Золотовские зарисовки прошлого века

В Золотом, на улице Калинина

Васильченко Николай Павлович, бывший фронтовик и преподаватель физкультуры в нашей золотовской школе, а теперь пенсионер, стоял у двора своего дома, когда я подошёл к нему. От стандартного набора приветствий-распросов мы перешли на текущие проблемы.
- Смертность высокая среди людей в Золотом. И это неспроста. Против Золотого, на левом берегу, испытательный полигон. В 60-е 70-е годы там что-то взрывали, излучали, распыляли. А ветер, особенно в летнее время, почти всегда южного направления. Улица Калинина как стрела направлена на этот полигон, и вся гадость оттуда летит сюда. И вот, в каждом доме, начиная от Волги, люди болели и умирали, друг за другом. Это факт…..
Я невольно подумал, что мы в это время, в летние месяцы, находились в плавании по Волге, и в Золотое приезжали только осенью, когда дожди, туманы, и ветер преобладал северных направлений….
 А учителя в школе говорили нам, по поводу сильных взрывов с той стороны, что это самолёты переходят звуковой барьер…
*
Радиофикация.
Приглушённое бормотание разбудило Марию Ивановну в ранний утренний час. Рядом, на подоконнике, терпеливо тикал старенький коричневый будильник со шляпкой-колокольчиком. Она посмотрела на циферблат – шесть часов, и, окончательно сбросив сон, тревожно прислушалась. Кто-то разговаривал в комнате. Похоже на радио. Но ведь радиосети-то в доме нет. Она встала с постели и пошла по комнатам. Я спал   безмятежно в зале на большой кровати.  Радиозвуки доносились со всех сторон. Мария Ивановна ходила по дому, не понимая где их источник. Её тревога нарастала, и она решила меня разбудить. Недовольно ворочаясь, я что-то пробурчал.
- Вовка! Это где эт у нас радио-то говорит!? – спросила  бабушка, - в этот угол подойду, тут говорит, в другой зайду – там говорит, в чулане тоже говорит ….
- Да это мы с Колькой вчера провели от него к нам радио, а у меня рубль был, и мы купили десять репродукторов уценённых в раймаге по десять копеек, да и подключили во всех углах, и под кроватями поставили, вот смотри! - Я показал под свою кровать, где лежало и беззаботно разговаривало два больших чёрных круглых бумажных репродуктора, размером с тазик.
- Ох! Да что же это такое!? – Она, тревожно вздыхая и охая, пошла к своей кровати    - весь дом проводами опутали…. И знать охота  канителиться… - ворчала бабушка.
Я повернулся на другой бок и, довольный произведённым впечатлением, заснул сладким утренним сном.

*  *  *
*
Приговор.
Жёлтый приземистый «Боцман» - дворняга, виляя хвостом и головой с голодно-просящим взглядом добрых глаз, бросился прямо под ноги выходившей из сеней во двор Марии Ивановне, повизгивая, поскуливая и кланяясь куда-то вбок мордой.
- Ну, чего тебе, холера! Пошёл вон! – Отпихивала она его ногами, обутыми в глубокие резиновые калоши, - небось, есть хочешь!? Нам самим нечего, деньги кончились, а хозявы твои чего-то не шлют, в рейс ушли на Вятку.
Боцман повалился на бок, задрав кверху лапы и, поджав хвост, терпеливо слушал. Мария Ивановна выплеснула воду из ведра в сад под дерево и повернулась обратно к двери. Боцман в отчаянии бросился ей под ноги, чуть не повалив.
- Ох! Окаянный! Пошёл, тебе говорят! Нет у меня ничего! Ну, так нельзя, я сейчас же сяду писать твоим хозявам!
И она села за стол и написала письмо из Золотого на баржу своему сыну с женой, находившимся в рейсе, с жалобой на то, что нет денег, а про Боцмана так и написала: «куда хотите его, туда и девайте, кормить мне его нечем».
В тот же день с полуденной почтой письмо было отправлено.


***
Чистота

Мелкий осенний дождь сыпал уже второй день. Укрывшись плащами, Геннадий и Павел подъезжали к своему берегу.
-Геннадий! Бросай кормовой якорь! – Крикнул Павел, склоняясь над мотором.
Ткнувшись носом в усыпанный галькой берег, лодка утомлённо остановилась.
-Вот льёт! И когда он только кончится! – Ругался Павел на дождь, доставая из люка сухую тряпку. Перегнувшись через борт, он смочил её в воде и немного отжал.
-Павел! Прими у меня! – Геннадий натужено доставал из люка мешки с яблоками. – А ты чего хочешь мыть-то?
-Да вот сапоги хочу протереть.
-Да что ты! Павел! Смотри, какая слякоть на берегу! – Геннадий кивнул на яр, по склону которого вилась раскисшая от дождя тропинка. – До дома, чай дойдём, а там и мыть будешь!
-Нет! Не могу Геннадий! Грязь! Не могу! – Павел тщательно мыл сапоги, поочерёдно снимая их с ног, вычищая грязь из-под подошв и из-за каблуков. Протерев насухо другой тряпкой, одел, - Ну, вот теперь другое дело! Любо дорого смотреть! Чистота!
Павел передал на берег Геннадию яблоки и прыгнул на берег.
Взвалив на спины мешки, они пошли по склону вверх. Раскисшая глина глубоко засасывала подошвы, придавая неторопливость движениям ног. Приходилось останавливаться и стряхивать с сапог килограммовые комья налипшей глины.
-Вот льёт! И когда только кончится – приговаривал Павел.
Геннадий, пригнувшись под тяжестью мешка, шёл следом за ним, молча посматривая на его сапоги.
*   *   *


Домик

Мария Ивановна осталась одна в своём маленьком домике, где выросли дети, женился сын, часто жили осенью и весной внуки. Он стоял на краю оврага.
Болезни совсем свалили Марию Ивановну, лишили её связной речи. Последний год она не вставала. Мы, внуки часто навещали её, приносили пищу, воду, помогали по дому. А неотвратимый час приближался.
И вот домик опустел. Какое-то время дочь Люся сдавала его за небольшую плату. А вскоре власти местного Совета приговорили его к сносу, выплатив компенсацию в 600 рублей.
Можно было нанять технику и, например, бульдозером, расправиться за полчаса. Но Геннадий не позволил. Здесь прошла его молодость, все лишения послевоенных лет жизни без отца, голод…. Этот домик был дорог, поэтому он взялся за дело сам.
Геннадий не спешил. Медленно разбирал старые полусгнившие доски гонта, за которыми вместо опилок уже была труха и пыль. Сломал коридор. Раскрыл крышу. На чердаке обнаружены медный самовар и лото.
Медленно разбирал стены, полы. Каждый сучок, каждая щербинка на стенах и полу были до боли знакомы и будили воспоминания о прошлом, об ушедшей навсегда матери….
Доски и пластины Геннадий перенёс на свой двор и уложил. Нам, внукам тоже были знакомы каждый бугорок и задиринка на досках из бабушкиного дома, и мы тоже вспоминали свою колыбель.
*   *   *





Павел и телевизор

В осеннее воскресное утро Павел пришёл к Геннадию. Он сидел в зале у стола, положив ногу на ногу и, подперев правой рукой голову, смотрел телевизор.
-Здорово, Геннадий! – подошёл к нему Павел и подал руку.
-Здорово! Садись Павел! Я вот кино досматриваю, сейчас, уже кончается.
Вглядевшись в телевизионный экран, Павел вдруг восторженно воскликнул:
-Да у тебя такой же телевизор, как и у меня!
-А у тебя разве «Рекорд»? У тебя же «Волхов» был!
-Да что ты Геннадий! Уж «Волхов» то я давно сдал! А прошлый год мне Лидушка привезли вот такой же «Рекорд-312»! Вот всё так же, как и у твоего, Геннадий! И ручки такие же, - бодро жестикулируя руками, Павел разглядывал телевизор, - но вот ты знаешь что, Геннадий… - он вдруг задумался и, прищурив глаза, всматривался в экран, наклонив к плечу стриженую голову, обрамлённую двумя большими ушами. – Вот ты знаешь, у моего экран чуть-чуть больше, вот на столько! – согнув пальцы, он показал Геннадию, на сколько больше экран его телевизора.
-Да ты что! Павел! – усмехнулся Геннадий, - они же по стандарту выпускаются, все одной марки!
-Нет, Геннадий! Точно! У моего вот на столько больше экран! Телевизор точно такой же, а экран больше.
-Ну, значит он у тебя бракованный!
-Да как! Мысль! Показывает как часы! Мысль, а не телевизор! – Павел сел на стул. – Его же в магазине брали, и штамп стоит! Нет, Геннадий! Ты что! Брако-о-ованный! – задумавшись, Павел встал и вышел из дома, забыв, зачем он приходил к Геннадию.
*   *   *

Лепёшки

Тихое летнее золотовское утро вытягивало сон чуть ли не до обеда. Потягиваясь на своих постелях, отец и сын постепенно пробуждались. Часы пробили девять.
-Саша! Спишь!?
-Нет, не сплю, - ответил четырёхлетний сын из темноты своей спальни.
-Кушать хочешь?
-Нет.
-Как, нет?! – отец посмотрел на стенные часы, мерно проталкивающие время своим полированным маятником, - вот уже десятый час пошёл, а мы и не завтракали! Ну-ка, встаём и в кухню!
-Ура! – обрадовался сын, которому надоело лежать, но в тоже время и не хотелось одному выходить во двор.
По деревянным, только что настелённым мосткам, они миновали, утопавший в лучах яркого солнца, двор, и вошли в летнюю, недавно отстроенную, пахнувшую краской и древесиной, кухню. На столе лежала, оставленная бабушкой, записка с наставлениями о завтраке.
-Саша! Вот бабушка Тамара нам с тобой инструкцию оставила!
-Ура! Конструкция!
-Не конструкция, а инструкция! Умывайся и садись за стол! Я по этой инструкции сейчас буду готовить завтрак.
-А чего мы будем есть?
-Если получится, то лепёшки.
Сын сидел за столом, в ожидании поглядывая на отца, стоявшего у газовой плиты со сковородкой и бабушкиной инструкцией в руках.
-Пап, ну скоро!
-Сейчас! Вот сковорода нагреется, и пойдут лепёшки.
Через пять минут от сковороды потянуло лёгким дымком. Первая лепёшка получилась с подгорелым боком.
-Эта бракованная! Сейчас испечём другую!
Вторая обжарилась снаружи вполне прилично, но внутри оказалась настолько сыра, что из разлома потекло жидкое тесто.
-Саша, корочку съешь, а внутри не ешь, сейчас ещё одну сделаем.
После выпекания третьей лепёшки, дымом заволокло всё пространство кухни, и сын с трудом видел своего отца-пекаря.
-Пап! Ты куда пропал? Ой, глаза щиплет!
-Я здесь, Саша…. Вот, вроде бы хорошая лепёшка! – Разгоняя руками дым, отец подошёл к столу и положил на тарелку аппетитную румяную лепёшку, - подожди, немного остынет, тогда и съешь, а я допеку остальные.  Сделав два шага, он исчез в синем дыму, и ощупью добрался до плиты.
*   *   *


Мешок луку

Мешок луку Геннадий купил утром на пристани, недорого. Он положил мешок в люльку, стоявшему рядом мотоциклисту, и сказал:
-Отвези, там Тома тебя встретит.
Мотоциклист почти не был знаком с Геннадием, мало того, он был из соседнего района, Золотое не знал, но он был порядочным человеком, хотя и во хмелю.
Отъехав километра три от пристани, и въехав в село, мотоциклист вдруг сильно засомневался, стал вспоминать слова Геннадия и смотреть по сторонам, вдоль дворов. Его должна встретить Тамара.
Возле каждой, стоявшей у калитки дома, хозяйки, он притормаживал и кричал:
-Тамара! Принимай лук!
Хозяйка испуганно скрывалась за калиткой, а он двигался дальше. Так, опросив множество дворов, мотоциклист выехал за село и попал в Виноградовку, где развернулся и поехал обратно.
Блуждал он до полудня, пока случайно не встретил Геннадия, возвращавшегося домой пешком с пристани.

*   *   *

Посадка

Сладок сон в прохладное летнее утро. По тихим комнатам медленно ползёт жёлтый луч солнца, с трудом пробившийся сквозь закрытые ставни окон. Все спали. Мы с Олей похрапывали на диван-кровати в зале. В маленькой спальне мирно почивал наш Саша, причмокивая во сне, а через стенку, в светлой спальне, его бабушка Тамара.
Дедушка Гена предпочитал спать в новой кухне, где постоянно был квас и на тумбочке стоял радиоприёмник.
Дворовый мохнатый белый пёс Снежок лежал у ворот в траве, а рядом, положив голову на его пушистый хвост, спал молодой серый кот.
Телефонный звонок резко ударил по ушам спавших, смешав и исказив их сновидения.
-Ах, черти! Поспать не дадут! – Недовольно ворча, Тамара Васильевна схватила трубку. – Ладно, всё понятно… - приглушённым голосам поговорила она с кем-то, отключила домашний телефон и пошла в кухню, где был параллельный аппарат.
-Кто звонил? – Геннадий растягивал в саду водопроводные шланги.
-Да Куликов. Два билета им на метеор, с утра пораньше начинается! А ты чего собрался делать?
-Да вот укроп три дня никто не поливал. Огурцы все посохли, полить надо.

Мы просыпались и выходили во двор, жмурясь от яркого солнца. Тамара Васильевна уже встречала нас в кухне:
-Умывайтесь, одевайтесь, сейчас будем завтракать.
После десяти утра телефонные звонки участились. Просьбы о билетах на метеор настойчиво повторялись умоляющими голосами. Все хотели срочно уехать, проводить кого-то, чтобы через неделю опять приехать, встретить кого-то и опять начать всё сначала.

-Так! Быстро собирайтесь, половина четвёртого за нами заедет Иванов, я ему обещала за это один билет.
Точно, как по расписанию ко двору подкатил «газик», все его двери услужливо отворились, и вышедший водитель вежливо пригласил в машину.
На вокзале толпился народ, пришедший загодя. Около окошечка кассы висел список пассажиров, охраняемый первыми номерами от последних, норовивших сорвать его и уничтожить.
Тамара Васильевна прошла в свой кабинет, и тут же за ней потянулись пассажиры с вопросами и просьбами.
-Сейчас всё узнаем! – Она взяла трубку селектора и связалась с трансляцией. – Алло! Таня! Как там «тридцатый», идёт в расписание? Таня, дай-ка мне Камышин! Алло, Камышин! Пассажирского диспетчера! Диспетчер? Здравствуйте, пристань Золотое! Как у Вас «тридцатый» прошёл? В расписание? Полный? Понятно! Спасибо! Таня! Покричи его по рации, он уже на подходе. Проси мест тридцать!
Напряжение воскресного летнего дня на пристани Золотое не измерить никакими приборами. У каждого нервы как струны, в руках по трёшнице. Знакомые и малознакомые Тамары Васильевны постоянно топчутся в её кабинете. Незнакомые в зале ожидания мечутся из угла в угол, бросая чуть враждебные взгляды на столпившихся у кабинета.
Долгожданный звонок ворвался отрывисто резко.
-Как не зайдёт?!! Таня, передай ему, что у нас бронь четыре места! А если не зайдёт, я тут же звоню пассажирскому и пусть их там пропесочат!
Лица пассажиров сделались квадратными, челюсти отвисли в недоумении. Озабоченное молчание проползло из кабинета в зал ожидания.
-Алло! Зайдёт! Ясно! Спасибо Таня! – Тамара Васильевна положила трубку, - метеор зайдёт, но брать никого не будет! Только двух человек по брони!

Несмотря на такое заключение, на барже-веранде, служившей метеорам причалом, собрались все пассажиры и провожающие. Тамара Васильевна и матрос Цвили стали у трапа в ожидании судна. Тучи сгущались.
-Товарищи! Сейчас подойдёт метеор, прошу соблюдать порядок, не прыгать, не напирать, не создавать давки. Он даже причаливаться не будет, возьмёт вот двоих и сразу же уйдёт! Сильно перегружен! А если Вы устроите давку, то в следующий раз он и вовсе не зайдёт!
Из-за поворота, вместе с шумом своих моторов, выскочил метеор, обогнул красный буй и, снижая скорость, подходил к веранде. Я с Олей и маленьким Сашей подошли к борту.
Крыло метеора коснулось борта и мы прыгнули. В тот же момент, как будто прилипшая к нашим спинам, толпа пассажиров бросилась вслед, сметая на своём пути матросов и толстенького беленького капитана, вышедшего руководить посадкой. Крен метеора устремился в сторону веранды. Капитан лежал на крыле и, оберегая руками голову от башмаков бежавших по нему пассажиров, кричал своему помощнику:
-Отходи!!! Скорее отходи!!!
Матросы выталкивали с крыла на веранду лишних пассажиров и ногами отталкивались от борта, от этого абордажа. Суматоха, ругань и визгливые женские крики неслись нам вдогонку.
-Мам! Мы не утонем!? Мам?! – Плакал Саша.
-Нет, Саша, не утонем! Не плачь! Вов! А где синяя сумка?!
-Она у Цвили была! Видимо в суматохе она не могла нам её передать! Ладно, завтра с метеором передадут, встретим!
Задним ходом метеор выходил из бухты. Тамара Васильевна махала нам и показывала оставленную сумку.
На фарватере метеор дал полный ход, вышел на крылья и направился к следующей пристани, где ему предстояла такая же посадка в этот выходной день.
*   *   *


Всадник без головы
Едва уловимый цокот копыт рассыпался в осенней тишине.
- Всадник?! Откуда в наше время?! Хотя это могут быть местные пастухи – казахи, они до сих пор держат лошадей. – Подумал Геннадий, прислушиваясь со двора к звукам улицы.
Из слабого, цокот перешёл в чётко расставленную рысь скакуна. Заинтересовавшись, Геннадий посмотрел поверх забора, затем открыл калитку и неспеша вышел ко двору.
По улице, в отдалении двух кварталов, приближаясь, скакал на лошади какой-то маленький человек, ритмично подскакивая в седле.
- Кто же это?- всматривался Геннадий во всадника, но большое расстояние стирало черты лица, - похож на Наполеона, но почему-то без шляпы. Потерял наверное по дороге из Москвы. Да нет, вроде бы и не Наполеон …. Это, скорее всего, кто-то из чапаевской дивизии, хотя, они все с саблями, а этот совсем без оружия. Или это спортсмен, от команды своей отстал, или джигит, но усов нет и сам рыжий, а нос красный, - гадал Геннадий, и вдруг… – Да это же Илья!! – удивлённо воскликнув, Геннадий вышел навстречу всаднику.
Илья, видя перед собой высокого человека, ростом почти с него вместе с лошадью, внезапно остановил скакуна, вздрогнул и заморгал хмельными глазами, всматриваясь.
- Гена! Здравствуй! А ты тоже верхом? – проговорил он, узнав своего нового родственника по своей новой жене Нине Васильевне, родной сестры Тамары, жены Геннадия. – А я вот домой скачу, - язык его заплетался с невероятной силой, но страстное желание пообщаться, излить душу, выбило его из седла. Перекинув ногу, он сполз под живот лошади и, оттолкнувшись руками от земли, твёрдо встал на ноги. – Ты знаешь, Гена! Вот Нинок.… Эх, моя Нинок! … Нинок молодец!!
- А ты где это хватил-то так?!
- Ну… вот, маленько выпи-и-л … с пастухами своими. Но ты, Гена, ты ей не говори-и-и. Нинок молодец!
- Ты давай, садись на лошадь, да езжай! – Геннадий махнул рукой и направился к своей калитке.
Илья, ухватившись за сбрую, поднял ногу, но, промахнувшись, упал навзничь.
- Илья! Да ты что!!? – подбежал к нему Геннадий, поднял его с земли и попытался усадить на лошадь. Но Илья высвободился из его объятий
- Нет, Гена! Я сам! Это конь! Это мой конь! – опять ухватившись за сбрую, он неуклюже-пьяно подпрыгнул и хлопнулся в дорожную пыль. – Сейчас, сейчас, я сам, Гена…
- Илья, может тебе велосипед дать!- предложил Геннадий.
- Не-е-ет, Геннадий! У меня ко-о-онь! Велосипе-е-ед…. У меня конь,- похлопывал он свою лошадь.
- Ну, тогда, давай я тебе лестницу принесу!
В это время из калитки соседнего дома Поросенко вышли два мальчика – подростка. Понаблюдав за происходящим, они решили помочь. Когда Илья в очередной раз закинул ногу, они подтолкнули его снизу, и он с лёгкостью подкинутого мешка влетел в седло своего коня. Пьяно заулыбавшись профессионально-обветренным красным лицом, он ухватил поводья, чмокнул, нокнул и дал пинка своему скакуну.
- Ге-е-на-а-а! До свидания! – неслось сквозь удаляющуюся дробь копыт.
- Давай, давай! Она сейчас там тебя встретит… - проворчал вслед ему Геннадий и, нагнув голову, вошёл через калитку на свой  двор.

                *               *

Гол в свои ворота

Радуясь встрече, Тамара Васильевна сидела за столом с дочерью и зятем, которые только что приехали на своём «Запорожце» из Волгограда. Наташа радостно прыгала около них и потрошила сумки с гостинцами. За ужином делились новостями, впечатлениями, постепенно сбрасывая усталость дня.
- Кто это?! Поужинать спокойно не дадут! – встрепенулась Тамара Васильевна на звонок ожившего телефона, но стулья мешали ей пробраться к аппарату.
- Валера, ответь! – распорядилась Валентина, - мам, сиди!
- Алло! А! Владимирыч! Здорово!
- Ну вот, это дедушка звонит! – Тамара Васильевна села на место, - он сегодня утром на дежурство заступил.
- Владимирыч, давай к нам на ужин! – продолжал разговор зять.
- Валер, не зови его! – Тамара Васильевна протестующее зашептала, - не надо, у него там сейчас «метеор» подойдёт на ночёвку. Да и потом, дождь лил целый день, вся дорога на пристань по уши раскисла! Глина! Ноги не вытащишь!
- Да нас дождь накрыл уже при подъезде к Красноармейску! – Валера продолжал беседу по телефону, - а так, ничего, доехали, всё в норме. … А!? … Да, а как там дорога? Пройду? …. Хорошо Владимирыч, сейчас подъеду!
- Чего!? Валер! Куда это ты собрался?!
- Готово дело! Уже сговорились!
- Да ничего, сейчас к деду съездим! Да, Наташа?
- Ещё чего! Если хочешь, по грязи лезть, езжай один! А девчонку я не пущу! – Валентина встала в позу полузащитника.
 - Ну ладно, Наташ, мы с тобой завтра поедем. А сейчас я один, туда и обратно.
- Валера, ну чего ты поднялся, - пыталась остановить зятя Тамара Васильевна, - там грязно!
- Мам, пускай едет, куда хочет! – Валентина с внешне безразличным видом убирала со стола.
- Ничего! Надо с дедом повидаться! – Валера накинул пиджак и, закурив, вышел во двор, к машине.
- Вот ведь какой, Валь! Чего-то они придумали, снюхались. Не иначе, как у отца на пристани чего-то есть! Ну-ка, звони ему!
- Алло! Пап! Здравствуй! … Нормально, … ага, … да, … Наташа вот сидит, кушает, … а Валера к тебе выехал! Чем ты его заманил, … ха-ха-ха, … Ладно! Встречай его, он уже где-то на подходе к тебе! – Валя положила трубку, - папа говорит, пива взял на «метеоре».
- Валь, ведь он за рулём! Да и дорога грязная, … как бы чего.
- Ничего! Водитель ас! Наташа, доедай быстрее, и пойдём в дом, тебе уже спать пора.
Минут через сорок Геннадий Владимирович возвестил о себе телефонным звонком.
- Валь! Ну, чего, Вы там шутите что ли!
- А чего?
- Где Валера-то? Час прошёл, а его нет!
- К тебе поехал …
- Незнай! Может, он через Владивосток рванул! У меня его нет! А Вы там угощали его?
- Да чуть-чуть! Пап, ладно шутить! Где он там? Позови его к телефону!
- Да что ты, Валь!? Не веришь мне что ли?!
Тамара Васильевна, почуяв неладное, взяла трубку у дочери.
- Генк! Ну, кто тебя за язык тянул! Со своим пивом!! Чего ты его перебаламутил?!! Где вот он теперь?! Бери фонарик и иди ему навстречу! Там ведь ни одного фонаря, и грязь по уши! … Ну вот, трубку бросил, - Тамара Васильевна обеспокоенно посмотрела на дочь, - Валь, где же это он?
- Мам, не знаю …
Плотная ночная мгла, моросящий дождь и качающийся от ветра светильник на террасе вокзала, проводили Геннадия в дорогу. Чавкающая, раскисшая глина пудовыми лепёшками повисала на его сорокасемиразмерных сапогах, в руке вздрагивал, периодически вспыхивая, карманный фонарик «жучок», освещающий дорогу с множеством раскинувшихся луж. Двигаясь вдоль ограды колхозных коровников, Геннадий почти вышел к окраине села, когда что-то вдруг заставило его насторожиться. Вспыхивающий впереди красный огонёк явно исходил от горящей папиросы. Геннадий осветил. Ничего. Только большие лужи, отражающие свет фонаря. Выключил фонарь – опять замерцал красный огонёк папиросы, и как раз на том самом месте, где только что виднелась большая лужа, отливавшая какой-то глянцевой желтизной. Он подошёл ближе. Показалась блестящая жёлтая поверхность. Осветив её, Геннадий понял, что это крыша автомобиля. Чуть ниже – полоска окна над лужей. Он посветил в это окно. Всецело поглощённый грязью по пояс, в салоне сидел зять и молча курил.
- Валер!!! Эх, ты-ы-ы!!! – вложив всю свою эмоциональность в восклицание, заговорил с ним Геннадий. – Как же это!! Тут вчера танки отказались идти, а ты поехал, ….  Эх!! Как же теперь?!!
- Да, как, … ехал вон по грейдеру, сюда спустился, срезать хотел, и прямо в это место ….
- Это самая глубокая лужа во всём Золотом! Вот бы чуть влево, и прошёл бы …. Эх! Жалко то, незнай как!
- Ничего, Владимирыч, как-нибудь выберемся…
- Время-то, уже к полуночи, теперь и тягу не найдёшь. Давай так. Я пойду, позвоню матери, может они там найдут кого.
Тамара Васильевна и Валя нисколько не удивились известию, они предполагали всякое. Уже за полночь позвонили Трузгину Владимиру. Он выкатил свой малолитражный трактор и поехал выручать землепроходцев.
С трудом открыв дверцу, Валерий выплыл из салона и, погрузившись до подбородка, на ощупь зачалил трос к своему «Запорожцу». Медленно, натужно трактор выволок из лужи четыре кубометра глины и потащил это изваяние но ночным золотовским улицам.
На треск трактора женщины вышли ко двору.
- Валь, вроде бы наши едут!
- Ой! Какой кошмар!! – увидела Валентина буксируемое создание в свете уличных фонарей, - ой, мама! Вот это да!
У двора автопоезд остановился, и из буксируемой капсулы вышло что-то капающее грязью и заговорило голосом Валерия.
- Валь, дай руки помыть …
- Ой! Не подходи ко мне!! Ой! Моя куртка! Она на тебе или нет!? – осматривала Валя изваянную глиняную скульптуру.
- Да на мне, не видишь что ли!
- Попили пивка?! Ещё поедешь?! … под звуки «пилорамы» Валерий был конвоирован в баню.
Отделив кусок глины от руки, он передал его жене.
- Валь, часы возьми…
- Ча-асы-ы-ы …, - Валя шокировано осматривала мужа.

Доставив Валерия, Геннадий и Трузгин Владимир на тракторе отправились обратно, на пристань, где их ожидало свежее бутылочное     «Жигулёвское» пивко.

*
*

На границе, у забора

- Когда они по одному, это ангелы! – рассказывала Тамара Васильевна о своих внуках соседке Гане, стоявшей по другую сторону забора, в своём дворе, - но если сойдутся вместе, дым столбом! Настоящие черти! … А ваших то, Гань, не видать совсем. Не приезжают?
- Чай у них там таперь квартера своя! Большая….  Ужо вот объявление повешу, на базаре. Сейчас покажу!
Она отошла от низенького забора, оставленного в этом месте таким именно для общения с соседкой. Сходила в летнюю кухню и принесла тетрадный лист, неровно исписанный своим почерком.
- Вот, Тамар! Слушай! Пишу я тут, что продаётся дом. И ещё вписываю, что продаётся шифоньер, стол круглый, сундуки и лари.
- Гань, да про лари-то можно и не писать! А сколько хотите за дом-то взять?
- Да шесть тыщ! Пускай, Тамар! Всё ведь это добро не меньше дома стоит! А сундуки-то, какие! Эх! А лари-то! Воду наливай! Ни щёлки, ни задоринки!
Ганя, мать Филатовой-Поросенко Люси, жила с ними в одном доме. Вот теперь молодые собираются переехать в райцентр Красноармейск-Бальцер и готовятся продать свой золотовский дом.
- А! Вот кто-то идёт! – Тамара отвернулась от забора на звук, клацнувшей щеколдой, калитки и впустившей во двор внука Сашу с велосипедом.
- Вот, Саша приехал! – сообщила Тамара Васильевна соседке и совсем отошла от забора, чтобы встретить внука. Но не успела она сделать и двух шагов, как из-за угла с истошным воплем: « - Са-а-а-ша-а-а!!!» выскочила внучка Наташа, доселе тихо шишлившияся со своими игрушками, и, сломя голову, выставив в стороны руки, понеслась навстречу двоюродному брату. Саша скорчил радостную гримасу, вытаращил глаза, принял настрой сестры и, бросив к забору велосипед, рванулся навстречу, припрыгивая на ходу, доставая из карманов какие-то железки, ключи, старинные монеты. Наперебой рассказывая что-то, они одновременно показывали друг другу свои новые игрушки. Ноги не давали им стоять спокойно на месте, и они подпрыгивали и приплясывали, постоянно подталкивая друг друга.
Ганя наблюдала за ними через забор со своего двора, улыбаясь и сочувственно посматривая на Тамару.
- Тамар! Всё! Таперь отдохнёшь ты с ними!
- Ну вот! Я же говорила, что вдвоём они ни минуты не сидят на месте!
И, как бы в подтверждение этого, внуки бросились по деревянным мосткам вдоль двора, разбрасывая по сторонам свои игрушки, и в одно мгновение вскочили по уложенным доскам и дровам на дощатый навес между баней и дровяником.
- Слезьте!!! Убьетесь!!!  Там доски гнилые!! – взывала к ним бабушка, но они, радуясь резвости и подвижности своих молодых тел, ещё и подпрыгивали на пружинящей крыше.
- Ох! Я не могу! Гань, ну смотри, что делают!!
- Вы что эт, бабушку-то не слушаетесь! А! Как, нехорошо!! – поучала их Ганя из-за забора, - сейчас вот палку подлиннее найдём!! Живо слазьте!! – и в полголоса она добавила пару слов непечатных, которыми часто беззлобно «ласкала» своих внуков, Серёжу с Сашей.
Ребятишки нехотя слезли с крыши и, обхватив с двух сторон бабушку Тамару, пошли в летнюю кухню, обедать. За обедом бабушка рассадила их по противоположным сторонам длинного стола.
Пообедав, они утихомирились и принялись за чтение книг и журналов. Наташе скоро это занятие надоело и она, захлопнув книжку, подошла к Саше и принялась тыкать его в бок рукой.
- Наташка! Ну, дай дочитать! – возмутился Саша, сидевший над книгой В. Катаева «Сын полка». Но она, хохоча, продолжала щекотать его. Саша отмахивался от неё как от назойливой мухи, не отрывая взгляда от книги. – Ты перестанешь, или нет! – закричал Саша и, схватив деревянную мухобойку с резиновой нашлёпкой на конце, бросился за убегающей и хохотавшей Наташей. Догнал и хватил её хлопушкой по спине. Наташа заревела и, хлюпая носом, пошла жаловаться бабушке.
-Не умеете играть вместе, идите по разным углам! – бабушка вышла во двор, - Саша! А ты зачем, дерёшься?!
- Да! Она первая ко мне приставала! Читать мешала! – эмоционально защищался Саша, вытянув руку и указывая пальцем на прижавшуюся к бабушке красноглазую, заплаканную Наташу.
- А ты меня хлопушкой ударил! – опять захныкала Наташа.
- Не умеете играть вместе, расходитесь! – заключила бабушка.
Саша насупился и, показывая сестре тайком кулак, взял велосипед и уехал к бабушке Маруси.
Наташа заплакала пуще прежнего. Уже не от боли и обиды, а от досады на Сашу и на себя, на то, что он уехал, а она опять осталась одна.
- Вот и сиди теперь, раз не умеете вместе играть!
В соседнем дворе замельтешилась Ганя и подошла к забору
- Ну, чаво?! – как бы продолжая прерванный разговор, спросила она.
- Да вот! – Тамара показала на приунывшую внучку, - уже разодрались в пух и прах!
- А где Сашок-то? А? Наташ?
- Уе-е-е-ехал! – всхлипывая, проговорила она,- к бабушке Мару-у-си!
- Вот! Говорила вам! Слушайтесь бабушку-то! А вы чаво удумали!? По заборам лазить! …. Ходила, чай, на базар! – резко переключилась Ганя на Тамару, - приклеила объявление-то!
- Жалко продавать-то, Гань?
- Да что, Тамар! Ведь я тут тапере одна совсем! А то, буду со своими в Красноармейске. Да и им-то без меня …. Эх! – она махнула рукой, осматривая дом, сад, дворовые постройки, - И Волга рядом, и вода в саду! А там, в степи-то, и незнай как будем! Да что Тамар, таперь говорить! – досадно отвернулась Ганя  и ушла в свою летнюю кухню.
*
Письмо отца

В конце октября мать уехала к Валентине в Волгоград. Отец остался хозяйничать один в доме, и об этом он пишет нам в своём письме:
« - Здравствуйте, дорогие дети, Вова, Оля, и внуки – Саша, Вадим! Сегодня, 24-е, понедельник. Я получил от Вас сразу два письма. Одно утром, другое вечером, с фото Вадима, и вот смотрю на него и пишу Вам ответ.
Ввиду перестройки почту у нас носят два раза в день, но один раз в неделю. Газеты и журналы кидают через забор, в ящик почтовый не помещаются, вот их просматривает «Снежок», потом я собираю по всему двору после его «цензуры». Спасибо Саше за письмо. Ждём его на каникулы. Постарайтесь нам звонить, письма лежат на почте, не кому их разносить. Но вот теперь колхоз Чапаева ввиду завершения сельхозработ выделил людей в сферу обслуживания населения и появится должность почтальона. Илья – кавалерист назначен женским парикмахером; думаю, не справится, ведь там одеколон, лосьон, а он их запах не выносит.
Ну, о себе. Живу один. На побывку домой прихожу на 5-6 часов. Бабушка уехала в Сталинград (именем сатрапа я называю по привычке), работаю за двоих до 1ноября.
Но вот у нас беда. Вышел из строя телевизор «Изумруд»; бабушка зовёт его изверг, который стал нам 400 рублей, вместе с расходами. В канун её отъезда в Сталинград, когда показывали «Рабыню Изаура», пропал звук и изображение, но экран светится. Я погрешил на антенну и потащил его в кухню – то же самое. Пошёл в мастерскую, мастеровой ушёл в отпуск до 5 ноября, и у нас нет паспорта на телевизор, я ищу до сих пор, может у тебя, где в книгах, вспомни. Бабушка стала ходить к соседям смотреть. Я не ходил. Когда она уехала, я поставил «Изверга» на пол, на него поставил «Рекорд-312», принёс из кухни ещё один «Рекорд» - пенсионер, и получилась Эйфелева башня. «Изверг» глядит и моргает, но не говорит. «Рекорд-312» говорит, но не показывает, и от него идёт запах, как от соседа Богомолова Витьки. А третий «Рекорд» - пенсионер, шипит как гусь и показывает дым.
Бабушка оставила мне денег 20 р в советских деньгах на ремонт телевизора, я стал искать мастера. Звонил Солодовникову, не идёт. Ходил к Джентльмену, говорит: нет диплома – снимать пломбу. Вот так, сижу с книгами. Ночью приезжаю домой. У нас в Золотом идёт грабёж, лазят по погребам и квартирам. Я сказал Коняхину дяде Пане – поставь сигнализацию, у тебя нет собаки. Он опутал весь двор и расставил волчьи капканы. К нему приехали дочь Лида и внуки на машинах, и вот внук ночью, минуя ведро, пошёл в туалет и попал в капкан. И взвыл от боли. Дядя Женя – сосед, услышал крик. Думая, что это кричит Машина – другая соседка Женьки, а Ильин, её муж, лежит у неё в постели, больной, Женька в неглиже прыгнул через забор. Она увидала – разбойник! И стала звонить участковому (у них теперь телефон от Поросенко). И дядя Женя стал виноват. Машина говорит, он покушался на её женскую честность, зная, что муж глухой. Вот и все новости в Золотом. Завтра приедет бабушка. Звонит, что там, у Вали, болел Антошка.
Журнал «За рулём» выписали, и квитанция в буфете лежит. Покупайте машину.
Может, на праздники приедете с Сашей? Ждём. Сейчас бегу на работу, брошу письмо. Вот «Снежок» воет, хлеб не ест. Ежели бабушка пробудет долго в Сталинграде, «Снежок» погибнет как в блокаду в Ленинграде, с голоду. Я варю себе только чай и яйца. Чай «Снежок» не пьёт.
Ну, до свиданья. Звоните. Ждите новостей от бабушки. Приедет, напишет подробно».
*
Утончённое чувство юмора никогда не покидало отца. Ни в каких ситуациях. Он скажет два – три метких слова, и сразу всем становится легче, как-то раскованней, оптимистичней.
***