Три зерна

1.
Аспирант Дима Федоров сидел, уткнувшись в бинокулярный микроскоп, и пытался скатать резиновый шарик для рентгенограммы. Если бинокулярный микроскоп читатель, вероятно, без труда может себе представить, то понятие резинового шарика для рентгенограммы требует пояснений. Вряд ли можно найти человека, который не был бы  знаком с рентгеновскими лучами. Мы не имеем ввиду те самобытные племена, что обитают в амазонских лесах, либо в недоступных горных частях острова Папуа-Новая Гвинея, а берем в расчет среднестатистического жителя Земли, который хотя бы раз  в жизни делал рентгеновские снимки больных зубов у стоматолога, или ломал руку или ногу, что также сопровождается рентгеновским исследованием. Не говоря уже о просвечивании багажа в аэропорту. Но рентгеновское излучение применяют и в других областях. Если поместить частицу кристалла под пучок рентгеновских лучей, а сзади установить фотопленку, то на ней зафиксируется картина внутреннего строения кристалла в виде точечного узора, либо в виде концентрических колец, если мы возьмем кристаллический порошок. Увидев впервые такую картину сто лет назад, английские ученые, отец и сын Брэгги оказались одними из первых в истории человечества, приоткрывшими завесу в микромир и показавшими, что атомы, точнее, плоскости, образованные ими, можно увидеть воочию. Прошло много лет с тех пор, как рентгеновский анализ кристаллических веществ стал такой же рутиной,  как рентгеновский снимок больного зуба или сломанной руки. Каждое кристаллическое вещество уникально в своем роде, потому и уникальны узоры на рентгеновской пленке, образованные узлами кристаллической решетки. Это своего рода отпечаток пальцев кристалла. И вот, наподобие того, как криминалист сравнивает отпечатки пальцев, так и минералог использует рентгеновские «отпечатки» кристалла, с эталонными снимками для идентификации минерала. На этом я более не буду утомлять читателя сведениями о рентгеновском анализе. Такой краткий историко-научный экскурс понадобился нам лишь для того, чтобы читатель понял, насколько важным делом занимался наш аспирант. В качестве препарата часто используют тонко истолченный кристаллический порошок, закатанный в маленький шарик резинового клея диаметром не более полмиллиметра. Изготовлением такого шарика и был занят Дима. При кажущейся простоте операции, она требует умения, некоторого опыта, аккуратности и усидчивости. И, конечно же, клея хорошей консистенции. Профессор Фельдман, Димин научный руководитель, выдал ему три зерна редкого минерала, для которого требовалось получить дебаеграмму – тот самый рентгеновский отпечаток кристалла в виде концентрических колец, которые называют еще дебаевскими – по имени швейцарского ученого Петера Дебая, одного их разработчиков этого метода съемки.
Но что-то то ли не сложилось сегодня на небесах, то ли клей оказался плох – но дело не клеилось в самом прямом смысле слова. Шарик никак не получался. Казалось всего-то – растолочь крупинку минерала и смешать полученный порошок с капелькой клея. Но клей почему-то никак не хотел застывать. Вот уже битый час Дима колдовал над злополучным шариком, добавлял туда по капелькам бензин, который обычно сначала растворяет клей, а затем при высыхании остается тонкая пленка, которая легко скатывается, захватывая растертый порошок минерала. Но не тут-то было: вместо шарика получались какие-то сопли,  которые замечательно размазывались по стеклу. Наконец, с горем пополам, Диме удалось получить некий бесформенный ком, который трудно было назвать шариком. Итак, израсходовано было первое зерно минерала. Подошел Фельдман, пыхтя трубкой, которую он никогда не выпускал изо рта, и заглянул в окуляр:
– У вас, Дмитрий Юрьевич, прямо какой-то лапоть получился, а не шарик. Небось, в футбол таким не будете играть, а? – Фельдман, не любивший спортивные игры, прошелся по Диминой страсти играть в футбол, что на взгляд Фельдмана сильно отвлекало от  научной работы.
– От такого препарата получатся очень плохие линии. А ну-ка, пустите. –  Фельдман сел за Димино место, нанес капельку клея на стекло, чуть подул и, поместив его под бинокуляр, стал растирать его вторым  стеклышком. Через полминуты он поднялся и сказал:
– Вот что у вас должно получиться.
Дима заглянул в окуляр – в поле зрения  находилось несколько  ровненьких, абсолютно круглых резиновых шариков. Фельдман всегда на собственном примере показывал студентам и аспирантам приемы работы и помогал в затруднительных случаях. Но всю работу ученик должен был проделать своим руками. Тогда в итоге он будет ценить полученный результат гораздо более, чем цифры, которые ему выдаст  на бланке лаборант. Вот и сейчас Фельдман показал Диме, как нужно делать. И удалился в свой закуток, в котором  до самого потолка, такого высокого, какие обычно бывают в институтах старой постройки середины 20-го столетия,  громоздились стойки с образцами, полки с книгами,  в углу приютился вытяжной шкаф, в котором постоянно что-то выпаривалось, разлагалось и перегонялось.

2.
Дима пошел на хитрость. Он решил воспользоваться шариком Фельдмана. Отложив стекло с размазанным в клею первым зерном минерала, он задумал растереть второе, чтобы затем закатать порошок в уже готовый шарик. Вообще-то, другие два зерна предполагалось использовать для иных целей – для изучения оптических свойств и измерения плотности. Но поскольку зерна были не маленькие – около миллиметра, то Дима решил, что одно из оставшихся зёрен можно будет безо всякого ущерба располовинить.  Но произошла неудача. При раздавливании зерно треснуло и большая половинка предательски улетела куда-то из-под предметного стекла в недра лаборатории. Искать маленькое зернышко на паркетном полу с огромными щелями было бессмысленно. Правда, оставалась меньшая его часть.  Тогда Дима стал действовать осторожнее. Он поместил рядом с этим зерном фельдманский шарик, и аккуратно катая его, сделал так, чтобы он оказался весь облеплен порошком минерала. Конечно, это было не правильно. Правильным было бы постараться, чтобы порошок был захвачен по всему объему шарика, а не только с поверхности, тогда дебаеграмма получится с четкими, насыщенными линиями и меньше времени потребуется на ее съемку.
¬– А, будь что будет, – подумал Дима и, махнув рукой, стал устанавливать шарик в камеру. Тут же подскочил Фельдман. Он всегда контролировал ключевые операции учеников, особенно когда они еще не совсем освоены и тут же заметил, что шарик не насыщен порошком, а покрыт им только с поверхности.
– Слабоватые линии будут, Дмитрий Юрьевич. Понимаете почему, да? Ладно, ставьте уж, больше времени тогда задайте для съемки. Посмотрим, что получится для первого раза.
За словами «ставьте» скрыт тоже целый ряд процедур, которые требуют умения, аккуратности, и, главное, желания в постижении истины. Шарик монтируется на стеклянную нить, нить крепится в камеру на вращающуюся подставку, затем она юстируется так, чтобы шарик при вращении платформы оставался на месте, и кроме того, чтобы по высоте он находился строго на пути рентгеновского пучка, иначе никакой картины не получится. Затем в камеру вставляется предварительно нарезанная пленка (само собой разумеется, эта процедура выполняется в темноте), и затем уже заряженная камера устанавливается в рентгеновский аппарат. Каждый из этих этапов Дима уже многократно прошел, но все равно, постоянно были разного  рода огрехи. Как-то раз Дима уронил камеру и Фельдман провозился целый вечер, пока ее вновь отъюстировал, то проявитель с закрепителем перепутал, то забыл накинуть тросик от моторчика к камере, и тогда всю ночь прибор работал вхолостую. Порой уже и не знаешь, на какой стадии подкарауливает неудача. Однажды в самый ответственный момент, когда из камеры извлекалась отснятая пленка, дверь в фотокомнату распахнулась и на пороге предстала уборщица. Вообще-то, снаружи на дверь в этих случаях вешается табличка с надписью: «Не входить, идет проявка!». Но в этот раз Дима просто забыл ее повесить. Сейчас все вроде обошлось. Камера заряжена, шкив от  моторчика наброшен, аппарат работает – теперь через положенное время останется только проявить пленку. 
Вечером Дима проявил пленку. Она оказалась совершенно чистой.
– Ну, как линии? – прокричал в закрытую дверь Фельдман. Ему не терпелось узнать результат.
– Нет линий, Исаак Ильич.
– Как нет? Может, Вы препарат сдвинули случайно, когда пленку заряжали?
 Дима включил свет – дальнейшие процедуры с пленкой были бессмысленны. Тут же ворвался Фельдман и стал осматривать камеру, подняв на лоб свои толстенные очки.
– Так, а где же шарик Ваш, Дмитрий Юрьевич? Шарика-то вообще нет. Слетел, наверное, поскольку плохо закрепили, или сами сбили его, – тут же вынес приговор Фельдман.
 Дима посмотрел внутрь камеры и увидел, что там сиротливо торчит лишь пустая стеклянная нить.
– Ну и как, сколько зерен осталось у Вас?
– Два, – соврал Дима.
 Вместо ответа Фельдман только покачал головой.
– Давайте, делайте новый препарат, только ради Бога, умоляю Вас, закрепите его хорошо. Да, и зерно пополам разделите.
«Уже разделил», – подумал Дима.

3.
На следующий день Дима раздавил третье зерно. Все остатки от него он предусмотрительно собрал в небольшую лунку в стеклянной пластинке, и накрыл их часовым стеклом. Их можно будет использовать для дальнейшей работы. Шарик получился на удивление правильный, скатать его удалось быстро. Без особых проблем Дима зарядил камеру. А то ведь как бывает – то пленка оказывается чуть шире камеры – кто-то резал неаккуратно, то укатится в темноте какая-нибудь деталь от камеры, или ещё что-нибудь случится. Но ничего не случилось.  Вечером проявил пленку, посмотрел ее на свет после фиксажа – и заликовало сердце при виде замечательных тонких линий, будто прорезанных лезвием. Дима поставил пленку на промывку. «Все-таки как здорово, когда в работе есть результат». Он достал самодельный компактный, на удивление удобный светостол, который сконструировал еще в далекой юности Фельдман. На этом столике обычно вся лаборатория рассчитывает рентгенограммы. Тут как тут оказался Фельдман:
– Ну-с, как, получилось?
– Получилось, – скромно ответил Дима. Он уже предвкушал похвалу своего ворчливого, но  требовательного начальника.
– Можно взглянуть? – Фельдман ринулся в фотокомнату. Через мгновение оттуда раздался крик:
–  Дмитрий Юрьевич, Вы что издеваетесь?
«Боже, что ж на этот раз?» подумал Дима.
– Как вам удалось додуматься промывать пленку в горячей воде?
Фельдман выскочил из комнаты, потряхивая абсолютно чистой прозрачной пленкой. «А, Дмитрий Юрьевич? С нее аж вся эмульсия слезла». Дима с недоумением разглядывал пленку, затем сунул руку под струю воды и отдернул. Шел если не кипяток, то очень горячая вода.
– Не может быть. Я же холодную включал.
–  Ну, как видите, идет горячая.
Тогда Дима, чтобы реабилитироваться, бросился в лабораторную комнату, где все сотрудники занимались тем, что называют «мокрая химия», и включил кран с холодной водой. Спустя секунд десять оттуда полился такой же кипяток. Тогда Фельдмана осенило. Он бросил пленку обратно в воду и помчался в подвал к хозяйственникам. Нужно сказать, что хозяйственная служба была, как впрочем, и в других академических институтах, на особом привилегированном положении. Хозяйственники считали, что без них наука не двинется никуда.
– Вот смотрите, Исаак Ильич, – торжественно говорил главный электрик, – Вы вот уверяете, что мы ничего не делаем. А я сейчас выключу этот рубильник и весь институт останется без электричества.
– Да, и при этом еще умудритесь перепутать фазы, когда включите его опять, –  вторил ему Фельдман, напоминая давнюю, но незабываемую историю про то, как однажды в институте после очередной «профилактики» электросетей были перепутаны фазы. Это Фельдман обнаружил, когда включил свой токарный станок, и вдруг с удивлением обнаружил, что тот крутится в обратную сторону. Соседней лаборатории повезло меньше – насосы, поддерживающие вакуум в колоннах электронных микроскопов, стали вращаться наоборот, что привело к серьезным поломкам.
В этот раз произошло нечто похожее. Сантехники, что-то чинили в подвале. Как им удалось перепутать горячую и холодную воду, остаётся только гадать. Но у Димы оставались еще шансы – шарик находился в камере, юстировка не была сбита, осталось только зарядить пленку и отснять препарат заново. В конце-концов, остатки третьего, последнего, зерна были сохранены.

Заря-Москва-Заря
январь 2013