Владислав Ходасевич

 






Владислав Фелицианович Ходасевич (1886-1939) – автор книг: «Молодость» (1908), «Счастливый домик»(1914), «Путем зерна»(1920»), «Тяжелая лира» (1922), «Собрание стихов» (1927), «Державин» (1931), сборника статей «О Пушкине» (1937), «Некрополь» (1939) и многочисленных литературно-исторических и критических статей. Поэт необычайной глубины, подлинный мастер русской прозы, серьезнейший историк литературы, выдающийся литературный критик, для которого «литература была все или почти все»(М.Алданов), долгие годы оставался одним из самых «непрочитанных» авторов русского зарубежья, причем не только в России, но и во всем мире.
  Думаю, что лишь немногие из моих современников в годы своей молодости были знакомы с творчеством поэта – эмигранта Владислава Ходасевича. В те времена даже Бунин не был в почете.
  У меня, как читателя, по жизни профессионально не связанного с поэзией, имя Владислава Ходасевича появилось на слуху лишь в начале 60-х годов прошлого века. Тогда в журнале «Новый Мир» публиковались воспоминания советской художницы Валентины Михайловны Ходасевич, в свое время входившей в близкий круг М.Горького. В ее воспоминаниях не раз был упомянут брат ее отца – поэт Владислав Ходасевич.
  Первое и единственное советское издание сборника его стихов состоялось в 60-е годы прошлого века - спустя более 20-ти лет после его кончины.
  Имя Владислава Ходасевича – «поэта-декадента, эмигранта» - было упомянуто в 8 томе Краткой литературной энциклопедии ( Москва, 1975 год). В Советском энциклопедическом словаре (Москва.1981 год), для Владислава Ходасевича места не нашлось.
  Я же впервые прочитала стихи Ходасевича лишь в конце 80-х.годов прошлого века. Они явились для меня открытием, рождали отклик, ощущение совпадения: это мне по душе и это хорошо, прекрасно!
 
Горит звезда, дрожит эфир,
Таится ночь в пролеты арок.
Как не любить весь этот мир,
Невероятный Твой подарок?

Ты дал мне пять неверных чувств,
Ты дал мне время и пространство,
Играет в мареве искусств
 Моей души непостоянство.

И я творю из ничего
 Твои моря, пустыни, горы,
Всю славу солнца Твоего,
Так ослепляющего взоры.

И разрушаю вдруг шутя
 Всю эту пышную нелепость,
Как рушит малое дитя
 Из карт построенную крепость.
  1921

  После того, как я прочитала книгу воспоминаний жены поэта - Нины Берберовой - « Курсив мой», законченную ею еще в 1966 году, но впервые изданную в Москве в 1996 году, мой интерес к Ходасевичу возрос - не только к его творчеству, но и к его незаурядной личности, к его судьбе.
 
  Трудно что-то отобрать из всего того, что было им создано – все достойно восхищения. Мой отбор продиктован лишь собственными ощущениями, тем, что особенно поразило меня, что запомнилось.


 Знаю, оценки поэзии всегда субьективны. Известно, например, что Бунину не нравился Блок. Но, тем не менее, Блок остался Блоком. Поэзия для одного поэта не обязательно значит то же, что для другого. Я же полностью согласна с теми, кто утверждает: Ходасевич - один из больших русских поэтов своего - нашего времени, и остается таким поныне.

 
  ПАМЯТНИК.

Во мне конец, во мне начало.
Мной совершенное так мало!
Но все ж я прочное звено:
Мне это счастие дано.
В России новой, но великой,
Поставят идол мой двуликий
 На перекрестке двух дорог,
Где время, ветер и песок …
1928 год, Париж.

  Владислав Ходасевич не принадлежал к поэтам – новаторам, к символистам, футуристам. Он писал в традиционной форме. Для него – истоки, образцы поэзии - Державин, Пушкин.
 

Заветные часы уединенья!
Ваш каждый миг лелею, как зерно;
Во тьме души да прорастет оно
 Таинственным побегом вдохновенья.
1915

Иду, вдыхая глубоко
 Болот Петровых испаренья,
И мне от голода легко
 И весело от вдохновенья.
1921

Перешагни, перескочи,
Перелети, пере - что хочешь –
Но вырвись: камнем из пращи,
Звездой, сорвавшейся в ночи…
Сам затерял – теперь ищи…

Бог знает, что себе бормочешь,
Ища пенсне или ключи.
1921-22

ЖИЗЕЛЬ

 Да, да! В слепой и нежной страсти
 Переболей, перегори,
Рви сердце, как письмо, на части,
Сойди с ума, потом умри.

И что ж? Могильный камень двигать
 Опять придется над собой,
Опять любить и ножкой дрыгать
 На сцене лунно-голубой.
  1922

  СТАНСЫ

 Бывало, думал: ради мига
 И год, и два, и жизнь отдам…
Цены не знает прощелыга
 Своим приблудным пятакам.
 .......................................
Теперь себя я не обижу:
Старею, горблюсь, - но коплю
 Все, что так нежно ненавижу
 И так язвительно люблю.
1922

  БРЕНТА

..............................Адриатические волны!
 ...............................О, Брента!...
 ...................................«Евгений Онегин»

Брента, рыжая речонка!
Сколько раз тебя воспели,
Сколько раз к тебе летели
 Вдохновенные мечты –
Лишь за то, что имя звонко,
Брента, рыжая речонка,
Лживый образ красоты!

Я и сам спешил когда-то
 Заглянуть в твои отливы,
Окрыленный и счастливый
 Вдохновением любви.
Но горька была расплата,
Брента, я взглянул когда-то
 В струи мутные твои.

С той поры люблю я, Брента,
Одинокие скитанья,
Частого дождя кропанье
 Да на согнутых плечах
 Плащ из мокрого брезента.
С той поры люблю я, Брента,
Прозу в жизни и в стихах.
1923


Пока душа в порыве юном,
Ее безгрешно обнажи,
Бесстрашно вверь болтливым струнам
 Ее святые мятежи.
 .......................................
А под конец узнай, как чудно
 Все вдруг по новому понять,
Как упоительно и трудно,
Привыкши к слову, - замолчать.
1924 г.


Сквозь дикий голос катастроф
 Твой чистый голос, милый зов
 Душа услышала когда-то…

Нет, не понять, не разгадать:
Проклятье или благодать, -
Но петь и гибнуть нам дано,
И песня с гибелью – одно.
Когда и лучшие мгновенья
 Мы в жертву звукам отдаем –
Что ж? Погибаем мы от пенья?
Или от гибели поем?

А нам простого счастья нет.
Тому, что с песней рождено,
Погибнуть в песне суждено.
1926-27


  Несомненно, Ходасевич – традиционен. Однако в чем секрет его современного звучания? Я думаю - в лаконичности, в афористичности, в насыщенности стиха глубоким смыслом, содержанием. И это достигалось им малыми средствами, немногословно.


  СЛЕПОЙ

 Палкой щупая дорогу,
Бродит наугад слепой,
Осторожно ставит ногу
 И бормочет сам с собой.
А на бельмах у слепого
 Целый мир отображен:
Дом, лужок, забор, корова,
Клочья неба голубого –
Все, чего не видит он.
1922


С грохотом летели мимо тихих станций
 Поезда, наполненные толпами людей,
И мелькали смутно лица, ружья, ранцы,
Жестяные чайники, попоны лошадей.
1915

В заботах каждого дня
 Живу, - а душа под спудом
 Каким-то пламенным чудом
 Живет помимо меня.
…………………………
1917 г.


  Литературно-исторические статьи Ходасевича о Державине, о Пушкине это – проза Поэта, Поэзия в прозе. Многое из того, что в свое время писал Ходасевич, сегодня уже не является для нас чем-то новым, неизвестным. Но привлекают его формулировки, обаяние мыслей и актуальность пророчеств, которые продолжают сбываться и по сей день..


ДЕРЖАВИН

 К 100 летию со дня смерти (1916г.)
 ( Отрывок)

«То как администратор, то как поэт Державин работал не покладая рук. «Прекрасное» было одним из его орудий, - и не льстивый придворный, а высокий поэт щедрой рукой разбрасывал алмазы прекрасного, мало заботясь о поводах своей щедрости. Он знал, что прекрасное всегда таким и останется. Его вдохновение воспламенялось от малой искры:

Пусты домы, пусты рощи,
Пустота у нас в сердцах.
Как среди глубокой нощи,
Дремлет тишина в лесах.
Вся природа унывает,
Мрак боязни рассевает,
Ужас ходит по следам;
Если б ветры не звучали
 И потоки не журчали,
Образ смерти зрелся б нам.


  КОЛЕБЛЕМЫЙ ТРЕНОЖНИК

 (Отрывок)
 ..........................(«И в детской резвости колеблет твой треножник» -
...................................... последняя строка сонета Пушкина
  («Поэт не дорожи любовию народной».)

«О, никогда не порвется кровная, неизбывная связь русской культуры с Пушкиным. Только она получит новый оттенок. Как мы, так и наши потомки не перестанут ходить по земле, унаследованной от Пушкина, потому что с нее нам уйти некуда. Но она еще много раз будет размежевана и перепахана по - иному. И самое имя того, кто дал эту землю и полил ее своей кровью, порой будет забываться.
Отодвинутый в «дым столетий», Пушкин восстанет там гигантским образом. Национальная гордость им выльется в несокрушимые, медные формы, - но той непосредственной близости, той задушевной нежности, с какою любили Пушкина мы, грядущие поколения знать не будут. Этого счастья им не будет дано. Лицо Пушкина они уже не увидят таким, каким мы его видели. Это таинственное лицо, лицо полубога, будет меняться, как порою кажется, будто меняется бронзовое лицо статуи. И кто знает, что прочитают на нем грядущие люди, какие открытия они сделают в мире, созданном Пушкиным? Быть может, они разгадают то, чего мы не разгадали. Но многое из того, что видели и любили мы, они уже не увидят…»
.....................................
«…История вообще неуютна. «И от судеб защиты нет». …желание сделать день смерти Пушкина днем всенародного празднования отчасти, мне думается, подсказано тем же предчувствием: это мы уславливаемся, каким именем нам аукаться, как нам перекликаться в надвигающемся мраке.»
1921 Петербург.

  Личность поэта, несомненно – в его творчестве. Но чрезвычайно интересны и описания характера, личности Владислава Ходасевича его современниками, порой весьма противоречивые.

  Владимир Вейдле – друг Ходасевича - писал в 1961 г:
«Утверждали, что у него был «тяжелый характер». Больше того: называли его злым, нетерпимым, мстительным. Свидетельствую: был он добр, хоть и не добродушен, и жалостлив едва ли не свыше меры. Тяжелого ничего в нем не было; характер его был не тяжел, а труден, труден для него самого еще больше, чем для других. Трудность эта проистекала, с одной стороны, из того, что был он редкостно правдив и честен, а еще наделен, сверх своего дара, проницательным, трезвым, не склонным ни к каким иллюзиям умом, а с другой стороны, из того, что литературу принимал он нисколько не менее всерьез, чем жизнь, по крайней мере свою собственную.»
 «Ходасевич остался поэтом, когда поэзия его умолкла.»
 ( Сборник «Владислав Ходасевич. По бульварам» Москва,1996. стр23)

  Марина Цветаева после неоднократных встреч в Праге с Владиславом Ходасевичем и Ниной Берберовой, 25 июля 1923 в письме к своему другу литературному критику А.В. Бахраху писала:
« …Ходасевич скучен! Последние его стихи о заумности…- прямой вызов Пастернаку и мне…. (имеются в виду его стихи 1923г « Жив Бог! Умен, но не заумен…»). А Ходасевич…вовсе и не человек, а маленький бесенок, змееныш, удавеныш. Он остро-зол и мелко-зол, он - оса, или ланцет, вообще что-то насекомо-медицинское, маленькая отрава…
 …люблю Пастернака, Мандельштама …Ахматову и Блока. Ходасевич для меня слишком бисерная работа. Бог с ним, дай ему Бог здоровья и побольше разумных (обратное: заумным!) рифм и Нин.
Ответный привет мой ему передайте».

  Ходасевич в течение семи лет был лично знаком с Максимом Горьким, и в общей сложности полтора года прожил с ним под одной кровлей.
По приглашению Горького Ходасевич жил у него в Германии, в начале октября 1923 года приехал к Горькому в Сорренто, где они прожили вместе до 18 апреля 1925 года. Больше они не виделись, по- видимому, из-за расхождений во взглядах на происходящее в России.

Из письма Горького к М.Ф. Андреевой от 13 июля 1925 г.:
«…Мой «друг» Ходасевич тоже оказался в милюковской газете, пишет там очень плохо, малограмотно и натужно. Упрекает коммунистов за то, что они не создали в России Бельфаста. Ох, как это все надоело!» (М.Ф.Андреева. Москва,1961 стр. 306).
  После кончины Горького, в своем эссе о нем, Ходасевич высоко оценил неподдельную скромность Горького, все его искренние проявления и дружеское понимание по отношению к окружающим и лично к нему – Ходасевичу.
Когда он прочитал Горькому свои воспоминания о Валерии Брюсове, то «… Горький сказал, помолчав немного:
- Жестоко вы написали, но – превосходно. Когда я помру, напишите, пожалуйста, обо мне.
- Хорошо, Алексей Максимович.
  - Не забудете?
  - Не забуду!»
 Париж, 1936. Ходасевич. « Некрополь». СПб.2001.г. стр. 255.

И свое обещание Горькому Ходасевич выполнил.

  Тема любви присутствует Во многих его стихах - есть поиск любви, ожидание любви, есть ирония, есть полу-шутка и грусть. Но тема одиночества, неразделенности любви звучит уже с начала его творчества. И нет у него стихов о счастливой любви.
Думаю – он не был из тех людей, кто способен быть счастливым. Ведь
 предрасположение к счастью есть не у каждого.


  В СУМЕРКАХ

 Сумерки снежные. Дали туманные.
Крыши гребнями бегут.
Краски закатные, розово-странные,
Над куполами плывут.

Тихо так, так тихо, и грустно, и сладостно,
Смотрят из окон огни…
Звон колокольный вливается благостно…
Плачу, что люди одни…

Вечно одни, с надоевшими муками,
Так же, как я, как и тот,
Кто утешается грустными звуками,
Там, за стеною, - поет.
  1904


  «БЕЛЫЕ БАШНИ»
.......................................
Грустный вечер и светлое небо.
В кольце тумана блестящий шар.
Темные воды – двойное небо…
И был я молод – и стал я стар.
 .......................................
Белые башни! Вы – знаю – близко,
Но мне незримы, и я - один…
 …Губы припали так близко, близко
 К росистым травам сырых ложбин…
 1905
 

  СБЛИЖЕНИЕ

 О, в душе у тебя есть безмерно родное,
До боли знакомое мне.
Лишь на миг засветилось, и снова – иное,
Улетело, скользя, в тишине.
…………
Здесь! И нет! Но я знаю, я знаю –
Сердце было мгновенно светло…
Я был близок к расцветшему Раю…
И мое! И твое! – И ушло!
1905


  ВЕЧЕРОМ СИНИМ

 Вечерних окон свет жемчужный
 Застыл, недвижный, на полу,
Отбросил к лицам блеск ненужный
 И в сердце заострил иглу.

Мы ограждались тяжким рядом
 Людей и стен – и вновь, и вновь
 Каким неотвратимым взглядом,
Язвящим жалом, тонким ядом
 Впилась усталая любовь!

Слова, и клятвы, и обьятья
 Какой замкнули тесный круг,
И в ненавидящем пожатье
 Как больно, больно – пальцам рук!

Но нет, молчанья не нарушим,
Чтоб клясть судьбу твою, мою,
Лишь молча, зубы стиснув, душим
 Опять подкравшуюся к душам
 Любовь – вечернюю змею.
1907

ЗВЕЗДА

.....................................
Ты вольна! Ведь только страсть
 Неизменно цепи множит!
Если вздумаешь упасть,
Удержать тебя кто может?

Лишь мгновенная струя
 Вспыхнет болью расставанья.
В этот миг успею ль я
 Прошептать мои желанья?
1907


  НА ПРОГУЛКЕ

 Злые слова навернулись, как слезы.
  Лицо мне хлестнула упругая ветка.
Ты улыбнулась обидно и едко,
  Оскорбила спокойно, и тонко, и метко.
Злые слова навернулись, как слезы.
  Я молча раздвинул густые кусты,
Молча прошла несклоненная ты.
  Уронила мои полевые цветы…
Злые слова навернулись, как слезы.
  1907


Из стихотворения, посвященного Андрею Белому:

 ...................................
В сердце Поэта за горькую нежность
 Темным вином изливается кровь…
Самая хмельная боль – Безнадежность,
Самая строгая повесть – Любовь!


  ПРОГУЛКА

 Хорошо, что в этом мире
 Есть магические ночи,
Мерный скрип высоких сосен,
Запах тмина и ромашки
 И луна.
Хорошо, что в этом мире
 Есть еще причуды сердца,
Что царевна, хоть не любит,
Позволяет прямо в губы
 Целовать.
 ..............................
Хорошо с улыбкой думать,думать,
Что царевна (хоть не любит!)
Не забудет ночи лунной,
Ни меня, ни поцелуев –
 Никогда!
  1910

  ЗАВЕТ

 Благодари богов, царевна,
За ясность неба, зелень вод,
За то, что солнце ежедневно
 Свой совершает оборот;

За то, что тонким изумрудом
 Звезда скатилась в камыши,
За то, что нет конца причудам
 Твоей изменчивой души;

За то, что ты, царевна, в мире
 Как роза дикая цветешь
 И лишь в моей, быть может, лире
 Свой краткий срок переживешь.
   1912

  СЕРДЦЕ

 Забвенье – сознанье – забвенье…
А сердце, кровавый скупец,
Все копит земные мгновенья
 В огромный свинцовый ларец.
  1916


А теперь – к Нине Берберовой, к ее книге «Курсив мой» Москва. 1996

 
   «У Ходасевича были длинные волосы, прямые, черные, подстриженные в скобку… С первой минуты он производил впечатление человека нашего времени, отчасти даже раненого нашим временем – и, может быть, насмерть. Сейчас, сорок лет спустя, «наше время» имеет другие обертоны, чем оно имело в годы моей молодости, тогда это было: крушение старой России, военный коммунизм, нэп, как уступка революции – мещанству; в литературе - конец символизма, напор футуризма, - через футуризм – напор политики в искусство. Фигура Ходасевича появилась передо мною на фоне всего этого, как бы целиком вписанная в холод и мрак грядущих дней.»( стр.165)

  «Перемена в наших отношениях связалась для меня со встречей нового, 1922 года…»

 «Худой и слабый физически, Ходасевич внезапно начал выказывать несоответственную своему физическому состоянию энергию для нашего выезда за границу… принял решение выехать из России, но, конечно, не предвидел тогда, что уезжает навсегда. Он сделал свой выбор. Но только через несколько лет сделал второй: не возвращаться. Я следовала за ним. Если бы мы не встретились и не решили тогда «быть вместе» и «уцелеть», он, несомненно, остался бы в России – нет никакой, даже самой малой вероятности, чтобы он легально выехал за границу один. Он, вероятно, был бы выслан в конце лета 1922 года в Берлин, вместе с группой Бердяева, Кусковой, Евреинова, профессоров: его имя, как мы узнали позже, было в списке высылаемых. Я, само собой разумеется, осталась бы в Петербурге. Сделав свой выбор за себя и меня, он сделал так, что мы оказались вместе и уцелели от террора тридцатых годов, в котором почти наверное, погибли бы оба… Мой выбор был он , и мое решение было идти за ним. Можно сказать теперь, что мы спасли друг друга.».

  «мы говорили с ним о других неоконченных стихах и о том, что я могла бы, может быть, продолжить одну его начатую поэму, которую он никак не может дописать:

Вот повесть. Мне она предстала
 Отчетливо и ясно вся,
Пока в руке моей лежала
 Рука послушная твоя.

  Я взяла бумагу и карандаш и, пока поезд медленно шел от одного пограничного контроля к другому, приписала к этим его четырем строкам свои четыре:

Так из руки твоей горячей
 В мою переливалась кровь.
И стала я живой и зрячей.
И то была – твоя любовь».

  «...счастье мое с ним было не совсем того свойства, какое принято определять словами: радость, свет, блаженство, благополучие, удовольствие, покой. Оно состояло в другом: в том, что я сильнее ощущала жизнь рядом с ним, острее чувствовала себя живой, чем до встречи с ним, что я горела жизнью в ее контрастах…» ( стр.279)

  «Десять лет жизни вдвоем, рядом и вместе с другим человеком, «он» и «я», которые думают о себе, как о «мы». Опыт соединения «его» и «меня», где не было многого, что бывает у других, где отсутствуют какие-то элементы, составляющие семейную жизнь других людей. Я все время сознаю отсутствие этих элементов…»( стр.387)

  «Ходасевич в Париже, изможденный бессонницами, …говорит, что не может жить без того, чтобы не писать, что писать может он только в России, что он не может быть без России, что не может ни жить, ни писать в России, - и умоляет меня умереть вместе с ним.»

Тяжко было « делить обиды, делить бессонницы…»(258 - 259)

  «Я не могу оставить Ходасевича больше, чем на час: он может выброситься в окно, может открыть газ.»(263)


Было на улице полутемно.
Стукнуло где-то под крышей окно.
Свет промелькнул, занавеска взвилась,
Быстрая тень со стены сорвалась –
Счастлив, кто падает вниз головой:
Мир для него хоть на миг – а иной.
1922

  СЕБЕ

 Не жди, не уповай, не верь:
Все то же будет, что теперь.
Глаза усталые смежи,
В стихах, пожалуй, ворожи,
Но помни, что придет пора –
И шею брей для топора.
1923


………
но и во сне душе покоя нет:
ей снится явь, тревожная, земная,
и собственный сквозь сон я слышу бред,
дневную жизнь с трудом припоминая…
1926

«Пленник своей молодости, а иногда и ее раб…он проглядел многое, или не разглядел многого, обуянный страшной усталостью и пессимизмом, и чувством трагического смысла вселенной…»(стр.270)

«Что-то медленно, едва заметно, начало портиться, изнашиваться, сквозить, сначала во мне, потом, в течение почти двух лет, - вокруг меня, между ним и мною…»( стр.394)

«И я знаю теперь, чего не знала тогда: что я не могу жить с одним человеком всю жизнь, что я не могу делать его центром мира навеки…»(стр.395)

  «В 1932 году, когда я навсегда ушла из нашей биянкурской квартиры, один не слишком злой остряк так рассказывал об этом
 - Она ему сварила борщ на три дня и перештопала все носки, а потом уехала…
Это была почти правда.»(стр.391)

  «Теперь я знала, что уйду от него, и я знала, что мне надо это сделать как можно скорее, не ждать слишком долго, потому что я хотела уйти ни к кому, а если эта жизнь будет продолжаться, то наступит день, когда я уйду к кому нибудь, и это будет ему во много раз тяжелее. Этой тяжести я не смела наложить на него…
Я не обманулась, когда обдумывала все это. Первым его вопросом было:
  - К кому?
  И в ту минуту, как никогда, я почувствовала огромное, легкое счастье чистой совести:
  - Ни к кому.
  Но через несколько дней он спросил еще раз:
  - К кому?.....
Был конец апреля 1932 года.»( стр.396-397)


Нет, не шотландской королевой
 Ты умирала для меня:
Иного, памятного дня,
Иного, близкого напева
 Ты в сердце оживила след.
Он промелькнул, его уж нет.
Но за минутное господство
 Над озаренною душой,
За умиление, за сходство –
Будь счастлива! Господь с тобой!
1937 г. Париж.


  «Он заболел в конце января 1939 г.
«...к концу марта ему стало значительно хуже. Начались боли….
…даже зрачки глаз его отливали желто-зеленым, не говоря уже о волосах. Ноги его были худы, как щепки. В лице была тоска, мука, ужас…
Ему было уже все равно, что делалось на свете. Оставалась только ирония, меткое слово, но вид его был так печален и страшен, что невозможно было улыбаться его шуткам…»


Последняя встреча:
«Это было в пятницу,9 июня, в 2 часа дня……
- Быть где-то, - сказал он, заливаясь слезами, - и ничего не знать о тебе!
  Я что-то хотела сказать ему, утешить его, но он продолжал:
- Я знаю, я только помеха в твоей жизни… Но быть где-то, в таком месте, где я ничего никогда не буду уже знать о тебе… Только о тебе… Только о тебе… только тебя люблю… Все время о тебе, днем и ночью об одной тебе… ты же знаешь сама… Как я буду без тебя?...Где я буду?...Ну, все равно. Только ты будь счастлива и здорова… Теперь прощай….»( стр.419)

Умер Ходасевич в Париже 14 июня 1939 года.

 
  В декабре 1940 года Берберовой «Снился Ходасевич….Он был с длинными волосами, тонкий, полупрозрачный, «дух» легкий, изящный и молодой…Я села очень близко, взяла его тонкую руку, легкую, как перышко, и сказала:
  - Ну, скажи мне, если можешь, как тебе там?
  Он сделал смешную гримасу, и я поняла по ней, что ему неплохо, поежился и ответил, затянувшись папиросой:
  - Да знаешь, как тебе сказать? Иногда бывает трудновато…» (стр.462-463)



ПУТЕМ ЗЕРНА

 Проходит сеятель по ровным бороздам.
Отец его и дед по тем же шли путям.

Сверкает золотом в его руке зерно,
Но в землю черную оно упасть должно.

И там, где червь слепой прокладывает ход,
Оно в заветный срок умрет и прорастет.

Так и душа моя идет путем зерна:
Сойдя во мрак, умрет – и оживет она.

И ты , моя страна, и ты, ее народ,
Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год, -

Затем, что мудрость нам единая дана:
Всему живущему идти путем зерна.
  23 декабря 1917

   Все о Ходасевиче в Интернете:
http://zhurnal.lib.ru/k/koncheew/hodas.shtml
 http://old.russ.ru/netcult/20021220n.html
 http://www.krugosvet.ru/articles/72/1007292/1007292a1.htm