роксана решила, что надо понажимать на спуск: «Может, в стволе патрон остался?» «А вдруг ружьё заминировано?», - запротестовала бабушка. Сестрица, «знаток военного дела», её пристыдила…
   И вот под вечер Роксана уложила автомат на землю, направив на огромный ясень, росший неподалеку, легла рядом с ним, и нажала на спуск. Патрона не было. ..
    Пришёл свёкор сестры. «Сват, завтра же сдай антомат». Сват Гаврил в войну служил в артиллерии ГВГК на 203 мм орудиях особой мощности. «Да к автомату же магазина нет!» «Сват, Христом Богом прошу: сдай куда надо! Не дай Бог энти черьти патроны найдут! Меня-то - чёрт со мной, друг дружку же перестреляют!»
     На следующее утро приехал на лошади объездчик. Видел бы кто, с каким недовольством он брал тот «Шмайссер»! Выкручивался, как мог, напирая на отсутствие магазина. Бабка, вспоминая «черьтей», была непреклонна. Пришлось объездчику сдаться. Позже я понял, почему он такую красивую и грозную игрушку не хотел брать: «А чем вы докажете, что этот автомат не ваш? Ну-ка, колись: где взял? С войны, падла, спрятал?» Всяко могло быть. В те времена за незаконное хранение оружия срок выписывали только так! И, кажется, «от пяти до семи»
     А в подлипском доме нашем была яма для увода воды от стенки дома. Яму ту регулярно зачем-то раскапывали, а дня через два закапывали. И вот в той яме были закопаны два пулемёта «Максим». Нормальные, с колесами и водяной рубашкой-охладителем, только ржавые и тяжеленные. Даже вдвоем его перетащить было тяжело, поэтому «в оборонах» они участия не принимали. Где-то году в 55-м, после третьего вскрытия ямы, их всё же увезли…
         МИНОМЁТНЫЕ РАСЧЁТЫ НА ОЛЬГИНОЙ ДАЧЕ
   Вокруг того дома лесника было нарыто много окопов, водилась прорва ужей и гадюк и валялись неразорвавшиеся мины—82 мм. Откуда всё это взялось – один Бог знает. К счастью, мины те были без взрывателей, и мы часто играли в войну, выкладывая пару- тройку их на брустверах окопов. Бабушка о том, что это такое, не догадывалась, пока мы не проболтались. Сколько-то их она собрала и сложила в сарае, потом показала Ване, мужу сестры. «Опасно?» Ваня, прошедший всю войну офицер-танкист, посмотрел, покрутил и сказал: «Если в костёр не бросят, то не опасны».
   Уж сколько «энтих мин» собрала и выбросила в озеро наша бабушка – один Бог знает…
            130-ти миллиметровый с 7 метров.
   Это были сущие анекдоты! В 63-м на Херсонесе охотились мы с братцем «в комплекте №1». Плыву, ищу скорпен под собой. И вижу что-то, похожее на заострённую толстую бутылку, лобастую такую. Ныряю. Вроде, бронебойный снаряд, без алюминиевого антирикошетного наконечника. Надо мной – метров 7. Беру. Тяжелый, зараза, плыть к берегу приходится чуть ли не вертикально. Осторожно ставлю на донышко, скидываю ласты и ружьё. Иду к братцу. У него глаза на лоб: «Ты где его взял??» «Там! Давай калибр определять» По спичечной коробке определили: 130 мм. «С эсминца? А какого черта он по Херсонесскому музею палил?» «Что делать будем? Надо бы в милицию сходить» « Да тяжелый, а до милиции с километр, да по солнцу…»
«Давай, братец, сбросим его с берега, на камни, носиком вниз. Бахнет – ну, и хрен с ним». Вокруг тогда никого еще не было…
   «Ты же говоришь, что бронебойный. Значит, не бахнет, болванка? А если бахнет, то мы же не знаем, насколько сильно он бахнет. Вдруг берег вместе с нами поползет? Знаешь что, Витька, отнеси его назад»
    С осторожностью, боясь упасть на скользких камнях, несу снаряд к берегу, одеваюсь и плыву на ту же песчаную поляну среди камней. Не бросаю, а ныряю с ним и, как дитя малое укладываю на песок. Не кляну: будет, что вспомнить! Не струсил, заставил себя побороть страх!
    Через пару дней плыву и вижу: подо мной лежит уже ящик с пятью снарядами примерно калибра 57мм. Полная обойма. Да что за чёрт! Опять мне «подарок от войны?» Нам, послевоенным мальчишкам, везде, где могло быть, так и виделись то мины, то снаряды. Ладно, ныряю, смотрю. Вот мореманы – за   нцы! Ящик оказался с бутылками из-под вина с длинным горлышком.
     А через две недели, вернувшись в Киев, читаю в газете «Известия»: «Студент…нашел в море в районе Херсонесского музея 130-ти миллиметровый снаряд, который сдал в милицию. Спасибо..»  Мы с братом переглянулись: точно наш снаряд был! Известность прошла мимо…
             КАСКА РККА, «ВТОРОЙ ФРОНТ»  И ОСКОЛКИ 203,2мм
   В 68-м я проходил двухмесячную войсковую стажировку на 47 километре по Финляндской ж/д, в одном из ЗЕНРАПов ЛенВО. Места те запомнил на всю жизнь! Впервые увидел настоящую трясину, понял, почему в тех местах немцы не продвинулись: дремучие леса, почти сплошные озера и болота, а в них топи. А где есть какой сухой пригорочек – в нем наш ДОТ отрыт!
   И вот бежим как-то кросс 3кМ. Бежим плохо. Гляжу – в канаве у дороги лежит советская каска довоенного образца, вот та, с козырьком и «шишкой» на темени. Остановился, поднял. Гляжу – и слезы на глаза навернулись! Во лбу каски, там, где была когда-то нарисована звезда, рваная дырка! Не спасла советская сталь того, кто ту каску носил. Одно хорошо: долго не мучился наш воин…
     Хотел я было взять ту каску с собой, да как посмотрю, да как представлю весь ужас того события – кощунственно будет. И бросил как-то каску в Чёрное озеро. Прости меня, советский солдат. Да будет память о тебе священна и под водой…
    Как-то сидели на спортплощадке. Наши играли в волейбол, а меня словно кто-то подтолкнул: «Иди, посмотри вокруг». Иду, и вижу: передо мной, просто на земле, лежит толстенный кусок железа. Поднимаю. Эге, да это же снарядный осколок! Иду дальше, и метрах в 15 поднимаю второй. И они складываются по одной из сторон! В казарме, сложив их, «наметанным глазом советского инженера» определяю калибр: 203,2 мм! Глядя на толщину и размеры этих кусков, испытываю «слабость в коленках»: ни одна каска не устоит, да и не всякая танковая броня! Не с тяжелого ли крейсера «Лютцов»-«Петропавловск», купленного у немцев в 40м, стреляли? У него главный калибр был как раз 203,2…
    Один осколок подарил приятелю из Донецка, второй долго хранил у себя дома, пока 10 лет назад не подарил музею ВСУ. Не помогло, воевать на Донбасс «попэрлыся» ВСУ…
    А еще я как-то набрёл на остатки кухни. Вот уж чего не ожидал – увидеть такое количество не сгнивших банок из-под тушёнки! И что меня больше всего поразило, так это то, что на той части банок, которая была присыпана землёй, краска сошла до ржавчины, а та часть, которая была над землей, ржавчиной была не тронута! Это в 43-м году такая краска у янки была!
          ЛЕНЬ И СЛАВА - НЕ СОВМЕСТИМЫ!
   В 82 году приехали мы в Николаевку, что в 20 кМ от Севастополя, на отдых. В первый выход на море взял я с собой свой ножик и пошёл осматривать подводные окрестности. Встретилось несколько скорпен, непуганых и больших, пару рапан поднял. Плыву к берегу. Остаётся метров 25, вижу…передо мной морская якорная мина! Серая, круглая, об восьми шишаках – детонаторах «при ней»! Что за чертовщина! В десятке метров от неё люди купаются! Высовываюсь, вынимаю трубку, кричу спасателю: «Что за идиотские шутки? Какого чёрта вы из мины запретительный знак делаете?» Спасатель молчит. Присматриваюсь. Ещё лучше! Мина-то не на поверхности болтается, а где-то в полутора метрах под водой! Значит, не плавбакен, а с зарядом? Что за чертовщина?
   Я помнил, хоть и смутно, немецкие якорные мины на Трофейной выставке, что была в Киеве. Но те, вроде бы, были больше! И стенки корпуса были в палец толщиною! Ага, стенки. Это я смогу определить, постучав по корпусу ножом. У «всамделишной» они должны быть толстые, это слышно по звуку, а что внутри – по весу, как качаться будет, если толкнуть. Так, подныриваю, держусь за «минреп», боясь прикоснуться к «рогулькам», стучу. Так себе, вроде, пусто. Да и «минреп» какой-то странный, из двух кусков железной проволоки, скрученной в двух петлях. А вместо якоря – два трака от чьих-то гусениц. Ясно: что-то муляжное. Где-то тренировались моряки, да в шторм сорвало. Ну, и хрен с ним!
   Выхожу на берег, рассказываю тестю, бывшему командиру сапёрного батальона. «Сходить на спасалку?» «Делать тебе нечего? Ну, какая здесь мина в 81-м году?»
    А на следующий день от Севастополя, поднимая пенные буруны, на всех своих 18 узлах, примчался базовый тральщик. Спустили шлюпку, высадили на берег команду, закрыли пляж. «Этот вы из-за вот той консервной банки, что вон там под водой болтается, сюда примчались?» - спросил я старшину 2-й статьи. «Взрывоопасный предмет»,- ответил тот с важным видом.
    Уже под вечер от тральщика отошла шлюпка с подрывниками. Как увидел я их снаряжение – грустно стало! Ласты киевского завод «Красный резинщик» 1958 г.в. А был уже 81-й год…
    Подрывники свое дело знали, заложили заряд и «взрывоопасный предмет» подорвали. До самой темноты пытались найти глушённую рыбу. А я всё думал: неужели то предмет таки был взрывоопасным?
   Утром он лежал на пляже. Сделанный из оцинкованного железа, «предмет» не взорвался, а был уничтожен подрывным зарядом извне, смят, как консервная банка. Я не ошибся. Но слава досталась тому, кто не поленился дойти до спасателя и рассказать ему о «взрывоопасном и круглом». Ребята же с тральщика получили благодарности  в служебной карточке, а кое-кто – и отпуск суток в 10. Не ропщу и не юродствую: они не поленились, и своё дело сделали. В отличие от меня…    27-10-015